Мы поговорили о людях. Я спросил Музылева о двух охранниках, доставивших нам накануне столько хлопот:
      - Не опасно ли держать их в отряде? Музылев сказал просто:
      - А мы их проверим.
      - Как?
      - А на операции. У нас каждый в бою проверяется, это хороший способ проверки. Другой проверки, скажем - бумажной, у нас нет. Мы думаем, что проверка в бою надежнее, чем анкета, в которой всякое можно написать. Тут каждый рискует жизнью, своей головой, а не просто пишет, кем был его дедушка или какое тавро стояло на бабушке.
      Проверили мы сторожевые посты. Вот и без отдыха, без сна, а с каждым часом возвращались ко мне силы, хозяйское чувство уверенности, с которым прожил я всю жизнь на родной советской земле. Я рассказал Музылеву о своем прошлом, о том, как более десятка лет прослужил на различных границах, как бились мы под Севастополем, как попали в плен и как в плену каждый из нас хватил горя не на одну, а на несколько жизней.
      Вечером партизаны уходили на операцию, надо было добывать оружие, продовольствие, фураж. К утру группа вернулась и кое-что привезла. На следующую ночь пошли на операцию и наши люди, принесли две винтовки и один наган.
      В лесу мы освоились быстро. На операции ходили часто, через несколько дней все бежавшие из лагеря были уже с оружием. У меня, кроме винтовки, появился еще наган и к нему штук десять патронов. Вдобавок после одного удачного налета на полицию товарищи подарили мне гранату - русскую "лимонку", с которой я не расставался ни днем ни ночью.
      Правда, граната эта усугубила мое почти катастрофическое положение с обмундированием. Она лежала постоянно в левом кармане брюк, а мои солдатские брюки и без того уже расползлись, потому что срок им, как говорится, кончился еще в 1942 году. Может быть, теперь это и странным покажется, но надеть штаны немца или полицейского я прямо-таки не мог, физическая брезгливость не позволяла.
      Иван Музылев однажды, приглядевшись ко мне попристальнее, сказал:
      - Найдем обязательно штаны, военные свои или, на крайний случай, гражданские. А то прямо конфуз.
      Хоть и в неказистых поначалу костюмах, а пользу партизанскому отряду наши люди принесли. Все-таки среди нас было немало настоящих военных специалистов, и знания их в лесу оказались чрезвычайно нужными.
      С нашим приходом отряд вскоре перестроился, больше военного появилось и в его организации и в требованиях дисциплины. Мы решили специализировать людей, создали разведывательный, диверсионный, медицинский и хозяйственный взводы.
      Это помогло нам укрепить отряд, лучше обучить людей. Вскоре по району о нашем отряде заговорили.
      Почти каждый день прибывали в лес новые силы, отряд разрастался. Народ шел отовсюду. Шли мужчины, женщины, девушки и подростки, гонимые нуждой и насилием фашистов. Шли с оружием и без него. Некоторые сообщали, где можно достать оружие, взрывчатку. Их принимали, проверяли на практической работе. Случалось, что попадались и такие, которые мололи всякую чепуху, чувствовалось, что это "не наши". Но они у нас долго не задерживались, распознавали их быстро.
      О славных делах партизан в Великой Отечественной войне написано немало хороших книг, и я не стану повторяться, рассказывая в подробностях о том, как жил и боролся наш отряд, как день ото дня совершенствовали свое боевое уменье, закалялись в борьбе с врагом наши бойцы.
      Остановлюсь лишь на некоторых эпизодах.
      После того как о нашем отряде прошел слух, из деревень к нам стали поступать жалобы на полицаев - совсем, дескать, распустились, порят народ, все забирают и тащат в район немцам.
      Мы решили научить деревенскую полицию вежливости. Продумали план операции и выставили засаду.
      Полиция в деревнях была храбрая только днем, на ночь полицаи уезжали в район и там отсиживались вместе с немцами. Наши товарищи подкараулили полицейских. Под вечер полицаи мирно ехали в район, развалившись на двух розвальнях. Партизаны преградили им путь и скомандовали:
      - Стой! Хенде хох!
      Двое из них выскочили и схватились за оружие. Эти были убиты на месте, а остальные четверо сдались. Партизаны забрали оружие, патроны, сняли с полицаев одежду и обувь и, всыпав каждому горячих шомполов, босиком, в одном белье пустили в район, скомандовав:
      - Бегом, изверги, и без оглядки, а то пуля!
      Полиция трусцой тронулась босиком по снегу.
      Во время порки полицаев спрашивали, знают ли они, за что их бьют.
      Каждый отвечал по-разному, но все они клялись, что больше фашистам служить не будут. Так были проучены деревенские властелины. Партизаны вернулись в лагерь с оружием и патронами, привезли три тулупа, полицейскую одежду, обувь и доложили:
      - Задание выполнено!
      Каждую ночь выходили наши группы в села, на железную дорогу, обстреливали воинские эшелоны, с немалым успехом уничтожали немецкие обозы.
      Помню, однажды утром сравнительно небольшая группа партизан возвращалась с операции в лагерь. Двигалась она неподалеку от опушки. Вдруг дозорные заметили на шоссе - на Шепетовку - большую автоколонну немцев. Машины были крытые, рассмотреть, что именно везут гитлеровцы к фронту, было невозможно, но партизаны все равно открыли по машинам огонь.
      Нападение оказалось совершенно неожиданным, на шоссе поднялась невообразимая суматоха. Многие из немцев были ранены и убиты.
      Фашистов было больше, чем "лесных жителей", и наши, естественно, укрылись в глубине леса. Когда гитлеровцы добрались до опушки, партизан там уже не было. На месте остались только стреляные гильзы.
      Спустя несколько дней мы узнали подробности этого налета. Оказалось, автоколонна везла на фронт летчиков. Тридцать из них полегли на шоссе.
      На этот раз партизаны вернулись без трофеев. Надо было срочно добывать огнеприпасы и оружие. Чтобы пополнить наш боекомплект, решили напасть ночью на полицейский участок.
      Дело было во второй половине декабря 1943 года, дул пронзительный северный ветер, метель выла, люди боялись нос из дверей хаты высунуть. В такую ночь к полицейскому участку подошли партизаны.
      Наружный пост был снят без шума, но участок охранялся и внутри. Дверь была заперта, пришлось открыть огонь. Затрещали пулеметы, в окна комендатуры полетели гранаты, вспыхнул пожар. Операция закончилась успешно.
      Интересно, что снять наружный пост, охранявший полицию, было поручено тем самым бывшим охранникам, которых мы когда-то встретили за рекой Горынью. В бою они вели себя дерзко, мужественно и стойко. В этой операции один из них был ранен в ногу.
      После операции Иван Музылев сказал:
      - Вот и проверили. Теперь можно сказать, что они стали партизанами.
      Как известно, продовольствие, оружие, взрывчатку мы добывали только от гитлеровцев. Товарищи так и шутили: немцы - наш "отдел снабжения". Надо учесть при этом, что мы старались при всякой возможности хоть чем-нибудь помочь и обобранным гитлеровцами крестьянам.
      Прошел слух, что немцы на спиртном заводе поставили на откорм штук двадцать пять свиней. Завод охраняют гитлеровцы и полиция. Охрана вооружена автоматами, есть один или два пулемета.
      Решено было навестить "фрицев" и взять то, что нам нужно. В селение послали разведку с задачей: выяснить систему охраны днем и ночью, порядок и время смены часовых; узнать, где отдыхают часовые, какова система допуска их на завод, где находятся оружие и патроны. Необходимо было найти на заводе своего человека, завязать связь со сторожами и рабочими.
      Требовалось, наконец, уточнить, когда поставлены свиньи на откорм и к какому времени они отъедятся. Смешно же брать с бою тощих животных.
      Когда были собраны все сведения и установлены связи, наши разведчики и хозяйственный взвод вышли на операцию. Готовились к ней тщательно, но зато и прошла она очень удачно. С нашей стороны не было ни одной жертвы.
      Партизаны вошли на завод по пропускам, и в первом часу ночи по сигналу красной ракеты каждый выполнил порученную ему задачу. Прихватили у гитлеровцев даже кое-что "сверх плана".
      В результате налета к утру в лагерь прибыл целый обоз: штук двадцать откормленных свиней, корова, пулемет, несколько автоматов, больше десятка винтовок с патронами, несколько бочек спирта-сырца и мука.
      Теперь отряд был на долгое время обеспечен пищей. Мы смогли помочь крестьянам, которые были с нами связаны, и особенно солдаткам, чьи мужья ушли с частями Красной Армии.
      Среди населения мы вели агитацию против гитлеровских захватчиков не только делом, но и словом.
      Агитация наша была немудреной, но доходчивой. Для выступления мы брали живые, всем известные факты: увод скота, порка в гестапо и деревнях, увоз зерна и картофеля в Германию. Называли точные даты, деревни и фамилии пострадавших и спрашивали: "Доколе, товарищи мужики, бабы, молодежь, вы будете терпеть насилие врага, неволю, издевательства и глумление фашистов? Красная Армия наступает, уже освободила сотни городов и тысячи сел, взят Киев, а многие из вас продолжают терпеть нужду и голод. Бейте фашистов, не давайте грабить, не позволяйте издеваться над вами, нападайте сами, захватывайте оружие и патроны у врага!
      А там, где не хватит у вас сил, скажите нам - поможем. Уходите в лес - мы вас примем, укроем и защитим от врага!"
      Обычно небольшая листовка или устное выступление заканчивались призывом: "Товарищи, все к оружию - смерть оккупантам, долой фашизм, да здравствует Советская власть!"
      Кажется, какие простые слова! Нужно только помнить, в какое время, в каких условиях писались они и произносились, тогда станет понятно, сколь важно было их значение для людей.
      Все, кто бежали в лес честно, кто прошли проверку боем, - врастали в нашу жизнь. Разумеется, тем, которые приходили с оружием или приносили ценные сведения о враге, мы были особенно рады.
      Мы имели своих надежных товарищей в селах, в районе, на железнодорожных станциях, в мастерских, на мельницах, куда нередко отвозили молоть пшеницу и рожь.
      К нам приходили за советом, а иногда и за практической помощью не только местные жители, но и партизаны из соседних отрядов.
      Надо сказать, что к этому времени кипучую деятельность развил Роман Лопухин. В медицинском взводе у него появились инструменты для операций, медикаменты, перевязочный материал.
      Однажды явился к нам партизан из диверсионной группы. Очень взволнованный, он рассказал:
      - Мы подрывали воинский эшелон, ночью все были на операции, а когда возвращались в лес, напоролись на засаду, нас обстреляли. Командир группы ранен, очень мучается, а врачей у нас нет. Товарищи, выручите и помогите!
      Мы сидели в это время у костра и беседовали. Стоял ясный морозный день. Для партизан такие дни опасны. В лесу могут появиться немцы.
      Роман Александрович был с нами и все слышал. Он выжидающе посмотрел на Музылева, перевел взгляд на меня.
      Я сказал:
      - Роман Александрович, по-моему, надо помочь. Надо сказать, что, когда какое-либо дело касалось нас, сравнительно недавно сбежавших из лагеря, Музылев держался подчеркнуто деликатно, почти никогда не разговаривая в тоне приказа. К другим-то "старым" партизанам или новичкам он бывал весьма строг, требователен, случалось и соленым словцом благославлял.
      Вот и сейчас он не отдавал приказа Роману, но поглядел на него явно одобрительно, когда тот стал собираться и набивать свою медицинскую сумку.
      Мне не хотелось отпускать Романа одного, я сказал, что поеду с ним, чему он очень обрадовался. Мы сели в санки и покатили к раненому командиру.
      Небольшая деревушка расположилась почти на самой опушке леса. Когда мы вошли в хату, раненый стонал и ругался. Рана оказалась опасной. Роман занялся операцией, а я пошел осмотреться, чтоб в случае опасности не "засыпаться". Возница, наш партизан, остался у хаты на посту в готовности в случае чего драться до последнего или с нами на санках двинуть в лес. С партизаном диверсионной группы мы вышли на опушку. В двух или трех километрах от леса виднелось большое селение. Партизан сказал;
      - А вот в том большом селе стоит отряд СС, каратели, всего человек триста.
      - А вас? - спросил я. Диверсант флегматично ответил:
      - А нас дюжина.
      - Почему же вы остановились под боком у немцев?
      - Эсэсовцы по бедным деревням не ходят. А если Пойдут, в лес уйдем. Сами видите - сняться нам не долго, у нас ни землянок, ни больших обозов, как птицы подвижны.
      Мы вернулись к хате, где шла операция. Посмотрел я, стало трогательно и забавно. Роману помогали два молодых партизана-диверсанта. Видно, нелегко давалась им эта непривычная работа, оба бледные, в поту. Я подумал: "Вот кончится война, вернутся эти парни домой, будет о чем рассказать! И как эшелоны под откос пускали, и как хирургу ассистировали".
      В свой лагерь мы вернулись вечером. По дороге довольный Роман Александрович рассказывал:
      - Ну и крепыш! Операция сложная, а держался прекрасно.
      - А исход? - спросил я.
      - Думаю, поправится...
      Прошло некоторое время. Больной действительно поправился.
      День ото дня рос наш отряд. Он объединил теперь патриотов самых разных национальностей и специальностей, были у нас инженеры, шоферы, радисты, медицинские работники. Группы в десять и более человек уходили на задания тщательно подобранные, готовые к любым действиям.
      В конце года немцы усилили движение по дорогам. На фронт шли танки, самолеты, перебрасывались войска; в тыл гитлеровцы увозили зерно, угоняли скот, вывозили лес, мебель, машины, даже необмолоченные снопы пшеницы и ржи. Часто проходили на запад поезда с ранеными.
      На день мы теперь часто высылали дозоры к большакам, железным дорогам. Партизаны собирали очень ценные сведения.
      Отряд наш постепенно вынес свои действия за пределы района.
      Помню, однажды вечером мы с Музылевым долго изучали у костра карту, намечая маршрут в Проскуров, выписывали названия деревень и сёл, по которым нужно пробираться нашим диверсантам. Когда все было готово, позвали партизан на общий инструктаж. В землянке собрались все, кто уходил на узловые железнодорожные станции. Каждому командиру диверсионного звена объявили, кто куда пойдет, и дали маршрут. Одно звено направлялось в Проскуров, другое - на станцию Шепетовку.
      Операция эта нами тщательно готовилась, обещала большой успех, настроение было бодрое, боевое.
      Следующие двое суток бушевала вьюга. У партизан в такую погоду на душе радостно. Делай что хочешь, - немец в лес не пойдет.
      Хороший выдался у нас один вечер... В землянке тепло и тихо - все молчат. Только высокий, стройный партизан играет на баяне и поет. Несмотря на поздний час, в землянку набилось много народу, встать негде, не то что сесть. Все слушают как зачарованные:
      ...До тебя мне дойти не легко,
      А до смерти - четыре шага.
      Когда высокий баянист замолк, его просили петь снова и снова, и опять неслись из землянки в заснеженный лес хорошие слова и хорошая музыка.
      Наверное, все вспоминали в эти минуты о любимых, о близких. Так повеяло мирным временем, так потянуло домой!
      Я тоже думал о жене, о сыновьях. Как-то они там, получили ли обо мне весточку, знают ли, что не пропал я без вести и не в плену уже, а снова в строю рядом с русскими людьми...
      Дело в том, что в декабре отряд отправил через линию фронта в штаб партизанского движения группу партизан за взрывчаткой и оружием. Многие партизаны, воспользовавшись случаем, готовили письма. Товарищи и мне посоветовали написать письмо жене.
      В первый раз наша группа не смогла пройти через фронт. Шоссейные дороги были забиты немцами, на фронт беспрерывно шли пополнения. Но на следующий день партизанам пройти удалось. Побывав в Киеве, группа недели через две благополучно вернулась к нам со взрывчаткой и оружием.
      Партизан Вася пришел ко мне и сказал:
      - А письмо ваше, Иван Федорович, я сам опустил в Киеве в почтовый ящик. Дойдет наверняка!
      Не могу не сказать здесь спасибо Васе и нашей почте - дошло письмо!
      Скоро из Шепетовки вернулась наша группа, и мы с гордостью узнали, что гитлеровский воинский эшелон врезался на станции в эшелон с боеприпасами произошла крупная катастрофа.
      Недели через две и из Проскурова вернулись люди, к сожалению, не все. Там нашими партизанами воинский эшелон был пущен под откос.
      И еще хочется рассказать об одном, чрезвычайно взволновавшем меня событии, которое произошло в последние недели моей партизанской жизни.
      Морозным утром начала 1944 года в лагерь возвращался с ночной операции взвод партизан. Они уже углубились было в лес, когда услышали неожиданно лай собак и шум моторов.
      Партизаны замаскировались неподалеку от дороги и стали наблюдать.
      Скоро глазам их предстала печальная картина. По дороге из Славуты на запад медленно двигались два броневика, за ними - охрана и большая колонна пленных, измученных, истощенных, кое-как одетых людей.
      У наших хлопцев мгновенно созрело решение - конечно, напасть! Не позволить угнать наших людей на запад.
      Но как это сделать? Немцев во много раз больше...
      Все-таки решились.
      Пропустив броневики подальше вперед, партизаны из леса открыли огонь по конвойным. Два немца были убиты сразу. Это внесло панику. Растянутая по обеим сторонам колонны, охрана открыла беспорядочную стрельбу из автоматов. Дорога была узкая, броневики быстро развернуться не могли, а конвоиры, боясь растерять пленных, не решались преследовать партизан. Пленные же, воспользовавшись суматохой, стали разбегаться по лесу. Охрана открыла по ним огонь.
      Операция эта была закончена быстро, партизаны постепенно отходили в глубь леса, немцы их не преследовали, а конвоиров, пытавшихся ловить убегавших, наши люди сдерживали своим огнем. Только вечером вернулся партизанский взвод, зато привел человек пятьдесят пленных, В течение ночи были доставлены в лагерь еще восемь человек.
      Утром перед строем так счастливо освободившихся людей я выступил с небольшой речью, поздравил их с удачным побегом и сказал:
      - Сегодня часть из вас получит оружие, те, кто раздеты, - одежду и обувь, в дальнейшем все необходимое надо будет добывать у врага самим. Товарищи, на пищу сразу не набрасывайтесь, при вашем истощении неделю обязательно надо в еде себя ограничивать, чтоб не заболеть. А вообще-то пища у нас добротная, воздух свежий, быстро окрепнете. Это я по себе знаю.
      Люди смеялись, радовались как дети, послышались аплодисменты, кто-то пытался даже крикнуть "ура".
      Мы пожелали новичкам успеха в борьбе с врагом, пригласили их поесть, а перед едой поднесли каждому небольшую толику разведенного спирта.
      И вот после завтрака ко мне подошел бывший пленный из числа пришедших к нам этой ночью и сказал:
      - А я вас немного знаю.
      Как будто и мне почудилось в нем что-то знакомое, Я спросил:
      - А где мы встречались? Он улыбнулся чуть виновато.
      - Встречались мы на чердаке второго блока славутского "Гросс-лазарета", перед побегом.
      Сказал он - и сразу вспомнилось: полутемный чердак, простор из чердачного окна и страшная наша тревога в день, вернее в ночь побега, дыра подземелья, в которую я никак не мог пролезть... Видно, слишком живо было все это, потому что мне горло сдавило и я долго не мог вымолвить слова.
      - Так чего ж вы не ушли с нами в ноябре? - чуть не крикнул я, справившись, наконец, с собой. И вспомнил опять, как мы ждали отставших перед внешним забором...
      Он объяснил, что, когда люди в подкопе стали задыхаться, те, кто были сзади, испугались удушья и пополз- | ли обратно в блок. Попав в корпус, разошлись кто куда. . | А утром нагрянули гитлеровцы и всех, кто был мало-мальски здоров, угнали в Германию.
      Некоторые из наших "новых" партизан и Романа Лопухина узнали. Как же благодарили люди этого прекрасного человека за его добрые дела в "Гросс-лазарете"! Теперь-то уж можно было говорить громко и откровенно. Немцы не подслушивали.
      Пожалуй, что немцам в эти дни было уже не до подслушивания. Гитлеровская армия отходила на запад, ее преследовали части Красной Армии, а по ночам в гер-ма-нском "тылу" партизаны нападали на обозы, на автоколонны, пускали под откос поезда, жгли бензохранилища, помогая советским войскам освобождать родную землю.
      Снова в армии
      В двадцатых числах января 1944 года я с двумя товарищами из бывших пленных отправился в Славуту. Славута только что была освобождена.
      Мы побывали в штабе полка, рассказали о себе и сообщили данные о противнике, имевшиеся в нашем отряде.
      Нас тут же отправили к командиру дивизии, а оттуда в штарм.
      Вскоре мне выдали военную форму, сапоги, папаху.
      В марте я снова ехал на фронт в 18-ю армию. Командарм, помнится, поговорил коротко, а вот начальник политотдела армии Леонид Ильич Брежнев задержался со мной значительно дольше. Леонида Ильича интересовала не только наша Севастопольская оборона и горькая история плена, но и вся дальнейшая наша судьба, жизнь и борьба в партизанском отряде. Светлое, большое впечатление оставила во мне эта беседа.
      Узнав о том, что я назначен заместителем командира 317-й стрелковой дивизии, Леонид Ильич сказал:
      - Могу подвезти вас. Минут через тридцать я еду в эти края.
      Мы сели в машину, выехали на шоссе и покатили к фронту.
      Вечером следующего дня я добрался до командного пункта 317-й стрелковой дивизии.
      Поселили меня в небольшой хатенке, связисты быстро провели телефон, принесли ужин. Где-то неподалеку на западе полыхало зарево пожара и слышался гул артиллерийских разрывов. Как все это было знакомо и как спокойно я себя здесь чувствовал - на своем месте, в строю!
      Этой же ночью я проверил готовность двух стрелковых батальонов, а на рассвете наши части освободили город Литин. Это был мой первый бой в рядах армии после Севастопольской обороны.
      Летом мы наступали на Львов. Затем форсировали Вислу, долго вели тяжелые бои на сандомирском плацдарме. Меня наградили орденом Красного Знамени. Первая награда после плена! Трудно представить и описать, какая это была для меня радость.
      Осенью 1944 года у меня произошла знаменательная встреча. Меня принял командующий 4-м Украинским фронтом генерал Петров Иван Ефимович, в прошлом командующий Приморской армией под Севастополем, с которым мы виделись последний раз в конце июня 1942 года в бою.
      Прошло немало месяцев войны, но Иван Ефимович выглядел сейчас много лучше, чем в Севастополе.
      Когда я вошел в его кабинет, генерал встал и какой-то легкой, молодой походкой пошел навстречу. Он долго не выпускал моей руки, внимательно меня рассматривая. Потом сказал:
      - Выглядите неплохо, но постарели, конечно.
      - Плен не красит.
      Иван Ефимович долго расспрашивал меня о подробностях событий на берегу Черного моря после оставления нами Севастополя, о борьбе наших людей в плену. Беседа наша затянулась. Я понял, что генерал хорошо осведомлен и о поведении моем в гитлеровском лагере, и о моих действиях на 1-м Украинском фронте.
      В конце беседы Иван Ефимович спросил неожиданно:
      - А в горы хотите?
      Я ответил согласием, хотя еще и не догадывался, что значит этот вопрос. Генерал сказал:
      - Жду вас завтра к семи утра.
      На другой день в назначенный час я явился. Командующий с карандашом в руке стоял у большой топографической карты. Поздоровавшись, он подозвал меня к карте. За условными обозначениями дивизий и корпусов легко было представить себе всю мощь нашей, теснящей противника армии. Генерал показал карандашом на карте города - Ужгород и Мукачев.
      - Надо их освободить. Главное - Ужгород. Столица Закарпатской Украины!
      В тот момент оба эти города были удалены от позиций наших войск на значительное расстояние и находились в глубоком тылу врага.
      Я всматривался в рельеф горной местности, перерезанный узкими ленточками шоссейных, железных дорог и рек. Всматривался и раздумывал: воевать здесь будет явно нелегко. Особенно трудно будет протащить через горы на Мукачев и Ужгород тяжелую артиллерию и танки. Но раз нужно - значит протащим!
      Командующий сказал:
      - Запишите! Мотоотряд 18-А, гвардейская танковая бригада, самоходный артиллерийский полк, истребительный противотанковый артиллерийский полк, армейский зенитный полк - все это составит подвижную группу 18-й армии. Командовать группой назначаю вас.
      Подготовка длилась недолго. Начались тяжелые походы и бои в Карпатских горах и ущельях. Трудно было с танками, пушками и самоходками преодолевать Главный Карпатский хребет. Вместе с другими частями 18-й армии мы с боем заняли город Мукачев, отсюда подвижная группа, сбив прикрытие врага, направилась на Ужгород. Движения были быстры, бои с врагом - дерзки.
      Помнится жаркая боевая схватка с гитлеровцами днем двадцать шестого октября. Она разыгралась вскоре после того, как мы вышли на оперативный простор. Противник пытался замедлить наше движение, заставить нас развернуться, но эта затея немцам не удалась. С ходу, прямо с дороги, по противнику открыли огонь танки, самоходки и автоматические пушки зенитной артиллерии. Минут через двадцать - двадцать пять бой был окончен, на поле осталась масса трупов, были взяты в плен сотни солдат и офицеров. Не стану рассказывать о подробностях, скажу лишь, что в плен были захвачены три офицера - представители двух генеральных штабов, немецкого и хортистекого, координирующие действия между двумя армиями.
      В 18 часов я доносил командующему: "Сбил противника с северной окраины Мукачева и к 17.00 с боем овладел Койданово. Противник бросает технику, пленных..."
      В 22 часа того же числа наша подвижная группа захватила около двух тысяч пленных солдат и офицеров с оружием, исправными пушками, взяла обозы, даже не дав противнику времени вступить с нами в бой.
      Мы вошли в большое селение, когда солдаты и офицеры противника спокойно разошлись по домам местных жителей, готовился ужин, пушки стояли вместе с обозом. Хортисты, удаленные на десятки километров от позиции, не допускали и мысли о возможности нашего появления, потому и были так беспечны.
      Запомнилась забавная картина. Входим в дом, денщики суетятся у стола, готовя офицерам ужин, два или три офицера любезничают с молодыми женщинами, кто-то на гитаре играет и... вдруг - мы, советские офицеры, автоматчики.
      На другой улице у походных кухонь мирно выстроилась очередь солдат с котелками, повара раздают пищу, вдруг появляются наши танки. Пусть не посетуют на нас те, кто остались в этот вечер без ужина!
      В 20 часов 25 минут двадцать шестого октября 1944 года командующий фронтом писал: "Тов. Хомич! Продолжайте напряженно двигаться на Ужгород. 30-С. К. с севера овладел Перечни. 2 гв. сд. из района Турьян - Пасика спускается на юг в район Середне. Ив. Петров. Мукачев".
      Указания командующего и ориентировка позволили нам не опасаться за наш тыл. Мы были не одни, с гор спускались наши дивизии, которые в случае надобности могли поддержать нас в беде. Мы ускорили движение и усилили натиск. Вся ночь прошла в подготовке налета на столицу Западной Украины Ужгород. Многие местные жители, днем побывавшие в Ужгороде, рассказывали нам, что к вечеру в городе началось сильное волнение. Немцы ставили заграждения на улицах, движение было запрещено, многих галичан прямо с улиц забирали в гестапо.
      Медлить было нельзя. Я заявил представителю Военного совета 18-й армии, что к утру необходимо взять город. Тем более, что командующий фронтом нам ясно сказал: "Продолжайте напряженно двигаться на Ужгород".
      Всю ночь мы выясняли, уточняли у местных галичан и пленных данные об Ужгороде, а в пять часов утра двинулись на город и с боем заняли столицу Закарпатской Украины, захватив тысячи пленных, много железнодорожных составов, большие склады с продовольствием, боеприпасами и обмундированием.
      Я радировал командующему: "Ужгород освобожден, галичане ликуют. Захвачены тысячи пленных, склады, подвижные составы. В отдельных частях города враг еще оказывает сопротивление, при отступлении был взорван мост, подожжены бензосклады".
      Вечером мощный салют в Москве возвестил всему народу - Ужгород освобожден!
      Дальше мы двигались ночью с открытыми фарами. Казалось, лавина огня обрушивается с гор на противника, оглушая шумом сотен моторов и лязгом гусениц.
      У гитлеровцев началась паника, многие их операции были на ходу приостановлены. А с гор все спускались и спускались наши дивизии и корпуса.
      Хорошо действовали в этих боях танкисты, самоходчики, артиллеристы, автоматчики, саперы и спецрота, наполовину укомплектованная бывшими военнопленными.
      Пропавшие без вести вернулись в строй!
      Примечания
      {1}Условное обозначение.
      {2}Сообщения Советского информбюро, т. III, стр. 9.
      {3}Сообщения Советского информбюро, т. III, стр. 10.