Иногда мне казалось, что я никогда не выздоровею Временами боли в конечностях были мучительны, и их сводило, когда я пыталась ходить, так что я быстро уставала.
      Мать читала мне, папа играл со мной в шахматы. Они старались показать мне, что я их самый любимый ребенок.
      Так шло время.
      Часть третья
      КАРЛОТТА
      ДОБРОВОЛЬНОЕ ПОХИЩЕНИЕ
      Долгое время мне казалось, что я никогда не забуду того момента, когда во время сильной бури моя сестра Дама-рис открыла дверь Красной комнаты и увидела меня с Мэтью Пилкингтоном. Это была странная сцена, со вспышкой молнии, осветившей нас. Мы были пойманы так явно, что правду нельзя было скрыть. Должно быть, я показалась ей страшной грешницей, неверной женой, которую застали во время прелюбодеяния. Я никогда ничего не смогу объяснить Дамарис, она такая хорошая, а я такая мерзкая, хотя я и не верю в то, что живой человек может быть исключительно хорошим или абсолютно плохим. Должно быть, даже во мне есть что-то хорошее, потому что я страшно мучилась, раскаиваясь в ту ночь, когда она пропала. Когда ее конь вернулся домой без нее, я сходила с ума от беспокойства, всю ночь мучилась от страха, и во мне возникло такое отвращение к себе, какого я прежде не знала. Я даже молилась:
      - Все.., все, что угодно, сделаю, только пусть она вернется домой.
      Потом она нашлась. Я никогда не забуду то невероятное облегчение, которое испытала, когда отец принес Дамарис домой.
      Мы с мамой бросились к ней, сняли ее мокрую, Грязную одежду. Она была очень слаба, у нее был жар, она бредила. Мы уложили ее в постель, пришел доктор. Она была очень больна, и несколько недель мы не знали, выживет ли Я не уехала из Довер-хауса, пока не убедилась, что она начала поправляться У меня было много времени для размышлений, - пока я сидела у постели Дамарис, давая матери возможность отдохнуть, потому что мать не разрешала оставлять ее одну ни днем ни ночью. Страстно желая, чтобы ей стало лучше, я страшилась того момента, когда она откроет глаза, посмотрит на меня и вспомнит.
      Впервые в жизни я презирала себя. Прежде я всегда находила оправдания для своего поведения, теперь мне трудно было это сделать, я ведь знала о ее чувстве к Мэтью Пилкингтону. Милая Дамарис, она была так невинна и так явно влюблена! Я могла представить ее романтические фантазии, столь далекие от реальности.
      Сидя у ее постели, я обычно представляла себя объясняющейся с нею, пытающейся дать ей понять, что за события привели к сцене в спальне. Я никогда не смогла бы ей объяснить свою натуру, которая настолько отличалась от ее, насколько это вообще возможно.
      Я воображала, что говорю ей. Дамарис, я страстная женщина. В моей натуре есть инстинкты, которые требуют удовлетворения В какой-то момент, когда я нахожусь в чьем-то обществе, я ощущаю чувство, и с этого момента я уже не Владею собой. Я не одна такая Тебе повезло, Дамарис, что ты всегда можешь управлять своими чувствами. В любом случае у тебя никогда не будет таких страстных желаний, ты можешь назвать их животными. Они и впрямь таковы. Это похоже на неожиданно возникающее пламя, которое нужно потушить. Нет," ты не поймешь! Я все лучше и лучше познаю себя, у меня всегда будут любовники, замужество ничего не меняет. Я встречала мужчин, одержимых такими желаниями... Таким был Бо, другим был похитивший меня якобит. Да и Мэтью тоже, но с Мэтью было иначе...
      Нет, не следует ничего объяснять Дамарис. Даже если бы я попыталась, она бы не поняла. Я вспомнила тот день, когда приехала в Довер-хаус. Я спускалась в холл и увидела Мэтью и Дамарис. На мгновение я подумала, что это Бо. Возможно, это произошло из-за его костюма и исходившего от него легкого запаха мускуса. Позже он сказал мне, что держит белье в сундуке, пропахшем мускусом.
      В тот момент я подумала, что это был Бо. Мы пристально смотрели друг на друга. Позже он сказал:
      - Я не мог отвести глаз. Мне казалось, что ты - игра воображения, я никогда не видел такой красавицы!
      Я принимала комплименты, они мне никогда не надоедали.
      Когда я подошла ближе, я поняла, что это было мимолетное сходство, вызванное стилем одежды и запахом мускуса. Ничто так не вызывает воспоминания, как запах. Так или иначе, но с первого же мгновения мы заинтересовались друг другом.
      В первый же вечер мне стало ясно, что он безумно влюбился. В нем было нечто невинное, что отличало его от мужчин, которых я знала. Бо и Хессенфилд были авантюристами, пиратами - мужчины этого типа возбуждают меня больше, чем другие. Бенджи относился к типу добрых и надежных людей, он был бы прекрасным мужем для хорошей женщины. Увы, я такой не была! Но Мэтью Пилкингтон был другим, он был способен на страсть, в этом нет сомнений, но он был невинным и неопытным. Я никогда не могла провести Бо или Хессенфилда, но всегда пыталась, и эта игра увлекала меня, вот почему мне их так не хватало.
      Я могла управлять Мэтью Пилкингтоном, могла приказывать ему. Я знала, что, когда бы я не пожелала, он всегда был бы моим. Его восхищение или, точнее, обожание доставляло мне удовольствие, мне никогда не надоедало поклонение моей красоте. Итак, мы собирались покататься верхом. Когда мы уже собирались уезжать, вышла Дамарис. Мэтью просил ее присоединиться к нам, и я не могла не посмеяться над тем облегчением, которое он испытал, когда она отказалась. "Бедная Дамарис, - подумала я, - она считает, что влюблена в него! Она еще совсем ребенок, детская любовь, однако это полезный опыт для нее".
      Мы ездили вместе верхом, иногда заходили в харчевню, чтобы выпить кружку эля и закусить горячим, свежевыпеченным ржаным хлебом и куском холодного бекона. Чувство Мэтью ко мне заметно росло. Когда он помогал мне сесть на лошадь, ему ужасно не хотелось отпускать меня, и я наклонилась и легонько поцеловала его в лоб. Казалось, это воспламенило нас обоих. На меня нахлынули воспоминания о Бо. Я думала, что забыла его и Хессенфилда, который дал мне возможность многое узнать о нем. Но, кажется, я не забыла Бо, потому что, когда бы я не приезжала в Эндерби, я вспоминала о наших с ним встречах здесь.
      У меня в голове прочно засела мысль, что Мэтью и Бо похожи, и я хотела доказать себе, что забыла Бо, даже если не смогла забыть Хессенфилда.
      Некоторое время мы ездили верхом, потом я предложила привязать лошадей и посидеть у ручья. Мы так и сделали. Мне хотелось, чтобы Мэтью обнял меня, но я еще не решила, как далеко мы можем зайти. По-своему я любила Бенджи, но мое чувство к нему отличалось от того, что я испытывала к Бо и Хессенфилду. Бенджи был хорошим мужем, мягким и нежным, но он не мог удовлетворить мою потребность в неистовой бурной страсти, которую могли мне дать только такие люди, как Бо и Хессенфилд.
      Я не изменяла Бенджи.., пока. Я поняла, что это происходило только потому, что не было случая. Неожиданно я страстно возжелала, чтобы Мэтью Пилкингтон стал моим любовником. Для этого было несколько причин. Я испытывала потребность в таких запретных приключениях, которые были у меня с Бо и Хессенфилдом. Мне кажется, я нуждалась во властном мужчине, который сумел бы держать меня в руках: Бо смеялся над моей невинностью и намеренно лишил меня девственности, Хессенфилд ясно дал понять, что у меня нет выбора... Подобная ситуация испугала бы любого человека, вроде моей доброй маленькой сестрички Дамарис, но она лишь приятно возбуждала меня.
      Мы сидели рядом на траве. Я положила свою руку поверх руки Мэтью и сказала ему:
      - Странно, но когда я впервые увидела вас, я подумала, что встречала вас прежде.., на одно мгновение, когда вы стояли в холле.
      - А я не мог поверить, что вы не плод моего воображения, - ответил он.
      - Однажды я встречалась с вашей матерью... Это было некоторое время назад. Сейчас я плохо ее помню.., за исключением того, что она была красива, элегантна, и у нее были густые рыжие волосы.
      - Она очень гордится своими волосами. Я расскажу ей о том, что вы находите ее красивой и элегантной, это доставит ей удовольствие.
      - Я надеюсь, что она не расстроилась из-за того, что я решила не продавать Эндерби?
      - Я думаю, что она поняла. Теперь у нее есть Грассленд, и она вполне удовлетворена им. Это более светлый дом, чем Эндерби.
      - Вы видели Эндерби?
      - Я приходил с матерью, когда она собиралась его купить. У нее был ключ, и она показала мне дом.
      Я вдруг поняла. Конечно, я чувствовала запах мускуса. Он был довольно стойким и долго держался после того, как пользовавшийся этим ароматом человек ушел. А пуговица, про которую я думала, что она принадлежит Бо, конечно, она принадлежала Мэтью, Ну конечно, просто существовали одинаковые пуговицы, даже такие ценные, как та, которую я нашла.
      Тайна прояснилась. Я чуть не сказала ему, что из-за того, что он побывал в Эндерби, а я думала, что это был некто другой, я и решила не продавать дом.
      Но для этого еще будет время. Я старалась привлечь его. Несмотря на то что он не был так уж похож на Бо, у него был совсем другой характер, при виде него мною овладевали воспоминания, и, когда я была с Мэтью, Бо казался мне ближе, чем когда-либо.
      Когда я находилась с Мэтью, мне казалось, что со мной рядом Бо. Мне хотелось проверить себя, узнать, нужен ли мне еще Бо? В течение тех нескольких волнующих дней, которые я провела в обществе Хессенфилда, я забыла Бо, я хотела его забыть. Потом хотела забыть Хессенфилда. Это прозвучит лицемерно, если я скажу, что хотела быть хорошей женой для Бенджи, в то время как думала о том, чтобы нарушить клятву, данную при вступлении в брак.
      Харриет однажды сказала:
      - Есть люди, которые пренебрегают законами, предписывающими быть добрыми и честными; есть люди, которые из-за неких своих достоинств считают себя выше правил, которым подчиняются другие. Ты из них, Карлотта... И я такая же! Возможно, что мы используем других людей, и это несправедливо, ибо, в конце концов, мы выигрываем. - И она добавила загадочно:
      - Но кто сказал, что это победа?
      Я могла бы совратить его в любой момент, но мне пришло в голову, что было бы лучше, если мы устроимся на той огромной постели в Эндерби-холле, где мы столько раз занимались любовью с Бо.
      Эта мысль взволновала меня. Я ощущала его желание, которое нельзя было погасить, несмотря на все его усилия. Он не знал, что препятствия только усиливают желания. Я была замужней женщиной, он собирался обручиться с моей сестрой, меня же он знал немногим более суток. Я точно знала, о чем он думает.
      Когда мною овладевала страсть, я не была ни плохой, ни хорошей и позволила Мэтью Пилкингтону увлечь меня. Я хотела оказаться в постели с ним и забыться на время, убедив себя в том, что это Бо.
      Это было нетрудно устроить. После полудня день был мрачным, начинался дождь.
      - Давайте поедем и посмотрим Эндерби, у меня есть ключ. Я собиралась туда сегодня после обеда.
      Я отомкнула дверь и забыла ее запереть. Мы прошли по дому и через несколько минут стояли в спальне, разглядывая кровать на четырех столбиках. Потом я обняла и поцеловала Мэтью. Это стало искрой, породившей пламя.
      Мы лежали на кровати и прислушивались к шуму дождя. Казалось, что гром и молния делали это приключение еще более увлекательным. Мы одни в пустом доме, где обитает призрак, который может появиться в любой момент. Возможно, это будет призрак Бо...
      И вдруг выяснилось, что мы не одни. Дамарис была здесь, и вспышка молнии выдала нас ей раньше, чем она покинула комнату. Вот так все это и случилось. Как могла я это объяснить Дамарис?
      Это положило конец нашей страсти. Мэтью был в ужасе. Я поняла, что его чувство к Дамарис было сильным и нежным.
      Он все время повторял:
      - Но она видела нас! Дамарис видела нас!
      - Это очень неудачно, - согласилась я.
      - Неудачно?! - воскликнул он. - Это несчастье!
      Мы молча оделись, нашли наших лошадей и поехали обратно. Я велела Мэтью возвращаться в Грассленд, продолжая репетировать свое объяснение с Дамарис, когда она вернется домой.
      Но она не вернулась, а когда отец принес ее домой, мы думали, что она умрет. Если я скажу, что мучилась раскаянием, это может показаться лицемерием, но это так и было. Это оказалось слишком сильным потрясением для девушки. Она не могла понять, что случилось, и никогда не сможет этого понять.
      Во второй половине следующего дня я поехала к Мэтью рассказать о состоянии Дамарис. Он был страшно огорчен и считал меня чуть ли не ведьмой. Хорошие люди всегда таковы: когда они ведут себя неподобающим образом, то ищут козла отпущения:
      Это не моя вина, Господи, это сатана искушал меня!" В то время такие люди, как я или Харриет, видят себя такими, какие мы есть на самом деле. Мы говорим: "Я этого хотела, и я это получила! Нет, я не думала о последствиях моего поступка, только сейчас, когда дело стало плохо, я думаю об этом". Мы, по крайней мере, в определенной степени честны по отношению к самим себе. Да, конечно, есть кое-что хорошее в худших из нас, а иногда не все хорошо и в лучших из людей.
      Мэтью продолжал навещать нас, и, когда узнал, что Дамарис начала поправляться, он уехал. Не думаю, что он когда-нибудь сможет заставить себя встретиться с нею лицом к лицу.
      Ему было нетрудно уехать, потому что его мать все еще была в Лондоне, как раз решив, что город ей больше подходит, и собралась продать Грассленд. Она так и не вернулась до моего отъезда. Я редко видела Мэтью. Наша краткая идиллия, которая привела к такому несчастью, закончилась.
      Я сказала, что тоже должна возвращаться: я так долго не видела своего мужа и ребенка.
      Итак, я отправилась в Эйот Аббас и постаралась забыть о несчастье, причиной которого была я.
      ***
      Прошел год. Я не видела ни мать, ни Дамарис с тех пор, как Дамарис начала выздоравливать. Дни шли за днями. Я говорила, что мне трудно оставить дочь, а мама считала, что Дамарис, хотя и поправляется, все еще не в состоянии выдержать поездку ко мне. Мы должны были довольствоваться письмами.
      Я вновь мысленно пережила эти события. Даже спустя столько времени я не могла себе представить, какой могла бы быть встреча с Дамарис. Наверняка мы обе будем смущены.
      Кроме того, я раскаивалась, считая себя виновной в том, что произошло, - я изменила лучшему из мужей, и все из-за минутной прихоти. То, что я была переполнена любовью, не могло служить мне оправданием. Я намеренно увлекла мужчину, который был почти помолвлен с моей сестрой, и в то же время предала своего мужа. Я не могла найти оправдания своему поведению, но, по крайней мере, я могла попытаться вернуть мужу причиненный ущерб.
      Бенджи был очень рад. Он никогда не видел меня в таком настроении. Я была любящей, кроткой, я думала о том, чтобы сделать его жизнь приятной" нетрудно было сделать его счастливым.
      Кроме того, была еще и Кларисса. По натуре я ни в коей мере не отношусь к типу "женщина-мать", но невольно я поддавалась обаянию Клариссы. Ей было два года, она еще мало говорила, миновала период ползания и была, по словам ее няни, "готова во все сунуть нос и способна на любые шалости".
      Она была похожа на Хессенфилда. У нее были светлые, слегка волнистые, отливавшие золотом волосы и светло-карие глаза с золотыми искорками. Она была крепкой и здоровой - это был ребенок, которым можно было гордиться. Бенджи относился к ней, как к родной дочери. Он никогда не упоминал о том, что привело к рождению Клариссы и нашему браку.
      Харриет чувствовала, что я изменилась. Она встревоженно следила за мной своими голубыми глазами. Я не знала, сколько лет было Харриет в это время, она никогда не говорила нам о своем возрасте. Моя бабушка утверждала, что Харриет даже в двадцать лет делала вид, что она много моложе, но во времена Реставрации ей должно было быть немногим меньше тридцати лет, а это было свыше сорока лет назад. Ее волосы все еще были темными, глаза цвета фиалки; она была довольно полной, смеялась часто, как молодая женщина. Она любила бывать в обществе молодежи и общаться со мной, говоря, что я похожа на нее. В первые годы моей жизни она по-матерински относилась ко мне, благодаря чему между нами установились близкие отношения.
      Она хотела знать, что случилось. Я рассказала ей, что Дамарис долго пробыла под дожде" и поэтому подхватила сильную лихорадку.
      - Что довело ее до этого? - спросила она. Я отрицательно покачала головой, но Харриет была проницательной.
      - Должно быть, это как-то связано с Мэтью Пилкингтоном. Мне кажется, что у нее было к нему романтическое чувство.
      - И дело пошло плохо, когда ты там появилась?
      - Их отношения могли ухудшиться перед моим приездом.
      - Но кризис наступил после твоего приезда?
      - Она попала в грозу, тогда это И случилось.
      - Какой он, этот Мэтью Пилкингтон?
      - Он.., молод.
      - Подходит для Дамарис?
      - О, Дамарис еще слишком молода.
      - Могу поклясться, - заявила Харриет, - что он влюбился в сестру Дамарис.
      Я пожала плечами.
      - Ну, если его так легко увлечь, то, возможно, ЭТО И к лучшему.
      - Дамарис и в самом деле еще дитя, - настаивала я.
      - Мне помнится, что в ее возрасте ты уже собиралась убежать со своим возлюбленным.
      - По своему развитию Дамарис моложе своих лет.
      - Что-то все же произошло, - заключила Харриет. - Я опять убеждаюсь в том, что лучший способ узнать секрет - это не пытаться его узнать.
      - Хорошее правило, - ответила я.
      Конечно, Харриет понимала, что мой визит был как-то связан с болезнью Дамарис. Как она намекнула, со временем она узнает этот секрет. А когда я выразила нежелание посещать Довер-хаус и она заметала мое стремление быть хорошей женой для Бенджи, ее подозрения укрепились.
      По-своему это ее забавляло. У нее самой в молодости бывали подобные приключения, и она всегда улыбалась, когда находила сходство между нами.
      - Твое появление на свет, дорогая Карлотта, было шуткой богов, потому что именно мне следовало бы быть твоей матерью.
      ***
      Я знала, что все-таки придет день, когда мы с Дамарис встретимся. Прошел год с тех пор, как мы виделись. Летом 1704 года Харриет сказала, что мы должны поехать навестить мою мать и Дамарис.
      Бенджи купил карету, что сделало путешествие более комфортабельным. Мы еще не ездили в ней так далеко, но раз или два выезжали, и это оказалось гораздо удобнее, чем ехать верхом.
      Это была чудесная карета с дверцами с каждой стороны, запряжена она была четверкой лошадей. Мы могли путешествовать немного медленнее, чтобы не утомлять лошадей, и, хотя наш багаж по-прежнему был навьючен на верховых лошадей, мы взяли с собой В карету еду.
      Кларисса могла путешествовать вместе с нами. В карете кроме ребенка должны были ехать я и Харриет. Бенджи оставался дома, чтобы заботиться о поместье. С нами ехали два грума: один должен был управлять экипажем, а второй - ехать сзади, и время от времени они могли меняться.
      Для защиты у нас было короткоствольное ружье и полная сумка пуль, а кроме того, меч, поэтому мы могли не бояться разбойников. Многие из них отступали, как только видели, что пассажиры в состоянии защитить себя.
      Предстоящее путешествие очень взволновало Клариссу. Я все больше и больше привязывалась к ней. Она была так полна жизненных сил, что напоминала мне Хессенфилда. Она была непослушной, - не следовало ожидать, что его ребенок будет покорным, - но она обладала обаянием, благодаря которому ей всегда удавалось снискать расположение тех, кто готов был ее выбранить за какую-нибудь шалость, и, как говорила няня, девочке всегда удавалось "обвести ее вокруг пальца".
      Кларисса восхитительно выглядела в своем красном шерстяном плаще, красных туфлях и красных перчатках в тон щечкам. Ее золотистые глаза сверкали от возбуждения. Она была очень умна для своих лет и выглядела гораздо старше, чем была на самом деле. Она задавала бесконечные вопросы о предстоящем путешествии, о бабушке, о прабабушке Арабелле, которых она должна была навестить в Эверсли-корте, где также жили тетя Джейн, дядя Карл, их сын, а также дядя Эдвин и Карл (если они в это время будут дома, что вполне возможно, потому что они очень долго отсутствовали).
      Мы отправлялись в путь в один из июльских дней. Бенджи стоял во дворе, пока мы усаживались в карету. В ногах у нас была корзина с крышкой, в которой лежали сыр и хлеб, холодные говядина и баранина, пирог со сливами и голландская имбирная коврижка, а также разнообразные напитки: вино, вишневый бренди и эль.
      Увидев корзину, Кларисса заявила, что она уже голодна.
      - Тебе придется немного подождать, - сказала я ей.
      - Почему? - Все, что бы мы в это время не говорили Клариссе, порождало новые "почему", "когда" и "где".
      - Это еда в дорогу, а не для того, чтобы есть сейчас.
      - Но для того, чтобы есть, когда проголодаешься.
      - Да, конечно, когда проголодаешься, - Я уже проголодалась.
      Внимание ее отвлекли лошади, которых запрягали в карету, и она забыла о корзине. Потом мы поудобнее устроились в карете, помахали на прощанье Бенджи, няне Клариссы и другим слугам, которые пришли нас проводить, и выехали на дорогу.
      Наш путь лежал вдоль побережья, и мы проехали мимо дома, где я была с Хессенфилдом и его заговорщиками. Теперь в нем были жильцы, и он выглядел, как обычный дом.
      Когда мы проезжали мимо, Харриет взглянула на меня, но я сделала вид, что не замечаю этого, и, обняв Клариссу, показала ей чайку, которая кружилась над водой, ныряя в поисках пищи.
      Когда мы доехали до "Черного борова", гостиницы, с которой был связано так много воспоминаний, нас бурно приветствовал ее хозяин, который нас помнил, и где теперь, когда мы путешествовали в карете, к нам отнеслись с особым почтением.
      Я испытала странное чувство, вновь оказавшись в этой гостинице. Я обнаружила, что помню предыдущее посещение до мельчайших деталей. Теперь я поняла, что Хессенфилд отодвинул воспоминания о Бо в самые дальние тайники моей памяти.
      Кульминация же моих отношений с Мэтью была подобна кошмару, о котором я не хотела больше вспоминать, но я была вынуждена вспомнить о ней, потому что очень скоро мне предстояла встреча с Дамарис.
      Хозяин вновь извинился за то, что некогда поместил меня в комнату, недостойную меня.
      - - Тот джентльмен не так давно вернулся, миледи.
      - Тот джентльмен? - спросила я.
      - Да, один из тех, которые занимали целый этаж как раз перед вашим прибытием в тот день. Вы помните?
      - О.., он вернулся, говорите?
      - Вы его узнаете, миледи, если вспомните. Высокий такой... Вы могли бы его назвать их руководителем.
      Я почувствовала, как меня охватило волнение.
      - Он вернулся? - повторила я.
      - Да.., он помнит вас, миледи. Он спрашивал, не бывали ли вы здесь с тех пор? Я сказал ему, что видел вас.., один раз. Это было в тот раз, когда вы и миледи останавливались здесь, с джентльменом. Я сказал:
      "Только один раз, сэр, и с тех пор я ее не видел".
      - Как давно это было? - спросила я.
      - Несколько недель назад.., не больше.
      Я сменила тему, спросив, не могли бы мы получить на ужин пирог с куропаткой.
      Мы с Харриет заняли комнату, в которой прежде жил генерал. Кларисса спала в кроватке рядом с моей постелью, но среди ночи я проснулась оттого, что она карабкалась ко мне на постель. Перед тем как проснуться, я видела во сне ее отца.
      Я крепко прижала ее к себе. Никогда не думала, что смогу испытывать такую бескорыстную любовь, как к этому ребенку.
      Мне не жаль было покидать "Черного борова", и рано утром мы двинулись в путь. Есть нечто очень волнующее в цоканье копыт по дороге и нечто бодрящее в свежести раннего утра. Мы с Клариссой смотрели в окно, привлекая внимание друг друга каждый раз, когда нас что-то интересовало. Она приглашала меня посмотреть на прелестных бабочек и указала мне на прекрасного красного "адмирала", которого ей удалось обнаружить. Мне хотелось бы знать природу так, как ее знала Дамарис, потому что мне нравилось учить Клариссу.
      По мере того как мы приближались к Довер-хаусу, Я все больше и больше беспокоилась.
      Чем ближе мы подъезжали к Довер-хаусу, тем сильнее я ощущала желание повернуть назад. Но, конечно же, это было невозможно. Когда-нибудь я должна встретиться с моей сестрой лицом к лицу. Я даже представить себе не могла, какой будет ее реакция. Вполне вероятно, что она откажется говорить со мной, а может быть, она горько попрекнет меня. По крайней мере, она будет готова к нашей встрече... так же, как и я.
      Я спрашивала себя, рассказала ли она кому-нибудь о том, что видела, моей матери, например?
      Подождем - увидим.
      Когда мы подъехали к Довер-хаусу, в зале нас уже ждали моя мать и Ли, которые услышали грохот колес кареты.
      Я открыла дверь и тут же очутилась в объятиях матери. Она всегда безумно радовалась нашим встречам.
      - Милая Карлотта, так чудесно снова видеть тебя! - улыбнулась она, а в глазах у нее стояли слезы.
      - Привет, Присцилла! - сказала Харриет. - А вот и твоя внучка. Кларисса, подойди и поцелуй свою бабушку.
      Мать наклонилась, и Кларисса обвила своими ручками ее шею. Она нежно поцеловала ее, и глаза моей матери вспыхнули от счастья.
      - А у нас в корзинке лежит голландский имбирный пряник, - с важным видом сообщила Кларисса, так, будто по значимости ничего не могло сравниться с этим известием.
      - Да неужели? - воскликнула мать.
      - Да, и пирог с фруктами внутри, и сыр.., и баранина и.., и...
      - Карлотта, ты, как всегда, прекрасна! - заметил Ли. - И ты, Харриет!
      - Ну, а как вам нравится наша карета? - спросила Харриет. - На дорогах все были от нее просто в восторге, а вы как считаете?
      - Мы так рады видеть вас, - ответила мать, - что ни на что другое даже внимания не обращаем, но карета, действительно, - настоящее чудо.
      - Самая большая гордость Бенджи, - заявила Харриет. - За исключением Карлотты и, конечно, Клариссы.
      - Карету отвезут в конюшню: там есть помещение для этого, - сказал Ли. - Я пойду прослежу, чтобы все было в порядке.
      - Вы, должно быть, устали с дороги, даже несмотря на такую прекрасную карету? - говорила мать.
      - А где Дамарис? - спросила я. Лицо моей матери погрустнело.
      - Она в своей комнате: опять себя плохо чувствует И лежит. Я сказала, что ты все поймешь.
      - О да! Я понимаю... И часто у нее.., такие приступы? С тех пор?
      Мать кивнула, и на ее лице появилось беспокойство.
      - Конечно, сейчас ей уже немного получше, но эта ужасная лихорадка... Часто ее руки и ноги совсем не двигаются, а иногда она даже не может поднять руки, чтобы расчесать волосы.
      - Бедняжка Дамарис! А как у нее.., настроение?
      - Хорошее.., иногда, но чаще всего она лишь тихо сидит. Ты знаешь Дамарис: она всегда думает только о нас.., об отце и обо мне.., и "напускает" на себя хорошее расположение духа. Твой приезд поднимет ей настроение: она так ждала его. Думаю, она мечтает повидаться с Клариссой.
      - Я могу отвести ее к ней прямо сейчас.
      - Да, идите, идите поскорей! Тогда она будет знать, что ты пришла к ней сразу, как приехала.
      Я взяла Клариссу за руку.
      - Мы идем знакомиться с твоей тетей Дамарис - А почему?
      - Потому что ей хочется увидеться с тобой. Она - твоя тетя.
      - А почему она моя тетя?
      - Потому, что она - моя сестра. -Вот только не спрашивай, почему она моя сестра. Она моя сестра, и все тут.
      Кларисса с напускной покорностью понурилась, и мы пошли наверх. Я крепко сжала маленькую ручку: присутствие ребенка смягчит нашу встречу.
      Я постучалась в дверь.
      - Кто там? - спросила Дамарис.
      - Карлотта, - ответила я. Секундное замешательство, а потом:
      - Входи.
      Я открыла дверь. Кларисса кинулась вперед и подбежала к кровати, где остановилась и с интересом принялась разглядывать Дамарис.
      - Дамарис, - сказала я, - как.., как ты себя чувствуешь?
      Она бессмысленно взглянула на меня.
      - О, со мной все в порядке, Карлотта" когда лучше, когда хуже.
      Она изменилась, повзрослела. Я с трудом узнала ее. Она очень похудела, хотя раньше была довольно полной девушкой. Лицо ее было бледного цвета, а в глазах застыло такое выражение, как будто она потерялась и никак не может найти дорогу Я сразу поняла, что давнее восхищение, переходящее почти в обожествление, что я внушала ей раньше, бесследно исчезло, - Хорошо доехали?
      - Да, мы ехали в новой карете.
      - А у нас есть голландский имбирный пряник... - начала было Кларисса.
      - Кларисса, пожалуйста, хватит! - взмолилась я. - Никому не интересно выслушивать твои рассказы о еде.
      Дамарис взглянула на сияющую девочку.
      - А я бы послушала, - сказала она, и внезапно ее лицо будто бы осветилось изнутри, как будто к ней вновь вернулись жизненные силы.
      Кларисса тут же принялась излагать ей историю о содержимом корзинки, а Дамарис слушала ее, словно та делилась с ней какой-то волнующей историей.
      - Ты - моя тетя, - внезапно заявила Кларисса.
      - Да, я знаю, - ответила Дамарис.
      - Это потому, что ты - сестра моей мамы. А можно мне залезть к тебе на кровать?
      Она забралась в постель, легла рядом с Дамарис, которая громко рассмеялась при этом, будто это была одна из самых лучших шуток на свете.
      - Ты болеешь? - спросила Кларисса.
      - Вроде того, - ответила Дамарис. - Иногда я должна лежать.
      - А почему?..
      Я вдруг оказалась лишней. Они подружились друг с другом мгновенно. Я вспомнила, как Дамарис жалела всяких бродячих кошек, собак и птичек с переломанными крылышками. Казалось, что такие же чувства она испытывает и к детям.
      Я была рада. Кларисса вытащила меня из довольно неловкой ситуации. Первые моменты встречи, самые опасные, были уже позади, и я поняла, что теперь мы будем вести себя так, будто она никогда не приезжала в Эндерби-холл и никогда не видела там меня с Мэтью Пилкингтоном.
      С моей души словно камень свалился. Я была абсолютно уверена в том, что она ненавидит меня, но Дамарис была воспитана по строгому кодексу правил поведения, а этот кодекс гласил, что хорошие манеры всегда должны быть на первом месте и никогда нельзя забывать о них, даже в самые сложные моменты жизни. Так что мы будем вести себя так, будто отношения между нами ничуть не изменились.