Глава 1

Я как будто заново родилась и пришла в новый мир, состоящий из одних открытий. Я начала сознавать, какой молодой и наивной была совсем недавно. Это было упоительное существование. До этого я была как бы не от мира сего. Жизнь не всегда была такой, какой она должна быть согласно моим понятиям. Я считала, что мои родители жили идеальной семейной жизнью; они были безмятежны в своем счастье, простом счастье, как многие сочли бы. Но Джолифф был из другого теста.

Он был самым блестящим человеком из тех, кого мне довелось встретить в жизни. Но если бы он был для меня так же прост и понятен, как родители, разве сумел бы он так увлечь меня?

Когда я стала выбираться из плена экстаза, которым сопровождался наш медовый месяц, то поняла, что очень мало знаю об окружающем мире и что на самом деле я была маленькой простушкой. Раньше все было ясно: хорошее и плохое, правильное и не правильное. Но на самом деле одно могло переходить в другое. Кое-что я раньше могла бы просто осудить, но теперь не стала бы действовать так однозначно, это могло быть немного рискованным, но забавным.

Величайшим качеством, как оказалось, было умение развлекать.

Джолифф был терпеливым и ласковым, он непринужденно вводил меня в стиль жизни, о котором я раньше и подозревать не могла. Мою наивность он считал восхитительной, «забавной». Но в то же время я понимала, что когда-то это перестанет его забавлять. И мне предстояло вырасти из этого.

Первую ночь нашего медового месяца мы провели в загородном отеле, оформленном в стиле эпохи Тюдоров — дубовые стропила, покатые полы — в общем, набор того, что вписывалось в одну фразу: «Королева Елизавета провела здесь ночь!»

Были здесь теннисные корты старинного образца. Говорят, что на них играл сам Генри VIII. В садах росли вереск, жасмин и желтые хризантемы.

Тогда я еще жила в воздушном замке — рядом был Джолифф, мой новоиспеченный муж, вслед которому, как я уже успела заметить, оборачивались женщины. А он смотрел только на меня, и это наполняло меня гордостью, и вместе с тем я оставалась робкой и застенчивой.

Итак, ту нашу первую совместную ночь мы провели в старинной спальне с маленькими оконцами со свинцовыми переплетами, через которые пробивались лунные струи и превращали своим светом комнату в волшебное царство. А для Джолиффа было наслаждением вести меня к пониманию всего, что происходило. Когда он заснул, я не могла спать и стала разглядывать его лицо. Игра лунного света меняла его черты и вдруг состарила лет на двадцать, покрыв тенями как морщинами. И я сказала себе растроганно, что когда он в действительности станет таким, я, может быть, буду любить его еще крепче, чем сейчас. Он проснулся, и я рассказала ему об этом, а потом мы стали серьезно, даже торжественно говорить о нашей любви. Как ни странно, но будто какой-то предвестник возможной катастрофы прорисовался от неожиданной тени, и я заверила себя: что бы ни случилось когда-нибудь в будущем, ничто не сможет отравить магию этой ночи.

Это было только начало нашего медового месяца.

Он должен был пройти в стиле, как я уже обнаружила, присущем Джолиффу. Мы должны были поехать в Париж, город, который он трогательно любил.

Все медовые месяцы, — заявил он, — надо проводить в Париже.

Мы добрались поездом до Дувра и пересекли Ла Манш при мелкой зыби, затем снова сели в поезд, который довез нас до французской столицы.

— Первым делом мы должны купить тебе кое-что из одежды, — заявил Джолифф. — У меня в Париже есть друзья, и я не могу мою маленькую полевую мышку представить им в таком виде.

Маленькая полевая мышка! Я была возмущена. Он смеялся надо мной. Он хотел выкинуть мою шляпку — ту, которую я считала верхом совершенства. Она была из темного сатина, с изумрудно-зеленым пером, а зеленые вельветовые ленты завязывались под подбородком.

С кислым выражением он заметил:

Все это очень хорошо для прогулок по лесам, но совершенно не годится для Елисейских полей, дорогая.

И мое платье из темно-зеленой мериносовой шерсти с вельветовым воротничком, которое и я, и мама считали верхом элегантности и хорошего вкуса, было забраковано как «слишком домашнее».

Я была оскорблена, но мое настроение улучшалось по мере того, как мы посещали маленькие магазины и у меня появлялась очередная обновка. Мне понравилось платье с небольшой пелериной, на которой чередовались два цвета — черный и белый. В комплект вошла также черная шляпа, которую, строго говоря, шляпкой, в традиционном понимании слова, было трудно считать. Это была скрученная черная вуаль, державшаяся на огромной белой дуге.

— Ее будет ужасно неудобно носить, заявила я.

— Моя дорогая Джейн, запомни раз и навсегда, что меньше всего от шляпки требуется удобство в ношении или тем более полезность. Пикантность, элегантность, декоративность — это все да. Практичность — упаси Боже!

— Откуда у тебя такие познания в тонкостях дамского туалета? потребовала я его признания.

— Только благодаря одной женщине. Я знаю о ней все, потому что она моя жена и я ее обожаю.

Мое вечернее платье, пожалуй, было довольно вызывающим. Джолифф считал, что это как раз то, что нужно. Оно было из белого сатина, а к платью он дал мне желтовато-зеленую брошь из жадеита в обрамлении маленьких бриллиантов.

Когда я надела все это и глянула на себя в зеркало то была поражена тем, что увидела. На меня смотрела совершенно незнакомая особа.

Две недели в Париже были для меня на редкость счастливыми и в то же время неясно тревожными. Я была околдована этим магическим городом. Особенно любила я его по утрам, когда все заполнял запах свежевыпеченного хлеба, поднимавший настроение, и это означало, что большой город пробуждается к жизни. Очень любила я пройтись по цветочным рынкам на другой стороне площади Мадлен. Рядом со мной был всегда Джолифф. Я покупала цветы целыми охапками, чтобы украсить нашу спальню. Их прекрасный запах остался со мной на всю жизнь.

Мы шагали по бульварам, забирались вверх на холм и обследовали Монмартр. Я вздрагивала, рассматривая злобные лица лепных фигур на историческом Нотр Даме, а потом смеялась над тем, как ловко действуют торговцы на огромном рынке. Я наслаждалась сокровищами Лувра и часами просиживала в обществе профессоров искусств и студентов в кафе на открытом воздухе на левом берегу Сены. Это было прекрасно. Все было таким восхитительным, каким и должно быть в медовый месяц. Но что бы ни происходило, что бы я ни наблюдала — радующее или пугающее, — что бы ни чувствовала или переживала — все фокусировалось в одну точку: со мной был Джолифф.

Спутник, лучше которого невозможно было даже вообразить; он знал этот город в совершенстве. Но я начала постепенно замечать, что Джолифф — участник наших утренних эскапад и поучительных экскурсий сильно отличается от Джолиффа-вечернего. Я начала сознавать, что каждый человек на самом деле гораздо сложнее, чем я, пребывая в своем невинном неведении, считала раньше. По крайней мере, некоторые люди и Джолифф в их числе. У всех есть много разнообразных граней характера. В то время я не была в состоянии понять, почему мой муж может довольствоваться в дневное время самыми простыми развлечениями, но к вечеру ему надо искать более изощренные забавы.

Это тревожило меня до потери сознания. И я чувствовала себя ущемленной.

Пополудни мы обычно закрывали жалюзи и ложились в кровать, чередуя болтовню с занятиями любовью.

— Таков старинный французский обычай, — сказал мне Джолифф.

А для меня это было счастливейшее время. А по вечерам мы должны были присоединяться к его друзьям, их оказалось бесчисленное множество. Мы должны были идти к Маргэри, чтобы отведать его фирменное блюдо — филе в соусе. Ни такого филе, ни такого соуса нигде в мире больше нельзя найти.

Мы должны были обедать в Мулен Руж и наблюдать танцующих на сцене; мы должны были присоединяться к очередным друзьям Джолиффа в Кафе де ля Пэ.

Мне так хотелось поужинать с ним вдвоем, но надежд на это было мало. К нам всегда присоединялись его друзья. Они бегло говорили по-французски, мне далеко не всегда удавалось поспевать за ними; они выпивали, по моим меркам, огромное количество спиртного, и я далеко не всегда понимала смысл шуточек, которыми они обменивались. В такие минуты мне казалось, что я теряю контакт с Джолиффом, и я с трудом представляла, что это тот самый человек, с которым мы чудесно проводим время по утрам и страстно любим друг друга в послеобеденные часы отдыха.

Я видела художников Монэ и Тулуз-Лотрека; мы вращались в кругу писателей и театральном мире. Эти люди составляли пеструю коллекцию, которая вряд ли вписалась бы в реальную жизнь. Женщины исключительных форм, причем только я по наивности думала, что это природа одарила их так щедро; они были одеты в ослепительные наряды, от одного вида которых перехватывало дыхание, а я чувствовала себя замарашкой и старалась найти покой в нашей гостиничной комнатке. Однако Джолифф любил это общество. Ему вся эта суета, казалось, надоесть не может никогда.

Меня доводили до злобы и одновременно унижали манеры некоторых женщин в обращении с Джолиффом. Было обидно и от того, что ему все это льстило.

Однажды ночью, когда мы тряслись в нашем кэбе по пути в отель, я сказала:

— Я пришла к выводу, что мне пора привыкнуть к тому, как на тебя смотрят женщины.

Он наивно поинтересовался:

А как они смотрят? Хотя он прекрасно знал, как.

Я слышала, что женщины любят тех мужчин, которые любят их. Это правда?

А разве вообще нам не нравятся те, кому мы нравимся сами?

Я имела в виду женщин в собирательном смысле.

Каждой не хватит времени выяснить, как ты относишься именно к ней. Но инстинктивно они чувствуют правильно. Ты нравишься женщинам, Джолифф.

— Это, наверное, потому, что я такой приятный на вид, — заявил он шутливым тоном. Джолифф повернулся ко мне:

— В любом случае мне все равно, что они обо мне думают. Есть только одна, чье мнение для меня важнее всего.

Джолифф умел говорить подобные слова. Он умел за секунды разрушить мои многочасовые страхи и обиды, и хотя я осознала уже, что мне многое неизвестно о нем и о жизни вообще, я любила его с каждым днем все больше и больше.

Многие из тех, с кем мы виделись, были его деловыми партнерами.

В таком деле, как мое, — пояснял Джолифф, — приходится много ездить. Я просто должен путешествовать. Когда узнаю, что появились какие-либо ценные вещи в Париже, в Лондоне, в Риме, — еду посмотреть на них. Я все время ищу сокровища.

А как насчет произведений из Китая, интересуется ли кто-нибудь ими?

— Да, повсеместно. Был период, когда вошло в моду коллекционировать все китайское. Мода захватила всю Европу. Это привело к тому, что в Европу попало очень много подлинных произведений искусства из Китая.

В один прекрасный день он взял меня с собой на левый берег — царство букинистов, торговцев художественными изделиями и многим-многим другим. Он навестил знакомого дельца. Для меня это был один из очень счастливых дней.

В маленькой темной комнате было собрано много прекрасных предметов. Я вскрикнула от восторга, увидев все это, и очень остро ощутила, как не хватает мне демонстрационной комнаты в усадьбе Роланд и работы с мистером Сильвестером.

Мне было очень приятно видеть лица Джолиффа и торговца, пораженных моими знаниями в этой области. Я распознала несколько уникальных свитков династии Тянг и датировала их примерно десятым столетием.

Я испытывала благодарность за полученную в свое время науку.

Я как бы сделала шаг к сближению со средой Джолиффа. Мы пили вино в маленьком кабинетике, расположенном за демонстрационной комнатой, — я, Джолифф и месье Ферран, торговец. Я почувствовала, что вошла в магический круг. И была очень счастлива. Румянец от вина и прилива счастья залил мои щеки. Глаза мои сияли. «Будь такой всегда!»— приказала я себе.

Месье Ферран хотел показать нам несколько колец, которые были им недавно добыты. Кто-то возвратился из Пекина и привез их. Камень — жадеит — был очень красив, имел оттенки цвета зеленого яблока, а другие приближались к изумруду. Мне больше нравилась первая разновидность, хотя я знала, что более темные экземпляры ценятся выше Одно кольцо как раз самого легкого зеленого оттенка было совершенно причудливой формы, а на передней поверхности располагался зрачок, выполненный из красивого бриллианта. Это выглядело очень необычно.

— Говорят, это глаз Куан Цинь, — пояснил месье Ферран. — Мне пришлось заплатить за это кругленькую сумму. Вы, вероятно, помните легенду. Обладатель этого кольца всегда будет иметь возможность заглянуть в глаз богини. Это, видимо, очень полезно.

— Я никогда не видела подобного изделия.

— Надеюсь, что нет. Это вещь абсолютно уникальная.

Я взяла кольцо и надела на палец. Джолифф взял мою руку, и его глаза через стол встретились с моими. Они светились любовью, и я подумала: довольно странно для конкретного момента и конкретной ситуации.

— Это хорошо смотрится на твоем пальчике, Джейн.

— Только вообразите, мадам, — вступил месье Ферран, — богиня счастливой судьбы всегда будет с вами, как сейчас.

Джолифф рассмеялся.

— Это кольцо должно быть твоим, Джейн. Уж если ты вышла замуж за меня, именно это кольцо тебе просто необходимо.

— Пока я твоя жена, я меньше всего нуждаюсь именно в такой штуке.

По его лицу пробежала мимолетная тень. Я никогда ранее не видела его таким, как в тот момент — грустным, почти испуганным. Но он тут же снова был весел.

— Тем не менее, кольцо должно быть твоим. Может быть, мне не стоило бы говорить это в присутствии месье Феррана, потому что я собираюсь поторговаться с ним.

Они заговорили о кольце, а я снова примерила его.

Наконец вопрос о цене был решен, и кольцо окончательно стало моим.

Джолифф взял мою руку и поцеловал кольцо.

— Пусть счастье никогда не покинет тебя, дорогая, — произнес он.

Я села в кэб и склонилась к Джолиффу, поворачивая раз за разом кольцо вокруг пальца.

— Я достигла вершины счастья, — прозвучало мое признание. — Мне больше нечего желать.

Джоллифф заверил меня, что впереди еще многое ждет нас.

Дни летели — счастливые дни, за исключением вечеров, когда мы развлекали гостей или сами развлекались в гостях, или встречались с деловыми партнерами. Во время этих вечеринок глаза ломило от табачного дыма и яркого света, а уши болели от гремящей музыки. Я старалась перевести себе те, по-моему, двусмысленные остроты, которые отпускали люди, без конца садящиеся за наш столик и пьющие шампанское.

Многие женщины, скорее всего, были знакомы с Джолиффом. Как и в других подобных ситуациях, они как-то по-особому бросали на него взгляды.

Выдался один счастливый день, когда мы тихо и мирно обедали вдвоем в отеле, сидя за столиком, отгороженном пальмами. Я помню, что на мне было зеленое платье в белую полоску из тафты, которое Джолифф сам выбрал для меня. Моя требовательность к подбору туалетов значительно выросла. Мне хотелось верить, что мой облик становится лучше. Я знала, что мама оценит эти перемены с первого взгляда, как только мы увидимся.

Когда мы сидели за обеденным столом, я обратилась к нему:

— Знаешь, Джолифф, а я ведь не очень хорошо знаю тебя.

Он нахмурил брови, изображая, что шокирован этими словами.

— Так что же, ты живешь с мужчиной, которого едва знаешь?

— Я знаю, что люблю тебя.

— Ну и хорошо. Для меня этого вполне достаточно.

— Джолифф, я хочу поговорить серьезно.

— С тобой, Джейн, я всегда серьезен.

— Я хочу поговорить о практических вещах. Ты богат?

Он рассмеялся:

— Я должен признаться, Джейн, ты вышла замуж не за миллионера. Не собираешься ли развестись по этой причине?

Он заявил только что о своей серьезности. Но опять шутил.

— Мы ведем здесь довольно экстравагантный образ жизни, — высказала я свое мнение.

— Каждый человек стремится провести свой медовый месяц как можно экстравагантнее.

— Стало быть, нам придется ужаться по возвращении домой?

— Ужаться! Фу, какое дрянное слово. В Лондоне в нашем доме жизнь не будет такой дорогой, как в этом отеле в Париже. Я понимаю, что именно это тебя волнует.

— Как будет в Лондоне? Мы ни разу не обсуждали наших жизненных планов.

— Есть немало более приятных тем!

— Согласна, есть. Но тем не менее настало время кое-что обсудить.

— Сперва ты собираешься «ужаться», теперь решить проблемы. Боже, на какой практичной женщине я женился!

— Тебе бы надо радоваться этому. Нам следует обсудить будущее.

— Я нахожу настоящее прекрасным, а будущее пусть позаботится о себе само!

— Джолифф, мне кажется, ты рассуждаешь как-то беспомощно.

— Может быть, твои обвинения справедливы, но это надо доказать.

— Я думаю, что ты уклоняешься от размышлений о будущем.

— Как это может быть, если мое будущее это ты.

— Ты любишь меня, Джолифф, по-настоящему?

— Однозначно!

— Тогда все должно быть хорошо. У тебя в Лондоне есть свой дом?

— У меня дом в Кенсигнтоне. Напротив парка ты наверняка знаешь это место — кенсингтонские сады. Это очень приятное место. Дом высокий, достаточно узкий, за ним присматривает один великолепный человек и его жена.

— И мы будем там жить?

— Да, когда вообще будем в Лондоне. Мне же по делам приходится много путешествовать.

— Куда?

— По всему миру. Европа и Восток и даже место, которое называется усадьбой Роланд. Именно там я нашел самую большую ценность за всю свою жизнь. Настоящее сокровище!

Не было никакой возможности заставить говорить его серьезно. Он хотел избежать как раз подобного разговора. Эта ночь была для любви, и как я посмела бы ставить препятствия на его пути ко мне?

Позднее он объяснил мне, что унаследовал лондонский дом от родителей и всегда приезжает туда, чтобы привести себя в порядок.

Альберт и Энни служили в его семье очень давно. Энни была его няней. Они поддерживали порядок в доме, когда хозяин уезжал, и заботились о нем по возвращении.

Он предупредил их, что приедет с женой.

Что касается его дел, то я постепенно стала понимать, что это такое. Он продолжал семейную традицию и если бы попробовал заняться чем-то другим, то ничего бы не вышло.

— Охота за предметами, которые отличаются красотой, имеют историческую ценность, о которых были сложены легенды, — это страсть и страсть непреодолимая, Джейн. Некоторые мужчины охотятся на лис или оленей, или диких кабанов, потому что охотничий инстинкт — свойство врожденное. Меня никогда не тянуло убивать животных. Мне это кажется пустым времяпрепровождением. А вот спрятанные сокровища, которые скрыты от всего мира, — это меня всегда привлекало, с того времени, как я, живя у дяди, слышал его разговоры с моим кузеном Адамом на эти темы. Поэтому когда мой дядя Сильвестер встречался с Адамом, — а тогда они работали вместе, — я внимательно прислушивался к их беседам. Я много узнал и пообещал себе однажды стать еще более выдающимся коллекционером, чем они.

— Это мне очень понятно, — согласилась я. — Я чувствую то же самое, Джолифф. Я собираюсь помочь тебе. Как я рада, что успела кое-чему научиться в этой сфере. Не очень многому, конечно, потому что я занималась этим предметом параллельно со школьными занятиями. Но тебе было приятно, когда я правильно определила тот свиток. Не правда ли?

— Я гордился тобой.

— Всем этим я обязана твоему дяде, и когда я об этом думаю, мне становится слегка стыдно. Он сделал так много для моей мамы и меня, а я его покинула…

— Не кажется ли тебе, что женщине надлежит отказаться от всех и быть преданной только своему мужу?

— Да, да, но я думаю, твой дядя Сильвестер обиделся.

— Господи, Джейн. Но не думал же он на самом деле, что ты в некотором роде его рабыня.

— Ни мама, ни я не видели с его стороны ничего, кроме самого доброго отношения, он тратил время на мое обучение, многое еще показал… И вот до того, как я практически была в состоянии начать помогать ему в работе, я исчезла.

— Не беспокойся за старика Сильвестера, моего дядю. Он переживет это. Он рассказывал тебе когда-нибудь о Доме тысячи светильников?

— Да, он как-то упоминал о нем.

— Что он тебе рассказал?

— Что дом принадлежит ему и что находится он в Гонконге. Странное название для дома. Тысяча светильников — это очень много. А ты видел дом?

— Да.

— И там действительно так романтично, как следует из названия?

Он заколебался…

— Это странный дом. В определенном смысле отпугивающий… но в то же время и очаровывающий. Я впервые увидел его, когда мне было 14 лет. Дядя Редмонд, который тогда еще был жив, взял меня туда вместе с Адамом. Тогда они надеялись, что я стану работать с ними. Это место производит на человека впечатление, которое нельзя забыть. Дом с таким названием…

— Мне бы очень хотелось увидеть его. Я могу вообразить, что это такое. Но там действительно тысяча светильников?

— Там их огромное количество. Светильники в коридорах и колокольчики в оконных нишах, и все это производит какой-то странный позванивающий шум.

— А правда, что этот дом был подарен кому-то из ваших предков?

— Моему пра-прадедушке. Он был врачом. Поехав в Китай, он жил среди людей и лечил их. Один богатый и влиятельный мандарин был крайне благодарен ему за спасение жены во время родов, ребенок тоже остался в живых.

Мальчик, а рождение в китайской семье мальчика — важное событие.

— Значит, мандарин дал пра-прадедушке Дом тысячи светильников?

— Да. Когда он умер, через несколько лет после рождения сына, было обнаружено написанное им письмо, хранившееся в семейном архиве. Его перевели и прочитали, что этот дом — жалкая благодарность за спасение жизни сына, но среди тысячи светильников хранится величайшее сокровище, и он отдает его на попечение человеку, которому будет благодарен всегда.

— Как загадочно!

— Возможно, что во время перевода были допущены неточности в толковании некоторых слов, но тем не менее дом — хранилище чего-то особенно ценного. Это загадка. Ты же знаешь, что китайцы очень любят загадки.

— Ну и что же это было за сокровище?

— Оно так и не было найдено.

— Ты хочешь сказать, что его искали?

— Его искали с того самого момента, как дом стал собственностью пра-прадедушки. Ничего обнаружить не удалось. Кажется, старый мандарин стремился повысить степень своей благодарности, а дом на самом деле был намного более ценным подарком, чем пра-прадедушка мог надеяться получить за поступок, обычный для людей его профессии. Но легенда живет и Дом тысячи светильников внушает благоговейный страх.

— Ты имеешь в виду людей, живущих вокруг?

— Не только. Это касается и слуг. Дом содержится так, чтобы быть готовым принять моего дядю в любой момент, потому что он не любит заранее предупреждать о своем прибытии. Он любит приезжать и уезжать без всякой шумихи.

— Интересно, суждено ли мне когда-нибудь увидеть этот дом.

— Я возьму тебя с собой. Мы поедем туда вместе.

— Тысяча светильников — сколько же там комнат?

Где разместить все эти огни?

— Ну, может быть, там их и не тысяча. Это, вполне вероятно, просто поэтическое преувеличение. Китайцы любят высокий стиль. Это звучит лучше, чем, скажем, восемьсот девяносто пять светильников. Я никогда не считал их. Но светильники — главная особенность этого места. Они в каждой комнате, в коридорах в саду… везде. Внутри абажуров масляные лампы. Они выглядят очень эффектно, когда их зажигают. Если когда-нибудь этот дом перейдет ко мне, я обыщу там каждый закоулок, чтобы понять, преувеличивал ли старый мандарин, говоря о спрятанном сокровище.

— А дом может достаться тебе?

— У дяди нет семьи. Как ты знаешь, он никогда не был женат. Дом перешел бы к дяде Редмонду, если бы тот был жив. Затем есть Адам — Адам, который всего на два года старше меня. Но поскольку отношения между дядей Редмондом и дядей Сильвестером были не лучшими, а Адам — сын первого… Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. Словом, это невозможно.

— А ты хотел бы получить этот дом, Джолифф?

— Еще как. Что-то подсказывает мне, что мандарины не врут, отправляясь в дорогу к праотцам. Да, я хотел бы получить этот дом… очень хотел бы. Есть только одно желание сильнее этого — это ты, моя Джейн.

Мне было трудно забыть этот разговор. Он все время звучал в моей памяти. Мое воображение было приковано к Дому тысячи светильников. Я мысленно рисовала себе картины, в которых светильники свешивались с потолка, были укреплены на стенах, и в каждом из них — своя маленькая лампочка. И должен наступить день, когда я увижу все это воочию. Мне очень хотелось дождаться этого дня. Это волновало меня, но другое огорчало — я знала, что за сегодняшнее и возможное будущее счастье пришлось расплатиться предательством мистера Сильвестера Мильнера.

Пока мы гуляли по левому берегу Сены и разговаривали обо всем, я старалась выстроить картину жизни Джолиффа и попытаться решить, каким образом мне туда вписаться.

Было совершенно очевидно, что он увлечен своим делом, и еще раз я мысленно благодарила судьбу за то, что могла разделить с ним его увлечение. И опять благодаря мистеру Сильвестеру. Джолифф говорил о вещах мне доступных, и мое счастье крепло. Впереди открывалась великолепная жизнь.

И тут я сделала открытие, которое как бы набросило уздечку на мои надежды. Это было как первое облако на голубом, еще чистом горизонте.

Мы пообедали с друзьями Джолиффа и возвратились в наш отель. Мы отдались друг другу и лежали расслабленно бок о бок. У меня на пальце было кольцо с глазом богини Куан Цинь, и я сказала:

— Я думаю, что верю в приметы. С того момента, как ты подарил мне это кольцо, жизнь стала особенно прекрасна.

— О чем это ты? — сонно поинтересовался Джолифф.

— О Куан Цинь, — ответила я.

— Вот если бы мне найти оригинал…

— Мы будем искать его, Джолифф. А что бы ты сделал, если бы нашел его?

— Это проблема. Хранить ее и заставлять богиню слушать мои жалобы и стоны и приходить мне на помощь, или продать ее и заработать состояние? Что полезнее, Джейн?

— Это зависит от того, насколько глубоко ты веришь в легенду.

— Состояния более осязаемы, чем легенды.

— Интересно, нашел ли один из твоих дядей подлинник, в конце концов? А если так, то что он с ней намерен сделать?