Именно так он поступит и сегодня.

В покоях Борджиа в Ватикане маленький король французский не мог остановиться. Он мерил шагами комнату, поглядывая в окно на сады, взгляд его устремлялся поверх апельсиновых деревьев и сосен к Монте Марио.

Он чувствовал себя удрученным. Он пришел как завоеватель. Подобает ли ему ждать побежденного? Но этот человек не был обычной жертвой победителей. Это был сам папа римский, глава католической церкви во всем мире. Карл был католиком, как и большинство его подданных, и король никогда бы не смог отбросить уважение, которое он питал к святому отцу.

Наконец-то папа согласился обсудить условия. Что еще мог он сделать? Север Италии завоеван. Карл в Риме, готовый прорваться в Неаполь и превратить в реальность давнюю мечту своей страны.

Папа вынужден был пойти на уступки, согласившись обговорить условия. Он укрылся в замке Святого Ангела, но когда пушечное ядро пробило стену, казавшуюся непреступной, он почувствовал, что пришло время покинуть убежище и приступить к обсуждению мирных условий. И эти условия, решил король, будут его условиями, и папе как узнику, оказавшемуся в плену в своем собственном городе, придется принять их.

Январское солнце освещало стены, еще не до конца расписанные живописцем. На висевших портретах были изображены члены семейства Борджиа. Карл внимательно разглядывал лица, пока не уловил в комнате шум и, обернувшись, увидел величественную фигуру в золотой мантии. На мгновение ему показалось, что рядом с ним находится сверхъестественное существо или что ожили портреты. Это был Александр, появившийся в комнате через низкий узкий проход. Карл опустился на колени перед грозным величием папы.

Александр жестом велел ему встать; держался он несколько покровительственно и благожелательно.

— Итак, сын мой, — проговорил он, — мы встретились.

С этого момента он взял инициативу в свои руки. В его присутствии Карл не мог считать себя захватчиком; единственное, на что он был способен, — это с величайшим уважением говорить со святым отцом, который беседовал со своим сыном так, словно последний оказался в затруднительном положении.

Ситуация становилась забавной, и тем не менее Карл пролепетал, что хотел бы беспрепятственно проследовать через Рим и именно для того, чтобы просить на это разрешение, он и явился сюда.

При слове «просить» брови папы взметнулись вверх, но когда Карл, продолжая говорить, услышал с улицы звуки борьбы, он вернулся к действительности, вспомнив, что победитель — он и что Александр находится в его власти.

— Значит, вы просите пропустить ваши войска через наши земли? — в раздумье повторил папа. Он смотрел поверх короля и улыбался так спокойно, будто видел перед собой будущее.

— Да, ваше святейшество.

— Хорошо, сын мой, мы пойдем вам навстречу, но только в том случае, если ваши солдаты покинут Рим немедленно.

Король взглянул на одного из своих людей, выступившего вперед — смельчака, на которого не производили впечатление блеск и величие Александра.

— Заложники, сир, — сказал он.

— О да, святой отец, — проговорил король, — нам нужны заложники, если мы согласимся покинуть Рим.

— Заложники. Кажется, это справедливое требование.

— Очень рад, что ваше святейшество согласны с этим. Мы остановили свой выбор на Чезаре Борджиа и на турецком принце Джеме.

Некоторое время Александр хранил молчание. Принц Джем, что ж, он согласен. Он отдаст его с радостью. Но Чезаре!

С улицы до него донеслись крики насилуемых женщин; он чувствовал запах дыма. Рим был в руках грабителей. Город был в огне и взывал к своему святому отцу, находясь в агонии. Он должен спасти его при помощи Джема и Чезаре.

Глядя на гладь Адриатики, Лукреция испытывала растущее беспокойство. Она знала, что Джованни находится в отчаянном положении. Он получал содержание от папы и от неаполитанцев и в то же время работал на Милан. Как могла она винить его? Ничто не заставило бы ее поступить во вред своей собственной семье, так как же она может винить за это Джованни? Лукреция старалась избавиться от мыслей о муже — слишком неприятным предметом для размышлений он ей казался.

Но разве приятно вспоминать о неприятностях, происходящих в ее семье?! Что случилось с Борджиа? Когда путники приезжали во дворец Сфорца, Лукреция немедленно распоряжалась привести их к себе. Она давала им пищу и кров и заставляла рассказывать все, что они знали о ее отце.

Она старалась представить себе его положение. Французы в Риме; дом ее матери разграблен; отцу пришлось принять короля Франции и согласиться на его условия. А Чезаре силой уведен из города как заложник завоевателей. Это самое плохое, что могло случиться. Она представляла его гнев и, опечаленная, тщетно старалась отвлечься от неприятных мыслей вышивкой или игрой на лютне. Прислушиваясь к суете внизу, она тут же устремлялась к дверям, откладывая в сторону рукоделие, надеясь увидеть посланцев отца.

Вскоре приехал монах, голодный и оборванный, который сразу же велел отвести себя к госпоже, чтобы рассказать ей о событиях в Риме — он привез ей великие новости.

Лукреция с трудом скрывала свою радость. Она хлопнула в ладоши, и рабы принесли воду, чтобы обмыть монаху уставшие ноги. Они принесли вина и еды. Но прежде всего Лукреция заставила монаха сказать ей, хорошие или плохие новости он принес.

— Хорошие, сударыня, — воскликнул монах. — Самые хорошие из хороших. Как вы знаете, король имел аудиенцию у папы в Ватикане, и святому отцу пришлось принять условия французов.

Лукреция кивнула:

— И я знаю, что условия включали выдачу заложников, одним из которых стал мой брат Чезаре.

— Именно так, госпожа. Они выехали из Рима вместе с неприятелем. Кардинал Борджиа и турецкий принц.

— Как чувствовал себя мой брат? Скажите мне. Я знаю, что он был невероятно разгневан, поскольку оказалась задетой его гордость.

— Нет, госпожа. Он был спокоен. Все видевшие его удивлялись не только его спокойствию, но и поведению святого отца, который прощался со своим сыном, казалось, с полным равнодушием. Мы ничего не понимали. Кардинал взял с собой много багажа. Очень позабавили французов семнадцать фургонов, обтянутых бархатом. «Что же это за кардинал, — спрашивали солдаты друг друга, — если он так интересуется барахлом?»И, как вы, мадонна, можете догадываться, принц отправился в путешествие с такой же роскошью.

— Значит, они выехали из города, сопровождаемые насмешками врага, — сказала Лукреция. Но Чезаре все-таки сумел сохранить хладнокровие и достоинство. Какой же гнев он должен был испытывать!

— Он всех удивил, когда солдаты в конце первого дня сделали привал. Я слышал, что зрелище было впечатляющее, когда он сбросил кардинальские одежды и, раздевшись до пояса, стал бороться с солдатами и победил их чемпиона.

Лукреция хлопнула в ладоши и засмеялась.

— Это наверняка привело его в восторг. Я знаю.

— Их очень удивило такое поведение кардинала, мадонна. Но на следующий день они удивились еще больше.

— Скорее расскажи мне, прошу тебя. Я просто сгораю от нетерпения.

— На следующий вечер они нетвердым шагом направлялись в Веллетри. Было тихо и спокойно, никто не заметил, как один из погонщиков мулов поднялся и молча прошел мимо вражеских солдат. Этот погонщик дошел до трактира в городе, там его ждал слуга с лошадьми. Погонщик вскочил на коня и вместе со своим слугой поскакал в Рим.

— Это был Чезаре, мой брат!

— Да, это был кардинал собственной персоной, мадонна. Он вернулся в Рим к отцу, и я слышал, как шутили и смеялись в Ватикане по этому поводу.

Лукреция рассмеялась от удовольствия.

— Давным-давно мне не приходилось слышать таких приятных новостей. Какую, должно быть, он испытал радость А бедняге Джему, конечно, не удалось бежать?

— Нет, он остался со своими тюремщиками. Говорят, ему не хватило силы воли его высокопреосвященства. Он не мог бороться с французами, как и не сумел бежать из плена. Он остался в стане врага. Но у них остался только один заложник вместо двух, причем более важный из двух — родной сын папы — бежал.

Лукреция вскочила на ноги и протанцевала несколько па испанского танца перед взором удивленного монаха.

Монах в изумлении смотрел на нее, а она продолжала кружиться, смеясь и откидывая назад голову, пока от кружения у нее не перехватило дыхание.

Тогда она остановилась и пояснила:

— Я просто потеряла голову от радости. Это хорошее предзнаменование. Мой брат обвел французов вокруг пальца. Это только начало. Мой отец освободит Италию от захватчиков, и все люди в стране будут благодарны ему. Это начало, говорю вам. Пойдемте! Теперь вы получите на обед самое лучшее, что найдется во дворце. Вам дадут самое хорошее вино. Вы должны веселиться. Сегодня вечером я устраиваю банкет, и вы будете моим почетным гостем.

— Мадонна, вы слишком рано радуетесь, — глухо проговорил монах. — Ведь только один заложник ускользнул от врага. А многие земли Италии находятся в руках захватчиков.

— Италию освободит мой отец, — торжественно ответила Лукреция.

И тут же, сменив тон, позвала слуг и рабынь. Она приказала устроить во дворце банкет в этот же день.

Чезаре торжествовал, а триумф брата был для нее не менее важен, чем собственный.

Лукреция не ошиблась. Это было началом перемен к лучшему. Французы пришли в ярость от розыгрыша Чезаре, но ничего не могли изменить. Александр в ответ на их жалобу сочувственно покачал головой:

— Кардинал вел себя очень плохо, — негромко подтвердил он; ему пришлось спешно ретироваться, чтобы успеть скрыть улыбку и не рассмеяться.

Толстяк Джем не вынес тягот походной жизни, простудился и умер. Таким образом, за короткое время французская армия лишилась обоих заложников.

Несмотря ни на что, пришельцы двигались к Неаполю, где король Альфонсо, прослышав о приближении неприятеля, поспешил на Сицилию, оставив свое королевство в руках сына Феррандино. Но Феррандино показал себя никудышным солдатом и, завидев врага, последовал примеру отца — присмотрел себе остров, где можно было укрыться, куда и направился вместе с двором, оставив Неаполь беззащитным перед лицом неприятеля.

Казалось, Карлу Французскому улыбнулась удача, но его подвел климат и нерадивость солдат. Позади них раскинулась Италия, завоеванная ими Италия, они остановились в солнечном Неаполе. Женщины были ласковы, публичных домов хватало, и солдаты решили насладиться отдыхом после утомительного перехода.

Между тем Александр не терял времени даром. Гонцы сновали туда-сюда между Ватиканом и Венецией, в Милан, к королю Испании и к императору Максимилиану.

Александр подчеркивал, что до тех пор, пока все они не станут союзниками, Италия будет оставаться под пятой Франции, что не даст преимущества ни одному из них.

Узнав о заключенном союзе, Карл встревожился. Солдаты позабыли о дисциплине, более того, они порой переставали подчиняться приказам, а многие были больны. Карл вот-вот должен был получить корону Неаполя, когда вдруг понял, что если она ему и достанется, то всего на какую-нибудь неделю, прежде чем враг сумеет одолеть его.

Выход оставался только один — он должен как можно скорее покинуть Италию. Но по дороге ему предстоит встреча с папой, которого он считал организатором союза против него, Карла, он потребует ввести его во владение Неаполем.

Карл выехал из Неаполя и направился на север, но Александр, узнав о его приближении, немедленно покинул Рим, так что, добравшись туда, король нашел Ватикан пустым.

Вне себя от гнева, Карл продолжил свой путь — больше ему ничего не оставалось делать.

Он был обескуражен. Он покорил страну со своими блестящими армиями, правители государств пали перед ним. Потом он захватил Рим, веря в то, что папа римский Борджиа такой же вассал, как и те главы государств, которые признали себя побежденными. Ему так казалось. Но… не было реальностью.

Карл продолжал двигаться вперед, проклиная на чем свет стоит этого хитрого лиса из Ватикана.

Александр, приехав в Перуджу, нашел тамошнюю жизнь весьма занятной. Он снова убедился в правильности своей стратегии. Как и раньше, когда умирал его предшественник, Каликст. Тогда он тоже выжидал, спокойный, готовый на компромиссы; теперь, как тогда, враги оказались в его руках.

С ним были Джулия и Чезаре; но не было той, по которой он так скучал, — его любимой дочери.

— Лукреция должна приехать сюда к нам, — сказал он Чезаре. — Мы слишком долго живем вдали друг от друга.

Чезаре улыбнулся при мысли о возможности скорой встречи с сестрой. Он почувствовал себя счастливым. Отца очень позабавило приключение сына. Может, он начинал понимать, каким великолепным полководцем станет Чезаре? Ведь он вел себя совсем не так, как подобает кардиналу, когда вступил в единоборство с солдатами или задумывал побег из плена.

Чезаре исполнилось двадцать; он возмужал, а папе, при всей его невероятной силе и здоровье, было уже шестьдесят три года.

Чезаре мечтал о том времени, когда отец попросит его совета и когда он, Чезаре, сам будет принимать решения.

Теперь же между ними царило полное согласие, потому что оба решили вызвать Лукрецию к себе в Перуджу.

Джованни Сфорца, вернувшийся в Пезаро, не обрадовался письму папы.

Он ворвался в комнату Лукреции, где она распоряжалась упаковкой вещей перед отъездом.

— Ты никуда не поедешь, — сказал он.

— Не поеду? — Она просто не могла в это поверить. — Но ведь так велел отец.

— Я твой муж. И я скажу, куда тебе ехать, а куда нет.

— Джованни, ты не имеешь права мешать мне.

— Имею и помешаю.

Он был смел, но только потому, что знал, сколько миль разделяют Пезаро и Перуджу. «Бедняга Джованни!.. — думала Лукреция. — Его никак не назовешь отважным человеком».

И в то же самое время она ощутила тревогу, потому что тоже подумала о расстоянии, отделявшем Пезаро от Перуджи.

Джованни был слабым человеком и поэтому всегда стремился показать свою силу, когда считал момент подходящим.

Он повернулся к слугам:

— Вытащите платья графини, — велел он, — и повесьте туда, где они должны находиться.

После чего повернулся и вышел из комнаты.

Лукреция не стала негодовать и поднимать шум. Она была дочерью своего отца и прекрасно знала, какова сила дипломатии. Она была убеждена, что после короткой задержки отправится в Перуджу. Так что она только печально улыбнулась и села писать письмо отцу.

Джованни настоял на своем. Он понимал необходимость сделки. Его держали в бедности и считали ничтожеством. Но раз уж он муж Лукреции, Борджиа должны помнить, что нужно относиться с уважением к нему, Джованни, и они должны понять, что он имеет над дочерью папы и своей женой некоторую власть.

Он хотел избавиться от навязанной ему роли молчаливого наблюдателя. Он хотел получить новое назначение в армии. Почему бы не присвоить ему теперь, когда папа получил в союзники Венецию, звание капитана венецианской армии? Александр легко может устроить это для своего зятя. Пусть сделает так, и тогда он, Джованни Сфорца, не станет чинить никаких препятствий Лукреции в знак благодарности за оказанную ему услугу.

Когда папа услышал о желании Джованни, он рассмеялся.

— Что ж, — сказал он Чезаре, — в нем еще сохранилось какое-то тщеславие. Посмотрю, что можно устроить для него, я поговорю с дожем.

Чезаре относился к мужу Лукреции с презрением. Ему следовало бы ненавидеть его, каким бы тот ни был, только за то, что он женился на его сестре, но ему казалось унизительным, что сестре пришлось иметь дело с подобным ничтожеством.

— Как жаль, — сказал он отцу, — что мы не можем придумать средство, чтобы избавить Лукрецию от Сфорца.

Папа перевел взгляд на сына.

— Возможно, — негромко ответил он. — Когда-нибудь… А пока отправим его к дожу.

Джованни гневно ходил по комнате жены.

— Значит, — кричал он, — мне дадут командный пост в венецианской армии?

— Ты ведь рад этому, разве нет? — мягко спросила Лукреция. — Не этого ли ты добивался?

— Со мной должны обращаться так же, как с твоим братом, — выкрикнул Джованни.

— Разве с ним обращаются иначе? Джованни Сфорца и Джованни Борджиа оба получили возможность служить в венецианской армии, ведь так?

— Да, это так. И оба мы командуем людьми. Но разница между нами есть. И ваш отец знает об этом. Я буду получать четыре тысячи дукатов, а твой брат — тридцать одну!

— Но, Джованни, — успокаивала его Лукреция, — если бы ты не узнал о том, сколько станет получать мой брат, ты остался бы вполне доволен своими четырьмя тысячами.

— Но я узнал! — На висках Джованни выступили вены. — Со мной так обходятся специально, чтобы показать, что я ничего не значу рядом с твоим братом. Твой отец умышленно оскорбляет меня. Я не позволю тебе ехать!

Несколько секунд Лукреция молчала, потом угрожающе произнесла:

— Если так, то ты не получишь и этих четырех тысяч дукатов.

Джованни сжал кулаки и топнул ногой. Казалось, он вот-вот расплачется.

Лукреция бесстрастно наблюдала за мужем. Она думала: «Скоро мы поедем в Перуджу и когда доедем до города, он покинет нас».

Она отдалась приятным размышлениям о том времени, когда снова окажется рядом с отцом и Чезаре.