Глава 3

Когда Люси в первый раз увидела Чарлза, он был всего лишь принцем Уэльским, застенчивым мальчиком восемнадцати лет. Люси тоже исполнилось восемнадцать, но она выглядела старше. Она была полна томной призывное(tm). Поклонники окружали Люси с тех пор, как она маленькой девочкой играла в дворцовом парке. Кожа у нее была смуглой, глаза — карими, волнистые волосы — каштановыми. Отец, в двенадцать лет взглянув на свою чуть полноватую, лениво-грациозную девочку, решил как можно скорее выдать ее замуж, настолько было очевидно, что она созрела для такого шага.

Поблизости от Хейверфордвеста жило несколько сквайров, мечтавших связать с девушкой свою жизнь, поскольку мать Люси приходилась племянницей графу Карберийскому и семья располагала кое-каким состоянием. Помимо этого Люси благоухала как цветок, была нежна, как спелый персик, и, где бы ни появлялась, притягивала к себе взгляды мужчин. В ее речи проскальзывал легкий валлийский акцент, особенно заметный, когда она смеялась. Не то чтобы речь Люси изобиловала шутками и остротами, просто девушка с готовностью радовалась жизни. Она всегда ощущала себя хозяйкой зрелого юного тела и осознавала, что на свете много привлекательных юношей. Люси жаждала любовных приключений. Лежа в траве у стен замка Роч, она грезила о любовниках.

Война в корне изменила жизнь обитателей замка Роч, как и остальных жителей Англии. Отец уехал, чтобы вместе с другими роялистами продолжить борьбу, оставив Люси в замке. Девушка четырнадцати лет, своенравная и жизнелюбивая, вынуждена была по настоянию воспитательницы целые солнечные, длинные дни сидеть с иголкой и пяльцами, с отвращением делая стежок за стежком, приводя гувернантку в отчаяние своей нерасторопностью.

Вокруг постоянно твердили о войне. Люси обычно не очень прислушивалась к подобным разговорам. Она причисляла себя к горячим сторойникам роялистов — ей так нравились кавалеры в красивых платьях, с кудрями, ниспадающими на плечи, в шляпах с перьями; не то что одетые в мрачные тона солдаты парламентского войска с остриженными под скобу волосами и вечными цитатами из Библии на устах.

Люси переполняли смутные желания. Она не была уверена, что хочет выйти замуж и вести размеренную жизнь замужней дамы. Она видела, как мать целыми днями приглядывает за слугами, разбирается в кладовой, заботится о еде, присматривает за детьми — такая жизнь ее не привлекала. Люси еще в раннем возрасте обратила внимание на то, как смотрят на нее мужчины, и это ей нравилось. Она часами просиживала перед зеркалом, заплетая в свои шелковистые волосы ленты и вспоминая взгляды поклонников, и пыталась понять, чего же она хочет. Явно чего-то большего, чем просто восхищения и пламенных взглядов, и в то же время ее не устраивало, подобно родителям, всю жизнь прожить взаперти в стенах замка, имея детей, кладовую и слуг, командуя и распоряжаясь всей этой оравой.

Что Люси была ленива, признавали все. Она не хотела посещать уроки и не могла сосредоточиться даже на рукоделии. Ее глаза всегда блуждали поверх пялец, а мысли уносились в смутную и неясную даль.

А потом совершенно неожиданно Люси поняла, чего же ей хочется от жизни.

В замке попросил убежища на ночь отряд роялистов. Для кавалеров в замке всегда находилась пища и кров. Капитан оказался молодым и красивым, Люси впервые видела такого элегантного мужчину: золотистые вьющиеся усы, золотистая борода, светлые волосы, ниспадающие на плечи, камзол с широкими рукавами и узким кушаком, широкополая шляпа, украшенная скрученным пером. Она была покорена с первого взгляда, и ее глаза выдали эту тайну.

О существовании Люси капитану стало известно сразу же по размещении в доме. Мать заявила, что она должна встретить гостя за столом, демонстрируя тем самым преданность хозяев замка делу короля, и он тут же не упустил случая коснуться девушку рукой. Карие глаза Люси блеснули шальным блеском: она уже созрела, чтобы очаровывать и соблазнять мужчин, и наблюдательный кавалер в мгновение ока осознал это. Он был так молод — ему еще не исполнилось и двадцати, военная жизнь сулила столько опасностей, и любой день мог оказаться последним, а он не был лицемерным пуританином, чтобы спать и мечтать о том, когда перейдет в мир иной; он был всего лишь воякой, решившим взять от жизни все, что можно.

Им придется остановиться на ночлег в замке Роч. Да, конечно, этот замок всегда в распоряжении друзей его величества!.. Весь вечер Люси не переставала думать о кавалере, а тот — о Люси. Даже в присутствии других ему удавалось продемонстрировать ей свое желание, а Люси, несмотря на неопытность, отвечала тем же.

Был июльский вечер, теплый и душный, и в воздухе витало предчувствие тревоги. Все понимали, что война придвинулась ближе. Если в округ пришли солдаты-роялисты, значит «круглоголовые» тоже где-то неподалеку. Эти обаятельные воины-роялисты, выходцы из дворянских семей, сами признались, что с трудом ускользнули от погони около Брекнока, и хотя разведчики давно не приносили сведений о враге, из этого вовсе не следовало, что их оставили в покое.

В любой момент у стен мог послышаться топот копыт, и солдаты-мужланы именем Оливера Кромвеля могли потребовать, чтобы им дали осмотреть замок.

Вечер был на исходе, спустились сумерки, но никто не делал приготовлений к ночлегу. В большом зале дежурили солдаты, на башнях выставлены посты.

Люси сознавала, что человек, столь взволновавший ее и все в ней перевернувший, в любую секунду может умчаться на коне и она его больше никогда не увидит. Его горящие глаза не отрывались от нее, пока она двигалась вокруг стола, убирая после ужина.

Быстро взглянув на кавалера, она прошла к двери и выскользнула в сад. Почти сразу же сзади послышались шаги. Она побежала вниз по холму в рощицу, где ребенком пряталась от своих воспитательниц. Там она решила подождать, но ждать долго не пришлось. Она стояла, напрягшись и чуть дыша. Он тихо назвал ее имя. Затем она почувствовала, как сильные руки схватили ее, подняли. Грубо поцеловав, он быстро положил ее в заросли папоротника. Оба чувствовали важность и остроту момента, оба понимали, что нельзя больше откладывать. В конце концов, сказал он себе, она сама заманила его в рощицу.

Ее первое любовное приключение прояснило, чего она так жаждала и к чему стремилась. Не к браку, нет, к любви, физической, плотской любви, к страсти, которая обрушивается внезапно и требует немедленного удовлетворения. Удовлетворенная и опустошенная, лежала она в зарослях папоротника. Страха не было, хотя ей еще не исполнилось четырнадцати лет, ведь все было просто и ясно — она рождена именно для этого. Люси всегда ругали за небрежность, лень и глупость; пусть так, зато в любви она способна достичь совершенства. Во всем другом она оставалась полной невеждой, но уж здесь ей не нужны никакие наставления. Чувственная до кончиков ногтей, она была идеальной любовницей.

Юный кавалер с удивлением глядел на девушку, лежащую среди папоротника. Ему самому пришлось напомнить, что их могут хватиться, ибо Люси жила мгновением, и сейчас, в состоянии экстаза, и думать не могла о последствиях.

— Где твоя комната? — спросил он. Она объяснила.

— Сегодня, когда все улягутся, я приду к тебе. Она кивнула. — Но ночь еще не скоро.

Обвив руки вокруг его шеи, она снова прижала его к себе.

Сумерки перетекли в ночь, но любовники даже не заметили этого и долго бы еще не замечали, если бы со стороны замка не донеслись громкие крики и стоны.

Он встал и закашлялся, потому что в рощу потянуло дымом.

— О, Боже! — закричал кавалер. — Они там. Солдаты Кромвеля в замке!

Люси взглянула на него, но слова по-прежнему смутно доходили до сознания, она словно была во сне, вся в мире своих чувств. Она перестала быть ребенком. Еще с утра она была девственна в своем неведении, а потому — беспокойна и неприкаянна. Теперь она точно знала, что ей так необходимо.

Он схватил ее за руку и потащил глубже в рощу.

— Ты что, не понимаешь? — сказал он. — Солдаты Кромвеля здесь. Они сжигают замок!

Таким было начало новой жизни Люси. Замок Роч горел всю ночь, а к утру она осталась без семьи и крова, лишившись всего, кроме своей прелести.

Ей и ее любовнику оставался один выход — исчезнуть из Пемброкшира. Они шли всю ночь, и на рассвете Люси привела любовника в дом соседа, друга ее семьи, одолжившего им лошадей. На следующий день они уже скакали в направлении Лондона, где, по словам любовника, Люси сможет найти дом, и он станет навещать ее, когда позволят служебные обязанности.

Спать им приходилось иногда под изгородью, или в домах друзей, изредка — в богатых домах, хозяева которых сочувствовали роялистам.

Люси не переставала удивлять своего любовника. Увидев ее в первый раз, он рассчитывал походя, не придавая развлечению особого значения, соблазнить хорошенькую дочку хозяев. Теперь он открыл для себя, что именно Люси задавала тон их взаимоотношениям, Люси, глаза которой пылко смотрели на каждого встречного мужчину, Люси, которая лишь улыбнулась бы и пожелала счастливого пути, предложи он ей расстаться. Напрасно он убеждал себя, что имеет дело с обыкновенной шлюхой. Люси не волновали определения, она знала, чего хотела, и постепенно уяснила, что страдать от нехватки любовников ей никогда не придется.

Люси была прекрасна в своей мимолетной страстности, потому что ее порывы были мимолетны. Она не просила золота или драгоценностей, она хотела только утолять желание. В сочетании со сладострастной красотой бескорыстие делало ее еще более неотразимой.

Они приехали в Лондон, и Лондон покорил Люси. Любовник снял для нее квартиру невдалеке от Тауэрского холма, и она гордилась тем, что была верна ему, если у него появлялась возможность навестить ее. Поскольку такая возможность, естественно, выпадала не часто, Люси никогда не оставалась одна, она не могла долго скучать без ухажера.

Лондон в то время был шумным городом, потому что пуритане еще не взяли власть в свои руки. Народ веселился, то и дело завязывались уличные ссоры, все цеплялись за любую возможность устроить пышное зрелище или взглянуть на него. После наступления темноты никто не чувствовал себя в безопасности, но днем улицы заполнялись народом. Если кому-то хотелось плясать, тут же находились скрипачи, готовые сыграть развеселую джигу, пели свои вирши, положенные на музыку, сочинители баллад, кто — высоким дискантом, кто — глубоким басом, по узким улочкам сновали туда-сюда экипажи. Лондон был каким угодно, только не скучным. Публичные дома переживали пору расцвета, и девицы, размалеванные и зазывно одетые, лениво перебрасывались словами из противоположных окошек, находящихся на расстоянии вытянутой руки, настолько тесными и узкими были улицы. Но подобная застройка отличала не только Бэнксайд или Саутворк, такая картина встречалась по всему Лондону, начиная от Тернбулл-стритт, что при Смитфилде, и кончая Рэтклифф-хайвей и Кэтрин-стрит, и уж, конечно, полным-полно таких домов было на Друри-лэйн.

Главной улицей города по праву считался Полз-уолк — центральный проезд, начинающийся от старой соборной площади. От собора Святого Павла осталось, собственно, только название, сам проезд давно служил местом для гуляний и торговли. Тут собирался самый разный люд: торговцы, проститутки, и каждый предлагал свое. Колонны использовались для разметки торговых рядов: у первой можно найти писаря, у второй — купить лошадей, у третьей — взять в долг деньги, а сразу за ростовщиками шли брачные посредники, затем — сутенеры, бравшие по желанию клиента за ночь или час; рядом с ними стояли в ожидании женщины; торговцы тканями показывали шелка, а те, кто искал покупателя, писали объявления и наклеивали их на колонны.

Но это место было не единственным, где можно слиться с миром Лондона, с его душой. Существовала еще Королевская биржа и Новая биржа, и на обеих располагались галереи, где торговцы расставляли свои ларьки, а красивые молодые женщины не только торговали всякой мелочевкой, но и назначали свидания расхаживающим по галереям денди. Молодые люди одевались в бархатные камзолы со шпагами, рукоятки которых усыпали драгоценностями; пуговицы на камзолах блестели золотом, а в широкополые шляпы вставлены блестящие перья, штаны, украшенные тонкими кружевами, стянуты в коленях, волосы красиво уложены и кольцами рассыпались по плечам. Эти франты ласкали взоры девушек и вызывали черную зависть у мастеровых. Правда, к началу лета закрылись театры, но все же Лондон, в который приехала Люси, был веселым местом.

Что ни день, она бродила по улицам; проходя через Королевскую биржу, покупала себе веер или бант, томно улыбалась мужчинам, строившим ей глазки, и, если рядом не было постоянного любовника, позволяла одному из мужчин проводить ее до квартиры.

Она нашла себе маленькую горничную — Энн Хилл, которая находила хозяйку просто замечательной и заявляла, что скорее умрет, чем уйдет от нее; вероятно, она говорила от чистого сердца, потому что, уйдя со службы, умерла бы с голода — настолько была некрасивой. Люси взяла ее с радостью и по-своему была к ней добра.

Такая жизнь пришлась по нраву воспитаннице замка Роч, но война принесла перемены. Каждый год в ландшафте Лондона происходили изменения. В городе становилось все больше солдат, и это были уже не хвастливые кавалеры, эта солдатня с радостью жгла красивые здания и делала это якобы во славу Бога. Красоте, по их мнению, не было места в добропорядочной жизни, церкви использовались вместо казарм; захватив собор Святого Павла, они держали там лошадей и ночи напролет играли в кости и устраивали пьяные дебоши. Теперь уже редко можно было встретить на улице кавалера. Песенка короля спета, говорили в народе. Всем теперь командовал Нолл Кромвель.

Любовник Люси прибыл на этот раз в большой спешке; он не выходил от нее несколько суток, опасаясь показываться на улицах города. Лондон был уже не таким веселым, люди стали подавленными и боялись высказывать свое мнение вслух, если только оно не лило воду на мельницу Кромвеля.

Люси выходила из дома только чтобы купить еду и вскоре обнаружила, что за ней следят. Уже несколько дней подряд она ловила на себе пристальный взгляд мужчины, поселившегося на галерее Королевской биржи. Неизвестно почему, но она решила, что это роялист. Его волосы были коротко острижены, одежда проста и выдержана в мрачных тонах, но что-то в его лице говорило, что это никакой не «круглоголовый».

Незнакомец понравился Люси, и даже больше, чем понравился. Она много думала о нем, и если бы в ее квартире не скрывался другой мужчина, давно пригласила бы его в гости.

Однажды он пошел за ней. Люси не испугалась, скорее была взволнована. Она сразу поняла значение его взглядов. Он хотел от нее одного, и она с удовольствием отдалась бы ему, так что ей нечего было бояться.

Он догнал ее на пустынной аллее, схватил за руку, а когда она обернулась, отпустил и поклонился так, как это мог сделать только аристократ-роялист.

— Вы хотите поговорить со мной?

— Ведь вы Люси Уотер?

— Совершенно верно.

— Вы самая красивая женщина в Лондоне. Люси улыбнулась, польщенная. Незнакомец буквально поедал ее глазами.

— Хотелось бы познакомиться с вами, — сказал он. — Поближе…

— Мое имя вы знаете, — ответила она. — Кстати, могу я узнать ваше?

— Я скажу вам. Со временем.

— А сейчас что вы от меня хотите?

— Вы живете недалеко отсюда? Она кивнула.

— И делите жилье… с другим? Ее глаза блеснули.

— С одним очень славным дружком. Он схватил ее за руку; его прикосновение взволновало ее.

— Я его знаю, — сообщил незнакомец, — он состоял у меня на службе. Отведите меня к нему, мне нужно поговорить с ним. Я прошу вас поверить мне, потому что это очень срочно.

Для Люси это был всего лишь новый способ сближения, а она обожала новизну.

— Пойдемте, — просто сказала она. Когда она провела незнакомца в квартиру, любовник-капитан, открыв дверь, не на шутку разволновался, из чего она заключила, что незнакомец говорил ей правду.

— Нам надо поговорить, — сказал пришелец, — у нас мало времени.

— Садитесь, сэр, — сказал приятель Люси. — Люси, принеси стул.

Она повиновалась и села за стол, наблюдая за ними; пухлые ручки поддерживали подбородок, мечтательные глаза устремлены на гостя.

Из него бы вышел восхитительный любовник, говорила она себе. Он будет восхитительным любовником! Ей-то было известно, что именно она — причина, приведшая его сюда.

Гость помахал рукой.

— Ваша жизнь немного будет стоить, если вас здесь схватят, приятель.

— Да, сэр, это правда.

— Я сегодня уезжаю… в Гаагу.

— Чтобы присоединиться к принцу, сэр?

— А? Да, к нему. С вашей стороны было бы благоразумно поступить так же.

— Но путешествие в Гаагу… У меня нет таких денег.

— Вы в состоянии найти две хорошие лошади?

— Пожалуй, да… Если б у меня были деньги, сэр!

— Так добудьте их. Поезжайте в Харидж. Там на побережье тихо… А я вам расскажу, как отыскать лодку, которая перевезет вас.

— Но, милорд…

— Вам ничего не надо делать, только скажете принцу, что вы посланы мной, вас примут и дадут место в армии. Вот деньги. — Он повернулся к Люси. — Встретимся в Гааге. Если вы доставите госпожу Люси Уотер в целости и сохранности, вам не придется сожалеть о поездке.

— Сделаю все, как вы говорите, сэр. Выпьете вина?

— Нет времени. Перед отъездом в Гаагу кое-что нужно сделать. Дождитесь сумерек и поезжайте. Госпожа Уотер острижет вам волосы. Не вздумайте выйти из дома с такой прической. Госпожа Уотер…

Он встал, Люси тоже. Схватив ее за руки, он посмотрел ей в глаза.

— Мы скоро встретимся. Я предвкушаю нашу следующую встречу.

Он ушел, и любовники с удивлением посмотрели друг на друга.

— Ну что же, милая моя Люси, — сказал капитан. — На сей раз ты подцепила кавалера из высшего разряда. Знаешь, кто это был? Элджернон Сидней, сын князя Лейстерширского. Собирайся, девочка, не трать времени. С наступлением ночи уходим. Мы едем ко двору. Двору принца. Оставим этот тонущий корабль, моя красавица. Пойдем! Стой! Обрежь мне волосы. Он прав, знаешь ли. За то, что ты превратишь меня в одного из этих круглоголовых уродцев, я отвезу тебя к твоему новому покровителю, Люси. О, когда все будет сделано, награда моя будет высока.

Но улыбка его была печальной, пока он стоял, склонив голову под ножницами, а рука его звенела золотыми, упрятанными в шелковый кошелек.

Лежа в постели, Люси наблюдала, как ее новый любовник одевался для выезда к маленькому двору, устроенному принцем в Гааге.

Она мало что увидела за это время. Во-первых, путешествие заняло гораздо больше времени, чем предполагал ее славный капитан, и это было ужасное путешествие. Трудности начались с поездки в Харидж: одна из лошадей захромала, и пришлось в срочном порядке искать другую, всю дорогу их донимали подозрениями — вещь обычная в неспокойной Англии, а когда они уже были готовы к отплытию, против них восстали ветер и море.

Тем временем в Гааге Элджернон Сидней с нетерпением ждал приезда девушки.

Люси обнаружила, что капитану он дал пятьдесят золотых крон, чему немало позабавилась: платить деньги за то, что можно получить даром, просто поухаживав за ней, как это делали другие. Не то чтобы Люси так уж нуждалась в ухаживаниях: она достаточно быстро решала, насколько привлекателен для нее мужчина и как далеко она может зайти в отношениях с ним. Элджернону Сиднею не стоило бояться, что его любовный приступ не увенчается успехом. И все же ей хотелось смеяться над всем происходящим. Так, от полковника Роберта Сиднея она услышала, с каким нетерпением ждал ее приезда Элджернон, как он следил за отливами и приливами, каждый день выбираясь в Шевнинген, как ждал прибытия корабля и потерял интерес ко всем женщинам двора.

Полковник Роберт смеялся вместе с ней — ведь в конце концов это приключение завершилось удачным финалом.

— О, Боже, Люси, — говорил он ей. — Он почти рыдал, так сильно волновался! Он твердил, что никакая другая женщина в мире ему не нужна, а в довершение всего ему пришлось раскошелиться и отвалить за вас пятьдесят золотых.

— Ему некого винить, кроме себя, — сказала Люси. — Я не тот сорт шлюхи, чтобы за меня один мужчина платил другому.

Но теперь, глядя на любовника, одевавшегося для выезда ко двору, она уже ни о чем не жалела.

Роберт был приличным любовником, хотя брат его, вне сомнения, мог быть еще более привлекательным. Вспоминая о прибытии корабля, о том, что ее привезли из штормового моря к горячей пище, мягкой кровати и любовнику, она ни о чем не жалела. Красивый и самоуверенный, Роберт не тратил время на сантименты; вот и сейчас он без угрызений совести наслаждался лакомым кусочком, который приготовил для себя брат.

— В конце концов, это внутрисемейное дело! — пошутил он.

Она не знала, что история о ее приезде и о пятидесяти золотых стала самой популярной сплетней этих дней. Именно такой авантюры не хватало компании изгнанников-эмигрантов, чтобы повеселиться и скрасить досуг. Из всех радостей жизни им оставалась одна — перемывать кости ближнему, и теперь все жаждали хоть одним глазком увидеть юную женщину, за которую Элджернон Сидней отвалил пятьдесят звонких монет. Тот факт, что буквально за день до приезда Люси его призвали в полк и, таким образом, лишили желанной награды за все труды и хлопоты, — эта пикантная деталь явилась одной из причин всеобщего безудержного веселья.

Роберт был в курсе эффекта, произведенного выходкой брата при дворе, а также он убедился, что его мнение о брате как о знатоке женщин не было ошибочным. Теперь он беспокоился об одном — сохранить эту женщину для себя, а для этого необходимо оградить ее от внимания молодых придворных-вертихвостов, вращавшихся вокруг принца.

Люси чувствовала себя вполне счастливой: никогда не отличавшаяся энергичностью и подвижностью, она получила то, чего хотела, — целыми днями лежала на перинах в покоях Роберта, лакомилась сластями, которыми он ее в избытке снабжал, и примеряла у зеркала бесконечные ленты и банты. Вот и сейчас Роберт отъехал ко двору, а Люси осталась нежиться в кровати. С минуты на минуту должна прийти Энн Хилл, на приезде которой в Гаагу Люси настояла, и к возвращению нового любовника она будет уже в полном туалете.

Когда-нибудь, но не сейчас, — ей необходимо восстановить силы после изнурительной поездки, — она пройдется по городу и осмотрит его. Вошла Энн, села у постели и начала болтать на своем лондонском диалекте-кокни, столь резко контрастирующим с музыкальным говором Люси.

Энн уже побывала в городе и ей не по нраву эта равнинная страна. Трудно придумать что-нибудь менее похожее на Лондон, уверяла она госпожу. Над бесконечной равниной дует непрекращающийся ветер, наносит песок, сбивает его в дюны, а люди только и делают, что строят дамбы для удержания морской воды.

По всему побережью разбросаны крохотные озера. Сам город был интереснее окружавших его ландшафтов, хотя и сильно отличался от Лондона. Энн видела дворец, где живет сестра принца Мэри; там же, как она слышала, живет и принц. Она видела арку тюремных ворот. Но по сравнению с Лондоном город очень беден и в нем все время дует ветер. Зато на улицах то и дело попадаются галантные кавалеры, и при виде их красивой одежды и изысканных манер можно подумать, что находишься в Лондоне; эти джентльмены даже более утонченные, чем те, что последнее время заполонили Лондон, и, честное слово, некоторые из них без всякого преувеличения прекрасны!

Люси слушала этот рассказ с блеском в глазах. — Оденусь-ка я, да пойду прогуляюсь, — сказала она.

Но только она поднялась с постели, как до них с Энн долетело пение с улицы: голос был глубокий, мужественный и очень музыкальный. Люси, чуть наклонив голову, прислушалась — ведь певец расположился прямо под ее окном.

Я девушку любил, второй

Такой не встречу я;

С Царицей Савскою ее

Сравнил бы я, друзья.

И я поверил как глупец

Ее любви словам,

Она же бросила меня.

Тирьям, тирьям, пам-пам.

Люси не удержалась и подошла к окну. Открыв створки, она выглянула наружу. На мостовой стоял высокий молодой человек примерно ее возраста, с большими карими глазами, самыми приветливыми и веселыми, которые она когда-либо видела, кудрявый и длинноволосый. При виде ее он прекратил пение, снял шляпу и низко поклонился.

— День добрый, госпожа, — сказал он.

— День добрый, — ответила Люси, кутаясь в покрывало, единственную одежду, которую она впопыхах набросила на себя, предварительно удостоверясь, что оно не слишком прикрывает ее великолепные округлые плечи.

— Надеюсь, вам понравилась моя песня, госпожа?

— Исполнено было славно, сэр.

— По крайней мере, она произвела желанное действие и привела вас к окну.

— Так вот почему вы пели!

— А для чего же еще?

— Так вы меня знаете?

— В этом городе все наслышаны о красоте госпожи Люси Уотер.

— Вы мне льстите, сэр.

— Нет, льстить — это значит хвалить не от чистого сердца. Но сколько вас ни хвали, хвала все равно не будет чрезмерной, а значит, льстить вам невозможно.

— Вы, должно быть, англичанин? Он поклонился.

— Я рад, что вы считаете меня таковым. Эти голландцы такие зануды. В обжорстве, любви к женщинам и сплетням они нам не пара.

— Представления не имею, сэр, насколько вы талантливы за столом, за сплетней или в…

— Кто знает, может быть, я смогу за один день продемонстрировать свои способности во всех трех упомянутых областях.

— Вы очень дерзки!

— Этим мы и отличаемся от голландцев. Может быть, на море нам за ними и не угнаться, но надо быть англичанином, чтобы дерзить в подобных делах.

Люси невольно вскрикнула — незнакомец перемахнул через парапет, а секундой позже его длинные, тонкие пальцы — белые, холеные, унизанные перстнями — вцепились в подоконник.

— Вы упадете, негодник вы этакий! — Она протянула руку, и он, смеясь, влез с ее помощью в окно, что само по себе было делом нелегким, поскольку окна здесь были крохотные — футов в шесть высотой.

Пока Люси тянула вверх незваного гостя, покрывало соскользнуло с плеч, чем оба остались весьма довольны: он — потому что смог убедиться в ее красоте, она — потому что смогла продемонстрировать ее.

— Вы могли разбиться, — с упреком сказала она.

— Падения из окна маловато, чтобы убить такого крепкого мужчину, как я.

— И все из-за глупой проказы.

— Награда стоит этого маленького неудобства. Я убедился, что языки не врали, и госпожа Люси Уотер — без преувеличения красивейшая женщина в Гааге.

— Я должна отослать вас обратно. Не следовало приходить сюда таким образом. Я даже боюсь подумать, что скажет полковник Сидней, увидев вас здесь.

— И все же я рискну навлечь на себя неудовольствие полковника.

— Вы слишком смелы, молодой человек.

— Полагаю, смелость — это достоинство. Без такого рода качеств мне никак не обойтись.

— Должна вас предупредить, что полковник Сидней — очень высокопоставленное лицо.

— Я с ним знаком и целиком разделяю ваше мнение о нем.

— Так вы не боитесь?..

Он положил руки ей на плечи и, на мгновение прижав к себе, поцеловал губы, шею и груди.

— Это уже чересчур, — пробормотала Люси.

— Чересчур мало, согласен с вами.

— Это просто непереносимо!

— Чему бывать, того не миновать.

— Сэр… как посмели вы врываться в мою комнату подобным образом?

— Как я посмел? А что мне оставалось делать, если вы — прекрасны, а я — мужчина, если вы услышали мое пение и протянули мне руку помощи, если уже увиденное мною заставляет меня желать увидеть все, если я уже поцеловал ваши губы и вкус их будет неотступно преследовать меня?

— У меня есть любовник.

— Я предлагаю вам кое-что получше, чем он.

— Да вы наглец!

— Скорее сладострастник — в этом грехе признаюсь.

Люси старалась устоять перед этим натиском, но что она могла поделать? Полковник Сидней ее вполне устраивал, но этот молодой человек выделялся из всех, виденных когда-либо раньше; высокий, стройный, сильный, он мог взять ее силой, и она, пожалуй, была не против, чтобы он сделал это, но он этого не делал, хотя и держался так самоуверенно. Он не собирался брать ее силой, поняла она, потому что знал, что она сама долго не продержится. Глаза его источали негу и страсть, и с такой нежностью ей еще не приходилось сталкиваться. В его манерах проступала какая-то ясность и легкость, которые были сродни ее лени, по чувственности он, казалось, ей не уступал. Ровесник Люси, не отмеченный печатью красоты, он обладал не просто отменной внешностью, а чем-то большим; короче говоря, он был самым очаровательным мужчиной, которого ей доводилось встречать.

Люси вновь подала голос:

— Вам следует отдавать себе отчет, что полковник Сидней сочтет за величайшее оскорбление ваше вторжение сюда.

— Следует ли нам умолчать о том, что я забрался сюда с вашей помощью?

— Я вовсе не собиралась вам помогать. Я просто хотела спасти вашу жизнь. Я боялась, что вы упадете.

— Благодарю, вы спасли мне жизнь, Люси. Как я могу вас отблагодарить?

— Тем, что без шума и скандала уйдете, пока полковник не вернулся и не обнаружил вас здесь.

— И это награда за мои муки, за тот смертельный риск, на который я пошел, чтобы оказаться возле вас?