- Конечно, мама, - согласилась я.
      - Понимаешь, милая, когда невежественные люди собираются в толпу, то... Ты понимаешь, что я имею в виду?
      - Да, конечно. Они могут явиться сюда, в Тристан Прайори, как явились когда-то в замок Пейлинг. Они по-прежнему вешают и сжигают ведьм; они по-прежнему связывают им руки и ноги, а потом бросают в море, в реку или просто в пруд, если он достаточно глубок для того, чтобы в нем мог утонуть человек.
      - Давай не думать об этом. И не говорить. Если ты услышишь, что об этом болтает кто-то из слуг, обрывай их. Они могут начать говорить об этом, потому что помнят бабушку Карлотты. А я этого не хочу, Берсаба.
      - Я буду помнить об этом, мама, - неопределенно пообещала я, размышляя о том, заметила ли она, как я взволнована.
      Поднимаясь к себе, я встретила на лестнице одну из служанок. В руке она держала платок.
      - Его уронила леди Карлотта, - сказала она.
      - Так почему ты не отнесешь его к ней в комнату? - спросила я.
      Девушка явно смутилась.
      - Мне страшно, госпожа Берсаба.
      - Почему?
      Девушка опустила глаза.
      - Ну, чего ты боишься? - настаивала я. Она не могла ответить на этот вопрос. Я забрала у нее платок.
      - Тебе не по себе от того, что она ведьма и может тебя сглазить? спросила я.
      - Ох, я боялась в этом признаться, госпожа Берсаба.
      Я с удовлетворением подумала о том, как быстро распространяются слухи, а вслух сказала:
      - Отдай его мне. Я занесу ей платок. Перед тем, как переступить порог, я произнесу молитву. Тебе следовало поступить именно так, верно?
      - Думаю, что да, госпожа, но мне было трудно заставить себя...
      - Ладно, не расстраивайся, я все улажу. Сложив платок, я направилась в комнату, в которой жила Карлотта. Я постучала в дверь, а поскольку ответа не было, то я открыла ее и вошла. На кровати лежала ее ночная рубашка, шелковая, украшенная тысячью оборок. Как красиво должна была выглядеть в ней Карлотта со своими темными, ниспадающими на плечи волосами! В воздухе чувствовался нежный запах духов. То, что здесь временно жила Карлотта, как-то изменило комнату.
      Я тихо подошла к кровати и подняла ночную рубашку. Держа ее в руках, я представляла картину: я - невеста, и ко мне подходит Бастиан. Неожиданно на моем месте оказалась Карлотта, и я почувствовала себя отчаянно несчастной.
      Неожиданно я ощутила, что за мной наблюдают. Я резко обернулась. Дверь в прихожую была открыта, и на пороге стояла Анна.
      - Вам что-нибудь нужно? - спросила она с сильным акцентом.
      - Я принесла платок твоей хозяйки, который она потеряла. Вот он, на столе.
      Анна кивнула. Я понимала, что выгляжу глупо, стоя вот так, с ночной рубашкой в руках, и сказала:
      - До чего красивая рубашка!
      - Ее сшила я, - сообщила Анна.
      - Поздравляю. Ты умеешь творить своей иглой настоящие чудеса.
      Ее темные глаза смотрели на меня испытующе. Мне вдруг стало казаться, что меня видно насквозь, что эта женщина способна прочитать мои мысли: мою ненависть и желание отомстить Карлотте.
      Анна молча подошла ко мне и, забрав у меня из рук ночную рубашку, положила ее на кровать.
      Я подумала, что она обладает сверхъестественными способностями и знает, о чем я сейчас думаю. Анна будет охранять Карлотту, как сторожевой пес.
      ***
      На следующий день я вновь ослушалась мать и выехала на прогулку одна. Я нуждалась в одиночестве, мне необходимо было подумать. Месть! Это чувство заполнило все мое существо. Мне казалось, что план составлен весьма умно: я останусь в стороне, а моя соперница погибнет. Любовь и тоска по Бастиану полностью растворились в этом новом чувстве.
      Я отъехала не слишком далеко, когда заметила, что кобыла прихрамывает. Спешившись, я осмотрела копыта и увидела, что одна из подков потерялась. К счастью, до кузницы было всего около мили, и я тут же отправилась туда.
      По пути я ласково уговаривала лошадь потерпеть, и наконец мы добрались до места. Ни мне ни Анжелет никогда не нравилось бывать здесь: кузнец - рослый широкоплечий мужчина - был малоприятным человеком, и мы всегда считали, что он, когда стоит у горящего горна, очень похож на дьявола, как будто готов бросить в пламя любого подвернувшегося под руку грешника, обрекая его на вечные мучения.
      Томас Гаст был фанатичным верующим. Каждое воскресенье он выступал с проповедями в амбаре, стоявшем неподалеку от кузницы, и многие местные жители приходили послушать его - не потому, что разделяли его религиозную доктрину, а просто желая внимать его пламенным речам. Томас Гаст был пуританином и верил в то, что всякое удовольствие есть грех. В шутку я говорила Анжелет, переиначивая цитату из Евангелия: "Для Томаса Гаста единственный грешник, обреченный на вечные муки, дороже тысячи тех, кто вовремя покаялся".
      Наши родители не были в восторге от этих горячих проповедей, опасаясь, что они могут вызвать в округе волнения. Они считали, что всякий человек вправе поклоняться Богу так, как велит ему его внутреннее убеждение, и при этом разумнее всего не навязывать своего мнения другим. Но Томас Гаст придерживался иной точки зрения. Он был уверен в том, что именно он, Томас Гаст, всегда прав, а все, кто хоть в чем-то с ним не согласны, пребывают в заблуждении. Более того, он не собирался оставлять их в неведении и переубеждал ближних своих словами, а если появлялась возможность, как в случае с членами его семьи, то и кожаным ремнем.
      У него было десять детей, и все они вместе с бедняжкой-матерью жили в постоянном страхе, опасаясь вызвать гнев главы семьи каким-нибудь неосторожным словом или поступком, которые он мог расценить как греховные.
      Это был очень неприятный человек, но, по словам моего отца, превосходный кузнец.
      Когда я подвела к нему кобылу, Томас Гаст взглянул на меня с явным неодобрением. Возможно, потому, что моя шляпа для верховой езды была лихо сдвинута набекрень, а может быть, и потому, что пылающая во мне жажда мести придавала мне вид человека, радующегося жизни. Так или иначе, мой вид ему не понравился.
      Я сообщила ему о случившемся, и он внимательно осмотрел ногу лошади, мрачно покачивая головой.
      - Я была бы очень вам благодарна, если бы вы подковали ее прямо сейчас, попросила я.
      Томас Гаст опять покивал, глядя на меня своими горящими черными глазами. Их огромные белки были такими же, как у старого Касвеллина, и это делало Гаста похожим на дедушку - немножко безумным.
      Я сказала:
      - Чудесное утро, Томас. В такие дни хочется жить и жить, верно?
      На самом деле после предательства Бастиана я воспринимала мир не столь уж радостно, но желание поозорничать было во мне неистребимо, а я знала, что любая радость, даже от данной Богом природы, немедленно вызовет бурный протест со стороны кузнеца.
      - Вам следовало бы подумать о грехах, переполнивших этот мир, - проворчал он.
      - О каких грехах? Светит солнце, цветут цветы. Если бы вы видели, какие в садах мальвы и подсолнухи! А пчелки так и вьются вокруг лаванды...
      - Вы всего лишь слабая девушка, - заявил Томас Гаст. - И если вы не в состоянии увидеть мрак греха, окружающего вас, то обречены гореть в адском огне.
      - Ну что ж, - подзадорила я его, - таких как я много. Похоже, единственный безгрешный человек - это вы. Одиноко же вам будет на небесах!
      - Напрасно вы шутите такими вещами, госпожа Берсаба, - сурово сказал кузнец. - Знайте что Бог следит за каждым вашим шагом и всякий ваш грех учтен. Не забывайте об этом. Все ваши насмешки и шуточки взяты на заметку, и в один прекрасный день вам придется за них ответить.
      Я тут же вспомнила о наших свиданиях в лесу, поняла, что Томас Гаст расценил бы их как смертный грех, заслуживающий вечных мук, и вздрогнула, потому что в Томасе Гасте было что-то такое, что заставляло в его присутствии хоть немного, но верить ему.
      Я наблюдала за суровым лицом кузнеца, освещенным огнем горна, за тем, как ласково он обращается с лошадью, - он был способен относиться ласково только к лошадям, - и за тем, как он вдохновляется собственными словами, очевидно, представляя себя проповедующим в амбаре.
      - Судный день грядет. Те, кто кичатся своими пышными нарядами, будут ввергнуты в бездну отчаяния. Человеческое воображение не в силах представить все ужасы адских пыток...
      Он облизнул губы. Наверное, он представлял себя в роли палача Господня, и эта роль ему, видимо, очень нравилась.
      Наконец, я устала от этих речей и, прервав его, сказала, что пойду прогуляться и вернусь к тому времени, когда лошадь будет подкована.
      Выйдя из кузницы, я пошла посмотреть на садики, разбитые возле выстроившихся в ряд домиков. Домиков было шесть - все из серого корнуоллского камня, что типично для здешних мест. Садики разбиты перед фасадами, а на задах находились огороды, там же держали и мелкий скот. Во всех садиках буйно цвели цветы, за исключением дома кузнеца. Там росли овощи, а на задворках держали свиней. Однажды я побывала в доме кузнеца. Это произошло, когда у них родился очередной ребенок и мать послала меня и Анжелет с корзиной подарков. Все вещи в доме были простыми и грубыми - они служили делу, а не стояли для красоты. Девочки, их было четверо, всегда носили черные платья с высокими тугими воротничками. Так же одевалась и их мать. Волосы всегда спрятаны под чепцами, так что отличить сестер друг от друга было нелегко. Мы с Анжелет очень жалели детей Гаста.
      Обойдя домики вокруг, я заметила в огороде девушку, занимавшуюся прополкой. Я слышала, что каждому члену семьи давалось дневное задание, и если отец не удовлетворялся результатом, они получали хорошую трепку.
      Подойдя поближе, я поздоровалась с девушкой, и та, выпрямившись, ответила мне. Рассмотрев ее повнимательней, я решила, что это старшая из сестер. Она была моей ровесницей, наверное, ей исполнилось семнадцать. Я заметила, с каким интересом она рассматривает мой костюм для верховой езды; наверное, он казался ей таким же элегантным, как мне - костюм Карлотты.
      - Добрый день, госпожа, - сказала девушка. Мне очень хотелось узнать, как живется в доме кузнеца. Конечно, до определенной степени я могла вообразить себе их жизнь и представить себя членом их семьи. Если бы я была дочерью Томаса Гаста, я восстала бы против него, это точно.
      - Тяжелая у тебя работа, - посочувствовала я. - Как тебя зовут?
      - Феб, госпожа, я - старшая.
      Ее глаза вдруг наполнились слезами.
      - Тебе плохо, да? - неожиданно для себя спросила я.
      Она кивнула, и тогда я поинтересовалась:
      - А что случилось?
      - Ох, госпожа, вы уж не спрашивайте меня, - ответила она, - только не спрашивайте!
      - Может быть, мы чем-то могли бы помочь тебе.
      - Ох, ничем мне не помочь, госпожа. Что ни сделай - все будет к худшему.
      - А в чем дело, Феб?
      - Я не скажу.
      Как ни странно, глядя на нее, я почувствовала, что между нами возникает какое-то взаимопонимание. Мне стало ясно: здесь замешан мужчина.
      Я вспомнила Бастиана, и вновь меня охватила злость, на некоторое время прервавшая нить, связавшую меня и эту девушку.
      - Конечно, - сказала я, - твой отец видит грех там, где все остальные видят только радость.
      - Но мой грех настоящий.
      - Что есть грех? - вопросила я. - Наверное, вредить другим людям - это и есть грех, - и тут же вспомнила о своем намерении уничтожить Карлотту. Это было самым черным из всех грехов. - Но если никто не пострадал.., это не грех.
      Она не слушала меня. Собственные переживания полностью захватили ее.
      Я мягко спросила:
      - Феб, ты.., у тебя неприятность?
      Она подняла на меня полные страдания глаза, но ничего не ответила, а выражение страха на ее лице напомнило мне о Дженни Кейс.
      - Если я смогу, то попробую помочь тебе, - опрометчиво предложила я.
      - Спасибо, госпожа.
      Она вновь склонилась к земле и продолжила свою работу.
      Я больше ничего не могла сказать ей. Если мои предположения верны, у Феб действительно были неприятности. Я увидела в ее лице то, что видел в моем лице дедушка Касвеллин, - в этом я уверена. Неужели девушки так меняются, когда у них появляется любовник? Наверное, потеря девственности как-то отражается на внешности, поскольку у Феб, конечно же, был любовник и теперь она столкнулась с последствиями.
      Последствия. Ребенок! Я была ошеломлена мыслью о том, что такое могло случиться и со мной. "Я женюсь на тебе как только ты достигнешь совершеннолетия или раньше, если будет необходимо", - говорил Бастиан.
      В наших с ним отношениях было, конечно, некоторое безрассудство: мы не слишком серьезно задумывались о том, что могло случиться. Я знала, что мои родители, хотя и будут потрясены, в случае чего отнесутся ко мне с любовью и пониманием. Так же восприняла бы это и тетя Мелани, а дядя Коннелл, будучи мужчиной, просто расхохотался бы, заявив, что Бастиан оказался шустрым парнем.
      Совсем иначе обстояло дело у бедняжки Феб Гаст. Вплести в волосы ленту, расстегнуть в жаркий день пуговицу на воротничке, надеть пояс, подчеркивающий талию, на это платье, напоминающее бесформенный балахон, - все это было грехом. А уж валяться в поле или в лесу с мужчиной...
      Я вернулась в кузницу. Подкованная кобыла уже поджидала меня. Томас Гаст был как никогда похож на подручного сатаны, и на обратном пути я все время думала о несчастной Феб Гаст.
      ***
      Вчера я подслушала разговор двух служанок. Я вошла в дом из конюшен, а они занимались уборкой в одной из комнат, выходящих в холл. Они не заметили меня, поэтому я уселась и стала слушать, так как тема заинтересовала меня. Одной из девушек была Джинни, а другой - Мэб, девушка лет шестнадцати, о которой прислуга поговаривала, что она склонна искать приключений и неравнодушна к мужчинам.
      Уловив имя Дженни Кейс, я вся обратилась в слух.
      - Ну да, конечно, - говорила Джинни, - белая-то она белая, да только белые, бывает, оборачиваются черными... Могло такое случиться и с ней.
      - А чем она занималась, Джинни?
      - Она делала много хорошего. Ну, вот если бы я могла пойти к ней раньше, то избегла бы позора.
      - Но ты ведь ни за что не откажешься от своего малютки Джеффа.
      - Сейчас - нет. А тогда бы отказалась.
      - А как вывели на чистую воду Дженни Кейс?
      - Ты хочешь узнать как догадались о том, кто она? Я тебе кое-что расскажу. Однажды две служанки из поместья отправились к ней. Им, видишь ли, понадобилось приворотное зелье. Был там конюх, который и глядеть не хотел на одну из них, а она его решила окрутить. И ты знаешь, что они увидели? Прямо на коленях у Дженни Кейс сидела жаба.., ужасная, склизкая жаба.., только это не обычная была жаба. У нее были такие глаза, что они сразу поняли, что это сам дьявол, принявший образ жабы. Они задрожали от страха, повернулись, да как побегут к дому. Немного времени прошло, и вот одна из них заболела и говорит, мол, это от жабы на нее порча нашла, потому что жаба-то была не простая. Жаба-то была, как говорится, известная, а раз так, то Дженни Кейс, понятное дело, ведьма.
      - А как же узнали, что жаба была не простая? Их вон сколько в пруду. Я много раз слышала как они поют по ночам весной, когда играют свои свадьбы, а потом опять лезут в воду - метать икру.
      - Эти-то жабы обычные.., а есть не простые.
      - Да все они противные. Наверное, оттого, что вылезают по ночам.
      - Это верно, но ты не путай тех и других. Есть такие, которые просто занимаются своими делами.., ну, как всякая живность. А есть другие, которых ведьмы берут к себе в постель, а в жабах-то дьявольское семя, потому что дьявол скрывается в этих жабах.
      - Как в той, что они увидели у Дженни Кейс?
      - Может, так, а может, и не так, только когда узнали, что Дженни Кейс возилась с жабой, да держала ее на коленях, тут-то все и началось. Сказали, что она, мол, таскала жабу за пазухой, и что жаба ползала по ее телу, и что это не простая жаба.
      Мэб захихикала, но Джинни оборвала ее:
      - Сейчас-то ты смеешься, а вот услышит тебя какая-нибудь колдунья - будет не до смеху.
      - Так ведь Дженни Кейс нет в живых.
      - Да разве она одна ведьма на свете?
      - А кто еще?
      - Далеко искать не нужно...
      Наступило благоговейное молчание.
      - Ты думаешь.., она...
      - А почему бы и нет? Бабка у нее была ведьмой, а эти дела, говорят, передаются по наследству.
      - Да, тут надо глядеть в оба. Я встала и быстро и бесшумно поднялась к себе в комнату.
      ***
      Благодаря особым узам, связывающим меня с Анжелет, она почувствовала, что мне хочется побыть в одиночестве. Конечно, она предположила, что это связано с Бастианом, и я заметила, что она смотрит на Карлотту с неприязнью, так как была очень предана мне.
      Обычно по вечерам, лежа в постели, мы обсуждали все происшедшее за день, и хотя с тех пор, как стало известно об измене Бастиана, я не имела никакого желания болтать с сестрой, предлога отказаться от этой привычки не подворачивалось.
      Как-то раз после того, как за ужином шла светская беседа, в которой нам было очень трудно участвовать, поскольку Карлотта, Сенара и сэр Джервис вновь обсуждали события, происходящие при английском и испанском дворах, Анжелет спросила меня:
      - Не кажется ли тебе, Берсаба, что Карлотта и сэр Джервис очень подружились?
      - Я думаю, Карлотта привыкла привлекать к себе внимание мужчин.
      - Это так. Конечно, она красива, этого у нее не отнимешь. А то, что ей приходилось много бывать при дворе, придает ей какой-то особенный блеск. Интересно, удастся ли нам когда-нибудь побывать при дворе?
      - А тебе очень хочется?
      - Наверное, это было бы интересно. Кроме того, нам рано или поздно придется выйти замуж, верно? Мама ведь не просто так говорила, что наш следующий день рождения будет выглядеть совсем по-другому.
      Я зевнула.
      - Это еще не скоро.
      - Есть женихи у Трентов, у Кроллов и у Лэмптонов. Я думаю, нам прочат кого-то из них. До чего скучно будет прожить всю жизнь в нашей глуши! Хорошо было бы ничего не знать о своем будущем муже, а потом вдруг познакомиться с ним. А ты как думаешь?
      Я почувствовала как во мне закипает гнев. Нет, я хотела, чтобы моим мужем стал Бастиан, которого я знала всю жизнь.., а точнее, как выяснилось, не знала. Я привыкла считать его спокойным, хорошим человеком, на которого можно положиться. И вдруг оказалось, что он вовсе не такой. Достаточно было ему увидеть Карлотту - и он тут же забыл все клятвы, которые давал мне. Как мало мы знаем о людях, которых, как нам кажется, мы прекрасно понимаем!
      - Ты что молчишь? Заснула?
      - Что-что? - пробормотала я, делая вид, что совсем засыпаю.
      - Ну ладно уж, спи, - позволила она. - Ты что-то в последнее время не хочешь говорить со мной.
      Лучше всего было Оставаться одной, потому что в разговоре с Анжелет я могла ненароком раскрыть свои чувства. Я боялась, что в самый ответственный момент могу выдать себя неосторожно брошенным словом.
      Поэтому я вновь нарушила запрет и выехала верхом в одиночку. Вдоль тропы с куманикой, мимо кузницы... Взглянув в сторону домиков, я тут же вспомнила о бедняжке Феб и о том, как у нее складываются дела. Я ясно представляла себе весь ужас ее положения, весь груз вины, тяготившей над ней. Что сделает с ней Томас Гаст, если мои предположения верны?..
      Вечер был туманным и мрачным. Я отвела кобылу в конюшню и пошла через сад к пруду, где цвели белые лилии. И вдруг я услышала кваканье жабы.
      Она сидела на берегу - сонная, отяжелевшая, видимо, объевшаяся насекомыми. Сердце бешено заколотилось у меня в груди: я вспомнила о подслушанном разговоре служанок.
      Я быстро достала из кармана большой платок, нагнулась и завернула в него жабу. Вернувшись в дом, я немедленно поднялась к себе и с облегчением увидела, что Анжелет нет в комнате.
      Я была вне себя от возбуждения. Я хорошо знала, что буду делать с жабой. Это было частью моего плана, и, заметив у пруда жабу, я не медля принялась за дело.
      А почему бы и нет? Затягивать задуманное было бессмысленно.
      ***
      По вечерам служанки отправлялись в спальни, расстилали кровати, перетряхивали перины, а если было холодно - клали в постели нагретые камни, завернутые во фланель.
      Анна не занималась постелями Карлотты и Сенары. Впрочем, она не убирала и их комнаты. Это составляло заботу горничной, а Анна была камеристкой и считала уборку занятием ниже ее достоинства. Кроватями занималась Мэб, и это было особенно удачно, потому что именно она вела тот памятный разговор с Джинни. Размышляя об этом, я решила, что в дело вмешалась сама судьба: ведь мне-то было известно, что найдет Мэб в постели Карлотты. В коридоре, возле двери в спальню, стоял большой дубовый шкаф. Услышав как Мэб поднимается по лестнице, я на некотором расстоянии последовала за ней и спряталась за шкафом.
      Все произошло точь-в-точь так, как я и предполагала. Через короткое время раздался пронзительный крик Мэб, и вслед за этим она вылетела из комнаты с лицом белым, как лепесток лилии. Меня она, конечно, не заметила, поскольку думала лишь о том, как бы побыстрее убраться отсюда.
      Я выскользнула из-за шкафа и прошла в комнату Карлотты. Там на подушке сидела жаба. Она смотрела на меня недобрым взглядом, поэтому я завернула ее в платок и поспешила к двери. От страха кровь застывала в моих жилах, а сердце билось в груди, как барабан. Внезапно у меня возникло странное ощущение, что на меня кто-то глядит. Я осмотрелась. В комнате никого не было. Дверь в соседнюю комнату, где спала Сенара, была приоткрыта, но там я никого не заметила.
      Откуда взялся этот неожиданный приступ страха? Ведь все оказалось таким простым. Нужно было лишь положить жабу в кровать, дождаться момента, когда Мэб придет расстилать постель, а потом, когда она выбежит (в этом я не сомневалась), забрать жабу, чтобы сбежавшимся сюда людям стало ясно, что жаба исчезла, как и подобало, по моему мнению, поступить известного рода жабе.
      И вот теперь, когда я стояла, чувствуя как жаба шевелится в платке, мне хотелось бросить ее и убежать, куда глаза глядят... Я сказала себе: "Предположим, Карлотта действительно ведьма. Она околдовала Бастиана, предположим, это действительно не обычная жаба! Предположим, это дьявол в виде жабы! Но ведь это я нашла ее - совершенно безобидную жабу, сидевшую возле пруда, - и именно я сунула ее в постель Карлотты".
      Откуда появилось чувство, что кто-то следит за мной? Я быстро подошла к двери и раскрыла ее. Там никого не было. И тогда я бегом выбежала из комнаты в коридор, где раздавался голос Мэб, сообщавший о том, что она видела.
      Послышалась реплика Джинни:
      - Да брось ты. Тебе просто показалось. Это все из-за того нашего разговора. Мэб возразила:
      - Я туда не пойду. Я лучше умру.
      Я укрылась в одной из комнат, пока они не прошли мимо, направляясь в спальню Карлотты, затем быстро прошмыгнула по галерее и спустилась по лестнице, с ужасом думая о том, что могу кого-нибудь встретить по пути. Выйдя через боковую дверь, я оказалась на заднем дворе, примыкавшем к саду.
      Поспешив к пруду, я развернула платок. Жаба некоторое время не шевелилась. Я с неподдельным страхом следила за ней, ожидая, что в любую минуту она может принять какую-нибудь ужасную форму, но жаба, сообразив наконец, что очутилась на свободе и к тому же в родных краях, заковыляла к воде и спряталась там под большой камень.
      Я подняла платок и пошла домой.
      По пути мне встретилась группа оживленно разговаривавших служанок.
      - Что случилось? - поинтересовалась я.
      - Это все Мэб, госпожа Берсаба. У нее чуть не случилась истерика.
      - А в чем дело?
      - Да в том, что она увидела в постели леди Карлотты.
      - В ее постели? Вмешалась Джинни:
      - Мэб это могло и почудиться. Когда я пришла, никакой жабы там не было.
      Служанки разом умолкли и уставились на меня.
      - А с чего бы ей вдруг стали мерещиться подобные вещи? - спросила я.
      - От разговоров, госпожа Берсаба, - сказала Джинни.
      - Да видела я! - настаивала Мэб. - Она там сидела.., прямо на подушке. А уж как она на меня смотрела.., просто ужас! Не дай Бог кому такую жабу увидеть!
      - Так где же она сейчас? - спросила я, притворяясь обеспокоенной.
      - Начисто исчезла, - ответила Джинни.
      - Ну-ну, - недоверчиво обронила я и пошла в дом. Я знала, что сегодня вечером единственной темой разговоров между слугами будет жаба, найденная Мэб в кровати Карлотты. Я также знала, что история с жабой не ограничится стенами поместья и расползется по всем окрестностям. Интересно знать, что скажет по этому поводу Томас Гаст? Привычки ведьм должны являться особенно греховными в его глазах.
      В эту ночь кузнец приснился мне, стоящий у горна с безумными глазами, в которых мелькало пламя.
      ПУТЕШЕСТВИЕ ПОД ДОЖДЕМ
      Как-то раз, ближе к вечеру, я лежала в саду под своей любимой яблоней, размышляя о Бастиане и гадая о том, чем он может заниматься в этот момент. Уезжая отсюда, он выглядел таким несчастным... И хотя я делала вид, что вообще его не замечаю, это было не так. Я надеялась, что он и сейчас несчастен. Он этого заслужил. Он бросил меня, а теперь попал в зависимость от Карлотты, которая еще не решила, собирается ли она выходить за него замуж, и если принять во внимание то, как складывались ее отношения с сэром Джервисом, богатым придворным, шансы Бастиана, деревенского сквайра, выглядели сомнительными.
      Именно поэтому я ненавидела ее вдвойне: во-первых, за то, что она отняла у меня любимого, а, во-вторых, за то, что она сочла его недостаточно хорошим для себя. Учитывая все это, я не могла сожалеть об истории с жабой. Я знала, что слуги говорили почти исключительно на эту тему, поскольку постоянно подслушивала их разговоры. Часто я замечала как они шепчутся о чем-то в комнатах, в коридорах, в саду. При моем появлении они умолкали, но предмет их сплетен не был для меня секретом.
      Иногда меня охватывало беспокойство: а что если Карлотта решит вернуться в замок Пейлинг? Она уедет отсюда.., опять будет рядом с Бастианом.., а когда ее здесь не будет, то народ постепенно забудет о своих подозрениях.
      Пока я размышляла обо всем этом, ко мне подошла Джинни и сказала:
      - Я видела как вы пошли в сад, госпожа Берсаба, и знала, где вас искать. Тут есть кое-кто, кто хочет переброситься с вами парой слов.., по секрету.
      Джинни говорила тихонько, и голос ее слегка дрожал от возбуждения, что делало ее похожей на заговорщицу. В последнее время меня не оставляло чувство вины. Если бы кто-то начал говорить со мной на эту тему, я бы тут же во всем созналась, так как допускала, что кто-то видел, как я вначале подбросила в постель жабу, а затем вынесла ее, и понял, зачем я это проделала. Так что.., в любой момент все могли узнать о моей роли в этом событии.
      Следующая фраза Джинни устранила мои страхи, однако очень удивила меня.
      - Это Феб Гаст, - пояснила она.
      - Чего она хочет?
      - Ей нужно поговорить с вами, мисс Берсаба. Она сейчас сидит в амбаре. Она попросила найти вас и узнать, не можете ли вы прийти поговорить с ней.
      Амбар, где хранили зерно, представлял собой каменное строение, находившееся на отшибе, и добраться до него было можно только пройдя через небольшое поле, раскинувшееся за садом.
      - Кто-нибудь знает о том, что она там?
      - Ой, нет, хозяйка. Она бы до смерти перепугалась, если бы кто ее там увидел. Меня-то она поджидала на тропинке, потому что знает, где я хожу, так вот она вышла навстречу и говорит: "Ты скажи госпоже Берсабе, скажи ей, что мне ее надо видеть". Ну и сказала, что будет ждать в амбаре.
      - Ну что ж, пойду узнаю, в чем там дело, - сказала я, почувствовав нечто вроде ликования: все-таки она пришла ко мне.
      Когда мы добрались до амбара, я открыла дверь и заглянула внутрь. Скрип двери заставил Феб вскочить на ноги, но как только она узнала меня, на ее испуганном лице выразилось облегчение.
      Я почувствовала себя взрослым человеком, несущим ответственность за происходящее, то есть таким, каким Анжелет с ее полным отсутствием опыта стать не могла.
      Я сказала:
      - Джинни, возвращайся домой и никому не говори, что видела здесь Феб. Я найду тебя, когда вернусь домой.
      Джинни вышла, а я прикрыла дверь.
      - О госпожа! - воскликнула Феб. - Мне было некуда податься, и я подумала о вас. Вы были так добры со мной в тот раз.
      - Но ведь я пока ничего не сделала для тебя, Феб.
      - Да хватит и того, как вы на меня посмотрели. Как будто все сразу поняли.
      - Слушай, Феб, - сказала я, - ты встречалась с мужчиной, и теперь у тебя будет ребенок. Это так?
      - Вы ужасно умная, хозяйка. Откуда вы узнали?
      - Я не знала.., я просто.., догадалась. Феб, видимо, подумала, что у меня есть какие-то сверхъестественные способности, и теперь бедняжка в отчаянии смотрела на меня, как на богиню, которая спасет ее от всех неприятностей. Не скрою, такая оценка льстила мне. Вообще все выглядело очень странно: я пыталась навлечь несчастье, а быть может, и смерть на одну женщину и с радостью бросалась на помощь другой. Это являлось чем-то вроде искупления вины, попытки задобрить ангелов. Более того, я упивалась ощущением власти, оно действовало как бальзам, исцеляя раны, нанесенные мне Бастианом. Я уселась рядом с Феб.
      - Как это произошло? - спросила я.
      - Он сказал, что я очень хорошенькая и что на меня приятно смотреть. Он сказал, что просто глаз от меня оторвать не может. До этого я и не думала, что могу кому-то нравиться. Ну, и от этого я совсем размякла.
      - Бедная Феб, - сказала я, - должно быть, трудно жить под одной крышей с таким человеком, как твой отец.
      При упоминании об отце Феб задрожала.
      - Я его боюсь, госпожа Берсаба. - Она расстегнула свое безобразное черное платье и показала мне шрамы от плети на плечах. - Он избил меня за то, что я в субботний день пела песню о весне. Я думаю, он меня убьет. Конечно, я этого заслуживаю. Я так согрешила!
      - А почему ты сделала это, Феб?