Глава 13. Размышления о борьбе умов

Девятого мая по телевидению на всех каналах показывали фильмы о войне.

Петр и его брат Михаил сидели у телевизора, лениво щелкали переключателем каналов и пили пиво. Был ранний весенний вечер. Светлый, теплый, спокойный.

Ветерок легко колыхал занавески на окнах. Вставать с кресла не хотелось.

– Миш, достань пиво из холодильника, – попросил Петр.

– Послушай, брат, достань сам. Не строй из себя старшего. Как говорит мама, ты старше меня всего на пятнадцать минут.

– Да ладно, достань. В прошлый раз я ходил на кухню.

Михаил на мгновение задумался.

– Да, ты прав. Моя очередь.

Он вернулся в комнату с двумя банками пива. Они отпили прямо из банок и замолчали.

– Слушай, посмотрим, что там на других каналах, – попросил Петр, ибо пульт был сейчас у Михаила.

– А что, тебе не нравиться «Август сорок четвертого»?

– Нет, почему же. Нравится. Но, знаешь, хочется проверить одну гипотезу.

– Какую?

– Смотри, сегодня целый день крутят фильмы о войне. Но фактически это фильмы о военной разведке и контрразведке. Что это означает?

– Что война сама по себе неинтересна. Даже скучна. Она страшная, тоскливая, серая, какая-то. И изнурителен не только изматывающий и беспросветный труд в тылу. Но даже и фронтовые будни. Где, хотя и опасно, но вроде бы есть место некоему интересу. А интереса на самом деле нет. Нет не только для участников, но даже для современных зрителей.

– Ты прав. Некий интерес вызывает на самом деле игра ума. Именно игра, без которой невозможна ни разведка, ни контрразведка. А во фронтовых буднях игры нет.

– Однако, с чего это мы так решили? Может быть, нынешний репертуар просто дань киношной моде.

– Нет, киношники, при всей их примитивности, тонко чувствуют настроения толпы. А значит, толпе интересна игра ума, а не серость будней. Пусть и наполненных стрельбой.

– Но как же тогда голливудские стрелялки?

– Это, можно сказать, откровенный стеб. А когда надо не скатиться на стеб и дать что-то реальное, но вместе с тем, интересное, не остается ничего иного, кроме разведки и контрразведки.

– Но тогда еще интереснее может оказаться военная политика и военная дипломатия, например. Это будет даже поинтереснее разведки. В сущности, самое интересное, это интрига, положившая начало войне. Потом интрига, и вообще все прорывные решения, обеспечившие войну ресурсами. Потом интриги финала войны и дележа плодов победы. Ведь если стратегия верна, если достигнута победа в битве умов, героизм исполнителей мало что значит. Он важен лишь тогда, когда победы ума и информированности нет ни у одной, ни у другой стороны. Значит, победа решается в поединке умов. По сравнению с этим как скучны все эти «боевые будни». Это все равно, что сравнивать работу мозга и кишок.

– Разумеется. Но это все же слишком умно для толпы.

– Странно, неужели всего этого не смогли сформулировать до нас?

– А почему бы нет? Все же мы студенты МГУ. Одного из лучших, если не самого лучшего ВУЗа планеты Земля.

– Знаешь, что я подумал сейчас?

– Нет.

– Ты всегда любил что-то этакое. Но я заметил, что ты особенно укрепился в своих пристрастиях после того, как начались обсуждения троянской войны. Сначала на истории цивилизаций, а потом на военке.

– А знаешь, это закономерно. Для людей нашей цивилизации существуют только два вечных сюжета. Троянская война и жизнь Христа.

– Но жизнь Христа никто не пытался даже представить как боевик.

– Значит, по большому счету, она не интересна. Все, что интересно, можно и нужно пытаться представить как боевик, как игру. Великолепно сказал не в прямой связи с этим, но по близкому поводу Тимофеев-Ресовский, порицая «паучью серьезность». Библия наполнена паучьей серьезностью. И именно поэтому многие тонко чувствующие натуры ощущают в церквях какие-то тучи каких-то невидимых насекомых. Часто встречается выражение чувств беспристрастных людей после посещения церкви в виде афоризма «Как мух наглотался».

– Но и творения Гомера не лишены ни пристрастия к сентиментальности, ни излишней патетики, ни увлечения внешней стороной дела. Можно сказать, в стиле голливудских стрелялок.

– И все же. Троянская война гораздо круче Библии. И ее можно представить как боевиком в голливудском стиле, так и интеллектуальным боевиком по линии разведки и военной дипломатии.

– Но, Гомер такого рода боевиков не написал.

– А что, на Гомере история закончилась?

Глава 14. Военная дипломатия античного мира

– Мы уже фактически победили, – заявил Одиссей на следующий день вечером после удачной высадки и последующей битвы в шатре у Агамемнона, где собрались все ахейские вожди.

Предыдущий день ушел на погребение павших, обустройство лагеря и заключение перемирия с троянцами. Которые сами этого перемирия попросили.

Ахейцы не возражали. Им надо было спокойно завершить разгрузку. Но и троянцы были далеко не простаками. Перемирие нужно было и им. Союзный отряд Кикноса был разгромлен Ахиллом. А остальные союзники были пока на подходе.

Поэтому атмосфера в шатре у Агамемнона была самая, что ни на есть, благодушная. Можно сказать, даже мирная.

– Не спеши праздновать победу, Одиссей, – сурово сказал Паламед. Пожалуй, он один из всех понял хитрость маневра Одиссея. Но не восхитился изяществом его тактики, а осуждал коварство царя Итаки так искусно подставившего под удар других.

А что ты думал, честный ты наш, – мысленно отвечал ему Одиссей, чувствуя это невысказанное порицание, – война может обойтись без жертв? Или вы думали, что на убой пойдут такие вот, насильно призванные, как я? А чего же ты сам не пошел вместо Протесилия?

Вероятно, некие аналогичные мысли посещали и Паламеда. И честный старик несколько смущался своего невысказанного осуждения Одиссея. Но при этом не переставал недолюбливать царя Итаки.

– А почему бы и не отпраздновать ее, Паламед? – спросил Менелай. – Мы высадились. Укрепились. Троянцев намного меньше, чем нас. Они это понимают. Понимают и то, что с Ахиллом нам не страшна их конница. Отчего бы не предложить им окончить дело миром. Вернуть мне Елену, и заплатить нам всем приличные деньги за наши хлопоты.

– Тем более, что деньги у них есть, – вставил Одиссей. – Все наши деньги у них. Сколько лет они обирают Элладу.

– Твое мнение, Ахилл, – спросил Агамемнон. Он хотел показать, что командующий все же он. И последнее слово за ним. Но с другой стороны хотел лишний раз высказать и уважение к ключевой фигуре в их войске. Своему тайному зятю, кстати.

Ахилл помедлил. Победы над Телефом и Кикносом убедили его в собственной непобедимости. Но неплохо было получить сразу большие деньги, не утруждая себя дальнейшими боевыми подвигами.

Его мать, Фетида, внимательно следила вместе с остальными олимпийскими богами за развитием событий. Ведунья была умна, и понимала, что есть возможность закончить войну уже сейчас. Как могла, она внушала мысленно сыну миролюбивые настроения. Довольно плохо владели северные волхвы этой методикой. Да и Фетида была не из сильных ведуний.

Но материнская страсть помогла морской нимфе. Странное умиротворение спустилось на Ахилла.

– Мы победили. Это очевидно. Зачем дальше подвергать себя тяготам войны, если есть возможность получить плоды победы без боя. Я за предложение Одиссея.

– Тогда посылаем к троянцам наших послов. Пойдут Менелай, он самый заинтересованный в этом деле, и Одиссей. Он у нас самый хитроумный. А в таких делах это главное, – подвел итог командующий.

В Трою Менелай и Одиссей проникли инкогнито. Благо, это было возможно. Город не был осажден, поэтому в условиях перемирия ворота не охранялись столь уж тщательно.

Эх, – подумал Одиссей, – сейчас бы ударить по троянцам, нарушив перемирие, и победа обеспечена.

Но он не стал говорить этого Менелаю. Не поймет такого гордый зять самого Зевса.

Менелай и Одиссей пошли к дому мудрого Антенора, которого оба они знали. Ибо этот благородный муж был известен далеко за пределами Трои. И сам многих в Элладе знал лично.

Антенор принял их радушно.

– Рад вас видеть, друзья мои. Вижу, что пришли с предложениями мира. Иначе, что бы вам тут делать, ибо не могу представить благородных царей в роли лазутчиков.

Отчего же, – подумал Одиссей, – очень даже можно себе такое представить. Просто многие цари слишком трусливы для этого опасного дела. Да и глупы изрядно. Но не будем об этом. Мысли имеют свойство проявляться на лице.

Он широко улыбнулся и сказал:

– Ты прав, благородный Антенор. Эта война, и Менелай может подтвердить мои слова, с самого начала не нравилась мне. Об этом знает вся Эллада.

– Да, – подтвердил Менелай.

– Поэтому именно мне пристало предложить мир. За что, собственно лить кровь и нам и вам? Парис не наследник престола. Похищение им Елены просто юношеская выходка. Да, придется заплатить и за похищенную казну Менелая, и за урон его чести. Но, между нами, много ли было у Менелая чего похищать?

– Одиссей, я бы попросил…

– Помолчи, Менелай! Мы не на площади. Или никто не знает, как скудна казна у каждого из эллинских царей после неудачи в Египте? Да Приам может без особого ущерба для себя удвоить казну каждого из нас. Или я не прав, Антенор?

– Ну, удвоить, это все-таки слишком.

– Хорошо, увеличить на половину.

– Пожалуй, ты прав.

– И, Антенор, давай начистоту. Для вас даже лучше, что мы пришли, попытались взять Трою, но сами попросили мира. Понимаешь почему?

– Не совсем.

– Но это же проще простого! Заключив такой твердый мир, мы лишаемся возможности далее войной решать наши торговые разногласия. И вы спокойно продолжаете обирать Элладу, как делали это все последние годы.

– Я бы попросил… – начал Менелай.

– Менелай, давай не будем. Почему ты оставил Париса в своем доме так легко? Наверное, троянский царевич привез тебе нечто весьма ценное? А? Может быть, предложение вступить в торговый союз? Предложение обирать других царей Эллады вместе с троянцами? Не так ли?

– Откуда ты знаешь?! – ошеломленно спросил Менелай.

– Не знаю, а догадываюсь. Поэтому не мешай мне вести переговоры.

Антенор слушал их перепалку со смесью интереса и смущения. Его полностью удовлетворяла позиция Одиссея, соответствующая, по его мнению, интересам Троады. Но смущала беспринципность царя Итаки. Которую несколько позже, но тоже во времена античные, назвали бы циничной.

– Одиссей, меня полностью удовлетворяет твоя позиция. И я буду настаивать перед Приамом на заключении мира. Скажу больше, если царь будет колебаться, я выйду к народу, и потребую, чтобы сами люди вынудили царя принять ваши условия. Мы ничего не теряем, ты прав. Это поймет даже последний глупец. Но больше того, мы выигрываем. Приам умеет считать деньги, и согласиться с вами.

– Не забудьте о Елене, – вставил Менелай.

– Далась тебе твоя пожирательница детей, – досадливо бросил Одиссей.

– Ты и это знаешь?!

– Да об этом вся Эллада знает! И вообще, чем меньше твоя баба будет фигурировать в качестве предмета переговоров, тем лучше для всех. В том числе и для тебя.

– Но я все равно требую вернуть ее, – упрямо заявил Менелай.

– Да вернем, ее, вернем, – уверенно бросил Антенор.

– Царь, у меня для тебя важные новости, – с порога бросил Антенор, придя во дворец, куда его сразу пустили и провели к царю. Авторитет благородного мужа был весьма высок.

– Слушаю тебя, благородный Антенор. – Приам выглядел немного утомленным, но держался уверенно.

– Я хотел бы, чтобы при нашем разговоре присутствовал и твой старший сын, Гектор.

– Согласен. Эй, кто там! Позовите Гектора.

Наследник престола как будто только того и ждал. Он появился почти сразу после призыва отца.

– Ты меня звал, отец?

– Да. Благородный Антенор хочет рассказать нам с тобой нечто важное. Мы слушаем тебя, Антенор.

– Ахейцы предлагают нам очень выгодный мир. – И он изложил предложение Одиссея.

После его рассказа воцарилось недолгое молчание. Его прервал Гектор.

– Отец, надо принимать предложение ахейцев, – решительно сказал он, и продолжил, – это соглашение надо подкрепиить мнением всех троянцев. Пусть Одиссей и Менелай расскажут о своих предложениях людям на площади.

Приам поморщился.

– Ты будущий царь, Гектор. Неужели тебе не пришло в голову, что прежде чем обращаться к народу, надо бы обсудить вопрос внутри царской семьи.

Антенор во время этой реплики постарался стать как можно незаметнее. Меньше всего ему хотелось участвовать во внутрисемейных дискуссиях дома Приама. Это не укрылось от глаз Гектора.

– Отец, я считаю, что опасность слишком велика. Поэтому сейчас не время заниматься делами нашего царского дома. Парис втянул нас в эти дела, не посоветовавшись ни с кем из нас, и мне тоже не хочется слушать его аргументы.

– Возможно, он скажет что-то новое.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что он от нас до сих пор что-то скрывает?!

– Ну, не так уж прямо…, – Приам замялся.

– А как?! Подумай, отец, Одиссей и Менелай прошли в наш город инкогнито. Они смогли это. Так же смогли бы пройти и ахейские воины. Нас намного меньше. Наш союзник разгромлен Ахиллом.

– Это не последний наш союзник. Помощь спешит со всех сторон. Царь хеттов дал приказание всем своим вассалам спешить на помощь нам. И они спешат. Я знаю это.

– От Париса?

– Пойми, Гектор, Парис это не выдумал. Ему рассказала все некая богиня. Богине виднее. И мы убедились уже, насколько велики возможности этой богини. Ибо не мог наш Парис вот так, сам по себе вступить в контакт с фараоном и царем хеттов.

– Допустим, богиня у Париса есть. Сам бы он никогда не смог бы связаться с фараоном и царем хеттов и принести от них столь лестные предложения, подкрепленные столь щедрой финансовой помощью. Да, отец, богини виднее многое. Но вот наша выгода виднее нам. Перспектива разгромить всех ахейцев с помощью хеттов и египтян, а потом стать царем царей Эллады заманчива. Но зачем становиться царем царей Эллады?

– А ты этого не хочешь?

– Ты и так царь царей Эллады, отец. Ведь кто такой царь царей? Старший среди владык, которому остальные платят подати. Но вся Эллада и так оставляет у нас все свои деньги. Чтобы сохранить такое положение, надо только принять предложение ахейцев.

– А если хетты и египтяне отомстят нам за отступничество? Если все те союзники, что идут к нам на помощь, придут с приказом уничтожить нас?

– На нашей стороне будет вся Эллада. И весь Олимп. И эти союзники в такой ситуации также откажутся идти на нас по приказу царя хеттов, как сейчас Телеф отказывался идти на нас по зову ахейцев.

– Ладно, но если придут сами хетты и египтяне?

Гектор задумался. А потом сказал

– Но, почему они не приходят сейчас? Ведь даже богиня передала Парису, что подходят вассалы царя хеттов. А где же его собственная армия? А может, не так уж она велика и сильна?

– Как сильна армия фараона мы все узнали совсем недавно.

– Но где эта армия?! Колесницы Ахилла вот они, недалеко от Трои. А где конница хетов, где колесницы фараона? Я их не вижу.

Приам задумался. Гектор тоже молчал. И тут заговорил Антенор.

– Царь, и ты, доблестный Гектор, я почтительно слушал ваш спор, но позвольте сказать и мне.

– Говори, Антенор, – молвил Приам.

– Царь, надо обратиться к народу. Мы не в царстве фараона. И даже, если войны не избежать, доверие к царскому дому людей, идущих в бой дорого стоит.

– Согласен, благородный Антенор, – порывисто сказал Гектор. Он не сомневался на чьей стороне будет народное мнение.

– Согласен, – с некоторым недовольством согласился Приам.

Одиссей и Менелай уже почти все рассказали толпе на площади. И народ воспринимал их слова весьма благожелательно.

Мир, казалось, был обеспечен.

– Парис, Елену придется отдавать, – жестко сказал Гектор. Царская семья собралась в малом зале дворца Приама.

– Парис, сынок, я не корю тебя за твою инициативу. Более того, ты показал себя весьма искуссным царевичем, не упустив случая вступить в отношения с такими могущественными владыками, как египетский фараон и царь хеттов. Но обстоятельства изменились. Мир на условиях ахейцев намного более выгоден нам, чем предложения восточных владык, и гораздо безопаснее неопределенных перспектив долгой войны.

Видя, что Парис хочет что-то возразить, Гектор прервал его.

– Не рассказывай нам сейчас о могуществе твоих поручителей. Все это мы знаем, и даже согласны. Но ситуация очевидна. Мир с ахейцами явно предпочтительнее войны.

– Согласен, брат, – смущенно, и даже смиренно сказал Парис, – но мы не сможем выполнить все требования ахейцев.

– Какие именно требования? И почему же это?

– Мы не сможем отдать им Елену.

Все присутствующие дружно рассмеялись.

– Придется отдать, Парис, придется, – улыбаясь любимому сыну снисходительно и ласково, сказал Приам.

– Нет, отец, – упрямо повторил Парис. – Нет. Потому, что Елены нет в Трое.

– Как нет?! – разом выдохнули все.

– Так. Женщина, приплывшая со мной, не Елена. Ее сходство со спартанской царицей не обманет Менелая.

– А где же Елена?!

– В Египте.

Глава 15. Военные будни в тылу и на фронте

Рамзес умирал. Он смотрел на знойное небо своей страны, лежа на ложе, которое приказал вынести на террасу, где обычно встречал Афродиту.

Он ждал, что его богиня вот-вот снова спустится к нему с небес. Но ее все не было.

Неужели, я так и не увижу ее больше, – думал фараон.

– Отец, – прервал его размышления наследник, он теперь подолгу сидел рядом с фараоном, – ты хотел мне что-то сказать.

– Да, – промолвил фараон. – Действительно хотел, но задумался. Я прожил, благодаря моей богине гораздо больше, чем рассчитывал. И теперь ты вполне зрелый государственный муж. И весьма достойно показал себя во многих делах. Я спокойно оставляю тебе страну.

Но не это я хотел тебе сказать.

Фараон снова надолго замолчал.

– Что же ты хотел сказать мне, отец?

– Да, так вот, не бросай на полдороге начатого. Доведи войну с ахейцами до победы.

– Извини, отец, но как раз это я хотел у тебя спросить. Мы не воюем. Вернее, воюем чужими руками. Но это все равно трудно для страны. Прошло уже пять лет войны, казна скоро опустеет. Мы содержим троянцев, даем деньги царю хеттов. И так скоро разоримся. Эта война оказалась намного изнурительнее, чем многие войны, которые мы вели раньше.

– Что же ты предлагаешь? Бросить все? И сделать все наши предыдущие жертвы напрасными?

– Не знаю, отец. Но что-то делать надо. Например, послать к Трое нашу армию.

– Это мы всегда успеем. И запомни на будущее. Армию надо использовать только тогда, когда другие способы исчерпаны. Если бросать армию в дело по каждому поводу, то скоро лишишься ее.

– Но пять лет идущая война это не пустяк! Представь себе, что она продлится еще пять лет. Мы просто надорвемся в таком случае.

– Тогда и бросишь под Трою армию.

– И останусь один, в разоренной стране, с ушедшей невесть куда армией?!

– А что ты хочешь? Чтобы когда-нибудь их боги пришли сюда? Пришли в зените силы и славы. Пришли как боги, давшие победу ахейцам над владыками этого мира, фараоном Египта и царем хеттов? Но тогда ты должен будешь поделиться с этими богами своей властью. И сколько ее у тебя в этом случае останется? Ты этого хочешь?

– Нет, отец, – медленно проговорил наследник. – Я этого не хочу.

– Тогда продолжай то, что начал я. И слушайся богиню. Я чувствую, она скоро прилетит. Но не знаю, дождусь ли ее. А ты дождись. И никого не пускай на эту террасу. Здесь не место посторонним.

Вой собак и крик огромных стай разных птиц раздражали Одиссея. Между тем, и собак и птиц прибавлялось. Они жрали трупы убитых между лагерем ахейцев и Троей.

Впрочем, не только убитых. В лагере свирепствовали болезни. И простые воины умирали пачками. От болезней погибало даже большее число людей, чем от копий, стрел и мечей.

Если бы не пополнения из Эллады, в ахейском лагере вскоре никого бы не осталось.

Да, – думал Одиссей, – сюда идет пополнение из наших царств. А отсюда уплывают на родину раненные и искалеченные. Уплывают, прихватив с собой мечи, и привычку пускать в дело оружие, прежде, чем успевают подумать.

Как там только наши родственники управляются дома с этими толпами? Подумать только, у всех одно и то же. Дома правят царицы и разные родственники. Правят, не имея возможности опереться на войска. Все войска здесь. И правят пусть раненными и искалеченными, но приучившимися к войне мужчинами. Считающими себя чуть ли не равными царям.

Как такими править? И как заставлять их платить подати и кормить эту ненасытную армию? Тем более, что вернувшиеся назад рассказывают, что война безнадежна.

Наверное, и правят они как-то не так. Не так, как правили до этого все иные властители, никогда не оказывающиеся в такой ситуации.

Что делать? Не давать израненным возвращаться домой? Кормить их здесь?! Да тут и без них скоро голодать начнем. И потом, как эти толпы раненных и больных действуют на остальных. Нет, их все же лучше отправлять отсюда.

Тогда может быть, лучше закончить войну?

И вернуться домой без победы, к озлобленному вооруженному народу? Нет, это невозможно.

А за что, собственно, воюем? Неужели за эту потаскуху Елену, которую почему-то наотрез отказались отдавать троянцы?

Нет, конечно. Далась нам эта неверная женушка дурака Менелая. Все и думать о ней забыли.

А, кстати, за что воюем? Интересный вопрос. Пять лет льем кровь и терпим лишения и, похоже, никто не задумался еще, что условия изменились. И надо понять, за что же воюем теперь.

Одиссей задумался. За шатром раздалась возня, какое-то чавканье и грызня.

– Эй, ординарец! Что там происходит?!

В шатер вошел постаревший воин в донельзя измятом медном шлеме и кожаном нагруднике. У пояса висел короткий меч. Других доспехов у него не было.

– Собаки жрут падаль, царь.

– Прямо у моего шатра?!

– Один из чьих-то воинов упал там утром. Не заметили, и не успели отнести.

– А что он делал около моего шатра?

– Не знаю.

– Ладно, нечего разбираться. Поскорее отнесите останки, и разгоните собак.

– Будет исполнено, царь!

– Да, и еще раз промойте уксусом всю посуду.

– Царь, уксуса почти нет.

– Не сегодня, завтра должен быть корабль из Итаки. Подвезут. Да, проследи там, чтобы из других отрядов не набежало народу. А то растащат груз, не успеешь разгрузиться.

– Будет исполнено, царь.

– Иди. И поскорее уберитесь за шатром.

Да, – подумал Одиссей, когда ординарец ушел, – за что все-таки, воюем? За то, чтобы стать царем царей, – жестко усмехнулся он про себя. – Приам надеется стать им, разгромив всех нас с помощью своих многочисленных союзников. Агамемнон надеется стать им, разгромив Приама с нашей помощью. Ахилл тоже на что-то надеется. У них явно есть некие тайные договоренности с Агамемноном.

А я? – подумал он.

Я тоже на что-то надеюсь. В конце концов, после всех этих битв и болезней у меня воинов стало не меньше, чем у Агамемнона, который по дурости теряет людей массами. И по силе мой отряд сейчас превосходят только отряды Ахилла и Аякса Теламонида.

Так что, царем царей, я, может, и не стану, но при дележе добычи урву себе гораздо больше, чем мог рассчитывать изначально. Ведь без добычи мне бесполезно возвращаться. Что я скажу своему нищему, озлобленному, но вооруженному народу? Своей милой женушке Пенелопе, которая, очевидно, просто не в состоянии править Итакой без мужской помощи. А как она может отблагодарить помощников? Только на ложе.

Но кто осудит ее за это? Во всяком случае, не я. Лишь бы не обещала этому помощнику, или помощникам руки и трона. Кстати, чем их больше, этих доброхотов, тем лучше. Опасно было бы, если бы такой помощничек – любовничек был один.

А победим ли мы? – вдруг оборвал он себя. – Победим, – уверенно ответил царь Итаки на свой невольный вопрос. – Зевс не допустит нашего поражения.

А значит,… значит надо держаться. И по максимуму сокращать число претендентов на добычу.

Он услышал некий большой шум в центре лагеря.

На всякий случай одел броню, и вышел из шатра.

На площади в центре лагеря у шатра командующего, Агамемнона, стремительно собиралась толпа. Сюда бежали воины из всех отрядов. Не было, разве что воинов Ахилла. Пелеев сын не щадил врагов. Но и своих воинов тоже. Он, как правило, не разбирался в провинностях, а просто бил виновного, или того, кого считал таковым, сразу, чем под руку попадет.

А так как под рукой у Ахилла всегда было какое-то оружие, а сама рука была ох как тяжела, воинов у него осталось не так много. И вся сила его отряда заключалась в нем самом. Одетом в железную непробиваемую броню, гиганте.