- Охота на меня нашла, госпожа Берсаба. Я кивнула. Кто мог понять ее лучше, чем я?
      - Давай перейдем к делу, - сказала я. - Он об этом знает?
      - Господь храни нас, нет. Моя мать знает, и отец может выбить из нее признание. Он обвинит в моих грехах и ее. Отец скажет, что она знала о моем разврате и оставила его безнаказанным. Что же мне делать, госпожа Берсаба?
      - Я подумаю.
      - Вы страшно добры ко мне. Ко мне никто никогда так хорошо не относился.
      Мне стало стыдно. Я даже не думала, что могу испытывать такие чувства. Я узнала о себе нечто новое. Мне нетрудно было поставить себя на место Феб. Я могла представить, как на меня находит охота и как бы я почувствовала себя на месте дочери Томаса Гаста. Именно поэтому я была способна проявить сочувствие к Феб и оказать ей помощь. И даже в такой момент я подумала: Анжелет никогда не могла бы этого сделать. Наивная Анжелет просто ничего не поняла бы.
      Я спросила:
      - А он не может жениться на тебе? Она покачала головой:
      - Он уже женат. Я знала об этом с самого начала. Просто не представляю, что на меня нашло.
      - И давно ты носишь ребенка?
      - Ну, пожалуй, месяцев шесть. Рано или поздно приходит время, когда этого уже не скроешь... И это время пришло.
      - И ты решила бежать...
      - Да. Мать об этом знает. Знает уже два дня. Она очень переживает. Все говорит, что отец меня убьет. Тяжелый он человек.., но хороший. Он просто не умеет прощать грехи, а мой грех, наверное, из самых тяжелых. Мать за меня боится. Вот поэтому я и убежала. Подумала, что так будет лучше.
      Она смотрела на меня с мольбой, и я сказала:
      - Не бойся, Феб. Я позабочусь о тебе. Не убивайся так. Это вредно для малыша.
      - Ох уж этот малыш... Лучше бы он умер, госпожа. И я тоже. Я уж хотела себя порешить, но.., просто не смогла.
      - О таких вещах нельзя и думать. Вот это действительно грех. Теперь слушай. Ты здесь останешься на ночь. Никто не знает о том, что ты здесь, кроме Джинни, но она будет молчать, потому что знает, что иначе я очень рассержусь на нее. Я принесу тебе шерстяное одеяло, чтобы ты могла завернуться, и соберу тебе поесть. На двери есть засов. Когда я выйду, ты запрись и никому, кроме меня, не открывай. К утру я что-нибудь придумаю.
      Она расплакалась.
      - Ох, госпожа Берсаба! Вы так добры ко мне! Вы просто ангел, вот вы кто... Ангел милосердия. Я этого никогда не забуду.
      - Хватит разговоров. Сиди здесь и жди. Я вернусь.
      Я вышла из амбара и услышала, как она заперлась изнутри. По дороге домой я ощущала себя возбужденной, сильной, богоподобной.
      ***
      Утром я поняла, что нельзя бесконечно держать Феб в амбаре и что единственный разумный выход - рассказать обо всем матери. Я могла бы сделать это еще вчера вечером, поскольку очень хорошо знала, что она никогда не откажет в помощи девушке, попавшей в тяжелое положение. Мне пришлось хорошенько присмотреться к самой себе и признать, что вчера я руководствовалась эгоистическими мотивами. Я хотела присвоить себе славу спасительницы бедняжки Феб и не делиться ею ни с кем. Вот поэтому я сама принесла ей еду и одеяла. Вот поэтому я до утра никому о ней не говорила.
      Но теперь надо было рассказать обо всем матушке, пока кто-нибудь случайно не натолкнулся на Феб.
      Мать я нашла в кладовой вместе с одной из служанок. Матушка обрадовалась, увидев меня здесь, так как считала, что нам с Анжелет полезно знакомиться с искусством хранения припасов.
      - Мама, - сказала я, - мне нужно поговорить с тобой.
      Наверное, у меня был очень серьезный вид, потому что она тут же сказала служанке: "Продолжай заниматься делом, Анни", а мне велела пройти в спальню.
      Мы поднялись наверх, и я сообщила ей о том, что Феб скоро станет матерью, что она убежала из дому и что я спрятала ее на ночь в амбаре.
      - Ах, бедная, несчастная девушка! Что же с ней будет? Томас Гаст такой жестокий человек... А почему ты не пришла ко мне еще вчера вечером?
      - Феб страшно испугана, мама, а я не знала в точности, как ты к этому отнесешься. Мне нужно было укрыть ее хотя бы на ночь. Я пообещала ей, что сделаю все возможное. Мы должны ей помочь.
      - Конечно. Она попросту не может вернуться к своему отцу.
      - А можно ей остаться здесь?
      - Придется так и сделать, ничего другого не придумаешь. Но что будет с ребенком?
      - Ведь ребенок Джинни живет здесь.
      - Да. Но Джинни была одной из наших служанок. Мы не можем позволить людям думать, что им можно заводить детей, а потом устраивать их здесь, словно в поместье приют.
      Я понимала, что, говоря со мной, мать в то же время обдумывает, что же делать с Феб. Конечно, она ни за что не выгонит девушку и позволит ребенку остаться здесь, объяснив это тем, что нельзя разлучать мать и дитя. Я видела в ее глазах страх: она представляла гнев Томаса Гаста и то, что может произойти с девушкой, попади она в его руки.
      - Мама, - сказала я, - она очень напугана. Если ты поговоришь с ней, она немножко успокоится.
      - Милое мое дитя, мы, несомненно, ей поможем. Она поживет здесь, по крайней мере, до тех пор, пока не родится ребенок, а потом будет видно, что делать дальше.
      - Ох, мамочка, спасибо тебе!
      Она взглянула на меня с любовью и одобрением.
      - Я очень довольна, что ты относишься к людям с состраданием.
      - Значит, я поступила правильно, дав ей надежду, пообещав помощь?
      - Я и не ожидала от тебя ничего иного. Иди в амбар и приведи ее в дом.
      Обрадованная, я побежала к амбару. Постучав в дверь, я назвала себя, и Феб отодвинула засов. В ее заплаканных глазах затаился страх.
      - Все в порядке, - сказала я, - ты останешься у нас в доме. Я обо всем поговорила с матерью. Она сказала, чтобы ты ничего не боялась. Ребенка ты родишь здесь, а потом будет видно.
      Феб упала на колени, схватила мою руку и начала целовать ее. Я была вне себя от счастья. После предательства Бастиана я еще ни разу не чувствовала себя так хорошо и вряд ли когда-нибудь еще буду такой счастливой.
      ***
      Сохранить в тайне присутствие Феб в доме было, конечно, невозможно. Мы даже и не пытались сделать это. Мои родители сказали, что рано или поздно Томас Гаст обо всем узнает, и чем скорее это произойдет, тем лучше. Исчезновение его дочери должно иметь какое-то объяснение, и не пройдет нескольких часов, как кто-нибудь из слуг забредет поболтать в деревню, а такие слухи распространяются мгновенно, как лесной пожар.
      Так что мы не удивились, когда на следующий день в Тристан Прайори явился Томас Гаст.
      Феб заметила его издалека и, к моему удивлению, немедленно побежала ко мне за защитой.
      Она, Анжелет и я пристроились к щелям в стене солярия <Солярий - здесь: светлое, обильно остекленное помещение, часто украшенное комнатными цветами.>, через которые можно было незаметно наблюдать за происходящим в холле, причем все было не только отлично видно, но и слышно. Мы с Анжелет пользовались этими щелями с детства, подсматривая за тем, как родители принимают гостей. Моя сестра сразу же приняла близко к сердцу проблемы бедняжки Феб, что ничуть меня не удивило, и решительно заявила, что та ни в коем случае не должна возвращаться к свирепому кузнецу. С присущим ей энтузиазмом она взялась подбирать одежду, которую можно было приспособить к располневшей фигуре Феб, и ткани, из которых мы собирались сшить приданое для малыша.
      В нашем доме кузнец выглядел менее свирепо, чем у себя в кузнице. Я вспомнила зловещие отблески пламени на его лице и звон наковальни, звучавшей под его руками по-сатанински. Мне кажется, он был несколько подавлен обстановкой нашего дома, наверное, она показалась ему роскошной. В то же время он относился к этому великолепию с неодобрением, полагая, что все земные сокровища суть прах и тлен.
      В холл спустилась мать. Рядом с этим могучим мужчиной она казалась очень хрупкой, но в ней чувствовалось такое достоинство, что кузнец не мог его не осознавать.
      - Уважаемая госпожа, - начал Томас Гаст, - до меня дошли слухи, что в вашем доме находится моя дочь, и я хочу забрать ее отсюда.
      - С какой целью? - спросила мать.
      - Чтобы поступить с нею так, как она того заслужила, мэм.
      Я почувствовала, как Феб, стоявшая рядом со мной, задрожала.
      - Не бойся, - прошептала я, - ты никуда не пойдешь. Слушай.
      - Именно по этой причине мы и решили, что вашей дочери следует остаться здесь, во всяком случае до тех пор, пока она не родит ребенка. Девушка в ее положении не должна подвергаться жестокому обращению, хотя бы в интересах еще не родившегося ребенка.
      Томас Гаст был несколько сбит с толку. Мать говорила так, будто речь шла о ребенке вполне благородного происхождения. Он пробормотал:
      - Я вас не очень понимаю, мэм. Вы, должно быть, просто не знаете...
      Мать воспользовалась его замешательством:
      - Я знаю о том, что произошло. Бедняжку Феб соблазнил мужчина, который не может жениться на ней. Она молода, почти ребенок. Мы обязаны проявить к ней милосердие. К тому же нужно подумать и о новой жизни. А она, я уверена, поняла, что поступила нехорошо, и никогда не повторит эту ошибку.
      Кузнец больше не мог сдерживать свою ярость:
      - Мэм, к сожалению, она - моя дочь. Лучше бы я придушил ее в колыбели, но не переживал бы теперь такого позора. Мне нужна моя дочь. Я буду лупить ее до тех пор, пока она не запросит пощады. Это единственная возможность смыть ее черные грехи. Не то чтобы она получила за это прощение - полностью она все поймет, когда отправится в ад.., но для начала ей следует попробовать вкус пекла здесь, на земле.
      - Она и без того провела в аду большую часть своей жизни, - резко сказала матушка. - Пуританская набожность, Томас Гаст, не принесла вашей семье ничего, кроме горя. Мы не собираемся отдавать вам Феб. Она останется здесь. Мы найдем для нее работу в доме, и давайте на этом закончим разговор.
      Кузнец походил на льва, у которого пытаются отнять добычу.
      - Я осмелюсь еще раз напомнить вам, мэм, что она - моя дочь.
      - Это не дает вам права дурно обращаться с ней.
      - Простите, мэм, но все права на моей стороне. Отдайте ее мне, чтобы я смог наставить ее на путь истинный и, возможно, спасти от вечных мук.
      - Если мы отдадим ее вам, Томас Гаст, и если вы причините вред ей или ее будущему ребенку, это будет называться убийством. Вы это понимаете?
      - Не пытайтесь запугать меня, мэм. Мне просто нужна моя дочь.
      В холле появился отец. Он встал рядом с матерью и тихо сказал:
      - Отправляйтесь домой, Томас Гаст. Ваша дочь останется здесь до рождения ребенка. Я запрещаю вам вредить ей и напоминаю о том, что вы нарушили границы моих владений. Я не разрешал вам приходить сюда.
      - Вы захватили мою дочку, хозяин...
      - Ваша дочь останется здесь. Идите и подумайте вот о чем: кузница принадлежит мне, и если вы хотите продолжать работать в ней, то должны подчиняться моим приказаниям. Если с вашей дочерью что-нибудь произойдет по вашей вине, я обвиню вас в умышленном убийстве, и тогда ваша судьба будет незавидна.
      - Хозяин, я - богобоязненный человек, я хочу служить Господу и выполнить свой долг по отношению к семье.
      - Жестокий это долг, Томас Гаст.
      - Это мои дети, и я отвечаю за них перед Богом.
      - Кроме того, вы отвечаете перед Богом и за себя, - подчеркнул отец.
      - Конечно, хозяин! В наших краях, кроме меня, нет истинно верующих людей. Я молюсь, стоя на коленях, по четыре часа в день и слежу за тем, чтобы моя семья следовала моему примеру. Девчонка всех нас опозорила, и небеса вопиют о мести.
      - Вы лучше подумайте о том, как бы не навлечь на всех нас позор вашим жестоким обращением с ближними.
      Эти слова явно уязвили Томаса Гаста. В тот момент, переполненный праведным гневом, он даже готов был лишиться своей кузницы.
      - Худо дело, если такого человека как я поучают те, под чьей крышей находят приют шлюхи и ведьмы.
      Сказав это, он повернулся и вышел.
      Родители взглянули друг на друга, и я увидела ужас на их лицах. Я знала, что это целиком моя вина.
      Ореол славы, которая окружила меня с тех пор, как я отправилась в амбар к Феб, мгновенно улетучился. Отец взял мать за руку, и они вместе вышли. Он явно пытался успокоить ее.
      ***
      В течение двух следующих дней Феб не выходила из дома, и мы с Анжелет присматривали за ней. Мы напоминали матери ее обещание, что в восемнадцать лет мы получим камеристку, которая будет заниматься нашей одеждой, шить, делать нам прически и выполнять различные поручения. Раз уж у нас появилась Феб, то мы и попросили сделать ее камеристкой. Восемнадцати лет нам еще не было, но ждать осталось совсем недолго.
      Мать, тронутая нашим теплым отношением к Феб, охотно согласились. Поначалу я побаивалась, что Анжелет с ее более привлекательной манерой обращения с людьми отнимет у меня симпатии Феб, но через некоторое время стало ясно, что этого не произойдет. Феб не забыла о том, что я сделала для нее, и забывать не собиралась. Я была ее спасительницей, и она поклялась помнить об этом всю жизнь.
      - Я буду вашей рабыней до самой смерти, госпожа Берсаба, - сказала она.
      - Нынче рабов не держат, Феб, - ответила я. - Если ты останешься моей служанкой, этого будет вполне достаточно.
      - Я никогда не смогу с вами расстаться, - с жаром продолжала она, - вы изменили всю мою жизнь. Вы даже заставили меня полюбить будущего ребенка.
      Я была просто счастлива.
      Джинни сообщила нам, что Томас Гаст в своих ежевечерних проповедях угрожает всем адским огнем.
      - А слушать его приходят прямо-таки толпы, хозяйка. Еще недавно их собиралось немного.., таких, как он. Они хотят, чтобы люди не танцевали и не пели, а только слушали проповеди и молились целыми днями.
      Наблюдала я и за Карлоттой с сэром Джервисом. Они часто выезжали вдвоем на прогулки и вообще очень подружились, что, судя по всему, нравилось Сенаре. Я слышала, как она говорила нашей матери:
      - Это отличная партия. Я уверена, что Карлотта никогда не смогла бы жить в глуши. Мать ответила:
      - Когда-то ты была здесь очень счастлива, Сенара.., до тех пор, пока не уехала. И уж тогда ты не захотела возвращаться.
      - Мне понравилась бродячая жизнь, но вернуться сюда мне частенько хотелось. С Карлоттой дело обстоит иначе. Я здесь выросла, а место, где ты провел детство, всегда будет каким-то особенным.
      Как-то раз, когда я стояла возле окна спальни и смотрела на луну, ставшую почти полной, вошла Феб и остановилась позади меня. Я повернулась и улыбнулась ей. Меня очень радовала ее преданность, и я с удивлением чувствовала, что это дает мне гораздо большее удовлетворение, чем планы мести.
      - Взгляни на луну, Феб, - сказала я. - Правда, красиво?
      - Скоро будет полнолуние, госпожа Берсаба. Ее брови были нахмурены, и выглядела она озабоченной. Я спросила:
      - Что случилось, Феб? Ведь все идет хорошо, разве не так?
      - Я думаю, мне нужно кое-что рассказать вам, госпожа. Это как раз насчет луны.
      - Луны? Господи, что ты имеешь в виду?
      - Я знаю, что вы ее не любите, госпожа, и оттого пока помалкивала. Но все же вам решать, что делать...
      - Да о чем ты, Феб?
      - В деревне последнее время болтают, госпожа. Мой отец всегда выискивал ведьм, а теперь, когда я оказалась здесь, он возненавидел этот дом. Несмотря на все его благочестие, в нем залежи ненависти, он даже никогда не поет и не смеется, поскольку считает это грехом. Он ненавидит грешников, ненавидит вас за то, что вы укрыли меня и спасли от кары, и еще он ненавидит колдуний. Он говорит, что хотел бы на каждом дереве повесить по ведьме. Тогда, по его мнению, мы избавимся от них.
      - В последнее время много говорят о ведьмах.
      - О да, госпожа, и это началось с тех пор, как приехали эти леди. Когда-то за одной из них ходили к стенам замка Пейлинг, но она сбежала. Сейчас больше разговоров идет про дочку. В ней, говорят, прямо видно дьявола, и она сумела околдовать джентльмена из Лондона. Их все время видят вместе. Поначалу, когда они приехали сюда, в поместье, разговоров почти и не было. Ведьмы ведь обычно живут в хижинах, и их легко распознать. Многие вообще не хотели верить в то, что леди может быть колдуньей... Это пока не нашли у нее кое-что на подушке.
      Я ахнула.
      - А теперь?..
      - А теперь у них есть доказательство, госпожа. Они собираются захватить ее при первой возможности и повесить на дереве в ночь полнолуния. Если они сумеют захватить ее потихоньку, то так и сделают, поскольку не хотят иметь неприятности с господами, а если не сумеют... Ну, тогда они все равно ее заполучат.
      Моей первой мыслью было: сработало! Я сумела добиться своего! Я сумела сделать то, что задумала, и никто не заподозрит, что я приложила к этому руку. Я с ней рассчитаюсь. Теперь ее убьют.., причем ужасным образом.., а я буду отомщена.
      А потом я представила как толпа тащит ее к пруду. Они, наверное, привяжут ее правую руку к левой ноге, а левую руку - к правой ноге и бросят ее в воду. Если она утонет, то ее посмертно признают невинной, а если всплывет - признают виновной и повесят.
      Это была превосходная месть. Отвратительная смерть, унижающая Карлотту, считающую себя знатной леди.
      А почему бы и нет? Она ведь отняла у меня Бастиана, а потом отвергла его и взялась за сэра Джервиса - по крайней мере, так все это выглядело. Она заслужила самого худшего, и я не стану ее жалеть...
      Пока не нашла у нее на подушке жабу...
      Феб смотрела мне в глаза.
      - Вы такая добрая, госпожа Берсаба! Вы не позволите, чтобы это случилось.
      Я сжала руку Феб и отправилась к матери.
      - Я должна тебе что-то сказать, мама. Пожалуйста, быстрее.., нельзя терять время.
      Вновь мм оказались вдвоем в ее спальне.
      - Они хотят схватить Карлотту, - сообщила я. - Если они не смогут сделать этого раньше, То в полнолуние обязательно поймают ее. Они собираются ее убить.., или повесить, или утопить... Возможно...
      - Дитя мое, - прервала меня мать, крепко прижав к себе. - Я этого боялась. Этот человек обезумел. Он жаждет мести. И при этом называет себя благочестивым! Будь у него возможность, он пытал бы всех подряд. Его поступками руководят не небеса, а сам ад!
      - Что же делать, мама?
      - Слава Богу, ты вовремя обо всем узнала. До полнолуния еще два дня. Сегодня вечером они уедут. Мы с отцом все устроим.
      ***
      Вечером Сенара и Карлотта уехали, а сэр Джервис, завершивший переговоры с нашим отцом, решил сопровождать их.
      Я лежала в постели и была так взволнована, что не могла уснуть. Что же я наделала! Я все так тщательно спланировала, и в тот самый момент, когда мои усилия должны были увенчаться успехом, я сама, своими собственными руками все разрушила.
      Я не понимала себя. Что такое на меня нашло? Ведь я ненавидела Карлотту и тем не менее спасла ее.
      В комнату вошла мать и остановилась возле кровати.
      - Они в безопасности, - сообщила она, - вскоре они уже будут в замке Пейлинг.
      Я ничего не ответила, и она, наклонившись, поцеловала меня.
      - Это ты спасла их, - сказала она, - я горжусь тобой, моя дорогая.
      Когда она вышла, подала голос Анжелет:
      - Ты стала прямо-таки святой. Мама тобой гордится, а Феб вообще считает кем-то вроде богини.
      - Но ты ведь так не думаешь, - ответила я и добавила:
      - И я тоже.
      Анжелет решила поболтать о ведьмах, а я сделала вид, что изо всех сил борюсь со сном.
      - Я думаю, что она все-таки ею была, - вынесла свой приговор Анжелет. Ведь, в конце концов, у нее в кровати нашли жабу. Как жаба могла попасть туда.., а потом исчезнуть, а?
      Я молчала, продолжая спрашивать себя, что заставило меня поступить так, как я поступила, и не могла найти ответа.
      ***
      Ночь полнолуния прошла без происшествий, так как вся округа узнала, что Карлотта уехала вместе с матерью и джентльменом из Лондона. Это было воспринято как еще одно доказательство наличия у нее особых способностей. Но напряжение спало, всеобщее возбуждение сошло на нет. Охоту на ведьму в полнолуние отменили, и беременная дочь Томаса Гаста стала работать служанкой в Тристан Прайори, где должен был родиться ее ребенок. Не впервые Большой дом укрывал за своими стенами сбившуюся с пути девушку, и в соответствии с естественным ходом событий все вскоре должно было успокоиться.
      Жизнь в поместье вновь вошла в нормальное русло. Торжественные трапезы в большом холле отменили, и мы вновь ели в маленькой столовой. Отец обсуждал с Фенимором хозяйственные дела, и они вместе обдумывали, как организовать управление поместьем на то время, когда они оба уйдут в море. У нас был очень хороший управляющий, который мог взять на себя большую часть повседневных обязанностей Фенимора, так что особых оснований для беспокойства не находилось и мечта моего брата могла наконец сбыться.
      Маме, конечно, не хотелось отпускать обоих мужчин, но она, как обычно, подавляла дурные предчувствия, надеясь на лучшее.
      Прошла почти неделя после отъезда Карлотты, Сенары и сэра Джервиса, прежде чем мы получили первые сообщения из замка Пейлинг. Состоялась помолвка Карлотты с сэром Джервисом, и они отправились в Лондон, поскольку жених должен был находиться в столице, если хотел сохранить свое место при дворе. Они собирались сыграть свадьбу уже в Лондоне, и Сенара сопровождала их, намереваясь некоторое время пожить с молодыми до своего возвращения в Испанию.
      Я сразу же подумала о Бастиане и, надо признать, почувствовала некоторое удовлетворение, так как зна, - ла, что он несчастен после того, как Карлотта опозорила и бросила его.
      Через два дня Бастиан приехал в Тристан Прайори.
      Я вовремя услышала его голос и тут же заперлась в своей комнате, чтобы немного собраться с мыслями. Вскоре в дверь постучала прибежавшая наверх Анжелет.
      - Ты знаешь, кто к нам приехал? Бастиан! Спускайся и поговори с ним.
      Я колебалась. Если я не выйду и откажусь встретиться с ним, это истолкуют так будто я продолжаю переживать все происшедшее. Такой оборот событий меня не устраивал. Я хотела оставаться гордой и сильной, но боялась, что увидев его, растаю и соглашусь возобновить наши былые отношения.
      Именно этого я и не хотела. Простив его, я всю жизнь пребывала бы в неуверенности, не зная, когда он опять надумает бросить меня, встретив более привлекательную женщину.
      Нет, его поведение нельзя простить.
      Я спустилась в холл, где находился он, Бастиан, еще недавно вызывавший во мне такой восторг. Он взглянул на меня, и в его глазах засветилась радость, а я, в свою очередь, обрадовалась тому, что осталась почти равнодушной. Я постоянно представляла его обнимающимся с Карлоттой.
      - Доброе утро, Бастиан.
      Он взял мои ладони и нежно сжал их. Я постаралась не ответить на рукопожатие.
      - О, Берсаба, как я рад видеть тебя!
      Анжелет стояла рядом, добродушно улыбаясь. Я знала, что она думает: "Ну, теперь все в порядке. Карлотта убралась с дороги, и Бастиан опять свободен для Берсабы".
      Как раз это и доводило меня до бешенства. Неужели он считает, что меня можно бросать и подбирать, как какую-нибудь безделушку? Мои чувства к Бастиану изменились. Я вдруг поняла (это произошло совсем недавно), что любила не столько Бастиана, сколько его восхищение мной, то, что он выделил меня, предпочел меня Анжелет. Да и все мои чувства были так или иначе связаны с Анжелет, большей частью они рождались от горячего желания доказать, что я ничуть не хуже - да нет, гораздо лучше - моей сестры.
      А она, милая простушка Анжелет, совсем ничего не понимала. Простодушная, предсказуемая и, может быть, именно поэтому более любимая, чем я.
      - Очень приятно видеть тебя, Бастиан.
      - Мне нужно так много сказать тебе.
      - Да, наверное, ты хочешь рассказать нам, как была расторгнута твоя помолвка.
      - О.., она никогда не казалась мне реальной.
      - Но она оказалась достаточно реальной, чтобы ее расторгнуть. - Я повернулась к Анжелет:
      - Мне нужно пойти сообщить маме, что приехал Бастиан.
      - Я схожу, - предложила Анжелет.
      - Нет, тебе лучше остаться и занять Бастиана, - и я направилась к лестнице раньше, чем она успела запротестовать.
      Я поднялась, переговорила с матерью, она спустилась в холл, но я не стала сопровождать ее. Потом я задумалась, не выглядело ли мое поведение слишком демонстративным. Ведь мне всего лишь хотелось показать, что Бастиан меня больше не интересует.
      ***
      Подошло время ужина, а мы так и не оставались наедине. Как только мы оказывались рядом, я тут же старалась найти кого-нибудь поблизости, Бастиан умоляюще смотрел на меня, ну а я наслаждалась сложившейся ситуацией. Это была моя месть.., и она оказалась гораздо слаще той, которую я замышляла для Карлотты. В конце концов, ведь именно Бастиан являлся главным виновником всего случившегося.
      Конечно, избежать встречи наедине не удалось. Это случилось на следующее утро, когда я спустилась в сад, чтобы нарезать цветов для букета. По правде говоря, я сама устроила так, чтобы эта встреча состоялась: я хотела, чтобы это случилось днем и поблизости от дома. Я знала, что не люблю Бастиана и никогда по-настоящему не любила его, с этим все было в полном порядке. Просто я вспоминала о том, как лежала на прохладной траве, а он склонялся надо мной, и, признаться, вспоминала об этом с удовольствием, - ну, скажем, более чем с удовольствием.
      Но моя гордыня держала меня в узде, и я обязана была оставаться сильной и не поддаваться желаниям.
      Вот поэтому я и подстроила эту встречу в саду, где что-то большее, чем просто разговор, было невозможно.
      - Берсаба! - воскликнул Бастиан. - Мне необходимо поговорить с тобой.
      Я сделала вид, что страшно заинтересовалась розой, предназначенной для букета.
      - Выслушай меня. Я приехал сюда для того, чтобы просить твоей руки.
      Я удивленно подняла брови. Совсем недавно эти слова вызвали бы у меня восторг. Мне еще не исполнилось восемнадцати лет - срок, когда я собиралась выйти замуж, но как все изменилось за последнее время! Я познакомилась с сэром Джервисом из Лондона, и следует признать, что, хотя он и не вызвал таких чувств как Бастиан, но очень понравился мне изяществом речи, изысканными манерами, умением одеваться. Он помог мне осознать, что есть и другая жизнь непохожая на то простое существование, на которое мы были обречены здесь, в провинции. Меня захватили разговоры о придворной жизни, которые так часто вели между собой он, Карлотта и Сенара. Я подумала: я слишком молода для замужества. Если я выйду за Бастиана, то проведу здесь всю свою жизнь. Хочу ли я этого? Разве мне не хочется посмотреть на мир? Поехать в Лондон, увидеть короля, королеву и всех тех людей, которых обсуждали в разговорах за столом? Действительно, приезд Карлотты изменил все, в том числе и меня. Брак означает нечто большее, чем возможность переспать с мужчиной на перине, а не на жесткой земле. Это, конечно, удобно, но брак накладывает и определенные обязательства: ты становишься взрослой и должна рассматривать жизнь с сотни различных точек зрения. Да, события последних недель заставили меня осознать, что я еще очень молода и не знаю жизни.
      Поскольку я это поняла, мне было ясно как вести себя с Бастианом. Я ответила:
      - Благодарю тебя, Бастиан. Я воистину польщена. Очень мило с твоей стороны вспомнить обо мне сейчас, когда тебя отвергла Карлотта, но я слишком молода для замужества и пока не собираюсь вступать в брак.
      - Берсаба, не будь дурочкой. Ты разговариваешь как сэр Джервис Пондерсби.
      - Это, несомненно, привлекательно. Ведь Карлотта предпочла его речь твоей - грубой, деревенской.
      - Ты ревнуешь, Берсаба, и зря. Я не знаю, что на меня нашло. Просто какое-то наваждение. Я ничего не мог с собой поделать.
      - И даже забыл о том, что обещал жениться на мне?
      - Я всегда помнил о тебе, Берсаба.., ведь после того, что произошло между нами...
      - Мы можем забыть об этом, - жестко отрезала я.
      - Ты способна забыть?
      - Да, - смело ответила я, - и уж если я способна на это, то ты и подавно... Впрочем, тебе это уже удалось.
      - Берсаба, моя милая маленькая Берсаба...
      - Я тебе не милая. Нашлась и помилей меня. И только оттого, что она предпочла другого, ты оказался здесь.
      - Я прошу тебя выйти за меня замуж. Неужели ты забыла о том, что отдала мне? Это положено отдавать лишь мужу. Разве тебе это неизвестно? Ведь я соблазнил тебя, Берсаба. Что сказали бы твои родители?
      - Да ничего, поскольку они об этом не узнают. Ты не соблазнял меня, Бастиан. Это я соблазнила тебя. Мне хотелось испытать новые ощущения. Ну что ж, я получила то, чего хотела, и что касается меня, тема исчерпана.
      - Ты говоришь так, как.., как...
      - Ну, как кто?
      - Как куртизанка.
      - Возможно, я и есть куртизанка. Ты, во всяком случае, принимал меня за нее, не так ли? Ты был моим любовником, а как только появилась Карлотта, забыл обо мне.
      - Я никогда не забывал о тебе, ни на минуту. А теперь я хочу исправить свою ошибку.
      - Исправить... - Я знала, что мои глаза засверкали. - В этом нет необходимости, Бастиан. К счастью, все обошлось без.., последствий. Все кончено. Я больше не хочу тебя. Я больше в тебе не нуждаюсь. Ты что, не понимаешь этого?
      - Ты так изменилась, Берсаба. Я просто не могу поверить в то, что это ты.
      - Тебе оказалось трудно поверить в то, что я не собираюсь бросаться в твои объятия? Ты это имеешь в виду? Я стала взрослой, Бастиан. Ты помог мне стать взрослой. Вот что ты сделал для меня, и в каком-то смысле я благодарна тебе за это. Я уже не ребенок. Я начала кое-что понимать в жизни. Я не достанусь мужу усохшей девственницей.., и это благодаря тебе.
      - Да, ты никогда не усохнешь, Берсаба.
      - Ну, от некоторых можно усохнуть.., как сейчас от тебя. Ладно, Бастиан, я вынуждена просить тебя больше не беспокоить меня.
      - Я поговорю с твоими родителями, - сказал он.
      - Они никогда не заставят меня выйти замуж вопреки моему желанию. - Я взглянула на свои пальцы. - Острые у этих роз шипы.
      Не глядя на Бастиана, я пососала палец. Потом я продолжала срезать розы, а он стоял и беспомощно смотрел на меня.