.. Но они все равно обрадуются, что ты вернулась, обласкают тебя еще пуще, чем прежде. Благодаря, заметь, "Доброй миссис Браун". Ты ведь не захочешь ей напакостить после этого? Помни, сколько доброго она для тебя сделала. Представь, если б ты попалась этим пройдохам-сводникам, тебя бы уже наверняка продали какому-нибудь старику на забаву. Смотри, и к следующему разу будь готова. Но я надеюсь, следующего раза не будет, урок "Доброй миссис Браун" пойдет на пользу. Наконец, мы вышли из лабиринта улочек.
      - Вот мы и прибыли, - сказала она. - Ты хочешь как можно скорее попасть домой, так ведь? Вон за тем углом будет как раз то место, где толпа собиралась утопить шарлатана. А откуда ты сюда пришла, ты и сама должна знать. Марш домой.., быстро!
      Она слегка подтолкнула меня, а когда я обернулась, ее рядом уже не было. Волна облегчения вновь окатила меня, и я бросилась бежать.
      Да, она была права. Это та самая улица, с которой все началось. Если свернуть за угол, а потом пойти прямо, то я окажусь у дома Эверсли.
      Я повернула за угол и с разбегу столкнулась с, "женщиной, которая прогуливалась вместе с молодым человеком. Она вскрикнула от отвращения и, видимо, выставила руку, чтобы меня оттолкнуть. Я растянулась на земле.
      - Господи! - воскликнул молодой человек. - Да у Нее под плащом ничего нет!
      - Охотилась, верно, за моим кошельком? - предположила женщина.
      - Нет, что вы! - заплакала я. - Меня ограбили.., взяли всю одежду!
      Мой голос, очевидно, поразил их, и теперь, выбравшись из ужасной комнаты миссис Браун, я поняла, почему: он был под стать моему внешнему виду.
      Молодой человек помог мне подняться. Должно быть, мы странно смотрелись со стороны, поскольку он был одет, что называется, "с иголочки". Я почувствовала даже слабый запах духов, который источало его платье.
      Леди тоже была прекрасно одета и распространяла вокруг аромат духов. Да, слишком разителен был контраст.
      - Что случилось с тобой? - поинтересовалась леди.
      - Я пошла купить фиалок матушке, - захлебываясь, начала я. - В толпе ко мне пристала одна женщина, а потом подошла другая. Та, другая, сказала, что поможет мне купить цветы, а вместо этого отвела в ужасную комнату и заставила снять всю одежду, - Они торгуют этой одеждой, - сказал молодой человек. - Знаю я таких типов, обычно именно дети становятся их жертвами. Ты не ушиблась?
      - Нет... Я просто хотела как можно скорее попасть домой.
      - А где твой дом?
      - Дом Эверсли знаете?
      - Дом Эверсли. Так значит, вы одна из Эверсли? - проговорила женщина.
      - Давайте мы вас проводим, - предложил молодой человек. - Там, я полагаю, уже места себе не находят.
      Они пошли рядом со мной. Интересно, что думали прохожие, увидев элегантную пару в компании с босоногой оборванкой? Впрочем, особого внимания на нас не обращали, в Лондоне чего только не увидишь.
      Я едва не разрыдалась от счастья, когда мы вошли, наконец, в дом. Джоб, один из слуг, воскликнул:
      - Да вот же она! Вот госпожа Дамарис! Я поняла, что мое исчезновение уже обнаружилось. В прихожую выбежала матушка. Увидев меня в этом ужасном наряде, она несколько секунд не могла поверить, что перед ней ее дочь, но потом все-таки узнала и крепко обняла.
      - Дитя мое, что с тобой приключилось? - спросила она. - Мы уже не знали, что и подумать!
      Я не могла вымолвить ни слова и лишь крепче прижалась к ней - как хорошо было вновь оказаться рядом. Вместо меня заговорила леди, которая меня привела.
      - С ней сыграли одну из злых шуток, которые здесь не так уж редки, объяснила она. - Украли одежду!
      - Украли одежду! - эхом повторила матушка. Потом она перевела взгляд на тех, кто привел меня домой. От меня не ускользнуло, что, как только мать увидела молодого человека, она сразу изменилась в лице. На нем проступило, казалось, все сразу: и удивление, и неверие, и страх, и даже доля ужаса, Меж тем леди продолжала рассказ:
      - Когда мы встретили ее, она бежала... Она буквально налетела на нас. А когда мы узнали, кто она такая, мы сочли своим долгом проводить ее до дому.
      - Благодарю вас, - чуть заикаясь, выговорила матушка, затем снова повернулась ко мне и еще крепче прижала к себе. Появился отец.
      - Наконец-то она дома! - воскликнул он. - Слава Богу! Но.., ради всего святого, что же произошло?
      Матушка ничего не сказала, и объяснять все пришлось моим провожатым.
      - Что ж, это пойдет тебе на пользу, - заметил отец. - Ступай, дорогая моя. Дайте же ребенку избавиться от этого наряда. Ей надо как можно быстрее принять ванну.
      Я подбежала к нему и обняла изо всех сил. Я никогда не любила его так, как в этот момент.
      Матушку трясло, казалось, она пребывала в каком-то шоке, и отец взял инициативу в свои руки.
      - Вы, должно быть, устали? - сказал он женщине и молодому человеку. Может, отобедаете с нами, отдохнете?
      - В этом нет необходимости, - ответила женщина. - Вы и так столько пережили, лишние хлопоты ни к чему.
      - Все равно проходите, прошу вас, - пригласил отец. - Останьтесь хотя бы ненадолго. Мы хотим выразить вам нашу благодарность.
      - Лондонские улицы никогда не были безопасным местом, но сейчас это переходит всяческие границы, - произнес молодой человек.
      - Присцилла, - попросил отец, - отведи Дамарис наверх и присмотри за ней, а я останусь с гостями.
      Вместе с матушкой я отправилась наверх. Плащ был снят и отдан одному из слуг, чтобы тот его сжег. Рассказывая подробно, что со мной произошло, я вымылась с ног до головы и переоделась.
      - О, бедняжка! - воскликнула матушка. - И угораздило же тебя выйти!
      - Я все понимаю, но я ведь не хотела далеко уходить, только до конца улицы, чтобы купить фиалок.
      - Когда я думаю, к чему это могло привести?.. Эта злая женщина!
      - Она не такая уж злая, матушка. Она называет себя "Добрая миссис Браун". Она не сделала мне ничего плохого, просто хотела получить мою одежду и деньги.
      - Это чудовищно! - вздохнула матушка.
      - Она бедная, а это, как она сказала, ее способ зарабатывать себе на хлеб.
      - Дорогая моя, какой ты еще ребенок! Вероятно, тебе сейчас надо отдохнуть.
      - Я не хочу отдыхать. Я думаю, мне следует спуститься и поблагодарить тех людей, которые привели меня домой.
      Матушка странно напряглась.
      - Кто эти люди? - спросила она.
      - Не знаю, я столкнулась с ними, когда бежала домой. Узнав, что со мной произошло и кто я, они во что бы то ни стало захотели меня проводить.
      - Ну, хорошо, - сказала матушка. - Пойдем вниз, в гостиную.
      Отец сидел с гостями и угощал их вином. Разговор шел о тех неприятностях, которые происходят в Лондоне во времена, подобные нынешнему. К ним присоединились дед с бабушкой. Им еще Не сообщали о моем исчезновении, и теперь они с ужасом слушали, что мне довелось пережить.
      Когда я вошла, дед поднялся и горячо обнял меня, но по его взгляду я поняла, что его мнение о моих умственных способностях осталось прежним, если не ухудшилось.
      - Вот ведь странное совпадение! - заявил отец. - Эта леди - та самая миссис Элизабет Пилкингтон, которая однажды хотела приобрести Эндерби-холл, а это - ее сын Мэтью.
      - Да, и я была ужасно разочарована, когда услышала, что дом не продается.
      - Это каприз моей внучки, - пояснил дед и губы его тронула усмешка. Дом принадлежит ей, а если власть над собственностью дана женщине, значит, "пиши пропало". Я всегда это говорил.
      - Вечно ты придираешься к женщинам! - заметила бабушка.
      - Однако это не помешало тебе угодить в мои сети! - парировал дед.
      - Я вышла за тебя только для того, чтобы поставить на место.
      - Ну вот, - резюмировал дед, - а мои взгляды так и не переменились до сих пор... Это сколько уже лет?
      Это была их всегдашняя перепалка, каждый спешил продемонстрировать свой нрав, а на деле они в браке были так же счастливы, как и мои родители.
      - Кстати о домах, - вспомнила бабушка. - Хоть Эндерби-холл пустует до сих пор, поблизости от него освобождается еще один дом: наши соседи уезжают.
      - Да, - подтвердил дед. - Дом называется Грассленд Мэйнор.
      - А вы по-прежнему подыскиваете дом в провинции? - поинтересовалась матушка.
      - Моя мать проявляет очень большой интерес к тем местам, - заявил Мэтью Пилкингтон.
      Слабый румянец проступил на щеках Элизабет Пилкингтон. Она обронила:
      - Да, было бы любопытно взглянуть на этот Грассленд Мэйнор.
      - А мы, со своей стороны, в любое время будем рады видеть вас в Эверсли, - вставила бабушка.
      - Там очень холодно, насколько я знаю, - заметил Мэтью.
      - Если вы имеете в виду восточные ветры, то они у нас действительно частые гости, - сказал дед.
      - И, тем не менее, это очень интересное место, - молвила Элизабет.
      - Земля римлян, - добавил Мэтью.
      - Да, кое-что от них уцелело, - сказал дед. - Мы ведь живем недалеко от Довера, а там находится знаменитый маяк, старейший в Англии.
      - Ты обязательно должна посмотреть Грассленд Мэйнор, - решил Мэтью Пилкингтон.
      - О, я так и сделаю! - ответила его мать. Вскоре после этого они раскланялись и удалились, сказав, что их дом неподалеку, и выразив надежду, что они повидают нас еще до того, как мы тронемся в обратный путь.
      - К несчастью, мы возвращаемся уже послезавтра, - заявила матушка.
      Я быстро посмотрела на нее, поскольку никаких распоряжений об этом еще не было сделано. Бабушка хотела что-то сказать, но дед бросил в ее сторону предупреждающий взгляд. Я почувствовала, что тут кроется какая-то тайна.
      - Ну, я в любом случае приеду посмотреть Грассленд Мэйнор, - сказала Элизабет Пилкингтон.
      Когда они ушли, меня буквально засыпали вопросами. Что надоумило меня выйти одной из дому? Ведь предупреждали, и не раз. Чтоб этого больше не повторилось!
      - Не беспокойтесь, - уверила я их. - Не повторится.
      - Подумать только, как легко ты отделалась, - причитала матушка. - А ведь что могло случиться. Все равно, такой плащ был, такое платье...
      - О, прости меня! Я поступила так глупо... Матушка обняла меня.
      - Дитя мое, - сказала она, - пусть это послужит тебе хорошим уроком. Благодари Господа, что вернулась домой целой и невредимой.
      - Хорошо, Пилкингтоны привели ее домой, - вставила бабушка.
      - Я и так уже была почти дома.
      - Тем не менее, - наставительно произнесла бабушка. - Ну разве это ни странно, что они хотят купить Грассленд Мэйнор, и разве не забавно будет, если они купят его?
      - Есть в них что-то, что мне не понравилось, - сказала матушка, и вновь необычное выражение появилось у нее на лице, точно вуаль легла на его черты, дабы скрыть истинные чувства, обуревавшие ее.
      - Весьма милые люди! - заключила бабушка.
      - И к тому же с основательными намерениями приобрести это место, прибавил дед.
      - Карлотта показывала им Эндерби-холл, - сказала матушка, - а затем вдруг решила не продавать его. Должно быть, они ей чем-то не понравились?
      - Полно, это всего очередная прихоть Карлотты, - возразила бабушка, и Элизабет Пилкингтон тут ни при чем.
      - Да, будет интересно, если ты нашла покупателей для Грассленда, Дамарис.
      Я тоже подумала, что это было бы интересно. Я даже надеялась, что так оно и случится. А еще я подумала, что довольно приятно будет иметь соседями Пилкингтонов.
      ***
      На следующий день явился Мэтью Пилкингтон. Когда он вошел, я была в прихожей и поздоровалась с ним первой. В руке у него был большой букет фиалок.
      Он улыбнулся мне. Он был даже очень симпатичный, в общем-то, самый симпатичный мужчина из всех, кого я когда-либо видела. Вероятно, это впечатление сложилось у меня из-за его одежды. На нем были темно-красный бархатный камзол и великолепный жилет. Из кармашка выглядывал накрахмаленный белейший носовой платок. К кисти руки крепилась на ленточке трость. Мэтью носил туфли на высоком каблуке, которые делали его значительно выше и без которых он выглядел бы гораздо грузнее, носки его туфель чуть приподнимались кверху, а это, как я поняла сразу же по приезде в Лондон, было последним "криком" моды. В руке у него была шляпа темно-синего, почти что фиолетового оттенка. По сути, его одежда прекрасно гармонировала с цветами, так что у меня не осталось сомнений, что он выбрал их специально для этой цели. Но как бы то ни было, у фиалок было и другое, особое предназначение.
      Я почувствовала, что краснею от удовольствия. Он низко поклонился, взял мою руку и поцеловал ее.
      - Вижу, вы уже оправились после того приключения, а я зашел узнать о вашем самочувствии и принес цветы вашей матушке, чтоб она не осталась без подарка, за который вы мужественно заплатили такую цену.
      - О, это так великодушно с вашей стороны, - сказала я, взяла букет и уткнулась в него, наслаждаясь ароматом.
      - От лучшей лондонской цветочницы, - пояснил Мэтью. - Сегодня утром купил их в Ковент-Гардене, в "Пиацце".
      - Матушке будет так приятно... Входите же. - Я пригласила его в маленькую зимнюю гостиную, которая сообщалась с прихожей.
      Он оставил шляпу на столике в прихожей и последовал за мной.
      - Значит, - начал он, - завтра вы возвращаетесь в провинцию? Очень жаль, моя мама так хотела бы пригласить вас в гости. Она жаждет услышать еще Что-нибудь про тот дом, который, как вы говорили, продается, - Это очень милый дом, - заметила я.
      - Раз так, то почему же хозяева от него отказались? Никак не возьму в толк...
      - Жена умерла при родах, а муж не может это забыть. Сам он родом с Севера, туда и уехал. Они были нашими большими друзьями и предложили показать их дом тем, кому он приглянется и кто захочет его купить. Ключи у моей бабушки.
      - А тот, второй дом?
      - Эндерби? Ну, он тоже хорош, но пользуется дурной репутацией, будто заколдованный.
      - На маму он произвел большое впечатление.
      - Да, но Карлотта, моя сестра, его владелица, решила его не продавать. А ей он перешел от предыдущего владельца, родственника.
      - Следовательно, Эндерби сейчас пустует?
      - Это-то и странно. Причуда Карлотты, как утверждает дед.
      - А где ваша сестра?
      - Она вышла замуж и живет в Суссексе. У нее теперь очаровательный ребенок. Скажите, а вы живете в Лондоне?
      - У меня есть небольшое поместье в провинции, в Дорсете. Иногда я бываю там, иногда здесь, в Лондоне, с матерью. А сейчас я, разумеется, здесь, потому что война, и я, возможно, пойду служить.
      Я нахмурилась. Моя матушка ненавидела войны лютой ненавистью и, видимо, заразила ею и меня.
      - Это же глупо - вмешиваться в проблемы других стран, - сказала я. Какое нам дело до того, что происходит в Европе?
      По сути, я слово в слово повторила то, что слышала от матушки.
      - Не все так просто, - ответил он. - Людовик XIV, французский король, имел договор с нашим последним королем и нарушил его. Его внук, Филипп Анжуйский, стал королем Испании. Как видите, Франция начинает доминировать в Европе. Гарнизоны уже введены в испанские Нидерланды. А хуже всего, что этот Филипп известен еще как сын Якова II - Яков III. Война объявлена, и у нас есть сильные союзники в Голландии и Австрийской империи. На войну идти просто необходимо.
      - Значит, вас могут забрать в армию... Мой отец тоже одно время был военным, но потом оставил службу - матушка была против. Он купил Довер-хаус в Эверсли, земли вокруг и стал заниматься с арендаторами - вместе с дедом, который совсем уже старенький сейчас. Да вы видели его... Мой дядюшка Карл служит в армии, и дядюшка Эдвин тоже. Отец теперь полноправный хозяин Эверсли.
      - Я знаю, что у вас в семье сильны военные традиции.
      Мы продолжали увлеченно беседовать, ничего не замечая, когда в комнату вошла матушка. Она отшатнулась в изумлении.
      - Ой! - спохватившись, воскликнула я. - А у нас гость! Между прочим, он принес тебе фиалки.
      - Как это мило - заметила матушка. - Благодарю вас.
      Она приняла цветы и поднесла их к самому лицу.
      - Мать попросила меня уговорить вас задержаться в Лондоне хотя бы на пару дней, мы бы позаботились, чтобы вы не скучали, - сообщил Мэтью Пилкингтон.
      - Это, конечно, чрезвычайно любезно, - ответила матушка, - но мы уже сделали необходимые распоряжения насчет отъезда.
      Она послала за вином, и Мэтью посидел у нас еще примерно час. Я видела, как не хотелось ему уходить, но в то же время чувствовала, что матушка не желает, чтобы он оставался. Надеюсь, он этого не заметил, а только я, потому что слишком хорошо знаю матушку.
      Уходя, Мэтью сказал:
      - Я верю, что мы вскоре увидимся.
      - Я тоже, - тепло ответила я.
      В этот же день матушка рассказала бабушке и деду о визите Мэтью.
      - Вот уже и у Дамарис кавалер объявился, - сделала вывод бабушка.
      - Чепуха, - отмахнулась матушка, - у нее еще "нос не дорос". Фиалки, во всяком случае, он мне преподнес.
      - Предлог, ясное дело, - заметила бабушка. Услыхав, что о Мэтью говорят как о моем кавалере, я призадумалась. Мне он, похоже, пришелся по душе. Спасибо тому редкому случаю, сообразила я потом, что рядом не оказалось Карлотты, чтобы завладеть его вниманием.
      В общем, мне весьма понравилось, что Мэтью числится у меня в кавалерах.
      ***
      На следующий день мы прощались с Лондоном. Мы выехали из города через Темпльскую заставу, прокатившись напоследок по Чип-сайд, где проходу не давали лавочники, и Баклерсбери, где было трудно дышать от наполнявшего воздух смрада, исходившего от продуктовых лавочек и забегаловок. Увидев вздымающиеся над рекой серые стены Тауэра, я подумала о том, что приключилось со мной, когда я осмелилась выйти на эти притягательные, но страшные улицы, и о том, какое же все-таки счастье, что на пути мне не повстречалось никого более плохого, нежели "Добрая миссис Браун".
      Я начала уже было подумывать, чем же отблагодарить ее за доброжелательность, которую она проявила по отношению ко мне. Более того, я вспомнила, что ведь это именно благодаря ей вошли в мою жизнь Пилкингтоны, а с тех пор, как Мэтью пришел к нам с фиалками, я стала слишком много думать о нем.
      Матушка покатывалась со смеху, вспоминая о его, как она выразилась, щегольском появлении. Дед заметил, что нынче мода такая и что так поступают все современные молодые люди. Он полагал, что мода стала раскрепощеннее, нежели в его дни. "Мы чувствовали себя связанными по рукам и ногам. Да, именно связанными! Точно веревками замотаны!"
      Бабушке очень понравилось, что Мэтью приходил еще раз. Она пребывала в убеждении, что он приходил единственно из-за меня. Она-то видела, что я всегда оставалась в тени Карлотты, но теперь поверила - и я это почувствовала, - что я и сама по себе чего-то стою.
      Когда я начинала об этом думать, я неизменно радовалась, что Карлотты с нами не было. А потом у меня появились сомнения, увижу ли я Мэтью снова?
      Итак, мы распрощались с Лондоном и отправились в провинцию. Одну ночь нам пришлось провести на постоялом дворе "Близ семи дубов", и уже на следующий день мы были дома.
      Я убедилась, что за моими собаками и лошадью хорошо ухаживали, и совсем уже было собралась вновь окунуться в повседневную рутину, как вдруг поняла, что мне что-то мешает: я пережила приключение, которое на время выбило меня из колеи. Да, так оно и было. Не раз и не два мне снились кошмары, в которых я вновь оказывалась в ужасной комнатушке с тремя девчонками, которые ползли ко мне, направляемые "Доброй миссис Браун". Я просыпалась с криком, судорожно прижав к себе простыню. Однажды матушка услышала мой крик. Она присела на краешек кровати.
      - Как мне хочется, чтобы мы никогда больше не ездили в этот проклятый Лондон, - сказала она.
      Но вскоре мое уныние сменилось радостным возбуждением: Элизабет Пилкингтон приехала посмотреть на Грассленд Мэйнор. Едва увидев его, она тут же провозгласила, что он ей понравился, и к концу лета она уже окончательно переехала туда.
      Мэтью ушел служить в армию, так что я его не видела, но с его матерью мы подружились и частенько наведывались друг к другу в гости Я помогала ей переезжать и покупать кое-какую обстановку для дома, поскольку она решила оставить за собой и дом в Лондоне.
      - Я так привыкла к городской жизни, - сказала она мне, - что сил нет отказаться от нее полностью.
      Она оказалась очень веселой и впечатлительной и много говорила о театре, о тех ролях, которые ей довелось играть. Она напоминала мне Харриет, тем более что они одно время знали друг друга, когда вместе играли в "Жене-провинциалке" Уильяма Уичерли. Деду она понравилась, и поэтому ее часто приглашали в Эверсли. Матушка тоже подружилась с нею, хотя Мэтью она, однако, недолюбливала, но он сейчас был в армии, а потому она, казалось, забыла о нем.
      На Рождество мы опять поехали в Эйот Аббас. Кларисса стала уже большой: ей исполнилось десять месяцев, и она проявляла интерес буквально ко всему Она была светленькая и голубоглазая, и я полюбила ее безумно.
      Матушка заметила: "Дамарис вырастет хорошей матерью". А я подумала о том, что больше всего на свете хотела бы иметь своего собственного ребенка.
      Карлотта была ослепительна, как всегда. Бенджи обожал ее и был безумно счастлив, что он ее муж А вот, что было на душе у Карлотты, так сразу и не определишь: она вечно была непредсказуема. Чувствовалось в ней, однако, некое смутное беспокойство, причину которого я никак не могла понять. У нее росла прекрасная дочка; у нее был муж, готовый выполнить любое ее желание; она сама хорошела с каждым днем, имела превосходный дом; Харриет и Грегори души в ней не чаяли, для них она всю жизнь была как дочь. Так что же омрачает ее счастье?
      Однажды я не смогла удержаться, чтобы не спросить ее об этом. Разговор состоялся на четвертый день после Рождества; я гуляла с охотничьей собакой Грегори и обнаружила Карлотту на утесе, глядящей на остров Эйот.
      Я присела рядышком.
      - Ты такая счастливая, Карлотта, - начала я, - у тебя есть почти все...
      Она взглянула на меня в изумлении:
      - Что я слышу от нашей маленькой Дамарис? Ты была таким славным созданием: довольная судьбой, помогающая всем - главным образом, животным, правда; доброта и довольство так и сияли у тебя на лице.
      - Вечно ты надо мной шутишь, Карлотта.
      - Возможно, это из-за того, что я никогда не была похожа на тебя.
      - Ты.., ты похожа! Ты просто не хочешь быть похожей.
      - Не хочу, - призналась она. - Вот тут ты права, но какое приключение ты пережила в городе, бедняжка! Отняли одежду и выгнали на улицу голой. Бедная моя Дамарис!
      - Да, это было ужасно, но я налетела на Пилкингтонов, и поэтому Элизабет Пилкингтон живет теперь в Мэйноре. Как странно, Карлотта, - одно событие повлекло за собой другое, которое при ином раскладе ни за что не случилось бы, да?
      Она кивнула и сразу стала серьезной. Я видела, что она раздумывает над этим.
      - Если бы я не вышла купить фиалок...
      - Я поняла, - оборвала она. - Не надо мне повторять.
      - Меня это просто поразило, вот и все. А кстати, почему ты вдруг решила не продавать Эндерби миссис Пилкингтон? - поинтересовалась я.
      - У меня были на это свои причины. У нее ведь есть сын, да?
      - Да... Мэтью.
      - Он тебе понравился, правда?
      - Откуда.., откуда ты узнала?
      Она рассмеялась и дружески толкнула меня в бок:
      - Это твоя беда, Дамарис. Я всегда знаю, что ты собираешься делать: ты предсказуема. Из-за этого ты...
      - Знаю, - пробурчала я. - Из-за этого я кажусь тупицей?
      - Ладно, пусть это останется нашей маленькой тайной. Значит, этот Мэтью очень галантен?
      - Он принес матушке фиалки. Она прыснула.
      - Почему ты смеешься? - спросила я.
      - Не бери это в голову, - ответила Карлотта. Затем посмотрела на море. - Ведь никогда не знаешь, что может случиться? Вон там, например, за морем, где Франция?
      - Конечно, нет, - сказала я, сбитая с толку ее смехом. - А что в этом странного? Так со всеми бывает, не со мной одной.
      - Вообрази, что ты перенеслась туда. Кругом царит неразбериха, все возбуждены до крайности; старый король умирает, а на его место приходит новый.
      - У нас не король, у нас теперь королева.
      - Они там так не думают...
      Она обхватила колени, улыбаясь чему-то своему. Тут только я заметила, что у нее сегодня странное настроение, но Карлотта часто пребывает в нем.
      Много дней спустя, катаясь верхом, я проезжала мимо этого утеса и вновь увидела на нем Карлотту, смотрящую в сторону Франции.
      НОЧЬ В "ЗАПРЕТНОМ ЛЕСУ"
      Прошел год. Мне исполнилось четырнадцать, и пошел пятнадцатый год моей жизни. Война все еще продолжалась. Мои дядюшка Эдвин и Карл были за границей. Они служили Мальборо, который теперь стал герцогом. Мы думали об их участии в войне, но не думали о самой войне, поскольку она не влияла на нашу жизнь.
      Стоял май, чудесное время года. Закончив занятия с моей гувернанткой, госпожой Леверет, я отправлялась верхом на своем коне Томтите. Иногда я направлялась к морю и ехала вдоль самой кромки воды. Мне это нравилось. Глубоко вдыхая свежий воздух, который, как утверждали, был у нас чище, чем в любом другом месте, я ощущала прилив бодрости. В воздухе остро чувствовался любимый мной запах моря.
      Иногда я уезжала довольно далеко. Мне нравилось оставлять Томтита у ручья, а самой тихонько полежать в траве, наблюдая за резвящимися кроликами, а иногда за полевками и их детенышами. Я могла часто наблюдать за жабами, лягушками и водяными жуками. Я любила звуки дикой природы и мелодичное пение птиц.
      Однажды Томтит сломал подкову, и я повела его в кузницу. Пока его подковывали, я решила прогуляться и оказалась поблизости от Эндерби-холла.
      Это место влекло меня так же, как и многих других людей. Я редко заходила туда. Моя мать всегда жаловалась, что Эндерби-холл не используется, что глупо поддерживать чистоту в доме, где никто не бывает, и нужно убедить Карлотту сбыть его с рук.
      Рядом с домом находились земли, которые мой отец приобрел тогда же, когда купил Довер-хаус. Он никогда их не использовал, хотя все время собирался придумать, как это сделать. Он огородил эти земли и дал понять, что не собирается сделать из них обычную пашню. Я считала, что у него есть какой-то особый план насчет этих земель.
      Я прислонилась к забору и посмотрела на дом. Он казался темным и таинственным, но, возможно, тому виной была его репутация. Неожиданно я услышала звук. Прислушиваясь, я вгляделась в дом. Но нет, оттуда никто не выходил. Я вновь прислушалась: звук шел из дома - жалобный вопль попавшего в беду животного. Мне показалось, что это собачий вой.
      Я решила пойти и посмотреть. Отец огородил землю такой высокой изгородью, что на нее трудно было взобраться. Тут же были и запертые на массивный замок ворота, через которые можно было перелезть. Так я и сделала.
      Некоторое время я стояла, пытаясь понять, откуда слышен звук. Место было сильно заросшим. Я называла его "запретным лесом", потому что отец не раз подчеркивал, что ходить туда не следует. Я вновь подумала о том, почему он так старался помешать людям посещать его, и в то же время сам никак не использовал этот участок.
      Наконец звук повторился. Определенно, это было какое-то животное. Я пошла на звук и увидела животное. Да, я была права. Это была собака, прекрасная сука мастифа, желто-коричневая, с более темными ушами и мордой. Я тотчас же поняла, что случилось: задняя нога собаки попала в капкан. Она жалобно смотрела на меня, и я поняла, что ей очень больно.
      Я всегда умела обращаться с животными. Думаю, это происходило от того, что я всегда с ними разговаривала, питая к ним особую любовь, а они это сразу чувствовали.
      Я опустилась на колени. Мне было ясно, что произошло: кто-то поставил капкан на зайца или кролика, а эта красивая собака попала в него.
      Я понимала, что очень рискую. Она могла меня укусить, потому что боль была очень сильной, но прежде, чем приняться за работу, я погладила собаку. Поскольку я никогда не боялась животных, то и они отвечали мне тем же.
      Через несколько минут я поняла, как разомкнуть капкан, и собака была освобождена. Я погладила ее по голове.
      - Бедная, - пробормотала я, - это больно, я знаю. Ей действительно было очень больно, она не могла ступить на лапу, не испытывая при этом острой боли.
      Я все еще бормотала ласковые слова, чувствуя, что она мне доверяет. Я кое-что понимала в лечении лап: прежде я довольно успешно вправляла их другим животным. Я дала себе обещание вылечить и эту собаку.
      Не считая больной лапы, в целом собака выглядела прекрасно, чувствовалось, что о ней хорошо заботятся. Позже придется поискать ее владельца, а пока я вылечу больную лапу.
      Я привезла ее в Довер-хаус и отнесла к себе в комнату. Госпожа Леверет, проходившая мимо по лестнице, воскликнула:
      - О, Дамарис, не нужно больше приносить больных животных!
      - Это прелестное существо повредило себе лапу.
      Она попала в капкан. Нельзя разрешать людям использовать капканы, они очень опасны.
      - Ну, я не сомневаюсь, что ты ее вылечишь.
      - Мне кажется, что лапа не сломана, а поначалу я этого боялась.
      Госпожа Леверет вздохнула. Как и все остальные, она считала, что мне уже следует перерасти это увлечение животными.
      Я послала принести горячей воды и вымыла лапу. Найдя очень большую корзину, использовавшуюся для одной из собак, когда у той были щенки, я положила в нее мастифа. У меня была специальная мазь, которую я получила от одного из фермеров, а он сам ее сделал и подтверждал ее целебные свойства.
      Собака перестала скулить и смотрела на меня влажными глазами, как будто благодарила за то, что я облегчила ее боль.
      Я дала ей найденную в кухне кость с куском хорошего мяса и воды в одной из мисок. Она выглядела довольной, я оставила ее спать в корзине и спустилась к ужину.
      Госпожа Леверет, которая ела вместе с нами, рассказала моим родителям о том, что я принесла в дом еще одну раненую собаку.
      Мама улыбнулась.
      - В этом нет ничего необычного! - сказала она. Мы сидели за столом, и мой отец рассказывал об одном из домов в нашем поместье, о предстоящем там ремонте, и мы уже почти закончили ужин, когда разговор зашел о спасенной мной собаке.