- У вас весьма циничные взгляды.
      - У меня реальный взгляд на вещи, причем до поры до времени я полагал, что именно таким взглядом на жизнь гордились французы.
      Я вмешалась:
      - Хватит этих разговоров о войне. Кажется, вы оба уже не способны думать ни о чем другом. Дикон укоризненно взглянул на меня.
      - Этот вопрос весьма важен для моей страны. Если мы проиграем, то потеряем свой плацдарм в Северной Америке. Но выиграем ли мы, проиграем ли - для Франции это имеет гораздо большее значение.
      - Чепуха, - возразил Шарль. - Теперь я вижу, что англичане начали по-настоящему беспокоиться.
      - Не начали, - отпарировал Дикон. - Мы беспокоились с самого начала. Считалось, что победы достичь гораздо легче, чем оказалось на самом деле. Никто не понимал, как трудно вести войну в столь дальних краях.
      - Давайте, признайте свое поражение.
      - Еще ничего не решено. Существует множество французов, которые рвутся отправиться на помощь. Как вы, например. Я хорошо их понимаю. Лафайет, Сегур и тот человек... В Ангулеме.., их можно понять. Приключения.., благородные рыцарские приключения.., заморские путешествия... Вам все это близко. Любопытно, почему вы до сих пор туда не отправились?
      - Я бы не отказался.
      - Как увлекательно было бы встретиться с вами на поле битвы. Это несколько отличалось бы.., от наших застольных баталий.
      Я решительно вмешалась, начав разговор о пристройках к дому, которые задумал один из наших соседей. Это был предмет, интересовавший обоих мужчин, так что мне удалось, наконец, увести разговор с военной тропы. Однако они оба пребывали в каком-то странном настроении, к тому же я заметила, что Шарль пьет гораздо больше, чем обычно.
      Когда мы встали из-за стола, Дикон предложил сыграть в карты. Родители Шарля уже слегка клевали носами, как это зачастую случалось после ужина, но отправились с нами в небольшую гостиную, где стоял карточный стол.
      Я болтала со стариками, пока мужчины играли в карты. Сначала игра шла спокойно, и в комнате было тихо. Я ощущала странное напряжение, которое объясняла себе разговором за ужином, хотя было непонятно, отчего этот разговор расстроил меня больше, чем обычно. Дикон подкалывал Шарля не больше, чем всегда, но на этот раз за его репликами сквозила напряженность, какой-то пока еще не вполне понятный мне мотив.
      Шарль продолжал много пить. Дикон же пил очень мало и, судя по его торжествующим смешкам, он выигрывал в карты. Как раз это не особенно меня волновало, поскольку знала, что Шарль расплатится со своими долгами; меня беспокоило то, как в этот вечер выглядел Дикон. В его глазах сверкала та самая яростная синева, которая, насколько я знала, появлялась у него в моменты крайнего возбуждения. Подобное выражение его глаз я видела в Эндерби, когда уже была готова сдаться. И сейчас в его глазах горел триумф победы.
      Через несколько дней он должен был уехать, и теперь я уже действительно ждала его отъезда. Пока он находился здесь, я постоянно ждала какого-нибудь несчастья; несчастья, которое вызовет он.
      Зачем он приехал? Чтобы встретиться со мной. Но если он не смог соблазнить меня у себя дома, вряд ли он мог рассчитывать на то, что это удастся в моем доме. Хотя, возможно.., чем труднее была задача, тем больше она его привлекала.
      Видимо, существовала, какая-то иная причина. Он знал о Франции очень много. Его знания удивляли меня. Откуда он мог знать о беспорядках, творящихся в стране? О них почти не говорили. Я полагала, что король и его министры не хотят, чтобы народ знал о брожении среди крестьян. Сам король не хотел неприятностей с Англией. В данный момент война значила бы для Франции катастрофу, но эти аристократы-авантюристы с их стремлением завоевать свободу для других делали все, что могли, чтобы спровоцировать войну. На чьей бы стороне ни были их симпатии, им следовало бы держать их при себе, поскольку, как заметил Дикон, крупные неприятности происходили в нашем собственном дворе. Но откуда все это знал Дикон? Он был принят при дворе и, зная его авантюристический характер, я хорошо представляла, в каком направлении он мог действовать. Могло случиться и так, что он приехал во Францию в качестве обычного путешественника, навещающего родственников. В этом не было ничего подозрительного. И в то же время он мог узнать очень много о происходящем в стране. Он мог выяснить масштаб экспедиционных сил, готовящихся к отправлению в Новый Свет; изучить настроения, господствующие во Франции.
      Он пожил в Париже, проехал по стране и своими глазами видел все, что там происходит, но все выглядело так, что просто-напросто Дикон приехал повидать меня.
      От размышлений меня оторвал разговор за карточным столом. Они прекратили играть и обсуждали ставки.
      - Давайте поставим на кон что-нибудь другое, не деньги, - предложил Дикон. - Так игра станет гораздо интересней. Какой-нибудь предмет... Скажем, ваш перстень против моего.
      - Ни ваш, ни мой перстень не представляют для меня особого интереса.
      Шарль говорил не вполне связно. Он слишком много выпил. Мне следовало бы напомнить ему, что уже поздно, и попытаться прервать их игру.
      - Но ведь должно существовать что-то, представляющее для вас интерес. Ваше поместье? Когда-то мужчины играли на свое имение. Ваше поместье против моего.
      - А что я буду делать с имением в Англии?
      - Да, пожалуй, трудно найти у меня что-нибудь, представляющее ценность для вас, - сказал Дикон. - То, что мы живем в разных странах, создает некоторые трудности. Дайте-ка мне подумать, нет ли у вас чего-нибудь, чего хочу я?
      Он поднял глаза и поймал мой взгляд. Я быстро отвела глаза. Я не могла выдержать этот взгляд ярких синих глаз.
      - Я вижу, - продолжал Дикон, - что нам трудно найти удовлетворительное решение. Но я же чувствую, что есть нечто... Нашел!
      В комнате повисло напряженное молчание. Я вдруг подумала, что они могут услышать, как бешено бьется мое сердце. В эти секунды я думала: ему не надо было приезжать сюда. Где появляется Дикон - начинаются неприятности. К чему он клонит? Что сейчас произойдет?
      Дикон говорил тихо, чуть ли не упрашивая:
      - Вы говорили, что хотели бы уехать. Я тоже подумывал об этом. Вот это приключение! Мне бы хотелось увидеть Новый Свет. Говорят, там очень красиво. Очень живописно. Табак.., хлопок... Хотя, возможно, не в тех местах, куда мы должны отправляться. Вот на это я и предлагаю сыграть. Проигравший отправляется в бой. Вы - бороться за права угнетаемых; я - на стороне угнетателя.
      - Что за смехотворная идея! - воскликнула я. - Никогда не слышала столь абсурдных предложений. Играть на такую ставку.., в карты!
      - Увы, мой друг, ваша жена запрещает вам это. Несомненно, в голосе Дикона звучала жалость к мужчине, не имеющему права распоряжаться самим собой. Бедняжка Шарль, - намекал он, - тебе не позволяют поступать по собственной воле. За тебя решает твоя жена.
      Он знал, что это подстегнет Шарля к решительным действиям.
      - Думаю, это занятная идея, - произнес Шарль.
      - Это первый раз, когда ты согласился с Диконом, - напомнила я ему, причем нашел для согласия столь дурацкий повод.
      - Это волнует меня, - сказал Дикон. - Выпадут карты.., и судьба одного из нас изменится. Это и есть настоящая азартная игра.
      - Сдавайте карты, - попросил Шарль.
      - Из трех игр! - воскликнул Дикон, - поскольку вопрос слишком важен, чтобы решить его за одну игру.
      Я знала, что ему нужно. Он хотел избавиться от Шарля. Но как он мог быть уверен? Внутренний голос говорил мне, что Дикон всегда уверен с себе.
      Я взглянула на свекра. Он уже спал. Его жена клевала носом. Я не могла оторвать глаз от карточного стола.
      Первая игра осталась за Шарлем. Он очень развеселился.
      - Мне кажется, вам там не понравится, - заявил он Дикону.
      - Если отправлюсь туда я, то проявлю себя наилучшим образом, возразил Дикон. - Так же, как и вы, в чем я уверен.
      - Одна игра уже за мной, - весело сказал Шарль. - Следующая может стать решающей. Мне нужно выиграть одну игру, и тогда третья уже не понадобится.
      - Лучше, если выиграю я, - возразил Дикон. - Если выиграете вы, удовольствие закончится слишком быстро.
      - Конечно, вы играете не всерьез, - вмешалась я.
      - Мы смертельно серьезны, - ответил Дикон. Началась игра. Я слышала, как тикает секундная стрелка, а потом раздался крик триумфа. Победил Дикон.
      Теперь напряжение стало для меня невыносимым. Если Дикон отправится в Америку, я могу никогда больше с ним не встретиться. Мне в любом случае не следовало с ним встречаться. Я должна была избегать этого. Он опасен. Там, где был он, не было места покою. Но я не верила в то, что он отправится в Америку. Даже если он проиграет, у него найдется предлог остаться дома.
      Началась решающая игра. Я наблюдала за ними, мое сердце сжималось от волнения. Тишина, казалось, тянулась бесконечно. И наконец... Дикон бросил свои карты на стол. Он улыбался, глядя на Шарля. Я не могла понять, что означало выражение лица Шарля. Оба они молчали.
      Я больше не могла выдержать. Я встала и подошла к столу.
      - Ну? - потребовала я. Дикон улыбнулся мне.
      - Ваш муж отправляется в Северную Америку, чтобы бороться за правое дело.
      Я была настолько сердита на обоих, что смела со стола карты. Дикон встал и снисходительно посмотрел на меня.
      - Вам не следует винить в этом Шарля, - сказал он.
      Взяв мою руку, он поцеловал ее и пожелал мне спокойной ночи.
      ***
      Я помогла Шарлю лечь в постель. Он был ошеломлен и количеством выпитого вина, и результатом игры. Думаю, он не до конца понимал, что именно произошло.
      Сумеречный бред - так я назвала происшедшее. Я попыталась внушить себе: просто они решили внести побольше эмоций в обычную карточную игру.
      Шарль спокойно проспал всю ночь и утром выглядел вполне нормально. Я же спала беспокойно, поскольку, хотя и пыталась уверить себя в том, что случившееся - всего-навсего малозначительная чепуха, на самом деле вовсе не была уверена в этом.
      Шарль сел на кровати и сказал:
      - Мне придется ехать.
      - Это же смешно!
      - Я всегда платил свои карточные долги. Это вопрос чести.
      - Да это была просто чепуха.
      - Нет. Это было всерьез. Я часто задумывался над тем, что мне следовало бы туда отправиться, и вот на этот раз вопрос решился. Сегодня же повидаюсь с Бруйяром.
      - Ты имеешь в виду этого человека из Ангулема!
      - Лучше всего будет отправиться именно с ним. Несомненно, среди его добровольцев найдутся знакомые.
      - Шарль, ты всерьез собираешься отправиться за границу?
      - Это же ненадолго. Мы обратим англичан в бегство, и все быстро кончится. Мне интересно будет посмотреть, как это все завершится.
      - Так ты говоришь серьезно!
      - Как никогда более.
      - О Господи! - воскликнула я. - Насколько глупы бывают мужчины!
      Дикон уехал через два дня: к этому времени Шарль уже успел связаться с графом де Бруйяром и теперь был в постоянном контакте с дворянами, составлявшими часть экспедиционного корпуса графа.
      Дикон производил впечатление довольного человека, когда говорил мне au revoir. Ему не нравилось английское "до свидания".
      - Звучит слишком категорично, - заявил он. - Мы скоро увидимся, обещаю тебе.
      - А что бы ты сделал, если бы проиграл? - спросила я. - Покинул бы ты Эверсли.., свою волнующую лондонскую жизнь?
      Он таинственно улыбнулся.
      - Я стараюсь никогда не делать того, что не хочу делать, - ответил он. - Нет ничего ужасней этого. Сказать по правде - это предназначено только для твоих ушей, - я на стороне колонистов. Мне кажется, что наше правительство ведет себя так же глупо, как и французское, и в любом случае никогда не получило бы этих налогов, из-за которых все началось. Только не рассказывай об этом французам. Из сказанного о них я не беру назад ни единого слова. Французы делают еще одну из тех ошибок, которые скоро аукнутся. Тебе бы следовало вернуться домой в Англию, Дотти. Там было бы безопасней. Мне не нравится то, что я вижу здесь. Здесь целый котел раздоров.., который пока еще только закипает, но придет время - и пар вырвется наружу: эта война за независимость.., или, точнее, участие в ней Франции.., добавляют жару в очаг. Французские аристократы вроде Лафайета и твоего мужа не понимают этого. Мне жаль их.
      - Не заговаривай мне зубы, Дикон. Ты с самого начала решил устранить его со сцены.
      - Признаюсь, мне не нравилось видеть то, насколько близки ваши отношения. Я рассмеялась.
      - Знаешь ли, он все-таки мой муж. Прощай, Дикон.
      - Au revoir, - сказал он.
      Следующие недели были заняты подготовкой Шарля в дорогу. Он договорился с Амелией и ее мужем, что они переедут в наш замок на время его отсутствия. Муж Амелии считал, что ему посчастливилось породниться с такой богатой семьей, как Турвили, и с готовностью откликнулся на предложение пожить в замке. Что же касается Амелии, то она была рада вновь оказаться дома.
      Итак, через несколько недель после визита Дикона Шарль отправился в Новый Свет.
      ***
      Прошло уже несколько месяцев после отъезда Шарля, а от него не было никаких известий. В течение первых недель я не могла поверить, что он действительно уехал, а потом стала задумываться, почему он уехал с такой готовностью. Конечно, Шарль ввязался в эту дурацкую игру, но я чувствовала, что в душе он давно был готов уехать. Из этого я сделала вывод:
      Шарль считает наш брак не вполне удачным. Сначала он действительно хотел жениться на мне и страстно желал меня. Эта страсть в нем оставалась, поскольку в его любовных ласках не было никакого притворства, а в нашу последнюю ночь перед расставанием он явно сожалел о случившемся, вновь и вновь заявляя, что ему страшно не хочется покидать меня. Однако в нем всегда жила страсть к приключениям, и он охотно отправлялся на поиски новой жизни, хотя бы временной.
      Я была уверена, он считал, что его отсутствие продлится не более шести месяцев. Но я никак не могла забыть о том, что уезжал он с определенной степенью готовности к этому.
      А Дикон? Какими мотивами руководствовался он? Видимо, хотел разлучить нас.
      В течение этих месяцев я ничего не слышала о Диконе, но Сабрина присылала письма, в которых выражала желание, чтобы я приехала в Эверсли, Бедняжка Кларисса, она очень слаба, - писала Сабрина, - ей очень хотелось бы повидаться с тобой".
      Мать получала письма с теми же самыми обращениями, и, быть может, если бы она предложила мне поехать, я бы не отказалась. Но она не предлагала. Должно быть, мой отец убедил ее в том, что именно он нуждается в ней более всех. Кроме того, отношения между Францией и Англией продолжали ухудшаться. Франция все увеличивала свою помощь Америке, и англичанам становилось труднее бороться с колонистами, что усиливало вражду между двумя странами.
      Таким образом, было достаточно причин, чтобы отказаться от мысли о посещении Англии в данное время.
      У нас в Турвиле установились новые порядки. Мы с Амелией всегда хорошо относились друг к другу. Ее муж, мягкий человек, был польщен и обрадован предоставившейся возможностью жить в замке и охотно взялся за управление поместьем. Собственные дела не отнимали у него много времени, и он без труда справлялся с обоими имениями. Что же касается родителей моего мужа, то они были довольны тем, что дочь вновь живет под крышей их дома. Мне кажется, они понимали ее гораздо лучше, чем Шарля, так что его отсутствие вызвало с их стороны гораздо меньшую озабоченность, чем я предполагала.
      Я проводила много времени с детьми и с радостью наблюдала, как они подрастают. Лизетта была со мной неотлучно, и в ее обществе я проводила гораздо больше времени, чем с любым другим взрослым обитателем Турвиля.
      Хорошо помню тот весенний день, когда мы с Лизеттой сидели в саду. Клодина бегала возле нас по траве, а мальчики собирались на прогулку верхом с одним из конюхов.
      Мы говорили о Шарле, о том, что сейчас происходит в тех далеких землях.
      - Конечно, - рассуждала я, - оттуда трудно получить хоть какие-нибудь вести. Я даже не знаю, ведутся ли там сейчас боевые действия.
      - Думаю, ему скоро все надоест и он затоскует по домашнему уюту, предположила Лизетта.
      - Ну что ж, по крайней мере, он выполнил свое обещание.
      - Дикон, скорее, вынудил его к этому. Ты что-нибудь слышала о Диконе?
      - Только то, что пишет Сабрина.
      - Хотела бы я знать...
      - Да? Что ты хотела бы знать?
      - О Диконе.., то ли он просто любит розыгрыши, то ли все это лишь часть большого плана.
      - Розыгрыши, - произнесла я; и именно в этот момент я увидела бегущую через лужайку служанку, а за ней какого-то мужчину. Я встала, но узнала его не сразу. Это был мой отец, и я никогда не видела его таким. Казалось, он постарел лет на двадцать и, что было уже совсем невероятно, был чрезвычайно небрежно одет, а галстук был смят.
      Я поняла, что случилось нечто ужасное.
      - Отец! - воскликнула я.
      - Лотти! - в его голосе звучало отчаяние. Он обнял меня, а я воскликнула:
      - Что случилось? Скажи.., быстрее. Отстранив его от себя, я увидела, что по его щекам текут слезы.
      - Моя мать... - пробормотала я. Он кивнул, но не мог вымолвить ни слова. Рядом появилась Лизетта. Она спросила:
      - Не могу ли я чем-нибудь помочь?
      - Забери, пожалуйста, Клодину и оставь нас наедине. Отец, - обратилась я к нему, - присядем. Скажи мне, что произошло.
      Он позволил мне отвести себя к скамье, которую только что покинула Лизетта. Я едва обратила внимание на то, как она уводит ошеломленную и готовую протестовать Клодину.
      - Ты только что приехал. Должно быть, ты устал. Почему бы...
      - Лотти, - сказал он, - твоя мать мертва.
      - Нет, - прошептала я.
      Он печально покивал головой.
      - Погибла! Она погибла, Лотти. Я больше никогда не увижу ее. Я хочу убить их.., всех до одного. За что ее? Что она им сделала? Боже, храни Францию от черни. Я бы повесил их.., всех.., но и этого было бы для них слишком мало.
      - Но почему.., почему моя мать?
      Я попыталась представить ее мертвой, но сейчас я могла думать лишь об этом бедном надломленном старом человеке, который должен продолжать жить без нее.
      - Расскажи мне, что произошло, - взмолилась я, - говори.., прошу тебя.., я обязана знать.
      - Как я мог предположить, что такое возможно? В то утро она отправилась в город.., точно так же, как и десятки раз до этого. Она собиралась зайти к модистке, хотела заказать себе новую шляпу и советовалась со мной о цвете перьев.
      - Да, - я терпеливо пыталась поторопить его с рассказом. - И она отправилась к модистке...
      - В карете. С нею были двое слуг и камеристка. В карете! Я тут же вспомнила ее. Великолепный экипаж с золоченым гербом на дверце.
      - Я не знал о том, что накануне в город прибыл один из этих агитаторов. Он подстрекал народ к восстанию. Это происходит по всей Франции, хотя и не в больших масштабах. Мы узнаем далеко не обо всех случаях, но, похоже, народ подстрекают даже в самых отдаленных уголках...
      - Ну, - подгоняла я, - и что? Я чувствовала, что он пытается затянуть рассказ, потому что не решается сообщить мне ужасную правду.
      - Пока она находилась у модистки, начались беспорядки. Это произошло возле бакалейной лавки. Она вышла и, должно быть, услышала крики толпы. Вместе со служанкой она села в карету. Ее немедленно окружила толпа.
      - О нет... - пробормотала я, вспомнив случай, когда мы с графом слушали человека, призывавшего людей к революции. Я навсегда запомнила фанатичный блеск в его глазах.
      - Кучер попытался пробиться сквозь толпу. Это было единственным выходом.
      - А потом? - спросила я. Он покачал головой.
      - Я не могу думать об этом. Эти преступники стали хватать лошадей под уздцы, пытаясь остановить их. Карета опрокинулась, и напуганные лошади начали рваться, пытаясь высвободиться. Один из слуг спасся, хотя и был серьезно ранен. Остальные же...
      Я обняла его. Я пыталась утешить его, хотя знала, что это невозможно Он сидел и молчал, как мне показалось, целую вечность, глядя перед собой невидящим взглядом.
      Как прошел остаток дня, я плохо помню. Это потрясло меня не меньше, чем его.
      ***
      Прошла неделя, как он приехал ко мне с известием о смерти матери, но я была все еще не способна до конца поверить в случившееся. Я знала, что отец пытается убедить себя в том, что все происходящее только сон, что страшная трагедия - лишь ночной кошмар, родившийся в его воспаленном воображении. Утешение мы могли найти только друг в друге. Мы постоянно говорили о моей матери, поскольку это, казалось, немного успокаивало нас обоих. Я знала, что он почти не спит, и Амелия, с готовностью вызвавшаяся помочь, делала для него успокоительные настои, которые я заставляла его пить на ночь. Таким образом ему удавалось хоть немного поспать. Иногда отец ненадолго засыпал среди дня, и я была рада, поскольку так быстрее пролетало время.
      Однажды утром я была в комнате отца, когда он проснулся. Несколько мгновений отец производил впечатление счастливого человека, так как еще не успел осознать, где и почему находится, и был похож на прежнего себя, каким я его знала много лет. Но как короток был миг! С болью я наблюдала, как он возвращается в действительность. Я понимала, что уже никогда отец не будет счастлив, а ведь он был еще не старым человеком.
      Пока отец жил в Турвиле, я все свое время посвящала заботам о нем. Теперь я понимала, как глубоко любила свою мать, хотя между нами возникла некоторая холодность после того, как ей удалось разлучить меня с Диконом. Теперь, после ее смерти, я начала сознавать, что мама чувствовала и с какой готовностью жертвовала собой ради меня. Как мне хотелось сказать ей все это, сказать, что теперь все понимаю, сказать, как люблю ее. Я знала, что ее единственной просьбой была бы просьба позаботиться об отце, что я и делала. История их любви была, пожалуй, самой романтичной из всех, которые я слышала. Юношеское романтическое увлечение, а затем воссоединение в зрелом возрасте, когда оба они стали мудрей и начали понимать, что значат друг для друга. Их идеальная любовь завершилась так горько, так трагично. Неужели за все хорошее в жизни приходится расплачиваться? - задумывалась я.
      Его вид - вид жалкого, сломленного человека, еще совсем недавно столь бодрого и уверенного в себе, - ранил меня почти так же сильно, как и гибель матери. Мы всегда с любовью относились друг к другу, а теперь еще больше сблизились. Именно он привез меня во Францию и заботился обо мне, когда я особенно в этом нуждалась. Теперь настал мой черед.
      Казалось, отец не замечает, как пролетают дни. Его единственным желанием было находиться рядом со мной, рассказывать о матери: о том, как он впервые увидел ее, об их волнении, о страсти, которая их охватила.., а затем о долгих годах разлуки.
      - Но мы никогда не забывали друг друга, Лотти. Ни я, ни она... - И он рассказывал о встрече, о том, как совершенно складывались их отношения в последние годы.
      - Это было чудом, - говорил он, - обрести ее вновь.
      Я стала задумываться над некоторыми вопросами. Значит, она написала ему, рассказала обо мне и о необходимости вырвать меня из лап авантюриста. Дикон! Опять Дикон! Он постоянно вмешивался в нашу жизнь. Всегда Дикон!
      Мысли о нем оказались как никогда кстати, так как на какое-то время отвлекли меня от нашей трагедии.
      Однажды отец сказал мне:
      - Лотти, мне бы хотелось, чтобы ты вернулась домой. Переезжай ко мне.., возьми с собой детей. Мне кажется, это сделает мою жизнь более или менее спокойной.
      Я ответила:
      - Я могла бы некоторое время пожить в твоем замке, но мой дом здесь. Когда Шарль вернется...
      - Знаю, знаю, - быстро проговорил отец. - Это эгоистичная мысль. Но если бы это было возможно...
      - Мы будем часто видеться. Ты обязательно приезжай сюда, а я буду гостить у тебя.
      - Дорогая доченька, - сказал он, - как сильно ты отличаешься от всех остальных. Но ведь, в конце концов, ты и ее дочь.
      - Быть может, теперь Софи изменит свое поведение. Когда она узнает, что.., что тебе нужно сочувствие.., когда ты так одинок...
      - Софи не может думать ни о чем, кроме своей обиды. Арман... У нас с ним всегда было очень мало общего. Он живет своей собственной жизнью. Он безразличен ко мне.., к жене.., к нашей семье.., и иногда мне кажется, что он безразличен к жизни. У меня только один ребенок, который мне дорог. Ах, Лотти, как бы я хотел, чтобы ты могла поехать домой вместе со мной.
      Он знал, что я не могу этого сделать. Я должна была ждать возвращения Шарля здесь.
      Я пыталась говорить с отцом на другие темы, но, судя по всему, безопасных тем не существовало. Я не решалась расспрашивать его о состоянии дел в стране, поскольку это сразу же напомнило бы ему ужасную сцену, во время которой погибла моя мать. Разговоры о Софи или Армане тоже вряд ли можно было назвать удачным предметом для разговора. Безопасно было разговаривать разве что о детях. Его очень радовал Шарло, и, к моей радости, их дружба росла. Им заинтересовалась и Клодина, иногда разрешавшая ему брать себя на руки, поскольку ей нравилось внимательно рассматривать его лицо.
      Она спросила его:
      - Ты мой дедушка?
      Отец ответил утвердительно, и по его щекам потекли слезы.
      - Ты плачешь! - воскликнула она испуганно и в то же время осуждающе. Взрослые никогда не плачут. - Потом она добавила:
      - Так делают только дети.
      Я забрала ее, чувствуя, что отец слишком разволновался. Он очень полюбил ее. Должно быть, он гордился Шарло, но мне казалось, что Клодина с ее живыми непосредственными комментариями покорила его сердце.
      Когда мы были втроем, создавалось некоторая иллюзия счастья, и в такие минуты мне действительно хотелось отправиться вместе с ним.
      Отец мог оставаться и в Турвиле, на что и согласился, не замечая, видимо, как недели бегут одна за другой.
      Он много рассказывал о своем прошлом. Между его первой встречей с моей матерью и последующим воссоединением у него было много женщин.
      - Но когда она была со мной, ни делом, ни мыслью я не изменял ей. Тебе, наверное, это кажется естественным, но, принимая во внимание то, какой образ жизни я вел раньше, мое поведение можно было бы назвать чудом.
      Как-то раз он заметил:
      - Я рад тому, что ты дружишь с Лизеттой.
      - Я очень люблю ее, - ответила я. - Иногда ей приходится нелегко. Она получила образование вместе с Софи и со мной, почти постоянно была с нами, но при этом ей давали понять, что она лишь племянница домоуправительницы. Думаю, ее это задевало.
      - Возможно, мне не следовало делать то, что я сделал, - он пожал плечами, - Но тогда мне это казалось наилучшим выходом.
      - С твоей стороны было очень мило позволить тете Берте держать при себе племянницу.
      В его глазах появилось отсутствующее выражение, он помолчал, а затем начал рассказывать:
      - Мне кажется, тебе следует знать, что было на самом деле. Это началось много лет назад, когда мать Лизетты появилась в нашем отеле с платьями для моей первой жены. Она была швеей, работавшей у одной из знаменитых портных, так что если требовалось что-то подогнать, к заказчице обычно являлась мать Лизетты. Она была очень хорошенькой.., стройная соблазнительная девушка. Я встретил ее на пороге, когда она пыталась управиться с несколькими рулонами тканей.., слишком тяжелыми для нее. Я помог ей донести их до комнаты моей жены. Вот так мы и познакомились. Она меня заинтересовала. Ее звали Колетт. Случилось неизбежное. Я посетил ее. Она жила на одной из улочек неподалеку от собора Парижской Богоматери.., узеньких, извилистых, не слишком чистых, там, где обычно красильщики окрашивают ткани. По водосточным канавам там частенько текут красные, синие и зеленые потоки. Она снимала две комнатушки в доме одной старухи. В те дни я считал приключением посещение таких районов. Для этого я переодевался мастеровым. Я был тогда совсем молодым, так что не суди меня слишком строго. Я узнал историю Колетт. Как и многие другие девушки, она приехала в Париж в поисках впечатлений, которых было мало на ферме ее отца Она происходила из строгой религиозной семьи, из-под опеки которой стремилась избавиться, но вскоре выяснилось, что жизнь в Париже основательно отличается от той, которую она себе представляла. Колетт умела неплохо шить, но этого было недостаточно, чтобы заработать себе на пропитание. Она нашла покровителя.., мелкого торговца, немногим более обеспеченного, чем она сама. Через некоторое время он бросил ее, но она нашла ему замену. Она не была проституткой. Она лишь искала любовника, который мог бы поддержать ее.
      Она была храброй женщиной, эта Колетт, но не слишком крепкой, и для нее лучше всего было бы оставаться в деревне. Сначала я не собирался вникать в ее проблемы, поскольку в то время меня интересовала совсем иная дама, но у Колетт была весьма утонченная внешность и в ней чувствовалась ранимость, которая трогала меня. В те дни я не слишком задумывался о последствиях и делал только то, что хотел в данный момент.
      Итак, я посещал Колетт, жившую в домике возле рю де Мармюсет. Я проводил у нее час-другой и оставлял деньги, которых ей должно было хватить на месяц. Ее такие отношения очень устраивали. Иногда на некоторое время я забывал о ней, но, когда она снова приходила в наш дом, мой интерес оживал и я вновь отправлялся к ней в гости.
      Иногда в ее квартире у меня возникало странное ощущение. Какой-то шум.., чье-то присутствие. Это было довольно неприятно. Я находился в районе бедноты. Колетт знала, кто я. Я начал побаиваться, что она может прятать кого-то, кто собирается ограбить меня или совершить кое-что похуже. Это было действительно неприятное ощущение. Помню, я поспешно оделся, дал ей денег и покинул дом.
      Но Колетт меня интриговала. Она выглядела такой невинной, что я не мог поверить, что она замешана в преступное дело, не говоря уже о возможности насилия.