Виктория ХОЛТ
      ПЕСНЯ СИРЕНЫ
      Анонс
      В романе раскрываются исторические события в Англии начала XVIII века. На троне королева Анна. Идет жестокое соперничество между Англией и Испанией.
      Главные героини романа - Карлотта и Дамарис оказываются в водовороте придворных интриг Судьба Карлотты складывается так, что ей приходится бежать во Францию, где таинственные отравители губят Карлотту и ее возлюбленного.
      Часть первая
      КАРЛОТТА
      ВИЗИТ ГЕНЕРАЛА
      - Бомонт вернулся! Он был здесь, он стоял передо мной со всем присущим ему изяществом, высокомерный и невероятно обаятельный! Я вновь ожила, бросилась в его объятия и, подняв лицо, взглянула на Во.
      - Я звала тебя: "Во, Во! Почему ты ушел? Почему покинул меня?" А он отвечал:
      - Все это время я был здесь, рядом.., рядом.
      И его голос эхом отзывался по всему дому, повторяя:
      "рядом.., рядом...".
      Тут я очнулась, поняв, что Бомонта нет со мной. Я просто грезила, и еще тяжелее на меня навалилось горе - я вновь одна, и тем безнадежнее оно было после краткого мига, когда я поверила, что Во вернулся.
      С тех пор как он уехал, прошло более года. Мы должны были пожениться и снова готовились к побегу (одна неудачная попытка уже была), но в этот раз мы бы проделали все гораздо тщательнее. Во прятался в том доме, с привидениями, куда я часто заходила, пользуясь любой возможностью. Моя семья ничего не подозревала, все были уверены, что разлучили нас, но мы были умнее, бережно вынашивая свои планы.
      Моя семья не любила Бомонта - особенно мать, которую приводило в бешенство одно лишь упоминание его имени. С самого начала я видела, насколько решительно она стремилась воспрепятствовать нашей свадьбе. Одно время мне казалось, что она ревнует меня к Бо, но позже я переменила свое мнение.
      Я никогда не могла полностью почувствовать свою причастность к семье Эверсли, хотя Присцилла, моя мать, неоднократно давала мне понять, как много я значу для нее, и я сознавала, какое влияние она имеет на меня. Она абсолютно не походила на Харриет, которую я так долго считала своей матерью. Харриет, конечно, любила меня, но не могу сказать, чтоб чрезмерно. Она не баловала меня выражением своих чувств, и, я уверена, узнай она, что мы с Бо дали друг другу слово пожениться, она бы только пожала плечами и рассмеялась, в то время как Присцилла повела себя так, будто это величайшее несчастье, хотя самой причиной моего существования явилось именно отсутствие у нее такого договора в подобных условиях.
      Теперь-то известно, что я незаконнорожденная - внебрачная дочь Присциллы Эверсли и Джоселина Фринтона, который был обезглавлен во время Папистского заговора. Конечно, он собирался жениться на моей матери, но был схвачен и казнен прежде, чем успел это сделать. Тогда Харриет решила выдать себя за мою мать, и они с Присциллой уехали в Венецию, где я и родилась.
      Обстоятельства моего мелодраматического появления на свет доставили мне немалое удовольствие, когда я узнала обо всем. Эта история вышла наружу и стала широко известна, когда дядя отца после смерти завещал свое состояние мне. Тогда я стала жить со своей матерью и ее мужем Ли в имении Эверсли, хотя частенько навещала Харриет.
      Сейчас Присцилла с Ли перебрались в Довер-хаус во владениях Эверсли. Там они жили с моей сводной сестрой Дамарис. Совсем рядом располагался Эндерби-холл, который мы с Бо использовали для встреч. Этот дом оставил мне в наследство дядя отца, Роберт Фринтон. Эндерби - это место памятных событий. Его считают обиталищем нечистой силы. Я подозреваю, что именно поэтому я была очарована этим домом с детских лет, задолго до того, как он стал принадлежать мне. Однажды там произошла страшная трагедия, и, естественно, над этим местом витала мрачная тень. А Бомонту нравился этот дом, иногда он даже звал привидения выйти и взглянуть на нас. Когда мы лежали на большой кровати с балдахином, он отдергивал занавески. "Пусть они поучаствуют в нашем наслаждении!" - так он говорил. Он был дерзок, безрассудно отважен и абсолютно беззаботен! Я уверена, появись однажды перед ним привидение, он не почувствует и тени беспокойства. Он рассмеялся бы в лицо самому дьяволу, покажись тот собственной персоной. Бывало, он говорил, что и сам служит дьяволу.
      Как я тосковала по нему! Как мне хотелось, заглянув в этот дом, вновь почувствовать его объятия, когда он вихрем налетал на меня. Я хотела, чтобы его руки вновь подхватили меня и отнесли наверх, в ту комнату, где спали эти призраки, пока обитали на земле. Я хотела вновь услышать его ленивый голос с бархатными интонациями, такой музыкальный, такой характерный для него, предназначенного обладать всеми радостями жизни - неважно, какими средствами - и отбрасывать все, что не сулит никакой выгоды.
      - Я не из святых, Карлотта, - говорил мне Бомонт, - так что и не мечтай заполучить одного из них в мужья, милое дитя!
      И я заверила его, что последнее, о чем я мечтаю, это о святом.
      Он постоянно напоминал мне, что я уже потеряла невинность, - видимо, это забавляло его. А я иногда думала, что он настоял на этом потому, что боялся потерять меня.
      - Теперь ты не сможешь упорхнуть: ты принадлежишь мне!
      Присцилла, пытаясь пресечь наши отношения, говорила, что единственное, что ему надо, - это мое состояние: я была весьма богата - вернее, я стала бы таковой по достижении восемнадцати лет или в случае замужества. Когда я решила узнать, интересует ли Бо это обстоятельство, он ответил:
      - Я буду откровенен с тобой, мое милое дитя: твое состояние будет не лишним! Оно позволит нам путешествовать и жить в свое удовольствие. Тебе это понравится, дорогая наследница! Мы отправимся на твою родину - в Венецию: я знаю, что был там в тот знаменательный момент. Не кажется ли тебе, что это перст судьбы? Мы предназначены друг для друга, так не позволим же такому ничтожному обстоятельству, как твое наследство, встать между нами! По правде говоря, мы не можем презирать богатство, давай лучше скажем, что рады ему. Но неужели после всего, что произошло между нами, ты сомневаешься, любовь моя, что значишь для меня гораздо больше, чем тысяча таких наследств? Мы бы были счастливы вместе будь ты, моя маленькая женушка, простой швеей. Понимаешь ли ты, как мы подходим друг другу? Ты создана для любви, ты отзывчива и чувствительна к ней! Ты еще очень юная, Карлотта, но уже пылкая и страсть будет неотъемлемой частью твоей жизни. Тебе надо еще так много узнать о самой себе и о жизни, и я помогу тебе в этом, независимо от того, существует это наследство или нет.
      Я знала: все, что Бомонт говорит, - правда и что по своей натуре я вполне под стать ему. Я понимала, что мы действительно подходим друг Другу, и это наследство - то, что поможет мне обрести его.
      Между нами царило полное согласие. Мне было тогда только пятнадцать, а он был более чем на двадцать лет старше - он никогда не называл мне свой возраст. Обычно он говорил:
      - Я стар настолько, насколько способен убедить весь свет, и ты более, чем кто-либо другой, должна принимать это именно так.
      Итак, мы встречались в доме с привидениями. Это забавляло Бо и устраивало нас, потому что очень мало людей заходило туда Присцилла посылала туда слуг лишь раз в неделю. Они ходили все вместе, потому что среди них никто не осмелился бы войти туда в одиночку. Я узнавала, когда слуги собирались идти, и предупреждала Бо, чтобы он скрылся. Мы оставались в этом доме три недели, а потом наступил день, когда он ушел.
      Почему? Куда? Что заставило Бомонта так внезапно исчезнуть? Я не могла этого понять. Сперва я думала, что его куда-то вызвали и у него нет возможности дать мне знать о себе, но через какое-то время я стала волноваться.
      Я не знала, что делать, и никому не могла рассказать, почему он исчез из этого дома: я и сама не могла этого понять. Первые несколько дней я не была слишком обеспокоена, но, когда дни превратились в недели, а недели в месяцы, меня охватил страх, и я ощутила предчувствие ужасного рока, нависшего над Бо. И я приходила в Эндерби, стояла в зале, слушая тишину дома, шептала имя и ждала какого-то ответа, но его не было: только грезы.
      ***
      Мне становится легче, когда я записываю в дневник события. Делая это, я начинаю лучше понимать и то, что произошло, и самое себя.
      Мне скоро семнадцать. Я отправляюсь в Лондон. Там будет устроен званый вечер, и в Эверсли тоже, так как и Присцилла с Ли, и мои дедушка с бабушкой мечтают подыскать мне мужа. У меня будет множество поклонников - мое наследство гарантирует это; но, как говорит Харриет, у меня есть и то, что она называет "особым свойством", которое привлекательно для мужчин, как мед для пчелы. Уж она-то знает толк в том, чем сама обладает всю жизнь.
      - Вся беда в том, - однажды заметила она, - что слетаются и осы, и другие назойливые насекомые. То, чем мы наделены, может стать лучшим капиталом для женщины, но, подобно другим опасным дарам, при неверном обращении может обернуться против нас...
      Харриет никогда не упускала случая провести время с мужчиной, и я была уверена, что она занимается тем же, чем и мы с Бо. Первый любовник появился у нее, когда ей было четырнадцать, хотя нельзя сказать, чтобы это было любовное приключение, полное страсти, но для обоих любовников оно стало весьма благодатным; и, рассказывая мне об этом, Харриет добавила:
      - Пока все это продолжалось, мы оба были счастливы. Это то, для чего, собственно, и существует жизнь.
      Наверное, ближе, чем кто-либо, и была для меня Харриет, исключая, конечно, Бо. Кроме всего прочего, я в течение многих лет считала ее своей матерью, и Харриет, на мой взгляд, была прекрасной матерью: она никогда не досаждала мне излишними чувствами, не любопытствовала, где я была, каковы успехи в моих занятиях, не проявляла обеспокоенности. Наоборот, меня раздражала явная забота Присциллы. Мне совсем не хотелось, чтобы Присцилла, опасаясь за мое благополучие, взывала бы к моей совести, особенно после того, как я встретила Бо. Харриет была для меня лучшей поддержкой" я чувствовала, что она-то помогла бы мне в любых затруднениях и поняла бы мои чувства к Бо так, как никогда не сумела бы настоящая мать.
      ***
      Меня всегда привечали в Эйот Аббасе, и еще там был Бенджи, общество которого я считала очень подходящим. Он мне всегда нравился - Бенджи, сын Харриет, и в течение долгого времени я считала его братом. Я знала, что и он очень любит меня. Узнав, что я ему не сестра, он был в восторге и стал выказывать мне такие чувства, которые были бы интересны для меня, не будь я всецело увлечена Бо. Я прекрасно сознавала, какие чувства Бенджи испытывает ко мне: я стала разбираться в этом после того, как Бо стал моим любовником. Действительно, я начала многое лучше понимать.
      - Говорят, ты повзрослела очень быстро, - комментировал Бомонт, - а это значит, моя милая девочка, что ты стала женщиной!
      Бо высмеивал все. Многое он просто презирал, но, кажется, сильнее всего он презирал невинность, так что быстро уничтожал ее. Он отличался от всех прочих людей, и никто другой не мог заменить мне его. Он должен вернуться, должен все объяснить. Иногда, если до меня доносился откуда-нибудь слабый, еле уловимый запах - смесь мускуса и сандалового дерева, он вновь возвращал мучительно-острые воспоминания о Бо: его одежда всегда так пахла. Бо был очень привередлив: однажды, когда мы были в доме, он наполнил ванну водой, добавив туда розового масла, и заставил меня выкупаться. После этого он натер меня кремом с запахом розы, сказав, что приготовил его сам. Занятия любовью очень забавляли его, хотя Он относился к ним, как к какому-то многозначительному ритуалу.
      Харриет говорила о нем и тогда, и после. Конечно, она не догадывалась, что он скрывался в атом доме.
      - Он уехал, - говорила она, - забудь его, Карлотта!
      Я отвечала:
      - Он вернется!
      Она ничего не сказала, но ее красивые глаза наполнились печалью.
      - Почему он должен был уехать? - спрашивала я.
      - Вероятно, решил, что бесполезно ждать: слишком многие были против Бомонта.
      - Но не я.
      - Сейчас мы не можем узнать, что заставило его поступить так, сказала Харриет, - но факт остается фактом - он уехал.
      Я знала, о чем она думает. Он уехал за границу - так считали в Лондоне, где Бо был широко известен в придворных кругах. Когда Харриет была в Лондоне, она слышала, что Бо исчез, оставив огромные долги, и намекнула мне, что он занялся поисками другой наследницы. Даже ей я не могла рассказать о наших встречах в Эндерби и о том, что мы строили планы побега.
      По временам меня одолевала такая тоска, что я часто приходила в Эндерби, бросалась в спальню и, лежа на постели под пологом, в мечтах переживала все снова и снова.
      Я ощущала непреодолимую необходимость приходить туда, когда меня захватывали воспоминания о нем. Вот почему в полдень, на следующий день после той ночи, когда он привиделся мне, как живой, я отправилась верхом в Эндерби. Это было совсем недалеко, не более десяти минут езды. Когда я отправлялась туда на свидания с Бо, я ходила пешком, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь увидел мою лошадь и узнал, что я там.
      В тот день я привязала лошадь к столбу и, достав ключ, вошла в дом. Я стояла на своем любимом месте - в старом зале: там была великолепная сводчатая крыша и красивые панели на стенах. В одном конце зала за перегородкой были кухни, в другом - галерея менестрелей. Считалось, что именно это место наиболее часто посещают привидения, потому что одна из владелиц дома, чей муж оказался вовлечен в заговор, пыталась повеситься на галерее, но веревка оказалась слишком длинной, она сильно покалечилась и доживала свои дни в медленной агонии. Именно такую историю я слышала. Помню еще один случай. Как-то, когда я вошла, Бо явился одетым в женскую одежду, которую разыскал в доме: ему нравилось пугать меня.
      И сейчас, когда я вошла, мои глаза сразу же устремились на галерею: так было всегда, сколько бы раз я не приходила. И как счастлива я была увидеть его или какой-то знак, что он где-то здесь, что он вернулся ко мне!
      Но там никого не было. Только тишина, мрак и гнетущая атмосфера страха и притаившегося зла. Я пересекла зал, - мои шаги звонко отдавались на каменном покрытии пола - и прошла, поднявшись вверх, по пустой галерее.
      Я открыла дверь в спальню, которую мы сделали своей. Кровать с бархатным пологом выглядела очень заманчиво. Я задумалась о тех, кто умер на этой постели, затем внезапно упала на нее и зарылась лицом в бархатную подушку.
      - О, Бо, где же ты? - рыдала я. - Почему ты меня покинул? Куда ушел?
      Потом я затихла и села на кровати. Впечатление было такое, словно я получила ответ на свой вопрос. Я вдруг поняла, что не одна в доме: кто-то здесь был, какое-то движение... Шаги? Были ли это шаги? Я знала все звуки старого дома: скрип старой древесины, жалобные стоны половиц. Бывало, я пугалась, лежа на этой кровати с Бо, что он тотчас же подмечал. Как он смеялся надо мной! Я думаю, он просто мечтал о каком-нибудь происшествии. Однажды он сказал:
      - Хотел бы я видеть лицо этой гордячки Присциллы в момент, когда она застанет меня в постели с ее дочерью!
      Да, я действительно знала все звуки этого дома и сейчас была твердо уверена, что не одна здесь. Меня охватило ликование. Первая мысль была: он вернулся!
      Я позвала:
      - Бо! Бо! Я здесь, Бо!
      Отворилась дверь. Мое сердце так сильно стучало, что мне показалось, будто я задыхаюсь.
      А потом я ощутила дикую ярость: в комнату вошла моя сводная сестра Дамарис.
      - Дамарис? - заикаясь, произнесла я - Что.., что ты здесь делаешь?
      Разочарование ослепило меня, и в этот момент я ненавидела сестру. Она стояла передо мною, ее губы слегка приоткрылись, а глаза округлились от изумления. Она не была красивым ребенком - тихая, послушная, стремящаяся всем понравиться, что наша мать называла "очаровательным". Я всегда считала ее туповатой и обычно игнорировала, но сейчас просто ненавидела. Она выглядела такой чистенькой и опрятной в своем бледно-голубом платье с более светлым шарфом, длинные локоны темных волос падали ей на плечи. Ее просто распирало от любопытства, которые вылилось в живой интерес к происходящему.
      - Я решила, что с тобой что-то произошло, Карлотта, - сказала она. Ты с кем-то разговаривала, так ведь?
      - Я крикнула просто, чтоб узнать, кто здесь? Ты напугала меня, - я смотрела на нее с осуждением.
      Ее рот приоткрылся от удивления: она была абсолютно бесхитростна. Да и чего другого ожидать от десятилетнего ребенка? Что ей сказать? Я помнила, что звала Бо по имени. Слышала ли она это? Я надеялась, что она ничего не знает о Бомонте.
      - Мне показалось, ты говорила, что-то вроде "Бог"? - произнесла она.
      - Ты ошиблась, - быстро ответила я, - я крикнула "Кто тут?"
      - Но...
      - Все остальное тебе показалось, - резко продолжила я.
      Встав с постели, я не слишком нежно взяла ее за плечи, так, что она даже поморщилась. Я была довольна: мне хотелось обидеть ее.
      - У тебя нет никакого права приходить сюда, - заявила я. - Это - мой дом, и я пришла, чтобы убедиться, все ли в порядке.
      - Ты проверяла кровать?
      Я внимательно посмотрела на Дамарис. Нет, это замечание было сделано без всякой задней мысли: она ничего не проверяла и не предполагала. Надо заметить, что моя сестра абсолютно невинна. В конце концов, ей всего десять лет.
      Я подумала, стоит ли что-то ей объяснять. Нет, лучше оставить все, как есть. Мы вместе вышли из дома.
      - Как ты сюда добралась? - поинтересовалась я.
      - Я шла пешком.
      - А теперь можешь идти обратно, - бросила я ей, усевшись в седло.
      Это было двумя днями позже, в субботу. Я была в саду Довер-хауса, когда показался всадник. Он спешился и подошел ко мне.
      - Если я не ошибаюсь, это Довер-хаус. Эверсли и капитан Ли живет здесь, не так ли?
      - Вы абсолютно правы. Сейчас его нет, но, надеюсь, он скоро вернется. Заходите, я покажу вам, где поставить коня.
      - Благодарю. Вы, должно быть, его дочь?
      - Падчерица.
      - Мое имя - Жерве Лангдон. Мы вместе служили в армии.
      - Генерал Лангдон! - воскликнула я. - Мне приходилось слышать ваше имя: сэр генерал Жерве Лангдон. Так?
      - Вижу, вы неплохо осведомлены. Я показала ему коновязь, а когда мы направились к дому, показалась моя мать.
      - Мама, это сэр генерал Жерве Лангдон, - представила я гостя.
      - О, пожалуйста, входите! - воскликнула Присцилла - Мой муж сейчас будет.
      - Я проезжал в этих краях, - стал объяснять сэр Жерве, - и вспомнил, что здесь живет мой старый друг. Вот я и решил нанести ему визит.
      Он будет в восторге. Он так много о вас говорил, правда, Карлотта? Да, это моя дочь Карлотта.
      Сэр Жерве опять повернулся ко мне и произнес:
      - Очень приятно. Мы прошли в зал.
      - Я узнавал о вас в имении, - сказал сэр Жерве, - и один из слуг объяснил мне, что вы сейчас живете в Довер-хаусе.
      - Да, это так, - отвечала мать, - А мои родители остались там.
      - Лорд Эверсли, я думаю, тоже? Где сейчас Эдвин?
      - Он служит за границей, - ответила Присцилла.
      - Вот как? Я надеялся повидаться и с ним.
      - Вы, конечно, знаете, что мой муж подал в отставку?
      - Ну конечно. Теперь на службе остается Эдвин Эверсли.
      - Да, но мне кажется, его жена хочет, чтобы он поступил так же, как Ли.
      - Жаль, - произнес генерал, - такие люди, как он, нам нужны.
      - Я считаю, что они нужны своим семьям.
      - Вечное недовольство жен, - улыбнулся генерал. Присцилла провела его в гостиную и послала за вином и кексами. Появилась Дамарис, которую тоже представили гостю.
      - У вас такие очаровательные дочери, - заметил генерал.
      Он рассказывал нам о своих путешествиях за границей, восхищался тем, что снова на родине, в Англии. Вскоре возвратился Ли. Он был очень обрадован, увидев генерала, и через некоторое время Присцилла решила, что им есть, о чем поговорить друг с другом наедине. Она надеялась, что генерал не слишком торопится и побудет некоторое время у нас.
      На это он ответил, что собирался навестить своего старого друга Неда Нетерби и думал переночевать в гостинице, в четырех милях отсюда, с тем, чтобы с утра ехать в Нетерби-холл.
      - Нет! - воскликнула Присцилла. - И не думайте об этом! Вы должны остаться на ночь у нас. Мы и слышать не хотим о том, чтобы вы ехали в гостиницу, не правда ли, Ли?
      Ли подтвердил, что, без сомнения, генерал должен остаться у нас.
      - Так как это решено, - сказала Присцилла, - то я с вашего позволения пойду проследить, чтобы вам приготовили комнату. Карлотта, Дамарис, пойдемте, поможете мне.
      Мы все вместе вышли.
      - Я поняла, что генералу надо поговорить с вашим отцом, - заметила мать. - Им многое есть, что вспомнить: ведь они вместе служили в армии.
      Я отправилась в свою комнату, а Дамарис пошла помочь Присцилле. Я была слегка возбуждена, как обычно в присутствии гостя, но что-то было в генерале, что дало мне понять: это не просто праздный визит, чем-то он привлекал меня. Это был высокий мужчина, ростом, должно быть, около шести футов и чуть старше Ли, как решила я. У него была выправка настоящего военного, так что не могло возникнуть сомнения, что это - истинный солдат. Шрам на щеке подтверждал это, добавляя суровости его облику.
      Мне пришло в голову, что он приехал с целью уговорить Ли вернуться в армию, но я была уверена, что Присцилла не догадывается об этом, иначе она не смогла бы быть столь искренне гостеприимной.
      За обедом много разговаривали о прошедших днях службы. Было очевидно, что Ли с упоением предается этим воспоминаниями.
      Генерал заговорил о короле, не скрывая своей явной неприязни. Он называл его не иначе, как "Голландец", вкладывая в это слово немало презрения, а, когда упоминали имя короля, он багровел, так что шрам выступал на коже яркой белой чертой.
      После мы оставили мужчин разговаривать за рюмкой вина, и моя мать заметила:
      - Он, конечно, очаровательный человек, но мне бы не хотелось, чтобы он так много рассказывал Ля про службу в армии. Он расписывает ее так, будто это сущий рай.
      - Нет, наш отец никогда не захочет покинуть тебя, мама, - сказала Дамарис.
      Присцилла, улыбнувшись, спросила:
      - Не понимаю, зачем же все-таки приехал генерал?
      - Ну, он же сказал, что просто заехал к нам по пути в Нетерби-холл, ответила Дамарис, Я могла только смеяться над моей невинной сестрой: она верила всем и всему, что было сказано.
      На следующий день, в воскресенье, мы собрались ехать на обед в Эверсли, как всегда по воскресеньям. Хотя Ли с матерью и купили Довер-хаус, оба они продолжали считать имение Эверсли своим домом. Я провела там часть жизни, а Присцилла, вплоть до недавнего времени, жила все время. Там родилась Дамарис, и лишь около года тому назад Ли купил Довер-хаус. Между двумя домами было не более пяти минут ходьбы, и дедушка с бабушкой обижались, если мы не навещали их часто. Я любила Эверсли, хотя Эйот-Аббас Харриет был, возможно, более родным домом для меня.
      На обед все собрались за столом в большом зале. Моя бабушка Арабелла Эверсли очень любила, когда мы бывали все вместе. Ее особой привязанностью пользовалась Дамарис, в отличие от меня. В то же время мой дедушка Карлтон, напротив, любил меня. Он был вспыльчивым, упрямым, высокомерным и чуждым условностям человеком. Я чувствовала сильную тягу к нему так же, как, мне кажется, и он ко мне. По-моему, его весьма забавляло то обстоятельство, что я была незаконнорожденной дочерью, и он немало восхищался моей матерью, которая презрела условности и родила меня. Мне очень нравился дедушка Карлтон. Я находила, что мы с ним очень схожи характерами.
      Дом был построен во времена королевы Елизаветы, в характерном стиле того времени, с крыльями на каждой стороне от главного зала. Меня восхищал этот зал с грубыми стенами, выложенными из камня, нравилось украшавшее его оружие. Семья Эверсли славилась своими воинскими традициями, хотя Карл-тон лишь недолгое время посвятил военной службе. После гражданской войны он оставался дома, чтобы сохранить свое имение до реставрации монарха. Мне приходилось слышать, что то, чем он занимался, было опаснее солдатской жизни и требовало большей изворотливости. Будучи убежденным роялистом, он разыгрывал из себя пуританина, чтобы таким образом сохранить дом для потомков. Мне нетрудно представить себе, как он это проделал. Каждый раз, когда он поднимал глаза к высокому сводчатому потолку с широкими дубовыми балками или когда его взгляд падал на генеалогическое дерево, нарисованное над большим камином, он должен был напоминать себе:
      "Если бы не моя отвага м выдержка во имя всеобщего благополучия, мы бы потеряли все это". Да, военные традиции семьи были всем известны. Ли до недавнего времени был военным, а сын моей бабушки Арабеллы от первого брака - Эдвин, нынешний лорд Эверсли - до сих пор оставался на службе. Его жена Джейн и их сын Карлтон - которого все звали Карлом, чтобы отличать от дедушки Карлтона, - жили в Эверсли, который, собственно, был владением Эдвина, хотя дед и считал его своим. Это неудивительно, ведь он годами управлял имением и, во всяком случае, сохранил его, никто не имел больших прав на Эверсли. Дедушкин отец - генерал Толуорти - прославил себя в деле защиты монархии. Я вспомнила, что и Бо некоторое время находился в армии. Это было во время мятежа Монмута, как он однажды рассказал и, кажется, был весьма доволен этим. Даже дед Карлтон тогда воевал на стороне Монмута, хотя он не был профессиональным военным и воевал в силу своих особых причин.
      Все это вселяло уверенность, что генерал Лангдон будет чувствовать себя как дома.
      За столом в тот день были Карлтон с Арабеллой, жена Эдвина - леди Эверсли с юным Карлом, Присцилла и Ли, я и Дамарис. Кроме того, приехал наш сосед из поместья Грассленд - Томас Уиллерби и его сын Томас-младший, который был годом или двумя моложе меня. Томас Уиллерби недавно овдовел. Его брак был очень счастливым, и он до сих пор не мог оправиться от потери. Моя мать тоже глубоко переживала смерть Кристабель Уиллерби, так как та до замужества была ее компаньонкой, а после осталась хорошей подругой. Теперь в Грассленде был еще один ребенок Уиллерби - грудная девочка. Ей еще не было года, и ее звали Кристабель - в честь матери, которая умерла, произведя девочку на свет. Присцилла приняла близко к сердцу трагедию семьи Уиллерби, и они стали нашими постоянными гостями. Она настояла на том, чтобы опекать маленькую Кристабель, и Салли Нуленс - наша старая няня, и Эмили Филпотс, которая была горничной при детях, обе были заняты заботой о ребенке. Что касается Томаса Уиллерби, он был настолько благодарен моей матери, что его глаза наполнялись слезами, стоило ему взглянуть на нее. Он был очень сенттаюнтален.
      И дед, и бабушка очень тепло приняли генерала Лангдона, и в течение четверти часа разговор за столом вертелся вокруг армии. Затем Присцилла произнесла очень четко, как, я знаю, она говорит о вещах, всецело занимающих ее мысли:
      - Мне кажется, что довольно Эндерби-холлу пустовать. Нет ничего хорошего в том, что в доме никто не живет.
      - Верно, - подхватил Томас, всегда готовый поддержать ее, - он отсыревает. Домам необходимо, чтобы в них жили.
      - Такой милый старый дом, - сказала Джейн Эверсли, - хотя мне не хотелось бы там жить. У меня мурашки бегут по телу каждый раз, когда я прохожу мимо.
      - Только потому, что ты веришь слухам, - возразил дед. - Если бы не эти разговоры вокруг, никто бы и не думал о призраке.
      - Что вы думаете о привидениях, генерал Лангдон? - спросила я.
      - Я никогда их не видел, - ответил он, - а я могу верить лишь собственным глазам.
      - Да вы неверующий? - спросила Арабелла.
      - Я верю очевидному, - возразил генерал, - но откуда взялось это привидение?
      - Я думаю, оно появилось, когда одна из хозяек дома пыталась там повеситься. Но она взяла недостаточно короткую веревку и лишь жестоко покалечилась. Вскоре после этого она умерла.
      - Несчастная женщина! Но почему она так поступила?
      - Ее муж был замешан в заговоре.
      - В Папистском мятеже, - уточнил Карл.
      - Нет, - возразила я, - ты путаешь его с моим отцом, а то был "заговор Ржаного Дома", не так ли?
      - Да, - отозвалась Присцилла, как мне показалось, довольно смущенная.
      - Они вступили в заговор против короля! - воскликнул Карлтон. - Это было преступно и глупо.
      - Я не могу понять, почему происходят такие вещи? - вмешалась Присцилла.
      - Моя дорогая леди, - начал генерал, - если что-то идет не правильно, некоторые люди стремятся поправить дело.
      - И теряют при этом жизни, - заметила Арабелла.
      - Все это уже в прошлом, но именно таким образом этот дом получил свою репутацию, - объяснил Карлтон.
      - Мне бы хотелось, чтобы там появилась какая-нибудь приятная семья, сказала мать. - Я была бы рада иметь хороших соседей.
      Она явно нервничала, и Ли с тревогой глядел на нее. Я подумала: "Они обо всем договорились". Я была уверена, что моя сестра уже доложила, что видела меня лежащей на кровати. Она могла и упомянуть, что, как ей показалось, я разговаривала с кем-то по имени Бо.
      - Этот дом должен быть моим! - повернулась я к генералу. - Он был оставлен мне дядей моего отца, которого звали Роберт Фринтон.
      - Мне знакомо это имя, - сказал генерал. - Ужасная трагедия!
      Присцилла беспокойно сжимала руки. Она была очень возбуждена сегодня, и причиной тому был генерал.
      - Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем ты сможешь вступить во владение наследством, - сказал дедушка, - но я не сомневаюсь, что если удастся продать дом, то это будет вполне оправдано.
      - Но я совсем не уверена, что хочу его продавать.
      - Может, вам нравятся привидения, мисс Карлотта? - спросил генерал.
      - Я была бы не прочь взглянуть на одно из них. А вы, генерал?
      - Ну, это зависит от привидения, - ответил он.
      Ли заявил:
      - Ты должна продать дом, Карлотта. Ты никогда не захочешь там жить, но, возможно, тебе удастся найти жильца и сдать дом.
      Я многое поняла про всех них и замолчала. Меня только интересовало, выскажется ли генерал. По каким-то причинам они хотели, чтобы я прекратила ходить туда, и не бродила по пустым комнатам этого дома. Дамарис наверняка рассказала все, что она видела и слышала, и они догадались, что я до сих пор надеюсь на возвращение Бо.
      - Так что подумай об этом, - добавил дедушка.
      - Знаете ли вы, что я сейчас обдумываю, стоит ли мне покинуть Грассленд? - сказал Томас Уиллерби.
      - Покинуть Грассленд, Томас?! - воскликнула моя мать. - Но почему?
      - Слишком много воспоминаний, - ответил тот, и за столом воцарилось молчание. После паузы Томас продолжал:
      - Да, я подумал, что мне было бы легче возвратиться на Север и постараться начать там новую жизнь. Вот для чего я пришел.., и я благодарен всем вам.., и Кристабель... У меня были здесь счастливые минуты, а сейчас, возможно, для меня будет лучше уехать...
      Присцилла выглядела печальной, но вслух она обдумывала его будущее:
      - Уехать и найти новую жену.., начать новую жизнь, и, возможно, потом вернуться?
      - О, все это в будущем, - сказал Томас, - сейчас и без этого хватает забот. Да, я забыл, что-то должно быть сделано и с Эндерби.
      Чтобы прекратить разговор об Эндерби, я сказала, что слышала, будто леди Элизабет Уиллврс должна вступить во владение ирландским поместьем, подаренным ей Яковом II.
      Лицо генерала побагровело, и он пробормотал:
      - Чудовища!
      - Пусть король ублажает свою любовницу, - заявил Карлтон, - Я еще удивлен, что у него только одна. Я желаю ему насладиться этой леди.
      - Жаль, - сказала Арабелла, - что все так обернулось: дочери против собственного отца...
      - Действительно, - поддержал ее генерал, - мне кажется, королеву Марию должна сильно мучить совесть. И что будет с Анной, если она захватит корону?
      - Не сомневайтесь, - воскликнул Карлтон, - Англия не потерпит короля ставленника папы римского. Она избавилась от одного паписта: Яков, который принадлежит к ним, - в ссылке, и там он останется до самой смерти. А если за ним последует и Вильгельм - Бог не допустит этого, ибо он хороший правитель, - то следующей будет Анна, и она получит поддержку всех, кто желает лучшего для этой страны.
      Я видела, что генерал с трудом сдерживается. Ли тоже выглядел смущенным. Он кое-что знал о мыслях генерала по этому поводу, а для моего дедушки было так характерно утверждать свою точку зрения, не задумываясь, что это кого-то заденет.
      - Узурпаторам тропа, - тихо и сдержанно сказал генерал, - часто приходится жалеть об этом.
      - Едва ли это так. Яков был абсолютно бесполезен. Следующей была его дочь Мария так же, как и наследующий ей Вильгельм. Я стал его противником в тот момент, когда узнал о его, папистских взглядах. Я бы посадил Монмута на трон, только чтоб не дать папистам править страной. Яков был свергнут, он в ссылке, так пусть там и остается.
      - До чего вы неистовствуете, сэр! - поразился генерал.
      - А разве вы нет, сэр? - ответил Карлтон. - Я вам все выскажу; я очень переживаю за эти события.
      - Это слишком очевидно, - сказал генерал.
      Арабелла сумела тактично переменить тему, и мы заговорили о таких банальных вещах, как погода; о том, какая предстоит зима, и даже вспомнили, как замерзла Темза, и напомнили несчастному Томасу о его встрече с Кристабель.
      Я была весьма довольна, когда мы, наконец, вернулись назад в Довер-хаус. Генерал был молчалив, и я подозревала, что он не получил большого удовольствия от этого визита. Они с Ли провели этот вечер вдвоем, а на следующее утро генерал распрощался с нами.
      Мои мысли всецело были заняты Эндерби. Я не могла представить, что со мной будет, если я больше не смогу ходить туда. Новые жильцы все изменят, это будет уже совсем другой дом. Хотела ли я сохранить нетронутой память о любовнике, покинувшем меня? Стану ли я счастливее, если не буду больше ходить в этот дом и мечтать?
      Что-то непонятное случилось со мной. Я сильно разозлилась, и это успокоило слегка мою боль, потому что задело гордость. Может ли быть правдой то, что Бо намеренно покинул меня, так как нашел более богатую наследницу? По крайней мере, так говорили: он занимал деньги в расчете на то, что вскоре женится на мне; он был корыстолюбив и погнался за более богатой добычей. Где-то за границей.., в Париже.., может, в Венеции? Он постоянно и много говорил о Венеции. Бо никогда не претендовал на то, чтобы быть человеком чести, напротив, подчеркивал, что он не святой. "Во мне многое есть от дьявола", - сказал он мне однажды и предложил посмотреть, не растут ли рога у него на голове: "Потому что это тебе понравилось бы. Позволь сказать мне, Карлотта, что в тебе тоже есть частичка дьявола!"
      Какая глупость с моей стороны - мечтать, что Бо вернется. Прошло уже более года с его отъезда. Я представила себе его живущим в каком-то незнакомом городе - на Рейне, в Италии, во Франции - ..с наследницей, которая богаче меня, и как он смеется, рассказывая обо мне, как Бо умеет рассказывать о своих любовницах. Он всегда насмехался над понятиями о чести, которые подразумевались обязательными для джентльмена.
      Я лелеяла злость к Бо, и это было облегчением. И я подумала: "А почему бы и не продать Эндерби? Это поможет мне похоронить образ лживого любовника".
      Пришел сентябрь. Через месяц мне исполнится восемнадцать, это будет значительное событие в моей жизни - я стану совершеннолетней.
      Присцилла объявила, что будет большой праздник, и, конечно, дедушка с бабушкой настаивали, чтобы его проводили в Эверсли, который подходит для этого больше, чем Довер-хаус.
      Дом был полон гостей, и я знала, что Ли с Присциллой пригласили несколько "приличных" молодых людей в надежде, что я обращу внимание на кого-нибудь из них.
      Харриет приехала вместе со своим мужем Грегори и Бенджи. Я очень обрадовалась, увидев ее снова.
      - Мы мало видимся, - заметила Харриет. Она, как всегда, восхитила меня. Ее уже нельзя было назвать молодой, но она все еще оставалась изумительно красивой. Конечно, ей это стоило больших усилий. Волосы у нее оставались по-прежнему темными ("Мой особый состав, - шепнула она мне в ответ на мое удивление. - Я дам тебе рецепт его приготовления, когда это будет нужно"), Мы оставались там еще неделю.
      - Почему ты не бываешь теперь у нас так же часто, как раньше? спросил Бенджи.
      Я ничего ему не ответила: не могла же я объяснить Бенджи, что по-прежнему жду Бо.
      Мы много ездили верхом вместе с ним. Мне нравились эти прогулки. Я любила дышать холодным влажным сентябрьским воздухом и стала замечать окрестности, на что прежде не обращала внимания. Мне нравились буреющие на ветках листья и появляющиеся на соснах шишки. Везде была видна паутина примета осени, и мне казалось, что она выглядит очень нарядно - с каплями сверкающей росы. Это было так непохоже на меня - любоваться природой. Мною овладело такое чувство, будто я просыпаюсь после долгого кошмара.
      Бенджи был подходящим попутчиком: всегда готовый посмеяться, легкий на подъем, с веселым нравом, он больше походил на отца, чем на мать. Сэр Грегори Стивенс, наверное, не относился к числу людей, производящих на меня сильное впечатление, но, без сомнения, он был одним из самых добрых.
      Бенджи был старше меня: ему было около двадцати лет, но мне это не казалось большой разницей в возрасте. Я привыкла всех сравнивать с Бо, который был более чем на двадцать лет старше. Я была достаточно искушенной, чтобы считать себя равной Бенджи по части жизненного опыта: Бо многому научил меня.
      Однажды мы катались в лесу и, возвращаясь домой, проезжали мимо Эндерби-холла.
      - Мрачный старый дом, - заметил Бенджи. - Помню, ты как-то сопровождала туда меня и своего дядю Карла.
      - Я прекрасно это помню, - ответила я. - Вы были ужасными мальчишками: вы не хотели иметь со мной дела и все время повторяли, чтобы я уходила и не докучала вам.
      - Ну, это можно отнести за счет нашей молодости, - ответил Бенджи, - Я обещаю, что никогда больше не скажу тебе ничего подобного, Карлотта.
      - Наверное, я была невозможным ребенком?
      - Нет.., хотя определенно Карлотта считала себя центром Вселенной, и все должны были преклонять перед ней колени.
      - Кроме Бенджамина и дяди Карла.
      - Мы были идиотами.
      - Но все случилось к лучшему: я увязалась за вами, потом уснула в шкафу, и благодаря этому мы познакомились в Робертом Фринтоном, который оказался дядей моего отца.
      - Который пал жертвой твоих чар и оставил тебе свое состояние. Это как та история, о которой поется в балладе, и как раз то, что должно было случиться с тобой.
      - Я не считаю, что похожа на героиню волшебной сказки, Бенджи. Не ты ли только что сказал, что я считала себя центром вселенной? Мне представляется, что я мало изменилась, а это значит, что я крайне эгоистичная натура.
      - Ты восхитительна, Карлотта!
      Бенджи глядел на меня достаточно выразительно: благодаря Бо я хорошо знала, что это значит. Под влиянием порыва я предложила:
      - Давай заедем в Эндерби и посмотрим дом.
      - Разве он не заперт?
      - У меня есть ключ, я всегда ношу его на поясе: случается, что у меня бывает настроение зайти туда.
      Я внимательно смотрела на него. Он, как и вся семья, знал про Бо, но я не думала, чтобы они подозревали о его пребывании в Эндерби.
      Мы привязали наших лошадей и прошли через парадный вход. Рядом с Бенджи я испытывала вполне определенные эмоции и не могла понять себя. Неожиданно я стала воображать, каково было бы заняться любовью с Бенджи. Возможно, я, как и предполагал Бо, относилась к тому типу женщин, для кого физическая близость была необходима. Бо как-то сказал, что никогда еще не встречал такой опытной девственницы, имея в виду, что даже в самый первый раз я охотно приняла его. "Как цветок, открывающийся навстречу солнцу", заметил он. Я вспомнила, что, пока не встретила Бо, я любила проводить время с Бенджи, и немалое удовольствие доставило мне открытие, что я тоже небезразлична ему. У меня появилось чувство, что это - возможность навсегда изгнать образ Бо из своей памяти.
      - Какое зловещее место! - сказал Бенджи. - Тебе так не кажется?
      - Это лишь твое воображение, - возразила я.
      - Да, пожалуй, ты права: когда ты здесь, Карлотта, оно уже не кажется мрачным. Ты так красива! Я знаю лишь одну женщину, которая так же красива, и это моя мать. Я очень гордился тобой, когда верил, что ты - моя сестра.
      - Значит, это твоя гордость не позволяла мне принимать участия в ваших прогулках по Эндерби?
      - Я уже объяснил тебе, что это была просто мальчишеская глупость.
      Бенджи смотрел на меня очень выразительно, и я прекрасно понимала, что он хочет поцеловать меня. Я отошла и направилась через зал, глядя на галерею менестрелей, чтобы прийти в себя. Боль оставалась со мной, никто не сможет заменить Бо. Я начала подыматься по ступеням. Бенджи шел вплотную за мной.., через галерею призраков. Я размышляла: "Ну почему я должна страдать по тебе, Бо? Ты уехал и покинул меня".
      Мы заглядывали во все комнаты и, наконец, дошли до той, где была кровать под балдахином. Я стояла, глядя на нее. Меня переполняли горечь и страстное желание. Бенджи проговорил:
      - Карлотта, ты уже больше не ребенок. Я очень давно хотел поговорить с тобой, но ты была так молода.
      Я еле удержалась от смеха: я была намного моложе, когда резвилась с Бо на этой самой кровати. А Бенджи.., он дожидался, пока мне исполнится восемнадцать. Как рассудительно и как непохоже на Бо.
      - Карлотта, мне кажется, что все так считают.
      - Что именно?
      - Что мы поженимся.
      - А ты меня спросил?
      - Я спрашиваю. И что же ты ответишь? Мне показалось, что я слышу смех Бо: "Это как раз то, что надо: твой недотепа-любовник дождался твоего совершеннолетия. Это очень смешно, не правда ли, Карлотта? Благославляю тебя, дитя мое, ты, наконец-то, выросла из колыбели. Выходи замуж за этого тихоню Бенджи, и у тебя будет размеренная, благополучная жизнь и, я обещаю, непреодолимо скучная".
      Я поняла, что мне не удается ускользнуть от Бо. Если я скажу Бенджи "да", я никогда не почувствую того возбуждения, предощущения восторга, которое всегда овладевало мной, когда я приходила в этот дом на встречу с Бо.
      - Нет, - ответила я Бенджи, - нет! - И что-то заставило меня добавить:
      - Не сейчас...
      Бенджи, конечно, все понял по-своему:
      - Я слишком поторопил тебя?
      Поторопил меня! Я знала о его чувствах уже давно, а он просто не имел представления о таком типе людей, как я. Я вообразила себе Бо при аналогичных обстоятельствах: если бы я отказала ему, он бы только рассмеялся и силой уложил меня в эту постель.
      Хотелось бы мне иметь такого любовника, как Бенджи? И опять мне показалось, что я слышу смех Бо: "Ну конечно, конечно, ты хочешь". Он решил бы, что это - замечательная шутка, произойди все именно здесь, в этой комнате. Он бы сказал, что никогда еще так не развлекался: Бенджи предлагает выйти за него замуж, а, когда я отказываю, решает, что слишком поторопил меня, что моя невинность не позволяет мне еще задумываться об этом. Нет, мне не удастся избавиться от Бо.
      Мы подошли к нашим лошадям.
      - Не расстраивайся, милая Карлотта! - сказал Бенджи. - Я задам тебе этот вопрос позже.
      ***
      Ко мне в комнату вошла Харриет. Она славилась отменным здоровьем, и, я уверена, она была не менее красива, чем десять лет назад. Она слегка располнела, но ничего уродливого в этом не было: некоторое обилие плоти ничуть не портило ее красоту. "Это потому, - говорила она, - что все располагается там, где надо!"
      Я подумала: "Харриет знает, что Бенджи просил моей руки". Некоторые слуги верили, что она обладает особой силой, и я была склонна согласиться с этим. Эти невероятно красивые фиолетовые глаза были необыкновенно проницательными, мало что могло ускользнуть от них.
      - Итак, маленькая обольстительница, - сказала она, - ты отказалась сделать счастливым моего Бенджи? Вчера он просил твоей руки, не так ли?
      Я кивнула.
      - И ты сказала "нет". Я считаю, ты добавила "не сейчас", только чтоб не удручать его решительным отказом?
      - Харриет, ты права, как всегда. Мы вместе посмеялись, она всегда поднимала мне настроение. Наверное, я любила Харриет больше, чем кого-либо другого, исключая Бо. Произошло это благодаря тому, что в детские годы я всегда считала своей матерью ее. Нет, она была для меня больше, чем мать, она была одной из нас, как я решила, - это значит, что она походила на Бо и на самое меня. Мы были искателями приключений в этом мире, решительно настроенными получить все, что нам хочется от него, и, в зависимости от обстоятельств, не слишком щепетильными в способах достижения цели.
      Внезапно до меня дошло, что все мы появились на свет, наделенными выдающейся красотой: и Бо, и Харриет, и (с моей стороны было бы ложной скромностью отрицать это) я в некоторой степени наделена ею. По какой-то страдной прихоти природы я, действительно, могла бы быть дочерью Харриет: я была темноволосой, хотя и посветлее ее, у меня были синие глаза, хотя более голубые, чем фиолетовые, но такие же, как у нее, темные брови и ресницы. На этом, правда, внешнее сходство кончалось: мое овальное лицо, высокие скулы, полные губы и прямой нос были типичны для Эверсли. Но по характеру я была такой же, как Харриет, и, возможно, это делало нас более похожими, чем чисто внешние черты.
      Так или иначе, мы прекрасно понимали друг друга, и с Харриет мне было говорить легче, чем с кем-либо другим. Что-то подобное, должно быть, чувствовала и моя мать, если пришла к Харриет, поняв, что у нее будет ребенок и это опозорит семью.
      - Бедный Бенджамин! - произнесла она. - Он так долго любил тебя! Эта мысль появилась у него, как только он узнал, что ты ему не сестра. Он жил ради того дня, когда поведет тебя к алтарю, и, должна сказать, что и я была бы рада такой невестке.
      - Милая Харриет, для меня была бы заманчивой перспектива иметь тебя свекровью, но даже это не может быть решающим поводом для замужества - Для тебя это было бы хорошо, Карлотта: с Бенджи тебе будет неплохо. Он очень похож на своего отца, а лучшего мужа, чем мой Грегори, невозможно себе представить. - Она серьезно посмотрела на меня и добавила:
      - С Бомонтом Гранвилем ты станешь очень несчастна.
      Я отвернулась, а она продолжала:
      - Да, так будет. О, я согласна, что он очарователен. Я могу представить, как он сейчас живет где-то в роскоши, восхваляя собственную хитрость. Он не может вернуться в Англию: его кредиторы разорвали бы его, как стервятники Я недоумеваю, где он может быть. Не думаю, что в Венеции. Я несколько раз писала своей подруге, Контессе Карпори, у которой есть собственное палаццо там, где она родилась. Она знает Бо, он достаточно известен в Венеции. Она пишет, что его там нет, и, если она услышит о его возвращении в один из городов Италии, она даст мне знать об этом. Не думай больше о нем, изгони из мыслей! Это было приятно, не так ли? Можешь ты взглянуть на все это как на эпизод?
      - Это был такой упоительный эпизод, Харриет!
      - Конечно, так и должно быть. Наверное, он потрясающий любовник, но в мире есть и другие. Все, что он хотел от тебя, - это твое наследство, Карлотта.
      - Но почему же он не остался, чтобы заполучить его?
      - Единственной причиной может быть то, что его привлекла более заманчивая цель, больше я ничего не могу предположить. Он задолжал всем вокруг, он не мог более показываться своим кредиторам. А может, он испугался твоего дедушки. Карлтон Эверсли пользуется большим влиянием при дворе и мог бы уничтожить Бо, если бы тот появился. Но мне не кажется, что Бо принадлежит к тому типу людей, которых легко заставить свернуть с избранного пути. Ты должна посмотреть правде в лицо, Карлотта. Единственный вывод - он почуял где-то более заманчивую добычу и ринулся за ней.
      - Харриет, прошло почти три года.
      - И ты достигла совершеннолетия. Забудь его, начни все сначала. У тебя есть все, о чем только может мечтать девушка: ты наделена красотой, которая делает тебя неотразимой почти для всех мужчин, и ты состоятельна, мое милое дитя. Что бы я сделала, имея в твоем возрасте такое богатство!
      - Ты смогла неплохо устроиться и без этого.
      - У меня были годы борьбы. Да, я наслаждаюсь ею, в моей крови есть тяга к авантюрам, но иногда я творила такие вещи, которых делать не надо бы. Карлотта, забудь о том, что прошло, смотри вперед. В будущем тебя ждет счастье. Не хочешь быть с Бенджи - не надо, хотя, я надеюсь, по ряду причин, что вы будете...
      - Одна из них - мое наследство?
      - Одна из них - наследство. Но позволь и мне сказать то, что касается Бенджи: он получит наследство после своего отца и унаследует мне. Если тебе нужен муж, а не дьявольский любовник, лучшей партии ты не сделаешь.
      Харриет поцеловала меня и показала наряды, в которых собиралась пойти на торжество в честь моего совершеннолетия. Она произвела на меня должное впечатление, как и всегда ей это удавалось. Эверсли был полон, в Довер-хаусе тоже были гости, торжество кипело. Мое совершеннолетие. Я должна была выслушивать воркотню Салли Нулленс, которая рассказывала, что я была самой непослушной из всех детей и у меня была самая мощная пара легких, которые я пускала в ход, когда хотела чего-то.
      - Были некоторые, которые предпочитали дать тебе требуемое, - поясняла она, - но я поступала по-другому. Когда ты мне сильно мешала, я задавала тебе хороший шлепок - ты знала, что только это и можешь от меня получить, и не таила обиды.
      А затем была Эмили Филпотс:
      - Я скажу тебе, что ты привела в беспорядок свои прелестные наряды, но ты выглядишь в них так очаровательно, что приятно смотреть на тебя. Ты не изменилась, мисс Карлотта. Мне жалко того мужчину, который получит тебя, да.
      Я, конечно, могла бы ответить, что так как ни один мужчина не проявил желания получить Эмили, то она и не может судить об этом, но я всю жизнь любила их обеих, они были неотъемлемой частью моего детства.
      Дамарис ходила вокруг меня с выражением благоговейного восторга на лице. Ей сейчас было одиннадцать - довольно крупная и толстая. Ее обожание раздражало меня, боюсь, я не слишком хорошо относилась к ней. Она постоянно возилась с больными животными и очень переживала, если они умирали. Она обожала свою лошадь и действительно была превосходной наездницей. Дамарис была любимицей Салли Нулленс и Эмили Филпотс, у нее были очень правильные легкие, и она не слишком часто их упражняла, и я уверена, что она держала свои наряды в полном порядке, но я чувствовала глубокое удовлетворение, что в них она никогда не сможет быть такой красивой, как я.
      Все - моя мать, Ли и даже дедушка и бабушка - надеялись, что я выйду замуж за Бенджи. Кажется, все знали, что там очень хочет этого. Я чувствовала к себе какое-то настороженное внимание. Видимо, все считали, что когда я буду замужем, то получится так, будто бы я и не знала Бо. Я же была в этом абсолютно не уверена, но мне уже хотелось понять, может, все от в чем-то правы, а для меня и это уже был шаг вперед.
      Поэтому я каталась верхом вместе с Бенджи, я танцевала с Бенджи, мне нравился Бенджи. Я чувствовала легкое волнение, когда он брал мою ладонь, касался руки или целовал меня.
      Это не был такой дикий наплыв чувств, какой я испытывала к Бо, но какой-то отклик во мне был.
      Я представляла, как Бо смеялся бы надо мной.
      - Ты такая страстная молодая леди! - говорил он мне.
      Действительно ли это так? Что сейчас со мной происходило? Было ли это действительно просто желание физического удовлетворения, которое так приучил ценить меня Бо, или я тянулась к Бенджи? Я не была ни в чем уверена, но к кое-какому решению я пришла: я собиралась продать Эндерби-холл. Возможно, для меня это было символично: я смирялась с тем фактом, что Бо никогда уже не вернется.
      Некая миссис Элизабет Пилкингтон приехала, чтобы взглянуть на Эндерби-холл. Она прибыла днем раньше и остановилась со своими друзьями в нескольких, милях от Эверсли. Она сказала, что поехала бы взглянуть на дом, если кто-нибудь встретит ее там.
      Присцилла хотела послать Ли, но я наотрез отказалась. Они должны прекратить думать обо мне, как о ребенке, я в полном смысле взрослая женщина, и в любом случае Эндерби-холл принадлежит мне. Мне хотелось доказать всем свою независимость, поэтому я собиралась сама встретить леди и показать ей дом Стоял ноябрь. Мы договорились о встрече на десять часов утра. Я предложила такое время потому, что около четырех темнело, и, если бы миссис Пилкингтон явилась пополудни, у нас было бы слишком мало времени, чтобы все осмотреть. Она согласилась: конечно, ей хотелось рассмотреть дом при дневном свете.
      Я чувствовала облегчение. Наконец-то, я стала действительно понимать, что в один прекрасный момент я перестану быть владелицей Эндерби и смогу начать все заново.
      Воздух был пронизан холодом. Я никогда не любила ноябрь. Впереди была зима, а до весны, казалось, так далеко. Деревья сбросили уже почти все листья, и мне послышалась унылая нотка в песенке дрозда. Она звучала, будто он очень старался избавиться от печали, но ему это не удавалось.
      Между деревьями стелилась легкая дымка, и из-за нее казалось, что паутины больше, чем обычно. Близко был конец года, а возможно, и конец какого-то периода моей жизни.
      Миссис Пилкингтон уже ждала меня. Я поразилась ее внешности. Она была необычайно элегантна, а рыжие волосы были очень красивы. Костюм темно-зеленого цвета был сшит по последней моде и очень шел ей. Еще она носила шляпу с маленьким коричневым перышком, что весьма подходило к ее ошеломительно красивым волосам.
      - Боюсь, я заставила вас ждать, миссис Пилкингтон, - сказала я.
      Она обаятельно улыбнулась, показав ряд безупречных зубов.
      - Конечно, нет, это я подъехала пораньше: мне так не терпелось увидеть дом!
      - Надеюсь, он вам понравится. Зайдем внутрь! Я открыла дверь, и мы вступили в зал. Он уже выглядел по-другому. Казалось, из него исчезло то гнетущее, что было раньше.
      - Очень впечатляет, - произнесла миссис Пилкингтон, затем повернулась и внимательно оглядела меня. - Я знаю, что вы - мисс Карлотта Мэйн. Я и не подозревала, что буду иметь удовольствие встретить вас. Я думала, кто-нибудь...
      - Кто-то старший? - закончила я за нее. - Нет, это мой дом, и я предпочитаю вести деловые переговоры самостоятельно.
      - Одобряю, - сказала она. - Дом - это часть вашего наследства?
      - Я вижу, вы немало знаете обо мне.
      - Я вращалась в лондонском обществе, и там было много разговоров о вашей помолвке с Бомонтом Гранвилем.
      Я вспыхнула: этого я не ожидала, а она продолжала:
      - Это было так странно: его.., исчезновение. Она посмотрела на меня внимательно, и я почувствовала себя действительно очень неуютно.
      - Строилось много предположений, - продолжала она, - но он уехал, так ведь?
      - Да, - коротко ответила я. - Не хотите ли посмотреть кухню или сперва пройдем наверх?
      Она улыбнулась мне так, будто хотела сказать, что поняла мое нежелание говорить о нем.
      - Наверх, пожалуйста, - ответила она. Я показала ей галерею менестрелей.
      - Очаровательно! - промолвила она. Мы шли по комнатам, и миссис Пилкингтон приостановилась в спальне, в той самой комнате, где было столько мучительных воспоминаний.
      - А что вы думаете сделать с обстановкой? - спросила она.
      - Все предназначено для продажи. Если нравится - вам, если нет кому-нибудь еще.
      - Конечно, мне пригодится эта мебель, - сказала она. - У меня есть дом в Лондоне, но я собираюсь его продать, так что все это придется мне кстати.
      Она шла из комнаты в комнату, затем я провела ее на кухню, и, наконец, мы вышли из дома.
      - Очаровательно, очаровательно! - повторяла она. - Я не могу понять, как вы решились расстаться с таким домом?
      - Долгое время в нем никто не живет, и нет смысла, чтобы так продолжалось и дальше.
      - Да, разумеется. Я уверена, что и мой сын полюбит это место.
      - О, так вы будете жить с семьей?
      - Только с сыном.
      - Ваш муж...
      - У меня нет мужа, - ответила она и лучезарно улыбнулась мне.
      Я подозревала, что все время, пока мы осматривали дом, она исподтишка бросала на меня взгляды. Может быть, я была так в этом уверена, что и сама чувствовала непреодолимый интерес к ней.
      Должно быть, она почувствовала, что я заметила этот осмотр, потому что сказала:
      - Прошу прощения, если я смутила вас излишним вниманием. Вы такая красивая молодая дама, - не обижайтесь на эти слова, - а я так трепетно отношусь к красоте.
      Я слегка покраснела, и не потому, что питала отвращение к комплиментам, нет. Мне нравилось быть в центре внимания, и я уже привыкла, что вслед мне оборачиваются, но поведение этой женщины чем-то настораживало меня. У меня промелькнула мысль, что она не так уж интересуется домом, а приехала сюда, имея какую-то другую цель.
      Сама она была тоже весьма привлекательна, и я подумала, что мой долг вернуть ей комплимент.
      - Вы и сами очень красивы. Она, очень довольная, рассмеялась:
      - Увы, мое время уже прошло, но были дни... И трагически замерла, будто на сцене перед зрителями.
      Я произнесла:
      - Нет, нет, вы ошибаетесь: для вас все эти дни не прошли.
      Она засмеялась и продолжила:
      - Я думаю, мы можем прогуляться вместе Это было бы неплохо, мы же будем соседями. Я знаю, что тут близко до Эверсли.
      - Да, тут совсем недалеко. Я живу в Довер-хаусе с моей матерью, а бабушка с дедом - в имении Эверсли. Здесь рядом располагаются три больших дома: Эверсли, Эндерби и Грассленд Мэйнор.
      - Ну, что ж, - сказала она, - звучит неплохо. Давайте осмотрим мои будущие владения.
      Мы вышли на морозный воздух и пошли через сады и обсаженные кустарником аллеи.
      - Они не настолько обширные, как должны бы быть, - заметила она.
      - О, владения были больше, но когда мой отчим купил Мэйнор, он присоединил часть земли, принадлежавшей Эндерби.
      - Что же он купил? Интересно взглянуть на то, что могло бы принадлежать мне.
      - Он построил стену, которая заключает наши земли вокруг Довер-хауса.
      - Вот эта стена? - спросила она. - Кажется, он предпочитает держать людей на расстоянии.
      - Одно время был план выращивать что-нибудь на этой земле... Отчим до сих пор не расстался с этой идеей.
      - Но сейчас тут все запущено.
      - Да, все заросло, но в один прекрасный день все расчистят, я не сомневаюсь.
      - Ну, я должна поблагодарить вас, мисс Мэйн. Я осталась довольна осмотром дома, но хотела бы посмотреть его еще раз.
      - Конечно, я с удовольствием покажу ,вам все снова.
      - Я хочу попросить вас об одном одолжении. Я проведу неделю или около того с моими друзьями Элсомерс в Кроухилле. Вы их знаете?
      - Да, мы встречались.
      - Раз вы знакомы, то можете доверять и мне. Не позволите ли мне взять ключ от дома, чтобы я могла зайти сюда, когда захочу, и все детально осмотреть?
      - Ну конечно, - с готовностью сказала я, понимая ее желание прийти в это место одной. Хотя здесь и была кое-какая обстановка, но в основном вещи, которые с трудом сдвинешь с места, и я не боялась, что она сможет взять что-то. Она вызывала у меня некоторую настороженность, но представить ее воровкой я не могла.
      Я с готовностью отдала ключи: у меня был еще один, так что я тоже могла прийти сюда, когда пожелаю.
      Мы подошли к нашим лошадям. Миссис Пилкингтон грациозно уселась верхом, кивнула мне на прощанье и поехала назад, в Кроухилл.
      Три дня не было никаких новостей, но в один из дней меня потянуло навестить Эндерби: если я собиралась его продать, у меня уже не будет такой возможности.
      Стоял холодный день, утро было туманным, и было понятно, что туман вновь появится, как только стемнеет. Сейчас туман, завихряясь, поднялся, оседая влагой на ветвях деревьев, на кустах, на моих волосах. Я подумала, что скоро Рождество. Мы отправимся к Харриет, или она приедет к нам. Я опять буду рядом с Бенджи, и, конечно, он снова будет просить меня стать его женой, и, возможно, я скажу "да". Продажа Эндерби станет моим первым маленьким шагом прочь от прошлого, от Бо, а замужество - уже уходом от него.
      Я думала о миссис Пилкингтон, о том, как она интересовалась всем вокруг, особенно мною и помолвкой с Бо. Я вспомнила ее острые живые глаза цвета густого чая, которые так гармонировали с ее исключительными рыжими волосами. Ее холеный вид говорил о том, что эта женщина умеет следить за своей внешностью и не жалеет на это сил. Я была уверена, что она вращалась при дворе, а там наверняка ходила масса слухов обо мне и Бо - до его исчезновения. Так что вполне естественно, что элегантная миссис Пилкингтон слышала обо всем и заинтересовалась, когда решила купить дом у известной в этой связи наследницы.
      Я открыла дверь и вошла в дом. Постояла, глядя на галерею. Было тихо. Я прислушалась.
      Я смогу от всего избавиться, когда миссис Пилкингтон обоснуется здесь со своей семьей. Мне уже нельзя будет прийти сюда без приглашения, да и в доме все будет по-другому. Это было то, что я хотела. Я сделала все правильно.
      Я поднялась по ступеням и повернула в галерею менестрелей. Что-то здесь было иначе, чем обычно. Да, один из табуретов был выдвинут вперед, и похоже, что на нем недавно кто-то сидел. Конечно, здесь побывала миссис Пилкингтон.
      Затем я почувствовала запах. Я не могла ошибиться. Против моей воли сердце забилось сильнее.
      Запах мускуса. Передо мной ясно возник образ Бо я видела его лицо, слышала голос. Он говорил мне, что любит этот сильный запах. Ему нравилось заниматься духами, и он сам составлял их. Он считал мускусный запах очень эротичным и добавлял мускус в другие духи, чтобы придать им "оттенок эротики". Этот возбуждающий запах!
      - Знаешь ли ты, Карлотта, как он действует на любого, кто почует его? Он стимулирует желание. Это запах любви.
      Так он говорил, и сильный запах мускуса яснее, чем что-либо еще, напомнил о нем. Все во мне разом перевернулось. Если я надеялась, что смогу избавиться от него, то я ошибалась: он опять был со мной так же неотделимо, как и прежде.
      В первый момент я была так ошеломлена нахлынувшими на меня чувствами, что даже не задумывалась, откуда появился этот запах здесь, в галерее менестрелей. Я просто стояла, охваченная одним желанием - снова увидеть его, и не могла больше думать ни о чем.
      Затем я сказала себе: "Но как же проник сюда этот запах?"
      Несомненно, здесь бы кто-то, надушенный так сильно, что запах остался после ухода его или ее.
      Миссис Пилкингтон, конечно, но я не заметила, чтобы она пользовалась мускусом, когда водила ее по дому, в этом-то я ошибаться не могла. Теперь я вспомнила нежный запах ее духов: как мне кажется, фиалковых.
      У нее был ключ, вот и ответ. Но почему же я стояла в изумлении? Бо был не единственным, кто использовал мускус, чтобы надушить одежду. Это была мода среди утонченных придворных джентльменов, она пришла с Возрождением. Бо говорил, что Лондон да и вся страна полны такого зловония, что необходимо что-то предпринять, чтобы защитить обоняние.
      Я не должна быть глупой и предаваться напрасным мечтам. Надо уйти, нет никакого смысла ходить по дому. Я была слишком расстроена. Не имеет значения, откуда взялся этот запах, который так живо нарисовал мне его. Я захотела уйти.
      И вдруг я заметила что-то блестящее на полу. Я остановилась и подняла это. Пуговица, очень необычная пуговица: золотая, тонко обработанная. Я уже видела раньше такие пуговицы на бордовой бархатной куртке. Я восхищалась этими пуговицами, а Бо говорил:
      - Они были сделаны ювелиром специально для меня. Всегда помни, Карлотта, это - последний штрих для придания блеска одежде. Именно пуговицы делают эту куртку неповторимой.
      А здесь.., лежит на полу галереи менестрелей одна из этих пуговиц.
      Несомненно, это может означать только одно: Бо был здесь.
      - Бо, - прошептала я, почти уверенная, что он сейчас возникнет передо мной, но в доме была тишина. Я повертела в руке пуговицу. Она была настоящая, не галлюцинация, а столь же реальная, как запах, оставшийся здесь, - духи Бо.
      "Это знак, - подумала я. - Это сигнал, чтобы я не продавала дом".
      Я села на табурет, опершись о балюстраду. Следы на стуле, запах.., они могли значить, что угодно, но пуговица - это было явное доказательство.
      Когда я в последний раз видела на нем ату куртку? Это было в Лондоне. Да, насколько я помнила, здесь он ее не носил. Но пуговица была здесь. Он не мог потерять ее, пока находился тут, несомненно, ее давно бы нашли.
      Я была в полной растерянности. Я пыталась разобраться в своих ощущениях, но мне это не удавалось. Я не могла попять, отчего я сама не своя - от радости или от горя. Я была смятена, повергнута в ад. Я вновь позвала его по имени. Мой голос эхом отозвался в пустом доме. Ничего... А что если где-то прячется глупенькая Дамарис, шпионит за мной? Нет, это несправедливо: Дамарис не выслеживает меня. Просто у нее привычка вертеться рядом, когда совсем не до нее Бо? Что же это значит? Где ты? Ты прячешься? Ты дразнишь меня?
      Я решила осмотреть дом, вошла в нашу спальню.
      Здесь тоже пахло мускусом.
      Мне стало не по себе: скоро уже стемнеет и появятся привидения, если они здесь есть.
      - О, Бо! Бо! - прошептала я. - Где ты? Здесь, рядом? Дай мне знак. Объясни, что все это значит?
      Пуговица нагрелась в моей ладони. Я уже была почти уверена, что она исчезла, но она была на месте.
      Я вышла из дома и направилась к своей лошади. К Довер-хаусу я подъехала уже в темноте. Присцилла ждала меня в зале.
      - Карлотта, где же ты пропадаешь? Я уже начала волноваться!
      Мне хотелось заорать: "Отстаньте от меня, не следите за мной и не беспокойтесь обо мне!" Однако я сдержалась и сухо произнесла:
      - Я сама позабочусь о себе! Минуту я помолчала и продолжила:
      - Не думаю, что после всего, что произошло, я захочу продать Эндерби!
      Мое решение всех шокировало. Дедушка заявил, что неразумная девочка не может решать такие вопросы: дом стоит без пользы и поэтому должен быть продан. Бабушка, как мне кажется, была с ним полностью согласна. Ли не вмешивался и лишь сказал, что это мои проблемы, а Присцилла, конечно, стала беспокоиться. Она чувствовала, что здесь есть какая-то связь с Бо, и была разочарована, так как уже начала думать, что я покончила с прошлым.
      Я послала к миссис Пилкингтон в Кроухилл передать, что я передумала. Она вернула с посыльным ключ, сообщив, что, хотя очень разочарована, но понимает, как трудно мне расстаться с таким домом.
      ***
      Приближалось Рождество. Царила обычная суматоха приготовлений. Присцилла делала все возможное, чтобы заинтересовать меня, но я-то знала, насколько это трудно. Малейшая причина могла вызвать у меня вспышку раздражения, и Салли Нуленс сказала, что я "похожа на медведя с больной головой". Харриет сообщила, что она, Грегори и Бенджи присоединятся к нам: либо мы проведем Рождество в Эйот Аббас, либо они приедут в Эверсли. На последнем настаивала моя бабушка, она очень любила Харриет. Помимо всего, они были дружны всю свою жизнь, встретившись во Франции еще до Реставрации. Иногда, правда, бабушка выказывала к ней резкость, что, кажется, лишь забавляло Харриет. Каждый, кто знал историю их взаимоотношений, понял бы это: какое-то время Харриет была соперницей Арабеллы, а Эдвин Эверсли являлся отцом Ли - сына Харриет, ныне мужа Присциллы. Да, в нашей семье весьма запутанные связи. Все это произошло очень давно и, как считала Харриет, должно быть забыто, но я могла понять затаенную обиду Арабеллы. Затем Присцилла обратилась к Харриет, когда ожидала моего рождения. Можно представить, что Арабеллу обидело и это. Однако Харриет оставалась в Эверсли, и между нею и бабушкой была такая же тесная связь, как между мною и матерью или, например, между Харриет и мною. Харриет играла немаловажную роль в наших жизнях и была как бы членом семьи. Единственным, кто недолюбливал ее, был дедушка, а так как он не относился к людям, которые скрывают свои чувства, это было очевидно для всех, поэтому было к лучшему, когда Харриет уезжала.
      Это было самое обычное Рождество: со святочным поленом, украсившим большой зал, с пением веселых песен, с потоками глинтвейна и пунша, с пирами и танцами под ветками омелы и остролиста.
      Разумеется, здесь было и семейство Уилдерби. Крошка Кристабель была отдана на попечение Салли, и они с Эмили качали головами и ворчали о том, что в Грассленде уход за детьми хуже, чем в Эверсли.
      Мы сонно сидели над остатками рождественского обеда, бокалы были полны мальвазией и мускатом, которыми особенно гордился мой дед. В этот момент Томас Уиллерби опять поднял вопрос о том, что хочет покинуть Грассленд.
      - Видите ли, - сказал он, глядя на мою мать, - здесь слишком многое напоминает о Кристабель!
      - Нет, вы не сможете это сделать! - воскликнула Присцилла.
      - И было бы очень непривычно, поселись в Грассленде кто-либо другой. добавила бабушка.
      - Мы - такое счастливое общество, - вступил в разговор Ли. - Мы, действительно, как одна семья.
      Выражение лица Томаса стало очень сентиментальным. Я догадалась: он собирается сказать, что обязан своим счастьем Эверсли.
      Кристабель была незаконной дочерью моего деда. Он был неукротимым человеком, именно поэтому меня восхищало то, насколько он привязан к бабушке. Как-то Харриет сказала: "До того, как жениться на Арабелле, он был большой повеса. После он резко изменился". Мне нравилось думать, что с Бо произошло бы то же самое, если бы мы поженились.
      - Только нежелание расставаться с вами удерживает меня от немедленного отъезда, - продолжал Томас. - Когда Кристабель покинула меня, я понял, что, оставаясь здесь, не смогу позабыть ее, слишком многое напоминает обо всем. Мой брат в Йорке уговаривает перебраться туда.
      - Милый Томас, - сказала Присцилла, - если ты считаешь, что это сделает тебя счастливее, ты должен ехать.
      - Попробуй, - поддержала Харриет. - Ты всегда сможешь вернуться. - И переменила тему, она была не любительница сентиментальных бесед.
      - Странно, что здесь будут сразу два дома на продажу, - сказала она. О, но ведь Карлотта передумала. Она не собирается продавать Эндерби.., пока. Я надеюсь, что ваши новые соседи будут приятными людьми.
      - Карлотте не понравилась будущая хозяйка, не так ли? - спросила мать.
      - Почему? Она очень элегантна, не то чтобы красавица, но привлекательна, с копной рыжих волос. Меня заинтересовала эта миссис Пилкингтон.
      - Пилкингтон? - воскликнула Харриет. - Уж не Бесс ли Пилкингтон?
      - Ее зовут миссис Элизабет Пилкингтон.
      - Высокая, с глазами очень странного цвета - топазовые, как она сама говорила. В театре про них говорили - имбирные, как и волосы. Представляю себе! Если бы Карлотта допустила это, Бесс Пилкингтон купила бы Эндерби. Она была выдающейся актрисой, я играла с ней сезон в Лондоне.
      - Сейчас я поняла, - сказала я, - что она актриса. Она говорила, что у нее есть сын.
      - Я никогда не видела, но, вероятно, у нее есть богатый покровитель. Он должен быть весьма состоятельным, чтобы удовлетворять запросы Бесс.
      Мать выглядела смущенной и сказала, что зима, видимо, будет суровой. Ей не понравилось, что такой разговор зашел в присутствии Дамарис и меня. Ли тут же пришел ей на помощь, заговорив о своих намерениях относительно земель. Дедушка смотрел весьма язвительно, и, казалось, был не прочь продолжить тему о Бесс Пилкингтон, но Арабелла кинула на него взгляд, которому он подчинился.
      Затем разговор перекинулся на политику - конек моего деда. Он яростно отстаивал свои взгляды убежденного протестанта и никогда не боялся выражать свое мнение. Эти его убеждения едва не стоили ему жизни во времена восстания Монмута, в котором он принимал активное участие, и столкнули его с пресловутым судьей Джеффризом. Эти события редко упоминались в нашем доме, но кое-что я слышала. Раньше даже намек на это мог доставить любому много неприятностей, однако сейчас все опасности миновали. С воцарением Вильгельма и Марии протестантизм был утвержден в Англии, хотя все же оставались смутные опасения, что может вернуться Яков II, и я знала, что много людей втайне приветствуют короля за морем, имея в виду Якова, который нашел приют у французского короля.
      Сейчас шепотом передавали друг другу, что король Вильгельм сильно болен. У него с Марией не было детей, а после смерти Марии он не женился снова. Он был хороший король, хотя и не слишком привлекательный человек, и, когда он умрет, это даст возможность Якову вернуться.
      Я знала, что это постоянный источник беспокойства как для моей матери, так и для бабушки. Они питали чисто женскую неприязнь к войнам, в которые мужчины так любят ввязываться обычно без всякой на то причины, как говорит Харриет.
      Кто-то упомянул смерть молодого герцога Глочестера, сына принцессы Анны, сестры последней королевы Марии и невестки короля. Юный герцог прожил только одиннадцать лет.
      - Несчастная женщина! - сказала Арабелла. - Пройти через такое! Семнадцать детей, и ни одного в живых. Я слышала, ее сердце разбито: все надежды были в детях.
      - Это касается и всей страны, - сказал дедушка. - Если Вильгельм долго не протянет, единственная смена - Анна, а если у нее не будет детей, кто же потом?
      - Я подозреваю, что очень много глаз внимательно следят за троном последние несколько лет, - сказал Ли.
      - Вы имеете в виду из-за моря? - спросил Томас Уиллерби.
      - Безусловно, - согласился Ли.
      - Анна еще не стара, - заметила Присцилла, - кажется, ей тридцать пять или около того?
      - Но она уже доказала, - сказал дед, - что неспособна иметь здоровых детей.
      - Бедный маленький герцог! - произнесла мать. - Я видела его однажды в Лондоне, когда он делал смотр своей голландской стражи в парке. Он был настоящим маленьким солдатом.
      - Печальное создание! - заметила Харриет. - У него была слишком большая голова, и было ясно, что долго ему не протянуть.
      - Умереть так рано - всего в одиннадцать лет. Я думаю, он был любимцем короля.
      - Вильгельм ни к кому не проявлял сострадания, - заметил Ли.
      - Нет, - возразил дедушка, - королевский долг - не жалеть кого-то, а править страной, а это то, с чем Вильгельм справлялся с незаурядным искусством.
      - Но что же будет теперь, Карлтон? - спросил Томас Уиллерби.
      - После Вильгельма - Анна, - ответил дед. - Никого иного быть не может. Будем надеяться, что она сумеет родить еще одного сына, здорового на этот раз.
      - А если нет, - заметил Бенджи, - может случиться несчастье.
      - О, довольно всех этих разговоров о распрях! - воскликнула Харриет. Войны никогда никому ничего хорошего не приносили. И вообще, разве это подходящий разговор для Рождества? Давайте попробуем больше взять от нынешнего мирного, благополучного времени и не задумываться, что будет, если... "Если" - это слово, которое мне очень не нравится.
      - Разговоры о войнах! - проворчал дед, бросив злобный взгляд на Харриет. - Над нами нависла угроза со стороны Испанта. Что вы думаете, - он взглянул на Ли и Бенджи, - по поводу внука французского короля, получившего испанскую корону?
      - Опасно, - сказал Ли.
      - Ничего хорошего, - согласился Бенджи.
      - Но что Испания может сделать с нами? - спросила бабушка.
      - Мы не можем допустить, чтобы Франция влияла на половину Европы! закричал дед. - Неужели это не ясно?
      - Я не знаю, - сказала Арабелла, - но мне кажется, тебе нравится думать только о несчастьях.
      - Нельзя быть настолько глупым, чтобы отворачиваться, когда они уже произошли.
      Харриет взмахнула рукой в сторону галереи,', и менестрели начали играть. Дед угрюмо посмотрел на нее.
      - Слышала ли ты когда-нибудь об императоре, который достал свою скрипку и играл на фоне догорающего Рима?
      - Я слышала об этом, - сказала Харриет, - и всегда думала о том, насколько он предан своей скрипке.
      - Вы не верите мне, не так ли? - сказал дед. - Но позвольте мне сказать, что в жизни нашей страны происходят сейчас события, которые кажутся маловажными для тех, кто слишком слеп, чтобы распознать их истинное значение, или для тех, кто так поглощен мечтами о мирной жизни, что не видит другого исхода. Но все, что затронет нашу страну, затронет и нас. Умер маленький мальчик, принц Вильям, герцог Глочестер. Этот маленький мальчик должен был бы стать королем, но он умер. Может, вы считаете, что это неважно? Подождите - и увидите.
      - Карлтон, вас надо было назвать Иеремией, - насмешливо сказала Харриет.
      - Ты придаешь слишком большое значение вещам, которые могут и не случиться, - вставила бабушка. - Ну, кто начнет танец?
      Я не слишком интересовалась этим разговором о претендентах на трон, считая, что меня это никаким образом не может затронуть. Скоро мне предстояло понять, насколько я ошибалась. Это случилось на следующий день. Мы все сидели за столом, когда вошел гость. Нед Нетерби приехал верхом из Нетерби-холла, и вид у него был безумный. Он вошел в зал, когда все были за столом.
      - Как раз время пообедать... - начала Присцилла. Тут все уставились на него, так как было очевидно, что он скакал в страшной спешке.
      - Вы слышали? - начал он. - Нет, конечно нет!
      - Что стряслось, Нед? - спросил дед.
      - Генерал Лангдон!
      - А, тот человек, - сказал дедушка. - Он явный папист, я уверен.
      - Да, это так. Его схватили. Он заключен в Тауэр.
      - Что? - закричал дед.
      - , Его предали. Он пытался и меня втянуть, но, слава Богу, не сделал этого.
      Мать побледнела. Она избегала глядеть на Ли, но я почувствовала нависшую над нами страшную опасность.
      "Нет, - подумала я, - только не Ли! Он не хотел быть замешан ни в каком заговоре".
      - Вот зачем он появлялся здесь не так давно, - продолжал Нед Нетерби. - Он собирался завербовать Добровольцев в армию, как я понял. Его разоблачили, схватили, и он заплатит головой!
      - Как вы считаете, какими были его планы? - спросил Карл.
      - Вернуть Якова и посадить на трон, разумеется.
      - Мошенник! - воскликнул дед.
      - Но из этого ничего не получилось, - продолжал Нед. - Слава Богу, я держался в стороне от этого.
      - Я надеюсь, что это так, Нед, - сказал дед. - Папист в Англии! Нет, мы от них достаточно натерпелись!
      - Я подумал, что должен приехать... - Нед взглянул на Ли.
      - Благодарю, - сказал Ли. - Я тоже ни во что не вмешивался, но все равно спасибо, Нед.
      - Слава Богу! Я знаю, что он побывал и здесь. Как вы думаете, нас ни в чем не заподозрят?
      Мать схватилась за сердце, и Ли тут же обнял ее за плечи.
      - Конечно, нет, - уверил он. - Все знают наши убеждения, мы - за Вильгельма и будем стоять за Анну.
      - А затем должна быть Ганноверская династия, если у, Анны не будет потомства! - взревел дед.
      - Так же и мы считаем, - подтвердил Нед, - и, мне кажется, я ясно дал вам это понять.
      - Значит, он в Тауэре? Это то, чего он заслужил! - Дедушка стучал кулаком по столу, в его привычках было таким способом выказывать власть или неистовство. - Как ты думаешь, Нед, что он собирался делать дальше?
      - Он намекнул и на это, когда был здесь, - сказал Ли. - Он прощупывал людей, чтобы узнать, сколько человек встанут под знамена Якова, если он вернется. Не думаю, чтобы он нашел многих, мы все достаточно натерпелись во время войны. Во всей стране не найдется человека, который хотел бы еще одной гражданской войны. Со стороны Якова было бы мудро оставаться там, где он сейчас есть.
      - Ну, хорошо, - сказала Харриет, - с заговором покончено, но что будет с нашим генералом?
      - Он должен поплатиться головой, - проворчал дед - мы не можем допустить, чтобы подобные люди бродили вокруг нас. Плохи дела, если генералы королевской армии готовы стать предателями.
      - Беда в том, - заметила Харриет, - что он точно, так же может думать, что вы предали Якова, который, в конце концов, тоже был королем.
      Дед проигнорировал эту реплику, а мать предложила:
      - Нед, садитесь, присоединяйтесь к нам. Она была весьма приветлива, но я знала, что она почувствовала себя не в своей тарелке из-за его приезда. Еще с тех пор, когда дедушка был замешан в деле Монмута, она опасалась, как бы наши мужчины не были втянуты в какие-то интриги. Она всегда горячо осуждала их за беспросветную глупость по этому поводу.
      Вечер потерял свой праздничный настрой. Я грустно сидела, думая о галантном генерале, сидящем в тесной камере лондонского Тауэра, и размышляя, как легко может перемениться судьба.
      По прошествии нескольких дней мы узнали больше об этом деле. В общем, никто не был особо удивлен. У Якова было достаточное количество сторонников, желавших его возвращения, и было известно, что движение якобитов распространяется по всей Англии. Единственное отличие, чтобы считать этот заговор более серьезным, было, что готовил его один из генералов армии Вильгельма.
      Однако, насколько мы знали, никто не поддался на уговоры генерала. Мы слышали, что он больше и не пытался это делать, а собирался продолжать после свое дело. Через несколько дней я уже стала обо всем этом забывать.
      Меня занимали совсем другие проблемы. Во время Рождества Бенджи опять предложил мне выйти за него замуж. Я снова уклонилась от окончательного ответа, но серьезно задумалась.
      Он сказал:
      - Ведь ты больше не думаешь о Бомонте Гранвилле, не так ли?
      Я колебалась.
      - О, но ведь он же уехал, Карлотта. Он никогда не вернется. Если бы он собирался это сделать, то был бы здесь давно.
      - Я считаю, что должна хранить верность ему, Бенджи.
      - Моя драгоценная Карлотта, ты знаешь, что как-то сказала мне Харриет? "Карлотта лелеет мечту о человеке, которого никогда не было".
      - Бо существовал, Бенджи.
      - Не такой, каким ты видела его. Харриет имела в виду, что ты создала для себя его образ, а он н таков на самом деле.
      Я знала Бо очень хорошо, он никогда не старался выглядеть иначе, чем был.
      - Но он уехал, Карлотта. Возможно, он мертв.
      - Может быть, - сказала я, - и такое могло случиться. О, Бенджи, если я только смогу узнать правду или если он умер... О, тогда, я думаю, я смогу начать все сначала.
      - Я собираюсь докопаться до истины, - сказал Бенджи. - Бомонт где-то за границей, а Харриет говорит, что он наверняка в большом городе, он не станет хоронить себя в провинции. Карлотта, ты будешь моей женой! Запомни это!
      - Ты так добр ко мне, Бенджи! - сказала я. - Продолжай любить меня.., пожалуйста.
      Возможно, это была уступка, а возможно, я знала, что настанет день, когда я выйду замуж за Бенджи.
      В конце января Харриет, Грегори и Бенджи возвратилась в Эйот Аббас. Харриет твердо решила, что чем скорее я выйду замуж за Бенджи, тем лучше. Она просила меня приехать в гости и побыть с ними.
      - Я надеюсь, что к весне вы обо всем договоритесь, - сказала она.
      Был уже май, когда я собралась навестить Харриет. Моя мать пребывала в счастливом расположении духа. Уже было ясно, что визит генерала не принес лишних неприятностей, и я чувствовала, что она уверена - по возвращении я оглашу помолвку с Бенджи. Это было все, чего она хотела бы, это еще теснее связало бы всех нас.
      Ли все время был занят землей, возделывая и приводя ее в порядок. Все были очень рады, когда весьма своевременно появился "Акт урегулирования", который объявлял, что принцесса Анна будет следующая по линии наследования Вильгельма, а если она умрет бездетной, трон перейдет к Софье - по линии Ганноверов, учитывая, что они протестанты, Ли сказал:
      - Это разумно. Это ясно показывает, что Якову не позволят вернуться, и это означает, что Англия никогда не признает иного короля, нежели протестанта.
      Мне были безразличны все эти разговоры о религии. "Какое все это имеет значение? Какая разница, будет король протестантом или католиком?" изумлялась я.
      - Это имеет значение, когда люди начинают спорить об этом и настаивать, чтобы все остальные соглашались с их мнением, - объяснил Ли.
      - А то, что узаконено с помощью этого "Акта", справедливо? настаивала я.
      В действительности меня это не слишком волновало, просто хотелось быть последовательной. Возможно, я сочувствовала католикам из-за тех притеснений, которые им выпали на долю, так как мой отец погиб оттого, что был католиком, и добрый старый Роберт Фринтон, который оставил мне свое состояние, был ярым сторонником католической церкви. А сейчас трагический конец грозил генералу Лангдону. Я знала, что все эти люди презирают опасность, но не могла понять их непримиримости друг к другу.
      Однако тот факт, что король был опасно болен, хотя и старались не предавать его огласке, сам по себе не значил многого, так как была принцесса Анна, готовая вступить на трон в случае его смерти; и хотя у нее не было детей, но ей не было еще сорока, а кроме того, на заднем плане истории уже маячила фигура Софьи.
      Итак, я приготовилась отправиться в Эйот Аббас.
      Присцилла прислала Дамарис, чтобы та помогла мне собрать вещи. Мать все время пыталась свести нас вместе и питала иллюзии, что мы преданы друг другу. То, что Дамарис слепо восхищалась мною, я знала. Она любила расчесывать мои волосы, ей нравилось укладывать мои платья, а когда я одевалась к обеду для приема гостей, она стояла передо мной, и ее приоткрытый от восторга ротик ясно указывал на восхищение и обожание.
      - Ты самая красивая девушка в мире! - как-то сказала она мне.
      - Откуда ты знаешь? - спросила я. - Ты что - знаток красавиц во всех странах, что ли?
      - Ну, это просто не может быть иначе, - ответила она.
      - Видимо, это потому, что я - твоя сестра, а ты считаешь, что все, связанное с нашей семьей, лучше, чем у других?
      - Нет, - ответила она, - просто ты настолько красива, что не может быть никого красивее.
      Мне надо бы радоваться такому простодушному обожанию, но оно раздражало меня. Дамарис была моей противоположностью. Она родилась законно, в результате счастливого супружества. Это был примерный ребенок, которому действительно доставляло удовольствие навещать бедных вместе с моей матерью и таскать корзинки с едой для них. Она действительно волновалась, когда у кого-то начинала протекать крыша, и даже беспокоила деда, требуя, чтобы тот помог чем-то. Но дед недолюбливал Дамарис, она была не тем ребенком, какие ему нравились, и он этого ничуть не скрывал, делая все возможное, чтобы она боялась его. Бабушка Арабелла бранила его за это и была особенно ласкова к Дамарис, а дед предпочитал бунтовщиков вроде меня. Наверное, он не был против нашей свадьбы с Бо, хотя именно он догнал нас, когда мы пытались убежать. Он просто решил, что это будет полезным уроком для меня. Дед имел большое влияние на меня и знал об этом, и то, что он делал для меня, никогда бы не стал делать для Дамарис.
      Она складывала мои платья, разглаживая их, как обычно делала.
      - Мне нравится это голубое, Карлотта. Это цвет павлиньих перьев, цвет твоих глаз.
      - На самом деле это не так, оттенок моих глаз светлее.
      - Но они выглядят именно такими, когда ты надеваешь это платье.
      - Дамарис, сколько тебе лет?
      - Почти двенадцать.
      - Значит, уже время задуматься о том, что же делает твои глаза голубыми?
      - Но мои глаза не голубые, - возразила она, - они совсем бесцветные, как вода. Иногда они выглядят серыми, иногда - зеленоватыми и лишь иногда голубыми, когда я надеваю что-либо глубокого синего цвета. И у меня нет таких чудесных черных ресниц, мои - коричневые и совсем не длинные.
      - Дамарис, я и так вижу, что ты прекрасно выглядишь, и совсем не нуждаюсь в детальных описаниях. Какие туфли ты уложила?
      Она стала перечислять, улыбаясь своей обычной добродушной улыбкой. Дамарис было совершенно невозможно вывести из себя.
      "Двенадцать лет!" - изумлялась я. Я была немногим старше, когда впервые встретила Бо, но я очень отличалась от Дамарис, даже если не считать этой встречи, изменившей мою жизнь. Дамарис не замечала ничего, кроме больных животных и бедных арендаторов, которым нужно было починить жилье. Она могла бы стать очень хорошей женой такого же туповатого и добродетельного чудака, как она сама.
      - Все, оставь меня, Дамарис, - сказала я. - Я лучше управляюсь сама.
      Она ушла с угнетенным видом. Я, конечно, была неприветлива с ней и должна бы вернуть ей хоть часть того обожания, которое она испытывала ко мне так бескорыстно. "Бедная неуклюжая маленькая Дама-рис! - подумала я. Она всегда будет прислуживать другим и забудет про себя. Она будет очень добра и заботлива.., для других и никогда не будет жить своей жизнью". Если бы Дамарис не была мне столь безразлична, я бы пожалела ее.
      Я должна была уезжать на следующий день. В Эверсли готовилось что-то вроде торжественного ужина, так как дедушка обычно настаивал на подобной церемонии в таких случаях, Мой дядя Карл, брат матери, был дома в отпуске. Следуя семейной традиции, он служил в армии. Он был очень похож на отца, и Карлтон очень им гордился.
      Бабушка надавала мне кучу поручений и посланий к Харриет и приготовила травы и коренья, которые, как ей казалось, могли бы заинтересовать Харриет.
      Они отправятся с моим багажом на одной из вьючных лошадей. Чтобы ехать не утомляясь, нужно было три дня, и все обсуждали маршрут, которым я поеду. Так как я уже неоднократно ездила этим путем, разговор, в общем-то, был необязателен. Мне не нравилось, что устроили такую церемонию расставания. Дедушка смеялся и говорил:
      - О, наша леди Карлотта весьма опытная путешественница!
      - Достаточно опытная, чтобы понять, что все это обсуждение ни к чему, - ответила я.
      - Я слышала, что "Черный боров" - это наиболее респектабельная гостиница, - вставила Арабелла.
      - Я могу подтвердить это, - сказал Карл. - Я провел там ночь по пути сюда.
      - Значит, ты должна остановиться в "Черном борове", - заключила Присцилла.
      - А почему она так странно называется? - спросила Дамарис.
      - Хозяева держат такого борова, чтобы спускать на тех путешественников, которые придутся им не по душе, - изрек дед.
      Дамарис встревожилась, и Присцилла успокоила ее:
      - Твой дедушка пошутил, Дамарис.
      Затем зашел разговор о политике, и, как всегда, деда невозможно было остановить. Бабушка предложила оставить мужчин, чтобы те закончили свои воображаемые сражения, пока мы займемся обсуждением более насущных дел.
      Женщины уселись в уютной зимней гостиной и долго еще обсуждали мое путешествие: что мне необходимо взять с собой и что я не должна позволять Харриет долго удерживать меня.
      На следующее утро я поднялась на рассвете. Дамарис с Присциллой были в конюшне, где моя мать убедилась, что все было упаковано и навьючено на двух лошадей. Меня сопровождали три грума, один из которых должен был следить за вьючными лошадьми. Присцилла выглядела очень озабоченной.
      - Я буду ждать от тебя весточку сразу по приезде.
      Я пообещала, что сделаю это, затем поцеловала ее и Дамарис, села верхом и поехала позади двух грумов, в то время как третий ехал за мной, ведя двух вьючных лошадей. Такой порядок был обычным в дороге, хотя полностью целесообразность таких предосторожностей мы оценили несколько позже.
      Я была на пути к Харриет.
      СТОЛКНОВЕНИЕ В "ЧЕРНОМ БОРОВЕ"
      Было прекрасное утро, и я чувствовала себя счастливой, когда мы ехали по знакомым тропинкам, заросшим полевыми цветами - мятликом, гвоздикой и вьюнком. Я вдыхала сладкий аромат боярышника и любовалась белым кипением цветущих яблонь и вишен в садах, которые попадались по пути.
      Свежий утренний воздух и красота природы придали мне бодрости. Впервые с того момента, как я потеряла Бо, я испытывала покой и безмятежность. Казалось, сама природа подсказывает мне, что я не должна предаваться мрачным размышлениям. Один сезон сменился другим, начиналось новое лето. Бо не стало, и пора было с этим смириться.
      И все же я не могла забыть пуговицу, которую нашла в Эндерби, и запах мускуса, который меня преследовал тогда. Когда я снова наведалась туда, то никакого запаха не уловила и сказала себе, что все это - моя фантазия. Но ведь была же пуговица, которую Бо там потерял? Она так и валялась бы в углу, если бы миссис Пилкингтон не затеяла уборку в доме.
      Этим майским утром мне хотелось думать о другом. Я представила себе, как мы с Бенджи бродим по лесу возле монастыря Эйот, вернее, возле его развалин; только сначала нужно добраться до острова на лодке. На этом острове я была зачата - так поведала мне мать. Когда мои родители вернулись на материк, отца схватили, и он был казнен... У меня были все основания испытывать ностальгию на острове Эйот.
      Мы проделали большой путь вдоль берега в первый же день нашего путешествия. Погода благоприятствовала нам, и к вечеру мы добрались до гостиницы "Дельфин", которую я не раз навещала и где хорошо знала хозяина. Он был рад видеть меня и моих спутников, угостил вкусной щукой, а потом распределил по комнатам. Мы отлично выспались, а утром, подкрепившись свежевыпеченным хлебом с беконом и запив его пивом, отправились дальше.
      День начинался хорошо. Пригревало солнышко, дорога была сухая, и около полудня мы остановились в "Розе и короне". Нам подали на обед запеченных в тесте голубей и сидр местного приготовления, который оказался гораздо крепче обычного. Я выпила ; немного, зато слуга, который отвечал за упаковку походных вьюков, сильно "перебрал" и к тому времени, когда нужно было собираться в дорогу, крепко заснул.
      Я разбудила его, но поняла, что толку от него не будет, пока он не проспится. Я сказала Джиму, старому груму в нашем отряде:
      - Либо мы оставляем его здесь, либо задерживаемся.
      - Мы не можем задерживаться, мисс, - ответил Джим, - ведь тогда мы не успеем засветло доехать до "Черного борова".
      - Но разве нельзя остановиться на ночь где-нибудь еще? - спросила "я.
      - Другого места я ни знаю, мисс. К тому же ваша матушка настоятельно требовала, чтобы мы остановились именно там.
      Я раздраженно пожала плечами:
      - Почему именно там? Неужели у нас по пути не будет другой подходящей гостиницы? Пусть мы запоздаем с прибытием в Эйот Аббас.
      - Кроме "Черного борова", поблизости никакой другой гостиницы нет, повторил он. - Нам нужно быть осторожными - на дорогах много плохих людей. Госпожа советовала мне не отклоняться от главной дороги и останавливаться только на тех дворах, где можно доверять хозяину.
      - Какая суета! - вздохнула я.
      - Мисс, я охраняю вас, - заявил Джим. - Я подчиняюсь приказу.
      - Приказываю сейчас я, - оборвала я его. - Нам нужно решить, оставляем ли мы этого дурака здесь и едем без него дальше или будем ждать, когда он проспится.
      - Если мы поедем без него, то у вас будет всего двое слуг, предупредил меня Джим.
      - Меня это не пугает, - возразила я. - Я же не беспомощная калека, которая не может постоять за себя. Пусть этот пьяница поспит часок-другой, а после навьючит лошадей и отправится вслед за нами. По крайней мере, мы приедем в "Черный боров" до наступления ночи.
      Так мы и сделали. Мои провожатые вели себя неспокойно. Я повернулась к Джиму и рассмеялась:
      - Что ты все время оглядываешься назад? Неужели ты считаешь, что без старого Тома мы находимся в большей опасности? Уверяю тебя, что это не так. От него было бы мало толку, если бы мы подверглись нападению. Без навьюченных лошадей легче избежать преследователей, да и грабить нас никто не будет.
      - У меня дурные предчувствия, мисс, - сказал Джим, резко мотнув головой, - и все, что происходит, мне очень не нравится.
      - Его ждет хорошая выволочка, когда он явится. Это я тебе обещаю точно, - сказала я.
      - Мисс, откуда ему было знать, что сидр такой крепкий? - заступился Джим за своего друга.
      - Но мы-то почувствовали это с первого глотка, - возразила я.
      Без Тома и лошадей с вьюками мы, конечно же, могли ехать быстрее, чем раньше, и, тем не менее, прибыли к гостинице "Черный боров" уже в сумерки.
      Когда мы въехали во двор, я удивилась царившему там оживлению. Конюхи уводили в конюшню чьих-то лошадей.
      Джим помог мне слезть с лошади, и я направилась в гостиницу. Хозяин вышел встретить меня. Вид у него был очень растерянный, он нервно потирал руки.
      - Моя госпожа, - сказал он, - тут сейчас творится такая кутерьма! Гостиница набита битком.
      Я опешила.
      - Не хочешь ли ты сказать, что для нас не осталось места? - спросила я.
      - Боюсь, что это так, моя госпожа. Весь второй этаж я предоставил компании важных джентльменов. Их шесть человек, и один из них в очень плохом состоянии.
      Я почувствовала смутное опасение и вспомнила, как Джим говорил о том, что одна неприятность тянет, за собой другую. Если бы дурак-слуга не накачался до беспамятства сидром, то мы приехали бы сюда часа на два раньше и получили бы в свое распоряжение комнаты для ночлега до того, как здесь появились какие-то важные джентльмены. В "Черном борове" всегда были свободные комнаты, потому что гостиница находилась в стороне от больших дорог. Совершая поездки между Эйот и Эверсли, я никогда не сталкивалась с подобными трудностями.
      - И что же нам делать? - спросила я в отчаянии, - Скоро совсем стемнеет.
      - Ближайший постоялый двор - это "Голова Королевы", - сказал он. - До него десять миль.
      - Десять миль? - повторила я. - Это нам не по силам, лошади устали. Послушай, нас всего трое-двое слуг и я. Еще одного слугу я оставила в "Розе и короне" отсыпаться: он выпил слишком много сидра. Это из-за него мы так запоздали.
      Хозяин чуть просветлел лицом.
      - Я подумал... - нерешительно произнес он.
      - Да, - поторопила я его, - что ты подумал?
      - Есть одна комнатка... Собственно говоря, она и слова такого не стоит. Скорее, ее можно назвать чуланом, но там есть койка и столик. Она находится на втором этаже, где расположились джентльмены. Одна из служанок ночует там иногда.
      - Я займу ее на эту ночь, - сказала я. - Мне бы только поспать до утра, мы уедем рано. Но как быть с моими слугами?
      - Я об этом уже подумал, госпожа. В миле отсюда, дальше по дороге, есть ферма. Полагаю, что ваши слуги согласятся поспать на сеновале, заплатив, конечно, за это удовольствие.
      - Я плачу за них, - сказала я. - Покажи-ка мне.., чулан.
      - Госпожа, мне так неудобно, что я предлагаю вам жалкую каморку, Ничего, - сказала я, - на одну ночь сойдет. Это будет мне уроком, чтобы впредь пораньше собиралась в дорогу.
      Он вздохнул с облегчением, и я последовала за ним по лестнице.
      Мы поднялись на площадку, которая была так знакома мне. Первая дверь как раз и служила входом в чулан, а на площадке были еще четыре двери.
      Хозяин открыл дверь чулана. Признаться, мне стало немного не по себе это, действительно, была просто конура: одну ее половину занимала лежанка, а другую - столик и табурет. Комнатушка имела оконце, и только это делало пребывание в ней в какой-то мере сносным.
      Хозяин взирал на меня с сомнением.
      Я сказала:
      - Что ж, я вынуждена мириться с неудобствами. - Потом посмотрела на него в упор:
      - Здесь на этаже четыре хороших комнаты, а в компании джентльменов всего шесть человек, как ты сказал. Может, они согласятся распределить комнаты между собой так, чтобы и мне досталась одна?
      Хозяин отрицательно покачал головой:
      - Они определенно знают, чего хотят. Они хорошо заплатили мне, и среди них - больной джентльмен. Они сказали, что его нельзя беспокоить, что им требуется в распоряжение весь этаж, и очень настаивали на этом. Я совсем забыл об этой каморке.
      - Ну, хорошо, спасибо тебе. Пойду к своим слугам и скажу, чтобы ехали на ферму. А тебя попрошу, распорядись, чтобы принесли горячей воды. Мне нужно привести себя в порядок.
      - Распоряжусь, госпожа.
      Я спустилась вслед за ним и приказала слугам ехать на ферму, предупредив их о том, что встану пораньше и сама подъеду к ним, поскольку это по пути. Потом я снова поднялась к себе в комнату, и через несколько минут ко мне явилась служанка с кувшином горячей воды, который поставила на столик. Я сняла с себя шляпу, расчесала волосы, помылась и почувствовала себя совсем хорошо.
      Я была голодна и решила спуститься в столовую. Хозяин сказал, что на ужин приготовлен молочный поросенок, а я знала, что этим блюдом славилась его кухня, благодаря стараниям его жены.
      Я испытала неприятный момент, думая, что окажусь без ночлега. Теперь в моем распоряжении была эта каморка, пусть даже всего на несколько часов. Правда, мне не удалось сменить платье, так как вся одежда осталась в седельных вьюках.
      Черт бы побрал этого пьяного слугу! Достанется ему от Харриет и Грегори, когда мы прибудем на место. Ему еще повезло, что мы едем не обратно, в Эверсли, мой милый дед тотчас бы выгнал его.
      Я открыла дверь и вышла на площадку. В тот же самый момент открылась еще одна дверь, из нее вышел мужчина и уставился на меня. Я вздрогнула от неожиданности: он напоминал Бо! Не то чтобы он был так уж похож на него, просто был такого же роста, как Бо, и выглядел так же элегантно. Камзол прямого покроя был расстегнут, и под ним виднелся украшенный вышивкой жилет. Длинные стройные ноги были обтянуты голубыми чулками с серебряными застежками у колен. Полы камзола были прошиты для жесткости медной канителью, из-под левой полы торчал кончик шпаги. Туфли с квадратными носами и высокими каблуками были украшены такой же серебряной пряжкой, как и чулки. Его голову покрывал парик, поверх которого была надета шляпа-треуголка, украшенная серебряным галуном. От него исходил слабый запах духов, и, вероятно, именно этим он напоминал мне Бо. Он был щеголь так же, как и Бо, а в привычках щеголей - пользоваться духами. Человека с такой внешностью, скорее, можно было бы встретить при дворе короля, нежели в сельской гостинице.
      У меня не было времени рассмотреть его получше. Я почувствовала, что он недоволен, и только собралась ретироваться в свою каморку и захлопнуть дверь, как вдруг услышала:
      - Кто вы такая и что здесь делаете? Я подняла брови, выражая удивление.
      - Что вы делаете здесь, на этом этаже? - повторил он требовательно. Я заплатил за право распоряжаться им полностью и просил, чтобы сюда никого не пускали.
      - Я тоже заплатила.., за комнату, - с вызовом ответила я. - Позвольте напомнить вам, сэр, что вы разговариваете с дамой.
      - Вы заплатили за комнату на этой площадке?
      - Да, если ее можно назвать комнатой. Я заняла эту каморку на ночь, потому что вы и ваша компания заняли все другие комнаты.
      - И давно вы здесь?
      - А почему это вас так интересует? Ничего не ответив, он быстро прошел мимо меня, спустился вниз и позвал хозяина гостиницы.
      Продолжая стоять на площадке, я услышала их перебранку.
      - Мошенник! Как это понимать? Разве я не заплатил тебе за пользование всем этажом? Разве мы не договаривались, что ни меня, ни моих спутников никто не будет беспокоить?
      - Мой господин... - виновато пролепетал хозяин, - госпожа заняла совсем крохотную комнату, которая была бы вам совсем без пользы, почему я и умолчал о ней. Госпожа часто бывает здесь, и я не мог отказать ей в ночлеге.
      - Но разве я не сказал тебе, что среди нас - человек, который тяжело болен?
      - Мой господин, - продолжал оправдываться хозяин, - мы договорились с госпожой, что она вас не Побеспокоит, она будет держаться тихо.
      - Тебе было приказано никого не пускать! Я спустилась вниз и вмешалась в разговор.
      - Что вы здесь расшумелись? Это навредит вашему больному другу больше, чем мое присутствие на втором этаже.
      После чего я направилась в столовую. Мужчина посмотрел мне вслед, потом повернулся и стал подниматься по лестнице.
      Жена хозяина была в столовой. Она явно нервничала, но старалась не подавать вида и, когда я появилась, сказала, что молочный поросенок сейчас будет готов. Она сама обслуживала меня: жаркое, как всегда, было сочным и вкусным. За поросенком последовали пирог с дичью и глинтвейн, чтобы промочить горло. На десерт принесли яблоки, груши и бисквиты.
      Едва я приступила к десерту, как в столовую пожаловал мой незнакомец. Он подошел к столу и обратился ко мне:
      - Прошу извинить меня за мое поведение. Легким кивком головы я дала понять, что ждала его извинений и принимаю их.
      - Я очень озабочен состоянием моего друга, - сказал он.
      - Это можно понять.
      - Он болен, и его нельзя беспокоить.
      - Обещаю, что не потревожу его.
      Теперь у меня была возможность разглядеть его получше. Это был интересный мужчина с загорелым лицом; на голове у него был темный парик, но я почему-то была уверена, что под ним - белокурые волосы. Глаза у него были светло-карие, а брови - густые и темные. Квадратный подбородок с ямочкой говорил о том, что он человек чувственный и в то же время жесткий. Озорные огоньки светились в его глазах. Он чем-то волновал меня, но, быть может, я всего лишь испытывала тайное удовольствие от общения с этим мужчиной.
      Я пыталась не думать о Бо, но опять поймала себя на том, что мужчина волнует меня именно потому, что напоминает его.
      - Можно мне присесть рядом с вами? - спросил он.
      - Почему же нельзя? Это общая столовая, к тому же я ухожу.
      - Вы должны понять, как я расстроился, когда обнаружил, что рядом с моим другом оказался посторонний человек.
      - Посторонний человек? Вы говорите обо мне?
      Он положил локти на стол и в упор посмотрел на меня Я увидела восхищение в его глазах, и, сознаюсь, мне это было приятно Вы красивая девушка, сказал он.
      И как только вам разрешают ездить одной?
      Не будем говорить об этом, ответила я холодно, однако, подумав, решила, что мне ни к чему вводить его в заблуждение, и добавила:
      Я не одна, со мной слуги Увы, им пришлось искать себе другое пристанище Я часто езжу этим путем, но впервые мне так не повезло.
      Пожалуйста, не считайте это невезением Признаюсь, я был зол, но теперь радуюсь тому, что мне представилась возможность познакомиться с вами. Могу ли я узнать, как вас зовут?
      Я испытала легкое замешательство Я уже поняла, что он человек вспыльчивый Тем не менее, он извинился, и мне не хотелось быть с ним излишне черствой - Меня зовут Карлотта Мэйн А вас?
      - Я увидела, что он удивился.
      - Карлотта Мэйн? - повторил он. - Значит, вы из семьи Эверсли?
      - Вы знаете мою семью?
      - В какой-то мере. Лорд Эверсли.
      - Он сын моей бабушки от первого брака.
      Понятно, а Ли?
      - Он мой отчим У нас запутанные фамильные связи.
      - Не преувеличивайте. Я полагаю, генерал Толуорти тоже имеет отношение к вашей фамилии?
      - Вы правы. Похоже, что мы не так уж незнакомы. Хотелось бы узнать что-нибудь и о вашей семье. Как вас зовут?
      - Э.. Джон Филд <Филд (field (англ.) поле, луг>.
      - Никогда не слышала о Филдах.
      Значит, не все поля принадлежат Филдам, отшутился он.
      Неплохо было бы встретиться с вами при более удобных обстоятельствах.
      А я хотела бы пожелать вам благополучно доставить вашего друга в Лондон.
      Спасибо, ему нужна врачебная помощь. Мы так боимся за него!
      Я сочла эти слова за повторное извинение и встала, чтобы удалиться. В его нахальном взгляде было что-то волнующее. Он разглядывал меня слишком откровенно, и я, имея некоторый опыт общения с мужчинами, поняла, что он делает мне оценку - в определенном смысле. Я чувствовала себя очень неуютно оттого, что он так напоминал мне Бо, который немало, рассказал мне о повадках мужчин.
      Он тоже встал и раскланялся. Выйдя из столовой в холл, я взяла со стола свечу и направилась к себе, но на лестнице столкнулась с женой хозяина и служанкой. Они несли наверх еду, очевидно, для гостей. Я поняла, что этот Джон Филд приходил в столовую только для того, чтобы извиниться передо мной.
      Я вернулась в свою каморку и, увидев в замочной скважине ключ, обрадовалась так, как радуются неожиданной находке, а повернув ключ, почувствовала себя в полной безопасности.
      В каморке было душно Я подошла к оконцу и обнаружила, что его можно открыть. Тогда я распахнула его, и дышать стало намного легче.
      Я села на табурет. Было около десяти часов вечера. Мне предстояло провести еще несколько часов в этой каморке в ожидании рассвета.
      Внезапный порыв ветра из оконца задул свечу. Я вздохнула с досадой, но поленилась зажечь ее снова. С неба светила половина луны, ночь была довольно ясной. Мои глаза начали привыкать к темноте, и я, к своему удивлению, обнаружила ярко освещенную щель в стене. Я решила обследовать ее.
      "Должно быть, в этом месте когда-то была дверь, которую потом заколотили", - подумала я и убедилась, что, действительно, так оно и есть. Дверь забили досками, но очень неряшливо. Моя каморка, по всей вероятности, служила когда-то гардеробной или чем-то в этом роде и сообщалась через дверь с соседней комнатой. Кому-то пришло в голову разделить комнаты совсем, и меньшую из них предоставить служанке.
      Сбоку у двери осталась незаделанной щель. Я заметила ее только потому, что сидела в темноте, а в соседней комнате горела свеча. Разглядывая щель, я услышала смутный гул голосов. Сначала я подумала, что он доносится из коридора, но потом поняла, что голоса пробиваются ко мне через щель в стене.
      В соседней комнате Джон Филд с его людьми бурно обсуждал какой-то важный вопрос. Я удивилась, ведь сейчас они должны были сидеть за столом и есть жареного поросенка, которого жена хозяина со служанкой незадолго до того принесли им наверх.
      Неожиданно я услышала, как кто-то произнес мое имя. Я насторожилась и приложила ухо к щели.
      Я узнала голос Джона Филда.
      - Карлотта Мэйн.., наследница.., из рода Эверсли... Надо же такому случиться, чтобы она этой ночью оказалась здесь...
      Снова гул голосов.
      - Я чуть не убил хозяина. Я ведь ясно сказал ему: нас никто не должен беспокоить...
      - Стоит ли так опасаться девушки?..
      - Я же сказал: она из рода Эверсли...
      - Ты с ней разговаривал?
      - А как же! - Он засмеялся. - Такая красотка, и знает себе цену!
      - Похоже, она тебе приглянулась? Не так ли, Хессенфилд?
      "Хессенфилд?" - подумала я. А он сказал, что его зовут Джон Филд. Значит, он никакой не Джон, и они не просто перевозят тяжело больного к врачу - зачем же шесть человек для такого дела? Ну, пусть это были бы слуги, а ведь, если судить по разговору, на то не похоже.
      Я снова услышала его голос:
      - Наверняка она - страстная красотка...
      - Сейчас не время обсуждать ее достоинства, - сказал кто-то из них.
      - Не надо о ней напоминать, - отозвался мнимый Филд. - Юная леди не причинит нам никаких хлопот, на рассвете она уезжает.
      - Ты считаешь, что ведешь себя разумно?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ты возник перед ней Да еще говорил с ней.;
      - Мне требовалось извиниться...
      - Ты, конечно, джентльмен. А что, если она тебя узнает?
      - Это исключено, мы никогда не встречались.
      - Она может описать тебя, кому нужно.. - Это уже не страшно: через несколько дней мы отплываем. Брось нервничать, Даррелл, а теперь.., предлагаю всем пойти поесть.
      Было слышно, как закрылась дверь, затем стало тихо. Должно быть, они сели в другой комнате на стул, чтобы заняться жареным поросенком.
      Я зажгла свечу и села на стул.
      Происходили какие-то странные события, и я оказалась вовлеченной в них. Мне было неприятно сознавать, что мое присутствие в гостинице так встревожило этих людей. Чего опасался тот джентльмен, который сказал, что я могу опознать человека, назвавшегося Джоном Филдом? Настоящее имя которого было Хессенфилд? Зачем понадобилось ему называться ложным именем? Что они скрывают?
      Мне предстояло провести здесь долгую ночь, и было похоже на то, что мне не удастся уснуть.
      Я сняла с себя верхнюю одежду, раздеться полностью я не могла, потому как вся одежда осталась в, седельных вьюках.
      Я легла на койку, задула свечу, повернулась к стене, в которой была щель, и лежала так долго, не смыкая глаз.
      Вероятно, было уже за полночь, когда я увидела мерцание света. Я подошла к стене и приставила ухо к щели. Никакого разговора я не услышала. Очевидно, в комнате находился кто-то один. Через некоторое время свет погас.
      Ночь я провела в беспокойной полудреме и, как только на небе появились первые полоски света, стала готовиться к отъезду. Я расплатилась с хозяином гостиницы за услуги накануне вечером и предупредила его, что могу уехать очень рано. Он оставил мне на столике бутыль с пивом, хлеб и бекон, а также кувшин с водой. Я умылась, стараясь не шуметь, и принялась за еду. И тут я услышала шум в коридоре: мои соседи тоже проснулись.
      Я выглянула в окно и увидела, что один из них направляется к конюшне Проскрипели ступени лестницы.
      Я собралась уходить, открыла дверь и выглянула в коридор. Там никого не было, но я услышала, как кто-то тяжело дышит и стонет. Я пошла по коридору. Одна из дверей была приоткрыта, это оттуда доносились стоны. Я открыла дверь и заглянула в комнату - Чем я могу помочь? - спросила я.
      Впоследствии мне часто приходила в голову мысль о том, как сильно зависит наша жизнь от случайностей. Все, что произошло со мной затем, могло бы не случиться, если бы я осталась в своей комнатушке и дождалась, когда джентльмены уедут. Но любопытство толкнуло меня на фатальный шаг: я вошла в комнату На кровати лежал мужчина. Его лицо было мертвенно-бледным, а одежда - в крови. Широко открытые глаза казались остекленевшими. Он выглядел совсем не таким, каким я видела его в последний раз, но я узнала его.
      Я подбежала к постели.
      - Генерал Лангдон! - сказала я. - Почему вы здесь?
      . Я почувствовала, что кто-то вошел в комнату, и обернулась. Это был не тот, кто называл себя Джоном Филдом, но один из этой компании.
      Он смотрел на меня с испугом, выдернув свою шпагу из-под камзола, и я подумала, что он сейчас Проткнет меня насквозь. Но тут появился Джон Филд.
      - Стой! - крикнул он. - Что ты делаешь, дурак? Он выбил шпагу из его руки, и она со звоном заскользила по полу.
      - Она его знает! - сказал тот, кого обозвали дураком. - Ее надо убить!
      - Не спеши, - сказал Джон Филд-Хессенфилд, и мне стало ясно, что он у них главный. - Убить ее здесь? Ты с ума сошел: за нами устроят погоню.
      - Мы должны покончить с ней, - не успокаивался заставший меня. - Разве тебе не понятно - она знает, кто он!
      Я совершенно растерялась, чувствуя свой близкий конец. Я плохо соображала и думала только о том, что еще мгновенье, и я лежала бы на полу, пронзенная шпагой.
      - Нам надо поскорей убираться отсюда, - сказал Хессенфилд. - Нельзя терять ни минуты!
      Он сделал шаг вперед и схватил меня за руку, сжав ее так сильно, что я сморщилась от боли.
      - Она поедет с нами, - сказал он. - Нам нельзя избавиться от нее так просто!
      Тот, который собирался убить меня, слегка успокоился и кивнул в знак согласия.
      В комнату вошли еще несколько человек.
      - Кто это? - спросил один из них.
      - Наша случайная соседка, - ответил Хессенфилд. - Живо собирайтесь и выносите генерала! Будьте с ним поосторожней и, ради Бога, не суетитесь!
      Он отвел меня в сторону, и двое из вошедших приблизились к постели. Они осторожно взяли генерала на руки. Он застонал. Я молча наблюдала за тем, как они выносили его из комнаты.
      Хессенфилд продолжал держать меня за руку.
      - Пойдем, - сказал он.
      Он повел меня по коридору. У двери моей комнатушки мы задержались, и он рывком открыл ее.
      - Ничего не должно оставаться здесь, - сказал он.
      - Там ничего и нет. Что вы затеяли?
      - Молчите, - сказал он сквозь зубы. - Делайте то, что велят, или вам будет конец!
      Чистый утренний воздух наполнил легкие, и моя голова прояснилась. Я задумалась. Каким образом генерал Лангдон связан с этими людьми? Последнее, что я о нем слышала, это то, что он - узник Тауэра.
      У меня не было времени на раздумья, меня быстро вели к конюшне.
      Один из джентльменов вскочил на лошадь, и на нее же спереди посадили генерала. Меня посадили на большого черного жеребца, а Хессенфилд, запрыгнув, сел позади меня.
      - Не оставляйте здесь ее лошадь, - сказал он. - Надо взять ее с собой. Вы готовы? И мы отправились в путь.
      В жизни не забуду этой поездки. Я пыталась заговорить, но спутник мне не отвечал. После того как мы проехали миль пять, мою лошадь отпустили, потому что она им мешала. Мы двинулись дальше.
      Было бесполезно возмущаться, мой охранник крепко держал меня. Мне грозила смертельная опасность. Я поняла, наконец, почему этого человека так взбесило мое появление в гостинице. Он должен был скрывать важную тайну, и этой тайной было присутствие в его отряде генерала Лангдона.
      Мало-помалу мои мысли начали проясняться. Генерал Лангдон приезжал в Эверсли, чтобы набрать добровольцев, готовых выступить на стороне якобитов. Он хотел поднять их на мятеж с целью свержения нынешнего короля и восстановления на троне бывшего короля Якова. Вскоре он был арестован и заключен в Тауэр. Теперь он каким-то образом оказался на свободе, но, по всей видимости, находился в тяжелом состоянии.
      Около полудня мы въехали в лес, и отряд расположился на отдых. Они, очевидно, знали это место, здесь протекал ручей, и усталые лошади могли напиться. Генерала уложили на одеяло, и один из них принес ему хлеба с ветчиной и пива.
      - Пока все хорошо, - сказал Хессенфилд.
      Он насмешливо посмотрел на меня:
      - Мне жаль, мисс Мэйн, что мы создали вам столько неудобств, но, поверьте, и вы обременили нас.
      - Что все это значит? - с вызовом спросила я, пытаясь под напускной храбростью скрыть свой страх.
      - Леди, вы не вправе задавать такие вопросы. Если вам дорога жизнь, вам придется полностью подчиниться.
      - Да брось ты церемониться с этой девкой! - сказал тот, который собирался убить меня. - Здесь подходящее место для того, чтобы избавиться от нее.
      - Не торопись, друг. У нас одна цели, и мы не должны о ней забывать.
      - Она опасна.
      - Не очень, и совсем ни к чему подвергать себя большей опасности.
      - Я вижу, у тебя на нее свой прицел. На тебя это похоже, Хессенфилд.
      Хессенфилд неожиданно развернулся и ударил собеседника в челюсть. Тот свалился как подкошенный.
      - Это тебе, Джек, для того, чтобы не забывался, - сказал он. - Здесь командую я. Не бойся, я позабочусь о том, чтобы нас не выдали. А с леди мы разберемся, когда это будет безопасно для нас. - Он повернулся ко мне. Вы, должно быть, устали, ведь мы так долго ехали. Сядьте.., вот здесь.
      Я попыталась отойти в сторону, но он схватил меня за руку.
      - Я же сказал - сядьте здесь! - Он возмущенно поднял брови. В его глазах светились озорные огоньки, но губы были плотно сжаты. Я вспомнила о том, что на поясе у него висит шпага, пожала плечами и села.
      Он устроился рядом.
      - Я доволен тем, что вы ведете себя благоразумно, - сказал он. Благоразумие - важный союзник в любом деле. Вам сейчас нужны союзники, мисс Мэйн, вы в опасном положении. Понимаете?
      - Почему у вас генерал Лангдон?
      - Мы хотим спасти ему жизнь. Разве это не похвальное устремление?
      - Но ведь он - заключенный?
      - Был таковым, - сказал Хессенфилд.
      - То есть?..
      - Я же сказал вам, мисс Мэйн, что не в вашем положении задавать вопросы. Делайте то, Что я приказываю, и, возможно, тогда вы сумеете сохранить себе жизнь.
      Я умолкла. Он встал и ушел. Затем вернулся с хлебом и ветчиной для меня. Я отвернулась от еды.
      - Берите и ешьте! - приказал он.
      - Я не хочу, - возразила я.
      - Вам придется это съесть!
      Он стоял, расставив ноги и глядя на меня сверху. Я съела немного хлеба и ветчины. Он принес флягу С пивом, лег на траву рядом со мной и протянул флягу. Я сделала пару глотков Он улыбнулся и сам отхлебнул из нее.
      - Мы делим с вами кубок влюбленных, - сказал он Я ощутила холодок страха. В его взгляде сквозило легко угадываемое намерение. Мне вспомнилось, что сказал его приятель: "У тебя на нее есть виды, это на тебя похоже, Хессенфилд".
      Я поняла, что он может распорядиться мною, как захочет. Кто-нибудь из них убил бы меня и бросил бы тело в ручей или закопал бы под деревьями, и никто бы не узнал, что случилось со мной. Я пропала бы для всех, как пропал Бо.
      Он лежал рядом, ел хлеб с беконом и запивал пивом, потом сказал:
      - А вы отважная девушка! У вас такие красивые глаза! Но вам грозит смертельная опасность, и вы можете надеяться только на меня. Из-за любопытства вы влипли в ужасную историю. Почему вы не поехали дальше, когда узнали, что в гостинице нет мест? Зачем вы сунулись в комнату, где вам нечего было делать? - Он наклонился ко мне:
      - А знаете, я даже этому рад. Я ничего ему не ответила. Я размышляла, что со мной будет дальше, потому что поняла, как он желает меня. Я поняла, что у него было множество любовниц. Он так напоминал мне Бо! Он не торопился убивать меня только потому, что хотел.., поразвлечься со мной. Мне грозила смерть, но странно, я еще не чувствовала себя так свободно и легко с тех пор, как рассталась с Бо.
      Мы пробыли в лесу два часа и собрались ехать дальше. Я нутром ощущала близость моего новоявленного кавалера, и он, вероятно, догадывался об этом. По выражению его глаз было видно, что я забавляю его. Но я держалась настороже: от него можно было ожидать чего угодно.
      Было похоже на то, что они хорошо знали, куда едут. Мне показалось, что мы направляемся на юг, и я не ошиблась, ибо время от времени улавливала соленый запах моря. Мы держались в стороне от больших дорог. Наконец, мы добрались до какой-то одинокой фермы, расположенной вблизи моря. Рядом не было никаких селений.
      Мы въехали во двор и спешились. Пока мы были в пути, я все время думала о том, как бы мне сбежать от тех, у кого оказалась в плену. Я понимала, что сделать это непросто, но мысль об этом не оставляла меня. Я воображала, какие бешенство и страх они испытают, когда обнаружат, что я исчезла, и это доставляло мне удовольствие.
      Я поняла, что генерал Лангдон отнюдь не пленник этих людей, и пришла к заключению, что они похитили его из Тауэра. Конечно, это было опасным предприятием, но, должно быть, Хессенфилд умел добиваться того, что замышлял.
      У меня зародилось подозрение, что все эти люди принадлежат к тайному обществу якобитов, задавшихся целью восстановить на троне короля Якова. То, что генерал Лангдон был одним из них, мне было известно. Я вдруг осознала, что, не будучи причастной к замыслам этих людей, оказалась вовлеченной в опасную интригу.
      Меня поторопили войти. В доме была полнейшая тишина.
      Хессенфилд сказал своим людям:
      - Все тщательно осмотрите - каждую комнату, каждый чулан! Я огляделась.
      - Приятное место, не правда ли? - сказал Хессенфилд непринужденно. Нам повезло с приютом.
      - Откуда вы знали, что здесь никого не будет? - спросила я.
      Он наставил на меня палец:
      - Дорогая, я вынужден напомнить о том, чтобы вы не задавали вопросов.
      Я в упор посмотрела на него и увидела в его взгляде возбуждение.
      Вернулся один из его товарищей по имени Джеффри.
      - Все в порядке, - сказал он.
      - Хорошо, сейчас соберемся на военный совет, но сначала нужно уложить больного в постель. Я сказала:
      - Его нога сильно кровоточит, надо принять меры. Все воззрились на меня.
      - Она права, - заметил Хессенфилд. - Кому-то надо съездить за врачом. Вы знаете, как его найти.
      - Я съезжу за ним, - вызвался Даррелл.
      - Тогда действуй, и как можно скорей...
      - Надо бы перевязать генерала, - предложила я.
      - Отнесите его наверх, и мы осмотрим ногу, - приказал Хессенфилд своим людям. Двое из них взяли генерала на руки и стали подниматься по лестнице. Мы с Хессенфилдом последовали за ними. Меня удивило то, что, несмотря на отсутствие хозяев, в доме был полный порядок. Широкая лестница вела на второй этаж. Генерала отнесли в спальню и положили на кровать.
      С его ноги стянули чулок и разрезали штанину. На бедре зияла страшная рана. Я сказала, что рану нужно обмыть и перевязать, быть может, кровотечение прекратится.
      - Принесите ей воду, - распорядился Хессенфилд.
      - Мне нужны также бинты, - предупредила я. Бинтов в доме не оказалось, зато нашлась мужская рубашка, которую мы разрезали на полосы и использовали вместо бинтов.
      - Как это случилось? - спросила я. Хессенфилд взял меня за плечо и криво улыбнулся, снова давая понять, что всякие вопросы с моей стороны неуместны.
      - Нужно остановить кровотечение, - сказала я, иначе он умрет. Я надеюсь, вы знаете, как это делается?
      Я вспомнила несчастный случай, когда Дамарис сильно порезала себе руку и Ли остановил кровотечение.
      - Мне нужна какая-нибудь палка, - добавила я. Наступила тишина, и Хессенфилд бросил:
      - Найдите ей что-нибудь!
      Они принесли мне чесалку для спины, которую нашли на туалетном столике. Ее ручка была сделана из крепкого черного дерева.
      Я положила на кровоточащее место плотно свернутую полоску ткани, затем обернула ногу вместе с тампоном другой полоской ткани и, просунув под верхний слой повязки ручку чесалки, осторожно повернула ее и примотала еще одним лоскутом к ноге. Скоро кровотечение прекратилось.
      Я сидела у постели и наблюдала за генералом. По всей вероятности, он был ранен, когда бежал из Тауэра.
      Мне казалось, что прошло много времени, прежде чем прибыл доктор. Он нервничал и, вероятно, тоже был якобитом, иначе его не позвали бы в этот дом. Я объяснила ему, какую помощь оказала больному, и доктор похвалил меня.
      - Больной потерял много крови, - изрек он. - Еще немного, и он бы скончался. Вы спасли ему жизнь!
      Его слова обрадовали меня. Хессенфилд повернулся ко мне, и в его взгляде было столько гордости, что я чуть не засмеялась.
      Даррелл, которому было поручено наблюдать за мной, увел меня в соседнюю комнату. Сейчас он без колебания убил бы меня на месте, если бы ему разрешили это сделать.
      Он был уже далеко не молод, ему было лет под пятьдесят. У него было лицо фанатика, и нетрудно было представить, что этот человек ради внушенной ему идеи может пойти на любые жертвы. Он был совсем не похож на Хессенфилда, который, судя по всему, мог радоваться жизни, каким бы серьезным делом ни занимался. Хессенфилд был лет на двадцать моложе его. Думаю, ему было около тридцати, хотя, как и Бо, он не выглядел на свой возраст. Я почему-то постоянно сравнивала его с Бо...
      Врач ушел, и Хессенфилд появился в дверях нашей комнаты он улыбался.
      - С ним все в порядке, - сказал он. - Он потерял слишком много крови. Пойми, Даррелл, юная леди оказалась полезным членом нашей компании. Возможно, она еще как-нибудь послужит нам, кто знает? От общения с женщиной всегда бывает польза.
      Даррелл подошел к нему вплотную и процедил сквозь зубы:
      - Ты что, не понимаешь, что ее все время нужно сторожить?
      - Я приму эту заботу на себя, она будет мне только в удовольствие! Но что значит все время? Мы здесь на пару дней.
      - А может, и на неделю...
      - Ну нет, три дня, самое большее.
      - Если повезет с погодой, - заметил Даррелл.
      Я догадалась, что они остановились здесь, чтобы подождать корабль, который увезет их во Францию. Мои наблюдения начали складываться в единую картину.
      Хессенфилд и Даррелл ушли, и охранять меня явился Джеймс, юноша лет восемнадцати, очень серьезный на вид. Я поняла, что он готов отдать жизнь за дело, которому взялся служить.
      Теперь я в большей или меньшей степени знала их всех. Хессенфилд, Даррелл, Джеймс, Шоу и Карстерс. Все они были благородного происхождения и, возможно, какое-то время состояли при дворе. Хессенфилд явно был среди них главным, к счастью для меня. Можно не сомневаться в том, что, если бы на его месте был Даррелл, я бы уже давно распростилась с жизнью. Даррелл был убежден, что я им помеха, и это было понятно. Но я все же оказалась полезной в уходе за генералом, а жизнь генерала была для них важней их собственных, иначе они не стали бы так рисковать, спасая его.
      Я жила, будто во сне. Мне было странно сознавать, что я нахожусь в незнакомом доме, который выглядел так, словно за несколько минут до нашего прибытия в нем еще находились обитатели, а затем он таинственным образом опустел. В подвале остались запасы ветчины, говядины и баранины, а кладовая на кухне была забита пирожками и булочками. Очевидно, нас здесь ждали. Я оказалась в центре авантюрных событий, и над моей головой повис "дамоклов меч", ибо меня терпели из милости. Один неверный шаг - и мне конец. Мне разрешили жить только потому, что у человека по имени Хессенфилд были на меня какие-то виды. Я столкнулась с опасным заговором и стала его невольной соучастницей.
      Я не нуждалась в объяснении того, что происходило. Я все поняла. Они были якобитами. Генерал Лангдон пытался поднять войска на мятеж в пользу короля Якова, но был схвачен, заключен в тюрьму и приговорен к смерти. Несколько отважных сообщников, возглавляемых Хессенфилдом, устроили ему побег из тюрьмы и теперь пытались вывезти из страны. Вот почему они находились сейчас в этом доме: они ждали прибытия корабля, который должен был перевезти их через пролив во Францию. Им предстояло встретиться в Сен-Жермене с королем Яковом.
      Мне удалось узнать о них много, хотя я и не задавала никаких вопросов, и это говорило о том, насколько они уязвимы. Стоило мне сбежать и забить тревогу, прежде чем они успели бы покинуть страну, как им всем грозила бы виселица или казнь на плахе.
      Неудивительно, что им казалось самым разумным немедленно убить меня и закопать труп в каком-нибудь диком месте, так, чтобы мое исчезновение навсегда осталось бы тайной для всех. Эта мысль заставила меня вспомнить о Бо: а не случилось ли и с ним что-нибудь подобное?
      Сгустились сумерки. Мы все направились в столовую поужинать. Дверь закрыли на засов, чтобы никто не мог неожиданно войти в комнату.
      Я села за стол и тем самым прервала разговор, который они начали. Даррелл опасался сболтнуть лишнее в моем присутствии.
      Все ели с аппетитом и выпивали за здоровье короля. Оставалось только гадать, какого короля они имели в виду?
      Хессенфилд сказал:
      - Надо пораньше лечь спать: наши спасители могут прибыть рано утром.
      - Я молю Бога, отозвался на его слова Даррелл, - чтобы мы отчалили отсюда завтра, хотя бы в такое же позднее время - Надеюсь, Всевышний услышит твои молитвы, - проговорил Хессенфилд.
      Даррелл в упор посмотрел на меня.
      - Можешь оставить ее на мое попечение, - обронил Хессенфилд, и я увидела, как Даррелл ухмыльнулся Хессенфилд взял меня за руку Я сказала:
      - Я останусь здесь. Я никуда не уйду, клянусь вам.
      - Нет уж! - возразил Хессенфилд. - Я буду чувствовать себя спокойней, если вы, леди, будете рядом со мной.
      На лице у Даррелла снова появилась та же ухмылка.
      Хессенфилд раскланялся с сидевшими за столом и, продолжая держать меня за руку, увел из столовой. Мы поднялись наверх и вошли в комнату, которую он выбрал для себя. Это была спальня с большой кроватью под балдахином из зеленого бархата.
      Он закрыл дверь и повернулся ко мне.
      - Наконец-то мы одни, - сказал он. - Мне очень жаль, мисс Мэйн, что вам приходится быть нашей пленницей, но мы должны воспользоваться обстоятельствами наилучшим образом.
      - Обстоятельствами всегда следует пользоваться наилучшим образом, пробормотала я.
      - А вы сообразительны, я это заметил... Но иногда ведете себя неразумно, как, например, сегодня утром, когда пытались узнать о делах, которые вас не касаются.
      - Я не собираюсь выведывать никаких секретов. Позвольте заверить вас, что меня не интересуют ваши заговоры - Интересуют они вас или нет, но вы оказались соучастницей одного из них.
      Хессенфилд снял с себя камзол и стал расстегивать жилет - Я думаю, в этой постели вы будете чувствовать себя намного уютней, чем в той, которой пользовались минувшей ночью. Мне было так жаль вас. Вы, наверно, не сомкнули глаз?
      Я подошла к нему и взяла за локоть.
      - Отпусти меня! - попросила я. - Разве ты не понимаешь, чем это чревато для тебя? Ведь моя родня не допустит, чтобы меня похитили таким вот образом.
      - Дорогая моя Карлотта, - сказал он. - Можно я буду называть тебя так? Карлотта, дорогая, тебя никто не найдет. Ты рано утром покинула гостиницу, села на лошадь и должна была проехать мили полторы по дороге, чтобы встретиться со своими слугами. В такую рань на дороге никого не было, и на тебя напал разбойник. Ты пыталась сопротивляться, но он убил тебя, а труп спрятал в лесу. Не правда ли, достаточно правдоподобное объяснение твоего исчезновения"? Ему поверить гораздо легче, чем россказням о том, будто бы тебя захватила банда головорезов, которые почему-то решили не убивать тебя.
      - Тебе нравится шутить в таком духе"?
      - Мне нравится быть с тобой. Он крепко обнял меня, и я почувствовала себя совсем беззащитной.
      - Как я понимаю, таким способом ты хочешь показать свою силу?
      - Этого не требуется. Зачем доказывать очевидное?.. Просто я хочу тебя.
      - Мне жаль, но я не могу ответить взаимностью.
      - Уверяю тебя, ты изменишь свое мнение обо мне.
      - Значит, ты сохранил мне жизнь ради этого?
      - А почему бы и нет? Это достаточно веский ДОВОД.
      - Ты.., порочный тип!
      - Но ведь и ты, Карлотта, отнюдь не монахиня...
      - Ты про меня что-то знаешь?..
      - Ты удивишься: я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.
      - Но если тебе известно, из какой я семьи, то, надеюсь, ты понимаешь, что моя родня не потерпит такого обращения со мной?
      - Я мог бы овладеть тобой.., прямо сейчас. Ты напрасно ищешь возможности спастись от меня. Хочешь - кричи. Кому до тебя дело? Ты в ловушке, милая Карлотта, в полной моей власти. Тебе остается только подчиниться мне, и это избавит тебя от лишних неприятностей.
      Я вырвалась из его рук, подбежала к двери и стала барабанить по ней кулаками.
      - А вот это уж совсем ни к чему, - сказал Хессенфилд. - Кто в этом доме поспешит тебе на помощь? Сбереги свои силы для другого применения.
      Он взял меня за плечо и повел назад в комнату.
      - Ты неотразима! - сказал он. - Этой ночью мы будем любить друг друга. Я мечтал об этом с того момента, как увидел тебя. Ты так притягательна, Карлотта, ты создана для любви!
      - Ты говоришь о любви? - возмутилась я, - Мне кажется, ты не имеешь никакого понятия о ней. Для тебя любовь означает похоть, разве не так? Ты хозяин положения, и у тебя есть желание меня изнасиловать, жалкий ты джентльмен! Уверена, что ты в этом знаешь толк. Это очень просто - найти беззащитную женщину, которая не может за себя постоять. Как благородно с твоей стороны! Я ненавижу тебя... Филд... Хессенфилд.., или как там еще тебя зовут! У тебя нет даже мужества назваться собственным именем, и ты прикрываешься чужим. И уж если я выберусь отсюда, то я тебя не забуду!
      - Я на это надеюсь. Ты будешь помнить меня всю жизнь.
      - Возможно, что у тебя это и получится, но я буду вспоминать тебя с отвращением!
      - Ну, так уж и с отвращением, - возразил он. - А может, совсем с другим чувством?..
      Хессенфилд обнял меня за плечи, и на этот раз я ощутила нежность в его прикосновении. Он усадил меня на стул, опустился передо мной на колени, взял мои руки в свои и улыбнулся. В его глазах играли золотистые лучики. Он снова напомнил мне Бо.
      Он поцеловал мне руки, точно так же, как это "делал Бо, и сказал:
      - Карлотта, ты не была счастливой, я изменю твою жизнь.
      Я попыталась освободить руки.
      - Что ты знаешь обо мне?! - воскликнула я.
      - Знаю, и немало, - ответил он. - Я знаком с Бомонтом Гранвилем!
      Я закрыла глаза. Все происходящее казалось мне чем-то нереальным. Если бы он взял меня силой, безжалостно и грубо, я посчитала бы это естественным исходом нашей встречи. Во всяком случае, я была готова к этому. Но он заговорил о Бо, и это меня расстроило.
      - Он был другом моего отца, - объяснил он, - и бывал у нас в доме. Я чем-то нравился ему, и мы с ним иногда беседовали.
      - Он говорил обо мне?
      - Он рассказывал о всех своих женщинах. Да, у него их было много: женщины стали неотъемлемой частью его жизни, как только ему исполнилось четырнадцать лет. Он был очень откровенен со мной и как-то пообещал заняться моим воспитанием. Думаю, тебе не нужно объяснять, что он имел в виду?
      - Я не хочу больше слышать об этом...
      - Дорогая, позволь мне самому решать, что можно делать, а что нельзя. Я знаю, что ты не можешь забыть его, не так ли? Как давно он исчез? Три года назад, четыре? Как ты думаешь, что с ним случилось?
      - Наверное, его убили? Хессенфилд задумался:
      - У него было много врагов. У такого человека, как Бомонт Гранвиль, не может их не быть. Многие считают, что он уехал за пределы страны в поисках другой игры. Для него это было привычным делом - исчезнуть на время за границей: так он убегал от кредиторов и от всяких разборов по делам, в которых был замешан.
      - Зачем ты мне все это рассказываешь?
      - Затем, чтобы ты выкинула его из головы. Ты воздвигла ему памятник, а он того не заслуживает.
      - Похвально, что ты не забываешь своих друзей.
      - Да, он был моим другом, но ты для меня значишь гораздо больше. Я рассмеялась.
      - Мы знакомы с тобой всего один день, и я не успела проникнуться к тебе любовью.
      - Думаю, ты лукавишь. - Он взял меня за руку. - Карлотта, я чувствую, как колотится твое сердце. Нам будет хорошо, вот увидишь, только прошу перестать сравнивать меня с Бомонтом Гранвилем.
      - Я и не сравниваю .
      - Ты не должна мне лгать, Карлотта! Правда всегда интересней лжи.
      - Отпусти меня! - взмолилась я. - Обещаю, что никому не проговорюсь ни о чем. Дай мне лошадь, позволь уехать, я уж найду дорогу к Эйот Аббас. Скажу, что сбилась с пути, придумаю какую-нибудь историю. Клянусь тебе, что ни ты, ни твои друзья не пострадают из-за меня.
      - Слишком поздно, Карлотта! - произнес он. - Ты в ловушке, и тебе никуда от меня не деться. Обещаю, что ты будешь довольна.
      - После чего со мной будет покончено?
      - Все зависит от тебя. Ты будешь развлекать меня, и каждую ночь я буду ждать от тебя нового подарка. Слышала ли ты о Шехерезаде? Каждую ночь она рассказывала султану сказки, и он позволял ей прожить еще один день, а потом еще один... Ты - Шехерезада, а я - твой султан.
      Я закрыла лицо руками, чтобы Хессенфилд не видел моей растерянности. Разговор о Бо вызвал во мне воспоминания о спальне в Эндерби-холл. Эта комната была похожа на ту, да и Джон Филд все больше напоминал мне Бо. Мне стало не по себе. Я чувствовала, что меня влечет к нему, и, если он дотронется до меня, я не смогу отказать ему.
      - Выкинь ты из головы своего Бомонта, - сказал он. - Он бы погубил тебя. Твои предки были правы, помешав браку. Верность какой-то одной женщине Бомонт хранил не дольше недели. Он был ужасно циничным по отношению к женщинам. Он рассказывал о них мне и, без сомнения, другим. И о тебе, Карлотта, он тоже рассказывал.
      - Рассказывал обо мне?.. - поразилась я.
      - Он собирался жениться на тебе, Карлотта, исключительно ради твоего наследства. Он не постеснялся признаться мне в этом: неплохое наследство и любящая жена. Он описал мне во всех подробностях, как вы проводили время в Эндерби-холле. Говорил, какая ты страстная и с каким азартом ты это делаешь...
      - Замолчи! - крикнула я. - Как ты смеешь? Я ненавижу тебя, ненавижу. Если бы я могла...
      - Я знаю. Если бы у тебя была шпага, ты бы проткнула меня насквозь. Точно так же хотел разделаться с тобой Даррелл сегодня утром. Ты обязана мне жизнью, Карлотта!
      Мне было трудно разобраться в своих чувствах. Было стыдно и за себя, и за Бо, который посмел рассказывать такое обо мне своему воспитаннику.
      Он потянул за ворот моего платья.
      - Карлотта, дорогая, забудь его! С ним покончено. Быть может, он давно лежит в могиле или в постели с очередной потаскушкой. Забудь его, я успел полюбить тебя, Карлотта, ты не чужая мне!
      Он сдернул с меня платье, но я вывернулась из его рук. Он зажал ладонями мое лицо и сказал:
      - Все, Карлотта, ты попалась, попалась, как птичка в сеть. Милая Карлотта, жизнь так быстротечна. Кто знает, быть может, этой ночью сюда придут люди и схватят меня, а через неделю мне отсекут голову? Жизнь коротка. Я всегда придерживался правила: радуйся жизни, пока жив Кто скажет, что будет с нами завтра? Но у нас впереди ночь.
      Хессенфилд взял меня на руки и отнес в постель. Я закрыла глаза. Сопротивляться было бесполезно, я полностью была в его власти. Я поняла, что он такой же, как Бо. Я лежала и слушала, как он прошел через комнату, задул свечу и вернулся ко мне.
      Мне хотелось кричать, звать на помощь, но он мне уже объяснил, что кричать бесполезно. Я услышала, как он засмеялся. Он знал меня лучше, чем я сама.
      Как трудно понять себя... Ведь я должна была чувствовать себя ужасно униженной. Однако... Не знаю, что произошло, мне остается только признать, что я, как и все женщины, не могла не испытывать влечения к мужчине. Я поняла, что томилась не тоской от утраты Бо, а желанием встретиться с мужчиной, с которым я могла бы испытать телесную гармонию. С Хессенфилдом у меня это получилось: мы были с ним как бы одной плотью. Я забыла, почему оказалась там, где оказалась, и хотя заботилась о соблюдении собственного достоинства, не могла скрыть своего удовольствия от общения с ним.
      Хессенфилд чувствовал это; он был от меня в восторге и вел себя отнюдь не как насильник, хотя этого можно ожидать в подобных обстоятельствах. Казалось, он думал только о том, чтобы доставить мне удовольствие.
      Он сказал, что я просто чудо, ему ни с кем не было так хорошо. Он шептал в темноте, что влюбился в меня. Я молчала, потому что, хоть мне было стыдно, я испытала полное удовлетворение.
      Я и Хессенфилд оказались в таком же согласии, какое было у меня с Бо. Нас переполняла чувственность, и мы делились ею. Он вел себя со мной, как нежный любовник, и я простила ему его грубость.
      Едва забрезжил свет, как он подошел к окну. Он высматривал в море корабль.
      - Их нет, - вздохнул он почти с облегчением в голосе.
      ***
      Прошел еще день, который казался очень долгим. Все ждали прибытия корабля. Я перевязала раны генералу. Джентльмены, очевидно, сочли, что я умею делать это лучше, чем кто-либо из них, и с молчаливого согласия возложили на меня эту заботу.
      Генерал не совсем понимал, где находится, и потому не задавался вопросами о причине моего присутствия. Я была рада этому. Закончив перевязку, я пошла на кухню, чтобы приготовить еду для всей компании. Мне потребовалось только выставить ее на стол, ибо те, кому принадлежал этот дом, в избытке запаслись провиантом.
      Все утро я испытывала неловкость, встречаясь взглядом с Хессенфилдом. Похоже, он прекрасно понимал, что я чувствую, и мне стоило большого труда изображать возмущенную насилием пленницу. Он догадывался, что мною владеет страсть, и был достаточно опытен, чтобы оценить мою натуру. В какой-то момент он подошел ко мне сзади, обнял, прижал к себе, и я почувствовала, как он целует меня в ухо. Он вел себя, как настоящий любовник, и это меня смущало.
      Мне было неудобно смотреть в лицо другим, ведь все знали, что произошло. Хессенфилд, без сомнения, пользовался у них репутацией ловеласа: воспитанник Бо.
      Он научил меня кое-чему: я поняла, что нуждалась не в Бо, а просто в мужчине, который мог бы удовлетворить меня, проделав со мной все то же, что и Бо.
      Наступила ночь, и мы снова остались наедине. Он прижал меня к себе и сказал:
      - Как хорошо, что корабль сегодня не пришел...
      - Глупый ты человек, - ответила я. - С каждым днем нам грозит все большая опасность.
      - Я готов рисковать ради еще одной ночи с тобой. Мы лежали на большой постели под балдахином..
      На такой же точно постели я не раз лежала в объятиях Бо.
      - Скажи, а ты меня хоть чуточку любишь?
      Я не ответила, и он продолжил:
      - По крайней мере, ты не испытываешь неприязни ко мне. О, Карлотта, кто бы мог подумать, что так все обернется? Я не переставал мечтать об этом, начиная с того момента, как только мы встретились в гостинице, и мне не хотелось бы, чтобы что-нибудь изменилось.
      Он поцеловал меня, и я постаралась скрыть желание, которое он так легко возбуждал во мне.
      - Не надо притворяться, милая. Нет ничего зазорного в том, что ты трепетная женщина. О, Боже, как бы я хотел, чтобы все обстояло иначе: не было и нет никаких заговорщиков, и мы с тобой встретились бы не в сельской гостинице, а скажем, при дворе. Я увидел бы тебя и полюбил. Я просил бы твоей руки. Представь себе, что все было именно так, и скажи, как бы ты поступила?
      - Я была бы вынуждена ответить тебе согласием.
      - Ну, конечно же, Карлотта. Если бы ты отказалась от меня, я увез бы тебя в какое-нибудь отдаленное место, вроде этого, и доказал бы тебе, что ты не можешь жить без меня. Согласилась бы ты тогда, чтобы я стал твоим мужем?
      - Подозреваю, что твое доказательство просто обернулось бы моим совращением. В таком случае мне пришлось бы сказать тебе "да".
      - Милая Карлотта, мне остается только молиться, чтобы корабль не появился и завтра.
      Я ничего не ответила ему из боязни, что слова выдадут мои чувства.
      ***
      Я поймала себя на мысли, что влюблена в него. Следует помнить, что все мы находились в возбужденном состоянии. Над нами нависла угроза смерти. Мне казалось маловероятным, что меня оставят в живых. Даррелл был прав: я слишком много знала. Хотя заговорщики караулили меня и днем и ночью, все же были моменты, когда они теряли бдительность. Я могла воспользоваться этим и сбежать от них.
      Я стала думать о побеге. Можно было дождаться, когда Хессенфилд крепко заснет, встать с постели, найти ключ от двери, выйти из дома, вывести из конюшни лошадь и уехать. Хессенфилд взял на себя большой риск, сохранив мне жизнь. Заговорщикам, как и мне, грозила смертельная опасность, и эта близость смерти сказывалась на всех нас. Я никогда не испытывала такой жажды жизни. Я как бы отделилась от прошлого. Я изменилась: не то, чтобы я чувствовала себя счастливой, но я как будто ожила.
      Я жила каждым часом и не хотела заглядывать в будущее, но оно не давало мне покоя. Рано или поздно сюда прибудет корабль, чтобы забрать заговорщиков. Что будет со мной? Быть может, Хессенфилд проткнет меня шпагой? Нет, он этого не сделает. Не сделает? Но ведь он навязал себя мне, он мог просто изнасиловать меня.
      Однако, как это ни удивительно, я испытывала к нему непреодолимое влечение. Он обладал большой внутренней силой. Вероятно, это и привлекало меня в мужчинах больше всего. Он родился быть пиратом, авантюристом, главарем. Он был наделен изяществом, и благородство сочеталось в нем с грубой мужской силой, и, вместе с тем, он был нежен. Он сумел внушить мне, что я - лучшая из женщин, которые у него были. Мне было приятно сознавать это, хотя у меня и были на этот счет некоторые сомнения. То же самое говорил мне и Бо, но для него я была всего лишь "девушкой с наследством", с которой можно неплохо порезвиться часок-другой.
      В моей голове была порядочная путаница, но все мои чувства обострились. Я ожила - и больше всего на свете хотела жить.
      Наступил третий день нашего пребывания здесь. Заговорщики начали проявлять беспокойство.
      - Что их так задерживает? - подслушала я, как высказывался Даррелл. Не погода же? Ну, если бы случился шторм, упаси Господь, или что-нибудь подобное, тогда бы можно было понять... Но ведь на море почти штиль...
      Погода была теплой, и в окна светило солнце. Я с тоской смотрела через них на зеленые лужайки и кусты. Дом был расположен в лощине, и только со второго и третьего этажей было видно море.
      Хессенфилд, видя, что я с тоской гляжу на природу, подошел ко мне. Он положил мне на плечо руку, и у меня по спине пробежала дрожь.
      - Что, хочешь на волю? - спросил он.
      - Да. Застряли мы здесь, - ответила я.
      - Ладно, - сказал он. - Собирайся, пойдем прогуляемся.
      Я не смогла скрыть своей радости.
      - Надеюсь, ты не попытаешься сбежать? В любом случае, шансов у тебя мало.
      Я ничего не ответила. Он открыл дверь и пропустил меня. Мы вышли из дома. Я с жадностью вдохнула свежий воздух.
      - Восхитительное место! - сказал Хессенфилд. - Так приятно вновь оказаться на природе!
      Молча мы поднялись вверх по склону и теперь могли видеть море. Оно было тихим, как озеро, и над ним висела перламутровая дымка.
      - Иногда мне думается, что корабль никогда не придет за нами, - тихо сказал он.
      - И что вы тогда будете делать?
      - У нас останется мало шансов уцелеть. С каждым днем нам грозить все большая опасность. - Он вдруг повернулся и пристально посмотрел на меня. И все же каждое утро я мысленно говорю: "Нет, не сегодня. Судьба, дай мне еще одну ночь побыть с моей любовью".
      - Ты обманываешь меня, - сказал я. - Ты с таким же нетерпением ждешь корабля, как и другие-.
      Хессенфилд отрицательно покачал головой и умолк. Мы вышли на тропку, которая вилась вдоль берегового обрыва. Впереди показался узкий овражек, и по нему можно было спуститься к морю.
      - Можно мне подойти поближе к воде? - спросила я.
      - Почему бы и лет? - согласился он. Он взял меня за руку, и мы сбежали вниз по склону. Я присела на корточки у воды и, опустив руку, стала водить ею.
      - Как здесь тихо, - сказал он, - как спокойно... Карлотта, с того момента, как я встретил тебя, я только и думаю: ах, если бы обстоятельства были иными. Ты мне веришь?
      - Да, - ответила я. - Случается так, что нас что-то сильно захватывает и мы считаем, что это важней всего, но жизнь меняется, и то, что раньше казалось таким важным, становится мелочью.
      - Ты считаешь, что эта.., наша встреча для тебя ничего не значит?
      - Если ты меня убьешь, то она для меня ничего не будет значить, потому что я, буду мертвой.
      Он резко взял меня за руку, будто вспомнив, что должен стеречь меня, и повел вверх по склону, к тропе.
      Мы вышли наверх, и у меня перехватило дыхание: по тропинке навстречу нам ехали четыре всадника. Хессенфилд еще крепче сжал мою руку. Было поздно бежать и прятаться. Они увидели нас в тот же момент, когда мы увидели их.
      "Это мой шанс, - подумала я. - Хессенфилд, ты допустил роковую ошибку Тебе не следовало уходить из дома вместе со мной"
      Мы поменялись ролями: теперь его жизнь была в моих руках. Я торжествовала: всадники оказались воинами королевской армии. Должно быть, они напали на след заговорщиков, выкравших генерала Лангдона из Тауэра.
      Хессенфилд прижался ко мне, будто напоминая о том, как мы связаны друг с другом. Времени для объяснений не было. Мне было достаточно крикнуть всадникам: "Они держат меня в плену, потому что я знаю, что они сделали". И я вновь обрела бы свободу.
      Всадники приближались к нам.
      - Добрый день! - приветствовали они нас.
      - Добрый день! - отозвался Хессенфилд. Я тоже крикнула:
      - Добрый день!
      Всадники подъехали совсем близко и внимательно присмотрелись к нам. Они увидели провинциального джентльмена и женщину в костюме для верховой езды.
      - Вы здесь живете? - спросил один из них. Хессенфилд махнул рукой в направлении дома.
      - Тогда вы знаете округу?
      - Думаю, что да, - ответил Хессенфилд, и я поразилась его спокойствию.
      - Скажите, вы не видели незнакомых людей, которые ехали по этой дороге? - спросил тот же всадник.
      - Незнакомых? Нет, никого не видел. А вы, госпожа?
      Мне казалось, что я слишком медлю с ответом. В вышине прокричала чайка, будто посмеялась надо мной. У меня была возможность отомстить заговорщикам, им отсекли бы головы - всем Я как бы со стороны услышала свой голос:
      - Я не видела никаких чужих людей.
      - Боюсь, мы ничем вам не поможем - ни я, ни моя жена! - воскликнул Хессенфилд, и в его голосе послышалось радостное облегчение, которое могло его выдать. - Вы ищите какого-то определенного человека?
      - Это не имеет значения, - ответил всадник. - Вы не могли бы сказать, далеко ли отсюда до Льюиса?
      - Миль пять-шесть по этой дороге, - сказал Хессенфилд.
      Они сняли шляпы и раскланялись. Момент-другой мы стояли, глядя им вслед, затем он повернулся ко мне. Он ничего не сказал, просто обнял меня и прижал к себе.
      Я наглядно проявила истинные чувства, которые испытывала к нему. Я словно сбросила с себя тяжелую ношу, и мне больше не нужно было притворяться.
      ***
      Этой ночью все было иначе: теперь мы и в самом деле были любовниками.
      - Глупышка, ты понимаешь, что объявила себя нашей сообщницей? спросил он.
      - Меня не касается ваш заговор.
      - В том-то и суть. О, Карлотта, как я люблю тебя! Я продолжал бы любить тебя, даже если бы ты выдала нас. Но я не думаю, что буду когда-нибудь так же счастлив, как в тот момент, когда ты стояла перед нашими преследователями и говорила им слова, которые причислили тебя к заговорщикам.
      - Я принадлежу только тебе.
      - Карлотта, любовь моя! Еще несколько дней назад я совсем не знал тебя, а теперь ты со мной. Ты изменила мою жизнь.
      - Ты забудешь меня!
      - А ты меня?
      - Не забуду, у меня хорошая память.
      Он поцеловал меня, и мы предались любви с такой жадностью, будто у нас было предчувствие, что мы никогда больше не встретимся.
      Уснуть мы не могли.
      Мы лежали и разговаривали. Теперь между нами не было никаких барьеров. Еще несколько часов назад его жизнь полностью зависела от меня, и он мог убедиться, что я готова спасти его с риском для себя.
      Хессенфилд объяснил мне, почему так необходимо доставить генерала во Францию.
      - Мы хотим освободить страну от узурпаторов. На троне должен восседать Яков Стюарт, а вслед за ним - его сын. Вильгельм не имеет права на трон, и Анна не может быть его наследницей, пока живы Яков и его сын.
      - Неужели все это так важно? - спросила я. - Вильгельм - хороший король, как отзывается о нем народ. Почему мы должны рисковать своими жизнями только затем, чтобы королевскую корону носил этот человек, а не другой?
      Он засмеялся:
      - Женский способ мышления!
      - Ничуть не хуже мужского! - возразила я. - Вполне осмысленный способ мышления.
      Хессенфилд потрепал меня за волосы, поцеловал. И поведал о том, что в Сен-Жермене воцарилось настроение разочарования и паники, когда там стало известно, что мятеж не удался, а генерала Лангдона заключили в Тауэр.
      - Мы тщательно готовили его побег. Вполне обычный побег: вино, контрабандой доставленное в тюрьму, пьяные охранники, украденные ключи и все такое. К несчастью, получилось так, что генерал был вынужден спускаться из окна по веревке. Она оказалась короткой, и он упал с большой высоты на землю. Вот откуда его увечья. Мы отвезли его по реке к тому месту, где нас ждали лошади. Так мы оказались в "Черном борове".
      - А если бы вас схватили?..
      - Мы заплатили бы головой.
      Я коснулась рукой его густых светлых волос, которые украшали его гораздо больше, чем принятый в обществе парик.
      - Да, ты спасла мою голову сегодня, любимая. Впрочем, если бы ты выдала нас, я бы просто так ее не отдал. О, как я возгордился тобой, когда ты сказала: "Нет, никаких чужаков не видела!" Я заметил, что ты колебалась всего секунду. Ты знала, что можешь спастись ценой моей жизни. Но ты поняла, что нужно делать. Я никогда, никогда не забуду этого.
      Он снова упомянул о Сен-Жермене, где доживал свои дни старый король изгнанник в чужой стране, покинутый своими людьми, преданный своими дочерьми, которых он так любил. Он жил на щедроты короля Франции вместо того, чтобы с достоинством восседать на троне в Вестминстере.
      - Он вернется! - сказал Хессенфилд с жаром. - В этой стране много тех, кто стоит за него и ненавидит узурпаторов. Ты видишь сама, как нас поддерживают: этот дом предоставлен в наше полное распоряжение. Люди, которые им владеют, - надежные якобиты. Они уехали из дома со всей прислугой и оставили его нам в пользование. Хозяин со дня на день должен вернуться, чтобы узнать, уехали мы или нет. Затем вся семья вернется в дом. Врач, который приходил смотреть генерала, тоже один из наших. Мы разбросаны по всей стране и ждем сигнала...
      - Ничего хорошего не выходит из гражданской войны, это давным-давно доказано, - заявила я.
      - Мы боремся за подлинного короля и не прекратим борьбу, пока не восстановим его на троне.
      - И, если за вами придет корабль, ты уедешь?
      - Да, Карлотта, да...
      Он вздохнул, и мы долго молчали.
      Как только стало светать, Хессенфилд подошел к окну. Я услышала, как он вздохнул. Выпрыгнув из постели, я подскочила к нему и увидела в море паруса. Он схватил меня за руку.
      - Наконец-то, они приплыли! Одевайся, Карлотта, не теряй времени!
      Я быстро оделась, он опередил меня.
      - Пойдем, Карлотта. Поторопись! Я поспешила за ним к конюшне, где он выбирал лошадь.
      - Ты отсылаешь меня прочь?
      - Ты должна уехать, пока другие не увидели корабль.
      - Даррелл хотел убить меня.
      - Да, он не оставил этой мысли Ты должна исчезнуть отсюда как можно скорее. Знай: мы находимся в двадцати милях от острова Эйот. За день ты сможешь добраться туда. По пути, в Льюисе, расспроси, как тебе ехать дальше. Скажи, что отстала от своих...
      - А ты уедешь во Францию?. Хессенфилд обнял меня и сказал:
      - Я думал о том, чтобы взять тебя с собой, но это слишком опасно Ты должна вернуться домой.
      - Значит, мы с тобой расстаемся навсегда?..
      - Я вернусь! Не медли! Ты должна ехать прежде, чем проснется Даррелл, иначе он попытается убить тебя.
      - Но ведь ты не позволишь ему сделать это?
      Это может произойти неожиданно, кто знает. Я не могу подвергать тебя риску! Обещаю тебе, Карлотта, я вернусь!
      Он вывел лошадь из конюшни, опасливо посмотрел в сторону дома и легонько похлопал лошадь по ноге. Затем взял мою руку, поцеловал ее и приложил к своей щеке.
      - До свидания, милая Карлотта! - сказал он. Я пустила лошадь, не видя, куда еду; у меня перед глазами стояло лицо Хессенфилда. Я оглянулась, но его уже не было видно.
      Я ехала вверх по склону холма. Наверху, у небольшой рощицы я остановилась, спрыгнула с лошади, привязала ее к упавшему дереву и оглянулась.
      Я увидела корабль. С борта спустили на воду шлюпку, и гребцы направили ее к берегу. Я наблюдала, как генерала переносили в шлюпку, как ее снова подняли на корабль.
      Затем я отвязала лошадь и поехала в Льюис. Таков конец этой истории.
      РОЖДЕНИЕ РЕБЕНКА
      Когда я добралась до Эйот Аббаса, было уже темно. В Льюисе мне подробно все растолковали, и вскоре я наткнулась на знакомую дорогу.
      Я въехала во двор, и, завидев меня, один из грумов Харриет, находившийся там, вскрикнул от радости.
      - Ну, вот и я, - сказала я. - Приехала, наконец. Он рванулся, чтобы помочь мне слезть в седла.
      - Я должен бежать и сообщить хозяйке: она так беспокоится.
      - Да, да, - согласилась я. - Я с тобой. Мы вбежали в дом. Я закричала:
      - Харриет! Грегори! Бенджи! А вот и я? Первой на зов появилась Харриет. Несколько мгновений она смотрела на меня, потом подбежала и. заключила в объятия.
      - Ой, Карлотта! - запричитала она. - Да где же тебя черти носили? Мы тут уже все извелись. Грегори! Бенджи! Она тут! Карлотта приехала!
      В прихожую влетел Бенджи и сжал меня в объятьях. И дурак бы понял, что он на седьмом небе от счастья. А затем подоспел и Грегори - милый молчун Грегори, чьи изъявления чувств были, может быть, и не так пылки, но что и он, под стать остальным, был рад моему приезду - это уж точно.
      - Ты приехала одна?..
      - Харриет, со мной такое приключилось!..
      - Однако ты выбилась из сил! Тебе необходимо что-нибудь съесть и сменить одежду, - подала голос Харриет.
      - Грумы приехали без тебя и сказали, что на тебя, должно быть, напали разбойники по пути с постоялого двора на ферму, где они остановились.
      - Я все расскажу Не знаю только, с чего начать...
      - Я знаю, - заявила Харриет. - Начать нужно с того, что ты поешь, умоешься и переоденешься. Твой багаж уже здесь. Можешь себе представить, что мы пережили... А теперь, мужчины, предоставьте Карлотту мне, а ты, Грегори, поторопи там насчет ужина. Но прежде пусть подадут Карлотте в комнату немного куриного бульона.
      Харриет отвела меня в апартаменты, которые я всегда занимала, будучи в Эйот Аббасе. Едва я извлекла из моего багажа свежее платье, как принесли куриный бульон. Я с жадностью набросилась на него, потом вымылась горячей водой, которую мне подали, и переоделась.
      Харриет вернулась посмотреть, готова ли я - Приключение с тобой было, говоришь? - спросила она. - Приятное?
      - Какое там! Меня едва не убили, чудом спаслась.
      Ты выглядишь сама не своя, и мы ждем-не дождемся, когда ты, наконец, поведаешь свою историю. Сейчас я не буду досаждать тебе вопросами, дорогая. За ужином ты сама обо всем нам расскажешь.
      Я и рассказала, по крайней мере то, что я хотела бы, чтоб они знали. По дороге сюда я решила, что в моей истории должна присутствовать какая-то доля правды. Меня быстро подловят, если я буду все выдумывать, чтобы выгородить Хессенфилда, а я не хочу, чтобы ему грозила опасность. Но теперь он в безопасности - я сама видела его на борту корабля. Вероятно, сейчас он уже во Франции.
      Итак, я рассказала, как поздно мы прибыли в "Черный боров" и как там все комнаты оказались заняты шестью мужчинами, и мне пришлось довольствоваться маленькой комнатушкой на том же этаже, которая им не приглянулась.
      Затем я перешла к рассказу о том, как обнаружила, что с ними вместе был мужчина, в котором я признала генерала Лангдона.
      - Так значит, он бежал из Тауэра?! - воскликнул Бенджи.
      - Точно, - ответила я. - Они его спасли. И когда выяснилось, что я узнала генерала, меня решили убить, но один из них не допустил кровопролития.
      Должно быть, в голосе моем появились теплые нотки, а это особенно встревожило Харриет, насколько я могла заметить.
      - Они взяли меня с собой, в домик на побережье. Потом подошел корабль, они уплыли на нем...
      - И отпустили тебя, - закончил Грегори.
      - Решили, верно, что они уже в безопасности, подлые негодяи, - сказал Бенджи..
      - У них веская причина, - заметила я. - И они, действительно, верят, что справедливо было бы вернуть трон Якову.
      - Неужто они сделали тебя якобиткой? - спросила Харриет.
      - Ничего подобного. Мне совсем неинтересны эти глупые заговоры.
      - Какое тяжкое испытание тебе выпало, - вздохнула Харриет. - А уж как мы волновались...
      - И матушка? - быстро спросила я.
      - Я не сказала ей: решила не тревожить раньше времени. Я-то понимала, что с тобой ничего дурного не может случиться, но ее ты знаешь навоображала бы невесть что. А на самом деле видишь, все не так страшно. Ты просто.., просто попала в руки к этим безрассудным людям.
      - Я все-таки не думаю, что Хессенфилд позволил бы им убить меня. С самого начала, когда он спас меня.
      Да, я, видно, здорово устала и уже не понимала, что говорю. А Харриет палец в рот не клади - она была куда прозорливее других и прекрасно разбиралась в людских эмоциях.
      - Хессенфилд! - воскликнул Грегори.
      - Хессенфилд! - эхом повторил Бенджи.
      - Пресвятая Дева! - воскликнула Харриет. - Ну конечно, лорд Хессенфилд! В былые дни мы встречались с ним, и он был близким другом Якова. Естественно, что сейчас он один из главных якобитов. При Якове все Филды были "на коне"!
      - Филды? - вырвалось у меня непроизвольно.
      - Такая у них родовая фамилия, дорогая. Джон у них самый старший. Помнится, я знавала его отца, еще когда тот был жив. Карлотта, дорогая моя, так значит, это Хессенфилд вызволил генерала Лангдона из Тауэра? Что ж, ловко! Как раз в духе Хессенфилд а.
      "Джон Филд, - подумала я. - Он сказал мне, что его зовут Джон Филд. Выходит, он не солгал".
      Меня забросали вопросами. Я рассказала, как мы верхом добрались до того домика на побережье и как жили там три дня.
      - Моя дорогая Карлотта, - сказала Харриет, - у многих из нас бывали в жизни странные приключения. Они имеют особенность пленять. На этот раз одно из подобных приключений, конечно же, пленило и тебя. Больше всего на свете тебе сейчас хочется, наверное, отдохнуть, и я настаиваю, чтобы ты немедленно легла в постель. Остальное расскажешь завтра. Что тебе нужно, так это хорошенько выспаться, и я дам тебе выпить на ночь настойку из черной смородины. Ступай, пожелай всем доброй ночи, а я сейчас принесу настойку.
      Я знала Харриет. Она явно хотела поговорить со мной наедине, чтобы нас не стесняло присутствие сына и мужа.
      Она вошла ко мне в комнату с настойкой в руке. К тому времени я была уже в постели. Она не ошиблась - я была здорово вымотана и в то же самое время прекрасно сознавала, что вряд ли смогу заснуть.
      Я продолжала думать о той последней ночи, когда была с Джоном, и как не могла прогнать из памяти выражение его лица, когда он целовал меня на прощание.
      Харриет подала мне настойку и присела на краешек Кровати.
      - Случилось еще кое-что? - спросила она. Я приподняла брови, чтобы показать, что совершенно не понимаю, о чем это она.
      - Хессенфилд, - продолжала она. - Я хорошо его помню: блестящий джентльмен. - Она улыбнулась. - И он спас тебе жизнь, и ты провела с ним целых три дня.
      Я молчала.
      - Ты ничего не хочешь мне еще сказать, Карлотта? - спросила она.
      - Харриет, я не могу говорить об этом, чувствую, что не могу.., даже с тобой.
      Она ответила:
      - Кажется, я понимаю, в чем дело. Со временем ты ведь мне все равно расскажешь, правда? Дитя мое дорогое, как я рада, что ты вернулась! Я так испугалась... В этом мире многое может произойти с женщиной, но ты, мне кажется, из тех, кто сумеет за себя постоять. Ты чудом спаслась, Карлотта. Я знаю, что это за люди, я видела их своими собственными глазами.
      Наклонившись, она поцеловала меня и взяла настойку из моей руки.
      Я убеждена: она догадалась о том, что случилось между мной и Хессенфилдом.
      ***
      В каком-либо другом месте я вряд ли так скоро смогла бы вернуть самообладание, но Грегори и Бенджи были такие милые, такие бесхитростные. Они приняли мой рассказ за чистую монету и благодарили судьбу, что мне удалось так счастливо выпутаться из этой истории. И все считали, что я обязательно должна много есть и отдыхать, чтобы компенсировать те лишения, которым подвергалась.
      Харриет - другое дело. Она-то знала, что случилось, и не была бы Харриет, если б хотя бы не догадывалась. Она поняла это еще и потому, что имела представление о Хессенфилде и знала, что может произойти между мужчиной и женщиной, оказавшимися взаперти в течение трех дней, когда над ними висит призрак смерти, а сами они - во власти убийц.
      Но главным достоинством Харриет было то, что она никогда ничего не "вынюхивала". Я вполне отдавала себе отчет - и для моей матери это было не секретом, - что в случае чего Харриет могла бы обратиться за помощью к нужным источникам информации, которым можно доверять. Однако она вела себя в подобных ситуациях (столкнувшись с которыми, другие места бы себе не находили) так, будто все так и должно быть, будто это всего-навсего еще одна из сторон жизни. Она никогда не судила и не уличала тех, кто не видел пока жизни во всей ее сложности: если с тобой случилось что-то хорошее, наслаждайся этим; если плохое - найди способ самостоятельно выпутаться. Харриет была не то чтобы добропорядочной женщиной, но, во всяком случае, располагающей к себе. Она целиком погружалась в собственную жизнь, стремилась взять у нее самое лучшее - и никто не сможет отрицать, что это ей удавалось. Не будучи меркантильной, она просто наслаждалась прелестями жизни и готова была "пуститься во все тяжкие", чтобы отведать их. Располагало к ней, по моему мнению, а то, что, если кто-то обманывал ее, она делала вид, будто сама поддалась этому обману; она понимала, Почему ее дурят, но даже если и нет, то все равно умела не заплутать на коварных тропах правды и не правды.
      Я чувствовала, что она понимает: то, что произошло между мною и Хессенфилдом, было естественно. Со временем я и сама призналась бы ей - ей, но не матери. Кое-кто может сказать, что, мол, твоя мать родила тебя, не скрепленная узами брака. О да, это правда, но ведь случившееся лишь предвосхитило супружеские обеты, которые никогда не были произнесены лишь потому, что их пресек топор палача. В душе моя мать не была авантюристкой и с благоговением относилась к браку. Я - не такая и никогда такой не буду, да и Харриет тоже.
      Первые дни я впитывала в себя мирный уют Эйот Аббаса, славного старого дома, который Грегори унаследовал от старшего брата, получив титул. Я всегда любила этот дом. Скорее, он был моим настоящим домом, а не Эверсли, ведь когда я была маленькой, то искренне верила, что Харриет и Грегори мои родители. Я знала здесь каждый уголок, каждую щель. Я любила раскинувшиеся по сторонам холмы - в отличие от равнин Эверсли; здесь я каталась на своем первом пони, здесь, в этом дворике, я училась ездить верхом - все по кругу, по кругу, на длинном поводе, который держал либо Грегори, либо Бенджи, либо один из грумов. Да, это был мой дом. Он стоял всего в миле от побережья, но, поскольку построен был в ложбине, - хорошая защита против южных ветров - остров Эйот можно было увидеть только из верхних окон. Милый старый дом, выдержанный, как и большинство домов, в елизаветинском стиле: холл в центре, а по бокам - западное и восточное крылья. Дом с башенками и бойницами из красного кирпича, с прекрасным садом, выглядевшим, впрочем, довольно заброшенным, поскольку так нравилось Харриет, а ее желание было здесь законом.
      Из своего окна наверху я часто смотрела на остров Эйот, что в миле от моря. Когда-то там был монастырь, и меня это место всегда приводило в восторг. В летние дни, когда мы выбирались на пикники, я любила играть там в прятки. А когда правда о моем происхождении открылась мне, я вообразила, что Эйот - особое для меня место, ведь меня зачали здесь. Очень мало кто может с уверенностью сказать, где произошло это событие, но я могла, потому что моя мать и отец любили друг друга единственный раз, в этом самом месте. Несчастные любовники, звезды которых соединились! Потом я вдруг подумала: а ведь это судьба, рок. Она потеряла своего любовника из-за какого-то глупого заговора, в котором он оказался замешан, а я...
      Я была вовсе не уверена, что думаю о Хессенфилде как о своем любовнике. Наша история совсем не похожа на историю моих родителей. Когда они встретились, мать пыталась его спасти; они пережили романтическую любовь, результатом которой и была я, собственной персоной. Я была убеждена, что происшедшее между ними весьма сильно отличается от моего приключения.
      Отныне я должна забыть Джона, как должна была забыть Бо. Неужели моей любви вечно суждено оборачиваться трагедией?
      Я уже неделю жила в Эйот Аббасе, когда, наконец, произошел этот разговор с Харриет. Вообще-то, у меня и в мыслях ничего такого не было. Она сидела на деревянной скамеечке а саду. Я увидела ее из окна и вдруг почувствовала непреодолимое желание спуститься и присоединиться к ней.
      Когда я присела рядом, Харриет слабо улыбнулась.
      - Я вижу, тебе уже лучше, - сказала она, словно констатируя факт, - но все равно - одной половиной своей души ты не здесь.
      Я подняла вопросительно брови, и она договорила:
      - Тебя все еще тревожит тайна, связанная с тем домиком у моря.
      Харриет не стала задавать мне вопросы. Она просто сидела и ждала, и я поняла, что настало время рассказать ей все: больше я не могла носить это в себе.
      - Да, - сказала я. - Я по-прежнему думаю об этом.
      - Это сильно отразилось на тебе.
      - Харриет, - решилась я, - ты ведь знаешь, что произошло между мной и Хессенфилдом.
      - Я догадалась, - ответила она. - Зная его.., и зная тебя. Он учинил над тобой насилие? Я заколебалась.
      - Ну, если честно...
      Она кивнула. Она все прекрасно поняла.
      - Хессенфилд родился соблазнителем, - заметила она. - Второй Бомонт Гранвиль. Разве что не такой негодяй, хочется надеяться, но сходство налицо.
      - Ты считаешь Бо негодяем, а сама, вспомни-ка, даже не пыталась расстроить нашу свадьбу, тогда как других кавалеров отваживала.
      - Я думала, что ты сама должна была чему-то научиться: очень уж ты с ним носилась. А теперь вот Хессенфилд. Но он тоже сбежал, исчез: он неминуемо должен был исчезнуть. Ему повезло: сделал свое дело и был таков, а, судя по твоим словам, часть времени он провел славно.
      - Харриет, ты не шокирована?
      - Дитя мое, разве может меня Шокировать.., жизнь?
      - У тебя, верно, было много любовников, Харриет?
      Она не ответила. Глаза ее застыли, как будто она оглянулась назад и увидела всех их - мужчин, которых любила. И тогда слова рекой полились из меня, и я не могла остановить этот поток. Я рассказала ей, как Хессенфилд спас мне жизнь, когда этот мужлан Даррелл вздумал убить меня; как он дал понять, чего хочет от меня, и как получилось, что и я сама захотела, чтобы произошло то, что произошло.
      - Вот и все. Ты можешь меня понять?
      - Могу: я ведь видела его. И это, должно быть, послужит тебе не меньшим уроком, чем история с Бо.
      - С Бо мы тоже были любовниками, Харриет.
      - Разумеется: Бомонт Гранвиль не смог бы сыграть это столь естественно. Дитя мое, будут у тебя и еще любовники! Ты не похожа на таких добропорядочных женщин, как твои бабушка и мать. Страсть может вознести тебя на такую высоту, какая им и не снилась, и этого не нужно стыдиться. Просто ты более чувствительная, вот и все, и ты знаешь, что очень мне нравишься. Я думаю даже, что, когда я решилась на роль матери, судьба нарочно подсунула мне тебя. Ты и похожа на меня чем-то, не находишь?
      - Харриет, я ни на кого не похожа и не хочу быть похожей.
      - Сказано скорее с пылкостью, нежели с мудростью, но Бог тебе судья. А теперь вот что, дорогая. Ты провела три ночи с Хессенфилдом. Что если у тебя будет от него ребенок? Ты об этом не подумала?
      - Подумала. Когда Я смотрела в окно и вспомнила, как сама была зачата, я сразу подумала о себе:
      Действительно, что будет, если у меня родится ребенок Хессенфилда?!
      - А тебе разве не приходило в голову, что страсти могут приносить плоды?
      - Я немного испугалась этой мысли, и в то же время...
      - Я знаю.., тебя она захватила.
      - Как было бы замечательно иметь от него ребенка, чтобы помнить о нем!
      - Дети - плоды подобных увлечений, - как правило, делают много шума своим появлением на свет. Вспомни, как ты сама появилась на свет, как потом "вышла в люди".
      - Единственно твоими стараниями, Харриет. Я засмеялась, и в смехе этом сквозила истерика: теперь, когда одолевавшая меня мысль выплеснулась наружу, мне стало не по себе.
      Харриет вдруг похлопала меня по руке.
      - Однако, если это произойдет, нам надо решить, что делать. Конечно, ничего может и не случиться, хотя с твоей матерью было нечто похожее. И, тем не, менее, жизнь - не такая штука, чтобы слишком часто повторяться. Но нам лучше быть готовыми ко всему, да?
      - О, Харриет, - сказала я, - хорошо, что ты со мной. Наверное, тогда, много лет назад, моя мать чувствовала себя так же, как я сейчас.
      Она промолчала, и мысленный взор ее был вновь обращен в прошлое. Должно быть, по моим подсчетам, ей уже лет шестьдесят, но она сумела остаться юной в душе и в этот момент выглядела совсем молодой.
      ***
      И все-таки история повторилась: я обнаружила, что у меня будет ребенок.
      Сейчас мне уже не вспомнить, что я почувствовала в тот миг, когда поняла это Я была обескуражена, это правда, но в то же время меня охватило необыкновенное возбуждение. Я вдруг поняла, как убога была моя жизнь с исчезновения Бо вплоть до стычки с якобитами. Только потом я снова начала любить и ощутила, что отчаянно хочу жить - даже если это чревато новыми опасностями для меня.
      Не теряя времени, я обо все рассказала Харриет. Она тоже пришла в волнение. Я ее прекрасно понимала: она любила неожиданности, даже если они приносили новые трудности, и чем они были сложнее, тем в большее возбуждение она приходила.
      Быть под ее крылышком оказалось невероятно удобно. Она с непостижимой ясностью раскладывала по полочкам мое теперешнее положение:
      - Это совсем не похоже на то, что произошло с твоей матерью. Она была юной невинной девушкой, иметь незаконнорожденного ребенка казалось ей немыслимым. И все-таки ты здесь, дорогая моя Карлотта, и сама уже ждешь ребенка. В свое время нам пришлось прибегнуть к целой массе уловок.
      - Я знаю: Венеция. Это волшебное палаццо, а потом заявление, будто я твоя дочь.
      - Тогда мы разыграли все как по нотам, но сейчас ситуация иная. В эту историю тебя вовлек любитель приключений, и таким дети обязаны своей жизнью! Ты, правда, можешь возразить, что ребенок, которого ты в себе носишь, своей жизнью обязан кубку доброго сидра, но все-таки... Что же нам делать, Карлотта? Ты богатая женщина и можешь проигнорировать мнение всех, если пожелаешь. Ты можешь сказать: да, у меня ребенок, а если вы вздумаете мне указывать, то я на вас плевать хотела. С другой стороны, хорошо было бы, чтобы у ребенка был отец: два родителя все лучше, чем один, да и обществу труднее придраться. Я бы лично была не против, чтоб у ребенка появился отец.
      - Его отец никогда не узнает о его существовании.
      - Ты уверена? Однако мы лишь зря тратим время, а надо бы очень и очень поспешить. У меня есть один план.
      Мысли мои перескочили на мать и бабушку. То-то ужаснутся все мои родные! Дед наверняка захочет убить Хессенфилда, а так как тот впридачу еще и якобит - дед у меня убежденный протестант, - то ярости, несомненно, не будет предела. Потом Ли: хоть он и старается не подавать виду, но по натуре человек горячий. Я слышала, как он однажды набросился на Бо, когда тот, по мнению Ли, был "слишком дружелюбен" с моей матерью. Я видела после шрамы на теле Бо, он рассказал мне, что Ли ворвался к нему в комнату и нанес эти раны, пока тот ничего не успел сообразить.
      Я воображала страдания мамы и тот удар, который произойдет с Ли, когда я расскажу, как оказалась замешанной в историю спасения генерала Лангдона. Все ведь будут убеждены, что меня при этом изнасиловали и что дитя результат этого насилия. О да, я очень живо представляла себе, как разъяренная компания из Эверсли отправляется в Сен-Жермен мстить за меня.
      Я поведала об этом Харриет, и та согласилась со мной.
      - Но есть возможность избежать этого, и именно об этой возможности я сейчас и размышляю. Странно, почему это тебе самой не приходит в голову?
      - Что? - не поняла я.
      - Бенджи, - сказала она.
      Я уставилась на нее в изумлении.
      - Выйди замуж за Бенджи, - продолжала она. - Он будет прекрасным отцом ребенку.
      - За вашего сына?
      - Разумеется, за моего. И Грегори тоже, хотя долгое время мне пришлось его выдавать за сына Тоби Эверсли. Что есть, то есть, и лучше устроить все с наименьшими неприятностями для каждого. Слушай, если ты выйдешь замуж за Бенджи, ты сможешь иметь ребенка - вероятно, он родится чуть раньше положенного срока, но это быстро забудется. У тебя будет муж. У ребенка будет отец - и мы убиваем двух зайцев одним выстрелом.
      - И ты считаешь, что я должна Обманывать Бенджи ради этих "двух зайцев"?
      - Обманывать его нет никакой необходимости. Расскажи ему о том, что с тобой приключилось, как твоя жизнь оказалась в опасности и как тебе пришлось отдаться, чтобы ее сохранить. Это ведь правда, разве нет?
      - Это не вся правда, Харриет. Мы...
      - Я знаю, что между вами произошло. Ты вкусила наслаждения с Бо, но потеряла его и подумала, что вместе с ним потеряла и способность любить. И даже больше того, но тут появился лихой Хессенфилд, и "жизнь для тебя озарилась новым светом. Ты не похожа на свою честную мать, дочка, ты многое взяла от меня. Это было великолепное приключение, не так ли? Покуда оно продолжалось, ты с головой окунулась в него. На свете есть и другие мужчины, подобные Бомонту Гранвилю и Джону Хессенфилду. Бенджи - не такой. Но все к лучшему: он - наиболее удачная партия для тебя и искренне тебя любит. А это многого стоит - искренняя любовь. Взгляни хотя бы на нас с отцом.
      - Значит, ты хочешь устроить мою свадьбу с Бенджи, я правильно тебя поняла?
      - Ну конечно. Но я не собираюсь отрицать, что и тебе это дает много преимуществ.
      - Вот так и Бо говорил... Но я не могу выйти замуж за Бенджи, не переговорив с ним.
      - А я и не настаиваю на этом. Бенджи полюбит тебя еще больше, потому что будет играть роль твоего спасителя. Это ему очень пойдет, он захочет защитить тебя. Нет, Бенджи - лучшая партия для тебя.
      Я покачала головой.
      - Нельзя так использовать людей, Харриет, нельзя так жить.
      - Тебе еще многому надо учиться, - ответила она.
      ***
      Харриет взяла инициативу в свои руки. Так она поступила и в случае с моей матерью; и, надо сказать, она всегда умело делала свое дело. Не поставив меня в известность, она переговорила с Бенджи, и первой его реакцией было поговорить со мной во что бы то ни стало. Он оказался таким любящим, так хотел меня защитить - все, как она и предсказала.
      - Моя дорогая маленькая Карлотта! - заявил он. От меня не ускользнуло словечко "маленькая", а ведь ростом я, пожалуй, ему не уступала. - Харриет все мне рассказала.
      - Что она тебе рассказала? - спросила я.
      - Не будем об этом: это меня прямо-таки бесит. Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь! Я бы убил его... Но я могу сделать для тебя кое-что другое и собираюсь сделать это.
      Я отвернулась от Бенджи, но он схватил меня за руку:
      - Мы поженимся. Мы поженимся прямо здесь и скоро. Харриет и Грегори все устроят Ты знаешь, они всегда мечтали об этом. Ты была их особой любовью всю жизнь, и моей тоже, Карлотта.
      - Послушай... Ты не понимаешь, что делаешь. Он рассмеялся.
      - Карлотта, дорогая, ведь в том не было твоей вины: этот грязный негодяй овладел тобой силой...
      - Все было не совсем так, Бенджи. Но он не слушал меня, он не хотел меня слушать. Он знал, как все было на самом деле, Харриет рассказала ему все, и он, как и его отец, очень долго слушал ее рассказ.
      Я была шокирована: он настаивал, кто бы мог подумать?.. Да, я пережила ужасное приключение, которым так легко все объяснялось и в результате которого у меня будет ребенок. Этот ребенок вполне мог бы быть и его, и никто не узнает, что он - не настоящий его отец, а он готов взять на себя заботу обо мне.
      Он обнял меня. Мне всегда было уютно с Бенджи. Когда я подросла, я почувствовала, какой огромной властью обладала над ним. Мне никогда не забыть той радости, которая охватила его, когда он узнал, что я - не его сестра. С того самого момента он, верно, и стал строить планы насчет нашей женитьбы.
      Что ж, это выход. Воображаю, что началось бы в Эверсли, если б у меня появился ребенок без отца. Сколько бы ни твердили о независимости, о невечности супружеских уз, всегда отыщется что-нибудь, что непременно все испортит, а неприятие перенесется и на ребенка.
      Конечно, я перебрала в уме множество вариантов. Например, тайно уехать, родить ребенка и передать его на воспитание в чужие руки... О нет, я не хочу этого!
      Альтернатива одна - выйти замуж за Бенджи. По сути, наша свадьба ни для кого не будет сюрпризом. Наши семьи надеялись, что так оно когда-нибудь и произойдет, да и Бенджи я не обманывала. Если ему хочется видеть все в таком свете - и не в моих силах изменить это мнение, - то я должна быть лишь благодарна ему за то, что он предлагает мне такой легкий выход из создавшегося положения.
      На устройство свадьбы Харриет направила всю свою энергию. Моя мать воспротивилась бы тому, что свадьба будет в Эйот Аббасе, а не в моем доме, но как только она узнала, что я беременна, то сразу все поймет. Она поверит тому, что у нас с Бенджи все произошло до того, как мы дали друг другу супружеский обет, и что свадьба была безотлагательно необходима.
      Мы обвенчались в ближайшей церквушке. Церемония прошла просто, без шума, и всего через шесть недель после моей встречи с Хессенфилдом. Я поклялась себе, что буду Бенджи хорошей женой и сделаю его счастливым.
      Харриет была в восторге и постоянно твердила, что ничего ее еще так не радовало и что "хорошо, когда все хорошо кончается". Я была не уверена, что все закончилось, но молчала. Я только была искренне благодарна им всем мужу, Харриет и милому Грегори. Эйот Аббас становился отныне моим настоящим домом.
      На следующий день после венчания приехала мать - Харриет письмом уведомила ее об этом событии. Она была возмущена и сгоряча решила, что идея выйти замуж за Бенджи вовсе не моя, а всего-навсего козни Харриет.
      Она подозревала, что Харриет, сыгравшая такую немаловажную роль при моем рождении, вознамерилась взять мою жизнь под свой контроль и выполнять функции настоящей матери. Чтобы умерить ее пыл, - мне пришлось немедленно рассказать, что единственной причиной столь спешной свадьбы была моя беременность.
      Мать была как громом поражена, а потом смутилась, потому как все знали, что я - ее любимица. Ей ничего не оставалось, как пожелать мне счастья.
      - Бенджи - хороший парень. Ты должна убедить себя и стать ему хорошей женой.
      - Я сделаю все, что в моих силах, - пообещала я.
      Но ей все-таки не понравилось наше скороспелое "не по правилам" решение. Ведь когда родится ребенок, обязательно будут говорить, что он появился раньше положенного срока. Мне захотелось рассмеяться в ответ, но, когда я вспомнила, какой пропасти избежала, смех замер у меня на устах.
      ***
      Вскоре после этого мы с Бенджи отправились в Эверсли. Харриет с Грегори поехали с нами. То было своего рода празднование нашей женитьбы.
      - Все-таки невеста должна выходить замуж в своем доме, - сказала Харриет - Ты ведь знаешь, как твоя мать любит, чтобы все было, как положено. ну, кроме разве что исключительных случаев.
      Мама была непреклонна - устроила пир, созвала гостей. ; Моей сестре Дамарис все происходящее казалось сказкой.
      - Вечно с тобой случается что-то интересное, - говорила она.
      Я смотрела на нее с нежной усмешкой: "Милая маленькая Дамарис, хорошая девочка! Мужчины вроде Бо и Хессенфилда не для тебя. Ты выйдешь замуж за молодого человека, которого подыщут тебе родители, и будешь счастлива, потому что хочешь того же, что и они"
      А в общем, все было замечательно, так что, когда мы отправились обратно, я была в прекрасном расположении духа.
      Харриет предложила переночевать в "Черном борове", но Бенджи был против.
      - Он связан у Карлотты с неприятными воспоминаниями.
      - А по-моему, - возразила Харриет, - это отличная возможность раз и навсегда покончить с призраками прошлого.
      И едва она это произнесла, как во мне проснулось жгучее желание вновь увидеть этот постоялый двор: я хотела выяснить, каковы на самом деле были мои чувства. Я любила Бенджи, и он был в восторге от того, что нашел такую любящую жену. Он решил, что после такого приключения я неохотно откликнусь на его чувства, но я приятно удивила его. Конечно, он был не Бо и не Хессенфилд - он был напрочь лишен пиратского духа, - однако он был человеком мужественным и преклоняющимся передо мной. Я пообещала себе, что буду счастливой. Хессенфилд заслонил призрак Бо, а Бенджи должен был заслонить призрак Хессенфилда.
      Когда я сказала, что не имею ничего против того, чтобы переночевать в "Черном борове", мы немедленно свернули туда. Странное это было ощущение вернуться сюда и вновь встретиться с хозяином постоялого двора и его женой.
      Хозяин извинялся перед Харриет, объясняя то, что она уже давно знала: он, дескать, был весьма опечален необходимостью сдавать целый этаж тем благородным господам. Я успокоила его и даже напомнила, что он вел себя со мной по-джентльменски, предоставив комнату служанки.
      - Мне было стыдно до корней волос, когда пришлось поселить вас там, уверяю, - говорил он.
      - Вы сделали все, что могли. Теперь весь этаж был предоставлен в наше распоряжение. Нам с Бенджи досталась комната, в которой ночевал генерал. То была странная ночь. Мне приснился Хессенфилд, и, даже когда я проснулась, мною неотступно владела мысль, что рядом со мной лежит отнюдь не Бенджи.
      Наутро перед отъездом мы с Харриет улучили минутку и остались вдвоем.
      - Ну как? - поинтересовалась она. - Что ты теперь думаешь?
      Я промолчала, и она продолжила:
      - То место, куда они потом тебя отвезли, должно быть где-то здесь рядом?
      - Не очень далеко, полагаю.
      - Ты знаешь, где это?
      - Да, я сообразила, когда искала дорогу домой. Это в пяти милях от Льюиса.
      Я отчетливо припомнила, как мы стояли, покуда нас придирчиво рассматривали всадники. В воздухе чувствовался резкий привкус моря. Я вспомнила, как время будто остановилось и как Хессенфилд ждал моих слов. А когда я назвалась и всадники ускакали, он повернулся ко мне и прижал к себе. Наверное, я никогда в жизни не была так счастлива, как в тот момент.
      - Я смогу найти это место.
      - Мне бы хотелось на него взглянуть, - сказала Харриет.
      - Это трудно устроить, ведь нет причин туда ехать.
      - У меня есть план, предоставь это мне. В гостиной мужчины присоединились к нам, чтобы разделить скромный завтрак, тогда-то Харриет и заявила:
      - Тут поблизости живет моя давняя подруга, и мне бы очень хотелось ее навестить.
      - А может, ты откажешься от этой затеи? - спросил Грегори, всегда, впрочем, готовый пойти на уступку ей.
      - Это, разумеется, кажется странным - нагрянуть к подруге через столько лет, даже не предупредив ее, но я думаю, что смогу найти ее дом. Правда, я была там давно - когда она еще только вышла замуж, но было бы очень здорово вновь увидеть ее.., и устроить ей маленький сюрприз.
      Грегори предложил:
      - А не лучше нам не ездить всем, а подождать тебя здесь? Ее дом ведь в стороне от нашего пути?
      Харриет сказала, что это - неплохая идея и ей приходила мысль, что было бы нечестно таскать нас всех за собой. Почему бы ей не отправиться туда вместе, скажем, с Карлоттой? А если есть возражения - а они будут, и Харриет это знала, - то мы можем взять с собой одного из грумов.
      - Давайте проведем в "Черном борове" еще одну ночь, тогда мы с Карлоттой сможем совершить это небольшое путешествие. А ты, Грегори, ведь снова говорил, что любишь здешние места, - теперь у тебя будет шанс получше их изучить.
      У Харриет был дар заставлять людей верить, будто бы они хотят именно то, что она им предлагает. В итоге тем же утром мы с нею и грумом отправились по той же дороге, по которой я ехала в ту памятную ночь.
      В это утро запах моря ощущался сильнее. Легкий бриз кудрявил волны, оставлявшие пенистые оборки на берегу. Я увидела крышу дома и на миг попала во власть эмоций.
      - Вероятно, там сейчас никого нет, - сказала я.
      - Давай взглянем.
      Мы въехали на возвышенность, на которой стоял дом. В саду оказалась женщина.
      - День добрый! - поздоровалась она.
      У нее была корзина, полная роз, и она все время оглядывалась на дом. Когда я подумала, что приехала в то таинственное пустое жилище, теперь наделенное всеми признаками обитания, я была взволнована.
      Женщина, очевидно, решила, что мы сбились с, пути и хотим спросить дорогу.
      - Мы едем из "Черного борова", - сказала Харриет.
      Женщина улыбнулась:
      - И заплутали, да? А куда вам нужно?
      - Можно вас на пару слов? - подала я голос. Она немного изменилась в лице.
      - Тогда вы должны войти в дом. Мы привязали лошадей и вслед за ней прошли в холл, так хорошо мне знакомый.
      - Я сейчас пошлю, чтобы нам принесли что-нибудь перекусить, - сказала женщина. - Я уверена, что у вас с самого начала путешествия и крошки хлебной во рту не бывало.
      Появился слуга, и она приказала:
      - Принеси нам вина и пирожных, Эмиль, в зимнюю гостиную.
      Минут через десять, которые мы провели в разговоре о погоде и состоянии дорог, вино и пирожные были поданы. Потом хозяйка притворила дверь и выжидающе на нас посмотрела.
      - Вы привезли какие-то известия для меня? - спросила она.
      Харриет тоже смотрела на меня, и я произнесла:
      - Нет, у нас никаких известий нет. Наоборот, я была бы вам очень признательна, если б вы сообщили мне хоть какие-то сведения: я - подруга лорда Хессенфилда.
      Женщина не на шутку встревожилась:
      - Что-нибудь не так?
      - Да нет, я думаю, что ничего страшного не произошло, - успокаивающе сказала я.
      - Мы хотим знать, - вмешалась Харриет, потому что ненавидела положение, как она говорила, "стороннего наблюдателя", - сумел ли он перебраться в безопасное место?
      - Вы имеете в виду.., после того, как побывал здесь?
      - Да, - сказала я. - Именно это мы и имеем в виду.
      - Но это же было давно. Море они переплыли не без труда, но все-таки переплыли.
      - И теперь они с королем?
      Она кивнула.
      - Однако вы должны рассказать мне, кто вы такие?
      - Друзья лорда Хессенфилда, - непререкаемым тоном произнесла Харриет, и хозяйка на нас стала Смотреть, как на своих, - на якобитов.
      - Я была с ними, когда они привезли сюда генерала, - сказала я - Не знаю, что бы мы делали без вашего дома.
      - Ну, это пустяки! - ответила хозяйка. - Никакого риска: уехать отсюда, а потом; вернуться через неделю, и все.
      - Для нас это было настоящим спасением, - заметила я. - Однако нам нельзя задерживаться. Я просто хотела повидать вас.
      Хозяйка налила нам еще вина, и мы выпили за короля - за Якова II, а не за Вильгельма III, после чего мы сказали, что должны возвращаться обратно в "Черный боров".
      Она проводила нас, и, когда мы поскакали прочь, Харриет шепнула мне:
      ..
      - Неплохо сработано, дорогая моя маленькая якобитка! Я уверена, что эта добрая леди думает, будто в нашем визите был некий особый смысл: если бы мы были преданными якобитками, нам следовало бы знать, что Хессенфилд находится сейчас в безопасности, в Сен-Жермене. По-моему, нашей знакомой теперь есть над чем поломать голову.
      - Вечно ты все повернешь как-нибудь не так! Тебе лишь бы интриги плести.
      - Ну, а что это, по-твоему, было? Всего-навсего маленькое упражнение в одурачивании. Удивляюсь я, как много якобитов в этой стране, и все выжидают удобного момента. Ну, а мы теперь, по крайней мере, знаем, что Хессенфилд и его славные ребята сейчас в безопасности, отсиживаются в Сен-Жермене и, боюсь, обдумывают свои дальнейшие шаги.
      Я почувствовала огромное облегчение от того, что Джон в безопасности.
      ***
      Приготовления к рождению ребенка были чем-то новым и будоражащим для меня. По мере того как недели превращались в месяцы, я все больше и больше втягивалась в них и к тому моменту, когда ощутила внутри себя новую жизнь, не могла думать уже ни о чем, кроме как о том времени, когда мое дитя появится на свет.
      В сентябре, через четыре месяца после нашей с Хессенфилдом ночи, до нас дошла весть, что король Яков скончался в Сен-Жермене. Вокруг этого было много разговоров, и Грегори, помню, сказал еще тогда, что якобитскому движению конца не видно. У Якова остался сын, который теперь его полноправный наследник.
      - Бедный Яков! - вздыхала Харриет. - Какая печальная у него была жизнь! Дочери и те обратились против него, а он глубоко это переживал.
      - Он не хотел возвращаться в Англию на свой трон, - добавлял Бенджи. Стать иезуитом для него означало пойти против всего мира.
      Я терялась в догадках, как отразилась смерть короля на Хессенфилде, но полагала, что его усилия не пропали даром: теперь у него есть новый претендент на трон вместо старого. Однако представляю себе его чувства, если он вдруг опять приедет в Англию и узнает, что я ношу под сердцем его ребенка.
      Похоронили Якова со всеми полагающимися почестями. Тело его было погребено в бенедиктинском монастыре в Париже, а сердце доставлено в Шейльский женский монастырь. Самым же важным было то, что Людовик XIV, король Франции, объявил сына королем Английским, Шотландским и Ирландским Яковом III.
      Об этом тоже много судачили. Ходили сплетни также и о том, что у нашего Вильгельма нелады со здоровьем, но это же явная чушь! Об этом говорила даже прислуга, а я принимала обе стороны.
      Чтобы выказать свое нерасположение и несогласие, Вильгельм отозвал своего посла из Франции, а французскому приказал убираться восвояси. Затем мы услышали, что Англия вступила в альянс против Франции. Этот блок называли "Великим альянсом", и война, казалось, была неминуема. Это связывалось не с Яковом, а с испанским порядком престолонаследия, и первые зарницы войны были уже видны, но, несмотря на все это, я по-прежнему была поглощена мыслями о ребенке.
      На Рождество в Эйот Аббас приехала моя мать с Ли и Дамарис.
      Мать была очень серьезно обеспокоена моим самочувствием, привезла одежду и много советов, адресованных моему будущему ребенку. Она решила оставаться со мной до рождения малыша, и ничто не могло поколебать ее решения. Она сказала это почти с вызовом, намекая на Харриет, - как бы не казалось абсурдной мне ее мысль о том, будто та жаждет узурпировать права матери. Моей матери никогда не понять Харриет. Их глупое соперничество росло день ото дня, а ведь было время, когда мать, оказавшись в моем положении, именно к ней обратилась за советом.
      Рождественские праздники прошли, как обычно, до родов оставалось около двух месяцев.
      И вот в холодный февральский день мое дитя появилось на свет.
      Это была крепенькая здоровая девочка. Держа ее в руках, я с благоговением подумала о том, что в результате нашей встречи, сопряженной ,со смертью, и явилась жизнь, новая жизнь.
      - Как ты ее назовешь? - спросила мать, пожирая глазами малютку.
      - Я решила назвать ее Клариссой, - ответила я.
      Часть вторая
      ДАМАРИС
      ПОДВАЛ ДОБРОЙ МИССИС БРАУН
      Наверное, я всю жизнь буду в тени Карлотты. Она на семь лет меня старше, что и так уже несомненное преимущество, но дело не в возрасте: Карлотта сама по себе очаровательнейшее существо из всех, с кем сталкивала меня судьба.
      Когда она входила в комнату, все разом оборачивались. Это происходило помимо воли, согласно какому-то непреодолимому импульсу. Мне лучше, чем кому-либо, известно это ощущение, поскольку я слишком подвержена ему и всегда его испытываю. Темные вьющиеся волосы и эти бездонные голубые глаза делали ее, конечно, ошеломляюще прекрасной, а когда одна из сестер столь мила, разве может сравниться с ней другая? Я не сомневаюсь, что не будь у меня такой сестры, как Карлотта, обо мне говорили бы как о приятной и очень даже симпатичной, но Карлотта была, и мне пришлось привыкнуть, что это ее называют "красавица". Я быстро сдалась и уже не принимала это чересчур близко к сердцу, чего опасалась, должно быть, матушка. А кроме того, я ведь тоже принадлежала к армии обожателей Карлотты. Я любила смотреть в эти глубоко посаженные глаза, когда они полуприкрыты веером невероятно длинных темных ресниц; в следующий миг они могли распахнуться и, если сестра не в духе, полыхнуть голубым огнем. Кожа ее была бледна и в то же время отливала нежным румянцем, живо напоминая мне цветочные лепестки - тот же цвет, тот же оттенок. У меня же кожа была "кровь с молоком", а прямые каштановые волосы, которые не очень-то просто завить, упрямо не желали лежать так, как мне хотелось. Цвет глаз вообще не определишь, я обычно говорила, что они такого же цвета, как вода. "Они такого же цвета, как ты, - заявила однажды Карлотта. - Своего у них нет, они становятся то одни, то другие, в зависимости от того, что сейчас к тебе ближе всего. Вот и ты так, Дамарис. Хорошая девочка: "Да, да, да", - только от тебя и слышно. Вечно своего мнения нет, говоришь то, что тебе говорят другие". Карлотта подчас могла быть жестокой, особенно если кто-то или что-то выводило ее из себя. В таких случаях ей нравилось срывать злость на ком-нибудь, кто оказывался поблизости, обычно это была я. "Ты такая хорошая девочка", - постоянно говорила она мне, и в ее устах это слово звучало как самое презренное на свете.
      Матушка всегда пыталась убедить меня, что любит меня так же, как и Карлотту. Я же была в этом вовсе не уверена, однако знала, что беспокою ее в гораздо меньшей степени, нежели Карлотта.
      Однажды я услышала, как бабушка говорила матушке: "Ну, с Дамарис у тебя, по крайней мере, неприятностей не будет". Я сообразила, что и тут они сравнивают меня с Карлоттой.
      Карлотта вечно впутывалась во всякого рода истории, вокруг нее постоянно происходили разные события, а она оказывалась всегда в самом центре их.
      Все из-за того, что она была не только красивой, но и богатой. Она вскружила голову Роберту Фринтону, который жил в Эндерби-холле, да так, что он оставил ей все свое богатство. Затем пошли слухи, будто бы она собирается "удариться в бега" с неким Бомонтом Гранвилем. Я лично не видала его ни разу, но о нем много говорили, а имя его было у всех на устах, даже у прислуги.
      Но это уже в прошлом, а сейчас она замужем за Бенджамином Стивенсом, милым Бенджи, в котором мы все души не чаем, а матушка в особенности, радуется, как малое дитя.
      Рождество мы провели в Эйот Аббасе, и опять все крутилось вокруг Карлотты. Матушка настояла, чтобы мы не уезжали, покуда ребенок - маленькая девчушка, которую назвали Клариссой, - не появился на свет, и лишь после этого отпустила нас с отцом домой.
      - Теперь, с рождением ребенка, - сказала матушка, - Карлотта угомонится.
      - Угомонится! - с усмешкой воскликнул дед. - Да эта девчонка никогда не угомонится! Помяните моя слова, она всегда будет зажженной спичкой в стоге сена.
      К Карлотте дед питал особые чувства, а меня он, казалось, вовсе не замечал. Матушка утверждала, что он и на нее внимания не обращает. Это лишь подчеркивало ту теплоту, с какой дед относился к сестре.
      Матушка скоро должна была воротиться домой. Причин оттягивать возвращение больше не было, она увидела, как внучка благополучно появилась на свет, и убедилась, что Эйот Аббас стал для Карлотты после свадьбы с Бенджи родным домом, а Карлотта окунулась в мир своего детства, которое некогда провела здесь, будучи для всех дочкой Харриет.
      Вчера от Стивенсов прискакал с письмами один из их грумов. Матушка извещала, что в конце недели собирается домой. Путешествие Оттуда занимало по обыкновению не так уж много времени - от силы две ночи придется провести на постоялых дворах, если не поспешить. Однако грумы умудрялись уложиться всего в два дня, причем каждый раз старались управиться в более короткий срок.
      То утро выдалось искристое, сверкающее. Март, вопреки устоявшемуся мнению о себе как "о робком ягненке", рвался на свободу, подобно заправскому льву. Воздух был напоен весною. Длинная зима кончилась, ночи становились все короче и короче, и, хотя солнце светило еще не в полную силу, его лучи уже вовсю разгуливали по полям и деревьям. Я любила выезжать верхом в лес, любила наблюдать, как меняется все вокруг. А еще я была без ума от животных, если не считать наших собак и лошадей, я обожала разных птиц и вообще всех диких тварей. Они всегда приближались ко мне, будто понимая, что у меня и в мыслях нет причинить им вред, что я хочу им только помочь. Я знала, как нужно говорить с ними, как успокоить их. Отец утверждал, что этот дар у меня от рождения. Я ухаживала за кроликами и воробьями, а однажды на болоте нашла выпь. У нее была сломана лапка, и я не могла оставить ее в беде. Какая радость была видеть, как она выздоравливает!
      Я любила жизнь в имении, но знала и то, что рано или поздно наступит час, когда мне придется уехать с семьей в Лондон, чтобы бывать на балах и, в конце концов, найти себе подходящего мужа. Сказать по правде, я страшилась этого; единственное утешение, что родители не собираются выдавать меня замуж насильно, столь велико их желание видеть меня счастливой.
      В любом случае мне еще только тринадцать, и вся эта суета - дело будущего, хотя Карлотта, насколько я припоминаю, вряд ли была старше, когда по уши влюбилась в Бомонта Гранвиля. Но Карлотта и есть Карлотта.
      - Она уродилась такой, сразу со всеми женскими хитростями, которые приобретаются в течение жизни, - говорил дед, - а воспользовалась пока, дай Бог, половиной из них.
      Он сказал это с явным одобрением. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что уж я-то родилась, не наделенная ни Одной из вышеуказанных хитростей.
      Но в то памятное мартовское утро меня ничто не заботило. Я наблюдала, как трудятся, устраивая гнезда, грачи, видела несколько куликов, которых мы иногда называем "жаворонками-бегунками". Они, действительно, немного похожи на жаворонков, и человек несведущий, не понаблюдавший их раньше, мог бы запросто их перепутать. Я любила смотреть, как они бегают по земле бегают, а не прыгают. Я слышала также крик выпи, точно прохныкал кто-то. Подходить ближе я не стала, гнездо, судя по всему, И так уже недалеко, а бедняжка очень беспокоится за свое потомство.
      Я миновала Эндерби-холл. Тут никто не жил - чистой воды абсурд, как выражался отец. Такой большой дом, с обстановкой, и стоит без дела, а все из-за Карлотты, ее капризов. Этот дом достался ей вместе с остальным богатством от Роберта Фринтона. Одно время она подумывала о том, чтобы продать имение, но внезапно - очередной каприз, говорил отец, - изменила свое решение.
      Не скажу, что Эндерби был уж очень мне по душе. Когда мы были маленькими, Карлотта как-то попыталась меня тут напугать. Она поведала, что однажды, будучи еще совсем крошкой, забрела сюда и заблудилась. Старшие, конечно, запаниковали, но вскоре обнаружили ее спящей в шкафу. На Роберта Фринтона это так подействовало, что с тех пор он стал называть этот шкаф не иначе, как "Шкаф Карлотты".
      Она заманила меня сюда и попыталась запереть, но я догадалась, что у нее на уме, и единственный раз в жизни сумела ее перехитрить и улизнуть. "Глупая! - вскинулась она потом. - Я не собиралась бросать тебя тут одну! Я хотела лишь, чтоб ты поняла, что чувствует человек, оказавшийся взаперти в заколдованном доме". Она смерила меня взором, в котором таилась, как это часто у нее бывало, злоба. "Некоторые седеют за одну ночь! - объявила она. - Некоторые просто помирают со страху! Интересно, как бы ты выглядела с седыми волосами? Все, наверно, лучше, чем с бесцветными!"
      Да, Карлотта иногда была безжалостна, но мое благоговение перед ней ни разу не пошатнулось. Я всегда искала возможность привлечь ее внимание и была безумно рада, когда это удавалось, пусть даже ценой кошмарных экспериментов, вроде того, которому она собиралась меня подвергнуть в Эндерби-холле.
      Итак, я проехала мимо, вдоль границы владений, некогда купленных моим отцом и потом перешедших к Эндерби. Ныне вокруг поместья была возведена стена.
      Я уже почти миновала Грассленд Мэйнор, имение Уиллерби, когда юный Томас Уиллерби заметил меня и позвал заглянуть к ним. Мне ничего не оставалось, как принять приглашение, а другого и не ожидалось. Томас-старший вообще обожал гостей, особенно если в этой роли оказывался кто-нибудь из Эверсли.
      . Я отвела лошадь на конюшню, и мы вместе с Томасом-младшим вошли в дом.
      Томас-старший пришел в восторг, увидев меня. Мне пришлось поделиться с ним всеми-новостями, а он тем временем послал за вином и пирожными, которые я, чтобы его не обидеть, должна была отведать. Он любил щегольнуть своим гостеприимством.
      Я сообщила, что матушка скоро вернется, и он заметил, как мы все, должно быть, рады пополнению в семье. Я созналась, что уже заждалась матушку. Вот она приедет, и тогда мы узнаем самые важные новости о ребенке и Карлотте.
      Он сказал:
      - А у меня тоже есть новости: я купил местечко неподалеку от Йорка.
      - Ой, неужели вы все-таки решили уехать?
      - Как ты, вероятно, знаешь, моя дорогая, я довольно долго колебался и, наконец, принял решение.
      - А что будет с Грасслендом?
      - Я продам его.
      "Странно, - подумала я, - почему удача не улыбнется местам вроде Грассленд Мэйнор или Эндерби-холл? Неужели и впрямь существует такая вещь, как невезение, ведь эти дома, по всей видимости, так и притягивают к себе гнев судьбы? Даже семейство Уиллерби не избежало его, хотя одно время они жили счастливо. А потом жена Томаса умерла, родив малютку Кристабель. Все это так печально..."
      - Вот такие дела, - сказал Томас-старший. - Быть может, твои родители помогут мне с продажей? Сам я не хочу оставаться здесь и ждать, пока все уладится... У меня ведь теперь есть новый дом.
      - Мы с удовольствием покажем ваше имение всем живущим вокруг. Вы уже обсудили это с отцом?
      - Нет, ждал, когда твоя матушка вернется. Ты говоришь, она скоро прибудет? Это хорошее известие. Придворные вести куда хуже.
      - Даже так?
      - Увы! Король, говорят, сломал ключицу.
      - Надеюсь, это не очень серьезно?
      - Какое-то время ему, по слухам, придется побыть в постели, - подал голос Томас-младший. - Он ехал верхом из Кенсингтона в Хэмптон-корт и упал с лошади. Та, говорят, запнулась, угодив ногой в кротовую нору - Я слышала, - добавил его отец, - что якобиты, напившись "до чертиков", поднимали очередной бокал за этого крота, который будто бы сослужил стране хорошую службу.
      - Как жаль, что они радуются чужой беде! Ну, а лошадь? Она-то сильно пострадала?
      - Чего не знаю, того не знаю, по-моему, это считается несущественным.
      Пока мы пили вино, появился еще один гость. Это был мой дядюшка Карл из Эверсли. Он служил в армии и домой возвращался лишь на побывку.
      - Кого я вижу!.. Привет, Дамми! - воскликнул он. Он вообще очень веселый, наш дядюшка Карл, и воображает, что тонко шутит, коверкая мое имя, а ведь ему прекрасно известно, как раздражает это мою матушку <Игра слов: "Dammee" сходно по звучанию с "damned" - проклятый.>. - А у меня новость: король скончался.
      - Я думал, он всего-навсего ключицу сломал, - пробормотал Том Уиллерби.
      - Очевидно, у него и раньше бывали приступы, но он в течение какого-то времени пытался сохранить свое недомогание в тайне, а сегодня в восемь утра скончался.
      - Ну, а теперь начнется, - заметил Томас Уиллерби. - Пойдут круги по воде.
      - Если вы имеете в виду якобитов, то совершенно с вами согласен. Они лишились последнего шанса, сегодня же Анна была провозглашена королевой. Так как, не выпить ли нам за новую власть?
      Бокалы были наполнены, и мы выпили за здоровье нового монарха королевы Анны.
      ***
      У Эверсли всегда были тесные связи с двором. Мой дед Карлтон Эверсли ходил в больших друзьях у Карла II. Потом он, правда, оказался замешан в мятеже Монмута и вместе с пресловутым Джеймсом <Герцог Джеймс Монмут (1649 - 1685) объявил себя сыном и законным наследником английского короля Карла II и в 1685 г, поднял восстание, закончившееся полным крахом.>, разумеется, попал в немилость. Хотя Вильгельм и Мария приняли его, он никогда уже не достигал тех вершин, что при Карле. Но как бы там ни было, присутствие наше на коронации представлялось само собой разумеющимся, и мы занялись необходимыми приготовлениями к отъезду.
      На дворе уже стоял апрель. Дочери Карлотты исполнилось два месяца, так что ей о Лондоне думать не приходилось. Харриет тоже не поехала. Должно быть, она впервые в своей жизни пропускала такого рода событие, но, мне кажется, тут начал давать знать о себе возраст, все-таки она была на несколько лет старше моей бабушки.
      Никогда еще из Эверсли не отправлялась столь большая компания: бабушка с дедом, мои родители, дядюшка Карл и я.
      - Дамми, - заметил дядюшка Карл, - тебе будет весьма полезно увидеть хотя бы кусочек жизни.
      - Она еще слишком мала, Карл, - сказала матушка. - И зовут ее, между прочим, Дамарис.
      - А я разве спорю? - парировал дядюшка Карл. - Еще с тех пор, когда держал ее, совсем кроху, на руках, я помню, что нельзя называть маленькую Дамми "Дамми"
      Матушка раздраженно щелкнула языком, но не рассердилась. Было в дядюшке Карле что-то невыразимо привлекательное. Он на несколько лет младше матушки, и иногда, вспоминая былые дни, она рассказывала мне, как безумно любил ее отец Карла и как, казалось, почти не замечал ее.
      "Но пришло время, и все переменилось", - проговорилась она как-то. Я почувствовала недосказанность в ее словах, но когда спросила, что она имела в виду, матушка лишь сжала губы и ни единой фразой не обмолвилась больше на эту тему. "Тайны, - подумала я. - Семейные тайны. Вероятно, и я в один прекрасный день буду посвящена в них".
      Итак, мы двинулись в Лондон. Отъезд наш сопровождала веселая суматоха. Если бы Эдвин был дома, он, несомненно, сыграл бы немаловажную роль в этой церемонии. Бабушка горевала, что он сейчас на службе, за границей. Мы, однако, восторга своего не скрывали.
      - Если не веселиться на коронации, то когда же? - заметил дед. - У тебя появился новый монарх, и ты с чистой совестью можешь тешить себя мыслями о том, как хорошо будет теперь жить. Так что такой момент, как коронация, упускать нельзя.
      Выехали мы в самом приподнятом состоянии духа, вся семья плюс шестеро слуг, да вдобавок три лошади с поклажей - надо же нарядиться, когда пойдем ко двору.
      Я во все глаза смотрела на птиц. Я знала, где и кого можно увидеть: иволгу - на открытом пространстве, свиристелей - всегда возле деревьев, горлиц - в лесу. В это время года я любила слушать их веселое пение бедняжки так радуются, что зима, наконец-то, кончилась.
      Я сказала матушке, что для меня счастье просто слышать птиц. Она ответила мне теплой одобрительной улыбкой. Позже я расслышала, как она негромко шепнула бабушке:
      - Дамарис, я уверена, никогда не даст мне повода для беспокойства.
      А бабушка ответила:
      - Не зарекайся, Присцилла. Беда иногда приходит оттуда, откуда ее меньше всего ждешь.
      - У вас сегодня странное настроение, матушка.
      - Ты права, - согласилась бабушка. - Это, должно быть, оттого, что мы все едем в Лондон. Мне невольно вспоминается побег Карлотты.
      - О, как я благодарна Господу, что все уже позади!
      - Да, с Бенджи она в безопасности.
      - И теперь у нее есть ребенок, а он способен образумить даже Карлотту.
      Они замолчали и всю дорогу, покуда не показались серые стены лондонского Тауэра, не проронили больше ни слова.
      Прибытие в Лондон - событие, всегда волнующее. На улицах бурлит жизнь, кругом шум, гам. Я никогда еще не видела столько народу, сколько в Лондоне, не похожих друг на друга людей, об образе жизни которых мы, деревенские, можем лишь догадываться. Тут были джентльмены в элегантных платьях, блистающих то ли настоящими, то ли фальшивыми алмазами; леди, напомаженные и напудренные; продавцы и их ученики, стоящие в дверях лавок и зазывающие прохожих купить товары на любой вкус. Тут была восхитительная река, по которой плавали самые разнообразные лодки и суда. Мне бы никогда не надоело смотреть на лодочников, покрикивающих гребцам: "Раз, и раз, и раз!" доставляющих пассажиров с берега на берег, либо предлагающих им увлекательное путешествие мимо достопримечательностей Вестминстера и Тауэра. Мне нравились песни, которые они пели, а когда не пели, то громко бранились между собой.
      Матушка меня к реке и близко подпускать не хотела. Я слышала, как она говорила, что люди, едва ступив в лодку, напрочь забывают свои манеры и происхождение и даже представители высшего света допускают грубость, которая вряд ли приемлема в добропорядочном обществе.
      Пусть Карлотта с какой угодно насмешкой называет меня "деревенской девочкой", я ничего не могла с собой поделать: Лондон меня очаровал. Здесь было много того, чего никогда не увидишь в деревне. Кареты на улицах, в которых восседали царственные дамы и кавалеры, ошеломляли меня ничуть не меньше, чем уличные сценки. Мне довелось увидеть в балаганчике на Чаринг-кросс героев кукольного представления, а на Чип-сайде на каждом шагу встречались шпагоглотатели и фокусники, проделывавшие свои трюки на потеху прохожим. Попадались гиганты и карлики, показывающие "представление всем на удивление"; продавцы баллад, распевающие свои песни хриплыми голосами, пока какой-нибудь доброхот не позовет их в дом и не накормит.
      Самым главным аттракционом была, конечно, казнь через повешение в Тайберне, но вот чего-чего, а ее я смотреть никак не хотела, да если бы и захотела, мне б не позволили. Карлотта однажды видела, как вешают, и потом описала все это мне - не то чтобы ей очень уж это понравилось, а просто она иногда любила меня напугать.
      Гранвиль взял ее на церемонию казни с той целью, чтобы, как он говорил, она поняла "почем фунт лиха". По ее словам, ужасно смотреть на то, как на специальной повозке доставляют к месту казни приговоренных; как она старалась не упустить ни одной детали, хотя глаза сами по себе зажмуривались. Она рассказывала, как несчастные, обреченные на такую смерть, произносят последние слова и каются...
      Я сказала: "Перестань! Я не хочу этого слышать". Но она продолжала рассказывать, уснащая свой рассказ такими жуткими подробностями, что они, я полагаю, делали казнь еще более жестокой, чем на самом деле.
      Во время других поездок в Лондон я вместе с родителями ходила на Мэлл <Пэлл-Мэлл - знаменитый бульвар, обсаженный платанами, на который выходил северным фасадом Сент-Джеймский дворец Некогда, до застройки домами, служил для принятой у итальянцев игры пэлл-мэлл (род крокета), введенной в Англии Карлом I (1600 - 1649) С реставрацией Стюартов игра эта вновь вошла в моду, и Карл II выложил новую аллею (Мэлл) внутри Сент-Джеймского парка, обсадив ее липами> - поистине замечательное место, которым не гнушались самые респектабельные леди и джентльмены. Они важно ходили, раскланиваясь с друзьями и знакомыми, и иногда останавливались, чтобы побеседовать либо условиться о встрече. Я любила Мэлл. Дед рассказывал, что он несколько раз играл тут в пэлл-мэлл с самим королем Карлом. Теперь здесь стояли цветочницы, девушки с корзинами апельсинов, которые они предлагали прохожим, можно было даже запросто столкнуться лицом к лицу с молочницей, приведшей сюда свою корову и продающей только что надоенное молоко, так что покупатели могли не сомневаться в его свежести. Гулять и наблюдать за людьми было очень волнующе. Это всегда приводило меня в восторг.
      "А ты ночью на это взгляни", - подзадоривала меня Карлотта и рассказывала про кавалеров, которые рыскают в толпе в поисках девочек, способных удовлетворить их похоть. По ночам на Пэлл-Мэлл высыпают "дамы" в отрепьях и заплатках, а иногда в масках. Вот тогда бы здесь погулять... "Бедная маленькая Дамарис! Тебе этого никогда не позволят!" А когда я сказала, что и ей никто бы этого не позволил, она лишь расхохоталась.
      Наверное, я никогда не смогу не думать о Карлотте, а здесь, в этом городе приключений, и подавно она будто стала еще ближе мне.
      Мы остановились в городском доме Эверсли, что расположен в двух шагах от Сент-Джеймского дворца. Матушка заявила, что я должна как следует выспаться перед завтрашним днем: если хотим успеть к началу церемонии, то встать придется рано.
      Проснувшись поутру, я с трепетом обнаружила, что лежу в незнакомой постели. Я подошла к окну и выглянула на улицу, где уже начал собираться народ. Люди собрались сегодня со всей округи. Было двадцать третье апреля, день Святого Георгия. Царило всеобщее возбуждение. "Каково сейчас королеве?" - подумалось мне. Что она чувствует, принимая корону, которая по праву не принадлежит ей? Англичане, конечно, никогда не посадили бы на трон католичку. Я слышала, как дед растолковывал, что к чему. И король Яков сохранил бы корону, сменив веру. Он отказался и в результате все потерял, а на небосклоне взошла звезда протестантов Вильгельма и Марии, ныне покойных, и вот теперь сестра Марии, Анна, - наша королева.
      Якобиты возмущались, но народ, судя по настроению, был за Анну или, возможно, просто хотел праздника коронации.
      В одиннадцать часов мы въехали и увидели Ее Величество, направляющуюся из Сент-Джеймского дворца в Вестминстер. Королева восседала на носилках, поскольку из-за водянки и распухших вследствие этого ног не могла ходить. Ей было тридцать семь лет от роду, возраст небольшой для таких мучений, но она родила столько детей, и никого из них не было уже в живых, последним умер Дюк Глочестер, на которого она возлагала все свои надежды, а это не могло не сказаться на ней.
      Принц Георг Датский, преданный ей муж, шествовал перед носилками, следом за архиепископом Кентерберийским. Их свита являла собой грандиозное зрелище: кавалеры Ордена Подвязки, главнокомандующие армии, служители церкви в черных капюшонах во главе с Верховным распорядителем Англии.
      Королева выглядела спокойной и удивительно прекрасной, несмотря на свою полноту, что вообще-то наводит на мысль о недостатке физических упражнений и чревоугодии; на голове у нее сиял усеянный изумрудами золотой обруч, и это украшение очень шло ей.
      У нас были свои места в монастыре, куда мы и последовали за процессией, прокладывая себе дорогу среди толпы.
      Был напряженный момент, когда Томас Теннисон, архиепископ Кентерберийский, представил королеву собранию и вопросил:
      - Господа, я имею честь представить вам королеву Анну, бесспорную королеву нашего государства. Готовы ли вы вручить ей свои владения и судьбы и послужить, когда наступит день?
      Мне показалось, что после этих слов наступила долгая неловкая пауза, но скорей всего пауза эта - лишь плод моего воображения: я слишком много слышала о якобитах.
      - Да благословит Бог королеву Анну! - прокатилось по рядам.
      После этого архиепископу надлежало еще трижды повторить свой вопрос, и, поворотясь лицом попеременно к востоку, западу, северу и югу, он сделал это.
      Самый волнующий момент был, когда хор затянул:
      - Возрадуйся же новой королеве, о, Господь! Пусть счастлива будет она, согреваема заботой Твоею! Даруй же ей благословение свое и возложи на голову корону злата чистого!
      Когда я услышала, как слились в едином порыве голоса поющих, только тогда окончательно поняла, Анна избрана на царство, и заокеанский король отныне не властен над этой землей.
      Грустно, однако, было видеть, что королеве потребовалась помощь, дабы приблизиться к алтарю, но когда она заговорила, голос у нее был громкий и .чистый.
      - Обещаешь ли ты употребить власть, данную тебе Господом, в согласии с заповедями Его и честно следуя Евангелию и протестантской вере, угодной закону?
      - Обещаю! - молвила Анна твердо.
      Этот ответ и хотели услышать от нее. Слишком свежа еще была в памяти людской участь ее отца, не пожелавшего принять протестантство и поплатившегося за это троном.
      Вслед за тем началась церемония помазания в точном соответствии с древними обычаями. На пояс королеве повесили меч Святого Эдуарда, который она, подойдя к алтарю, должна была возложить. После этого ей были преподнесены шпоры, которые она также положила на алтарь рядом с мечом, а затем ей вручили кольцо и прочие атрибуты королевской власти.
      Кольцо это, пояснил мне отец, называется Обручальным кольцом Англии, и на нем выгравировано изображение креста Святого Георгия. Когда надеваешь его на палец, то как бы само королевство вверяет тебе свою честь и достоинство, которые ты обязуешься защищать. "Это - как свадьба", - добавил отец.
      Церемония целиком захватила меня, как и должно было случиться, и, когда королева заняла место в своем кресле, а настоятель Вестминстера принес корону, чтобы архиепископ Кентерберийский возложил ее на голову королевы, я с воодушевлением присоединилась ко всеобщему крику:
      - Да хранит Господь королеву!
      Здорово был слышать ружейный салют из бойниц монастыря и как ответил ему залп в Тауэре!
      Затем я увидела, как придворные, ведомые супругом Анны, принцем Датским, засвидетельствовали новой королеве свою верность, опускаясь перед ней на колени и целуя ее в щеку.
      Мы были приглашены и на обед, даваемый по случаю коронации. Мои родители сомневались, сможет ли присутствовать на нем Ее Величество, ведь церемония, должно быть, так утомила ее. Дед, однако, немедленно заявил, что королева будет там во что бы то ни стало, вне зависимости от усталости, иначе эти хитрые якобиты не преминут заметить, что эта королева не посмеет показаться на глаза на традиционном обеде.
      Я наслаждалась каждым моментом. Восторг охватывал меня при мысли, что я могу видеть саму королеву. На мой взгляд, она выглядела вполне по-королевски и умело скрывала усталость. Ее муж мне тоже понравился такой добрый, милый и видно, что заботится о супруге.
      Торжества заняли почти весь день. К восьми обед закончился, и королева, к огромному своему облегчению, которое ясно читалось у нее на лице, получила, наконец, возможность покинуть Сент-Джеймский дворец. Толпа на улице взвыла от восторга, когда показались ее носилки.
      Обед в Вестминстере подошел к концу, но народ собирался гулять всю ночь напролет. Дед сказал, что нам нужно поспешить домой, пока улицы еще не запружены людьми.
      - Если у вас есть желание посмотреть на все, что будет происходить, заметил он, - достаточно выглянуть в окна.
      Так мы и сделали.
      ***
      Назавтра утром я с матушкой и бабушкой отправилась в "Пиаццу", что в Ковент-Гардене, за покупками. Толпы гуляющих все еще праздновали коронацию. Матушке очень понравились фиалки - это были одни из ее любимейших цветов, и мы совсем уже было решили их купить, но отвлеклись, внимание наше переключилось на что-то другое, и мы про них забыли.
      Я заметила, как в магазин вошла молодая женщина. Она была совсем еще юная и весьма пестро одетая, но что-то в ней напомнило мне Карлотту. Разумеется, сходство было мимолетное, она не шла ни в какое сравнение с сестрой. Вслед за ней вошел и остановился молодой человек. Я догадалась, что он давно идет за нею, и она, зная это, теперь ждет, что он ей предложит.
      Конечно, я знала, что это весьма распространенный способ ухаживания и что женщины, как правило, ночью, подыскивают себе мужчин, но чтобы это происходило так откровенно, мне не приходилось видеть.
      Парочка вышла вместе.
      Случившееся в тот же день возымело на меня определенное действие. Мне опять вспомнилась Карлотта, потому, должно быть, что та женщина была на нее похожа. Я подумала, что будь Карлотта сейчас с нами, она наверняка не стала бы сидеть дома. Что она мне однажды сказала? "Дамарис, ты - зрительница. С тобой никогда ничего не случается, ты только наблюдаешь, как что-то случается с другими. А знаешь, почему? Потому что ты боишься, всегда хочешь чувствовать себя в безопасности, поэтому с тобой со скуки помереть можно". Жестокая Карлотта, она так часто причиняет мне боль! Иногда я даже диву даюсь, почему она столь много значит для меня?
      Затем, однако, мысли мои перескочили на другое. "Вот был бы приятный сюрприз для матушки, - подумалось мне, - если б я достала ей фиалок". Действительно, почему бы мне не выйти на улицу и не купить их? Для этого и в "Пиаццу" возвращаться не нужно. На улицах полно продавцов цветов, даже больше, чем в обычные дни, а виновата в том коронация, торговцы норовят не упустить момент, когда в город нахлынуло столько народу.
      Для меня это поначалу было немыслимо - выйти из дому одной, без спросу, но я будто услышала смех Карлотты: "Дойти-то всего до конца улицы!" Ясно, что меня не похвалят, но.., но матушке будет так приятно, что я вспомнила про цветы.
      Я уверена, что, не попадись мне на глаза та женщина и не подумай я о Карлотте, у меня так бы и не хватило смелости совершить этот поступок. Я накинула на плечи бархатный плащ, сунула кошелек в карман и вышла на улицу.
      Ни одна цветочница не попалась мне на глаза до самого перекрестка, а едва я свернула за угол, как угодила в настоящее столпотворение. Сгрудившиеся вокруг мужчины в высокой черной шляпе люди выкрикивали в его адрес всяческие оскорбления.
      Кто-то прижался ко мне сзади, но я была начеку и не отнимала руки от кошелька. Рядом со мной оказалась женщина, и я спросила:
      - Что здесь происходит? Что он сделал?
      - Продавал шарлатанские пилюли, - ответила она. - Говорил, будто бы они возвращают молодость, не дают волосам седеть и все недуги как рукой снимают. Якобы двадцатилетним опять становишься... Шарлатан он!
      - И что с ним сделают? - запинаясь, произнесла я.
      - Да что сделают - в реку бросят! Все к тому идет.
      Я вздрогнула. Вдруг я заметила, что притягиваю к себе взгляды толпы, и от этого мне стало не по себе. И угораздило же меня выйти из дому одной. Надо побыстрей выбираться отсюда, найти фиалки и возвращаться.
      Я сделала попытку пролезть сквозь толпу, но это оказалось не так-то просто.
      - Эй, да кто тут толкается? - воскликнула женщина со свисающими на лицо сальными волосами.
      - Я не толкаюсь, я... - запинаясь, выдавила я, - я просто смотрю.
      - Просто смотришь, да? Эта леди, видите ли, на нас, простолюдинов, посмотреть пришла!
      Я попробовала протиснуться мимо, но она не пустила и начала кричать мне в лицо оскорбления.
      Не знаю, чем бы все это кончилось, если б не та женщина, что стояла возле меня. Одета она была бедно, но опрятно. Она взяла меня за руку и сказала:
      - А теперь оставьте леди в покое, ясно вам?
      Моя обидчица, видимо, не ожидала подобного вмешательства, да так и осталась стоять с открытым ртом, что позволило нам с моей спасительницей ретироваться. Вскоре мы выбрались из толпы.
      Не передать словами, как я была благодарна этой женщине. Ведь я просто не знала, что делать и как отвязаться от той злюки.
      Толпа между тем немного поредела. Я была вовсе не уверена, в каком конце улицы нахожусь. Пора отбросить мысль о фиалках и как можно скорее вернуться домой. Теперь-то я понимала матушку, которая не хотела, чтобы я выходила на улицу одна.
      Моя спасительница улыбнулась.
      - Тебе не следовало бы гулять одной, дорогая, - заметила она. - Вон у тебя какой прелестный бархатный плащ, того и гляди, кого-нибудь на дурное надоумит. Надо побыстрее отвести тебя домой. Что же заставило тебя выйти на улицу одну? С кем ты приехала?
      Я рассказала, что приехала с семьей из провинции на коронацию и как выскользнула из дома, чтобы купить матушке фиалок.
      - О, фиалки! - воскликнула она. - Фиалки! Я знаю женщину, которая продает самые лучшие в Лондоне фиалки, и, между прочим, это всего в двух шагах отсюда. В общем, если они тебе нужны, предоставь это "Доброй миссис Браун". Тебе несказанно повезло, дорогая, что ты меня встретила. Я знаю ту особу, что стояла у тебя за спиной, она бы в мгновение ока вытащила у тебя кошелек, если бы меня рядом не оказалось.
      - Ужасная женщина! Я ведь ничего ей не сделала.
      - Конечно, не сделала. Кстати, кошелек все еще при тебе?
      - Да, - ответила я. Наслушавшись всевозможных историй про ловкость лондонских воров, я приучила себя постоянно держать руку на кошельке.
      - Вот и прекрасно, слава Богу! Тогда мы купим фиалок, а потом, думаю, самое время будет отвести тебя домой, пока ты не потерялась, а?
      - О, спасибо! Это так добросердечно с вашей стороны!
      - Ну что ты, мне просто нравится делать людям добро, где это возможно, хотя бы капельку, поэтому-то меня и прозвали "Добрая миссис Браун". Мне же это ничего не стоит, а людям какая-никакая польза.
      - Спасибо вам, А вы знаете, где находится дом Эверсли?
      - Отчего же нет, дорогая? Разумеется, знаю. И вряд ли найдется в этой части города уголок, который был бы неизвестен "Доброй миссис Браун". Не бойся, я доставлю тебя в дом Эверсли, не успеешь ты произнести "королева Анна", и причем с самыми лучшими фиалками, которые только можно найти в Лондоне.
      - Как мне выразить вам свою благодарность?
      Видите ли, меня не хотели выпускать из дому.
      - И правильно делали! Вспомни хотя бы, чего только что избежала? Это злой город, и в нем полно воров и проходимцев, дорогая, которые навострились облапошивать таких наивных деточек, как ты.
      - И почему я не послушала матушку?
      - Ну, разве не все девочки так говорят, когда влипнут в историю? А мать ведь плохому не научит.
      Разговаривая таким образом, мы окончательно выбрались из толпы. Я понятия не имела, где мы, и не видела поблизости ни малейшего признака цветов. Мы свернули на узкую улочку с мрачными ветхими Домами.
      - Кажется, мы идем слишком длинной дорогой? - выдавила я из себя.
      - Уже близко, дорогая, доверься "Доброй миссис Браун".
      Мы свернули в переулок. Прямо на мостовой сидели на корточках ребятишки, какая-то женщина выглянула из окна и бросила:
      - Ловко сработано, миссис Браун!
      - Чтоб Господь и тебе так помог! - ответила миссис Браун. - Сюда, цыпочка.
      Она втолкнула меня в какую-то дверь, которая сразу же за нами захлопнулась.
      - Что все это значит? - воскликнула я.
      - Доверься "Доброй миссис Браун", - сказала она. Она крепко схватила меня за руку и потащила вниз по лестнице. Я оказалась в комнатушке наподобие подвала или погреба. Кроме меня тут были еще три девочки, одна моего возраста, две постарше. У одной на плечи было накинуто коричневое шерстяное пальто, и она щеголяла в нем перед остальными, а те хохотали. Но едва мы вошли, смех прекратился и девочки уставились на меня.
      Теперь мне стало ясно, что мы попали отнюдь не домой, и все страхи, которые впервые закрались ко мне в душу, когда мы блуждали по переулкам, охватили меня с новой силой. Я, кажется, попала в куда более плачевную ситуацию, нежели когда схлестнулась с той каргой в толпе.
      - Ничего не бойся, дорогуша, - сказала миссис Браун. - Если будешь хорошо себя вести, ничего плохого с тобой не случится. Делать людям плохо не в моем характере. - Она повернулась к девочкам. - Взгляните-ка на нее. Ну, разве не маленькая красавица? Вышла из дому, чтобы купить фиалок мамочке. Посмотрите, что на ней. Настоящий бархат! За него не одно пенни выручить можно... А ручку-то, гляньте, все время на кошельке держит, как мило с ее стороны! А отпусти она его, уплыл бы кошелечек, и так чуть не свистнули в толпе.
      - Что все это значит? - воскликнула я. - Почему вы меня привели сюда?
      - О, - заметила миссис Браун, - слышите, как красиво она говорит? Вам бы у нее поучиться, - обратилась она к девочкам постарше. - Черт меня побери, если б это не помогло вам в вашей работе! - Она расхохоталась. Удивительно, как быстро "Добрая миссис Браун" превратилась в "Злую миссис Браун".
      - Что вы от меня хотите? Возьмите мой кошелек и отпустите меня!
      - Прежде всего, - сказала миссис Браун, - мы хотим этот чудный плащ. Сними-ка его!
      ..Я, и пальцем не пошевелила, стояла: ни жива ни мертва, вцепившись в плащ.
      - Давай, давай! - поторопила миссис Браун. - Ведь мы не хотим неприятностей, правда? Неприятности - это то, от чего я всегда стараюсь держаться подальше. - Она железной хваткой взяла мои руки и оторвала их от плаща. Еще секунда, и он полетел с моих плеч. Одна из девочек подхватила его и закуталась.
      - Ну-ка, ну-ка, - одернула ее миссис Браун. - Не испачкай его, смотри. Ты же знаешь, как щепетилен на этот счет Дэйви Ему подавай прямо с плеча леди.
      - Я вижу, вы привели меня сюда затем, чтобы отнять мой плащ? Теперь он у вас, позвольте мне уйти!
      Миссис Браун повернулась к девочкам, - и они дружно рассмеялись.
      - Какая симпатичная, а? - сказала миссис Браун. - Эдакое доверчивое маленькое создание. Должна вам сказать, она покорила сердце "Доброй миссис Браун". "Добрая миссис Браун" готова следовать за ней хоть на край света.
      Я повернулась к двери. Ладонь миссис Браун легла мне на руку:
      - Это еще не все, цыпочка!
      - Я знаю, что не все, - заплакала я. - Вы хотите еще и мой кошелек?
      - Ты ведь так старалась, чтобы сохранить его для нас в целости и сохранности. Грех не воспользоваться твоей предусмотрительностью, не так ли? :
      Все продолжали давиться хохотом, да так, что я испугалась. Я достала кошелек и бросила его на пол.
      - Вот и хорошо. Наша гостья, оказывается, тоже не любит неприятностей.
      - Теперь у вас есть и мой плащ, и мой кошелек. Позвольте же мне, наконец, уйти!
      Миссис Браун пощупала материал, из которого было сшито мое платье.
      - Замечательная ткань, - смотри-ка, - заметила она, - такую только богатые могут себе позволить. Давай-ка, дорогуша, снимай это!
      - Но я не могу снять платье!..
      - За нее это всегда делают служанки, - хихикнула одна из девочек.
      - Сегодня мы будем ее служанками, - заявила миссис Браун. - Мои друзья должны чувствовать себя в гостях, как дома!
      Происходящее все больше напоминало кошмар. Они стали стаскивать с меня платье.
      - Что же мне делать? - закричала я. - Вы забрали всю мою одежду. Я.., я же голой останусь!
      - Ой, какая скромная маленькая девочка! Послушай, дорогая, неужели мы похожи на людей, которые хотят сделать из тебя потаскушку?
      Взрыв хохота. Я буквально онемела от страха. Как бы я хотела повернуть время вспять и снова очутиться возле окна, не поддавшись на соблазн выйти из дома.
      Нет, это действительно какой-то кошмар. Это не может происходить на самом деле. Такого вообще не бывает.
      Меня раздели до сорочки. Как ненавистны были мне эти грязные пальцы, щупающие мою одежду. Мне была противна их радость - сколько денег можно загрести за то, что с меня сняли.
      Я стояла, дрожа, и с ужасом осознавала, что даже если очень захочу сбежать, я не смогу выйти на улицу раздетой. И тем не менее я не в силах была терпеть больше эту жуткую комнату с грудами одежды, разбросанной на полу. Теперь-то до меня дошло, что для женщин, вроде миссис Браун, это дело всей жизни - заманивать ничего не подозревающих людей, главным образом детей, в свои берлоги и отнимать у них одежду.
      - Ну вот и все, дорогая, - сказала миссис Браун. - Ты была просто очаровательна. А теперь послушай: я не хочу неприятностей. Ты понимаешь? Неприятность и миссис Браун - две вещи несовместимые.
      - Вы - воровка! - произнесла я. - В один прекрасный день вас схватят и посадят в Тайберн за то, что вы делаете!
      - А она не такая маленькая, как мы думали, а? - подмигнула она девочкам, млевшим от восторга. - Но мы осторожны, мы добры, по крайней мере, я. Я не хочу, чтобы меня называли "Доброй миссис Браун" просто так. Дайте-ка мне вон тот плащ, цыпочка, - кивнула она одной из девочек. Та протянула ей какую-то рваную тряпку, уже мало похожую на плащ. - Возьми, закутайся в это.
      Я с отвращением посмотрела на тряпку.
      - Да, дорогуша, он не из тех, которые ты обычно носишь, я знаю это. Но все лучше, чем идти голой, как-то приличнее.
      .Я завернулась в предложенный плащ, и на секунду отвращение, поднявшееся во мне, даже пересилило страх.
      - Теперь слушай, дорогуша, сейчас мы выйдем отсюда. Я выведу тебя обратно на улицу, но учти, я не хочу неприятностей, не хочу, чтобы меня выследили. "Добрая миссис Браун" держится в стороне от неприятностей. Все, что ей нужно, - это платье богатых леди и джентльменов. Для них это не слишком большая потеря, у них есть еще, но для "Доброй миссис Браун" это означает, будет у нее сегодня что-то на обед или придется голодать. Сейчас я тебя выведу, и можешь кричать сколько угодно, что тебя обокрали, никто тут и ухом не поведет. Потом я уйду и предоставлю тебе самой искать дорогу домой. Я отпущу тебя, как почувствую, что это мне ничем не грозит. Поняла?
      Я кивнула. Единственным моим желанием было выбраться отсюда как можно быстрее, не навлекая новых бед на свою голову.
      Миссис Браун взяла меня за руку. Мы поднялись по лестнице. Непередаваемо то чувство облегчения, которое охватило меня, когда мы вышли на свежий воздух.
      Все время, пока мы брели по узким улочкам, она разговаривала со мной. На нас никто не обращал внимания. Туфли у меня тоже забрали, так что я не могла босиком быстро идти по булыжникам.
      Она только хихикала, когда я спотыкалась.
      - Да, хорошие были у тебя туфельки, - заметила она, затем продолжила:
      - Послушай меня, цыпочка. Можешь считать, что ты счастливо отделалась, всего-навсего лишилась одежды, а ведь могла лишиться куда большего, дорогуша. Миссис Браун преподала тебе урок. И угораздило же выбрать богатой маленькой девочке денек для прогулок в одиночестве! Нынче, дорогуша, в городе побольше прощелыг и проходимцев, чем обычно, а нас, признаться, и без этих залетных гостей хватает, видит Бог. Они все сюда слетаются на коронации, венчания королевские и прочие празднества и рта не разевают, между прочим. Вот и ты попалась, голубка моя, и благодари звезды, что угодила в руки "Доброй миссис Браун". Я не хочу неприятностей. Тебе ведь не сделали больно, правда? Я даже дала тебе плащ, чтоб накинуть на плечи. Тебя, разумеется, завалят вопросами. Ты расскажи, что, мол, это все "Добрая миссис Браун", но не говори, где я тебя нашла, поняла? Да ты и не захочешь обо мне рассказывать, не до этого тебе будет. Тебя так отчитают! Глупая маленькая голубка... Но они все равно обрадуются, что ты вернулась, обласкают тебя еще пуще, чем прежде. Благодаря, заметь, "Доброй миссис Браун". Ты ведь не захочешь ей напакостить после этого? Помни, сколько доброго она для тебя сделала. Представь, если б ты попалась этим пройдохам-сводникам, тебя бы уже наверняка продали какому-нибудь старику на забаву. Смотри, и к следующему разу будь готова. Но я надеюсь, следующего раза не будет, урок "Доброй миссис Браун" пойдет на пользу. Наконец, мы вышли из лабиринта улочек.
      - Вот мы и прибыли, - сказала она. - Ты хочешь как можно скорее попасть домой, так ведь? Вон за тем углом будет как раз то место, где толпа собиралась утопить шарлатана. А откуда ты сюда пришла, ты и сама должна знать. Марш домой.., быстро!
      Она слегка подтолкнула меня, а когда я обернулась, ее рядом уже не было. Волна облегчения вновь окатила меня, и я бросилась бежать.
      Да, она была права. Это та самая улица, с которой все началось. Если свернуть за угол, а потом пойти прямо, то я окажусь у дома Эверсли.
      Я повернула за угол и с разбегу столкнулась с, "женщиной, которая прогуливалась вместе с молодым человеком. Она вскрикнула от отвращения и, видимо, выставила руку, чтобы меня оттолкнуть. Я растянулась на земле.
      - Господи! - воскликнул молодой человек. - Да у Нее под плащом ничего нет!
      - Охотилась, верно, за моим кошельком? - предположила женщина.
      - Нет, что вы! - заплакала я. - Меня ограбили.., взяли всю одежду!
      Мой голос, очевидно, поразил их, и теперь, выбравшись из ужасной комнаты миссис Браун, я поняла, почему: он был под стать моему внешнему виду.
      Молодой человек помог мне подняться. Должно быть, мы странно смотрелись со стороны, поскольку он был одет, что называется, "с иголочки". Я почувствовала даже слабый запах духов, который источало его платье.
      Леди тоже была прекрасно одета и распространяла вокруг аромат духов. Да, слишком разителен был контраст.
      - Что случилось с тобой? - поинтересовалась леди.
      - Я пошла купить фиалок матушке, - захлебываясь, начала я. - В толпе ко мне пристала одна женщина, а потом подошла другая. Та, другая, сказала, что поможет мне купить цветы, а вместо этого отвела в ужасную комнату и заставила снять всю одежду, - Они торгуют этой одеждой, - сказал молодой человек. - Знаю я таких типов, обычно именно дети становятся их жертвами. Ты не ушиблась?
      - Нет... Я просто хотела как можно скорее попасть домой.
      - А где твой дом?
      - Дом Эверсли знаете?
      - Дом Эверсли. Так значит, вы одна из Эверсли? - проговорила женщина.
      - Давайте мы вас проводим, - предложил молодой человек. - Там, я полагаю, уже места себе не находят.
      Они пошли рядом со мной. Интересно, что думали прохожие, увидев элегантную пару в компании с босоногой оборванкой? Впрочем, особого внимания на нас не обращали, в Лондоне чего только не увидишь.
      Я едва не разрыдалась от счастья, когда мы вошли, наконец, в дом. Джоб, один из слуг, воскликнул:
      - Да вот же она! Вот госпожа Дамарис! Я поняла, что мое исчезновение уже обнаружилось. В прихожую выбежала матушка. Увидев меня в этом ужасном наряде, она несколько секунд не могла поверить, что перед ней ее дочь, но потом все-таки узнала и крепко обняла.
      - Дитя мое, что с тобой приключилось? - спросила она. - Мы уже не знали, что и подумать!
      Я не могла вымолвить ни слова и лишь крепче прижалась к ней - как хорошо было вновь оказаться рядом. Вместо меня заговорила леди, которая меня привела.
      - С ней сыграли одну из злых шуток, которые здесь не так уж редки, объяснила она. - Украли одежду!
      - Украли одежду! - эхом повторила матушка. Потом она перевела взгляд на тех, кто привел меня домой. От меня не ускользнуло, что, как только мать увидела молодого человека, она сразу изменилась в лице. На нем проступило, казалось, все сразу: и удивление, и неверие, и страх, и даже доля ужаса, Меж тем леди продолжала рассказ:
      - Когда мы встретили ее, она бежала... Она буквально налетела на нас. А когда мы узнали, кто она такая, мы сочли своим долгом проводить ее до дому.
      - Благодарю вас, - чуть заикаясь, выговорила матушка, затем снова повернулась ко мне и еще крепче прижала к себе. Появился отец.
      - Наконец-то она дома! - воскликнул он. - Слава Богу! Но.., ради всего святого, что же произошло?
      Матушка ничего не сказала, и объяснять все пришлось моим провожатым.
      - Что ж, это пойдет тебе на пользу, - заметил отец. - Ступай, дорогая моя. Дайте же ребенку избавиться от этого наряда. Ей надо как можно быстрее принять ванну.
      Я подбежала к нему и обняла изо всех сил. Я никогда не любила его так, как в этот момент.
      Матушку трясло, казалось, она пребывала в каком-то шоке, и отец взял инициативу в свои руки.
      - Вы, должно быть, устали? - сказал он женщине и молодому человеку. Может, отобедаете с нами, отдохнете?
      - В этом нет необходимости, - ответила женщина. - Вы и так столько пережили, лишние хлопоты ни к чему.
      - Все равно проходите, прошу вас, - пригласил отец. - Останьтесь хотя бы ненадолго. Мы хотим выразить вам нашу благодарность.
      - Лондонские улицы никогда не были безопасным местом, но сейчас это переходит всяческие границы, - произнес молодой человек.
      - Присцилла, - попросил отец, - отведи Дамарис наверх и присмотри за ней, а я останусь с гостями.
      Вместе с матушкой я отправилась наверх. Плащ был снят и отдан одному из слуг, чтобы тот его сжег. Рассказывая подробно, что со мной произошло, я вымылась с ног до головы и переоделась.
      - О, бедняжка! - воскликнула матушка. - И угораздило же тебя выйти!
      - Я все понимаю, но я ведь не хотела далеко уходить, только до конца улицы, чтобы купить фиалок.
      - Когда я думаю, к чему это могло привести?.. Эта злая женщина!
      - Она не такая уж злая, матушка. Она называет себя "Добрая миссис Браун". Она не сделала мне ничего плохого, просто хотела получить мою одежду и деньги.
      - Это чудовищно! - вздохнула матушка.
      - Она бедная, а это, как она сказала, ее способ зарабатывать себе на хлеб.
      - Дорогая моя, какой ты еще ребенок! Вероятно, тебе сейчас надо отдохнуть.
      - Я не хочу отдыхать. Я думаю, мне следует спуститься и поблагодарить тех людей, которые привели меня домой.
      Матушка странно напряглась.
      - Кто эти люди? - спросила она.
      - Не знаю, я столкнулась с ними, когда бежала домой. Узнав, что со мной произошло и кто я, они во что бы то ни стало захотели меня проводить.
      - Ну, хорошо, - сказала матушка. - Пойдем вниз, в гостиную.
      Отец сидел с гостями и угощал их вином. Разговор шел о тех неприятностях, которые происходят в Лондоне во времена, подобные нынешнему. К ним присоединились дед с бабушкой. Им еще Не сообщали о моем исчезновении, и теперь они с ужасом слушали, что мне довелось пережить.
      Когда я вошла, дед поднялся и горячо обнял меня, но по его взгляду я поняла, что его мнение о моих умственных способностях осталось прежним, если не ухудшилось.
      - Вот ведь странное совпадение! - заявил отец. - Эта леди - та самая миссис Элизабет Пилкингтон, которая однажды хотела приобрести Эндерби-холл, а это - ее сын Мэтью.
      - Да, и я была ужасно разочарована, когда услышала, что дом не продается.
      - Это каприз моей внучки, - пояснил дед и губы его тронула усмешка. Дом принадлежит ей, а если власть над собственностью дана женщине, значит, "пиши пропало". Я всегда это говорил.
      - Вечно ты придираешься к женщинам! - заметила бабушка.
      - Однако это не помешало тебе угодить в мои сети! - парировал дед.
      - Я вышла за тебя только для того, чтобы поставить на место.
      - Ну вот, - резюмировал дед, - а мои взгляды так и не переменились до сих пор... Это сколько уже лет?
      Это была их всегдашняя перепалка, каждый спешил продемонстрировать свой нрав, а на деле они в браке были так же счастливы, как и мои родители.
      - Кстати о домах, - вспомнила бабушка. - Хоть Эндерби-холл пустует до сих пор, поблизости от него освобождается еще один дом: наши соседи уезжают.
      - Да, - подтвердил дед. - Дом называется Грассленд Мэйнор.
      - А вы по-прежнему подыскиваете дом в провинции? - поинтересовалась матушка.
      - Моя мать проявляет очень большой интерес к тем местам, - заявил Мэтью Пилкингтон.
      Слабый румянец проступил на щеках Элизабет Пилкингтон. Она обронила:
      - Да, было бы любопытно взглянуть на этот Грассленд Мэйнор.
      - А мы, со своей стороны, в любое время будем рады видеть вас в Эверсли, - вставила бабушка.
      - Там очень холодно, насколько я знаю, - заметил Мэтью.
      - Если вы имеете в виду восточные ветры, то они у нас действительно частые гости, - сказал дед.
      - И, тем не менее, это очень интересное место, - молвила Элизабет.
      - Земля римлян, - добавил Мэтью.
      - Да, кое-что от них уцелело, - сказал дед. - Мы ведь живем недалеко от Довера, а там находится знаменитый маяк, старейший в Англии.
      - Ты обязательно должна посмотреть Грассленд Мэйнор, - решил Мэтью Пилкингтон.
      - О, я так и сделаю! - ответила его мать. Вскоре после этого они раскланялись и удалились, сказав, что их дом неподалеку, и выразив надежду, что они повидают нас еще до того, как мы тронемся в обратный путь.
      - К несчастью, мы возвращаемся уже послезавтра, - заявила матушка.
      Я быстро посмотрела на нее, поскольку никаких распоряжений об этом еще не было сделано. Бабушка хотела что-то сказать, но дед бросил в ее сторону предупреждающий взгляд. Я почувствовала, что тут кроется какая-то тайна.
      - Ну, я в любом случае приеду посмотреть Грассленд Мэйнор, - сказала Элизабет Пилкингтон.
      Когда они ушли, меня буквально засыпали вопросами. Что надоумило меня выйти одной из дому? Ведь предупреждали, и не раз. Чтоб этого больше не повторилось!
      - Не беспокойтесь, - уверила я их. - Не повторится.
      - Подумать только, как легко ты отделалась, - причитала матушка. - А ведь что могло случиться. Все равно, такой плащ был, такое платье...
      - О, прости меня! Я поступила так глупо... Матушка обняла меня.
      - Дитя мое, - сказала она, - пусть это послужит тебе хорошим уроком. Благодари Господа, что вернулась домой целой и невредимой.
      - Хорошо, Пилкингтоны привели ее домой, - вставила бабушка.
      - Я и так уже была почти дома.
      - Тем не менее, - наставительно произнесла бабушка. - Ну разве это ни странно, что они хотят купить Грассленд Мэйнор, и разве не забавно будет, если они купят его?
      - Есть в них что-то, что мне не понравилось, - сказала матушка, и вновь необычное выражение появилось у нее на лице, точно вуаль легла на его черты, дабы скрыть истинные чувства, обуревавшие ее.
      - Весьма милые люди! - заключила бабушка.
      - И к тому же с основательными намерениями приобрести это место, прибавил дед.
      - Карлотта показывала им Эндерби-холл, - сказала матушка, - а затем вдруг решила не продавать его. Должно быть, они ей чем-то не понравились?
      - Полно, это всего очередная прихоть Карлотты, - возразила бабушка, и Элизабет Пилкингтон тут ни при чем.
      - Да, будет интересно, если ты нашла покупателей для Грассленда, Дамарис.
      Я тоже подумала, что это было бы интересно. Я даже надеялась, что так оно и случится. А еще я подумала, что довольно приятно будет иметь соседями Пилкингтонов.
      ***
      На следующий день явился Мэтью Пилкингтон. Когда он вошел, я была в прихожей и поздоровалась с ним первой. В руке у него был большой букет фиалок.
      Он улыбнулся мне. Он был даже очень симпатичный, в общем-то, самый симпатичный мужчина из всех, кого я когда-либо видела. Вероятно, это впечатление сложилось у меня из-за его одежды. На нем были темно-красный бархатный камзол и великолепный жилет. Из кармашка выглядывал накрахмаленный белейший носовой платок. К кисти руки крепилась на ленточке трость. Мэтью носил туфли на высоком каблуке, которые делали его значительно выше и без которых он выглядел бы гораздо грузнее, носки его туфель чуть приподнимались кверху, а это, как я поняла сразу же по приезде в Лондон, было последним "криком" моды. В руке у него была шляпа темно-синего, почти что фиолетового оттенка. По сути, его одежда прекрасно гармонировала с цветами, так что у меня не осталось сомнений, что он выбрал их специально для этой цели. Но как бы то ни было, у фиалок было и другое, особое предназначение.
      Я почувствовала, что краснею от удовольствия. Он низко поклонился, взял мою руку и поцеловал ее.
      - Вижу, вы уже оправились после того приключения, а я зашел узнать о вашем самочувствии и принес цветы вашей матушке, чтоб она не осталась без подарка, за который вы мужественно заплатили такую цену.
      - О, это так великодушно с вашей стороны, - сказала я, взяла букет и уткнулась в него, наслаждаясь ароматом.
      - От лучшей лондонской цветочницы, - пояснил Мэтью. - Сегодня утром купил их в Ковент-Гардене, в "Пиацце".
      - Матушке будет так приятно... Входите же. - Я пригласила его в маленькую зимнюю гостиную, которая сообщалась с прихожей.
      Он оставил шляпу на столике в прихожей и последовал за мной.
      - Значит, - начал он, - завтра вы возвращаетесь в провинцию? Очень жаль, моя мама так хотела бы пригласить вас в гости. Она жаждет услышать еще Что-нибудь про тот дом, который, как вы говорили, продается, - Это очень милый дом, - заметила я.
      - Раз так, то почему же хозяева от него отказались? Никак не возьму в толк...
      - Жена умерла при родах, а муж не может это забыть. Сам он родом с Севера, туда и уехал. Они были нашими большими друзьями и предложили показать их дом тем, кому он приглянется и кто захочет его купить. Ключи у моей бабушки.
      - А тот, второй дом?
      - Эндерби? Ну, он тоже хорош, но пользуется дурной репутацией, будто заколдованный.
      - На маму он произвел большое впечатление.
      - Да, но Карлотта, моя сестра, его владелица, решила его не продавать. А ей он перешел от предыдущего владельца, родственника.
      - Следовательно, Эндерби сейчас пустует?
      - Это-то и странно. Причуда Карлотты, как утверждает дед.
      - А где ваша сестра?
      - Она вышла замуж и живет в Суссексе. У нее теперь очаровательный ребенок. Скажите, а вы живете в Лондоне?
      - У меня есть небольшое поместье в провинции, в Дорсете. Иногда я бываю там, иногда здесь, в Лондоне, с матерью. А сейчас я, разумеется, здесь, потому что война, и я, возможно, пойду служить.
      Я нахмурилась. Моя матушка ненавидела войны лютой ненавистью и, видимо, заразила ею и меня.
      - Это же глупо - вмешиваться в проблемы других стран, - сказала я. Какое нам дело до того, что происходит в Европе?
      По сути, я слово в слово повторила то, что слышала от матушки.
      - Не все так просто, - ответил он. - Людовик XIV, французский король, имел договор с нашим последним королем и нарушил его. Его внук, Филипп Анжуйский, стал королем Испании. Как видите, Франция начинает доминировать в Европе. Гарнизоны уже введены в испанские Нидерланды. А хуже всего, что этот Филипп известен еще как сын Якова II - Яков III. Война объявлена, и у нас есть сильные союзники в Голландии и Австрийской империи. На войну идти просто необходимо.
      - Значит, вас могут забрать в армию... Мой отец тоже одно время был военным, но потом оставил службу - матушка была против. Он купил Довер-хаус в Эверсли, земли вокруг и стал заниматься с арендаторами - вместе с дедом, который совсем уже старенький сейчас. Да вы видели его... Мой дядюшка Карл служит в армии, и дядюшка Эдвин тоже. Отец теперь полноправный хозяин Эверсли.
      - Я знаю, что у вас в семье сильны военные традиции.
      Мы продолжали увлеченно беседовать, ничего не замечая, когда в комнату вошла матушка. Она отшатнулась в изумлении.
      - Ой! - спохватившись, воскликнула я. - А у нас гость! Между прочим, он принес тебе фиалки.
      - Как это мило - заметила матушка. - Благодарю вас.
      Она приняла цветы и поднесла их к самому лицу.
      - Мать попросила меня уговорить вас задержаться в Лондоне хотя бы на пару дней, мы бы позаботились, чтобы вы не скучали, - сообщил Мэтью Пилкингтон.
      - Это, конечно, чрезвычайно любезно, - ответила матушка, - но мы уже сделали необходимые распоряжения насчет отъезда.
      Она послала за вином, и Мэтью посидел у нас еще примерно час. Я видела, как не хотелось ему уходить, но в то же время чувствовала, что матушка не желает, чтобы он оставался. Надеюсь, он этого не заметил, а только я, потому что слишком хорошо знаю матушку.
      Уходя, Мэтью сказал:
      - Я верю, что мы вскоре увидимся.
      - Я тоже, - тепло ответила я.
      В этот же день матушка рассказала бабушке и деду о визите Мэтью.
      - Вот уже и у Дамарис кавалер объявился, - сделала вывод бабушка.
      - Чепуха, - отмахнулась матушка, - у нее еще "нос не дорос". Фиалки, во всяком случае, он мне преподнес.
      - Предлог, ясное дело, - заметила бабушка. Услыхав, что о Мэтью говорят как о моем кавалере, я призадумалась. Мне он, похоже, пришелся по душе. Спасибо тому редкому случаю, сообразила я потом, что рядом не оказалось Карлотты, чтобы завладеть его вниманием.
      В общем, мне весьма понравилось, что Мэтью числится у меня в кавалерах.
      ***
      На следующий день мы прощались с Лондоном. Мы выехали из города через Темпльскую заставу, прокатившись напоследок по Чип-сайд, где проходу не давали лавочники, и Баклерсбери, где было трудно дышать от наполнявшего воздух смрада, исходившего от продуктовых лавочек и забегаловок. Увидев вздымающиеся над рекой серые стены Тауэра, я подумала о том, что приключилось со мной, когда я осмелилась выйти на эти притягательные, но страшные улицы, и о том, какое же все-таки счастье, что на пути мне не повстречалось никого более плохого, нежели "Добрая миссис Браун".
      Я начала уже было подумывать, чем же отблагодарить ее за доброжелательность, которую она проявила по отношению ко мне. Более того, я вспомнила, что ведь это именно благодаря ей вошли в мою жизнь Пилкингтоны, а с тех пор, как Мэтью пришел к нам с фиалками, я стала слишком много думать о нем.
      Матушка покатывалась со смеху, вспоминая о его, как она выразилась, щегольском появлении. Дед заметил, что нынче мода такая и что так поступают все современные молодые люди. Он полагал, что мода стала раскрепощеннее, нежели в его дни. "Мы чувствовали себя связанными по рукам и ногам. Да, именно связанными! Точно веревками замотаны!"
      Бабушке очень понравилось, что Мэтью приходил еще раз. Она пребывала в убеждении, что он приходил единственно из-за меня. Она-то видела, что я всегда оставалась в тени Карлотты, но теперь поверила - и я это почувствовала, - что я и сама по себе чего-то стою.
      Когда я начинала об этом думать, я неизменно радовалась, что Карлотты с нами не было. А потом у меня появились сомнения, увижу ли я Мэтью снова?
      Итак, мы распрощались с Лондоном и отправились в провинцию. Одну ночь нам пришлось провести на постоялом дворе "Близ семи дубов", и уже на следующий день мы были дома.
      Я убедилась, что за моими собаками и лошадью хорошо ухаживали, и совсем уже было собралась вновь окунуться в повседневную рутину, как вдруг поняла, что мне что-то мешает: я пережила приключение, которое на время выбило меня из колеи. Да, так оно и было. Не раз и не два мне снились кошмары, в которых я вновь оказывалась в ужасной комнатушке с тремя девчонками, которые ползли ко мне, направляемые "Доброй миссис Браун". Я просыпалась с криком, судорожно прижав к себе простыню. Однажды матушка услышала мой крик. Она присела на краешек кровати.
      - Как мне хочется, чтобы мы никогда больше не ездили в этот проклятый Лондон, - сказала она.
      Но вскоре мое уныние сменилось радостным возбуждением: Элизабет Пилкингтон приехала посмотреть на Грассленд Мэйнор. Едва увидев его, она тут же провозгласила, что он ей понравился, и к концу лета она уже окончательно переехала туда.
      Мэтью ушел служить в армию, так что я его не видела, но с его матерью мы подружились и частенько наведывались друг к другу в гости Я помогала ей переезжать и покупать кое-какую обстановку для дома, поскольку она решила оставить за собой и дом в Лондоне.
      - Я так привыкла к городской жизни, - сказала она мне, - что сил нет отказаться от нее полностью.
      Она оказалась очень веселой и впечатлительной и много говорила о театре, о тех ролях, которые ей довелось играть. Она напоминала мне Харриет, тем более что они одно время знали друг друга, когда вместе играли в "Жене-провинциалке" Уильяма Уичерли. Деду она понравилась, и поэтому ее часто приглашали в Эверсли. Матушка тоже подружилась с нею, хотя Мэтью она, однако, недолюбливала, но он сейчас был в армии, а потому она, казалось, забыла о нем.
      На Рождество мы опять поехали в Эйот Аббас. Кларисса стала уже большой: ей исполнилось десять месяцев, и она проявляла интерес буквально ко всему Она была светленькая и голубоглазая, и я полюбила ее безумно.
      Матушка заметила: "Дамарис вырастет хорошей матерью". А я подумала о том, что больше всего на свете хотела бы иметь своего собственного ребенка.
      Карлотта была ослепительна, как всегда. Бенджи обожал ее и был безумно счастлив, что он ее муж А вот, что было на душе у Карлотты, так сразу и не определишь: она вечно была непредсказуема. Чувствовалось в ней, однако, некое смутное беспокойство, причину которого я никак не могла понять. У нее росла прекрасная дочка; у нее был муж, готовый выполнить любое ее желание; она сама хорошела с каждым днем, имела превосходный дом; Харриет и Грегори души в ней не чаяли, для них она всю жизнь была как дочь. Так что же омрачает ее счастье?
      Однажды я не смогла удержаться, чтобы не спросить ее об этом. Разговор состоялся на четвертый день после Рождества; я гуляла с охотничьей собакой Грегори и обнаружила Карлотту на утесе, глядящей на остров Эйот.
      Я присела рядышком.
      - Ты такая счастливая, Карлотта, - начала я, - у тебя есть почти все...
      Она взглянула на меня в изумлении:
      - Что я слышу от нашей маленькой Дамарис? Ты была таким славным созданием: довольная судьбой, помогающая всем - главным образом, животным, правда; доброта и довольство так и сияли у тебя на лице.
      - Вечно ты надо мной шутишь, Карлотта.
      - Возможно, это из-за того, что я никогда не была похожа на тебя.
      - Ты.., ты похожа! Ты просто не хочешь быть похожей.
      - Не хочу, - призналась она. - Вот тут ты права, но какое приключение ты пережила в городе, бедняжка! Отняли одежду и выгнали на улицу голой. Бедная моя Дамарис!
      - Да, это было ужасно, но я налетела на Пилкингтонов, и поэтому Элизабет Пилкингтон живет теперь в Мэйноре. Как странно, Карлотта, - одно событие повлекло за собой другое, которое при ином раскладе ни за что не случилось бы, да?
      Она кивнула и сразу стала серьезной. Я видела, что она раздумывает над этим.
      - Если бы я не вышла купить фиалок...
      - Я поняла, - оборвала она. - Не надо мне повторять.
      - Меня это просто поразило, вот и все. А кстати, почему ты вдруг решила не продавать Эндерби миссис Пилкингтон? - поинтересовалась я.
      - У меня были на это свои причины. У нее ведь есть сын, да?
      - Да... Мэтью.
      - Он тебе понравился, правда?
      - Откуда.., откуда ты узнала?
      Она рассмеялась и дружески толкнула меня в бок:
      - Это твоя беда, Дамарис. Я всегда знаю, что ты собираешься делать: ты предсказуема. Из-за этого ты...
      - Знаю, - пробурчала я. - Из-за этого я кажусь тупицей?
      - Ладно, пусть это останется нашей маленькой тайной. Значит, этот Мэтью очень галантен?
      - Он принес матушке фиалки. Она прыснула.
      - Почему ты смеешься? - спросила я.
      - Не бери это в голову, - ответила Карлотта. Затем посмотрела на море. - Ведь никогда не знаешь, что может случиться? Вон там, например, за морем, где Франция?
      - Конечно, нет, - сказала я, сбитая с толку ее смехом. - А что в этом странного? Так со всеми бывает, не со мной одной.
      - Вообрази, что ты перенеслась туда. Кругом царит неразбериха, все возбуждены до крайности; старый король умирает, а на его место приходит новый.
      - У нас не король, у нас теперь королева.
      - Они там так не думают...
      Она обхватила колени, улыбаясь чему-то своему. Тут только я заметила, что у нее сегодня странное настроение, но Карлотта часто пребывает в нем.
      Много дней спустя, катаясь верхом, я проезжала мимо этого утеса и вновь увидела на нем Карлотту, смотрящую в сторону Франции.
      НОЧЬ В "ЗАПРЕТНОМ ЛЕСУ"
      Прошел год. Мне исполнилось четырнадцать, и пошел пятнадцатый год моей жизни. Война все еще продолжалась. Мои дядюшка Эдвин и Карл были за границей. Они служили Мальборо, который теперь стал герцогом. Мы думали об их участии в войне, но не думали о самой войне, поскольку она не влияла на нашу жизнь.
      Стоял май, чудесное время года. Закончив занятия с моей гувернанткой, госпожой Леверет, я отправлялась верхом на своем коне Томтите. Иногда я направлялась к морю и ехала вдоль самой кромки воды. Мне это нравилось. Глубоко вдыхая свежий воздух, который, как утверждали, был у нас чище, чем в любом другом месте, я ощущала прилив бодрости. В воздухе остро чувствовался любимый мной запах моря.
      Иногда я уезжала довольно далеко. Мне нравилось оставлять Томтита у ручья, а самой тихонько полежать в траве, наблюдая за резвящимися кроликами, а иногда за полевками и их детенышами. Я могла часто наблюдать за жабами, лягушками и водяными жуками. Я любила звуки дикой природы и мелодичное пение птиц.
      Однажды Томтит сломал подкову, и я повела его в кузницу. Пока его подковывали, я решила прогуляться и оказалась поблизости от Эндерби-холла.
      Это место влекло меня так же, как и многих других людей. Я редко заходила туда. Моя мать всегда жаловалась, что Эндерби-холл не используется, что глупо поддерживать чистоту в доме, где никто не бывает, и нужно убедить Карлотту сбыть его с рук.
      Рядом с домом находились земли, которые мой отец приобрел тогда же, когда купил Довер-хаус. Он никогда их не использовал, хотя все время собирался придумать, как это сделать. Он огородил эти земли и дал понять, что не собирается сделать из них обычную пашню. Я считала, что у него есть какой-то особый план насчет этих земель.
      Я прислонилась к забору и посмотрела на дом. Он казался темным и таинственным, но, возможно, тому виной была его репутация. Неожиданно я услышала звук. Прислушиваясь, я вгляделась в дом. Но нет, оттуда никто не выходил. Я вновь прислушалась: звук шел из дома - жалобный вопль попавшего в беду животного. Мне показалось, что это собачий вой.
      Я решила пойти и посмотреть. Отец огородил землю такой высокой изгородью, что на нее трудно было взобраться. Тут же были и запертые на массивный замок ворота, через которые можно было перелезть. Так я и сделала.
      Некоторое время я стояла, пытаясь понять, откуда слышен звук. Место было сильно заросшим. Я называла его "запретным лесом", потому что отец не раз подчеркивал, что ходить туда не следует. Я вновь подумала о том, почему он так старался помешать людям посещать его, и в то же время сам никак не использовал этот участок.
      Наконец звук повторился. Определенно, это было какое-то животное. Я пошла на звук и увидела животное. Да, я была права. Это была собака, прекрасная сука мастифа, желто-коричневая, с более темными ушами и мордой. Я тотчас же поняла, что случилось: задняя нога собаки попала в капкан. Она жалобно смотрела на меня, и я поняла, что ей очень больно.
      Я всегда умела обращаться с животными. Думаю, это происходило от того, что я всегда с ними разговаривала, питая к ним особую любовь, а они это сразу чувствовали.
      Я опустилась на колени. Мне было ясно, что произошло: кто-то поставил капкан на зайца или кролика, а эта красивая собака попала в него.
      Я понимала, что очень рискую. Она могла меня укусить, потому что боль была очень сильной, но прежде, чем приняться за работу, я погладила собаку. Поскольку я никогда не боялась животных, то и они отвечали мне тем же.
      Через несколько минут я поняла, как разомкнуть капкан, и собака была освобождена. Я погладила ее по голове.
      - Бедная, - пробормотала я, - это больно, я знаю. Ей действительно было очень больно, она не могла ступить на лапу, не испытывая при этом острой боли.
      Я все еще бормотала ласковые слова, чувствуя, что она мне доверяет. Я кое-что понимала в лечении лап: прежде я довольно успешно вправляла их другим животным. Я дала себе обещание вылечить и эту собаку.
      Не считая больной лапы, в целом собака выглядела прекрасно, чувствовалось, что о ней хорошо заботятся. Позже придется поискать ее владельца, а пока я вылечу больную лапу.
      Я привезла ее в Довер-хаус и отнесла к себе в комнату. Госпожа Леверет, проходившая мимо по лестнице, воскликнула:
      - О, Дамарис, не нужно больше приносить больных животных!
      - Это прелестное существо повредило себе лапу.
      Она попала в капкан. Нельзя разрешать людям использовать капканы, они очень опасны.
      - Ну, я не сомневаюсь, что ты ее вылечишь.
      - Мне кажется, что лапа не сломана, а поначалу я этого боялась.
      Госпожа Леверет вздохнула. Как и все остальные, она считала, что мне уже следует перерасти это увлечение животными.
      Я послала принести горячей воды и вымыла лапу. Найдя очень большую корзину, использовавшуюся для одной из собак, когда у той были щенки, я положила в нее мастифа. У меня была специальная мазь, которую я получила от одного из фермеров, а он сам ее сделал и подтверждал ее целебные свойства.
      Собака перестала скулить и смотрела на меня влажными глазами, как будто благодарила за то, что я облегчила ее боль.
      Я дала ей найденную в кухне кость с куском хорошего мяса и воды в одной из мисок. Она выглядела довольной, я оставила ее спать в корзине и спустилась к ужину.
      Госпожа Леверет, которая ела вместе с нами, рассказала моим родителям о том, что я принесла в дом еще одну раненую собаку.
      Мама улыбнулась.
      - В этом нет ничего необычного! - сказала она. Мы сидели за столом, и мой отец рассказывал об одном из домов в нашем поместье, о предстоящем там ремонте, и мы уже почти закончили ужин, когда разговор зашел о спасенной мной собаке.
      - Что с ней случилось? - спросил, улыбаясь, отец.
      - Ее нога попала в капкан, - объяснила я.
      - Не люблю капканов, - сказала мама. - Использовать их жестоко.
      - Они предназначены для того, чтобы убить одним ударом, - объяснил отец. - Большое несчастье для животного, если оно попадает лапой в капкан. Слуги рады добыть зайца или кролика на обед, они рассматривают это как часть жалованья. Кстати, где был поставлен капкан?
      - Он был на огороженном участке возле Эндерби, - сказала я.
      Я была поражена тем, как изменилось лицо отца: оно стало сначала красным, потом белым.
      - Где? - воскликнул он.
      - Ты знаешь..., на огороженном участке, где ты собираешься что-то сделать, да все никак...
      - Кто поставил там капкан? - выкрикнул он.
      Я пожала плечами.
      Мой отец был из тех людей, которые редко сердятся, но уж если сердятся, то гнев их страшен.
      - Я хочу знать, кто поставил там капкан.
      Он говорил тихо, но это было затишье перед бурей.
      - Ну, ты же сказал, что слуги используют добычу из капканов как часть жалованья.
      - Только не на этом участке! Мама выглядела испуганной.
      - Мне кажется, что она не сделала ничего плохого, - сказала она.
      Отец стукнул кулаком по столу.
      - Кто бы это ни сделал, он нарушил мой приказ.
      Я собираюсь разузнать, кто это сделал.
      Он встал. Мама спросила:
      - Не сейчас, конечно?
      Но отец уже вышел, и я услышала, как он вывел лошадь из конюшни.
      - Он в странной ярости, - сказала я.
      Мама не ответила.
      - Я ненавижу капканы и хотела бы, чтобы их запретили. Но почему он так сердит? - спросила я. Мать молчала, но я видела, что и она потрясена. Следующий день был ужасным. Нашли владельца капкана. Это был Джекоб Рок. Отец его сразу уволил, и он должен был собрать вещи и уйти. Мой отец не терпел, когда не выполняли его приказаний.
      Это было ужасно, потому что, когда увольняли людей, работавших на наших землях, они теряли не только работу, но и жилье. Джекоб и Мэри Рок жили в поместье Эверсли пятнадцать лет и занимали один из домов, принадлежавших отцу.
      Они получили разрешение остаться в Эверсли только на месяц.
      Мы все были расстроены: Джекоб был хорошим работником, а Мэри часто помогала по хозяйству, и мне было крайне неприятно думать, что отец может быть таким жестоким.
      Было ужасно, когда Мэри пришла к нам в дом и плакала. Она умоляла мою мать позволить им остаться. Мама была очень огорчена и обещала поговорить с отцом.
      Я никогда прежде не видела отца таким и не думала, что он может быть так суров.
      - Пожалуйста, - просила я, - прости Джекоба на этот раз. Он никогда больше не будет так делать.
      - Они должны подчиняться, - ответил отец. - Я дал специальные указания, а Джекоб Рок намеренно их нарушил.
      Он был непреклонен, и с этим ничего нельзя было поделать.
      Я винила себя за то, что сказала, где нашла мастифа, но тогда я не думала, что это так важно.
      Примерно через день собака чувствовала себя уже достаточно хорошо для того, чтобы ходить, прихрамывая. Я носила ей самую лучшую еду, какую только могла достать, и она явно ко мне привязалась, но из-за Джекоба Рока я не чувствовала радости от этого приключения.
      Два дня спустя после того, как я нашла собаку, я проезжала верхом мимо Грассленд Мэйнор и увидела в саду Элизабет Пилкингтон. Она окликнула меня:
      - Я собиралась направить к вам посыльного, чтобы вы пришли навестить нас. Кое-кто у нас очень хочет вас видеть.
      Пока она говорила, из дома вышел Мэтью Пилкингтон.
      Он поспешил ко мне, взял мою руку и поцеловал ее.
      Он выглядел очень элегантным, но был не так причудливо одет, как в Лондоне. Он носил высокие кожаные сапоги и темно-синий камзол до колен, отделанный черной тесьмой. Он показался мне даже красивее, чем при нашей предыдущей встрече.
      - Как приятно вновь видеть вас - сказал он. - Вы должны зайти в дом, не правда ли, мама?
      Элизабет Пилкингтон сказала, что я обязательно должна зайти.
      Я спешилась и зашла в дом.
      Я была взволнована и обрадована встречей с Мэтью. Мне казалось, что он совсем не такой, как жившие по соседству молодые люди, с которыми я время от времени встречалась. В нем была утонченность, которой я никогда не видела в других людях. Возможно, это было связано с тем, что он значительную часть своей жизни провел в Лондоне.
      Мэтью сказал, что некоторое время был в армии за морем, а потом, вернувшись, провел какое-то время в своем поместье, в Дорсете.
      - Нельзя надолго оставлять поместье без присмотра, - сказал он и добавил:
      - Вы выросли со времени нашей последней встречи. Потом заговорила его мать:
      - После прибытия сюда с Мэтью произошло большое несчастье - он потерял любимую собаку. От волнения я встала и воскликнула:
      - Мастифа?
      - Да, - подтвердил Мэтью. - Откуда вы знаете? Я засмеялась:
      - Потому что я нашла ее.
      - Вы ее нашли? Где же она?
      - Сейчас она лежит в корзине у меня в спальне. Она попала в капкан, а я нашла ее, взяла домой и перевязала рану. Она быстро поправляется.
      Глаза Мэтью сияли от счастья.
      - Ну, это замечательно! Я вам благодарен: Бэлл - моя самая любимая собака.
      - Она очень красива! - сказала я. - Бедняжка, она была так напугана...
      - И очень благодарна вам, как и я. Мэтью взял мою руку и опять поцеловал ее.
      - О, - сказала я, вспыхнув, - это ерунда! Я не могу бросить животное в беде.
      Элизабет Пилкингтон ласково улыбалась нам:
      - Это чудесная новость. Вы - наш добрый ангел, Дамарис.
      - Я тем более рада за Бэлл. Я заметила, что она не бродячая собака, было видно, что за ней хорошо ухаживают - Она доброе и верное существо. Она уже немолода, но трудно сыскать более верного и преданного стража.
      - Я хорошо вижу ее достоинства и очень рада вернуть ее вам.
      - Если бы вы ее не нашли...
      - Кто знает, что случилось бы, вряд ли люди вообще ходят на этот участок. На самом деле.., много неприятностей произошло из-за того, что Джекоб Рок поставил там капкан.
      - Что это за участок? - спросила Элизабет.
      - Это рядом с Эндерби. Раньше земля относилась к Эндерби, а мой отец купил ее. У него были какие-то планы относительно этого участка, но сейчас это просто огороженное место. Я называю его "запретным лесом".
      Я повернулась к Мэтью.
      - Я думаю, ваша собака завтра сможет ходить, я приведу ее вам.
      - Это замечательно. Сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить Дамарис? спросила Мэтью его мать.
      - Дамарис не нужно говорить, как высоко мы ценим то, что она сделала. Она это знает. Она спасла бы любого воробья, найденного у изгороди.
      Домой я ехала взволнованная. Я понимала, что взволновало меня не столько то, что я нашла владельца собаки, сколько возвращение Мэтью.
      Радость моя улетучилась, когда я вошла в дом и увидела в кухне Мэри Рок с опухшими от слез глазами. Она бросила на меня укоризненный взгляд. Именно я нашла капкан и сообщила о том, где он был найден. Если бы я могла предвидеть реакцию отца, я бы не стала об этом рассказывать, но сейчас бесполезно было говорить об этом Мэри.
      За ужином я не стала упоминать о том, что нашла владельца собаки, ибо в присутствии отца мы не касались вопроса о собаке. Он все еще был сердит, неумолим и, как мне кажется, сам от этого страдал.
      Я все же упомянула о собаке, когда мы с матерью пошли наверх спать.
      - Кстати, Мэтью Пилкингтон приехал навестить свою мать и, ты знаешь, это его собака.
      - Как странно, - тихо сказала она.
      Казалось, новость ее не обрадовала.
      На следующий день я отправила собаку в Грассленд. Она явно обрадовалась, когда вновь увидела хозяина: залаяв от радости, она прижалась к нему носом, в то время как Мэтью встал на колени и ласкал ее. Мне кажется, что именно в этот момент я в него влюбилась.
      Мы можем очень сильно влюбиться в четырнадцать лет, а мне скоро должно было исполниться пятнадцать. Госпожа Леверет сказала моей матери, что в некотором отношении я старше своих лет: я была очень серьезной. Мне кажется, у меня было страстное желание быть любимой. Конечно, все люди хотят, чтобы их любили, но Карлотта так сильно затмевала меня, я так остро сознавала ее превосходство, что, как мне кажется, я нуждалась в любви больше, чем другие.
      Я редко привлекала чье-либо внимание, а теперь я им упивалась.
      У нас с Мэтью было так много общего: так же, как и я, он любил своих собак и лошадей, мы могли говорить о них часами. Мы любили ездить верхом. Я чувствовала, что начинаю даже проявлять интерес к одежде, которой Мэтью придавал такое большое значение, а я никогда прежде особенно не придавала большого значения тому, как я одета. Я всегда знала, что сколь великолепным ни было бы мое платье, Карлотта будет выглядеть привлекательнее меня даже в самой простой одежде.
      Все изменилось с тех пор, как Карлотта уехала. Я скучала, временами мне очень хотелось быть с нею, и в то же время я не могла не понимать, что если бы она была здесь, я не смогла бы жить такой увлекательной жизнью и ощущать собственную значимость. Мэтью дал мне понять, что я интересна. Он был очень рад, что я спасла его собаку, уверенный, что это прекрасное существо погибло бы, если бы осталось в капкане. Он все время говорил мне о том, как это чудесно с моей стороны - спасти его собаку.
      К нам присоединялась Элизабет. Бэлл тоже устраивалась рядом, прислонившись к коленям Мэтью и глядя на меня с выражением признательности в умных глазах.
      В разговоре выяснилось, что мой отец узнал, кто поставил капкан, и был очень сердит. Он вновь запретил всем посещать этот участок.
      - Это совершенно нетронутый, заросший участок земли, не так ли? спросила Элизабет. - Зачем он его так отгородил?
      - Я думаю, он его для чего-то предназначал и очень рассердился, что Джекоб Рок его ослушался. На самом деле, отец уволил его.
      - Куда же он пойдет? - спросила Элизабет. Я чувствовала себя очень несчастной в этот момент, и она сказала:
      - О, бедняга... Я понимаю, что он не прав, ослушавшись хозяина.., и я терпеть не могу капканы, но из-за такого небольшого, проступка...
      - Это не похоже на моего отца! - воскликнула я. - Он всегда был так добр к тем, кто на него работает, и известен справедливостью по отношению ко всем. Так скорее мог бы поступить мой дед, который часто резок, но отец... Но так или иначе, он не собирается менять своего решения.
      - Бедный Джекоб! - сказала Элизабет. Несколько дней спустя я увидела Мэри Рок в саду, когда набирала воду. Она совершенно изменилась: улыбалась чуть ли не язвительно.
      Я почувствовала облегчение, решив, что отец сменил гнев на милость; вероятно, он хотел их только предупредить. Он позволил им день или два считать, что они уволены, а потом взял их обратно. Он очень настаивал на полном послушании, считая его необходимым.
      - Ты выглядишь довольной жизнью, Мэри, - сказала я. - Теперь все в порядке?
      - Можно сказать, что так, госпожа, - ответила она.
      - Я знала, что отец простит вас.
      - Хозяин - суровый человек, - сказала она сквозь зубы.
      - Но ты же говоришь, что теперь все в порядке?
      - Мы уезжаем. На свете есть и другие поместья, не один Довер-хаус, госпожа. Я была изумлена:
      - Что.., что ты имеешь в виду?
      - В Грассленд, вот куда мы едем, госпожа. Хозяйка дала работу нам обоим.
      Мэри покачала головой. На ее лице появилась торжествующая ухмылка.
      Я повернулась и пошла в дом.
      "Ну, - подумала я, - Элизабет проявила себя добрым человеком, но это создает неловкую ситуацию между семьями, которые живут так близко".
      ***
      Наступил июнь, потом июль, и все это время я часто встречалась с Мэтью. Для меня это были чудесные месяцы. Мы нашли, что у нас еще больше общего. Он много знал о птицах, и мы, бывало, часами лежали в поле, притаившись, и наблюдали за птицами, которые перестали радостно распевать, потому что теперь были заняты заботой о подрастающих птенцах, хотя время от времени мы слышали вьюрка и пеночку; да и кукушка все еще давала знать о своем присутствии. Мэтью многому научил меня, и мне нравилось учиться у него. Мы водили Бэлл на долгие прогулки, а иногда она сопровождала нас в прогулках верхом. Ей нравилось бежать за лошадьми и состязаться с нами, когда мы скакали галопом, пока она не устанет. Иногда мы ездили к морю и скакали по берегу, покрытому галькой. Мы нашли места, где росли морские анемоны. Иногда мы снимали обувь и шли босиком по воде, разглядывая забавные маленькие существа, обитавшие на мелководье. Нам приходилось быть очень осторожными, чтобы не наткнуться на пескарок и морских дракончиков. Мэтью показал мне, что у пескарок с обеих сторон головы было нечто, похожее на нож с тремя лезвиями. Дракончик был еще более страшным: у него на спине могли находиться ядовитые шипы.
      Это были очень счастливые дни для меня. Однажды я подслушала, как бабушка говорила матери:
      - Он смотрит на нее как на ребенка. Должно быть, он лет на семь или восемь старше. Мать ответила:
      - Она и в самом деле еще ребенок, но мне кажется, что она встречается с ним слишком часто.
      Я очень испугалась, что они попытаются прекратить наши встречи, но, видимо, они решили, что Мэтью ведет себя подобающим образом и, поскольку Я очень молода, то наша дружба со временем прекратится сама собой.
      Однажды мы проезжали мимо Эндерби-холла и, как всегда, задержались, чтобы взглянуть на него. Было в этом доме нечто такое, что заставляло большинство людей делать то же самое - Это чудесный дом, - сказал Мэтью Мне жаль, что мать его не купила.
      - И ты все еще жалеешь об этом? - спросила я.
      - Нет, теперь, когда у нее есть Грассленд, уже не жалею: он на таком же расстоянии от Довер-хауса, как и Эндерби.
      Я светилась от гордости, когда он говорил подобные вещи.
      - Но я хотел бы еще раз взглянуть на дом, - сказал Мэтью. - Я видел его только один раз, когда мать собиралась его купить.
      - Это нетрудно сделать: в Эверсли-корт есть ключи. Я завтра достану их и проведу тебя в дом.
      - Это доставило бы мне удовольствие.
      - Мы отправимся осматривать дом завтра после обеда, но не слишком поздно. Мы должны осмотреть его до наступления сумерек.
      - А, ты имеешь в виду, что в сумерках появляются призраки? Ты боишься призраков, Дамарис?
      - С тобой я бы не побоялась. Он повернулся ко мне и легонько поцеловал меня в лоб:
      - Это дух, - сказал он. - Я защищу тебя от всех опасностей днем и ночью.
      Мэтью обладал огромным обаянием. Он вел себя так непринужденно и естественно, что иногда мне хотелось знать, какое значение он придает своим поступкам?
      Я все-таки взяла ключи из письменного стола в Эверсли, в котором они хранились, и на следующий день после полудня встретилась с Мэтью у ворот Эндерби-холла.
      С ним была собака.
      - Бэлл так хотела прогуляться, что у меня не хватило духу ей отказать. Должно быть, она знала, что я встречусь с тобой, - сказал он.
      Бэлл прыгала от радости вокруг меня. Я погладила ее, сказав о том, как я рада, что она пришла.
      Я вынула ключи, и мы прошли через сад к главному входу. Сад поддерживался в относительном порядке. Джекоб Рок был одним из тех, кто за ним присматривал. Я подумала: "Теперь, должно быть, это будет кто-нибудь другой"
      Дом был построен из красного кирпича времен Тюдоров. Как у многих домов того времени, в центре у него был зал, а по бокам два крыла. Большую часть стен покрывали вьющиеся растения. Он выглядел очень симпатичным, с этим красным кирпичом, просвечивающим сквозь блестящую зеленую листву, но не таким красивым, каким он будет выглядеть осенью, когда листья предстанут во всей красе, с оттенками красновато-коричневого цвета.
      - Если бы срезать вьющиеся растения, то внутри стало бы светлее, заметила я.
      - Тогда атмосфера дома не наводила бы на мысли о призраках?
      - Да, это было бы прекрасно.
      - Мне кажется, что тогда исчезло бы ощущение таинственности.
      Мы вошли в зал. Мэтью оглядел великолепный сводчатый потолок.
      - Он просто чудесный!
      - Взгляни, вот галерея, где живут призраки.
      - Это же место, где некогда играли менестрели.
      - Это место действия трагедии. Одна из владелиц дома повесилась.., или пыталась повеситься. Веревка оказалась слишком длинной, она покалечилась и много страдала, прежде чем умереть.
      - Она и есть призрак?
      - Я думаю, что есть и другие, но обычно рассказывают именно о ней.
      Бэлл пробежала в зал, обнюхивая углы. Дом явно волновал ее так же, как и Мэтью.
      - Давай пойдем наверх, - сказала я.
      - У дома жилой вид, - заметил Мэтью.
      - Это от того, что в нем есть мебель. Карлотта не захотела, чтобы ее вывезли.
      - Кажется, Карлотта - очень решительная молодая леди!
      Да, это так.
      - Я хотел бы с ней встретиться. Смею надеяться, что когда-нибудь я ее увижу?
      - Если ты останешься здесь долго, то, конечно, увидишь. Мы навещаем их, и они приезжают сюда. Я бы очень хотела повидать Клариссу.
      - Я думал, что ее зовут Карлотта.
      - Карлотта - это моя сестра, Кларисса - это ее ребенок, самая чудесная девчушка на свете.
      - Все маленькие девочки таковы, Дамарис.
      - Я знаю, но эта особенная, - вздохнула я. - Карлотта такая везучая.
      - Потому что у нее есть несравненная девчушка, ты это имеешь в виду?
      - Да, и это, и то, что она - Карлотта.
      - Она, действительно, такая счастливица?
      - У Карлотты есть все, что можно только пожелать: красота, богатство, муж, который ее любит...
      - И.
      Я прервала его:
      - Ты хотел добавить: "и Кларисса"?
      - Нет, я собирался сказать: "и очаровательная сестра, которая ее так невероятно обожает".
      - Ее все обожают.
      Мы поднялись на галерею менестрелей, и Мэтью вошел вовнутрь.
      - Здесь довольно темно! - воскликнул он. - И довольно прохладно. Это все из-за занавесок. Они красивые, но немного мрачноваты.
      Бэлл последовала за ним на галерею, она обнюхивала все вокруг.
      Я сказала:
      - Пойдем и посмотрим комнаты наверху. Мэтью последовал за мной. Мы прошли через спальни и зашли в одну, с большой кроватью под пологом на четырех столбах. Пологом в ней служили красные бархатные занавеси. Я тотчас же вспомнила, что однажды видела здесь Карлотту. Она лежала и разговаривала сама с собой. Я не могла забыть об этом случае.
      - Интересная комната, - сказал Мэтью.
      - Да, это самая большая из всех спален.
      И в этот момент, мы услышали, что Бэлл яростно лает на что-то.
      Мы нашли ее на галерее. Собака была взволнована, смотрела на пол и лаяла, царапая доски пола так, словно хотела их оторвать. Между досками была щель, и мне показалось, что она пытается что-то достать оттуда.
      Мэтью встал на колени и заглянул в щель.
      - Похоже, что там что-то блестящее. Должно быть, оно привлекло ее внимание.
      Он положил руку на голову Бэлл и легонько ее погладил:
      - Успокойся, ничего, там нет. Собака ответила на его ласку, но не давала себя увести, пытаясь лапой поднять доску.
      Мэтью встал.
      - Да, это интересный дом, - сказал он. - Я согласен, что в нем есть нечто такое, чего недостает Грассленду, но я бы сказал, что Грассленд более уютный.
      Пойдем, Бэлл.
      Мы начали спускаться вниз по лестнице, Бэлл следовала за нами очень неохотно. Мы остановились в зале, некоторое время оглядывая потолок. Пока мы стояли, Бэлл исчезла.
      - Опять отправилась на галерею, - сказал Мэтью. - Она очень упрямая, эта Бэлл. Прежде она была собакой моего отца, и он, бывало, говорил, что если она что-то вобьет себе в голову, то так легко от этого не откажется.
      Бэлл лаяла так яростно, что из-за шума мы едва могли разговаривать. Мы вернулись на галерею.
      Собака опять смотрела на щель и изо всех сил пыталась поднять доску.
      Мэтью сказал:
      - Еще немного, и она оторвет доску. - Он опустился на колени. - В чем дело? Что тебе здесь нужно?
      Теперь Бэлл лаяла с еще большим энтузиазмом. Она уловила, что у Мэтью возник интерес, и решила не отставать, пока не получит то, что нужно.
      Мэтью взглянул на меня:
      - Я мог бы поднять доску. Здесь не должно быть щелей, ее все равно нужно ремонтировать.
      - Подними доску. Я скажу, чтобы один из работников пришел и починил ее. Я не думаю, что люди часто ходят на эту галерею: все ее боятся.
      - Да, это место, где обитает призрак, не так ли? Странно, что Бэлл заинтересовалась именно им, хотя говорят, что собаки обладают особым чутьем.
      - Мэтью, ты не думаешь, что мы на пороге великого открытия?
      - Нет, это просто упрямство Бэлл. Она что-то там видит и не успокоится, пока не получит. Но скажу тебе, Дамарис, что меня самого это тоже заинтересовало. Ну, посмотрим, смогу ли я справиться с половицей.
      Бэлл ужасно разволновалась, когда Мэтью начал поднимать доску. Она затрещала. Там, где доска касалась стены, взметнулось облако древесной пыли.
      - Да, - сказал Мэтью, - ее нужно заменить. Ну, она поддается.
      Доска поддалась, и мы заглянули в "пыль веков". Там, в этой пыли, и лежала вещь, которая привлекла внимание Бэлл. Это была пряжка и, похоже, от мужского башмака.
      От волнения собака издавала странные звуки - то ли выла, то ли скулила, а иногда отрывисто лаяла.
      - Из-за чего так волноваться? - спросил Мэтью.
      - Возможно, она серебряная, - сказала я, - и, должно быть, лежала здесь много лет.
      Мэтью держал пряжку в руке, а Бэлл с напряженным вниманием следила за ним, махая хвостом, и время от времени издавала странный звук, который, по-моему, должен был означать удовольствие: она получила то, что хотела.
      - Мне кажется, пряжка свалилась с башмака, а ее владелец долго думал, где же он мог ее потерять, но он не догадался поискать ее под половицами. Что же теперь делать с этой доской? Я положу ее на место, - Тебе придется сказать, чтобы ее прибили, иначе кто-нибудь зацепится ногой и упадет.
      Мэтью положил пряжку на пол. Собака тотчас же ее схватила.
      Я потрепала ее:
      - Не проглоти ее, Бэлл, - сказала я.
      - Для этого она слишком умна.
      Я наблюдала за тем, как Мэтью положил доску на место.
      - Ну, - сказал он, - выглядит неплохо. Он встал, и мы осмотрели доску.
      - Но не забудь рассказать им об этом, - сказал он.
      Собака все еще держала пряжку в зубах. Она следила за нами, помахивая хвостом.
      - Избалованная девица! - сказал Мэтью. - Стоит тебе только из-за чего-нибудь поскулить, и ты это получаешь, даже если для этого приходится поднимать половицу.
      Мы вышли из дома и заперли его на ключ.
      Мэтью сказал:
      - Пойдем, навестим мою мать. Она рада, когда ты приходишь.
      Так мы отправились в Грассленд. Бэлл не могла расстаться с пряжкой.
      Элизабет, как всегда, тепло приветствовала меня.
      - Что там у Бэлл?
      Как будто в ответ, собака положила пряжку и села, глядя на нее и склонив голову набок с видом глубокого удовлетворения.
      - Что это? - спросила Элизабет и подняла пряжку. Бэлл обеспокоенно взглянула на нее. - Пряжка от мужского башмака. Довольно красивая...
      Бэлл начала скулить.
      - Хорошо, хорошо, - сказала Элизабет. - Я не собираюсь ее у тебя отбирать.
      Она вернула пряжку собаке, которая тотчас же ее схватила и унесла в угол комнаты.
      Мы все засмеялись.
      Тогда Элизабет сказала:
      - Интересно узнать, кому она принадлежала?
      Вскоре после этого начался период появления призраков, что время от времени происходило в Эндерби-холле. Обычно это начиналось с какого-нибудь незначительного случая. Кто-то видел, или ему казалось, что он видел, свет в Эндерби-холле. Об этом начинали говорить, и потом уже все видели этот свет в Эндерби. Моя мать говорила, что это просто отражение заходящего солнца в окнах, а людям кажется, что это свет. Однако слухи росли.
      Я упомянула о поломанной половице, и ее починили, но я ничего не сказала о найденной пряжке, потому что это касается Бэлл, а мне казалось, что это послужило бы ненужным напоминанием о злополучном случае, который привел к увольнению Роков.
      Время от времени я их видела, и их отношение ко мне было всегда несколько язвительным. Когда я спросила Мэри, как они устроились на новом месте, она ответила со вздохом облегчения:
      - О, госпожа Дамарис, нам с Джекобом никогда не было так хорошо! Мы как сыр в масле катаемся.
      Этим она хотела сказать мне, что произошла перемена к лучшему, и им повезло, что мой отец уволил их. А Элизабет обронила, что Роки очень стремятся угодить и что они в самом деле хорошие работники.
      Я заметила, что все слуги в Грассленде рассматривают меня с особым интересом, и мне хотелось бы знать, что Роки рассказали им о нашем доме.
      Карлотта всегда говорила, что слуги - шпионы, что они слишком много знают о личной жизни своих хозяев.
      - Нам не следует забывать о них. Они следят за нами и болтают между собой. Они слишком много видят и придумывают то, чего не знают, - как-то сказала мне Карлотта.
      И я еще сильнее, чем прежде, пожалела о том, что рассказала, где нашла собаку.
      С тех пор как Бэлл нашла пряжку, ею овладела страсть к охоте за сокровищами. Пряжку он держала при себе, но однажды мы увидели, что ее нет, а потом обнаружили, что Бэлл закопала пряжку в саду, вместе с костью.
      Неожиданно Бэлл заинтересовалась тем участком земли, где попала в капкан, хотя до сих пор отказывалась и близко подходить к этому месту. Когда бы мы ни проходили мимо этого забора, собака держалась от него подальше и прижималась к нам.
      А однажды, когда мы проходили мимо, Бэлл потерялась. Мы звали ее снова и снова, но собака не появилась.
      Она всегда пыталась попасть внутрь Эндерби-холла, потому что он привлекал ее, а иногда она садилась у ворот и призывно поглядывала на нас.
      - Ну, пойдем, Бэлл, - говорил, бывало, Мэтью. - Там больше нет пряжек.
      Но она тихонько поскуливала, как будто умоляя нас пойти туда.
      В тот самый день, когда мы ее потеряли и долго звали, Мэтью сказал:
      - Хотелось бы знать, не попала ли она в дом? Кто-нибудь мог оставить его открытым.
      И в этот самый момент Бэлл пролезла под воротами, и вид у нее был пристыженный.
      Мы были удивлены. Зная о том, как она боялась этого забора, мы меньше всего ожидали увидеть ее именно там.
      Собака прыгнула на Мэтью, размахивая хвостом.
      - Что ты делала? - спросил он. - Ты вся грязная.
      На следующий день мы вообще не смогли ее найти, когда были на том же самом месте. Просто удивительно, как часто мы ходили в ту сторону! Вероятно, это происходило оттого, что туда нас приводила Бэлл, а мы просто следовали за нею, не думая о том, куда идем.
      А может быть, нас, как и многих, привлекал Эндерби-холл.
      В этот день мы не смогли найти Бэлл. Мы звали снова и снова, но она не пришла.
      Неожиданно я побледнела:
      - Ты не думаешь, что Джекоб Рок опять обманул отца и поставил новый капкан? Мэтью уставился на меня.
      - И Бэлл попала в него? О нет! Попав один раз, она больше не угодит в него, она достаточно умна для того, чтобы узнать капкан по виду. И Джекоб не ставит больше капканов. У него в этом нет необходимости. Он теперь живет в нашем доме, и ему не нужны ни кролики, ни заяц на обед.
      - Да, но у меня предчувствие, что Бэлл может быть там. Она в последнее время ведет себя довольно странно.
      С помощью Мэтью я пролезла через ворота, он присоединился ко мне.
      - Бэлл! - кричали мы. - Бэлл! Издалека я услышала ответный лай, но собака не прибежала к нам вприпрыжку, как обычно.
      - Сюда! - сказал Мэтью, и мы углубились в подлесок. - Не могу понять, почему твой отец не использует эту землю?
      - У него сейчас много забот. Дойдет дело и до этой земли.
      Потом мы наткнулись на Бэлл. Она рыла землю и уже вырыла изрядную яму.
      - Что ты делаешь, Бэлл? - воскликнул Мэтью.
      - Мы должны забрать ее отсюда, - сказала я. - Мой отец по-настоящему сердится, когда кто-нибудь сюда ходит.
      - Ну, пойдем, Бэлл.
      Собака перестала копать и печально посмотрела на нас.
      - Что с тобой? - спросил Мэтью. Бэлл взяла с земли какой-то обтрепанный предмет и положила его у ног Мэтью.
      - Что это? - спросила я.
      Предмет был очень грязным, местами покрыт мхом.
      - Мне кажется, - заметил он, - что некогда это был башмак.
      - Да.., это был башмак.
      - Еще одна находка Бэлл! - воскликнул Мэтью. - Но я не могу тебе позволить принести это в дом.
      Он забросил башмак в кусты. Собака тотчас прыгнула и достала его.
      - Ты странный коллекционер, Бэлл, - сказала я. - Мэтью, давай лучше уйдем отсюда. Если отец узнает, он очень рассердится. Он терпеть не может, когда люди сюда ходят.
      - Ты слышала, Бэлл? - сказал Мэтью. - Пошли, брось этот грязный предмет.
      Когда мы подошли к воротам, Бэлл, которая тащилась позади, догнала нас.
      Мэтью сказал:
      - Посмотри, что она принесла?
      Это был все тот же старый башмак. Мэтью отобрал у нее башмак и забросил далеко в подлесок. Собака протестующе заскулила, но затем неохотно уступила, и мы вернулись в Грассленд.
      ***
      Элизабет объявила:
      - Я собираюсь устроить вечеринку: поиграем в шарады и повеселимся. Конечно, я приглашу вашу семью и еще несколько других. Я чувствую, что пора немного развлечься. Ты должна мне помочь, Дамарис.
      Я ответила, что с удовольствием помогу, но в таких вещах от меня мало проку: вечеринки никогда не доставляли мне удовольствия. Я всегда ужасно стеснялась, когда танцевала, и часто оставалась без партнера. Однако в последнее время я изменилась благодаря моей дружбе с Мэтью. Он ясно дал мне понять, что мое общество доставляет ему удовольствие, и мы много времени проводили вместе. У нас всегда находились общие интересы. В городе, где он выглядел настоящим щеголем, я считала его слишком недоступным, но здесь, в поместье, он казался другим человеком. Конечно, я понимала, что все это временно: он скоро уедет. Он всегда говорил, что должен вернуться в свое поместье в Дорсете, а кроме того, у него были обязательства перед армией. Я не знала о его планах, и он, казалось, не хотел о них говорить. Мне было так хорошо с ним!
      Я поняла, что изменилась, когда предложение Элизабет участвовать в вечеринке взволновало меня, вместо того чтобы обеспокоить.
      Бабушка очень заинтересовалась предстоящими шарадами. Она сказала, что это воскрешает в ее памяти те дни, когда она и Харриет были молоды.
      - Харриет была очень ловкой в таких играх, - говорила она мне. - Это оттого, что она - бывшая актриса. Я думаю, что и Элизабет Пилкингтон будет такой же умелой, именно поэтому она и хочет устроить шарады. Мы всегда охотно делаем то, что у нас хорошо получается.
      Тем временем я часто бывала в Грассленде, и мы работали над шарадами, перерывая кучи одежды, которую Элизабет использовала в театре.
      Было очень весело наряжаться и примерять разнообразные парики и вещи, которые сохранились у Элизабет с того времени.
      ***
      Один раз, одевая меня, она положила руки мне на плечи и поцеловала.
      - Ты знаешь, Дамарис, - сказала она, - я люблю тебя все больше и больше. Я знаю, что и Мэтью тоже.
      Я вспыхнула: в словах ее был особый смысл: "Может ли она и в самом деле иметь в виду то, о чем я думаю?"
      Это казалось возможным. Я в самом деле была влюблена и, как все влюбленные, жила то в экстазе, то в беспокойстве, переходя от одного к другому.
      Я не могла поверить, то Мэтью меня любит. Он был таким ослепительным, таким светским и намного старше, чем я. Я забыла о насмешках Карлотты. Я постепенно меняла мнение о себе и начинала в себя верить, поэтому слова Элизабет Пилкингтон сделали меня счастливой.
      Я знала, что моей матери Мэтью не нравится: она испытывала к нему странную антипатию, которой я не могла понять. Но дедушке и бабушке он нравился даже дедушке, а ему нелегко было понравиться.
      ***
      Итак, мы подготовили шарады.
      В этот день бабушка приехала в Грассленд. Она сказала, что все эти разговоры о шарадах освежили ей память. Она вспомнила, как много лет назад Харриет Мэйн играла в замке, где они остановились незадолго до Реставрации.
      - Вы помните Харриет, миссис Пилкингтон? - спросила она.
      - Не очень хорошо. В то время когда она подумывала о том, чтобы оставить сцену, я еще играла детские роли. Тогда она решила выйти замуж.
      - Да, она вышла замуж за члена нашей семьи. Конечно, вы намного моложе ее. Это просто удивительно, как Харриет всех обманывает, все еще заставляя считать ее молодой женщиной!
      - Она все еще красива?
      - Да, она красива, - сказала моя бабушка. - У нее редкий тип красоты. Кажется, словно при ее крещении присутствовали все прекрасные феи. Твоя сестра Карлотта так же красива, Дамарис.
      - Да, - согласилась я.
      - Мы играли "Ромео и Джульетту", - продолжала бабушка, и глаза ее затуманились, она словно вернулась в прошлое.
      - Вы будете довольны нашими шарадами, - молвила Элизабет.
      Так мы решили, и я бывала в Грассленде каждый день, репетируя под руководством Элизабет. Мэтью не был хорошим постановщиком, и за это я любила его еще больше: я причисляла его к той же категории людей, что и себя.
      Однажды я слегка расстроилась. Я была у Элизабет, в ее комнате, и, так как день был теплым, окно было открыто настежь. Я сидела на диване у окна, а Элизабет рассматривала платье, которое было у нее в руках.
      Из сада доносились голоса слуг. Я узнала голос Мэри Рок.
      - Ну, нам это показалось очень странным: он был как сумасшедший. Ну зачем, скажите мне, он стал бы всем запрещать ходить туда.., если бы там не было чего-то такого, о чем он знает, что оно там есть?
      Мое сердце забилось сильнее. Я заметила, что Элизабет тоже слушает, хотя она поглаживала шелк платья и казалась полностью погруженной в это занятие.
      - Попомните мои слова: там что-то есть.
      - Как ты думаешь, что это, Мэри?
      - Ну, я этого не знаю. Джекоб вот думает, что там какое-то сокровище.
      Я замерла. Мне захотелось уйти, но я чувствовала, что должна дослушать то, что скажут дальше.
      - Вы понимаете, они раньше там жили.., потом неожиданно уехали. За этим что-то кроется. Ну, Джекоб говорит, что, возможно, они что-нибудь спрятали на том участке.., какое-нибудь сокровище, знают об этом и хотят, чтобы оно досталось только им.
      - Сокровище, Мэри...
      - Ну, что-то в этом есть, не правда ли? Должно быть. Зачем бы ему так разъяряться просто из-за того, что Джекоб поставил капкан? Капканы ставят во всех лесах.., и никто не возражает против этого. И они тоже...
      - В доме, правда, есть и призраки?
      - Вы меня спрашиваете? Я вам говорю, что на этом участке есть нечто такое, что он хотел бы скрыть от людей...
      Слуги отошли от окна.
      Элизабет рассмеялась:
      - Сплетни служанок! Я думаю, это платье подойдет тебе, дорогая. Я носила его, когда исполняла роли молоденьких девочек.
      ***
      Мы все были взволнованы шарадами. Это что-то вроде живой картины, которую нужно описать словами, и мы должны были сделать так, чтобы шараду трудно было разгадать. Нас было две соперничающие команды.
      Элизабет должна была руководить обеими командами, и, набирая их, она поставила меня и Мэтью вместе. Нашими словами были "кинжал и плащ", и мы должны были дать к ним историческую иллюстрацию.
      "Плащ" должен был быть представлен сценкой времен правления королевы Елизаветы, когда Релей постелил свой плащ для того, чтобы королева могла пройти. Я должна была изображать Елизавету, а Мэтью - Релея. Меня и Мэтью должны были одеть в самые изысканные костюмы елизаветинских времен.
      - Мне пришлось выбирать роли исходя из того, что есть у меня в сундуке, - объяснила Элизабет.
      После сцены с плащом я должна была немного изменить костюм и стать Марией, королевой Шотландии. Мэтью представлял Риццо, и мы должны были разыграть немую сцену ужина в Холируд-хаусе, когда Риццо был убит. Это была иллюстрация к слову "кинжал".
      Другая команда выступала первой. Мы должны были смотреть и отгадывать, но перед этим состоится ужин, где каждый обслуживает сам себя.
      ***
      Стоял один из чудесных золотых сентябрьских дней. Мне кажется, что в те дни мне все стало казаться золотым, потому что я все более и более убеждалась в том, что Мэтью меня любит. Он не мог так часто бывать со мной и притворяться, что мое общество доставляет ему удовольствие. О нет, в этом что-то было! Мне пришло в голову, что если бы я не была так молода, то к этому времени он уже открыл бы мне свои намерения.
      В том, что меня любила Элизабет, я была уверена. Она относилась ко мне как к дочери, так что это было верным знаком.
      Проснувшись в то утро, я первым делом подумала о вечеринке, о платье, которое я надену и которое мне очень шло. Швея Элизабет подогнала его мне по фигуре, и я с нетерпением ждала момента, когда нужно будет играть роль.
      Мама сказала:
      - Ты в последнее время изменилась, Дамарис. Ты повзрослела.
      - Ну, значит, пришло время, - сказала я, - Ты так говоришь, будто не хочешь, чтобы я взрослела.
      - Большинство матерей хотело бы, чтобы их дети оставались маленькими как можно дольше.
      - А это совершенно невозможно, - сказала я.
      - Печальный факт, который нам всем приходится принять. - Она обняла меня и сказала:
      - Ах, Дамарис, я хочу, чтобы ты была счастлива.
      - Я счастлива! - ответила я в порыве. Потом я принялась говорить ей о своем платье, которое, должно быть, уже описывала ей раз двадцать, и она слушала, словно впервые. Казалось, она смирилась, и я надеялась, что ее первоначальная необъяснимая неприязнь к Мэтью пройдет.
      Когда взошло солнце и разогнало утренний туман, стало тепло, но лето уже закончилось.
      - Скоро мне придется уехать, - говорил Мэтью.
      Единственно печальным было то, что все это не могло длиться долго.
      "Но прежде чем уехать, он поговорит со мной, - думала я. - Он должен со мной поговорить".
      Мне еще не исполнилось пятнадцати. Я была молода, но, видимо, не настолько, чтобы не влюбиться. После полудня я отправилась в Грассленд. Я собиралась носить костюм елизаветинских времен весь вечер.
      - Мы не можем всех переодеть за пять минут, - говорила Элизабет. Кроме того, все участники шарад носят свои костюмы.
      - Это похоже на бал-маскарад! - воскликнула я.
      - Ну, пусть будет бал-маскарад, - ответила она. Ей доставляло большое удовольствие одевать меня, и мы много смеялись, когда она помогала мне влезать в нижнее платье, которое было предназначено для того, чтобы мои юбки колоколом стояли вокруг меня. Потом я надела верхнее платье, которое было великолепным, но при дневном свете казалось несколько помпезным.
      - Оно довольно долго пролежало в сундуке, - сказала Элизабет, - но при свете свечей оно будет выглядеть прекрасно. Никто не заметит, что бархат немного пообтерся, а драгоценности сделаны из стекла. Какая ты стройная! Это хорошо, так легче носить это платье.
      Юбки были отделаны рюшем и фестонами из лент в виде дуг и обильно украшены "бриллиантами", которые при свете свечей могли показаться настоящими.
      - Из тебя получилась хорошая королева! - произнесла Элизабет.
      Потом она завила мне волосы, взбила их, чтобы они стояли, и подложила накладки из чужих волос, чтобы казалось, что у меня больше волос, чем на самом деле.
      - Жаль, что ты не рыжая, - сказала она. - Тогда все сразу же признали бы в тебе королеву. Ничего, я думаю, что она носила парики всех цветов, так что один из них наверняка был каштановым.
      Она вплела мне в волосы ожерелье из бриллиантов, потом надела на шею жесткий плоеный воротник и отступила назад, любуясь творением своих рук.
      - Ну, я бы тебя не узнала, Дамарис! - сказала она.
      Это было правдой. Когда я взглянула на свое отражение в зеркале, у меня перехватило дыхание.
      - Кто бы мог поверить, что можно так измениться?!
      - Еще несколько штрихов здесь и здесь, моя дорогая. Мы учились этому в театре.
      Когда я увидела Мэтью, мы уставились друг на друга, потом рассмеялись. Он тоже стал совсем другим.
      Он стоял передо мной в желтом плоеном воротнике и в пышных бриджах, которые были так широки, что мешали ему при ходьбе. На нем были вышитый камзол и чулки с подвязками у колен, демонстрирующие хорошей формы икры, а также маленькая бархатная шляпа с великолепным пером, ниспадающим на поля. Самым замечательным предметом его туалета был плащ: бархатный, украшенный сверкающими красными камнями и массивными поддельными алмазами, очень изящный, прекрасно подходивший к его костюму.
      Мэтью казался совсем другим человеком. Мне было приятно видеть его без парика. Жаль, что в наше время мода предписывала носить парик.
      Он выглядел более юным, несмотря на изысканный костюм и покрой бридж, которые делали его походку величавой.
      Мэтью с серьезным видом поклонился мне.
      - Смею заметить, - сказал он, - что Ваше Величество выглядит очень грозно.
      - Это первый случай в моей жизни, - ответила я. Перед ужином были танцы. Элизабет Пилкингтон была прекрасным организатором и знала, как все устроить. Она пригласила именно столько гостей, сколько нужно. Кроме членов моей семьи, было несколько соседских семей.
      Весь вечер я и Мэтью были вместе.
      - Никто не будет танцевать с нами, - проворчал Мэтью, - я чувствую себя неловко, а ты?
      - И я тоже, - ответила я.
      Но все восхищались нашими костюмами и говорили, что с нетерпением ждут шарад, которые должны были стать "гвоздем программы" этого вечера.
      Никогда прежде я не получала такого удовольствия от вечеринок. Мне хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался, хотя и немного беспокоилась о том, как мне удастся сыграть свою роль в шарадах.
      - У тебя все будет прекрасно, - говорил Мэтью. - В любом случае это только игра. Во время танцев он сказал мне:
      - Ты мне все больше и больше нравишься, Дамарис.
      Я молчала. Сердце мое сильно стучало. Мне казалось, что в один из таких вечеров он скажет мне о нашем будущем.
      - Ах, Дамарис, - сказал он, - как жаль, что ты еще так молода!
      - Мне так не кажется. Это только вопрос времени...
      Мэтью засмеялся:
      - Да, это дело поправимое, не правда ли? Он похлопал меня по руке и сменил тему разговора.
      - Благодарение Богу, - сказал он, - нам не придется говорить наши роли. Я никогда не мог запомнить слова: боюсь, что я не унаследовал талант матери.
      - Елизавету следовало бы играть твоей маме: она бы сыграла ее великолепно.
      - Нет, она хотела, чтобы это сделала ты. Кроме того, на ней лежат обязанности хозяйки дома.
      Я была уверена в том, что он был близок к тому, чтобы сделать мне предложение. О, как мне хотелось, чтобы это произошло!
      Конечно, нам пришлось бы некоторое время подождать. Любой сказал бы, что я слишком молода для брака. Мне пришлось бы ждать до шестнадцати лет, это больше, чем год. Ну, это не так плохо, я была бы обручена с Мэтью Если бы я знала, что мы через какое-то время поженимся, я могла бы ждать и быть счастливой.
      Мэтью проводил меня на ужин, но я не замечала того, что ела. Я была слишком взволнована. Вино было холодным, освежающим, но я с нетерпением ждала своего выступления в роли королевы.
      Наконец, этот момент настал.
      Элизабет объявила гостям, что теперь мы будем смотреть шарады и публика должна отгадать слова, которые мы изображаем.
      Ужинали мы в комнатах, которые выходили в зал, а само представление должно было состояться в зале.
      В одном конце зала было возвышение, часть которого была закрыта занавесом Первые шарады прошли очень хорошо, потом наступила наша очередь. Мы с Мэтью ждали за занавесом. Занавес должны раздвинуть, и с одной стороны помоста буду стоять я в своем пышном наряде, а с другой - Мэтью. У каждого из нас было двое слуг, тоже одетых в костюмы елизаветинских времен.
      Раздались аплодисменты, и мы начали нашу шараду. Я старалась изобразить величественные манеры королевы, а Мэтью - самого галантного из придворных, Уолтера Релея.
      Это была короткая сцена. Следующая должна быть длиннее. Я взглянула на Мэтью. Он улыбнулся мне, снял шляпу и низко поклонился. Я сделала шаг вперед и посмотрела в пол, стараясь изобразить неудовольствие, как учила меня Элизабет. Я отшатнулась назад, Мэтью снял свой плащ, расстелил его на полу, и я прошла по нему.
      Я взглянула на него с благодарностью. Он поклонился. Плащ остался на полу. Я взяла Мэтью под руку, и занавес упал, Раздались громкие аплодисменты. Занавес вновь был поднят.
      - Поклонитесь! Вместе, - сказала Элизабет, стоявшая сбоку от сцены.
      Так мы и стояли, смущенные, пока зрители аплодировали.
      Занавес вновь был опущен, и на помост поставили небольшой столик. На мне был темный головной убор, украшенный жемчугом, причем часть жемчужин спускалась на лоб. Я накинула на плечи черный плащ и села за столик. Мэтью снял шляпу и надел парик с, черными буклями. Просто удивительно, как сильно при этом изменилось его лицо.
      Он сидел у моих ног, а наши помощники, участвовавшие в сцене с плащом, теперь сидели за столом.
      Мэтью перебирал струны лютни и с обожанием смотрел на меня, и это очень меня волновало.
      Так продолжалось несколько минут. Затем на помост вступили бывшие слуги Релея, теперь превратившиеся во врагов Риццо. Они набросились на Мэтью. Один из них держал кинжал и изображал, что собирается вонзить его в сердце Мэтью.
      Он выглядел таким свирепым, что на мгновение я в самом деле испугалась.
      Потом Мэтью очень правдоподобно покатился по полу, и занавес упал.
      Публика неистово аплодировала. Занавес был поднят, и Мэтью встал.
      - Поклонитесь! - прошипела Элизабет. Потом мы стояли на краю помоста, держась за руки. Неожиданно раздался лай. Все оглянулись. В зал вбежала Бэлл.
      Она прыгнула на помост, по-видимому, очень довольная собой. Тогда мы увидели, что она что-то принесла в зубах. Она чуть ли не с благоговением положила этот предмет у ног Мэтью.
      - Что такое? - воскликнула Элизабет, выступая вперед.
      Она собралась взять этот предмет в руки, но отшатнулась.
      Подошел мой отец. Он встал на колени. Бэлл следила за ним, склонив голову и радостно махая хвостом.
      - Это похоже на старый башмак, - произнес отец, и я заметила, что он побледнел.
      - Это и правда старый башмак... - вымолвила Элизабет. - Где ты его нашла, Бэлл?
      ***
      Я лежала в постели, вспоминая о минувшем вечере. Было так весело! Я была уверена, что Мэтью собирался что-то сказать мне.., что-то о нашем будущем. -Но он так ничего и не сказал, а с того момента, когда вбежала собака, атмосфера изменилась.
      Элизабет велела одному из слуг выбросить башмак. Он был слишком грязный для того, чтобы мы могли его коснуться. К несчастью, за башмаком пришла Мэри Рок, с совком и шваброй. Потом она сделала реверанс и вышла. Бэлл побежала за ней.
      Шарады были окончены. Наши слова "плащ" и "кинжал" были отгаданы, а мы отгадали два слова второй команды - "тайный взрыв".
      Потом опять должны были быть танцы, но, как только мы с Мэтью сошли со сцены, ко мне подошел отец и проговорил:
      - Мама нехорошо себя чувствует, мы едем домой. Будет лучше, если ты переоденешься и уедешь с нами.
      ***
      Так закончился этот вечер. В спальне Элизабет я переоделась в свое платье и поехала с родителями домой. Милая Бэлл, она так радовалась своей находке, так хотела показать ее Мэтью, чтобы он порадовался вместе с нею. Но почему этот случай показался мне столь же драматичным, как и наши сцены в шарадах?
      Мы с Мэтью были так счастливы вместе, мне так хотелось снова танцевать с ним! Без этой громоздкой одежды, не подходящей ему по размеру, он танцевал прекрасно. Я не могла состязаться с ним, но чувствовала, что танцую лучше, чем когда-либо прежде, и все оттого, что рядом был Мэтью. В его обществе я ощущала себя другим человеком, я чувствовала, что у меня меняется характер, что я становлюсь более интересной, более привлекательной.
      И все это сделал Мэтью, и я хотела, чтобы так продолжалось и дальше.
      Это был чудесный вечер, хотя я чувствовала себя немного усталой, и я отправилась спать, уверяя себя, что Мэтью действительно меня любит.
      ***
      В течение следующей недели все изменилось. Мать несколько дней пролежала в постели. Она выглядела очень осунувшейся, когда я приходила ее проведать, и говорила, что очень устала. Она, действительно, выглядела бледной и больной. Я предложила позвать доктора, но она отказалась.
      Отец явно беспокоился из-за нее, и это отразилось на атмосфере в доме. Ситуация не улучшилась, когда поползли слухи о том, что на огражденном участке видели блуждающие огни. Говорили, что это - души умерших, которые не могут успокоиться и возвращаются на землю для того, чтобы отомстить тем, кто причинил им зло при жизни.
      Отец отвечал, что все это чушь и что эти слухи нужно пресекать, но, когда я спрашивала его, как он собирается, это сделать, он не мог ничего предложить.
      - И все из-за собаки, что попала там в капкан. Ты знаешь, ведь Роки распускают слухи.
      Он был в такой ярости, что я не могла ему возражать.
      - Это все шум на пустом месте! - говорила я. - Отец, ты должен что-то сделать с этим участком. Если ты сделаешь из него пастбище, или что-нибудь там посадишь, или просто снесешь забор, то это будет такой же участок, как все остальные.
      - Всему свое время, - отвечал он.
      Но он был очень обеспокоен. Я была уверена, что он переживает из-за мамы. Казалось, что она не хотела никого видеть, кроме него. И когда я однажды вошла ; в ее комнату, то увидела, что он сидит у постели, держит ее руку и повторяет снова и снова:
      - Все будет хорошо, Присцилла. Я прослежу, чтобы все было хорошо.
      Через несколько дней мама встала, но все еще выглядела утомленной и больной.
      ***
      Мне было нелегко обрести обычное расположение духа. Мэтью день или два не показывался. Мне пришло в голову, что он не уверен в своих чувствах ко мне, и я считала, что это оттого, что я слишком молода. Как мне хотелось быть на несколько лет старше!
      Довольно странно, но ноги все время несли меня к Эндерби-холлу. Меня неудержимо влекло в этот дом и на огороженный участок. Это происходило из-за того, что все говорили о нем и о блуждающих огнях. Роки распускали слухи, что там что-то спрятано.
      "Бэлл, - думала я, - ну зачем ты попала в этот капкан?"
      Я думала о моем отце и в самом деле не Могла понять, почему он так отстаивает свои права на этот участок, от которого никому не было никакой пользы?
      Я подошла ближе к Эндерби-холлу, прислонилась к забору, посмотрела на дом, и мне пришло в голову, что если бы Эндерби заселила хорошая, обыкновенная семья, то все сплетни прекратились бы. Карлотта должна понять это и продать дом или сдать его внаем.
      И вдруг я услышала собачий лай. Сердце мое упало. Я подумала: "Ах, Бэлл, ты опять здесь. Тебя, как и всех, влечет это место. Что же тут такого привлекательного?"
      Если бы мой отец увидел здесь Бэлл, он бы очень рассердился, в этом я была уверена, не оставалось ничего другого, как перелезть через ограду, найти Бэлл и увести ее.
      В этом месте определенно было что-то жуткое. Я поймала себя на том, что нервно оглядываюсь. В самом ли деле люди видели здесь загадочные огни? В самом ли деле это были беспокойные души - души грешников или тех, кто умер насильственной смертью и не смог отомстить? Блуждающие огни.., они мерцали между деревьями. Я задрожала.
      Я вновь услышала лай и позвала:
      - Бэлл, Бэлл, где ты?
      Я прислушалась, но было тихо.
      Я прошла сквозь подлесок. Огороженный участок был небольшим - примерно пол-акра. Когда разговор касался этого участка, отец вел себя очень странно.
      Я вновь позвала Бэлл и услышала лай. Собака мне отвечала. Я боялась, как бы она снова не попала в капкан, но после того, что произошло с Роком, он бы никогда бы не посмел этого сделать.
      Я увидела Бэлл: она была не одна. От удивления У меня перехватило дыхание, потому что Элизабет держала на поводке собаку.
      - А, Дамарис! - произнесла она. - Я слышала, как ты звала.
      - Я была за забором, услышала Бэлл и побоялась, что она опять попала в капкан.
      - Ее неудержимо влечет на это место! - засмеялась Элизабет.
      Но ее поведение было не таким, как обычно.
      Казалось, она нервничала, волосы ее были в беспорядке, и я никогда не видела ее в таком виде: на ней было темное платье, толстые шерстяные перчатки, а юбка была выпачкана грязью.
      Она продолжала быстро говорить:
      - Я услышала, что она здесь, и, не желая дальнейших неприятностей, пошла за ней.
      - Вы принесли с собой поводок? Бэлл к нему не привыкла.
      - Я видела, как собака уходила из дому, и догадалась, куда она идет... Я решила ее увести и принесла поводок...
      Я предположила, что она надела перчатки потому, что, если держать голыми руками поводок сильной собаки, можно повредить руки.
      - Я работала в саду... - говорила Элизабет, как будто извиняясь за свой вид.
      Я сказала:
      - Бедная Бэлл. Она не любит ходить на поводке.
      - Может быть, мне следует ее отпустить? Ты пойдешь в Грассленд?
      - Вполне возможно, - ответила я. - Я пошла просто прогуляться.
      Так мы шли и разговаривали, в основном об успехе минувшей вечеринки. Мы смеялись над нашими шарадами, и к тому времени, как дошли до Грассленда, Элизабет чувствовала себя так же свободно, как обычно. Но зайти она мне не предложила.
      ***
      Мое беспокойство усиливалось. На следующий день после утренних занятий я пошла прогуляться и опять меня неотвратимо повлекло к Эндерби-холлу. А когда я подошла к забору, то почувствовала желание пойти на запретную территорию и взглянуть на то место, где Бэлл нашла башмак. Я уже наловчилась легко перелезать через забор.
      Утром это место казалось менее зловещим. Сквозь деревья пробивался солнечный свет, на них теперь уже почти не было листьев. Я видела двух черно-белых сорок на фоне неба и нахального маленького кролика, с важным видом расхаживавшего в нескольких шагах от меня и помахивавшего хвостиком. Я с грустью подумала о том, что многие птицы уже улетели в теплые края: улетели ласточки и мои любимые песочники.
      Дубы стали бронзовыми, листья высохли и готовы были опасть.
      Я пришла на место раньше, чем осознала это. Да, это здесь. Я подошла ближе. Земля выглядела так, словно здесь недавно копали. Конечно, не Бэлл же ее так разрыла.
      Я опустилась на колени и коснулась земли. Вокруг было совсем тихо. Неожиданно я ощутила неодолимое желание уйти отсюда.
      "Здесь что-то плохое, - думала я. - Уходи. Забудь об этом, никогда больше не приходи сюда".
      Я встала и пошла прочь. Я не хотела ничего искать в этих кустах. Мне казалось, что я могла бы найти там нечто такое, что мне не хотелось бы видеть, или узнать что-нибудь такое, что усилило бы мое беспокойство.
      Отец был очень сердит. Почему? И зачем Элизабет привела собаку на поводке? Почему она так нервничала, почему пыталась оправдаться, почему ей так хотелось уверить меня в том, что в ее поведении нет ничего необычного?
      В тот же день после обеда Элизабет зашла нас навестить.
      - Мне нужно съездить в Лондон, - заявила она. - Я пробуду там около недели.
      - Мэтью едет с вами? - быстро спросила я. Мне не удалось удержаться от вопроса.
      - Нет, - ответила она, - он останется здесь. Конечно, скоро и ему придется уехать.
      Мы опять поговорили об успехе устроенной ею вечеринки и о том, как хорошо были поставлены шарады, но я чувствовала в Элизабет какое-то напряжение. Нервы моей матери, тоже почему-то были напряжены до предела.
      На следующий день Элизабет уехала.
      ***
      Я часто думаю о том, почему ничто не предупреждает нас о событиях, которые рассеивают наши иллюзии или меняют нашу жизнь? Я была так счастлива после той вечеринки! Я была так уверена в том, что Мэтью меня любит! Возможно, не так сильно, как я его, но на это я и не надеялась. Карлотта так часто выражала свое мнение обо мне, что это на меня подействовало, и я стала считать себя очень заурядным, довольно скучным и не очень привлекательным существом, которое должно быть благодарно за самые малые крохи привязанности со стороны таких неотразимых личностей, как она сама.
      На самом деле я чувствовала, что и во мне растет напряженность, определенное беспокойство, которое появилось с тех пор, как Бэлл попала в капкан и Роки были уволены. Но какими бы неприятными не были эти случаи, они не касались меня лично.
      ***
      На следующий день после отъезда Элизабет мы с мамой были в кладовке. Она всегда стремилась передать мне свое умение вести хозяйство, а я была хорошей ученицей, что ее радовало. Она часто говорила:
      - По крайней мере, из одной из моих дочерей я сделаю хозяйку, - что означало, что ей не удалось сделать хозяйку из Карлотты.
      Во дворе послышался шум: кто-то приехал. Мы переглянулись. Посетители всегда приводили нас в волнение. Иногда они приезжали из Вестминстера, и мы любили слушать новости, но чаще они отправлялись в Эверсли-корт, где Джейн и мои бабушка с дедушкой могли их лучше разместить, поскольку там было больше места.
      Мы поспешно спустились в холл, и мать радостно вскрикнула, потому что это была Карлотта собственной персоной.
      Каждый раз, когда я видела Карлотту после некоторого перерыва, меня поражала ее привлекательность. Она выглядела такой красивой в сером, как оперение голубя, платье для верховой езды и в темно-синей шляпке с пером более светлого оттенка. У нее были лучистые синие глаза цвета колокольчиков, на щеках нежный румянец, а удивительно густые черные брови и ресницы оттеняли ее глаза. Из-под шляпки выбивались черные кудри, и она выглядела очень юной. Рождение ребенка не уменьшило ее красоты.
      - Дорогое мое дитя! - воскликнула мать. Карлотта обняла ее.
      - Бенджи с тобой?
      - Нет, - ответила она.
      Мать удивилась. Трудно было поверить, что Бенджи не поехал со своей женой.
      - Я просто хотела побыть несколько дней со своей семьей, - пояснила Карлотта. - Я настояла на том, чтобы поехать одной.
      - Одной? - спросила мать.
      - Конечно, со мной грумы. О, сестричка Дамарис! - Она прижалась ко мне щекой. - Ты все та же маленькая Дамарис! - сказала она, и я тотчас же утратила всю веру в себя, обретенную за последние недели.
      - А Харриет и Грегори? - спросила мама.
      - Все в порядке. Они шлют вам приветы и просят сказать, что очень вас любят.
      - Так ты приехала одна, Карлотта? - Мама была обеспокоена. - Как Кларисса?
      - О Клариссе хорошо заботятся. Не беспокойся о ней: она быстро становится избалованным ребенком.
      - Ну, ты приехала, и я рада тебя видеть. Карлотта засмеялась. У нее был чудесный смех. Все в ней было еще прекраснее, чем в моих воспоминаниях. Я опять начала чувствовать себя неловкой и некрасивой.
      - Пойдем, Ли так рад будет тебя видеть, и все домашние тоже.
      - Как маленькая Дамарис? Она тоже рада меня видеть?
      - Конечно, - сказала я.
      Мама взяла Карлотту под руку.
      - Как я рада видеть тебя, дорогая! - сказала она. Я осталась с сестрой распаковывать багаж в ее комнате.
      У нее было несколько прекрасных платьев. Она всегда понимала, что ей идет больше всего. Я помню сцены, которые случались у нее с Салли Нуленс и со старой Эмили Филпотс из-за одежды. Однажды Карлотта выбросила из окна красный шарф, настаивая, что ей нужен синий, а они говорили, что у Карлотты есть тело, но нет души.
      - Дайте нам хорошего ребенка, такого, как маленькая Дамарис!
      Я развешивала ее платья, пока она лежала, вытянувшись на постели и наблюдая за мной.
      - Знаешь, - сказала Карлотта, - ты изменилась.
      Что-нибудь случилось?
      - Н-нет...
      - Ты не уверена в том, случилось что-либо или нет?
      - Ну, не очень... Недавно Элизабет Пилкингтон устраивала чудную вечеринку с шарадами. Я была королевой Елизаветой.
      Карлотта расхохоталась.
      - Моя дорогая Дамарис, ты? О, как бы я хотела посмотреть на тебя!
      - Говорили, что я прекрасно справилась с ролью, - ответила я немного раздраженно.
      - Что вы играли?
      - Релея, и плащ...
      - О, я понимаю, ты прошлась по плащу, как настоящая королева.
      - Элизабет сделала мне платье и прическу. Ты знаешь, она была актрисой.., как Харриет. Они могут творить чудеса с обычными людьми.
      - Она должна быть волшебницей, чтобы превратить тебя в королеву Елизавету. Кто играл Релея? Я пытаюсь подобрать кого-нибудь из местных. Думаю, что все участники были местными жителями?
      - О да. Это был сын Элизабет - Мэтью.
      - Забавно! - сказала она безо всякого интереса. - Мне следовало приехать раньше.
      - Все в порядке? - спросила ее я.
      - Все в порядке? Что ты имеешь в виду?
      - С тобой.., и с Бенджи?
      - Конечно, все в порядке. Он - мой муж, я - его жена...
      - Это не обязательно означает...
      - Бенджи - снисходительный муж.., всем мужьям следует быть такими.
      - Я уверена, что он очень счастлив, Карлотта. У него есть ты и маленькая Кларисса. Как же ты смогла расстаться с нею?
      - Я на удивление стойко переношу разлуку, - ответила она, поджав губы. - А ты все та же сентиментальная Дамарис! Все еще не повзрослела. В жизни многое не так, как оно кажется, дорогая сестричка. Я просто захотела на время уехать: такое иногда случается. Куда еще мне ехать, как не сюда?
      - Не похоже, чтобы ты была очень счастлива, Карлотта.
      - Ты еще такое дитя, Дамарис! Что такое счастье? Час-другой.., день, если повезет. Иногда можешь сказать себе: "Сейчас я счастлива.., сейчас. И хочется, чтобы это "сейчас" превратилось бы во "всегда", но чаще всего оно быстро превращается в "тогда"... Таково счастье: нельзя быть счастливой все время. И когда думаешь о том, что было, думаешь с грустью, потому что счастье уже покинуло тебя.
      - Что за странные мысли?
      - Я забыла, что ты, дорогая Дамарис, смотришь на все иначе: ты не требуешь многого. Я надеюсь, что ты получишь то, чего хочешь. Иногда мне кажется, что вот такие, как ты, - счастливые. Тебе легко получить то, что хочешь, поскольку ты не просишь невозможного. А когда ты добиваешься желаемого, то уверена, что это - счастье. Счастливица Дамарис!
      Странное было у нее настроение. Я представила ее сидящей на скале в мечтах о прошлом, желающей вернуть это прошлое.
      ***
      Мать сказала, что, пока Элизабет в отъезде, Мэтью может навещать нас, когда пожелает. Она не будет посылать формальных приглашений, и он может считать себя членом семьи.
      - Это легко, - сказал Мэтью. - Мне кажется, я уже так и делаю.
      От этих слов мое настроение резко улучшилось.
      В тот день мама командовала на кухне, стараясь приготовить все, что любит Карлотта. Она выглядела лучше, чем до приезда Карлотты, и я понимала, что этим мы обязаны ее радости видеть дочь.
      Примерно за полчаса до обеда прибыл Мэтью. Я была одна в зале, когда он приехал. Он взял мои руки и поцеловал их. Потом он низко поклонился, как делал с тех пор, как мы играли Елизавету и Релея. Это была наша маленькая шутка.
      - Так приятно приехать сюда! - сказал он. - Грассленд кажется пустым без матери.
      - Я надеюсь, что за тобой хорошо ухаживают? Он ласково коснулся моей щеки:
      - Меня совершенно избаловали, но хочу тебя заверить, что я высоко ценю возможность приходить сюда.
      В этот момент на верхней площадке появилась Карлотта.
      Мэтью взглянул на нее и не смог отвести взгляда. Я услышала, как он ахнул от изумления. Я не была удивлена тем, что он поражен красотой Карлотты. Большинство людей вело себя так, встретив ее впервые, и я гордилась этим.
      На ней было простое синее платье с удлиненной талией и рукавами до локтя, отделанными по краю оборками из кружев. Оно имело глубокий вырез и плотно облегало фигуру, подчеркивая ее стройную талию. Спереди платье было отделано кружевами, чтобы показать нижнее платье из более светлой синей ткани. Юбка была длинной, с широким кринолином. Платье не было изысканным, но я часто думала, что чем проще одета Карлотта, тем более сильное впечатление производит ее красота. С появлением в моей жизни Мэтью я уделяла больше внимания своей внешности. На мне же было прелестное зеленое платье с кружевным корсажем - этот цвет подходил мне больше, чем любой другой: от него мои глаза казались ярче. Под корсажем виднелось бледно-розовое нижнее платье; рукава моего платья были отделаны по краю розовыми оборками в тон. Но у меня всегда было ощущение, что, что бы я ни надела, мой наряд всегда выглядит невзрачным рядом с самым простеньким платьем Карлотты.
      Мне показалось, что они долго молча смотрели друг на друга и что Карлотта была так же потрясена увиденным, как и Мэтью. Потом она медленно спустилась по лестнице.
      - Это моя сестра Карлотта, - представила я. Глаза ее казались невероятно большими и блестящими. Она так смотрела на Мэтью, словно не могла поверить, что он - не плод ее воображения.
      Мне казалось, что она шла очень медленно, но, возможно, мне это только показалось, потому что у меня было ощущение, что все двигалось замедленно. Даже часы в холле, казалось, делали паузу между ударами.
      Карлотта улыбалась. Она протянула руку. Мэтью взял ее и поцеловал.
      Она тихонько засмеялась.
      - Дамарис, - сказал Мэтью, - ты меня не представила.
      - Ах, - запинаясь, произнесла я, - это Мэтью. Мэт Пилкингтон, его мать купила Грассленд-Мейнор.
      - Мэтью Пилкингтон, - сказала она, не отрывая от него глаз. - Ах, да, конечно, я о вас слышала. Скажите мне, как вам нравится Грассленд?
      Он торопливо заговорил о Грассленде, о том, что его мать полюбила это поместье сразу же, как только увидела. Она сейчас уехала в Лондон, и он не знает, как долго она там пробудет. Он надеется, что Карлотта останется здесь надолго. Он так много о ней слышал от Дамарис.
      - Я уверена, что вы часто навещали мою семью.., и мою сестричку, сказала Карлотта, и я опять отступила на задний план, из которого мне удалось вырваться благодаря моей дружбе с Мэтью.
      - Они были очень добры ко мне, - сказал он. В холл зашла мать.
      - О, Мэтью! - сказала она. - Как я рада вас видеть!
      - Я воспользовался вашим приглашением заглянуть, когда мне будет одиноко.
      - И я очень рада, что вы зашли. Вы видите, теперь со мной и вторая дочь.
      Она подошла к Карлотте и взяла ее под руку. Потом она протянула мне руку, чтобы показать, что и я не забыта. Но в тот момент и во все последующие дни я чувствовала себя одинокой и опустошенной.
      ***
      Я привыкла видеть, какой эффект производит на мужчин Карлотта. Так было всегда с тех пор, как я ее помнила, не важно, кто были эти мужчины. Я часто слышала историю о том, как она очаровала Роберта Фринтона, который оставил ей свое состояние, и даже мой дедушка не избежал ее чар.
      Удивительным было то, что она не делала для этого никаких усилий. Она говорила, что хотела, и никогда не стремилась привлечь или произвести впечатление. Это было некое волшебство, некий магнетизм, который она излучала.
      Эмили Филпотс намекала, что Карлотта - ведьма. Были моменты, когда я могла в это поверить.
      За этим обедом она царила за столом. Она недавно была в Лондоне и знала придворные новости. Она рассказала о том, что делает на континенте герцог Мальборо и как развиваются военные действия. Она говорила о новой книге Даниэля Дефо, в которой, по ее мнению, была блестящая сатира на нетерпимость сторонников церкви. Карлотта весело болтала о вигах и тори и явно была в дружеских отношениях с ведущими государственными деятелями. Это делало ее разговор живым и занимательным. Она блистала и с каждой минутой становилась все прекраснее. Мать говорила:
      - Но как ты можешь все успевать? У тебя же дом, ты замужем, как же Бенджи и Кларисса?
      - О, Эйот Аббас никогда не бывает таким, как здесь, вы же знаете, сказала она, давая понять, что относит наш дом к категории унылых и скучных. - Харриет никогда не занималась домашними делами, и мужчинам этой семьи пришлось с этим смириться Так и у меня: Бенджи ездит в Лондон, когда я того хочу. Что до Клариссы, то у нас превосходная нянька и очень хорошая молоденькая горничная в детской. Клариссе этого достаточно.
      - Почему же все-таки Бенджи не приехал с тобой?
      - Я хотела поехать одна, я мечтала вас всех повидать. В своих письмах ты рассказывала мне о том, как повзрослела Дамарис, вылупившись из скорлупы, как цыпленок. Мне захотелось посмотреть, как моя сестричка становится женщиной.
      Дальше разговор продолжался в том же духе, и в нем по-прежнему царила Карлотта.
      Я была рада, когда вечер окончился. Мэтью поехал верхом в Грассленд, а я вернулась в свою комнату.
      Я расчесывала волосы, когда кто-то стал скрестись в мою дверь. Это была Карлотта.
      Она вошла, улыбаясь.
      - Как хорошо быть дома, Дамарис!
      - Разве ты не находишь его скучным? - спросила я.
      - Тихим.., но это то, что мне нужно.., на некоторое время.
      Я продолжала расчесываться, потом медленно сказала:
      - Тебе все быстро надоедает, Карлотта.
      - Я не думаю, что мне бы надоело, если бы...
      - Если бы что?..
      - Неважно. Он интересный молодой человек, этот Мэтью Пилкингтон, как ты думаешь?
      - О да, я так думаю.
      - Сын этой актрисы? Я не могу вспомнить, как она выглядит. А я ведь ее видела, когда показывала дом... У нее густые рыжие волосы?
      - Да.
      - Ты сегодня не очень разговорчива, Дамарис.
      - И ты, и другие всегда отмечали, что мне нечего сказать.
      Она засмеялась:
      - Ты всегда была таким робким ребенком, но говорят, что теперь ты повзрослела. Тебе уже шестнадцать?
      - Нет, еще нет.
      - Однако будет в недалеком будущем. Когда я вспоминаю о том, как я жила в твоем возрасте, я понимаю, какие мы разные.
      Она неожиданно подошла и поцеловала меня.
      - Ты хорошая, Дамарис. Ты знаешь, я никогда не буду такой хорошей, как ты.
      - В твоих устах это звучит так, словно в том, чтобы быть хорошей, есть что-то отвратительное.
      - Я не имела этого в виду. Иногда я хотела бы быть такой, как ты.
      - Никогда.
      - Да, я хотела бы. Я хотела бы успокоиться и быть доброй и счастливой... В конце концов, как ты мне всегда говорила, у меня есть так много...
      - Ax, Карлотта, ты притворяешься. Конечно, ты счастлива. Посмотри, какой веселой ты была сегодня вечером.
      - Веселье и счастье не всегда совпадают... Все же, Дамарис, мне понравился твой Мэтью.
      - Да, - ответила я, - он всем нам нравится. Она быстро наклонилась и снова поцеловала меня.
      - Спокойной ночи, - сказала она и вышла. Я сидела, глядя на свое отражение в зеркале и видела не свое лицо, а прекрасное лицо Карлотты. Что она хотела сказать? Зачем она пришла ко мне в комнату? Мне показалось, что она что-то хотела мне сказать, но если и собиралась, то передумала.
      ***
      На следующий день Мэтью приехал, чтобы покататься верхом. Я была в саду, когда он прибыл. Он окликнул меня:
      - Чудесное утро. Немного еще осталось таких, скоро зима.
      В это время вышла Карлотта. Когда я увидела, что на ней серый костюм для верховой езды цвета голубиных перьев и маленькая синяя шляпка с пером и что она явно ждала Мэтью, во мне поднялось отвращение. Я поняла, что они обо всем договорились накануне вечером.
      Я перевела взгляд на Мэтью и польстила себе тем, что восхитительно скрыла свое разочарование.
      - О.., так вы собираетесь кататься верхом? - спросила я.
      Мэтью сказал:
      - Ты поедешь с нами, Дамарис?
      Я колебалась. Они явно договорились покататься, вдвоем, и он пригласил меня только потому, что я была здесь.
      - Нет, мне нужно делать уроки, а потом я собиралась заняться травами в кладовой.
      Мне показалось, или он действительно с облегчением вздохнул?
      Он с готовностью сказал:
      - Ну, так поедем? Дни становятся такими короткими.
      Они уехали, а я вернулась в дом в подавленном настроении.
      Утро тянулось бесконечно. Я думала о том, вернулись они или нет? Дважды ходила на конюшню, но верховой лошади Карлотты там не было.
      Было уже около четырех часов дня, а они все не возвращались. Я была слишком обеспокоена, чтобы оставаться в доме, и тоже решила поездить верхом Я любила коня Томтита, и он, казалось, всегда понимал мое настроение. Я без всякой логики подумала о том, что я, возможно, не так привлекательна, как Карлотта, но животные любят меня гораздо больше, чем ее. Она ездила легко и изящно, но между нею и лошадью не было взаимопонимания. Она бы измучила меня насмешками, если бы услышала, как я это говорю. А Мэтью бы это понял, у него были такие же отношения с лошадями и с Бэлл, конечно.
      Вдруг мне показалось, что я услышала выстрел. Я остановилась и прислушалась.
      "Кто-то заполучил на обед зайца или кролика", - подумала я. Работники часто это делали.
      Не думая о том, куда ехать, я отпустила Томтита, куда ему вздумается, и он поскакал знакомой дорогой, ведущей в Эндерби-холл.
      Я остановилась в маленькой рощице и взглянула на дом. Стараясь думать о практических вещах, я решила, пока Карлотта здесь, мы должны поговорить с нею об этой усадьбе.
      Мой взгляд скользнул по увитым вьющимися растениями стенам. Теперь они были прекрасны, сверкая всеми оттенками красного цвета в бледном сиянии осеннего дня. Я взглянула на лежащий рядом огороженный участок, там было очень тихо. Лето закончилось, осталось только немного цветов: несколько побегов смолевки и пастушьей сумки, пучки утесника, мохнатые коробочки семян чертополоха да немного ячменника.
      Большинство птиц уже улетело. Я видела, как кружился, выискивая добычу, ястреб-перепелятник и слышала неожиданный крик чайки. Это означало Приближение шторма. Предчувствуя дождь и ветер, чайки летят к земле. Я удивлялась тому, как им удается гораздо раньше людей ощутить перемену погоды. Мы жили в трех милях от моря и, услышав крик чайки, всегда говорили: "Погода меняется к худшему".
      Для ноября погода была теплой. Старая пословица гласит: "Холодный ноябрь - теплое Рождество". Может быть, верно и обратное. Созерцание природы всегда меня успокаивало, с тех самых пор, как я себя помнила. И пока я так сидела и смотрела, заметила движение на огороженном участке. Я была недалеко от ворот, и сквозь щели мне все было видно. Я притаилась, гадая, кто бы это мог рискнуть туда забраться?
      Это был мужчина. Он подошел к воротам и отомкнул их. Я увидела, что это был мой отец и в руках у него - ружье.
      Моим первым побуждением было окликнуть его, потом я решила не делать этого. С тех пор как Бэлл попала в капкан, он явно не желал говорить об этом участке, поэтому я решила, что будет лучше, если он не будет знать обо мне. Он бы начал расспрашивать, зачем я пришла, и было бы нелегко объяснить, что привело меня сюда.
      Я видела, как отец ушел по направлению к Довер-хаусу. Тогда я продолжила свой путь.
      Когда я вернулась, Карлотта была уже дома. Мэтью вернулся в Грассленд, и в тот вечер мы его больше не видели.
      На следующее утро он пришел к нам обеспокоенным.
      - Бэлл не было дома всю ночь, - заявил он. - Это на нее не похоже. Я знаю, что она любит бродить одна, но на ночь она всегда возвращается.
      Я очень забеспокоилась:
      - Ты ведь не думаешь, что она попала в капкан, правда?
      - О нет. Твой отец выразил свое неодобрение по поводу капканов, и не думаю, что кто-нибудь их использует после того, что случилось с Роками.
      - Давай пойдем, поищем Бэлл, - предложила я. Мы побывали везде, где могли. Мы заходили даже на огороженный участок; я достала ключ от дома, и мы его осмотрели. Это были любимые места собаки, но ее там не было. Пока мы искали, начался дождь.
      - Теперь она придет, - сказал Мэтью. - Бэлл терпеть не может дождь.
      Мы вернулись в Грассленд. Мэтью ходил вокруг дома, звал собаку, но она так и не появилась.
      ***
      Потом наступил день, который перевернул всю мою жизнь, - день, о котором мне тяжело вспоминать даже сейчас.
      Небо было закрыто облаками, и, когда я проснулась, было темно. Всю ночь шел сильный дождь, и, хотя он на время прекратился, судя по тучам, он мог возобновиться в любой момент.
      Утром пришел Мэтью. ,г Я видела, как он идет, и окликнула:
      - Есть новости о Бэлл?
      Он грустно покачал головой. Карлотта спустилась вниз в платье для верховой езды:
      ;, - Давай поедем, поищем собаку? - сказала она Мэтью.
      Они уехали вместе. Я могла бы поехать с ними, но отказалась так же, как и предыдущим утром, а они не стали меня уговаривать.
      Я не могла сосредоточиться на уроках, и госпожа Леверет сказала:
      - Мне кажется, нам лучше не заниматься, пока эта собака не найдется.
      День опять казался бесконечным. Что случилось со временем? Облака все еще были тяжелыми, но дождя не было. Я решила, что Томтит меня утешит и, кто знает, может быть, мы встретим Балл? А если она ранена и где-нибудь спряталась? Это возможно, она была любопытна, могла забраться в какой-нибудь дом, а владелец пришел и запер ее, не зная, что она там.
      Как обычно, я проезжала мимо Эндерби-холла, и вдруг мне в голову пришла мысль о том, что я была в этих местах, когда услышала выстрел, и видела, как отец выходил с огороженного участка с ружьем в руках.
      Нет, только не это! Я постаралась привести в порядок свои мысли. Этот участок и вообще Эндерби-холл всегда привлекали Бэлл, и казалось возможным, что отец нашел здесь собаку и так рассердился (а его гнев был страшен), что застрелил ее.
      Убить Бэлл - это прелестное, веселое, дружелюбное существо, которое я так любила! И подумать только, что это сделал мой отец, которого я тоже очень любила. Я не могла в это поверить, но чем больше я об этом думала, тем более вероятным мне это казалось.
      Я соскользнула со спины Томтита и привязала его к дереву.
      - Я недолго, подожди меня. Ты хороший мальчик, но я должна туда сходить. Я должна посмотреть, что там может быть.
      Томтит дважды топнул ногой. Это ответ на мою ласку - он понял и будет ждать.
      Я перелезла через ворота на отгороженный участок. Из-за слухов, связанных с этим местом, у меня было плохое предчувствие. Мне казалось, что за мной наблюдают, и, если я повернусь спиной к деревьям, они окажутся монстрами. Детские страхи, память о днях детства, когда я днем умоляла Эмили Филпотс рассказывать мне страшные истории, а с наступлением темноты жалела об этом.
      Мне не хотелось туда идти. Что я надеялась там найти? Если он застрелил Бэлл... Нет, я не могла в это поверить. Для меня была невыносима мысль о том, что любимое существо лежит застывшее, неподвижное, с простреленной головой.
      Я просто дурочка! Отец часто выходил из дому с ружьем. Он просто решил посмотреть участок. Возможно, он обдумывал, что с ним сделать. В последнее время об этом участке много говорили.
      Тем не менее, я продолжала идти. Листья были мокрыми и грязными. Ветер сорвал последнюю листву с деревьев и кустарников. Она шуршала под ногами, нарушая тишину.
      - Бэлл! - тихонько позвала я. - Ты ведь здесь не прячешься, правда?
      Я вспоминала о том, как она выглядела, когда прибежала и положила у ног Мэтью старый грязный башмак - дань любви и верности. Я ясно представляла собаку в тот момент: она сидела, склонив голову набок, и, стуча по полу хвостом, наслаждалась старым башмаком так, словно это было Золотое Руно или Чаша Грааля.
      - Бэлл, а Бэлл, где ты? Иди домой, Бэлл. Я пришла на то место, где собака нашла башмак, и заметила, что землю недавно рыли, сняли верхний слой, а потом положили его на место. И тут я поняла страшную правду: под этим слоем почвы лежит Бэлл.
      Некоторое время я стояла и смотрела. Чувства так переполнили меня, что я не могла пошевелиться. Осознание двух ужасных вещей поразило меня. Бэлл была убита моим отцом и похоронена здесь.
      - О, отец, как ты мог? - бормотала я. - Что плохого она тебе сделала? Она пришла сюда и нашла башмак. Это было естественно для собаки, она была рада своей находке. Почему ты так рассердился, когда она попала в капкан? Почему это так важно?
      Вот в чем был вопрос. Почему?
      В лесу становилось темно. Тяжелые капли дождя упали на лицо. Снова начался дождь. Стало еще мрачнее. Это ощущение было гнетущим. Что-то злое.., злое.., вокруг меня. Я это чувствовала. Значит, это правда насчет блуждающих огней? Они были здесь, на этой злой земле, и превращали хороших добрых людей, таких, как мой отец, в убийц. Я считала это убийством, потому что Бэлл была очень дорога мне. И это сделал мой отец, который так много значил для меня! Что же такое злое было в этом месте, что изменяло людей?
      Нужно было уходить. Мне хотелось побыть одной и подумать. Я хотела повидать Мэтью и рассказать ему о том, что мне удалось обнаружить. Или не стоит? Нет, я никому не скажу о том, что видела отца с ружьем.
      Потом мне в голову пришла самая страшная мысль.
      Что же такое спрятано в этом месте, что так подействовало на моего отца? Неожиданно меня охватил страх. Я должна уходить. Меня удерживало здесь что-то плохое, и я должна как можно скорее покинуть это место.
      Я пустилась бежать, и все это время мне казалось, что деревья пытаются схватить меня. Двигаться по грязным листьям было трудно. Я зацепилась, и в какой-то момент мне показалось, что я упаду. Я ухватилась за ствол дерева, поцарапала руки, но это удержало меня от падения. Я помчалась дальше. Меня что-то схватило и держало, я чуть не падала в обморок от страха, но это была только ветка, зацепившаяся за мой рукав. Наконец, я добралась до ворот.
      Шел проливной дождь. Он был настолько сильным, что было трудно увидеть, куда идешь, но оставаться было нельзя: я могла промокнуть до нитки. Тогда я подумала о доме. Позднее я пожалела о том, что сделала, но, возможно, было к лучшему все узнать.
      Я отвязала Томтита, который при виде меня заржал от удовольствия.
      - Дождь не долго будет таким сильным, - сказала я ему. - Мы немного подождем. Здесь, возле дома, есть сараи.
      Я повела его к дому, и нам было нелегко отыскать сарай. Я похлопала коня, а он ткнулся в меня носом. Решив постоять на крыльце, потому что оно лучше защищало меня от дождя и ветра, я поплелась к дому.
      Я добралась до крыльца и прислонилась к двери. К моему удивлению дверь открылась. Очевидно, она была не заперта. Я вошла внутрь. Укрывшись от ветра и дождя, я почувствовала облегчение. Я стояла в большом зале и смотрела на галерею менестрелей.
      Какой она была мрачной! Я подумала о том, что в атмосфере дома было нечто угрожающее даже тогда, когда светило солнце, но в темноте он был просто пугающим. Но, даже несмотря на это, здесь было лучше, чем снаружи.
      Я не знаю, почему мы можем чувствовать присутствие человека, но так часто бывает, и, пока я находилась там, у меня было ощущение, что я в доме не одна.
      - Есть здесь кто-нибудь? - спросила я. Казалось, мой голос затерялся в шуме дождя. Неожиданно вспышка молнии осветила зал. Она так меня испугала, что у меня перехватило дыхание. Несколько секунд спустя раздались раскаты грома.
      Мною овладело сильное желание уйти. Казалось, некий голос предупреждал меня: "Уходи!" Я стояла в нерешительности. Снаружи стало еще темнее. Казалось, была глухая ночь.
      Потом вдруг зал осветила новая вспышка молнии. Я смотрела на галерею менестрелей, надеясь там что-то увидеть, но там ничего не было. Я напряглась в ожидании нового раската грома. Над моей головой ревела буря.
      Я стояла, прислонившись к стене. Сердце мое билось так сильно, что, казалось, оно меня убьет. Я ждала нового раската грома, но его не было. Пока я стояла, глаза мои привыкли к темноте. Я видела занавески на галерее. Мне показалось, что они двигаются, но это было только мое воображение. И все же я была убеждена в том, что в доме кто-то есть.
      "Уходи!" - говорил мне голос здравого смысла, но я не могла уйти, что-то побуждало меня остаться.
      Думаю, что я была в шоке. Меня преследовала мысль о том, что мой отец действительно убил Бэлл и зарыл ее в "запретном лесу", и что с этим местом связана какая-то страшная тайна, которую я не смела узнать. У меня было такое ощущение, что, если я узнаю эту тайну, это повредит всей моей жизни.
      Казалось, что я слышала голоса, шепот Роков, распускающих сплетни о моем отце, но это было где-то тут. В обычном состоянии я бы побоялась оставаться в этом доме. Теперь же, хотя я и чувствовала сильнее, чем когда-либо, гнетущую атмосферу дома, она не пугала меня. А может быть, меня так напугала реальность - то, что лежало в земле в "запретном лесу", что я уже не боялась ничего сверхъестественного.
      Вновь вспыхнула молния, не так ярко, как раньше, и прошло несколько секунд, пока я услышала раскаты грома. Буря стихала. Стало светлее.
      Я размышляла о том, почему дверь не заперта? Мы всегда запирали дверь, когда уходили, и не из-за того, что в доме была мебель. После смерти Роберта Фринтона вся мебель осталась в доме - таково было желание Карлотты. Это были дом и мебель, оставленные ей Робертом Фринтоном, дядей ее отца.
      Я взглянула на лестницу, и что-то побудило меня подняться наверх. Я делала это медленно. Слыша, как снаружи барабанит дождь, я заглянула на галерею и там опять никого не увидела.
      "Должно быть, кто-то забыл запереть дверь", - сказала я себе. Почему бы мне не уйти? Пойти успокоить бедного Томтита, который терпеливо ждет меня в сарае?
      Но я поднялась наверх. Я собиралась осмотреть дом, чтобы посмотреть, нет ли там кого-нибудь. Мне пришла в голову фантастическая мысль, что дом манит меня к себе. Мне казалось, что он смеется надо мной.
      - Глупая маленькая Дамарис, всегда такое дитя! Это было похоже на голос Карлотты, рассказывающей о себе:
      - Будучи ребенком, я однажды пошла осматривать дом с привидениями и спряталась в шкафу. После этого его назвали "Шкафом Карлотты". Роберт Фринтон сказал, что он вспоминал обо мне каждый раз, когда пользовался этим шкафом.
      Карлотта любила рассказывать о себе такие истории в то время, когда она была младше, чем я сейчас.
      Как ни странно, страх мой улетучился и дом больше не казался зловещим. Это произошло оттого, что мысли мои были далеко отсюда. Мысленно я была в лесу и смотрела на то место, где, я, была уверена, отец закопал Бэлл.
      Я добралась до площадки второго этажа. Мне показалось, что я слышу шепот. Я тихонько постояла, прислушиваясь. Тишина.., полная тишина.
      "Мне показалось", - подумала я. Легко вообразить шепот, когда в окно стучит дождь, а ветер воет в ветвях деревьев, на которых после такой бури не останется ни одного листочка.
      Я открыла дверь спальни, которую Карлотта любила больше всего. Это была комната с кроватью под балдахином на четырех столбиках, с красным бархатным занавесом. Та самая постель, где я застала ее лежащей и разговаривающей сама с собой.
      Я вошла в комнату, сделала несколько шагов вперед и чуть не споткнулась обо что-то, лежавшее на полу. Я огляделась. Света было достаточно, чтобы разглядеть платье для верховой езды.., серое, как голубиное крыло, и шляпку с более светлым синим пером.
      В этот момент вспышка молнии осветила комнату, и я ясно увидела их: Карлотту и Мэтью. Они лежали на постели, обнаженные, тела их сплелись...
      Я взглянула и отвернулась: мне стало нехорошо. Я не знала, что делать, что думать. Было невыносимо думать о том, что я видела, о том, что это значило. Все во мне противилось этому, меня тошнило.
      Я не понимала, куда бегу, не чувствовала, что меня поливает дождем. Я оказалась у ворот. Где спрятаться? Где побыть одной, наедине с моими мыслями? Там.., у могилы Бэлл.
      Я перелезла через ворота и побрела по листьям, потом упала на землю у разрытого участка. Я лежала там и старалась не думать о сцене в спальне.
      Было темно. Дождь все еще шел, но теперь он был не таким сильным. Я чувствовала себя ошеломленной и растерянной, не понимала, где нахожусь, потом вспомнила. Я - в лесу, Бэлл - убита и в спальне Эндерби-холла я видела нечто такое, что никогда не смогу забыть. Мой отец.., моя мать.., моя сестра;.:
      Для меня было невыносимо быть с ними. Я хотела побыть одна, наедине с собой, здесь, в "запретном лесу".
      Мысли мои перепутались. Возможно, это было оттого, что мне казалось, будто вокруг меня пляшут блуждающие огни и хотят, чтобы я к ним присоединилась. Я их не боялась, теперь я понимала, что такое человеческое горе. Мне хотелось отгородиться от всего мира.
      - Ничего, ничего! - шептала я. - Пусть так будет всегда!
      ***
      После той ночи прошло много времени, прежде чем я вновь начала писать свой дневник. Меня нашли утром. Это отец отправился в лес искать меня и принес домой. Томтит, чувствуя что-то неладное, поздно ночью вышел из сарая и вернулся в Довер-хаус. К тому времени обо мне уже начали волноваться, а когда конь вернулся один, все были вне себя от беспокойства.
      Потом они искали.., всю ночь, в бурю и дождь...
      У меня начался жар, и я была при смерти. Целый месяц я оставалась в постели. Мама выхаживала меня со всей любовью и нежностью, на которую была способна. Меня не расспрашивали. Я была слишком больна для этого.
      Прошло больше трех месяцев, пока я узнала, что Пилкингтоны уехали. Говорили, что Элизабет надоела деревня и она отправилась в Лондон, а Грассленд решила продать. Мэтью уехал примерно через неделю после той ужасной ночи.
      Мои конечности были сведены даже после того, как прошла горячка, и долгое время мне было больно двигать руками. Как предана была мне мать, как нежен был со мной отец! Я поняла, что по-прежнему люблю его, и мы никогда не говорили о Бэлл. Думаю, он понял, что я пошла искать Бэлл, понял, чего я боялась, найдя меня там.
      Карлотта не пришла меня проведать. - В начале твоей болезни она долго была здесь, - говорила мать. - Она так беспокоилась о тебе и не уехала до тех пор, пока не узнала, что ты начала выздоравливать. Я никогда не видела, чтобы Карлотта так волновалась! Потом, конечно, она уехала домой. Когда ты достаточно поправишься, мы поедем в Эйот Аббас.
      Иногда мне казалось, что я никогда не выздоровею Временами боли в конечностях были мучительны, и их сводило, когда я пыталась ходить, так что я быстро уставала.
      Мать читала мне, папа играл со мной в шахматы. Они старались показать мне, что я их самый любимый ребенок.
      Так шло время.
      Часть третья
      КАРЛОТТА
      ДОБРОВОЛЬНОЕ ПОХИЩЕНИЕ
      Долгое время мне казалось, что я никогда не забуду того момента, когда во время сильной бури моя сестра Дама-рис открыла дверь Красной комнаты и увидела меня с Мэтью Пилкингтоном. Это была странная сцена, со вспышкой молнии, осветившей нас. Мы были пойманы так явно, что правду нельзя было скрыть. Должно быть, я показалась ей страшной грешницей, неверной женой, которую застали во время прелюбодеяния. Я никогда ничего не смогу объяснить Дамарис, она такая хорошая, а я такая мерзкая, хотя я и не верю в то, что живой человек может быть исключительно хорошим или абсолютно плохим. Должно быть, даже во мне есть что-то хорошее, потому что я страшно мучилась, раскаиваясь в ту ночь, когда она пропала. Когда ее конь вернулся домой без нее, я сходила с ума от беспокойства, всю ночь мучилась от страха, и во мне возникло такое отвращение к себе, какого я прежде не знала. Я даже молилась:
      - Все.., все, что угодно, сделаю, только пусть она вернется домой.
      Потом она нашлась. Я никогда не забуду то невероятное облегчение, которое испытала, когда отец принес Дамарис домой.
      Мы с мамой бросились к ней, сняли ее мокрую, Грязную одежду. Она была очень слаба, у нее был жар, она бредила. Мы уложили ее в постель, пришел доктор. Она была очень больна, и несколько недель мы не знали, выживет ли Я не уехала из Довер-хауса, пока не убедилась, что она начала поправляться У меня было много времени для размышлений, - пока я сидела у постели Дамарис, давая матери возможность отдохнуть, потому что мать не разрешала оставлять ее одну ни днем ни ночью. Страстно желая, чтобы ей стало лучше, я страшилась того момента, когда она откроет глаза, посмотрит на меня и вспомнит.
      Впервые в жизни я презирала себя. Прежде я всегда находила оправдания для своего поведения, теперь мне трудно было это сделать, я ведь знала о ее чувстве к Мэтью Пилкингтону. Милая Дамарис, она была так невинна и так явно влюблена! Я могла представить ее романтические фантазии, столь далекие от реальности.
      Сидя у ее постели, я обычно представляла себя объясняющейся с нею, пытающейся дать ей понять, что за события привели к сцене в спальне. Я никогда не смогла бы ей объяснить свою натуру, которая настолько отличалась от ее, насколько это вообще возможно.
      Я воображала, что говорю ей. Дамарис, я страстная женщина. В моей натуре есть инстинкты, которые требуют удовлетворения В какой-то момент, когда я нахожусь в чьем-то обществе, я ощущаю чувство, и с этого момента я уже не Владею собой. Я не одна такая Тебе повезло, Дамарис, что ты всегда можешь управлять своими чувствами. В любом случае у тебя никогда не будет таких страстных желаний, ты можешь назвать их животными. Они и впрямь таковы. Это похоже на неожиданно возникающее пламя, которое нужно потушить. Нет," ты не поймешь! Я все лучше и лучше познаю себя, у меня всегда будут любовники, замужество ничего не меняет. Я встречала мужчин, одержимых такими желаниями... Таким был Бо, другим был похитивший меня якобит. Да и Мэтью тоже, но с Мэтью было иначе...
      Нет, не следует ничего объяснять Дамарис. Даже если бы я попыталась, она бы не поняла. Я вспомнила тот день, когда приехала в Довер-хаус. Я спускалась в холл и увидела Мэтью и Дамарис. На мгновение я подумала, что это Бо. Возможно, это произошло из-за его костюма и исходившего от него легкого запаха мускуса. Позже он сказал мне, что держит белье в сундуке, пропахшем мускусом.
      В тот момент я подумала, что это был Бо. Мы пристально смотрели друг на друга. Позже он сказал:
      - Я не мог отвести глаз. Мне казалось, что ты - игра воображения, я никогда не видел такой красавицы!
      Я принимала комплименты, они мне никогда не надоедали.
      Когда я подошла ближе, я поняла, что это было мимолетное сходство, вызванное стилем одежды и запахом мускуса. Ничто так не вызывает воспоминания, как запах. Так или иначе, но с первого же мгновения мы заинтересовались друг другом.
      В первый же вечер мне стало ясно, что он безумно влюбился. В нем было нечто невинное, что отличало его от мужчин, которых я знала. Бо и Хессенфилд были авантюристами, пиратами - мужчины этого типа возбуждают меня больше, чем другие. Бенджи относился к типу добрых и надежных людей, он был бы прекрасным мужем для хорошей женщины. Увы, я такой не была! Но Мэтью Пилкингтон был другим, он был способен на страсть, в этом нет сомнений, но он был невинным и неопытным. Я никогда не могла провести Бо или Хессенфилда, но всегда пыталась, и эта игра увлекала меня, вот почему мне их так не хватало.
      Я могла управлять Мэтью Пилкингтоном, могла приказывать ему. Я знала, что, когда бы я не пожелала, он всегда был бы моим. Его восхищение или, точнее, обожание доставляло мне удовольствие, мне никогда не надоедало поклонение моей красоте. Итак, мы собирались покататься верхом. Когда мы уже собирались уезжать, вышла Дамарис. Мэтью просил ее присоединиться к нам, и я не могла не посмеяться над тем облегчением, которое он испытал, когда она отказалась. "Бедная Дамарис, - подумала я, - она считает, что влюблена в него! Она еще совсем ребенок, детская любовь, однако это полезный опыт для нее".
      Мы ездили вместе верхом, иногда заходили в харчевню, чтобы выпить кружку эля и закусить горячим, свежевыпеченным ржаным хлебом и куском холодного бекона. Чувство Мэтью ко мне заметно росло. Когда он помогал мне сесть на лошадь, ему ужасно не хотелось отпускать меня, и я наклонилась и легонько поцеловала его в лоб. Казалось, это воспламенило нас обоих. На меня нахлынули воспоминания о Бо. Я думала, что забыла его и Хессенфилда, который дал мне возможность многое узнать о нем. Но, кажется, я не забыла Бо, потому что, когда бы я не приезжала в Эндерби, я вспоминала о наших с ним встречах здесь.
      У меня в голове прочно засела мысль, что Мэтью и Бо похожи, и я хотела доказать себе, что забыла Бо, даже если не смогла забыть Хессенфилда.
      Некоторое время мы ездили верхом, потом я предложила привязать лошадей и посидеть у ручья. Мы так и сделали. Мне хотелось, чтобы Мэтью обнял меня, но я еще не решила, как далеко мы можем зайти. По-своему я любила Бенджи, но мое чувство к нему отличалось от того, что я испытывала к Бо и Хессенфилду. Бенджи был хорошим мужем, мягким и нежным, но он не мог удовлетворить мою потребность в неистовой бурной страсти, которую могли мне дать только такие люди, как Бо и Хессенфилд.
      Я не изменяла Бенджи.., пока. Я поняла, что это происходило только потому, что не было случая. Неожиданно я страстно возжелала, чтобы Мэтью Пилкингтон стал моим любовником. Для этого было несколько причин. Я испытывала потребность в таких запретных приключениях, которые были у меня с Бо и Хессенфилдом. Мне кажется, я нуждалась во властном мужчине, который сумел бы держать меня в руках: Бо смеялся над моей невинностью и намеренно лишил меня девственности, Хессенфилд ясно дал понять, что у меня нет выбора... Подобная ситуация испугала бы любого человека, вроде моей доброй маленькой сестрички Дамарис, но она лишь приятно возбуждала меня.
      Мы сидели рядом на траве. Я положила свою руку поверх руки Мэтью и сказала ему:
      - Странно, но когда я впервые увидела вас, я подумала, что встречала вас прежде.., на одно мгновение, когда вы стояли в холле.
      - А я не мог поверить, что вы не плод моего воображения, - ответил он.
      - Однажды я встречалась с вашей матерью... Это было некоторое время назад. Сейчас я плохо ее помню.., за исключением того, что она была красива, элегантна, и у нее были густые рыжие волосы.
      - Она очень гордится своими волосами. Я расскажу ей о том, что вы находите ее красивой и элегантной, это доставит ей удовольствие.
      - Я надеюсь, что она не расстроилась из-за того, что я решила не продавать Эндерби?
      - Я думаю, что она поняла. Теперь у нее есть Грассленд, и она вполне удовлетворена им. Это более светлый дом, чем Эндерби.
      - Вы видели Эндерби?
      - Я приходил с матерью, когда она собиралась его купить. У нее был ключ, и она показала мне дом.
      Я вдруг поняла. Конечно, я чувствовала запах мускуса. Он был довольно стойким и долго держался после того, как пользовавшийся этим ароматом человек ушел. А пуговица, про которую я думала, что она принадлежит Бо, конечно, она принадлежала Мэтью, Ну конечно, просто существовали одинаковые пуговицы, даже такие ценные, как та, которую я нашла.
      Тайна прояснилась. Я чуть не сказала ему, что из-за того, что он побывал в Эндерби, а я думала, что это был некто другой, я и решила не продавать дом.
      Но для этого еще будет время. Я старалась привлечь его. Несмотря на то что он не был так уж похож на Бо, у него был совсем другой характер, при виде него мною овладевали воспоминания, и, когда я была с Мэтью, Бо казался мне ближе, чем когда-либо.
      Когда я находилась с Мэтью, мне казалось, что со мной рядом Бо. Мне хотелось проверить себя, узнать, нужен ли мне еще Бо? В течение тех нескольких волнующих дней, которые я провела в обществе Хессенфилда, я забыла Бо, я хотела его забыть. Потом хотела забыть Хессенфилда. Это прозвучит лицемерно, если я скажу, что хотела быть хорошей женой для Бенджи, в то время как думала о том, чтобы нарушить клятву, данную при вступлении в брак.
      Харриет однажды сказала:
      - Есть люди, которые пренебрегают законами, предписывающими быть добрыми и честными; есть люди, которые из-за неких своих достоинств считают себя выше правил, которым подчиняются другие. Ты из них, Карлотта... И я такая же! Возможно, что мы используем других людей, и это несправедливо, ибо, в конце концов, мы выигрываем. - И она добавила загадочно:
      - Но кто сказал, что это победа?
      Я могла бы совратить его в любой момент, но мне пришло в голову, что было бы лучше, если мы устроимся на той огромной постели в Эндерби-холле, где мы столько раз занимались любовью с Бо.
      Эта мысль взволновала меня. Я ощущала его желание, которое нельзя было погасить, несмотря на все его усилия. Он не знал, что препятствия только усиливают желания. Я была замужней женщиной, он собирался обручиться с моей сестрой, меня же он знал немногим более суток. Я точно знала, о чем он думает.
      Когда мною овладевала страсть, я не была ни плохой, ни хорошей и позволила Мэтью Пилкингтону увлечь меня. Я хотела оказаться в постели с ним и забыться на время, убедив себя в том, что это Бо.
      Это было нетрудно устроить. После полудня день был мрачным, начинался дождь.
      - Давайте поедем и посмотрим Эндерби, у меня есть ключ. Я собиралась туда сегодня после обеда.
      Я отомкнула дверь и забыла ее запереть. Мы прошли по дому и через несколько минут стояли в спальне, разглядывая кровать на четырех столбиках. Потом я обняла и поцеловала Мэтью. Это стало искрой, породившей пламя.
      Мы лежали на кровати и прислушивались к шуму дождя. Казалось, что гром и молния делали это приключение еще более увлекательным. Мы одни в пустом доме, где обитает призрак, который может появиться в любой момент. Возможно, это будет призрак Бо...
      И вдруг выяснилось, что мы не одни. Дамарис была здесь, и вспышка молнии выдала нас ей раньше, чем она покинула комнату. Вот так все это и случилось. Как могла я это объяснить Дамарис?
      Это положило конец нашей страсти. Мэтью был в ужасе. Я поняла, что его чувство к Дамарис было сильным и нежным.
      Он все время повторял:
      - Но она видела нас! Дамарис видела нас!
      - Это очень неудачно, - согласилась я.
      - Неудачно?! - воскликнул он. - Это несчастье!
      Мы молча оделись, нашли наших лошадей и поехали обратно. Я велела Мэтью возвращаться в Грассленд, продолжая репетировать свое объяснение с Дамарис, когда она вернется домой.
      Но она не вернулась, а когда отец принес ее домой, мы думали, что она умрет. Если я скажу, что мучилась раскаянием, это может показаться лицемерием, но это так и было. Это оказалось слишком сильным потрясением для девушки. Она не могла понять, что случилось, и никогда не сможет этого понять.
      Во второй половине следующего дня я поехала к Мэтью рассказать о состоянии Дамарис. Он был страшно огорчен и считал меня чуть ли не ведьмой. Хорошие люди всегда таковы: когда они ведут себя неподобающим образом, то ищут козла отпущения:
      Это не моя вина, Господи, это сатана искушал меня!" В то время такие люди, как я или Харриет, видят себя такими, какие мы есть на самом деле. Мы говорим: "Я этого хотела, и я это получила! Нет, я не думала о последствиях моего поступка, только сейчас, когда дело стало плохо, я думаю об этом". Мы, по крайней мере, в определенной степени честны по отношению к самим себе. Да, конечно, есть кое-что хорошее в худших из нас, а иногда не все хорошо и в лучших из людей.
      Мэтью продолжал навещать нас, и, когда узнал, что Дамарис начала поправляться, он уехал. Не думаю, что он когда-нибудь сможет заставить себя встретиться с нею лицом к лицу.
      Ему было нетрудно уехать, потому что его мать все еще была в Лондоне, как раз решив, что город ей больше подходит, и собралась продать Грассленд. Она так и не вернулась до моего отъезда. Я редко видела Мэтью. Наша краткая идиллия, которая привела к такому несчастью, закончилась.
      Я сказала, что тоже должна возвращаться: я так долго не видела своего мужа и ребенка.
      Итак, я отправилась в Эйот Аббас и постаралась забыть о несчастье, причиной которого была я.
      ***
      Прошел год. Я не видела ни мать, ни Дамарис с тех пор, как Дамарис начала выздоравливать. Дни шли за днями. Я говорила, что мне трудно оставить дочь, а мама считала, что Дамарис, хотя и поправляется, все еще не в состоянии выдержать поездку ко мне. Мы должны были довольствоваться письмами.
      Я вновь мысленно пережила эти события. Даже спустя столько времени я не могла себе представить, какой могла бы быть встреча с Дамарис. Наверняка мы обе будем смущены.
      Кроме того, я раскаивалась, считая себя виновной в том, что произошло, - я изменила лучшему из мужей, и все из-за минутной прихоти. То, что я была переполнена любовью, не могло служить мне оправданием. Я намеренно увлекла мужчину, который был почти помолвлен с моей сестрой, и в то же время предала своего мужа. Я не могла найти оправдания своему поведению, но, по крайней мере, я могла попытаться вернуть мужу причиненный ущерб.
      Бенджи был очень рад. Он никогда не видел меня в таком настроении. Я была любящей, кроткой, я думала о том, чтобы сделать его жизнь приятной" нетрудно было сделать его счастливым.
      Кроме того, была еще и Кларисса. По натуре я ни в коей мере не отношусь к типу "женщина-мать", но невольно я поддавалась обаянию Клариссы. Ей было два года, она еще мало говорила, миновала период ползания и была, по словам ее няни, "готова во все сунуть нос и способна на любые шалости".
      Она была похожа на Хессенфилда. У нее были светлые, слегка волнистые, отливавшие золотом волосы и светло-карие глаза с золотыми искорками. Она была крепкой и здоровой - это был ребенок, которым можно было гордиться. Бенджи относился к ней, как к родной дочери. Он никогда не упоминал о том, что привело к рождению Клариссы и нашему браку.
      Харриет чувствовала, что я изменилась. Она встревоженно следила за мной своими голубыми глазами. Я не знала, сколько лет было Харриет в это время, она никогда не говорила нам о своем возрасте. Моя бабушка утверждала, что Харриет даже в двадцать лет делала вид, что она много моложе, но во времена Реставрации ей должно было быть немногим меньше тридцати лет, а это было свыше сорока лет назад. Ее волосы все еще были темными, глаза цвета фиалки; она была довольно полной, смеялась часто, как молодая женщина. Она любила бывать в обществе молодежи и общаться со мной, говоря, что я похожа на нее. В первые годы моей жизни она по-матерински относилась ко мне, благодаря чему между нами установились близкие отношения.
      Она хотела знать, что случилось. Я рассказала ей, что Дамарис долго пробыла под дожде" и поэтому подхватила сильную лихорадку.
      - Что довело ее до этого? - спросила она. Я отрицательно покачала головой, но Харриет была проницательной.
      - Должно быть, это как-то связано с Мэтью Пилкингтоном. Мне кажется, что у нее было к нему романтическое чувство.
      - И дело пошло плохо, когда ты там появилась?
      - Их отношения могли ухудшиться перед моим приездом.
      - Но кризис наступил после твоего приезда?
      - Она попала в грозу, тогда это И случилось.
      - Какой он, этот Мэтью Пилкингтон?
      - Он.., молод.
      - Подходит для Дамарис?
      - О, Дамарис еще слишком молода.
      - Могу поклясться, - заявила Харриет, - что он влюбился в сестру Дамарис.
      Я пожала плечами.
      - Ну, если его так легко увлечь, то, возможно, ЭТО И к лучшему.
      - Дамарис и в самом деле еще дитя, - настаивала я.
      - Мне помнится, что в ее возрасте ты уже собиралась убежать со своим возлюбленным.
      - По своему развитию Дамарис моложе своих лет.
      - Что-то все же произошло, - заключила Харриет. - Я опять убеждаюсь в том, что лучший способ узнать секрет - это не пытаться его узнать.
      - Хорошее правило, - ответила я.
      Конечно, Харриет понимала, что мой визит был как-то связан с болезнью Дамарис. Как она намекнула, со временем она узнает этот секрет. А когда я выразила нежелание посещать Довер-хаус и она заметала мое стремление быть хорошей женой для Бенджи, ее подозрения укрепились.
      По-своему это ее забавляло. У нее самой в молодости бывали подобные приключения, и она всегда улыбалась, когда находила сходство между нами.
      - Твое появление на свет, дорогая Карлотта, было шуткой богов, потому что именно мне следовало бы быть твоей матерью.
      ***
      Я знала, что все-таки придет день, когда мы с Дамарис встретимся. Прошел год с тех пор, как мы виделись. Летом 1704 года Харриет сказала, что мы должны поехать навестить мою мать и Дамарис.
      Бенджи купил карету, что сделало путешествие более комфортабельным. Мы еще не ездили в ней так далеко, но раз или два выезжали, и это оказалось гораздо удобнее, чем ехать верхом.
      Это была чудесная карета с дверцами с каждой стороны, запряжена она была четверкой лошадей. Мы могли путешествовать немного медленнее, чтобы не утомлять лошадей, и, хотя наш багаж по-прежнему был навьючен на верховых лошадей, мы взяли с собой В карету еду.
      Кларисса могла путешествовать вместе с нами. В карете кроме ребенка должны были ехать я и Харриет. Бенджи оставался дома, чтобы заботиться о поместье. С нами ехали два грума: один должен был управлять экипажем, а второй - ехать сзади, и время от времени они могли меняться.
      Для защиты у нас было короткоствольное ружье и полная сумка пуль, а кроме того, меч, поэтому мы могли не бояться разбойников. Многие из них отступали, как только видели, что пассажиры в состоянии защитить себя.
      Предстоящее путешествие очень взволновало Клариссу. Я все больше и больше привязывалась к ней. Она была так полна жизненных сил, что напоминала мне Хессенфилда. Она была непослушной, - не следовало ожидать, что его ребенок будет покорным, - но она обладала обаянием, благодаря которому ей всегда удавалось снискать расположение тех, кто готов был ее выбранить за какую-нибудь шалость, и, как говорила няня, девочке всегда удавалось "обвести ее вокруг пальца".
      Кларисса восхитительно выглядела в своем красном шерстяном плаще, красных туфлях и красных перчатках в тон щечкам. Ее золотистые глаза сверкали от возбуждения. Она была очень умна для своих лет и выглядела гораздо старше, чем была на самом деле. Она задавала бесконечные вопросы о предстоящем путешествии, о бабушке, о прабабушке Арабелле, которых она должна была навестить в Эверсли-корте, где также жили тетя Джейн, дядя Карл, их сын, а также дядя Эдвин и Карл (если они в это время будут дома, что вполне возможно, потому что они очень долго отсутствовали).
      Мы отправлялись в путь в один из июльских дней. Бенджи стоял во дворе, пока мы усаживались в карету. В ногах у нас была корзина с крышкой, в которой лежали сыр и хлеб, холодные говядина и баранина, пирог со сливами и голландская имбирная коврижка, а также разнообразные напитки: вино, вишневый бренди и эль.
      Увидев корзину, Кларисса заявила, что она уже голодна.
      - Тебе придется немного подождать, - сказала я ей.
      - Почему? - Все, что бы мы в это время не говорили Клариссе, порождало новые "почему", "когда" и "где".
      - Это еда в дорогу, а не для того, чтобы есть сейчас.
      - Но для того, чтобы есть, когда проголодаешься.
      - Да, конечно, когда проголодаешься, - Я уже проголодалась.
      Внимание ее отвлекли лошади, которых запрягали в карету, и она забыла о корзине. Потом мы поудобнее устроились в карете, помахали на прощанье Бенджи, няне Клариссы и другим слугам, которые пришли нас проводить, и выехали на дорогу.
      Наш путь лежал вдоль побережья, и мы проехали мимо дома, где я была с Хессенфилдом и его заговорщиками. Теперь в нем были жильцы, и он выглядел, как обычный дом.
      Когда мы проезжали мимо, Харриет взглянула на меня, но я сделала вид, что не замечаю этого, и, обняв Клариссу, показала ей чайку, которая кружилась над водой, ныряя в поисках пищи.
      Когда мы доехали до "Черного борова", гостиницы, с которой был связано так много воспоминаний, нас бурно приветствовал ее хозяин, который нас помнил, и где теперь, когда мы путешествовали в карете, к нам отнеслись с особым почтением.
      Я испытала странное чувство, вновь оказавшись в этой гостинице. Я обнаружила, что помню предыдущее посещение до мельчайших деталей. Теперь я поняла, что Хессенфилд отодвинул воспоминания о Бо в самые дальние тайники моей памяти.
      Кульминация же моих отношений с Мэтью была подобна кошмару, о котором я не хотела больше вспоминать, но я была вынуждена вспомнить о ней, потому что очень скоро мне предстояла встреча с Дамарис.
      Хозяин вновь извинился за то, что некогда поместил меня в комнату, недостойную меня.
      - - Тот джентльмен не так давно вернулся, миледи.
      - Тот джентльмен? - спросила я.
      - Да, один из тех, которые занимали целый этаж как раз перед вашим прибытием в тот день. Вы помните?
      - О.., он вернулся, говорите?
      - Вы его узнаете, миледи, если вспомните. Высокий такой... Вы могли бы его назвать их руководителем.
      Я почувствовала, как меня охватило волнение.
      - Он вернулся? - повторила я.
      - Да.., он помнит вас, миледи. Он спрашивал, не бывали ли вы здесь с тех пор? Я сказал ему, что видел вас.., один раз. Это было в тот раз, когда вы и миледи останавливались здесь, с джентльменом. Я сказал:
      "Только один раз, сэр, и с тех пор я ее не видел".
      - Как давно это было? - спросила я.
      - Несколько недель назад.., не больше.
      Я сменила тему, спросив, не могли бы мы получить на ужин пирог с куропаткой.
      Мы с Харриет заняли комнату, в которой прежде жил генерал. Кларисса спала в кроватке рядом с моей постелью, но среди ночи я проснулась оттого, что она карабкалась ко мне на постель. Перед тем как проснуться, я видела во сне ее отца.
      Я крепко прижала ее к себе. Никогда не думала, что смогу испытывать такую бескорыстную любовь, как к этому ребенку.
      Мне не жаль было покидать "Черного борова", и рано утром мы двинулись в путь. Есть нечто очень волнующее в цоканье копыт по дороге и нечто бодрящее в свежести раннего утра. Мы с Клариссой смотрели в окно, привлекая внимание друг друга каждый раз, когда нас что-то интересовало. Она приглашала меня посмотреть на прелестных бабочек и указала мне на прекрасного красного "адмирала", которого ей удалось обнаружить. Мне хотелось бы знать природу так, как ее знала Дамарис, потому что мне нравилось учить Клариссу.
      По мере того как мы приближались к Довер-хаусу, Я все больше и больше беспокоилась.
      Чем ближе мы подъезжали к Довер-хаусу, тем сильнее я ощущала желание повернуть назад. Но, конечно же, это было невозможно. Когда-нибудь я должна встретиться с моей сестрой лицом к лицу. Я даже представить себе не могла, какой будет ее реакция. Вполне вероятно, что она откажется говорить со мной, а может быть, она горько попрекнет меня. По крайней мере, она будет готова к нашей встрече... так же, как и я.
      Я спрашивала себя, рассказала ли она кому-нибудь о том, что видела, моей матери, например?
      Подождем - увидим.
      Когда мы подъехали к Довер-хаусу, в зале нас уже ждали моя мать и Ли, которые услышали грохот колес кареты.
      Я открыла дверь и тут же очутилась в объятиях матери. Она всегда безумно радовалась нашим встречам.
      - Милая Карлотта, так чудесно снова видеть тебя! - улыбнулась она, а в глазах у нее стояли слезы.
      - Привет, Присцилла! - сказала Харриет. - А вот и твоя внучка. Кларисса, подойди и поцелуй свою бабушку.
      Мать наклонилась, и Кларисса обвила своими ручками ее шею. Она нежно поцеловала ее, и глаза моей матери вспыхнули от счастья.
      - А у нас в корзинке лежит голландский имбирный пряник, - с важным видом сообщила Кларисса, так, будто по значимости ничего не могло сравниться с этим известием.
      - Да неужели? - воскликнула мать.
      - Да, и пирог с фруктами внутри, и сыр.., и баранина и.., и...
      - Карлотта, ты, как всегда, прекрасна! - заметил Ли. - И ты, Харриет!
      - Ну, а как вам нравится наша карета? - спросила Харриет. - На дорогах все были от нее просто в восторге, а вы как считаете?
      - Мы так рады видеть вас, - ответила мать, - что ни на что другое даже внимания не обращаем, но карета, действительно, - настоящее чудо.
      - Самая большая гордость Бенджи, - заявила Харриет. - За исключением Карлотты и, конечно, Клариссы.
      - Карету отвезут в конюшню: там есть помещение для этого, - сказал Ли. - Я пойду прослежу, чтобы все было в порядке.
      - Вы, должно быть, устали с дороги, даже несмотря на такую прекрасную карету? - говорила мать.
      - А где Дамарис? - спросила я. Лицо моей матери погрустнело.
      - Она в своей комнате: опять себя плохо чувствует И лежит. Я сказала, что ты все поймешь.
      - О да! Я понимаю... И часто у нее.., такие приступы? С тех пор?
      Мать кивнула, и на ее лице появилось беспокойство.
      - Конечно, сейчас ей уже немного получше, но эта ужасная лихорадка... Часто ее руки и ноги совсем не двигаются, а иногда она даже не может поднять руки, чтобы расчесать волосы.
      - Бедняжка Дамарис! А как у нее.., настроение?
      - Хорошее.., иногда, но чаще всего она лишь тихо сидит. Ты знаешь Дамарис: она всегда думает только о нас.., об отце и обо мне.., и "напускает" на себя хорошее расположение духа. Твой приезд поднимет ей настроение: она так ждала его. Думаю, она мечтает повидаться с Клариссой.
      - Я могу отвести ее к ней прямо сейчас.
      - Да, идите, идите поскорей! Тогда она будет знать, что ты пришла к ней сразу, как приехала.
      Я взяла Клариссу за руку.
      - Мы идем знакомиться с твоей тетей Дамарис - А почему?
      - Потому что ей хочется увидеться с тобой. Она - твоя тетя.
      - А почему она моя тетя?
      - Потому, что она - моя сестра. -Вот только не спрашивай, почему она моя сестра. Она моя сестра, и все тут.
      Кларисса с напускной покорностью понурилась, и мы пошли наверх. Я крепко сжала маленькую ручку: присутствие ребенка смягчит нашу встречу.
      Я постучалась в дверь.
      - Кто там? - спросила Дамарис.
      - Карлотта, - ответила я. Секундное замешательство, а потом:
      - Входи.
      Я открыла дверь. Кларисса кинулась вперед и подбежала к кровати, где остановилась и с интересом принялась разглядывать Дамарис.
      - Дамарис, - сказала я, - как.., как ты себя чувствуешь?
      Она бессмысленно взглянула на меня.
      - О, со мной все в порядке, Карлотта" когда лучше, когда хуже.
      Она изменилась, повзрослела. Я с трудом узнала ее. Она очень похудела, хотя раньше была довольно полной девушкой. Лицо ее было бледного цвета, а в глазах застыло такое выражение, как будто она потерялась и никак не может найти дорогу Я сразу поняла, что давнее восхищение, переходящее почти в обожествление, что я внушала ей раньше, бесследно исчезло, - Хорошо доехали?
      - Да, мы ехали в новой карете.
      - А у нас есть голландский имбирный пряник... - начала было Кларисса.
      - Кларисса, пожалуйста, хватит! - взмолилась я. - Никому не интересно выслушивать твои рассказы о еде.
      Дамарис взглянула на сияющую девочку.
      - А я бы послушала, - сказала она, и внезапно ее лицо будто бы осветилось изнутри, как будто к ней вновь вернулись жизненные силы.
      Кларисса тут же принялась излагать ей историю о содержимом корзинки, а Дамарис слушала ее, словно та делилась с ней какой-то волнующей историей.
      - Ты - моя тетя, - внезапно заявила Кларисса.
      - Да, я знаю, - ответила Дамарис.
      - Это потому, что ты - сестра моей мамы. А можно мне залезть к тебе на кровать?
      Она забралась в постель, легла рядом с Дамарис, которая громко рассмеялась при этом, будто это была одна из самых лучших шуток на свете.
      - Ты болеешь? - спросила Кларисса.
      - Вроде того, - ответила Дамарис. - Иногда я должна лежать.
      - А почему?..
      Я вдруг оказалась лишней. Они подружились друг с другом мгновенно. Я вспомнила, как Дамарис жалела всяких бродячих кошек, собак и птичек с переломанными крылышками. Казалось, что такие же чувства она испытывает и к детям.
      Я была рада. Кларисса вытащила меня из довольно неловкой ситуации. Первые моменты встречи, самые опасные, были уже позади, и я поняла, что теперь мы будем вести себя так, будто она никогда не приезжала в Эндерби-холл и никогда не видела там меня с Мэтью Пилкингтоном.
      С моей души словно камень свалился. Я была абсолютно уверена в том, что она ненавидит меня, но Дамарис была воспитана по строгому кодексу правил поведения, а этот кодекс гласил, что хорошие манеры всегда должны быть на первом месте и никогда нельзя забывать о них, даже в самые сложные моменты жизни. Так что мы будем вести себя так, будто отношения между нами ничуть не изменились.
      Кларисса и Дамарис очень привязались друг к другу, и девочка часами засиживалась в комнате Дамарис. Они читали книжки, рассказывали сказки, а иногда и просто говорили.
      - Я так рада, - сказала мать, - что Кларисса полюбила Дамарис. Дамарис это пойдет на пользу. Уверена, с тех пор, как Кларисса приехала к нам, она очень изменилась.
      Я хотела поговорить с матерью о Дамарис, я постоянно думала о ней.
      - Что случилось с Дамарис? - спросила я.
      - У нас перебывало много докторов... Твой отец как-то привез сюда даже врачей самого короля. Все началось с лихорадки после того, как она провела всю ночь под этим ужасным ливнем... Она лежала на мокрой земле, в промокшей насквозь одежде.
      - А она говорила.., она говорила, почему она пошла в этот лес, когда бушевала гроза?
      Мать помолчала, и сердце мое, подобно молоточку, забилось в груди.
      Заикаясь, я произнесла:
      - Она бросила Томтита... Это не похоже на нее. Ты же знаешь, как она всегда заботилась о лошадях и собаках: прежде всего она думала о них, а потом уже о себе.
      - Несколько дней до этого она плохо себя чувствовала... - Мать нахмурилась. - Думаю, приступ лихорадки свалил ее неожиданно, и она даже не понимала, где она... И тогда она пошла в лес и там, обессилев, забылась. Но что бы там ни было.., это случилось, так все и началось.., я даже не знаю, как это назвать.
      - У нее еще случаются боли?
      - Теперь не так часто, но иногда ей бывает трудно ходить. Она должна лежать, все доктора так говорят. Мы постоянно рядом с ней: Ли играет с ней в шахматы и читает, я тоже зачастую сижу с ней, и мы вышиваем вместе. Она делает вид, будто счастлива с нами, но теперь, когда приехала Кларисса, она изменилась. Твоя дочка очень помогла Дамарис. Какая она милая! Бенджи, должно быть, гордится дочкой?
      Порой все тайны моей жизни тяжким грузом тянут меня вниз...
      - А что.., у Пилкингтонов? - спросила я.
      В глазах матери мелькнула вспышка презрения.
      - О, они уехали.., насовсем.
      - Странно... - начала было я.
      - Элизабет Пилкингтон жизнь в деревне показалась слишком скучной.
      - А.., сын?.. Разве его не интересовала Дамарис?
      - Как только она заболела, все сразу прошло. Раз или два он заезжал, спрашивал, но она была очень больна, а потом он уехал: служба, по его словам, или что-то, связанное с армией. Но все это было довольно странно. Мы давно слышали о поместье в Дорсете и об армии, но ведь все лето он пробыл здесь? В общем, он уехал и его мать тоже. Ее-то я понимаю, но я думаю, что он...
      - Ты думаешь, это из-за него.., заболела Дамарис?
      - Скорее всего. Мне кажется, что-то очень беспокоило ее, и отсюда началась лихорадка. А потом, к несчастью, у нее случился этот приступ, когда она поехала на прогулку. Это так ужасно...
      - Она поправится...
      - С тех пор прошло уже много времени, - сказала мать. - Порой кажется, словно в ней нет жизни, будто она хочет быть отрезанной от всего мира.., сама хочет, и чтобы остались лишь она, я и Ли. Как прекрасно, что она так счастлива с Клариссой. О, Карлотта, я так рада, что ты приехала! Мы уже столько времени не виделись.
      - Такого больше не будет, - сказала я.
      - Да, но не знаю, сможет ли Дамарис перенести поездку. Возможно, мы тоже воспользуемся одной из новых карет. Так ей будет легче ехать.
      - Не думаю, что и мы смогли бы привезти к вам Клариссу без кареты. Первый пони появится у нее еще через несколько месяцев. Бенджи считает, что не надо ей начинать слишком рано ездить верхом.
      Мать взяла меня за руку.
      - Я так рада, что ты счастлива с Бенджи! Он такой хороший человек, Карлотта! Я никогда не забуду того ужасного времени, когда ты и... - Она замолчала.
      - Бомонт Гранвиль, - подсказала я. Мать вздрогнула, будто даже простое упоминание его имени могло причинить вред.
      - Мы прошли через это, - сказала она, и в голосе ее прозвучали странные нотки. - Теперь все позади... все.
      Я молчала. В этом я была не уверена, но я бы ни за что не призналась ей: хватает волнений и с Дама-рис.
      - Ну что, ты переменила свое решение насчет Эндерби? - произнесла она. - Дом стоит пустой уже годами... Это неразумно, Карлотта.
      - Да, - ответила я. - Это глупо.
      Я знала, что мне уже никогда не захочется снова войти в этот дом. Вновь и вновь ко мне возвращалось то воспоминание, когда Дамарис входит в спальню.
      - Да, я решила: продаю Эндерби-холл.
      ***
      В Эверсли-корт мы поехали только спустя несколько дней после нашего прибытия. Нас очень хотели повидать мои бабушка и дедушка.
      Был устроен большой семейный пир, какого уже не случалось долгие годы. Там присутствовали мой дядя Эдвин, настоящий лорд Эверсли, вернувшийся с войны на некоторое время. Был там и второй мой дядя - Карл. Рядом сидели Джейн и ее сын. Затем шли мой дедушка Карлтон и бабушка Арабелла, я, Харриет с матерью, Ли и Кларисса. Была с нами и Дамарис. Это был первый раз, когда она выехала из дома. Харриет сказала, что здесь недалеко и Дамарис может проехать это расстояние в карете, а если ей вдруг станет плохо, кто-нибудь доставит ее обратно домой.
      - Я отвезу ее, - с важным видом заявила Кларисса, и все рассмеялись.
      Дамарис было запротестовала, но Кларисса сказала:
      - Тетя Дамарис, ты обязательно поедешь, а то я подумаю, что ты, как и все остальные, просто смеешься надо мной.
      Это заставило Дамарис решиться.
      - Я попробую, - сказала она. Мать была вне себя от счастья.
      - Я всегда считала, - сказала она, - что если ты сможешь избавиться от этой апатии...
      - Ты хочешь сказать, если она попытается, - сказала Харриет. - Что ж, Кларисса просто силой вынудила ее принять это приглашение!
      Итак, Дамарис поехала с нами, а Кларисса сидела рядом и в который раз рассказывала ей о своей карете, и Дамарис слушала ее с зачарованным видом.
      Моя бабушка очень рада была видеть нас, но особенно ее порадовал приезд Дамарис.
      - Это большой шаг вперед, - сказала она. И снова я очутилась за семейным столом. Мне всегда очень нравились застольные беседы, которыми обычно руководил мой дед, - его мнение было вне всякого обсуждения, он ни с кем не считался. Он и я в некотором роде были родственными душами, и, когда я была маленькой девочкой, он уделял мне внимания больше, чем каким-либо детям вообще. Дед настоял, чтобы я села рядом с ним.
      - Никогда не мог устоять перед красивой женщиной! - сказал он. Клянусь чем угодно, ты самая прекрасная из всех, кого когда-либо видели мои глаза!
      - Тихо! - сказала я. - Бабушка услышит.
      Моя шутка позабавила его и привела в хорошее настроение.
      Все говорили о войне и успехах герцога Мальборо.
      - Все, что нам надо, - это хороший вождь, и в лице Черчилля мы приобрели его, - заявил Эдвин.
      Он всегда был сторонником герцога Мальборо, как и дядя Карл, и им было лучше знать - они служили под его руководством.
      Дедушка начал жаловаться на то влияние, которое оказывает жена Мальборо на королеву.
      - Поговаривают, что страной управляет герцогиня Сара. Женщинам от этих дел лучше держаться подальше.
      - Надежда этой страны, - возразила мать, - в женщинах.., и в том, что они приобретают все больше влияния, а этого-то нам и нужно. Уверяю вас, вот тогда и придет конец этой бессмысленной войне.
      Это был давний спор, который время от времени затевался вновь. Моему деду нравилось перечислять, какие бедствия принесли в наш мир женщины, а мать с жаром защищала женщин и ругала мужчин.
      Я знала, что бабушка согласна с моей матерью, как, впрочем, и я. Это была вечная война, и мой дед, вне всяких сомнений, находил большое удовольствие в этих спорах.
      - Что меня больше всего удивляет, - вставила я, - так это, что мужчины, которое находят в женском обществе источник вечных наслаждений, первыми же порочат нас и стараются поставить нас на то, что, как они считают, является нашим истинным местом.
      - Это все потому, - сказал Ли, - что мы особенно любим вас, когда вы ведете себя так, как вам следует вести.
      - Порой, - тихо произнесла моя мать, - женщины поступают так, как только они могут поступить...
      Дед смешался на какое-то мгновение, и бабушка быстро перевела наш разговор на другую тему. Но вскоре дед все равно вернулся к теме войны.
      - Бессмысленная война! - сказала бабушка. - Воюют из-за того, кому сидеть на испанском троне.
      - Но этот вопрос, - возразил дед, - напрямую касается нашей страны.
      - Все надеются, - вставил дядя Карл, - что больше якобиты нас тревожить не будут.
      - У них нет ни малейших шансов, - ответила я. - Анна твердо сидит на троне.
      - Когда-то мы думали то же самое и о Якове, - заявил Эдвин. - Но и он, и мы узнали, что это еще ничего не значит.
      - Ты считаешь, что на континенте что-то готовится? - спросила я.
      Я надеялась, что никто не уловил в моем голосе взволнованных ноток.., никто, кроме Харриет, разумеется. Она ждала этого вопроса и знала, почему я так обеспокоена. Порой Харриет мне очень мешала: она слишком много знала про меня.
      - Уверен! - воскликнул Эдвин.
      - Людовик всем заправляет, - добавил Карл.
      - Именно, - подтвердил дед. - Чем больший раскол внесет он в наши ряды, тем лучше для него.
      - Я думала, что со смертью Якова... - начала мать.
      - Моя дорогая, - сказал Ли, - ты забыла, что есть еще один Яков.
      - Мальчишка! - фыркнул дед.
      - Примерно твоего возраста, Дамарис, - заметил Эдвин.
      - Который, вполне возможно, даже не является настоящим принцем, буркнул дед. - Слишком много странного в его появлении на свет.
      - Но ты же не веришь всем этим слухам про грелку? - спросила бабушка.
      - А что там было? - поинтересовалась Дамарис.
      - О, до того, как родился мальчик, у них были и другие дети, но ни один из них не выжил. Ходили слухи, что королева опять родила мертвого ребенка, а этого мальчика, Якова, принесли в королевские покои в грелке. Невероятная чушь!
      - Но это доказательство, что даже в те времена Яков был не очень-то популярен, - вставил дед. - Ему следовало бы заметить, что происходит в стране, и пожертвовать своей привязанностью к католической вере, тогда бы он сохранил корону.
      - Беда в том, - сказала мать, - что мы очень редко замечаем, что происходит вокруг нас. Если б так было, мы бы с легкостью избегали последствий. А просить человека, чтобы тот поступился своей верой, - это слишком много.
      - А у вас есть грелка? - спросила Кларисса. - Я вот думаю, может, и у нас там есть какие-нибудь дети?
      - Кларисса, что ты говоришь?
      - А мне бы хотелось ребенка в грелке! - настаивала Кларисса.
      - Кларисса! - твердо сказала я. - Грелками согревают постель, они не для детей.
      Кларисса было открыла ротик, чтобы запротестовать, но моя мать положила руку ей на плечо и прижала к губам палец.
      Но Клариссу было не так легко успокоить. Она снова открыла свой ротик с явным намерением возразить, но тут мой отец громко стукнул по столу:
      - Маленькие дети здесь для того, чтобы находиться на виду, а не чтобы их выслушивали.
      Она бесстрашно посмотрела на него, почти так, как я смотрела, когда была в ее возрасте.
      - А почему? - спросила она.
      - Потому, - ответил он, - что они вряд ли могут сказать что-нибудь интересное для взрослых.
      - Уверен, что якобиты еще доставят нам уйму неприятностей, - сказал дядя Карл. - Вы сами знаете, они так просто не отступят.
      - У них ничего не получится. Можешь быть уверен, мы никогда не позволим католикам вернуться сюда! - сказал дед и нахмурился.
      Брови его за последнее время стали еще гуще и лохмаче, они очаровали Клариссу, как только она их увидела. И вот теперь она так была поглощена их созерцанием, что даже забыла спросить, почему?
      Мой дед был строгим протестантом. Он поддержал Монмута, потому что тот вел протестантов против католика Якова. Я плохо помню те ужасные времена, когда дед предстал перед судьей Джеффризом, но был чудесным образом спасен от своего пребывания в тюрьме.
      - Некоторые из них сражаются на стороне Людовика, - сказал Карл.
      - Какой позор! - воскликнул дед. - Англичанин против англичанина.
      - И сражаются в какой-то дурацкой войне ради Испании! - вставила мать.
      - Конечно же, король Франции предложил убежище Якову, его жене и сыну, - сказал Карл. - Думаю, они просто платят ему за это.
      - О да, - добавил Эдвин. - Когда король умер, к воротам Сен-Жермена вышел герольд и на латинском, французском и английском языках объявил принца Яковом III, королем Англии и Шотландии.
      - Как бы мне хотелось быть немного моложе, чтобы встать против него! воскликнул дед. - Как ты думаешь, Карл, много этих якобитов?
      - Много их сейчас во Франции, но, думаю, они часто приезжают и сюда.., шпионят.
      - И мы позволяем им, делать это?
      - Но они приезжают тайком. Ведь это так легко сделать: их доставляет сюда маленькое суденышко.., к пустынному берегу причаливает лодчонка, и вот они здесь.
      - Но что они делают? - спросила я.
      - Прикидывают возможности победы, выясняют, сколько у них сторонников. Можешь мне верить, таких довольно много. Они решают, где лучше высадиться, если вернуться с армией. Им нужно знать, где у них больше всего шансов на удачу.
      - Но неужели мы ничего с этим не можем поделать? - спросила Харриет.
      - Ну, у нас тоже есть свои шпионы, и немало.., даже при дворе в Сен-Жермене. Нам надо добраться до зачинщиков, до тех, кто стоит во главе всего заговора, вроде лорда Хессенфилда.
      - Этот человек! - воскликнул дед. - Северные Хессенфилды. Они всегда были католиками, они строили заговоры еще во времена Елизаветы и пытались сбросить с трона Марию Шотландскую.
      - Тогда неудивительно, что он является одним из главарей якобитов, произнесла я, в глубине души надеясь, что голос мой прозвучал естественно.
      - Теперь это уже не просто религиозный конфликт, - сказал Эдвин. - Да, религия сбросила Якова с престола, но теперь вопрос заключается в правах. Многие говорят, что настоящий король - Яков, а его сын Яков - третий в этом роду. Это звучит резонно, и, если бы Вильгельм и Мария не отобрали у Якова корону, этот юноша, называемый Яковом III, был бы нашим следующим королем.
      - Ты говоришь, как якобит, - буркнул дед.
      - Нет, не совсем, - сказал Эдвин. - Я просто излагаю факты и вижу резон в действиях Хессенфилда и ему подобных. Они искренне верят, что сражаются за правое дело, и нам понадобится много сил, чтобы остановить их.
      - Хессенфилд выкрал из Тауэра генерала Лангдона и переправил во Францию, - заметил отец.
      Я была настолько взволнована, что даже не осмелилась говорить. Я чувствовала, как Харриет наблюдает за мной.
      - Очень смелый шаг! - сказал Карл. - Таких, как он, надо остерегаться, и с такими людьми приходится считаться.
      - А таких множество, - добавил Эдвин. - Все они - очень преданные люди, иначе они бы не жертвовали всем ради дела, которое почти проиграно.
      - Да, - заметила Харриет, - но они-то совсем не считают, что уже проиграли.
      - Но это очевидно. На троне - Анна, а против них сражаются такие люди, как Мальборо.
      На некоторое время за столом воцарилась тишина, после чего все вернулись к обсуждению местных вопросов.
      Я сказала, что собираюсь продать Эндерби-холл, и все приветствовали мое решение.
      - Наконец-то, ты решилась, - сказал дед.
      - Интересно, кто его купит? - подумала вслух мать.
      - Это будет не самое лучшее приобретение, - подтвердила бабушка. Мрачный, старый дом, который долгое время пустовал...
      Я взглянула в сторону Дамарис, которая улыбалась Клариссе.
      - Она спросила, что такое "мрачный"? Я повернулась к матери.
      - Ты покажешь его, если кто-нибудь вдруг захочет осмотреть дом?
      - Кто-нибудь из нас обязательно поможет, - ответила она.
      - Нам тоже потребуются ключи, - заметила бабушка. - Покупатели наверняка приедут сначала сюда.
      Мы поговорили еще немного о других проблемах. Я была довольна исходом разговора. Судьба Эндерби-холла также волновала меня, как и разговор о Хессенфилде и якобитах, правда, немного в другом смысле.
      ***
      Шли недели, а мы все гостили в Довер-хаусе. Отношение ко мне Дамарис не изменилось. Она была безразлична, словно не замечала меня вовсе, и когда я вспоминала, какой она была раньше, то чувствовала, что теперь я общаюсь с совершенно другим человеком. Но наедине с ней я ни разу не оставалась и часто задумывалась, что было бы, останься мы с ней вдвоем, но попробовать этого мне совсем не хотелось.
      Наступил август, и до нас дошли известия о победе герцога Мальборо под Бленхеймом.
      В Зверели царила радость, а Карл и Эдвин разыграли всю битву на обеденном столе, используя посуду для обозначения войск и пушек.
      Это было значительной победой. Этой битвой король Людовик хотел поставить под угрозу Вену и тем самым ударить в самое сердце Австрии, но Мальборо вновь сорвал все его планы - французские войска в Бленхейме были окружены и, в конце концов, сдались. Остальные французы не смогли противостоять кавалерии Мальборо и вынуждены были отступить за Рейн.
      Прислушиваясь к бурному веселью, царящему в Эверсли, я думала, как эти новости повлияют на Хессенфилда.
      Однажды я поехала вместе с матерью и Ли осмотреть Эндерби-холл.
      Снова я стояла в том зале с его странной, зловещей атмосферой. Я заметила, что мать и Ли испытывают то же самое.
      - Пойдем! - резко сказала мать. - Давайте осмотрим дом и побыстрее покончим с этим.
      Мы пошли по комнатам. Я вошла в спальню, которая для меня была полна воспоминаниями.
      - Какая прекрасная кровать! - заметила мать. Думаю, тот, кто купит этот дом, захочет приобрести И всю обстановку.
      Я была рада, когда мы, наконец, вышли из этой комнаты. Мне не хотелось снова видеть ее, а ведь когда-то я ее обожала. Бо часто называл ее "нашим святилищем" и улыбался при этом, считая, что вся эта сентиментальность - не что иное, как шутка.
      Мы вышли из дома, и я заметила, что изгородь частично снесена. Ли, увидев мое изумление, быстро сказал:
      - Это была бесполезная трата земли.
      - А почему же вы раньше огородили ее?
      - У меня были насчет нее некоторые планы, но я так и не смог взяться за их выполнение: времени не хватало. А теперь мы здесь выращиваем цветы.
      - У меня здесь есть розарий, - сказала мать. - Я своими руками посадила его и приказала ни в коем случае не прикасаться к нему.
      - И горе тому, кто потопчет ее цветы! - добавил Ли.
      - Значит, это все еще запретная территория?
      - Запретная территория? - резко переспросила мать. - Ты странно изъясняешься.
      - Нет, это действительно красивый сад, - сказала я, - И совсем рядом с домом.
      - И мой собственный, - задумчиво произнесла мать. - Принадлежащий мне одной.
      Мы вошли туда и огляделись.
      Большую часть сада мать оставила в первозданном виде, благодаря чему он выглядел особенно привлекательно, но повсюду она посадила цветы. Неподалеку находился ее розарий, который был заполнен прекрасными розами всех сортов - в том числе там рос большой куст дамасских роз, которые особо почитались в нашей семье, так как одну из наших прародительниц назвали в честь них, когда Томас Линакр впервые привез этот цветок в Англию.
      Близился сентябрь, время возвращаться, если мы не хотели попасть в непогоду.
      И в последний день августа мы выехали в направлении Эйот Аббас.
      ***
      В день нашего отъезда висел легкий туман - знак, что осень не за горами. Некоторые листья приобрели бронзовые оттенки, и Харриет заметила, что мы вовремя уезжаем, ибо от лета осталось совсем немного. Кларисса со слезами на глазах прощалась с Дама-рис.
      - Поехали с нами, - повторяла она. - Почему ты не можешь? Ну почему? Почему?
      - Ты скоро снова к нам приедешь, - сказала мать. Тогда Кларисса обняла ручками шею Дамарис и отказалась отпускать. Пришлось Дамарис нежно разжимать ее ручки.
      - Мы скоро снова встретимся, - пообещала она.
      Когда мы отъезжали от дома, Кларисса сидела, погруженная в себя, и ничто не могло ее отвлечь, даже сахарный мышонок, которого на прощанье сунула ей в руку моя мать.
      Но час спустя она уже высовывалась из окна и звала нас посмотреть на козла, привязанного к палочке. После того как мы все налюбовались козлом, Кларисса сообщила, что он может предсказать погоду, Я, желая поддержать ее интерес, спросила:
      - Как это?
      - Потому что он знает. Если он щиплет траву, повернувшись головой к ветру, будет хороший день, а если он к ветру развернулся хвостом - пойдет дождь.
      - И кто тебе это сказал?
      - Моя тетя Дамарис. - Она снова погрустнела. - А когда мы еще поедем к ней?
      - О, моя девочка, мы же только что уехали. Она задумалась, потом вытащила из своего кармашка сахарного мышонка и хмуро оглядела его.
      - А если я откушу ему голову, как он будет видеть? - спросила она.
      Потом она снова замолчала, после чего прислонилась ко мне и заснула.
      Был полдень. Мы остановились у обочины дороги. Мать положила в карету корзину, набитую едой: "Чтобы вам не останавливаться в гостиницах. Вы можете перекусить и на свежем воздухе, когда вам захочется".
      Это показалось хорошей идеей, и Клариссу наш обед так заинтересовал, что на какое-то время она и думать забыла о Дамарис. И, кроме того, лошади смогли немного передохнуть. Мы нашли приятную лужайку у дороги и под большим дубом разложили нашу еду.
      К нам присоединились двое грумов, и Кларисса тут же забросала их вопросами о лошадях и рассказала им историю о свинье и ежике, которую поведала ей тетя Дамарис.
      Заканчивалась она словами: "И после этого жили они счастливо". Потом она заснула.
      Это был приятный день, и солнце нежно пригревало. Нас потянуло в сон, потому что вчера мы поздно засиделись.
      Наконец, мы вернулись в карету и продолжили наш путь.
      Когда мы проезжали рощицу, из тени деревьев вдруг выехал человек на лошади.
      Он так быстро промелькнул мимо нас, что я даже не успела рассмотреть его. Вдруг наша карета затормозила, и так резко, что мы чуть не упали с наших мест.
      - Что случилось? - воскликнула Харриет.
      Чье-то лицо появилось перед окном кареты. Это был мужчина, но лицо его скрывала маска.
      - Добрый день, леди! Боюсь, я причиню вам некоторое неудобство.
      Тут я заметила, что в руке он сжимает мушкет, и поняла, что мы попали в ситуацию, о которой неоднократно слышали, но от которой до этого времени нас оберегала судьба.
      - Что вам нужно? - воскликнула я.
      - Я хочу, чтобы вы вышли на дорогу.
      - Нет, - ответила я.
      Он поднял мушкет и нацелил его на меня, после чего распахнул дверь.
      - Прошу вас, выходите, - сказал он.
      Нам ничего не оставалось делать, кроме как повиноваться. Я крепко сжала ручку Клариссы. Я не хотела, чтобы она испугалась, хотя я заметила, она ничуть не боится, а с нескрываемым интересом разглядывает этого разбойника.
      Когда я вышла на дорогу, я увидела двух ваших грумов. Рядом с ними стоял второй разбойник и тоже держал их на мушке. Я взмолилась, чтобы кто-нибудь проехал мимо и освободил нас.
      Тогда разбойник сказал:
      - Какая удача, моя леди! - Он поклонился Харриет, потом мне. - Не часто встретишь на дороге двух таких красоток.
      - Почему вы остановили нас? - взволнованно спросила Кларисса.
      Внимание разбойника обратилось на нее. Я шагнула вперед, и внезапно мной овладело желание вырвать у него мушкет. Но это было бы сумасшествием, кроме того, был еще один разбойник.
      Заметив мои намерения, он насмешливо ухмыльнулся.
      - Глупо, и у вас бы ничего не вышло! - Он снова посмотрел на Клариссу. - Работа такая, - объяснил он ей.
      - А почему?
      - Так устроен мир, - сказал он. - У вашей девочки - пытливый ум, добавил он.
      И вдруг моя смутная догадка превратилась в уверенность. Это был не обыкновенный разбойник. Как же я могла ошибиться, ведь я знала его так близко!
      Человек в маске был Хессенфилд.
      - Что вам нужно? - спросила я.
      - Ваш кошелек, естественно. Или у вас есть еще что предложить мне?
      Я вытащила из кармана кошелек и кинула на дорогу.
      - И это все, что у вас есть? А вы, моя леди?
      - Мой кошелек в карете, - буркнула Харриет.
      - Достаньте его, - приказал он. Харриет повиновалась. Он тем временем шагнул ко мне.
      - Как вы посмели? - спросила я.
      - Такие мужчины, как я, на многое способны, моя леди. Какой на вас прекрасный медальон! Его рука погладила мою грудь.
      - Это мой папа подарил ей, - заявила Кларисса. Разбойник резко рванул его. Цепочка разорвалась, и он положил медальон в карман.
      - Ой! - вырвалось у Клариссы. Я взяла ее на руки.
      - Все хорошо, моя милая! - успокоила я.
      - Отпустите ребенка на землю, - приказал он.
      - Я буду защищать ее, - ответила я. Но разбойник взял ее у меня, одной рукой все еще сжимая мушкет. Кларисса не знала страха. Я думаю, ей просто никогда на ум не приходило, что кто-то может причинить ей вред. Ее баловали и любили все, с кем она встречалась, и зачем кому-то вдруг причинять боль очаровательной Клариссе? Она внимательно изучала разбойника.
      - Ты смешно выглядишь, - сказала она и дотронулась до маски. - Можно я сниму? - спросила она.
      - Не сейчас... - ответил он.
      - А когда?
      Из кареты вышла Харриет.
      - Я не могу найти свой кошелек, - выкрикнула она, и тут же дыхание ее перехватило. - Что он делает с Клариссой?
      - Не могли бы вы отпустить ребенка? - попросила я. - Вы пугаете ее.
      - Ты боишься? - спросил он.
      - Нет! - сказала Кларисса.
      Он рассмеялся и поставил ее на дорогу.
      - Мои дорогие леди, не бойтесь. Я отзову своего человека, и вы можете спокойно продолжить свой путь, но, конечно, я оставлю у себя кошелек и медальон. А у вас, моя леди, не найдется никакой безделушки мне на память?
      Его глаза скользнули по браслету, который носила Харриет. Она сняла его и протянула разбойнику. Он улыбнулся и опустил его себе в карман.
      - Ты грабитель? - спросила Кларисса. - Тебе хочется кушать?
      Ее личико сморщилось от жалости. Самым ужасным бедствием для нее был голод.
      - Я отдам тебе хвостик моего сахарного мышонка. Она полезла в кармашек, вытащила мышонка и отломала хвостик.
      - Но не ешь сразу, а то у тебя будет болеть живот, - уточнила она, подражая голосу моей матери.
      - Спасибо, не буду. Может, я вообще не буду есть его, а сохраню в память о тебе.
      - Но он растает у тебя в кармане. Разбойник нежно погладил ее по головке, а она улыбнулась ему. Затем он поклонился нам:
      - Больше, леди, я вас не задерживаю, до свидания.
      Он поднял Клариссу и поцеловал ее, после чего галантно склонился к руке Харриет и поцеловал ее.
      Настала моя очередь. Он крепко прижал меня к себе, его губы приникли к моим.
      - Да как вы смеете? - вскричала я.
      - Ради тебя, милая, я на все готов... - прошептал он и рассмеялся, - В карету все! - закричал он.
      Потом еще раз быстро взглянул на меня через окно и умчался прочь. Харриет опустилась на сиденье и в изумлении посмотрела на меня.
      - Вот это приключение! Я даже не думала, что такое может произойти, задержать вот так, на дороге, и...
      - Сомневаюсь, что такое когда-нибудь бывало и наверняка никогда не повторится.
      Она странно поглядела на меня:
      - Весьма галантный разбойник.
      - Который забрал мой кошелек, медальон и твой браслет?
      - И хвостик моего мышонка, - вставила Кларисса. - Хотя я сама ему отдала его. Как ты думаешь, он запомнил, что ни в коем случае нельзя есть все сразу?
      К дверям подбежали грумы, бледные и дрожащие от страха.
      - Господь уберег нас, леди, - сказал кучер. - Они так неожиданно прыгнули на меня, я даже не успел ничего сделать.
      - От мушкета в карете не было никакого проку, - заметила я. - Они отобрали у вас что-нибудь?
      - Ничего, моя леди. Они охотятся на тех, кто сидит в карете.
      - Немного же они от нас получили!
      - Могло быть и хуже, - согласилась Харриет. - Давайте но местам и гоните как можно быстрее. Мы хотим добраться в гостиницу до темноты.
      Некоторое время мы ехали в полной тишине. Харриет внимательно разглядывала меня.
      Я закрыла глаза, думая о Хессенфилде. Он вернулся. Как это похоже на него - избрать подобный способ сообщить мне об этом! Я была уверена, что он знал, кому принадлежит карета, и хотел преподнести мне сюрприз. Вскоре я снова увижу его, в этом я была уверена.
      Я притворилась спящей, чтобы укрыться от пытливого взгляда Харриет. Она все поняла: мы выдали себя, или она сама догадалась?
      Кларисса вскоре крепко спала, и вновь я удивилась тому, как спокойно воспринимают дети самые невероятные происшествия.
      Ее первыми словами в карете были:
      - А он мне понравился. Он приедет еще раз?
      - Ты имеешь в виду разбойника? - спросила Харриет. - Слава Богу, нет!
      - А почему? - спросила Кларисса. Никто из нас не ответил ей, да и сама Кларисса не стала настаивать на ответе.
      ***
      Бенджи был безумно рад нашему возвращению. По его словам, прошли годы с тех пор, как мы уехали. После встречи с разбойниками на дороге я, не переставая, думала о Хессенфилде, так что меня даже начали терзать угрызения совести, и, как всегда в таких случаях, я старалась загладить свою вину, проявляя особенное внимание к Бенджи, чему он радовался, как ребенок. Часто я думала, какой счастливой была бы моя судьба, будь у меня другой характер.
      Когда мы рассказали ему о происшествии на дороге, Бенджи пришел в ужас.
      - Это из-за кареты! - воскликнул он. - Эти люди, Должно быть, думают, что те, кто разъезжает в каретах, обязательно очень богаты.
      Грегори винил себя в том, что не поехал с нами, но Харриет сказала, что, может быть, это даже лучше, что его там не было.
      - Он был одним из так называемых джентльменов-разбойников, - сказала она. - Он пожалел двух женщин, путешествующих с ребенком, и, действительно, очень мягко обращался с нами. Ты согласна со мной, Карлотта?
      Я кивнула.
      Минуло два дня с тех пор, как мы вернулись. Мы сидели в зимней гостиной, маленькой, уютной комнате в самом конце западного крыла, с окнами, выходящими на аллеи, обсаженные кустарниками.
      Было темно, вокруг горели свечи. Грегори заметил, что вечера становятся все короче и что с каждым днем это заметно все больше.
      В камине, отбрасывая танцующие тени на выложенные деревом стены, пылал огонь, а в подсвечниках по углам тихо оплывали свечи. Харриет наигрывала на клавесине разные мелодии; Грегори, развалясь в кресле, наблюдал за ней, а Бенджи и я играли в шахматы. Это был типичный вечер в Эйот Аббасе, каких немало я провела в этом доме.
      И когда я сидела и думала над своими ходами, вдруг я почувствовала, как чья-то тень упала на меня, или, может, это какое-то чувство подсказало мне поднять голову. В общем, так или иначе я подняла глаза от шахматной доски.
      В комнату снаружи заглядывал какой-то человек.
      Он был высок и одет в темный плащ... Я сразу догадалась, кто это может быть.
      Сначала я хотела закричать, но подавила свой порыв. А если его поймают? Если спустят собак, это вполне может случиться. Его схватят, и я знала, что потом будет. Я достаточно наслушалась историй за столом моего деда, чтобы понять, что тот, кто поймает Хессенфилда, будет всегда гордиться этим, и нас восславят за то, что мы обезвредили одного из врагов королевы.
      "Глупец! - подумала я. - Зачем ты играешь с опасностью? Почему рискуешь своей жизнью?"
      Я оторвала свой взгляд от окна и вновь вернулась к шахматам.
      - Твой ход, Карлотта, - сказал Бенджи.
      Я, не думая, двинула вперед какую-то фигуру.
      - Ха! - торжествующе воскликнул Бенджи, и еще через несколько ходов Шах и мат! Бенджи всегда обожал анализировать игру:
      - Все дело было в том слоне, которым ты сходила, а ведь три-четыре хода назад ты побеждала меня. Ты потеряла ход своей мысли, Карлотта.
      "Еще бы!" - рассерженно подумала я. А что я могла сделать? Хессенфилд вернулся.
      Лишь час спустя удалось мне ускользнуть из комнаты. Какое-то время мое отсутствие не заметят. Я набросила поверх платья плащ и сказала себе, что, если меня заметят, я отговорюсь тем, что услышала лай собак, или придумаю что-нибудь еще. Но попадаться кому-либо на глаза у меня особого желания не было.
      Он пришел встретиться со мной. Может, сейчас он уже скрылся? Даже он должен понимать, как опасно бродить по здешней округе. Я скажу ему это, если найду.
      Я изучила клумбу под окном. Было видно, что по ней кто-то ходил. Потом я взглянула в сторону кустарника и вдруг услышала то, что можно было бы назвать криком совы.
      Я подошла к кустам поближе и тихо позвала:
      - Тут есть кто-нибудь?
      - Карлотта...
      Это был его голос, и я кинулась вперед, не забывая, однако, оглядываться.
      Я очутилась в объятиях Хессенфилда, и его руки крепко сжали меня. Он целовал меня снова и снова, и так яростно, что я начала задыхаться.
      - Глупец! - воскликнула я. - Прийти сюда! Разве ты не знаешь, что за тобой повсюду охотятся?
      - Милая моя, за мной всегда ведут охоту...
      - И ты хочешь закончить свою жизнь на плахе?
      - Нет, на подушке, рядом с тобой.
      - Пожалуйста, выслушай меня! - Нет, это ты должна меня послушать...
      - Я слышала, как упоминали твое имя. Стоит Кому-нибудь узнать тебя, и тебе конец.
      - Значит, мы должны уехать отсюда как можно быстрее.
      - Естественно, так ты и должен поступить.
      - Не я, а мы. Я приехал за тобой, Карлотта.
      - Ты сошел с ума!
      - Да, - согласился он, - я действительно схожу с ума по тебе.
      - Столько лет...
      - Четыре года! - воскликнул ой. - Слишком большой срок без тебя, и никто больше мне не нужен. Я это понял.
      - Но ты приехал за мной не один?
      - Я совмещаю дело с удовольствием.
      - Ты долго ждал!
      - Я не понимал, насколько важна ты для меня.
      - И ты думаешь, что, как только ты приедешь и попросишь, я брошу все и помчусь за тобой? Ты считаешь себя каким-то божеством, а меня - своим верным последователем?
      - С чего ты это взяла? Может, оттого, что тебе кажется, что так все и есть?
      - Ерунда! Я должна идти. Я заметила тебя в окно. Было глупо приходить сюда. Кто-нибудь мог заметить тебя, могли спустить собак. И я вышла предупредить - вот и все.
      - Карлотта, ты красивее, чем когда-либо, и ты лжешь так красноречиво. Тебе понравился тот случай на дороге? Ведь ты же не сразу узнала меня, а? А потом.., потом ты узнала меня.., и все было, как в старые времена...
      - Глупые шутки! Тебя могли схватить там, на дороге, и повесить как вора.
      - Милая Карлотта, я живу опасной жизнью. Смерть постоянно подстерегает меня, она может подловить меня в любой момент, у нас такая игра. Я с нею уже настолько на короткой ноге, что она даже отказалась от своих стараний напугать меня.
      - Совсем другое дело будет, когда ты очутишься в зловонной темнице Тауэра.
      - Но я же не там, и в мои планы это не входит. Кстати, кто выиграл ту партию в шахматы?
      - Мой муж.
      - Значит, ты говорила мне не правду, Карлотта.
      - Я вышла за него замуж из-за тебя. Он сжал мою руку.
      - Я была беременна, и это было самым простым выходом из положения.
      Он глубоко вздохнул и произнес:
      - Так значит, то очаровательное дитя...
      - Кларисса? Да, ты ее отец.
      - Карлотта! - громко воскликнул он.
      - Тихо! Ты хочешь, чтобы нас кто-нибудь услышал?
      Он прижал меня к себе и поцеловал.
      - Наше дитя, Карлотта! Моя дочь! Она дала мне хвостик своего сахарного мышонка. Скажи ей, что я буду хранить его вечно.
      - Скоре всего, он просто растает, - возразила я. - И я, конечно же, ничего ей не скажу: я хочу, чтобы она поскорее забыла об этом случае.
      - Моя дочь Кларисса... Я полюбил ее с первого взгляда!
      - Хочу сказать, что ты очень легко влюбляешься.
      - Ты едешь со мной... И ты, и твоя дочь. Я не успокоюсь, пока мы не будем все вместе.
      - Неужели ты, действительно, думаешь, что мы так легко можем сорваться с места?
      - Так или иначе я сделаю то, что сказал, - твердо произнес он.
      - Со мной это не получится.
      - Один раз получилось. Ах да, но тогда ты этого хотела, не так ли? Какие времена были! Помнишь, как мы стояли там, у моря, и тех всадников?
      - Я пошла в дом. Мое отсутствие заметят.
      - Бери девочку и едем со мной.
      - Ты, действительно, сумасшедший! Девочка уже в постели и крепко спит. Неужели ты считаешь, что я подниму ее и просто так уйду из дома своего мужа?
      - Это не так уж и невозможно.
      - К сожалению, ты ошибаешься. Уезжай, возвращайся к себе и продолжай играть в свои тайны, в свои якобитские заговоры, но меня в это не втягивай. Я за королеву.
      Он громко расхохотался.
      - Да тебе все равно, кто на троне. Но, думаю, тебе не все равно, с кем ты делишь свою жизнь. Я не отступлю, без тебя я из этой страны не уеду.
      - Спокойной ночи и подумай над моими советами! Уезжай побыстрее и больше не возвращайся сюда! Я попыталась отстраниться от Хессенфилда, но он удержал меня.
      - Одну минутку, но как мне добраться до тебя?
      Как мне связаться с тобой? Нам надо назначить место встречи.
      Я подумала о Бенджи и твердо сказала:
      - С этим все кончено, и я хочу забыть, что мы когда-либо встречались. Судьба была неблагосклонна ко мне: ты вынудил меня стать своей любовницей.
      - Это было самое счастливое время в моей жизни, и я не принуждал тебя.
      - Это ты так думаешь, - парировала я.
      - А результатом всего этого явилась эта девочка. Мне нужна она, Карлотта! И ты тоже, вы обе мне нужны!
      - Еще несколько дней назад ты даже не подозревал о ее существовании.
      - И сейчас я жалею об этом. Ты уедешь со мной?
      - Нет, нет и нет! - сказала я. - У меня хороший муж, и никогда снова я не предам его...
      Я осеклась, но он, казалось, ничего не заметил. Мне вновь вспомнилось лицо Бенджи, когда я вернулась. Как нежен он был со мной, - он даже ничего не подозревал, наделя меня качествами, которыми я никогда не обладала. Мне тогда было так стыдно, что я решила стать такой, какой он меня считает.
      Но вспоминала я и Хессенфилда, и те волшебные мгновения, что провели мы вместе, и я ждала, чтобы меня забрали, увезли, совсем как в тот раз.
      - Может, мне вдруг придется срочно связаться с тобой, - сказал он. Как это можно сделать? Есть ли поблизости такое место, где я мог бы оставить записку?
      - Там, неподалеку от кустарника, лежит старое дерево. Когда я была еще ребенком, мы часто оставляли там записки друг другу. Пойдем, я покажу тебе.
      Он последовал за мной сквозь заросли кустов.
      - Если ты зайдешь с задней стороны дома, - сказала я, - тебя вряд ли заметят, но ни в коем случае не приходи сюда днем.
      Я показала ему дерево. Это был дуб, который много лет тому назад свалил удар молнии. Все говорили, что надо бы его разрубить на дрова, но никто так и не сделал этого. Когда-то я называла его "почтовым ящиком", потому что в стволе было дупло.
      - А теперь уезжай! - взмолилась я.
      - Карлотта!
      Он заключил меня в свои объятия и поцеловал. Я почувствовала, что слабею. Я ненавидела себя, но чувства мне были не подвластны.
      Собрав всю свою волю, я освободилась из его объятий.
      - Я вернусь за тобой! - прошептал он.
      - Ты зря тратишь время. Уезжай.., и, пожалуйста, не возвращайся.
      Я кинулась сквозь кустарник назад, к дому. Облегченно вздохнув и убедившись, что никто не заметил моего отсутствия, я скинула плащ.
      Поднявшись в комнату Клариссы, я открыла дверь и заглянула внутрь. На цыпочках я прокралась к постельке. Дочь мирно спала и выглядела такой невинной и прекрасной.
      - Что-нибудь случилось? - спросила меня Джейн Фармер, ее нянька, добрая и умелая женщина, которая всей душой была предана Клариссе.
      - Нет, я зашла посмотреть, все ли в порядке. Если Джейн и удивилась, то этого не показала.
      - Она быстро заснула, - прошептала она. - Она засыпает сразу, как только ложится. В ней столько жизненных сил! Она очень устает за день, но когда просыпается, то снова полна жизни. Что ж, это естественно, но она самая резвая девочка, что я когда-либо видела.
      Я кивнула:
      - Я не побеспокою ее.
      И тихонько вышла. Его дитя! Как бы мне хотелось, чтобы она поближе познакомилась с ним! Я была совсем не удивлена, а даже немного горда тем, что она так понравилась ему.
      Внутри меня бушевали чувства. Мне надо было побыть одной, чтобы подумать.
      Но это было невозможно.
      Я пошла в спальню, и спустя несколько минут туда вошел Бенджи.
      Я сидела возле трюмо и расчесывала волосы. Он вошел и остановился за спиной, наблюдая за моими руками.
      - Порой я думаю, что же я такого сделал, что заслужил тебя?
      Я сгорала от стыда.
      - Ты так прекрасна! - продолжал он. - Я никогда не видел такой изумительной женщины! В свое время моя мать была настоящей красавицей... Но ты.., ты - самое прекрасное существо, что когда-либо рождалось под этим небом!
      Я подняла руку и коснулась его.
      - О, Бенджи! - воскликнула я. - Как бы мне хотелось, чтобы я была.., хоть чуточку лучше! Как бы мне хотелось быть достойной тебя!
      Он рассмеялся, опустился на колени и прижался лицом к моей груди.
      Я погладила его волосы.
      - Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - сказал он. - Это тот дьявол.., отец Клариссы. Я все понимаю, Карлотта. Ты не должна винить себя за это, ведь ты ничего не могла сделать... Ты должна была спасать себя. И не думай, что я когда-либо буду попрекать тебя за это. Кроме того, у нас есть Кларисса.
      - Я так люблю тебя, Бенджи! - промолвила я.
      На следующий день меня ожидало еще одно потрясение.
      Было утро. Кларисса училась ездить верхом. Конечно, она была еще очень маленькой, но Бенджи купил ей крошечного шотландского пони, и ей разрешали ездить по двору, пока пони ведут на веревке. Она обожала это занятие и много говорила о Шоте, своем пони, выдумывая истории о том, как он разговаривает с ней, и о невероятных приключениях, что ждут их обоих в будущем.
      Только я спустилась в зал, как из дверей зимней гостиной появилась Харриет.
      - У нас гость, Карлотта!
      Мое сердце громко забилось. На какое-то мгновение я подумала, что это Хессенфилд осмелился навестить нас.
      Я вошла в гостиную. Из кресла поднялся Мэтью Пилкингтон и направился ко мне, чтобы поцеловать руку.
      Кровь бросилась мне в лицо.
      - Но... - запинаясь, проговорила я. - Я.., так неожиданно...
      - Я остановился в "Приюте скрипачам на несколько дней, - произнес он.
      "Приют скрипача" была старой гостиницей примерно в миле от Эйот Аббас.
      - И подумал, - продолжал он, - что, будучи в этих местах, я не могу не навестить вас.
      - Столько.., сколько времени прошло, - услышала я свой ответ.
      - Пойду прикажу принести вина, - сказала Харриет.
      И она оставила нас.
      - Я должен был приехать, Карлотта! Я много раз собирался, но...
      - Может, было лучше не приезжать совсем?
      - Ты виделась с Дамарис?
      - Да, я недавно вернулась из Эверсли. Это был первый раз, когда...
      - И как она?
      - Она очень больна. Какая-то таинственная лихорадка, которая полностью изменила ее, она стала почти инвалидом.
      Некоторое время он молчал, уставившись в пол.
      - Я часто думал, что никогда не смогу простить себя. Не могу простить себя и сейчас, - сказал он, наконец. - Но.., но.., я знаю, что, если я смогу вернуться, все пошло бы по-старому. Но я постоянно думал и о тебе. Никогда я не смогу быть счастлив без тебя...
      - Пожалуйста, - перебила я его, - я не хочу слушать этого! Ты видишь, я здесь, у меня есть муж, ребенок...
      - У тебя был муж.., и ребенок, когда... - начал было он.
      - Я знаю, но во мне есть что-то испорченное, я эгоистка, действую импульсивно.., я совершаю поступки, которые ранят моих ближних и меня, и совершаю их, абсолютно не думая. Но я стараюсь сейчас исправить свою жизнь. Ты должен уехать, Мэтью, тебе не следовало приезжать.
      - Я должен был, Карлотта! Я боялся приехать сюда.., но я должен был поговорить с тобой. Я видел тебя вчера...
      - Где? - воскликнула я.
      - Я был.., рядом с домом и увидел, как ты въезжаешь во двор на лошади. Это было днем.., и стоило мне тебя снова увидеть, как...
      - Послушай, Мэтью, то, что было между нами, закончилось. Это был какой-то приступ безумия с обеих сторон. Это было не правильно.., было плохо. Я так виню себя за это! Дамарис любила тебя, а когда она увидела нас там... Она отсутствовала всю ночь, всю ту ночь она провела в саду, под этой ужасной грозой. Ее все так искали! Она бы умерла, не найди ее тогда отец, и мы в этом были бы виноваты, Мэтью. Мы чуть не убили ее. Все, хватит... Мы не должны больше встречаться. Я продаю Эндерби-холл. Я не вынесу, если еще хоть раз мне придется поехать туда. Как, впрочем, и Дамарис, я уверена.., хотя она и не может этого сделать... Когда мы ездили в Эверсли-корт, ей пришлось помогать. Только представь себе это. Дамарис, которая все уголки в округе объездила на своем Томтите! Это невыносимо! Только так мы можем покончить со всем этим - постарайся все забыть.
      Вернулась Харриет.
      - Вино несут, - объявила она. - А теперь расскажи нам, чем ты занимался с тех пор, как покинул Грассленд? Думаю, ты сейчас в отпуске, прямо из армии? Насколько я помню, ты был военным, сейчас всех заставляют служить, в связи с этими победными боями на континенте.
      - Да, - ответил Мэтью. - Я в армии.
      - Но скоро возвращаешься в свой полк? Надеюсь, герцог Мальборо вскоре закончит эту глупую войну. А как твоя мать?
      - С ней все хорошо, благодарю вас.
      - Надеюсь, она теперь счастливо живет в Лондоне после того, как попробовала немножко сельской жизни?
      - Да, думаю, город ей больше по душе. Харриет вздохнула.
      - В городе хорошо... Часто ли она ходит по театрам? - Она повернулась ко мне, по-видимому, заметив, что я необычно молчалива. - Ты знаешь, во Франции театры отнюдь не процветают. Мадам Мантенон сделала из бедного старого Людовика настоящего святошу. По-моему, на старости лет она раскаялась и закрыла большинство театров, будто бы это обеспечит ему местечко в раю! Обещаю вам: он эту войну не выиграет. Наилучший способ ускорить свое поражение - это закрыть театры.
      - О, Харриет, - сказала я с принужденным смешком, - что за странные выводы!
      - Да, моя дорогая, это действительно так. Людей надо подбадривать, особенно в военное время, а самый лучший способ повергнуть их в мрачное настроение - это лишить развлечений. Ты согласен? - улыбнулась она Мэтью.
      - Вы абсолютно правы.
      - Это естественно! - воскликнула она. - Люди с такой радостью приветствовали возвращение короля Карла только потому, что устали от пуританских законов. Я хорошо помню ликование, когда снова вернулись веселые деньки. В то время я была очень молода...
      - Конечно, Харриет! - Я решила ей польстить.
      - Интересно, помнит ли твоя мать, как мы играли вместе?
      - Да, - сказал Мэтью. - Она упоминала об этом.
      - Вскоре после этого я покинула театр, но актриса всегда остается актрисой. Признаюсь вам, огни рампы никогда не перестанут ввергать меня в сладостную дрожь.
      В таком духе продолжался разговор и дальше, но, по-моему, ни я, ни Мэтью особенно не прислушивались к ее словам.
      Когда Мэтью уезжал, Харриет спросила, когда он будет в Лондоне. Он ответил, что, может быть, он еще пробудет в "Приюте скрипача". Ему понравилась эта гостиница, да и местность была очень привлекательной. Ему нравилось ездить по округе.
      - Если хочешь, заходи к нам еще, - сказала Харриет.
      - О, благодарю вас! - горячо ответил Мэтью. Больше случая остаться наедине нам не представилось, но по его пылкому взгляду я поняла, что он еще вернется в Эйот Аббас.
      ***
      Немного позже ко мне с тревожным видом подбежала Джейн Фармер. Она интересовалась, не со мной ли Кларисса?
      Я была удивлена. Обычно в это время Кларисса играла в саду, а потом она отдыхала. На этом, как правило, настаивала Джейн, хотя Кларисса частенько бунтовала. Но Джейн была непреклонна, и каждый раз Кларисса приходила к решению, что лучше подчиниться ей.
      - Я сидела в беседке, - сказала Джейн, - и шила, как обычно, а Кларисса играла неподалеку с воланом. Она подбрасывала его, то и дело окликая меня, - одним словом, все шло, как обычно, но вдруг я поняла, что уже долгое время ничего не слышу. Я тут же отложила шитье в сторону и пошла посмотреть. Ее нигде не было. Я подумала, что она пошла в дом, к вам.
      - Нет, - ответила я. - Ее не было со мной.
      - Она говорила о вас, что покажет вам новую ракетку.., так что я подумала...
      Во мне проснулась тревога.
      - Она - разумная девочка. Ей не раз говорили, чтобы она никуда не уходила.
      - Мы были только в саду. Я думала, что она могла пойти к вам...
      В моей голове мелькнула невероятная догадка, но я тут же от нее отказалась.
      - Мы должны немедленно найти ее! - сказала я.
      В комнату вошла Харриет, я рассказала ей, что произошло, и пошла в сад.
      "Она должна быть где-то здесь", - думала я. Я хорошо помнила случай, когда она спряталась, чтобы подразнить нас, и другой случай, когда она заснула в зарослях кустарника.
      Джейн все больше беспокоилась и винила себя, но я-то знала, что Кларисса такая непоседа, что просто невозможно углядеть за ней.
      Мы обыскали каждый уголок, но прошел час, а мы не нашли ее. Теперь все уже были напуганы по-настоящему.
      Приехали Бенджи и Грегори, уезжавшие по делам поместья, и присоединились к поискам. Именно Бенджи и обнаружил в кустарнике зеленое перышко. Мы сразу узнали его: оно выпало из воланчика Клариссы.
      Вот тогда и я действительно испугалась.
      - С ней наверняка все в порядке, - заявила Харриет. - Это напоминает мне тот случай, когда ты потерялась и мы нашли тебя в Эндерби-холле.
      Мне не хотелось снова вспоминать Эндерби-холл, и я очень беспокоилась за Клариссу.
      К этому моменту мои страхи начали приобретать конкретную форму. "Он не мог, - думала я. - Он бы не сделал ничего подобного!" Но я знала, что он способен на все.
      Я пошла к старому дубу, о котором рассказала Хессенфилду, сунула руку в дупло. Внутри лежала записка. Дрожащими руками я развернула ее и прочитала:
      "Дорогая моя, не беспокойся. С девочкой все в порядке. Ты должна присоединиться к нам. Встретимся на этом самом месте в полночь. Я буду ждать тебя.
      X."
      Я стояла и мяла в руках эту бумажку. Я не могу описать свои чувства: облегчение, что Кларисса вне опасности; гордость, что Хессенфилд так нуждался в ней, что рискнул своей жизнью ради нее; волнение при мысли, что я снова буду с ним, и некую отчаянную решимость с этого момента быть преданной Бенджи. Внутри меня кружился вихрь чувств. Я была безумно счастлива и в то же самое время глубоко опечалена. Мои мысли то и дело возвращались к нему - снова увидеть его, бежать с ним.., куда? На побережье, конечно. Я знала, там нас будет ждать лодка, я знала, что с этой ночи у меня начнется новая жизнь, полная радости и счастья. Я вновь буду с моей девочкой, которая с каждым прожитым днем значила для меня все больше. Я буду с моей девочкой и ее отцом.
      Этого я хотела больше всего на свете. Что было проку отрицать свои желания? Унылая деревенская жизнь не для меня, пусть Дамарис наслаждается ею. Но Дамарис была отвергнута, а какой бы счастливой она могла быть, выйдя замуж за Мэтью! Но я все испортила, и мне так легко испортить сейчас жизнь Бенджи.., но я этого не сделаю. На моей совести и так уже достаточно грехов.
      Что же мне делать?
      Было два выхода, нет, три. В первом случае я лишалась своего ребенка, а на это я была не согласна. В таком случае я бы никому ничего не рассказывала и ничего бы не предпринимала.., то есть не пошла бы на эту встречу. И отказывалась бы от встреч с Хессенфилдом до тех пор, пока он не уедет и не увезет с собой Клариссу. В другом случае я показывала записку Бенджи, Грегори и Харриет, рассказывала им, кто он такой, говорила, что у него Кларисса, а потом мы бы расставляли вокруг кустов солдат, и они бы хватали его в то время, когда я должна была прийти на встречу. Тогда бы ему пришлось вернуть Клариссу, и этот вариант означал его смерть. Это было бы очень лояльным поступком как по отношению к Бенджи, так и по отношению к моей стране. И последний выход - это прийти в назначенное место и втайне повидаться с ним...
      Я знала, что тогда произойдет. Хессенфилд увезет меня даже силой, если потребуется. Зная его, я без труда догадалась, что у него на уме.
      Я не могла вернуться в дом, мои мысли в беспорядке кружились.
      Как я могу позволить всем беспокоиться и искать Клариссу, когда я знаю, где она? Но могла ли я рассказать, что сейчас она в руках главаря якобитов, за которым гонятся?
      В конце концов, я направилась к дому. Бенджи ласково обнял меня. Лицо его было бледным и напряженным.
      - Где ты была? Я уже и за тебя стал волноваться.
      В этот момент и надо было показать ему ту бумажку, которую я сложила и спрятала в корсете моего платья. Моя рука потянулась к ней. Это был Бенджи, который так любил меня, который был таким хорошим человеком, что я чуть не решилась, но тут же все прошло, и я даже словом не упомянула о записке. Я не стала разуверять всех в том, что Кларисса потерялась.
      Поиски продолжались, а я закрылась в своей спальне и начала бороться с собой.
      Как Хессенфилд мог сделать это? Он не имел никакого права отнимать Клариссу у меня, но что проку говорить с Хессенфилдом о каких-то правах? Он следует одному закону, который сам же для себя и придумал, и все, что он считал нужным сделать, сразу же становилось правильным и законным.
      Шло время, а я все еще колебалась. В доме никого не было - все обыскивали округу. Джейн Фармер была в таком отчаянии, что я чуть было не призналась ей во всем, чтобы избавить ее от мук.
      Наконец, я решилась: я пойду и встречусь с ним, буду настаивать на том, чтобы он вернул ребенка. В двенадцать часов ночи я накинула плащ и спустилась вниз, к зарослям кустарника. Там, в тени деревьев, я стала ждать, но долго ждать мне не пришлось. Меня обхватили сильные руки, и донесся тихий смешок, когда он припал к моим губам.
      - Ты сошел с ума! - воскликнула я, - Где девочка?
      - В безопасном месте. Сегодня ночью мы уплываем во Францию, моя миссия здесь выполнена, я получил все, за чем приезжал.., и даже больше. Моя дочь! Я уже боготворю ее!
      - Где она? - настаивала я.
      - В безопасном месте, - повторил он. - Пойдем! Чем быстрее мы уберемся отсюда, тем лучше. У меня такое предчувствие, что враги повисли у меня "на хвосте". Мы должны быстрее добраться до побережья. Неподалеку лошадь, а там, на побережье.., в одной потайной бухте прячется наш корабль.
      - Ты и в самом деле сумасшедший! Неужели ты думаешь, что я поеду с тобой?
      - Естественно, и не трать времени зря! Я вырвалась из его объятий:
      - Я пришла сказать тебе, что... Он со смехом притянул меня к себе и начал покрывать поцелуями лицо.
      - ..Что ты любишь меня, - договорил он в перерывах между поцелуями.
      - Неужели ты думаешь, что я так же черства и бессердечна, как ты? Что я так вот уйду от мужа просто потому, что вернулся ты?
      - Я значу для тебя гораздо больше. Помни, я - отец твоего ребенка.
      - Как бы мне хотелось никогда не встречаться с тобой, Хессенфилд!
      - Ты лжешь, дорогая Карлотта! Ну, признайся, ведь это была любовь? Помнишь, как ты отказалась предать меня? Ты и сейчас могла бы сделать то же самое.
      - Да, могла, а откуда ты знаешь, что я не предала тебя? Может, сейчас тебя схватит взвод солдат?
      - Я был готов рискнуть, - сказал он, - и скажу тебе, почему: я не верю в то, что такое может случиться. Пойдем, милая, ведь мы же не хотим искушать судьбу?
      - Где моя дочь? Верни ее мне и уходи, и я никому не скажу, что ты здесь был. Он рассмеялся:
      - Наша дочка очень счастлива. Мы хорошо с ней поладили, и она хочет уехать со мной.
      - Где она?
      - У моря, там же, где через некоторое время очутимся и мы с тобой. Этой же ночью, дорогая Карлотта! Подумай об этом. Столько воспоминаний... Никто не может заменить мне тебя, никогда мне не забыть те дни, что мы были вместе!
      - Я не могу ехать. Ты должен понять это! Внезапно он схватил меня, и я почувствовала, что отрываюсь от земли. Мой плащ скользнул вниз, Хессенфилд вынес меня из зарослей. Неподалеку паслась его лошадь. Он посадил меня в седло, а сам вспрыгнул сзади.
      Не думаю, чтобы я очень уж сопротивлялась. Авантюрная душа Хессенфилда взывала к моей, но передо мной стояло лицо Бенджи, искаженное болью, когда он узнает, что я бросила его.
      До побережья была всего лишь миля. В небе ярко светил полумесяц, и в его тусклом свете из моря, поверхность которого была спокойной и гладкой, словно у озера, поднимался остров Эйот.
      Хессенфилд тихонько свистнул, и на пляже появилась фигура какого-то мужчины.
      - Все тихо, сэр, - сказал тот.
      - Отлично! - ответил Хессенфилд.
      Он спешился и опустил меня на землю. Мужчина принял у него лошадь, и, пока Хессенфилд нес меня через полосу гальки, до моего слуха донесся звук копыт лошади, галопом удаляющейся от нас.
      На воде покачивалась небольшая лодочка, на веслах сидел еще один мужчина. Мы вошли в воду, вымокнув до пояса, прежде чем добрались до лодки. Хессенфилд подсадил меня.
      - Не теряй времени! - приказал он. Мужчина стал грести, направляя лодку к Эйоту. В воздухе повисла тишина. Немного спустя Хессенфилд снова заговорил:
      - Побыстрее, они на пляже! Клянусь Господом Богом, мы как раз вовремя!
      На пляже я разглядела чьи-то фигуры. Сверкнула вспышка выстрела, пуля пролетела невдалеке от лодки.
      - Мы скоро выйдем за пределы досягаемости, - заметил Хессенфилд.
      - Если б не твои романтические забавы, мы бы были уже далеко, - сказал мужчина.
      - Знаю, но мы и так скоро будем далеко от них. Мы уже почти на месте.
      Мы обогнули остров, и пред моим взором предстал корабль.
      - Спасены! - воскликнул Хессенфилд.
      Вскоре мы причалили к борту, сверху была скинута веревочная лестница, и я стала подниматься на судно. Чьи-то руки втащили меня на палубу. Через несколько секунд рядом со мной стоял Хессенфилд. Он обнял меня и громко расхохотался.
      - Миссия завершена! - крикнул он. - Такого успеха, у меня еще не было! Нам лучше отплывать немедля! Пойдем, ты, наверное, хочешь повидаться со своей дочуркой?
      Кларисса спала, зажав в ручках воланчик. Я склонилась и крепко обняла ее. Она проснулась:
      - Мама!
      - Да, моя милая...
      Она широко открыла глаза.
      - Я на большом корабле, - объявила она, - и у меня новый папа!
      Хессенфилд присел рядом с нами.
      - И он тебе очень нравится, да? Скажи своей маме!
      - Он подарит Мне новый волан, - добавила она.
      - Но ты же не сказала ей, что я тебе нравлюсь, настаивал на своем Хессенфилд.
      Кларисса села в постельке и обвила ручонками его шею.
      - Это его корабль, и он покажет мне, как он плавает.
      ПРЕСТУПЛЕНИЕ ИЗ-ЗА СТРАСТИ
      Очутилась я в какой-то другой, совершенно иной жизни. Сначала я была буквально ошеломлена, вновь началась эта безумная, полная страстей и удовольствий, ни с чем не сравнимая жизнь с Хессенфилдом. Мы возобновили наши отношения с такой естественностью, как если бы они никогда и не прерывались, и, хотя первое время я и притворялась, будто вне себя от ярости, Хессенфилд быстро положил этому конец, заставив меня признать, что я так же влюблена в него, как и он в меня.
      Но, конечно, здесь не было той чистой и ничем не омраченной радости, что присутствовала в первый раз. Я не выдумываю себе никаких оправданий и действительно признаю, что искренне радовалась, когда меня похитили, соблазнили, изнасиловали, называйте это, как хотите. Но я могу честно сказать, что чувствовала глубокое раскаяние за то, что так поступила с Бенджи, и была рада, что мой плащ остался в тех зарослях, как будто меня увезли силой. По крайней мере, Бенджи не будет думать, что я уехала по собственному желанию, и хотя горю его это ничуть не поможет, но он, по крайней мере, не будет считать, что я предала его. Бедный Бенджи! Он лишился и меня, и Клариссы, и я не могла радоваться жизни, потому что часто думала о нем.
      Наше плавание прошло гладко, и вскоре мы очутились у берегов Франции. Кларисса большими глазами следила за всем происходящим и, как свойственно детям, принимала это невероятное приключение как само собой разумеющееся. Один раз она все-таки спросила, когда приедут ее дедушка, папа и Харриет, на что я уклончиво ответила, что надо немножко подождать.
      - Я хочу показать им своего нового папу, - заявила она, и гордость, прозвучавшая в ее голосе, одновременно и взволновала, и глубоко ранила меня.
      Мы пересекли Францию, останавливаясь в различных гостиницах, и меня очень удивило, насколько известен в этих краях Хессенфилд. В его распоряжении всегда были самые лучшие комнаты, а теперь, когда, как он сам говорил, он путешествует en fanulle <С семьей (франц.).>, удобства были ему особенно необходимы.
      Человек, который доставил нас к судну, путешествовал вместе с нами. Его звали сэр Генри Кэмпион, и, по словам Хессенфилда, он был самым преданным ему другом.
      - Настоящий якобит! Теперь, когда ты присоединилась к нам, ты должна брать с него пример.
      Я промолчала. Ах, если бы я могла забыть Бенджи и то горе, которое, я уверена, терзает его сейчас! Я подумала, что, если бы не Бенджи, я была бы сейчас безумно счастлива. Если бы только я не вышла замуж за Бенджи! Ах, если бы я не сдалась, а родила ребенка и стала ждать... Но, конечно же, это было абсолютно невозможно, я могла действовать только так, а не иначе. Я думаю, даже Хессенфилд понимал это. Однажды он сказал:
      - Не надо было мне покидать тебя, я сразу должен был забрать тебя во Францию.
      Но Хессенфилд не из тех людей, которые скорбят о прошлом, и каждый новый день он принимал с радостью. Сомневаюсь, что его когда-либо мучали угрызения совести. В нем присутствовало какое-то бесшабашное веселье, легкое отношение к жизни, и я была уверена, что, даже когда он будет умирать, он и тогда будет хохотать во все горло.
      Но Кларисса его очаровала. Я была удивлена, не ожидала, что он может так привязаться к ребенку. Думаю, это потому, что она была его дочкой и она была так прекрасна и мила. В ней уже чувствовалась любовь к приключениям, и все, что находилось вокруг, вызывало ее любопытство. Любой обыкновенный отец безмерно гордился бы такой дочкой, но даже то, что Хессенфилд находил время поговорить с ней, доставляло мне неописуемое удовольствие.
      Сначала мы направились в Париж. Он подготовил меня к тому, что нас там ждет, и рассказал, где мы будем жить.
      - Двор находится в Сен-Жермене. Конечно, король живет там же, в замке. Большую часть своего времени я провожу там, но у меня есть свой дом в Париже, так как много работы у меня и в этом городе. В том доме вы с Клариссой будете жить, но, конечно, ты будешь представлена королю как моя жена, и мы часто будем ездить во дворец.
      - Как твоя жена? - воскликнула я.
      - Но ты же моя жена, Карлотта. О да, я знаю, ты неудачно вышла за кого-то там замуж, но это же случилось в Англии, а теперь мы во Франции, и ты моя жена. Тебе надо привыкнуть к тому, что отныне тебя будут называть леди Хессенфилд.
      Он нежно обнял меня и поцеловал.
      - Я люблю тебя, Карлотта. В тебе есть то, что как раз подходит мне. Ты мне ближе, чем кто-либо в этом мире, и у нас есть прекрасная дочурка. Слава Богу, что ты теперь рядом со мной!
      Я заглянула ему в глаза. Он был абсолютно серьезен и действительно имел в виду то, что сказал, и это наполнило меня счастьем. "Если бы только я могла забыть Бенджи, - подумала я, - я бы стала самой счастливой женщиной в мире!"
      На другой день он сказал:
      - Теперь ты в добровольном изгнании, и ты одна из нас. И, хотя ты приехала к нам не по своим убеждениям, мы с тобой - одно целое и мое дело должно стать твоим. Нашей целью является возвращение в Англию. Кому хочется быть вечным изгнанником? Когда бы я ни поехал домой, я должен делать это тайком, как вор, прокрадываясь в свою собственную страну. За мою голову назначена награда. И это я, у которого огромные владения на севере Англии, где мои предки жили, подобно королям. Да, однажды мы вернемся, но лишь тогда, когда восстановим на троне истинного короля, чтобы жить под настоящей властью, иначе я не вернусь никогда.
      - Естественно, - напомнила я ему, - ты и не можешь этого сделать. Теперь тебя называют предателем королевы и тебе не разрешили бы остаться.
      - Ты права, - ответил он. - Каждый раз, когда я еду туда, да ты и сама могла убедиться, я еду как заговорщик, который потом становится беглецом.
      - Это очень досадно, - заметила я, - но зачем тебе участвовать в подобных делах? Можно жить и под властью Анны.
      - Женская логика! - усмехнулся он. - Зачем нам праведное дело, если мы и так хорошо живем? Нет, Карлотта, это не для меня, и не забывай, теперь ты одна из нас.
      - Только потому, что ты принудил меня к этому.
      - Ты говоришь как настоящая сторонница короля Якова, - насмешливо произнес он, но я понимала, что он прав: нравилось мне это или нет, но теперь я стала одной из них.
      Я сказала ему, что и гроша ломаного не дам за их якобитское дело.
      - Да, но тебе не безразличен я, - ответил он, - и я должен буду поверить тебе множество секретов, что сделаю без малейшего страха, ибо знаю, что твоя любовь ко мне не менее сильна, чем искренняя вера. Мы принадлежим друг другу, Карлотта. И так будет, пока смерть не разлучит нас.
      В те редкие моменты, когда он становился серьезным, как, например, сейчас, его слова трогали меня до глубины души. Я любила его, да, любила: его нежность, его силу, его мужские качества задевали внутри меня какую-то чувствительную струнку. Он был вожаком, и теперь я ясно видела, что если бы мне пришлось выбирать между ним и Бо, то Бо проиграл бы. Бо ослепил меня, но Хессенфилд захватил мою душу и не отпускал.
      Если б только мы встретились при иных обстоятельствах, если б только я могла уехать с ним как жена истинная, если б только я могла стереть из своей памяти прошлые дни... Нет, дело было совсем не в Бо. Меня терзали воспоминания о Бенджи, именно они бросали на мое счастье тень глубокого раскаяния, и редко, когда я могла не думать о нем, да и то ненадолго.
      ***
      Париж потряс меня. Как только мы прибыли в этот великолепный город, то сразу направились в наш дом в квартале Марэ, который, как мне предстояло узнать, являлся одним из самых престижных в городе. Король Франции был очень гостеприимен по отношению к английской знати, восставшей против соверена Англии, и не без причины - в настоящее время он находился с нашей страной в состоянии войны.
      В Эверсли нас всех воспитывали в духе преданности своему королю, твердили, что это одна из наших основных обязанностей, но я напомнила себе, что мой дед Карлтон участвовал в восстании Монмута и Яков признал его предателем так же, как сейчас нарекла Хессенфилда Анна. Дело было здесь сивеем не в том, лоялен ты или нет, а в принципе, и с каждым днем я все больше склонялась на сторону якобитов.
      Это был прекрасный дом, где нас встретили слуги. Хессенфилд представил меня как леди Хессенфилд, а когда я взяла за ручку Клариссу, осматривающую все вокруг широко открытыми от изумления глазами, он добавил:
      - А это наша дочь.
      Вопросов никто не задавал: Хессенфилд вернулся из Англии с якобитской миссией и привез с собой жену и дочку. Все было достаточно правдоподобно, и я легко вошла в свою новую роль, как, впрочем, и Кларисса.
      В те дни я чувствовала себя новобрачной. Хессенфилд с радостью согласился показать нам Париж, и какой восторг мы испытывали - Кларисса и я, - когда шли по этим улочкам вместе с ним. По его словам, с Парижем можно было познакомиться, только гуляя по нему пешком.
      Мы бродили по тихим улочкам Марэ - когда-то эта часть города была владением Валуа. Хессенфилд объяснял Клариссе, что на улице Ботрейи раньше выращивали виноград, на улице Серизэ - орхидеи, а на улице Лион располагается королевский зверинец.
      Нас поражали причудливые дома, нависающие над рекой, так, что вода омывала их стены, и Кларисса сразу же поинтересовалась, а не заливается ли она в окна? То и дело Кларисса вскрикивала от восторга, а иногда была так изумлена, что даже забывала задать свое вечное "почему".
      Хессенфилд показал нам центр города. Мы пересекли мост Мари и добрались до острова Ситэ, откуда любовались огромными башнями Нотр-Дам, и он купил нам изумительные букеты цветов на набережной Флер. Кларисса захотела осмотреть маленькие улочки, что шли вдоль собора Нотр-Дам, но Хессенфилд не позволил нам сделать этого. Там располагались дома бедняков, и улицы представляли собой узкие щели, где дома стояли настолько близко друг к другу, что порой чуть ли не соприкасались своими крышами, образуя что-то вроде полусвода и полностью отсекая солнечный свет. Посреди улочек пролегали водосточные канавы, забитые помоями.
      - Пойдем отсюда, - сказал Хессенфилд, - и ни в коем случае не заходите в такие проулки! Париж изобилует ими, и порой вы совершенно случайно, сами того не желая, можете выйти на них. Никогда не выходите на улицу без сопровождения!
      - Такие места можно найти в каждом большом городе, - ответила я. Трущобы есть везде.
      - А что такое трущобы? - спросила Кларисса.
      - Ты на них сейчас смотришь, - ответил Хессенфилд.
      Клариссу переполняло любопытство, и она было попыталась вырваться, но я крепко держала ее за ручку. Тогда Хессенфилд поднял ее на руки и сказал:
      - Ты устала, малышка? Ничего, если я некоторое время побуду твоей лошадкой?
      Меня очень тронуло, когда она улыбнулась и обвила ручонками его шею. Она еще не забыла Бенджи и Грегори, но уже меньше вспоминала о них.
      Неподалеку от нашего дома на улице Сен-Антуан располагалась аптека. Когда мы прошли мимо нее, сладкие ароматы охватили нас, и тут же я вспомнила о Бо, который сам занимался изготовлением духов и всегда благоухал странным ароматом мускуса. Именно этим и очаровал меня Мэтью, он пользовался похожими духами.
      Хессенфилд проследил за моим взглядом и сказал:
      - Да, сейчас в Париже уже не столько подобных аптек, сколько раньше. Много лет тому назад они были буквально повсюду, и на каждом углу знахари продавали свои лекарства, эликсиры и мази. Это было лет сорок назад, но люди до сих пор вспоминают об этом, тогда жили знаменитые отравители Лавуазье и мадам де Бринвильер. Они умерли ужасной смертью, но их имена никогда не забудут. С тех пор аптекари торгуют своими товарами с большой осторожностью:
      , их все еще подозревают.
      - Ты имеешь в виду, что люди у аптекарей покупают яды?
      - Покупали. Теперь это сделать труднее, но за соответствующую цену, держу пари, можно. В большинстве своем они все из Италии: итальянцы известные знатоки ядов. Они могут приготовить всякие яды - без вкуса, без цвета и запаха, яды, проникающие сквозь одежду, убивающие постепенно или же в одну секунду. Эта женщина, Бринвильер, хотела отравить своего мужа и испытывала действие своих ядов в разных больницах, где была известна как очень благочестивая леди, искренне заботящаяся о неизлечимо больных людях.
      - Да она настоящий дьявол!
      - Это действительно так. Только представь себе, как она, предвкушая результаты очередного опыта, идет по улочкам Парижа к очередной жертве, чтобы посмотреть на дело рук своих.
      - Слава Богу, что Кларисса задремала, а то бы мы утонули в куче "почему", "когда" и "как". Но какой это странный город! Я никогда не видела столько грязи на улицах и не слышала столько шума.
      - Осторожно, только не забрызгайся! Это очень коварная грязь: если она коснется твоего платья, на нем останется дыра. Римляне, когда впервые оказались в Париже, нарекли его Лютецией, что означает "Город грязи". С тех пор, конечно, условия стали получше, но все равно будь осторожной. А что касается шума: французы - шумная нация, по сравнению с ней англичане просто молчальники.
      Как я наслаждалась теми днями, открывая для себя Париж и Хессенфилда, и с каждым днем я все больше влюблялась в этот город и в этого человека.
      ***
      Через неделю нашего пребывания в Париже Хессенфилд сказал, что я должна быть представлена ко двору короля Якова.
      Сен-Жермен находился примерно в тринадцати милях от Парижа, и отправились мы туда в карете, так как для представления я должна была быть соответствующе одета. На следующий же день, как мы приехали в Париж, Хессенфилд послал за одной из парижских портних, ибо, кроме того, что на мне было в тот день, когда меня, как я это называла, "умыкнули из кустарника", а по словам Хессенфилда, "когда я сама сбежала из Англии, чтобы последовать за своей истинной любовью", - так вот, кроме той одежды, у меня не было ни одного платья.
      Портниха быстро сшила для меня простенькое платье, после чего все внимание сосредоточилось на наряде, в котором я должна была поехать в королевский дворец: очень элегантном и в то же самое время довольно скромном. Цвет выбрали голубой, переходящий в бледно-лиловый.
      - Милорд сказал, что цвет платья должен подходить к глазам миледи, говорила портниха, суетясь вокруг платья так, будто оно было настоящим произведением искусства.
      Это был весьма необычный цвет, раньше я такого никогда не видела. Парижские красильщики тканей слыли настоящими мастерами своего дела, и цвета, которых они добивались, не раз восхищали и удивляли меня. В юбку был вделан обруч из китового уса, голубой шелк был собран в рюши, а на плотно облегающий корсет пошел бледно-лиловый шелк. Под платье подобрали нижнюю юбку такого нежно-зеленого оттенка, что этот цвет был почти неразличим глазом. Я никогда не видела такого платья.
      - И это естественно, - сказал Хессенфилд, внимательно изучая меня. Когда речь заходит о моде, наша страна отстает от Франции на многие годы.
      Мою прическу уложил парикмахер, которого выбрал сам Хессенфилд. Он хлопотал вокруг меня, причесывая мои волосы до тех пор, пока они не завились кудрями, и лишь затем начал укладывать их. Но, должна признать, когда он закончил, эффект был поразительным - волосы были уложены в высокую прическу, которую венчала, подобно короне, бриллиантовая диадема.
      Когда Хессенфилд увидел меня, он был в настоящем восторге.
      - Никто не может сравниться с, тобой, любовь моя!
      Он повел меня к Клариссе, которая уставилась на меня с непритворным изумлением.
      - Это действительно ты? - спросила она. Я наклонилась и поцеловала ее.
      - Ты помнешь свои юбки! - с испугом воскликнул Хессенфилд.
      Мы оба рассмеялись.
      - Ты гордишься ею, Кларисса? - спросил он. Кларисса кивнула.
      - Но и когда она другая, она мне тоже нравится.
      - Ты любишь меня в любом обличье, да, Кларисса?
      Она снова кивнула.
      - А я вхожу в этот заколдованный круг? - спросил Хессенфилд.
      - А что такое круг?
      - Потом объясню. Пойдем, дорогая, карета ждет нас.
      Так я прибыла в Сен-Жермен.
      Меня представили как леди Хессенфилд Якову III. Яков был младше меня по возрасту, думаю, в то время ему было семнадцать лет. Он тепло приветствовал меня. Хотя у него были манеры короля, он, казалось, все время старался выказать свою благодарность тем людям, которые окружали его, а особенно тем, кто, подобно Хессенфилду, многим пожертвовал, чтобы служить ему.
      - У вас красивая жена, Хессенфилд, - заметил он.
      - Полностью с вами согласен, сир.
      - Она должна почаще навещать наш двор. Я сказала, что очень рада присутствовать здесь, а он выразил надежду, что я задержусь здесь подольше, но, конечно же, никому из нас не хочется гостить у короля Франции дольше, чем надобно.
      - Лучше сказать так, леди Хессенфилд, - в Вестминстере и Виндзоре мы будем добрыми друзьями.
      - Я надеюсь, что этого не придется долго ждать, сир, - ответила я.
      Я была представлена его матери - бледной, печальной Марии-Беатрис. Она привлекла меня больше, чем ее сын. Она была еще довольно молода, когда родился Яков, ей, должно быть, было лет тридцать. И сколько ей пришлось перенести с тех пор, как еще девочкой, против своей воли, она приехала в Англию, чтобы выйти замуж за Якова, герцога Йорка, вдовца с влиятельной любовницей! Мне было жаль ее. Она подарила своему мужу сына, которого теперь звали Яковом III, а затем последовала за ним в изгнание. Сейчас она казалась похудевшей и осунувшейся, будто горести жизни, в конце концов, выпили из нее все соки. Лицо ее покрывала бледность, но, благодаря прекрасным темным глазам, в юности она, должно быть, была настоящей красавицей.
      Она была так же радушна, как и ее сын, и сказала мне, что очень рада видеть меня и при дворе я всегда буду желанной гостьей. Она слышала, что я привезла с собой дочку, так что некоторое время мы говорили о детях.
      - Лорд Хессенфилд так помог моему мужу, а сейчас он верой и правдой служит моему сыну, - говорила она. - Я счастлива, что с ним, наконец, красавица-жена, и, увидев вас, леди Хессенфилд, я поняла, почему он так гордился вами. Вы очень красивая женщина, настоящая гордость нашего двора!
      Хессенфилду доставило удовольствие, что я имела такой успех.
      - Я знал, что так и будет, - заявил он. - Такая красота, которой обладаешь ты, милая женушка, - редкий дар. Да, она принадлежит мне, но я не Против, чтобы и другие почувствовали на себе ее свет - лишь свет, не больше.
      - Ты же знаешь, я не жена тебе, но такое впечатление, что все здесь думают, будто мы и вправду супруги.
      - А так и есть, ты - моя. Мы связаны друг с другом навсегда. Я уже говорил тебе, только смерть может разлучить нас. Я клянусь тебе, Карлотта! Я люблю тебя, и ты тоже любишь меня, у нас есть ребенок. Я бы женился на тебе завтра же, если бы это было возможным, но здесь мы и так женаты. Все считают, что это действительно так, а ведь для людей правда есть то, что они за нее принимают. Так пусть же сила их веры соединит нас! Любовь моя, никогда я не был так счастлив! Ты и наша девочка, больше мне ничего не надо!
      В устах Хессенфилда подобная речь звучала весьма странно. До настоящего времени в его жизни было мало радостей, и я видела, что то глубокое чувство, которое он испытывал ко мне, изменило его. Я была неописуемо счастлива, когда мы возвращались в карете назад, в наш дом в Париже.
      Да, Хессенфилд изменился. Он стал семейным человеком. По ночам он был все таким же страстным и ненасытным любовником, но больше всего меня забавляло то, что днем он с рвением принимался за благоустройство нашего дома.
      Портниха, обслуживающая французский двор, стала частой гостьей в нашем доме, а я - центром ее внимания. Я в полной мере познала ее мастерство, а поскольку я всегда гордилась своей внешностью, то мне доставляло огромное удовольствие открывать, что существует еще множество способов, позволяющих довести красоту до совершенства.
      До меня дошли слухи, что меня величают теперь "Прекрасной леди Хессенфилд", и, когда я выезжала на прогулку, вокруг нашего дома собирались люди, чтобы полюбоваться мной. Я была достаточно тщеславна, чтобы получать от этого истинное наслаждение.
      Кларисса целиком и полностью завладела Хессенфилдом, но однажды он сказал:
      - Нам часто придется проводить время при дворе. Во дворце есть у меня кое-какая работа, которую я могу выполнить только там, но мы не можем брать с собой Клариссу. Надо нанять хорошую няньку-воспитательницу для нее, женщину, которая могла бы учить ее и приглядывать за ней.
      - Но я не хочу, чтобы она все время говорила на французском.
      - Она будет говорить на обоих языках. - - Но если воспитательница будет родом из Франции, она не сможет говорить с ней по-английски?
      - Мы все устроим. Вряд ли ты быстро сможешь найти здесь воспитательницу-англичанку, мы должны поискать. Я уже дал кое-кому знать, что нам требуется.
      - И, кроме того, я должна одобрить ее.
      Он поцеловал меня.
      - Нам обоим надо будет одобрить ее.
      Когда, наконец, пришла Мэри Мартон, казалось, что на нас свалилось великое счастье. Когда объявили о ее приезде, я была у Клариссы. Я оставила девочку и приняла Мэри в салоне. Она была среднего роста, довольно худенькая, с бледно-желтыми волосами и светло-голубыми глазами. Услышав, что мне требуется воспитательница для девочки, она пришла предложить свои услуги.
      Мэри рассказала мне, что во Францию ее привезла мать, которая последовала за своим мужем, состоящим на службе у бывшего короля. Вскоре после переезда отец умер, и они с матерью уехали в другую часть Франции Ангулем. Недавно умерла ее мать, и Мэри вернулась в Париж, чтобы заработать денег, потому что последнее время они жили бедно.
      В Англии у нее остались родственники, и она надеялась в один прекрасный день вернуться туда, но сделать это будет нелегко, и ей надо зарабатывать на жизнь. Она была хорошо образована, любила детей и достаточно много знала, чтобы ухаживать за ними. Как бы то ни было, она будет очень благодарна, если ей дадут возможность показать себя.
      Я была довольна, потому что хотела, чтобы Кларисса не теряла своих английских привычек: я надеялась, что мы еще вернемся в Англию. Я очень хотела повидаться с матерью и Дамарис, вина перед которой тяжким грузом лежала на моей душе. Она и Бенджи были теми укоризненными тенями из прошлого, которые появлялись в любой момент и омрачали мое счастье.
      Как и многие другие, я думала, что после смерти Анны Якова пригласят обратно в Англию. Все мы с нетерпением ждали этого времени. Анна часто болела, и никто не сомневался, что жить ей осталось недолго. У нее была водянка, из-за которой она ходила с большим трудом, и давно уже она оставила надежду родить наследника престола.
      Именно поэтому я хотела, чтобы по возвращении моя дочь оставалась англичанкой. Она уже немного говорила по-французски - на этом языке она обычно общалась со слугами. Это было неплохо, но ее родным языком должен был остаться английский.
      Так что я с радостью взяла Мэри Мартон, и, когда Кларисса привыкла к ней, жизнь в доме пошла по-старому. Кларисса быстро привыкала ко всем, она считала, что все в мире любят ее, а следовательно, и она должна любить всех без исключения. Я бы с удовольствием поспорила с теми, кто раньше считал, что она испорчена. Может, когда детей балуют, в этом есть свой резон? Моя девочка росла очень нежным и любящим ребенком.
      Хессенфилд был счастлив, что нам так быстро удалось найти воспитательницу. Он начал говорить мне о своих планах, о том, как члены его общества постоянно ездят в Англию, куда безопасней всего высадиться, когда начнется вторжение, и на каких людей они сейчас могут рассчитывать.
      В работе сейчас находился огромный проект: несколько человек переправляли в Англию оружие и амуницию, были найдены места для хранения. Все это будет оставлено у доверенных людей - якобитов, которые жили в Англии, притворяясь верными подданными королевы.
      - И подобные опорные пункты будут разбросаны по всей Англии, объяснял мне Хессенфилд. - У нас уже есть несколько подобных запасников, но тот, над созданием которого мы работаем сейчас, станет самым важным.
      - Но ты же не поедешь?.. - со страхом начала я.
      - Не в этот раз, у меня еще остались дела здесь. Я была благодарна ему за это.
      Прошло недели две с тех пор, как в наш дом переехала Мэри Мартон, когда однажды днем ко мне подошла Жанна, одна из наших служанок, и сказала, что меня хочет видеть какой-то джентльмен.
      - Кто? - спросила я.
      - Мадам, он не представился, но он англичанин.
      - Не.., незнакомец? - спросила я.
      - Я раньше его никогда не видела, мадам. К моему великому удивлению, этим человеком оказался Мэтью Пилкингтон.
      - Мэтью! - воскликнула я.
      Он беспомощно посмотрел на меня.
      - Карлотта! - промолвил он и, шагнув вперед, схватил мои руки. - Я знаю, мне не следовало приезжать, но я ничего не мог поделать. Я должен был еще раз увидеть тебя...
      - Мэтью! - воскликнула я. - Но как? Как ты попал сюда?
      - Это было не так трудно, - ответил он. - Я переправился на небольшом корабле, высадился на побережье, а потом приехал в Париж.
      - Ты сошел с ума! Англия в состоянии войны, а ты солдат и находишься на вражеской территории!
      - Да, я знаю. Я все знаю, но я должен был увидеть тебя. Понимаешь, я слышал...
      - Что ты слышал?
      - Что тебя похитили.
      Я почувствовала, что с моих плеч свалился тяжкий груз. Так значит, они все-таки поверили этому?
      - Я зашел в твой дом.., в Эйот Аббасе. Ты помнишь, я остановился неподалеку, в "Приюте скрипача"? Там только и говорили о похищении, о тебе и твоей "дочке... Я должен был приехать сюда, чтобы убедиться, что это правда, чтобы снова увидеться с тобой.
      - Ты не должен был приезжать сюда!
      - Ты с ним заодно? Говорят, что ты леди Хессенфилд?
      - Так проще.
      - Но твой муж...
      - Ты виделся с ним?
      - Да, он очень опечален. Он говорил о том, что надо поехать сюда, но это невозможно.., здесь только якобиты желанные гости.
      - Ты говорил о том, что собираешься сделать?
      - Нет, тогда бы они обо всем догадались. Я должен был хранить тайну. Я тихонько ускользнул, но у меня здесь есть друзья, так что.., со мной все в порядке.
      Я вздохнула.
      - Ты не должен был приезжать ко мне, Мэтью! Тот.., случай.., все кончено. Это было просто кратким затмением.., ты понимаешь?
      - О, с твоей стороны, да, - ответил он. - Но для меня те воспоминания драгоценней всего на свете.
      - О нет, Мэтью!
      - Бесполезно, Карлотта! Я не хочу причинять тебе никакого вреда, расстраивать тебя. Я просто хочу иногда видеть тебя, быть рядом. Я обещаю тебе, клянусь, что никогда не буду напоминать о тех временах. Если бы я просто мог быть здесь, изредка видеться с тобой, мне больше ничего не надо. Я просто хочу знать, что ты здесь. Ты так прекрасна! Более того, ты - само очарование! Карлотта, прошу тебя, позволь мне время от времени приходить сюда, разреши видеться с тобой, пожалуйста!
      - Что ж, - сказала я, - если ты один из них, то иногда ты будешь встречаться с лордом Хессенфилдом.
      - Но я хочу видеть лишь тебя и девочку. Она так похожа на тебя, Карлотта!
      - Где ты остановился?
      - На улице Сен-Жак. Это были самые лучшие апартаменты, что я смог найти. Думаю, через некоторое время я оттуда уеду. Карлотта, позволь мне стать твоим другом и встречаться с тобой иногда!
      - Мэтью, если ты пообещаешь мне забыть все то...
      - Я не могу обещать забыть! - пылко вымолвил он. - Но обещаю никогда и никому не говорить об этом. Если я смогу приходить сюда, видеться с тобой, я больше ничего не прошу.
      Я дала ему разрешение - так я была потрясена. Как всегда, он боготворил меня, но сколько было всего, о чем я не хотела бы, чтобы мне напоминали.
      В течение следующих нескольких недель Мэтью был частым гостем в нашем доме. Он настоял, чтобы увидеться с Клариссой, и они очень подружились. Я подумала, что он пользуется этим как предлогом, чтобы почаще навещать нас, но тут мне пришло в голову, что Мэри Мартон вполне могла подумать, что сердце Мэтью расположено к ней, а не к девочке.
      Это было очень хорошее притворство. Он много беседовал с Клариссой, и они с Мэри часто водили девочку по городу. Слуги уже начали сопровождать их улыбками и шептаться о романе. Я была только рада этому, но не верила, что Мэтью действительно привлекает Мэри. Когда бы я ни подходила к нему, то сразу замечала, какое воздействие на него оказываю.
      Хессенфилд отозвался о нем как о настоящем патриоте и сказал, что он привез ценную информацию о положении якобитов в Англии.
      - Он хорошо поработал на нас в Англии и просто ждал подходящего момента, чтобы перебраться сюда.
      В этом я была совсем не уверена. Я была достаточно искушена, чтобы понять, что Мэтью приехал, чтобы повидаться со мной. Но, несмотря на все это, он строго выполнял все условия нашего договора. Он никогда и словом не упоминал о том времени, что мы провели вместе, и я только радовалась, что все думают, будто он увлечен Мэри Мартон, всем сердцем надеясь, что Мэри, этой чистой и невинной девушке, не будет нанесен вред, хотя порой мне казалось, что он и в самом деле влюблен в нее. Совсем не обязательно было им проводить столько времени вместе! Хессенфилд часто отсутствовал, и я догадывалась, что приближается важное событие.
      Ночью, когда мы лежали рядом, он был менее скрытен, чем днем. Я знала, что он чем-то очень обеспокоен и все время находится в напряжении, но он все-таки поделился со мной, что это предприятие будет самым важным в деле якобитов.
      - Я знаю, вы переправляете в Англию оружие.
      - Это я тебе говорил? Тогда забудь об этом, дорогая моя!
      - Но ты не говорил, куда.
      - И не скажу: чем меньше посвященных в наш план, тем лучше. Знаю лишь я и еще двое, один из которых король. Даже те люди, которые будут заниматься этим делом, еще не знают, куда именно они поедут. Все должно быть сохранено в тайне. Если прознают хоть что-то, будет катастрофа.
      - Тогда я больше не буду тебя спрашивать, только одно: ты действительно не едешь?
      - Нет, я отошлю их, а потом начну готовить следующую партию.
      Несколько дней спустя к нам приехали гости. Они прибыли под предлогом простого визита вежливости, но я знала, что это не так. Хессенфилд принимал их в своем кабинете, на первом этаже. Я не беспокоила их и наказала то же самое слугам.
      На первом этаже находились три комнаты, и все они соединялись между собой. Кабинет был по центру, а двумя оставшимися гостиными никогда не пользовались. Одна из них была устроена как библиотека, но на самом деле комнаты эти были продолжением кабинета.
      Пока Хессенфилд принимал своих гостей, случилось необычное событие. Я играла с Клариссой в детской, когда она захотела спать, так что я уложила ее в постель и оставила одну. Потом я спустилась вниз, собираясь пойти прогуляться - я частенько гуляла одна. Это было вполне безопасно, если не выходить из квартала Марэ, а я была буквально очарована маленькими лавочками в ближайших улочках. Мне нравилось покупать ленты, веера, пуговицы и всякую мелочь - во всех них было какое-то особое очарование по сравнению с нашими английскими изделиями.
      Наш дом был довольно высок, детская и наша спальни находились наверху, и только я собралась было спускаться, как мне показалось, что я слышу какой-то звук этажом ниже. Я остановилась. Если это уезжают гости Хессенфилда, лучше мне немного подождать. Я знала, по возможности он не хотел бы, чтобы их видели, хотя и не особо настаивал на этом. Но это было очень важное дело, и он хотел, чтобы все шло, как обычно. У него бывали разные люди, и ему не хотелось бы, чтобы заметили что-то необычное.
      Поэтому я замерла. Я услышала, как тихо закрылась дверь, затем раздался звук удаляющихся вниз по лестнице шагов.
      Я спустилась. Когда я вышла на улицу, то заметила Мэри Мартон, торопливо направляющуюся куда-то. Так значит, это Мэри вышла из той примыкающей к кабинету комнаты? Интересно, что она делала там? О, конечно же, она зашла, чтобы положить книгу (она постоянно брала книги из библиотеки), а когда возвращала, она вдруг услышала голоса в соседней комнате, поняла, что зашла не вовремя, и удалилась.
      Пока я раздумывала о том, догонять мне ее или нет, она уже завернула за угол. Когда я пошла вслед за ней и свернула в ту же улочку, то вдруг заметила, что она встретилась с Мэтью.
      Я быстро пошла назад. Так значит, это правда: он действительно увлечен ею и даже назначил ей свидание? Они зашли в харчевню под названием "Ананас", на поскрипывающей над дверью вывеске был изображен огромный ананас. Это место пользовалось хорошей репутацией - здесь люди могли выпить стакан вина или поговорить с глазу на глаз. Вот, правда, ночью здесь становилось слегка шумновато.
      Я улыбнулась. Эта встреча меня порадовала. Если Мэтью и Мэри влюбились друг в друга, значит, на моей совести одним грехом меньше. Я всегда чувствовала, что использую Мэтью и оскорбляю его невинность.
      Я купила пуговицы и вернулась домой. Хессенфилд все еще совещался у себя в кабинете. Уже поздно вечером он вошел в нашу спальню. В его движениях чувствовалось напряжение, в котором он пребывал все это время.
      - Ну что, закончил свои дела? - спросила я.
      - Закончил?! - рассмеялся он. - Все только начинается!
      ***
      Хессенфилд снова взял меня с собой во дворец, и на этот раз я осталась там на несколько дней. Это было так интересно! Я никогда не была при английском дворе, потому что хотя мой дед и был близким другом Карла II, но он был врагом брата короля, Якова, и ему не удалось достичь своего прежнего положения при Вильгельме и Марии, так что для меня это были совсем новые ощущения. Мне нравилась жизнь в Париже, этот город очаровал меня. Каждое утро я лежала в постели и прислушивалась к звукам просыпающегося Парижа, к тому, как постепенно отступает тишина ночи. Звук там, звук здесь, и вот к девяти часам утра город уже весь на ногах. Я обожала запах свежевыпеченного хлеба, который, казалось, наполнял все улицы округи, и любила прислушиваться к крикам торговцев. Когда я просыпалась, я знала, что крестьяне, прибывшие из ближних деревень, уже заняли места у лавок, разложив свои овощи, цветы, куриц, кроликов и рыбу всех сортов. Их можно было заметить во всех частях города, они считали его почти своим, так что, когда хозяйка хотела купить что-нибудь из продуктов, она уже знала, куда идти.
      Для меня было большой радостью выходить на такие прогулки с нашей поварихой и ее помощником, наблюдая за тем, как она совершает свои покупки. Порой она притворялась, будто обращается за советом ко мне, но, естественно, я хорошо понимала, что ни в выборе товара, ни в торговле я ровным счетом ничего не смыслю, а ведь это было главным здесь.
      Я начала познавать жизнь Парижа и полюбила ее. Все утро на улицах царили шум и суета, и мне нравилось бродить среди этих что-то выкрикивающих, отчаянно жестикулирующих людей. Я часто заходила в лавку аптекаря, где могла перепробовать множество духов, прежде чем выбирала самые лучшие, и всегда прислушивалась к советам аптекаря, который относился к этому с такой серьезностью, будто речь шла о жизни и смерти.
      Порой я выезжала вместе с Хессенфилдом за ворота, которые обозначали границу между городом и деревней. Ворота были сделаны из дерева и железа, и всего по Парижу их насчитывалось около шестидесяти. Кроме того, на реке были устроены еще и специальные таможни.
      Дни шли своим чередом, и все это время я ощущала беспокойство Хессенфилда о том, как прошло его дело. Он не относился к тем людям, которые сомневаются в своем успехе, но, видя его тревогу, я заключила, что операция была чрезвычайной важности. Но я не показывала, что, заметила его озабоченность, а была твердо уверена, что наше общение доставляет радость нам обоим и с течением времени не уменьшается.
      Однажды днем в карете мы вместе с Клариссой поехали на прогулку за город. Тот день был заполнен счастьем. Теперь Кларисса уже редко вспоминала о Бенджи, как и я, она с головой окунулась в новую жизнь.
      Домой мы прибыли поздно. У ворот нас встретил встревоженный слуга: из королевского дворца приехал джентльмен, который настаивает на срочной встрече с милордом. Хессенфилд сжал мою руку:
      - Отведи Клариссу в детскую.
      Я удалилась. Спустя несколько минут он поднялся наверх:
      - Я немедленно должен ехать в Сен-Жермен. На следующий день он вернулся. Это было уже под вечер. Я услышала, как его лошадь подскакала к дому, спустилась вниз встретить его и сразу поняла - что-то случилось.
      Мы поднялись прямо в нашу спальню. Хессенфилд закрыл дверь и посмотрел на меня.
      - Катастрофа! - сказал он.
      - Что? - запнувшись, вымолвила я.
      - Наши люди угодили прямиком в ловушку. Их ждали на месте высадки. Потеряно все: люди, оружие, амуниция.., все!
      Я с недоверием смотрела на него.
      - Но как...? - начала было я.
      - Да! - с яростью выкрикнул он. - Как?! Как им удалось узнать точное место нашей высадки? Кто-то предал нас!
      - Но кто?
      - Вот это я и должен выяснить.
      - Кто-нибудь в Англии., может, кто-то притворяется, что находится на вашей стороне, тогда как работает против?
      - Верно, шпион был, но думаю, не там.
      - Тогда где?
      - Здесь!
      - Здесь?! Но никто ведь не знал, да и кто бы это мог быть? Ты даже мне ничего не говорил. Скорей всего, кто-то в Англии.
      - Нет, я думаю, что утечка сведений произошла именно здесь.
      - Но кто?
      - Я обязательно выясню это!
      ***
      На следующий день Хессенфилд вернулся в Сен-Жермен. Я старалась вести себя так, будто ничего не произошло, но не могла не думать о тех людях, что угодили в ловушку, и теперь, скорей всего, находятся в Тауэре или другой тюрьме, ожидая приговора, которым, вне всяких сомнений, станет смерть. Я волновалась за Хессенфилда, который очень переживал, что оружие, предоставленное им королю Франции, теперь потеряно, но, что было хуже всего вместе с ним они лишились самых отважных своих людей.
      Я никогда не видела его таким опечаленным. Это было что-то новое в его характере.
      Я пошла в детскую.
      - Где мой папа? - спросила Кларисса. Она всегда звала его "мой папа". Думаю, это оттого, что она лишь недавно обрела его.
      Он уехал повидаться с королем, - ответила я.
      - Он уехал в большой спешке, - заметила Мэри Мартон.
      - О да, - сказала я. - Важное дело.
      - Мне показалось, что он выглядит слегка расстроенным, - продолжала Мэри.
      Я пожала плечами.
      - А куда мы пойдем сегодня? - встряла в наш разговор Кларисса.
      - Мне надо купить немножко кружев, - ответила я. - Мадемуазель Пантон (она была моей портнихой) хочет отделать ими платье, но я сама должна выбрать цвет.
      - Думаю, если платье не получится, - рассмеявшись, сказала Мэри, вину она хочет свалить на вас, и вам придется подбирать что-нибудь другое. - "Это мадам сама выбрала", - сказала она, в совершенстве передразнив мадемуазель Пантон.
      - Мэри может быть мадемуазель Пантон, Жанной, мной, - сказала Кларисса, с восхищением взирая на Мэри.
      Покупать кружева мы пошли все вместе. К обеду мы вернулись, Кларисса легла спать, а я отдыхала в своей спальне, читая. Это были самые спокойные часы дня, в это время все либо обедают, либо отдыхают после обеда, но к пяти часам улицы снова наполнятся людьми.
      Я думала о том, что сейчас делает Хессенфилд, какие меры он принял, чтобы раскрыть того, кто предал их? Было невозможно представить себе, что среди нас есть шпионы.
      Теперь я по-настоящему влюбилась в него. Наш союз казался идеальным: он был тем мужчиной, которого я всю жизнь искала, и хотелось надеяться, что я столько же значила для него. Мы оба обожали приключения. Такая жизнь устраивала нас обоих. Я подумала, а что будет, если удастся восстановить на троне Якова и мы вернемся в Англию, где заживем жизнью обыкновенного дворянина и его жены, если не считать того, что я не жена ему. Я себе этого не представляла: Хессенфилд всегда будет искать заговор, в котором непременно примет участие. В старые времена он бы отправился на море и стал грабить испанские галеоны. И в гражданскую войну, думаю, он повел бы себя точно так же, как и сейчас. Он был человеком, который все время должен защищать какое-нибудь дело, без опасности он не мыслил своей жизни. Такие мужчины иногда встречаются, но что происходит с ними, когда они стареют?
      И тогда мне вспомнился дед - они были похожи. Какая жизнь была у него, когда он защищал Эверсли от Протекторат, - верный сторонник роялистской партии, притворяющийся круглоголовым. Это дело пришлось бы Хессенфилду по душе.
      Вечер без него тянулся очень медленно. До тех пор, пока не пришла пора ложиться спать, я была с Клариссой. Мэри Мартон уложила ее, я сидела у ее кроватки и рассказывала сказки, пока она не заснула. Потом я вернулась в свою пустую спальню и тоже заснула.
      Проснулась я рано утром, как обычно позавтракала хлебцами и кофе, а потом поднялась в комнату Клариссы. Она сидела в своей кроватке и играла с куклой, которую я купила ей днем раньше.
      - Мэри ушла, - сказала она.
      - Ушла?! Так рано? Этого не может быть! Кларисса кивнула.
      - А у Иветты голубые глаза, - сказала она, протягивая мне куклу. Посмотри!
      - Уверена, Мэри у себя в комнате, - задумчиво произнесла я. - Пойду посмотрю.
      Я прошла в комнату Мэри. Постель была заправлена. Неужели она не спала этой ночью? Если только она не заправила ее перед уходом, но обычно это Делала одна из служанок.., и гораздо позднее.
      Я оглядела комнату, открыла шкаф, одежды не было. И тогда я заметила записку. Она лежала на столе и предназначалась мне.
      "Дорогая леди Хессенфилд!
      Я должна была срочно уехать. Я получила письмо от моей тетушки из Лиона, которая тяжело заболела. Письмо доставили уже после того, как вы удалились к себе, а так как у вас был очень напряженный день, я решила не беспокоить вас. Сейчас еще можно успеть на карету до Лиона, поэтому я должна отправляться немедленно. Как только я смогу оставить тетушку, я вернусь и повидаюсь с вами.
      Спасибо вам за вашу доброту.
      Мэри Мартон".
      Листок бумаги выпал из моей руки: происходило что-то странное, я чувствовала это.
      Почему вдруг Мэри уехала? И когда доставили письмо? Я бы услышала стук копыт во дворе. Кроме того, она никогда не упоминала о тетушке из Лиона; насколько я поняла, у нее вообще здесь не было родственников, кроме родителей.
      Мои мысли немедленно обратились к Мэтью. "Вот в чем дело, - подумала я. - Она влюбилась в него, а он, должно быть, дал ей понять, что не любит ее". Мэри всегда мне казалась странной девушкой, она постоянно держалась в стороне от остальных, и, хотя она сдружилась с Клариссой, думаю, она так и не смогла преодолеть неловкости передо мной. Меня порадовала новость о ее дружбе с Мэтью, и я тут же предположила, что между ними все серьезно. И разгадкой ее поспешного отъезда, скорей всего, было то, что она, узнав о равнодушии Мэтью, решила порвать со всем окружением, чтобы не слышать сочувствующих расспросов. Такая тихая и сдержанная девушка, как она, по крайней мере я так ее представляла, именно так бы и поступила.
      На следующий день вернулся Хессенфилд. Он отсутствовал двое суток, но выглядел бодро и энергично, совсем как в прежние времена, и закружил меня в своих объятиях.
      - Я должен немедленно увидеться с воспитательницей Клариссы!
      - О, здесь произошло что-то странное - Мэри уехала.
      - Уехала?!
      Он непонимающе посмотрел на меня, и я быстро объяснила:
      - Вчера утром я пошла к ней в комнату. Кровать была убрана, и лежала записка. Она уехала к больной тетушке в Лион.
      - Больная тетушка из Лиона?! О, Боже, она скрылась, а ведь это была она. Утечка сведений.., это она выдавала наши планы.
      - Ты имеешь в виду, что... - это она была шпионкой?
      - Именно. Я ведь пообещал тебе, что выясню, как это случилось. Ее я взял на заметку одной из первых и, в конце концов, докопался до правды. Это должен был быть кто-то из наших домочадцев. Нигде больше о плане даже и не упоминалось. В тот день ко мне приехали, и я принял всех в моем кабинете, мы разрабатывали план высадки. Только тогда было упомянуто название того места. Я даже бумаге его не доверил - это должно было храниться в строгой тайне, и все сведения передавались из уст в уста. Таким образом я догадался, что шпионом был кто-то из нашей семьи, тот, кто подслушал и немедленно передал эти сведения в Англию. Все было не так уж сложно, потому что я начал сразу с нее, она была последней, кто переселился к нам. Ее родители в Англии, и она работала на правительство королевы. Они решили уничтожить нас. Им стало известно, что в страну переправляется оружие, что оно разбрасывается по тихим уголкам побережья и что оно будет храниться там до тех пор, пока не наступит время, когда мы сможем воспользоваться им. Слава Богу, она стояла первой в списке подозреваемых, и я сразу же раскусил ее.
      - Я не могу поверить, что Мэри могла поступить так.
      - Так всегда бывает с хорошими шпионами. А она была достаточно искушенной в этом деле, уверяю тебя, и мы упустили ее.., может, конечно, мы еще поймаем ее, но вряд ли. Во всяком случае, во Францию она не посмеет больше приехать: для нее это было бы слишком опасно.
      - Я должна была догадаться! - воскликнула я. - Я хорошо помню тот день, когда ты встречался с этими людьми. Я заметила тогда Мэри. Мне послышалось, как открылась и закрылась дверь. Я спустилась вниз, когда она выходила, но я ничего даже не заподозрила. Я подумала, что просто она тайком идет на свидание со своим любовником.
      - Каким любовником? - резко спросил Хессенфилд.
      - С Мэтью Пилкингтоном. Ну, ты же знаешь, мы думали, что между ними роман. Сначала я решила, что она уехала из-за того, что между ними что-то произошло, что он сказал ей, будто не любит ее. Так считают все слуги, они только и делают, что говорят об ее отъезде. Слуги обожают всякие сплетни о любовных романах.
      - Тогда пускай думают так и дальше, - задумчиво проговорил Хессенфилд.
      Этот случай очень опечалил меня, но Хессенфилд, как ни странно, быстро восстановил свой былой оптимизм:
      - Это дело случая. Иногда везет, иногда нет. Нам остается лишь надеяться.
      Он снова был весел и жизнерадостен, и жизнь в доме вновь потекла по-старому, но все-таки меня не оставляли воспоминания о тех днях. Я продолжала вспоминать Мэри. Мне следовало бы сразу заметить, что она необычная воспитательница. Мне надо было более внимательно отнестись к ее рассказу. То, что она бы шпионкой в нашем доме и что именно я ввела ее в нашу семью, подействовало на меня угнетающе. Более того, Кларисса то и дело спрашивала меня о ней. Я сказала ей, что Мэри уехала к своей больной тетушке в Лион - это было, на первый взгляд, наилучшим выходом из положения. И, как настоял Хессенфилд, та же история распространилась по всему дому. Слуги посчитали весьма странным то, что она уехала, не сказав никому, но она была англичанкой, а (как я случайно подслушала) по мнению Жанны, англичане часто совершают всякие странности.
      Прошла неделя с тех пор, как Мэри покинула нас, и я с Клариссой и Жанной пошли прогуляться. Мы побывали на рынке и уже возвращались домой вдоль реки, когда заметили толпу и какую-то суматоху.
      Естественно, нам стало любопытно, и мы подошли поближе. Жанна повернулась ко мне и прошептала:
      - Это не для малышки, мадам. Малышка мигом навострила ушки.
      Что? Что они нашли? - воскликнула Кларисса.
      - Ну, они вытаскивают что-то из реки, - сказала Жанна.
      - Что? Что?
      - Думаю, они и сами не знают. Что ж, нас ждет обед.
      - Maman, - Кларисса уже переняла французский вариант и пользовалась им все время, - давай останемся.
      Жанна кидала на меня беспокойные взгляды.
      - Нет, мы должны идти домой, - твердо сказала я.
      - Кто-то поймал в реке ворох старого тряпья, - добавила Жанна.
      - А кто его туда бросил?
      - Ну, этого мы не знаем, - ответила Жанна.
      - А кто знает?
      - Тот, кто его туда бросил.
      - А кто бросил?
      - Кларисса, - воскликнула я, - мы ничего не знаем! И сейчас мы идем домой, потому что Жанна должна приготовить обед. Ты же будешь обедать, да?
      Кларисса заколебалась.
      - Сначала я хочу узнать, кто бросил в эту реку свою одежду, - ответила она.
      - Посмотрим, как ты заговоришь, когда мы будем обедать, а ты будешь дожидаться здесь новостей об одежде, плававшей в реке, - сказала я.
      Она снова задумалась. Это был шанс. Я крепко взяла ее за руку и потащила прочь. Чуть позже Жанна подошла ко мне.
      - Я подумала, что мадам это заинтересует: из реки сегодня утром вытащили мужчину.
      - О, Боже, какому-то бедняге не повезло! Он, наверно, был очень несчастен, раз решил расстаться с жизнью.
      - Говорят, что дело совсем не в этом, мадам. Говорят, что он был убит.
      - Это еще хуже. Слава Богу, что мы не разрешили девочке посмотреть. Не говорите ей, Жанна, и запретите всем остальным рассказывать ей об этом.
      - Да, мадам, я все сделаю.
      Еще до того, как мне рассказали, я начала подозревать, что что-то происходит. В доме постоянно шептались, хотя разговоры велись более скрытно, чем обычно, и при моем появлении всегда смолкали.
      Наконец, Жанна не выдержала.
      - Мадам, - сказала она мне, - узнали имя того человека, что обнаружили в Сене.. Теперь известно, кто он.
      - И кто же он?
      Жанна на пару секунд замялась, после чего быстро выпалила:
      - Это тот джентльмен, который часто приходил к нам.
      - Что?! - воскликнула я.
      - Монсеньор Пилкингтон.
      - Нет, - прошептала я. - Этого не может быть!
      - Может, мадам, и он был убит. Говорят, застрелен.
      Меня била дрожь. Запинаясь, я проговорила:
      - Я не верю этому. Зачем кому-то надо было убивать его?
      Жанна лукаво посмотрела на меня:
      - Причиной могла быть ревность, мадам;
      - Ревность?! Но кто мог ревновать его? Она пожала плечами:
      - Я думала, вы знаете, мадам.
      - Да.., да.., спасибо, что рассказала мне. Пожалуйста, проследи, чтобы это не достигло ушей моей дочки.
      - О да, мадам, конечно. Это не пойдет на пользу малышке.
      Я заперлась в своей комнате. Было невозможно поверить в это. Наверняка произошла какая-то ошибка. Мэтью мертв.., убит. Его тело брошено в Сену.
      Я вышла на улицу. Об этом уже говорили на улицах и в лавках, и знакомые люди провожали меня странными взглядами, будто размышляя о чем-то.
      "Боже мой! - подумала я. - Неужели они подозревают, что я к этому причастна?!"
      Я вернулась домой: те же самые "тс-с", тот же шепот. Когда я поднималась по лестнице, то услышала, как шепчутся две служанки:
      - Crime passionne! <Преступление из-за страсти (франц.).>, - услышала я. - Вот что это...
      Это все любовь!
      - Это здорово, когда кто-то ради тебя идет на убийство!
      - Глупышка, это-то и есть crime passionne!
      Я вбежала к себе в комнату. О чем они говорили?
      Что имели в виду?
      Хессенфилд приехал поздно ночью. Я ждала его.
      Он выглядел абсолютно спокойным. Слышал ли он о теле, что вытащили из Сены, и то, что это Мэтью Пилкингтон?
      - Что случилось? - спросил он.
      - Мэтью Пилкингтон! - воскликнула я. - Убит!
      Это, наверное, какая-то ошибка.
      - Нет, это не ошибка, - проговорил он.
      - Ты.., ты сделал это? - задохнулась я.
      - Не совсем, - ответил он. - Ему был вынесен приговор. Этот человек тоже был шпионом.
      - Я не верю в это.
      - Моя дорогая Карлотта, ты еще так неопытна в этих делах! Это моя вина, я должен был раскусить его раньше.
      Я в изумлении уставилась на него: Мэтью - шпион? А что мне о нем известно? Он долгое время был в Грассленде, когда ухаживал за Дамарис, говорил о поместье в Дорсете и о чине в армии. И он, действительно, служил в армии, и, когда становился нужен, его вызывали. Он, должно быть, долго не появлялся в своем полку, пока жил в Грассленде. И тут я вспомнила... В ту ночь, когда я покинула Англию, он был неподалеку, в Эйот Аббасе. Все части головоломки встали на свои места. Ему было известно о том, что Хессенфилд там, и, когда он приезжал в Эйот Аббас, он искал его, а я наивно думала, будто он приехал ко мне! Я явилась предлогом.., и каким! И именно из-за него нас тогда чуть не поймали. К нам подобрались на расстояние ружейного выстрела, пока мы гребли к кораблю. Мэтью был шпионом.
      - Скорее всего, он и Мэри Мартон работали вместе, - сказала я. Хессенфилд кивнул:
      - Получала информацию она: пряталась в соседней комнате, когда мы обсуждали наши планы.
      - И, - продолжила я, - передавала ее Мэтью Пилкингтону. Вот почему она так спешила на встречу с ним.
      - Я тоже так думаю. Хорошо, что ты заметила, как они встретились: это привело меня к нему. Его схватили.., как говорится, прямо на месте преступления. У него в кармане лежали письма, которые полностью выдавали его.
      - И вы убили его?
      - Мы не могли позволить, чтобы он остался жив. Он был расстрелян, а тело его выкинули в реку.
      - А теперь его нашли...
      - И все указывают на меня, - добавил Хессенфилд. - И знаешь почему? Подозревают, что Пилкингтон либо был, либо навязывался тебе в любовники, и все думают, что я убил его из ревности.
      - Надо положить конец этим грязным сплетням.
      - Напротив, пускай говорят. Я бы хотел, чтобы так думали.
      - Но тебя обвинят в убийстве.
      - Это меня не волнует.
      - А закон?
      - Здесь принято закрывать глаза на подобные преступления. Кроме того, я могу доказать, что он был шпионом, а такая судьба ждет всех шпионов.
      - Но все твердят...
      - Да пускай твердят дальше! Все знают о моей любви к тебе, знают, что Пилкингтон часто навещал наш дом, ведь ты изумительно красивая женщина. Пусть наши враги считают, что его убили из-за ревности, а вовсе не потому, что раскусили его. Я содрогнулась. Хессенфилд обнял меня.
      - Милая Карлотта, это не такая уж веселая игра: это дело жизни и смерти. Каждый из нас все время сталкивается с ней лицом к лицу. Пилкингтон знал об этом, Мэри Мартон тоже это было известно. Мы живем опасной жизнью, Карлотта, и теперь ты одна из нас. Мы умрем за наше дело, ибо согласны на все, если это делается ради него! Смерть всегда рядом.., крадется за углом, выслеживает, чтобы напасть, когда этого меньше всего ожидаешь... Смерть ходит за нами по пятам. Если ты боишься, я отвезу тебя назад, домой. Это будет нетрудно устроить.
      - И ты бы действительно отослал меня? Значит, ты устал от меня?
      - Ты настоящая дурочка, если так думаешь! Разве ты не знаешь, что я люблю тебя? Только поэтому я и хотел бы, чтобы ты уехала.., прочь от этих заговоров, от этой опасности.
      Я кинулась в его объятия и крепко прижалась к нему.
      - Я никогда не брошу тебя! Хессенфилд взъерошил мои волосы.
      - Я знал, что ты скажешь это, - рассмеялся он. - Иначе бы не предлагал.
      Той ночью дикая, необузданная страсть овладела нами, но на сердце у меня было все так же тяжело. Слишком многое лежало на моей совести: Дамарис, Бенджи.., а теперь не покидала мысль, что там, на берегах Сены, лежит безжизненное тело Мэтью...
      ДВЕ ПАРЫ ПЕРЧАТОК
      Как жаль, что мне не пришлось встретиться с Людовиком XIV, "Королем-Солнце", до того, как он вошел в последнее десятилетие своей жизни. Теперь он был уже совсем стариком, уже почти двадцать лет был он женат на набожной мадам Мантенон, и заботили его теперь скорей блага небесные, нежели земные. Ему было лет шестьдесят семь, и, значит, на троне он восседал почти шестьдесят два года. Несомненно, он был великим монархом.
      Он воплощал в себе все, что мог пожелать от короля простой человек, и поэтому он был королем Франции. Свод правил при французском дворе был гораздо более суров, чем в Англии. Малейшая ошибка - и человек никогда больше не мог добиться фавора. Жизнь дворянина в этой стране была весьма и весьма рискованной.
      Хессенфилд снова и снова инструктировал меня насчет того, что я должна буду делать. Он был на хорошем счету и, подобно всем остальным друзьям Якова, был благосклонно принят королем Франции, тем более, что в то время Людовика все больше беспокоили постоянные победы герцога Мальборо.
      Я должна была быть представлена в самом роскошном дворце Европы, в детище Людовика, почти сравнившемся с ним по великолепию, - в Версале.
      По этому поводу было сшито новое платье, и мадам Пантон была вне себя от волнения. Она суетилась, болтала без умолку, размахивала руками, впадала в отчаяние, радовалась и пару раз чуть не упала в обморок, когда ей показалось, что покрой моей юбки не совсем идеален.
      Наконец, я была готова - я была в прекрасном прозрачно-голубом платье, весьма скромно украшенном бриллиантами, ибо, по словам Хессенфилда, ни в коем случае нельзя было задевать обилием драгоценностей чувства Людовика, которые, после того как в течение двадцати лет подвергались воздействию мадам Мантенон, разительно изменились.
      - Но, с другой стороны, - сказал Хессенфилд, - мне больше следовало бы опасаться того, что я представляю ему тебя. Он будет восхищен твоей красотой! Это известный знаток красоты, правда, сейчас мадам Мантенон убедила его, что истинная красота на небесах, а отнюдь не на грешной земле. Да и он уже слишком стар. Интересно, стану ли и я таким же благочестивым, когда постарею?
      - Такое происходило со многими, - напомнила я ему. - И чем больше они грешили, тем больше их желание отмыть свои грехи. Тебе надо стать очень набожным, чтобы у тебя это получилось.
      - А тебе? - спросил он.
      - Боюсь, со мной будет так же история.
      - Будем послушничать вместе, дорогая! - сказал Хессенфилд. - А пока давай вернемся к твоему представлению этому "Заходящему Солнцу".
      ***
      Версаль! Как он был прекрасен! Как впечатляющ! Я никогда ничего подобного не видела и не увижу. Мы отправились туда в карете, поскольку Версаль находился примерно в одиннадцати милях от Парижа. Сам городок был довольно невзрачным, наверное, поэтому Людовик и решил выстроить здесь один из самых прекрасных дворцов мира - чтобы контраст был более разителен. Мы проехали мимо соборов Сен-Луи и Нотр-Дам в квартале Сатори и свернули на запад, туда, где железные ворота и каменные баллюстрады отделяли дворец от площади д'Арм.
      Я с изумлением рассматривала аллегорические статуи по сторонам дороги, статуи великих французских деятелей и огромную статую самого Людовика на лошади. Это было поразительное зрелище! Справа и слева раскинулись широкие крылья дворца, и не менее завораживающими, чем сам дворец, были волшебные сады, что окружали его, - цветы, чаши с орнаментом, статуи, широкие аллеи, мощные деревья и зеленая трава.
      - Хватит глазеть, как селянка, - сказал Хессенфилд. - Самый лучший вид открывается из окон Зеркальной галереи.
      Было невозможно запомнить все те чудеса, что я увидела там. Когда я уехала из Версаля, в моей голове кружились образы широких лестниц, прекрасных залов, картин, скульптур, гобеленов - настоящая сокровищница, обиталище, очень подходящее королю, который вознесся выше всех обыкновенных монархов и стал почти Богом.
      Естественно, принимали нас здесь не совсем так, как в Сен-Жермене. Этот двор был отличен от двора короля Якова, которого, скорее всего, терпели здесь только потому, что королева, которую тот желал сместить с престола, была заклятым врагом самого "Короля-Солнце". Дело было и в герцоге Мальборо, который доставил Людовику много причин для беспокойства, чего не удавалось прежде никому. Даже представить себе было невозможно, что его можно заставить просить мира, но герцог Мальборо, казалось, имел все шансы на это. Таким образом, каждый, кто мог доставить хоть малейшие неприятности их врагу, радушно приветствовался здесь и обеспечивался необходимой поддержкой. Поэтому якобитов довольно любезно принимали в Версале.
      Но, конечно, сам великой король Франции не слишком беспокоил себя теми, кто желал быть представленным ему. Все просители должны были представлять себя сами, ожидая в небольшой приемной, примыкающей к королевским покоям, - сквозь эту комнату король проходил, направляясь в другие залы дворца. Там каждый день терпеливо собирались все, кто надеялся предстать перед королем. Впрочем, он мог не выйти совсем, и тогда приходилось являться сюда и на следующий день. Но даже попасть в эту приемную считалось большой честью.
      - Это первый шаг, - сказал Хессенфилд. - Но пока король не признает тебя, ко двору тебя не допустят Итак, мы проследовали к апартаментам Людовика, располагавшимся сразу за Зеркальной галереей, и вскоре очутились в небольшой приемной - "Бычий глаз", прозванной так из-за формы своих окон.
      Там уже находилась группа людей, как и мы, изысканно одетых, которые ожидали появления короля, - если он появится этим утром.
      Это было долгое ожидание. Я оглядела комнату и людей - все были крайне серьезны и сосредоточены, и ту во мне взыграл бес противоречия, и мне захотелось громко рассмеяться. Мне захотелось сказать им: "Почему мы должны толпиться здесь, раболепствовать и ждать милости одного человека? Мне наплевать, что он "Король-Солнце". Мне наплевать на то, что его богатство выстроило подобный дворец! Почему я должна стоять здесь? Ради чего?" Я решила поговорить об этом с Хессенфилдом сегодня же ночью.
      Но я знала, какой последует ответ: "Мы должны чтить расположение Людовика. Без его помощи нам вообще ничего бы не удалось сделать. Ведь это он желает посадить Якова на престол".
      Да, это достаточно веская причина. А тем, другим, что нужно им? Продвижения по службе и остальные блага. Именно эти амбиции заставляли стоять их здесь, и они были готовы пресмыкаться в благоговении, когда сверкающее высочество предстанет перед ними.
      Я заметила, что какая-то женщина наблюдает за мной. Она была поразительно красива, темные волосы ее были уложены в изысканной прическе. На ней было серое платье с серебряным отливом, в ушах качались жемчужные серьги, и ожерелье из жемчуга украшало шею. Она была очень элегантна. Ее лицо показалось мне знакомым, и я подумала: а не могла ли я встречаться с ней где-нибудь раньше?
      Она еле заметно улыбнулась мне. Я ответила ей тем же.
      Спустя несколько минут она тихо подошла ко мне.
      - Это ожидание очень выматывает, - понизив голос, сказала она на английском с чуть заметным французским акцентом.
      - Да, - ответила я.
      - Я ждала здесь вчера: король не появился Будем надеяться, что сегодня он выйдет.
      - Вы хорошо говорите по-английски, - заметила я Она пожала плечами:
      - Мой дед родом из Англии.
      Разговоры здесь не поощрялись, поэтому, пока одна из нас шептала, другая искоса следила за дверью, из которой в любой момент мог появиться король.
      - Вы леди Хессенфилд? - спросила она.
      Я кивнула.
      - Вы делаете такое доброе дело.., такое замечательное дело!
      - Благодарю вас, но боюсь, моего участия здесь мало.
      - Вы поддерживаете своего мужа, это уже похвально.
      - Могу я спросить ваше имя?
      - Элиза де Партьер Мой муж был убит под Бленхеймом.
      - О., такое несчастье..
      Вокруг нас воцарилась полная тишина Все взгляды были устремлены на дверь, ибо оттуда донеслись какие-то звуки.
      Великой момент настал. Его Величество вот-вот должен было озарить нас своим светом.
      С каким достоинством он шествовал! Да, он был уже старик, но великолепие его одежд так слепило глаза, что никто не замечал морщин на его лице, отчасти скрываемых кудрями роскошного парика. В темных глазах его сквозили ум и прозорливость. Было в нем что-то такое, что выделяло его. Была ли это уверенность в себе? Он был так уверен, что стоит выше всех остальных людей, что и вправду убедил всех в этом.
      То тут, то там он останавливался, чтобы обменяться парой слов с избранными, озаряя их своим сиянием. Хессенфилд, крепко сжав мою руку, выступил вперед:
      - Сир, позвольте представить мою жену. Темные глаза, живо блеснувшие меж морщин, медленно изучали меня. Я слегка вспыхнула и склонилась в реверансе. Взгляд короля прояснился, он слабо улыбнулся. Глаза его скользнули с моего лица на шею, а потом на грудь.
      - Очень миленькая! - проговорил он. - Мои поздравления, милорд!
      И он прошел дальше. Это был настоящий триумф. Король ушел. Утро в королевской приемной близилось к концу.
      - Какая честь! - воскликнул Хессенфилд. - Я так и знал, что тебя непременно заметят: не часто он встречал таких красивых женщин, как ты.
      - А любовницы, что у него когда-то были?
      - Тс-с, он предпочитает не говорить об этом, но ни одна из них и вполовину не так красива, как ты. Слава всем богам, что он уже старик и больше заботится о своем месте на небесах.
      - Осторожнее, ты рискуешь своим положением!
      - Ты права, - прошептал он, пожимая мою руку. - Теперь ты вхожа во дворец. Король признал тебя.
      По садам гуляли небольшие группы придворных, но Хессенфилд сказал мне:
      - Давай уедем отсюда. Наша миссия завершилась полным успехом, а сейчас мне надо как можно быстрее попасть обратно, в Париж.
      Когда мы уже садились в карету, к нам подошла какая-то женщина. Я сразу узнала элегантную мадам де Партьер, которая заговорила со мной в приемной. Она выглядела очень расстроенной.
      - Мадам.., не могли бы вы помочь мне? Я срочно должна возвращаться в Париж. Вы ведь сейчас туда направляетесь?
      - Да, - ответила я.
      - Какое невезение! - продолжала она. - Колесо моей кареты сломано... Она пожала плечами. - Я ничего не понимаю.., но мой кучер говорит, что на починку его уйдет несколько часов.., если вообще не весь день. А я непременно должна быть в Париже, - На ее лице появилось извиняющееся выражение. - Я подумала.., подумала, может быть, вы возьмете меня с собой?
      Подошел Хессенфилд. Она обернулась к нему:
      - Я видела вас в приемной у короля. Я заметила мадам.., да и кто ее не заметил? Я заговорила с ней.., не смогла сдержаться. А сейчас.., я прошу вас о небольшой услуге. Умоляю, позвольте мне доехать с вами до Парижа.
      - Конечно, - ответил Хессенфилд. - Мы с удовольствием окажем вам подобную услугу!
      Глаза мадам де Партьер наполнились слезами:
      - Вы мне так помогли!
      Итак, взяв с собой нашу новую знакомую, которая выглядела очень несчастной, мы возвращались в Париж. Там у нее было дом на улице Сен-Антуан.
      - Ее муж погиб под Бленхеймом, - поведала я Хессенфилду.
      - Мои соболезнования, мадам, - обратился к ней Хессенфилд.
      - Вы так добры!
      Она отвернулась и вытерла глаза. Немного погодя она продолжила:
      - Так добры.., так отважны! Я знаю, вы приехали сюда.., став добровольными изгнанниками в вашей стране, чтобы бороться за свое дело. Это благородно!
      - Мадам, - промолвил Хессенфилд, - вы прекрасно говорите по-английски.
      - О, но акцент все-таки остается.., и интонация... Забавно, но французы так никогда, наверно, и не смогут научиться правильному английскому языку.
      - Как, впрочем, и англичане - французскому, - добавила я.
      - Моя бабушка родом из Англии. Ее родители переехали сюда еще во времена Кромвеля. Тогда она была совсем маленькой девочкой, но ее семья познакомилась с семьей моего дедушки. Молодые влюбились друг в друга и поженились, и после Реставрации она решила остаться во Франции. Их дочь моя мать - учила английский.., со своей матерью, а потом также моя мать научила меня... Вот почему я знаю ваш язык. Но, боюсь, он не всегда на должном уровне.
      - Вы живете во Франции?
      - Сейчас - да. Смерть моего мужа.., как это сказать.., поразила меня до глубины души. И сейчас я колеблюсь, оставаться мне здесь или нет.
      - У вас есть дети? Она отвернулась.
      - У меня сын, - сказала она, помолчав.
      - Вы переедете к нему?
      - Он мертв, - ответила она.
      Я сказала, что мне очень жаль, и тут поняла, что мы задаем слишком много вопросов.
      Потом мы заговорили о Версале, о чудесах дворца и садов, о рощах, водопадах и бронзовых статуях.
      - Вы уже видели купальню Аполлона, - поинтересовалась она, - где Бог изображен на своей колеснице, запряженной четырьмя лошадьми?
      Мы кивнули.
      - Как бы мне хотелось побывать на одном из этих представлений на воде! - сказала она. - Я слышала, что это неземное зрелище.
      - Я бывал на одном из таких, - отозвался Хессенфилд. - По воде плавали венецианские гондолы, украшенные цветами. Это было действительно прекрасно, особенно ночью, при свете фейерверков.
      Потом Хессенфилд описал нам оранжерею и водопады. Он гораздо лучше был знаком с Версалем, нежели мы.
      - Вы не только помогли мне добраться до дома, но еще и "показали" дворец! - воскликнула мадам де Партьер.
      Она повернулась ко мне и взяла в руку одну из перчаток, которые лежали на сиденье.
      - Это просто восхитительно! - заметила она. - Какая чудесная, вышивка, и эта нежная отделка жемчугами... Они прекрасны. Скажите, где вы приобрели такие перчатки?
      - У меня замечательная портниха, - ответила я. - Она не позволяет мне ничего выбирать самой. Это она привезла эти перчатки и сказала, что они очень подойдут к сегодняшнему наряду.
      - И была права. Я поинтересовалась, потому что думала, что на меня работают лучшие мастера Парижа по пошиву перчаток. Неподалеку от замка Шатле есть крошечная лавка, но владелец ее - настоящий гений. В его распоряжении пять девушек, которые шьют, но оформление полностью его, а это главное, и он настоящий мастер своего дела. Но ваши ничем не отличаются от тех перчаток, что я покупаю у него.
      Она погладила перчатку и положила ее обратно на сиденье. Вскоре мы добрались до Парижа.
      Хессенфилд сказал, что сначала мы завезем мадам де Партьер на улицу Сен-Антуан, а потом уже отправимся домой. Когда мы подъехали к ее дому, Хессенфилд вышел из кареты, чтобы помочь ей спуститься, но когда она поднялась и собралась было выходить, то вдруг издала возглас разочарования. Она наклонилась и подняла что-то. Это была моя перчатка, которая лежала на сиденье. Она смахнула ее на пол, когда вставала, и случайно наступила на нее.
      Когда она подняла ее и осмотрела, мне показалось, что она вот-вот расплачется. На вышивке осталось грязное пятно, а несколько жемчужинок раскололось.
      - О, что я натворила! - воскликнула она.
      - Ничего, - сказала я. - Мадам Пантон починит ее, и она будет как новая.
      - Но я испортила ee! Вы были так добры ко мне, и вот как я вам отплатила за это.
      - Мадам, прошу вас, - вступил в разговор Хессенфилд. - Это такая мелочь.., пустяк.
      - Я никогда не прощу себе этого. После того, что вы сделали для меня...
      - Умоляю вас, - сказала я, - не надо так расстраиваться. Это была чудесная поездка, и мы наслаждались разговором с вами.
      - Да, конечно, - добавил Хессенфилд, - и мы не сделали ничего особенного. Мы все равно возвращались в Париж.
      - Как вы добры ко мне.
      Хессенфилд взял мадам де Партьер под руку и проводил до дома. Там она повернулась и печально улыбнулась мне.
      - До свидания, мадам де Партьер! - сказала я. - Было большим удовольствием познакомиться с вами.
      - До свидания! - сказала она. Так я побывала в Версале.
      Я скучала по Мэри Мартон. Может, она и шпионила за нами, но в то же самое время она была такой прекрасной воспитательницей: Кларисса расспрашивала меня о ней.
      От ребенка, обладающего пытливым умом, очень трудно отделаться неубедительными ответами, а сказать правду я ей не могла. Но я не раз думала о том, как бы она восприняла своим детским сознанием всю эту мешанину из шпионов и заговоров.
      Очень помогла мне Жанна, постепенно она взяла уход за девочкой на себя. Кларисса полюбила ее, и на Жанну обрушился град вопросов, на которые, однако, всегда давались удовлетворительные ответы.
      С Клариссой Жанна говорила только по-французски, и девочка теперь с великолепным акцентом говорила как по-английски, так и по-французски, и порой невозможно было сказать, какой стране она принадлежит.
      - Это очень ей пригодится, - заявил Хессенфилд. - Нормальному французскому языку можно научиться, только если говорить на нем с самой колыбели.
      С той поры как Жанна так естественно вошла в детскую, большую часть своего времени я начала проводить с ней, что шло на пользу и моему французскому, так как по-английски Жанна не могла сказать ни слова.
      Жанна была довольно симпатичной девушкой, ей только что минуло двадцать. Она поделилась со мной, что была вне себя от счастья, когда ей удалось поступить на службу в такой прекрасный дом. До этого она была очень бедна, продавала цветы, и наша служанка порой покупала у нее их, чтобы украсить стол.
      - Ах, мадам, - говорила она, - это был самый счастливый день в моей жизни, когда мадам Буланжер пришла ко мне впервые покупать цветы! Правда, она была суровой.., и платила очень мало: она любила поторговаться. Тогда я жила с моей семьей.., нас было так много. Это печальная сторона жизни в Париже, вы не знакомы с ней, мадам. Она не для вас. Это неподалеку от Нотр-Дама.., за "Отелем Дье" <"Отель Дье" - одна из старейших благотворительных больниц Парижа.>, сразу перед Дворцом правосудия. Улицы там опасны, мадам.., очень опасны! У нас комнатка на улице Мармузе... Хотя я любила те места.., я часто стояла у водосточных желобов и наблюдала за текущей водой. Неподалеку там красильни, и краски их попадают в сточные канавы. Там были такие цвета, мадам: зеленые, голубые, красные... Такими же были мои цветы, ; мы частенько выпрашивали их у знатных господ, но я никогда не воровала.., никогда, мадам! Моя мать сказала мне: "Не воруй, ибо эти деньги все равно не ; принесут тебе добра, и ты закончишь свою жизнь в Шатле или форте Эвек, и судьба твоя будет неописуемо ужасной".
      - Бедная Жанна, у тебя была такая печальная , жизнь!
      - Но сейчас все изменилось, мадам. У меня хорошая работа, и мне нравится ухаживать за малышкой.
      И она ухаживала. Она рассказывала ей истории о Париже, и Кларисса зачарованно слушала ее. Каждый раз она буквально замирала от восторга, глаза ее возбужденно сверкали - ничего она так не любила, как гулять по этим улочкам и слушать рассказы Жанны.
      Жанна многое знала, я чувствовала, что могу положиться на нее, и была довольна этим.
      Иногда вечерами, когда Кларисса уже спала, мы сидели с Жанной и разговаривали. Родители в детстве ей рассказывали множество разных историй. Больше всего ей нравилось рассказывать о знаменитом скандале с отравителями, который потряс Париж лет тридцать назад и благодаря которому всем стали известны такие имена, как Лавуазье и мадам де Бринвильер. Особенная шумиха поднялась, когда обнаружилось, что в этом участвовало множество известных людей, и одно из подозрений пало на любовницу самого короля, мадам де Монтеспан.
      Бабушка Жанны хорошо помнила тот день, когда мадам де Бринвильер привезли из тюрьмы Консьержери, где ее подвергали жестоким пыткам, на Гревскую площадь, где и отрубили ей голову.
      - Это было ужасное время, мадам, и не было в Париже аптекаря, который бы тогда не дрожал в страхе за свою жизнь! В знатных домах царила смерть: мужья убивали жен, а жены - мужей; таинственной смертью гибли сыновья и дочери, отцы и матери, от смерти которых можно было получить выгоду. Париж был в смятении. Это все из-за итальянцев, мадам.., из-за их таинственных ядов. У нас уже были мышьяк и сурьма.., но лучшие яды всегда поставлялись итальянцами: яды без вкуса и без цвета; яды, которые попадали внутрь человека с его дыханием... Это было настоящее искусство. Люди говорили о Борджиа и, о королеве Франции, итальянке Екатерине Медичи. Они владели секретами лучших ядов.
      - Жанна, - заметила я, - у тебя какой-то нездоровый интерес к этим вещам!
      - Да, мадам, а еще говорят, у замка Шатле живет один итальянец, который содержит лавку, клиенты которой - знатные люди.., а в задних комнатах там происходят странные вещи. Он очень богат, этот итальянец.
      - Сплетни, Жанна!
      - Может быть, мадам, но каждый раз, когда я прохожу мимо лавки Антонио Манзини, я осеняю себя крестным знамением.
      "Когда Кларисса подрастет, надо будет нанять ей воспитательницу-англичанку", - подумала я.
      Но будем ли мы еще здесь, когда она подрастет? Может, мы все так же будем строить новые заговоры? Я не представляла себе этого, почему-то я не могла думать о будущем.
      Возможно, наше будущее будет полно опасностей, но как я вернусь в Англию? Слишком все сложно и запутанно там. В Эйот Аббасе оставался Бенджи, мой муж, которого я бросила, в Эверсли - Дамарис, жизнь которой я разрушила, из-за секундной прихоти переманив ее возлюбленного.
      "Ты не заслуживаешь счастья!", - подумала Я о себе.
      Однако своей судьбой я была довольна. Я любила Хессенфилда, и эта пылкая страсть, которой когда-то мы загорелись, теперь перерастала в глубокую, нежную любовь.. "Любовь на века", - сказала я себе. Поэтому я была счастлива в настоящем и о будущем думать не могла.
      Но разве это так плохо - жить сегодняшним днем? Не заглядывать в будущее, не оглядываться на прошлое? Этому мне предстояло еще научиться.
      Через несколько дней одна из наших служанок принесла мне два пакета один был адресован мне, а другой - Хессенфилду. Я открыла свой и обнаружила внутри пару прелестных перчаток. Они были прекрасны - из серой кожи, настолько мягкой, что казались шелковыми, их покрывала вышивка их жемчугов, и похожи они были на те, которые мне пришлось выбросить, потому что мадам де Партьер наступила на одну из них Я сразу догадалась, кто послал их, и была права: к пакету прилагалось письмо
      "Моя дорогая леди Хессенфилд!
      Я немного задержалась со своей благодарностью вам. Простите, но это произошло не по моей вине. Много времени ушло на то, чтобы достать кожу, которая мне требовалась. Думаю, эти перчатки вам понравятся. Похожую пару я послала вашему мужу.
      Я хочу поблагодарить вас за то, что вы были так добры ко мне и довезли до Парижа, когда с моей каретой случилась эта неприятность. Я была так благодарна вам тогда, а потом мне было так стыдно, что отплатила вам тем, что испортила ваши чудесные перчатки.
      Надеюсь, мы возобновим наше знакомство, когда я вернусь в Париж. Сейчас я еду в деревню и задержусь, может быть, на месяц.
      Дорогая леди Хессенфилд, прошу вас, примите эти перчатки и надевайте их время от времени, чтобы я чувствовала удовлетворение, что все-таки сделала для вас что-то в ответ на вашу любезность.
      По возвращении из деревни я надеюсь повидаться с вами. Еще раз большое спасибо.
      Элиза де Портьера.
      "Какой очаровательный жест!" - подумала я. Перчатки были просто прелестными. Я примерила их, а потом бережно убрала, чтобы надеть при подходящем случае.
      ***
      Двор при Сен-Жермене бурлил.
      Никто не отрицал, что потеря оружия и амуниции, которая случилась из-за Мэтью Пилкингтона и Мэри Мартон, была сильным ударом по сторонникам Якова. Хессенфилд сказал мне, что французы становятся нетерпеливыми и обвиняют нас в том, что мы были слишком небрежными, позволив шпионам проникнуть в наш стан.
      - Я принял весь удар на себя, - хмуро усмехнувшись, проговорил Хессенфилд, - а теперь я хочу доказать, что больше такого никогда не случится.
      День летел за днем, - и каждую секунду тех дней я буквально смаковала. Как выяснилось позднее, я, наверное, уже тогда предчувствовала приближение беды.
      Я думаю, всегда где-то в моей голове сидела мысль... страх.., что это счастье не может продолжаться вечно.
      Мы жили со страстью, ненасытно; думаю, Хессенфилд ощущал то же самое. Я помню, как однажды он сказал, что смерть всегда караулит за углом. Он вел опасную жизнь, и рядом с ним жила я, всеми силами цепляясь за настоящее.
      Хессенфилд побывал в Версале, чтобы переговорить с одним из министров Людовика, который более благосклонно относился к проблемам Англии, нежели его коллеги, а оттуда он направился прямиком в Сен-Жермен.
      Когда он вернулся, я не узнала его. Он был очень бледен, я никогда раньше не видела его таким. Более того, в его глазах, казалось, потух свет жизни. Я с беспокойством посмотрела на него.
      - Неудача, да? - спросила я. - Тебя что-то беспокоит?
      Хессенфилд покачал головой:
      - Французы всем сердцем желают помочь нам. Они хорошо относятся к Якову.
      Я взяла его за руку. Она была холодной и влажной наощупь.
      - Ты болен! - в страхе воскликнула я. Хессенфилд относился к тем людям, которые обладали идеальным здоровьем, а слова "болезнь" даже не понимают. Мне всегда казалось, что, по его мнению, заболевший человек просто немного не в себе, что тот просто вообразил себе слабость, боли и прочее.., если, конечно, дело не касалось ноги, руки или еще какого-то видимого глазу недостатка.
      И я прекрасно его понимала, потому что и сама была такая, поэтому я очень встревожилась, когда он сказал:
      - Думаю, мне надо прилечь.
      Я помогла ему раздеться и лечь в постель. Потом я опустилась на стул рядом с кроватью и сказала, что скоро принесу ему вкусный обед. Он покачал головой: меньше всего он хотел есть.
      - Ничего особенного, - уверял он меня. - Это быстро пройдет.
      Он почти не говорил, просто лежал - по его словам, ему нужен был только покой.
      Я очень волновалась и провела беспокойную ночь. Утром у него начался жар. Я послала за врачом, который пришел, осмотрел Хессенфилда, после чего глубоко вздохнул и пробормотал что-то насчет опасной лихорадки.
      - Приложите двух мертвых голубей к пяткам, - посоветовал он, - может поможет. Я вышлю вам специальный бальзам, который тоже может пригодиться.
      Я схватила доктора за руку.
      - Что с ним? - спросила я.
      - Лихорадка. Он поправится, - ответил тот. Но к полудню Хессенфилду стало еще хуже. Я ходила по дому, ничего не замечая: о подобном я никогда даже не думала. Я убрала его одежду, ту, в которой он ездил во дворец: камзол, бриджи, чулки и прекрасные перчатки - те, что прислала ему в подарок мадам де Партьер.
      Я не покидала его ни на минуту, просто сидела у его постели. Он так отличался от человека, которого я знала: он побледнел, глаза постоянно были закрыты, щеки ввалились.
      Жанна сказала мне:
      - Мадам, я знаю аптекаря, у которого есть средства от всех болезней. Это тот итальянец, Антонио Манзини. Говорят, Он излечил многих.
      - Я пойду к нему, но ты должна идти со мной, - ответила я.
      - Оденьтесь потеплее, мадам. На улице прохладно.
      Я открыла ящик, вытащила перчатки, которые подарила мне мадам де Партьер, надела их, и мы вышли на улицу.
      Жанна повела меня сквозь путаницу улочек к аптеке, что находилась неподалеку от замка Шатле. Мы вместе вошли в лавку.
      - Мадам очень беспокоится, - сказала Жанна аптекарю. - Ее муж болен.
      - Болен? - переспросил мужчина. У него были темные кустистые брови и черные, пронзительные глаза. - Что с ним?
      - Его свалила какая-то лихорадка, он стал непохож на себя, - объяснила я. - А до этого он был очень здоровым мужчиной.
      Я положила свою ладонь ему на руку. Он странно посмотрел на меня и отодвинулся.
      - У меня есть одно лекарство, которое излечивает лихорадку, но оно дорого стоит - Я заплачу, - уверила его я. - Если оно вылечит моего мужа, я дам вам все.., все, что попросите. Жанна нежно обняла меня, а Антонио Манзини удалился внутрь своей лавки.
      - Да простит меня мадам! - сказала Жанна. - Но обещать многое вовсе не обязательно. Заплатите цену, и хватит.
      Я заплатила, что попросил Манзини, и он дал мне бутылочку. Мы поспешили обратно, и я прошла прямо в спальню Хессенфилда. Я сразу заметила, что ему стало еще хуже.
      Торопливо я вылила на ложку несколько капель жидкости и заставила принять, после чего села у кровати Хессенфилда ждать чуда. Ничего не произошло.
      К наступлению ночи состояние Хессенфилда ничуть не улучшилось.
      Я просидела рядом с ним всю ночь. Перед рассветом я поднялась, и тут на меня нахлынула ужасная слабость. Я коснулась своей кожи. Она была холодной и влажной, несмотря на жар, что охватил меня. Тогда я поняла, что и я подхватила эту лихорадку или что бы там ни было и скоро тоже слягу.
      "Нет, этого не должно случиться! - сказала я себе. - Я должна выдержать. Я должна ухаживать за Хессенфилдом. Я не могу доверить уход за ним постороннему человеку".
      Я попыталась бороться с усталостью, но болезнь все больше и больше беспокоила меня. Я ощутила огромное желание лечь в постель, но не могла этого сделать. Я должна была перебороть эту ужасную слабость, охватившую меня.
      Утром состояние Хессенфилда еще ухудшилось. Теперь он бредил в горячке. Он говорил о генерале Лангдоне.., о шпионах.., обо мне.., о Клариссе, но фразы его мешались и были бессмысленными.
      Тем временем я чувствовала, что болезнь побеждает и меня.
      В комнату вошла Жанна. При виде меня глаза ее расширились от ужаса.
      - Там внизу какая-то леди срочно хочет увидеться с вами, - сказала она. - Она говорит, что это очень важно, и хочет переговорить с вами с глазу на глаз.
      Я прошла в маленькую комнатку и приказала провести ее сюда.
      Она вошла. Это была мадам де Партьер, но выглядела она теперь совсем по-другому, нежели в тот раз. Я коснулась глаз, так как меня терзала ужасная головная боль, и я подумала, что меня подводит зрение.
      - Мадам де Партьер.., - едва промолвила я. Она кивнула.
      А, вижу, вы не совсем хорошо себя чувствуете, Карлотта?
      Я в удивлении посмотрела на нее Ее французский акцент исчез без следа, и она говорила по-английски, как истинная англичанка. Ее лицо, как я заметила, было мертвенно бледным.
      - Лорд Хессенфилд очень болен? - спросила она. - Он умрет. Ничто ему не поможет Вы пришли сюда, чтобы сказать мне это? - сердито перебила ее я.
      - Сколько раз вы надевали перчатки? - спросила она. - Как я вижу, вы носили их Я нетерпеливо покачала головой - Это важно! - воскликнула она. Они несут смерть.
      Я подняла на нее глаза, решив, что она сошла с ума. Я должна поскорее избавиться от нее, у меня не было сил говорить с ней сейчас. Я поднялась и направилась к дверям Вы носили их, - продолжала она. - Это видно, но скоро все кончится. Мы обречены - ваш муж, вы, и я тоже. Вот почему я пришла сюда. Я хочу, чтобы вы поняли, как. и почему до того, как мы умрем.
      Мадам, вы выбрали очень неудачное время для визита! Мой муж серьезно болен.
      Я знаю И вы тоже очень больны, вы пока что себе этого даже не представляете. Они несут смерть. И я не избегла той же участи. Я слишком долго держала их в руках Я схватилась за стул, иначе бы я не удержалась и упала.
      Мадам, прошу вас, уходите, я позову слуг! У меня слишком много хлопот Скоро их будет еще больше, это касается непосредственно вас. Вы должны уже сейчас начать замаливать грехи.
      - Грехи?
      - У вас их немало.., как и у милорда Хессенфилда... Много зла вы причинили и моей семье.., и я решила отомстить.
      - Пожалуйста, объяснитесь.
      - Сначала в Версале мне показалось, что вы узнали меня, ведь мы уже встречались.
      - В той приемной?
      - Нет, в Эндерби-холле. Вы помните Элизабет Пилкингтон?
      - Элизабет Пилкингтон?! Вы...
      И я все вспомнила. Ее настоящее лицо совместилось с образом из прошлого. Тогда у нее были потрясающие рыжие волосы. Сменить их цвет не составляло особого труда. Она была хорошей актрисой, и роль знатной француженки она сыграла идеально.
      - Я приехала посмотреть Эндерби-холл, и вы водили меня по нему. Я хотела узнать, что произошло с Бомонтом Гранвилем, и я действительно все выяснила.
      - Бо? Но что у вас общего с ним?
      - Он был моим любовником.., долгие годы. Он очень любил меня, говорил, что женился бы на мне, если б я смогла родить ему сына. Он хотел детей.., ему нужен был сын.
      Я недоверчиво глядела на нее.
      - Да, - продолжала она. - А вы положили конец нашим отношениям. О, не думайте, что я виню вас. Это была не ваша вина, вы просто попались под руку. У вас было все, в чем он нуждался: приятная внешность, очарование юности.., и состояние. Это было главным. Если бы не деньги, Бо женился бы на мне, тогда у меня уже был красавец-сын.., сын от него.
      - Вы имеете в виду Мэтью?
      - Да, Мэтью!
      Только тогда я поняла, что меня привлекало в нем. Я и раньше часто думала, что он напоминает мне Бо, но считала, что это просто оттого, что все щеголи чем-то похожи друг на друга. Я подумала о пуговице, что нашла в Эндерби-холле, о том аромате мускуса... Конечно же, он - сын Бо, и вполне вероятно, что тот камзол с золотыми пуговицами раньше принадлежал его отцу.
      - Я приехала в тот дом, чтобы выяснить, что произошло с Бомонтом, продолжала она, - Я была уверена, что, если б он бежал за границу, - что вполне могло произойти - как-нибудь он дал бы мне об этом знать. Наша близость продолжалась со дня нашей первой встречи, и, какие бы женщины ни присутствовали в его жизни, всегда рядом с ним была я. Он смотрел на меня, как на жену, но вы... Но теперь это неважно. Я хочу, чтобы вы знали, как все произошло. Я приехала, чтобы узнать, куда делся Бо.., и сразу мне все стало понятно. Та собака раньше принадлежала ему, потом, когда Бо уехал, ее взял себе Мэтью. Собака нашла башмак Бо, поэтому она и умерла.
      - Где?.. - прошептала я.
      - Под землей, в том саду, куда не разрешалось заходить. Он был похоронен там мужем вашей матери.
      - Я не верю в это! - задохнулась я.
      - Он убил собаку, но Бо он не убивал. Это сделала Кристабель Уиллерби: Бо шантажировал ее, и она застрелила его, а ваш отчим похоронил тело, подумав, что это сделала твоя мать. Все встает на свои места, но "вовсе не потому я здесь: вы не виновны в смерти Бо.
      - Мне кажется, миссис Пилкингтон, вы просто выдумали все это. У вас галлюцинации, вы больны. Она пожала плечами.
      - Это конец всем нам - вам да и мне тоже. Я хочу, чтобы вы не только узнали все, но чтобы еще и поняли. Мне хотелось, чтобы мой сын был счастлив. Он бы жил с вашей сестрой, она хорошая девушка. Сердце мое наполнялось счастьем, когда я видела, как они постепенно влюбляются друг в друга. Я хотела, чтобы он женился на ней: она очень отличалась от тех девиц, с которыми он встречался в Лондоне. Он понимал ее добродетель, она стала бы ему хорошей поддержкой.., поддержкой, которую я так и не смогла предоставить ему. Я желала ему этого.
      Она злобно взглянула на меня и схватилась рукой за сердце. Она задыхалась.
      - Но вы все испортили, - продолжала она. - Он последовал вслед за вами сюда и был убит. Если б не вы, он сейчас был бы жив. Мой единственный сын! Он был для меня всем, вся моя жизнь замыкалась на нем, но вы заманили его сюда, а потом лорд Хессенфилд убил его.., приказал, чтобы его убили, а тело выбросили в Сену.
      - Вы ошибаетесь! - воскликнула я. - Все было совсем не так. Он был шпионом. Он приехал сюда вовсе не ради меня, он приехал шпионить за якобитами.
      - Он приехал из-за вас: все остальное было предлогом. Он приехал только ради вас.
      - Это не правда! Он был связан здесь с воспитательницей, работавшей в нашей семье. Его схватили.., при нем оказались бумаги, которые доказывали, что он работает на Англию.
      Она покачала головой:
      - Я знаю моего сына. Он был очень похож на отца: он не отступал от своего. Ему нужны были вы, и он приехал сюда, чтобы забрать вас, а Хессенфилд приревновал. Он жестокий и безжалостный человек, и он убил его. Я слышала об этом. Мне сообщили, что это было crime passionne!.
      - Вы ошибаетесь.., ошибаетесь... Она снова пожала плечами.
      - Это конец. Уже скоро - и для меня, и для вас. Вы должны умереть! Как только я встретила вас в том доме, я сразу поняла, что в вас есть нечто роковое. В такой красоте, как ваша, таится зло. Это не дар Господень, он исходит от самого дьявола.
      Она окинула меня странным взором. Ее глаза блестели. "Она сошла с ума, - подумала я. - Смерть Мэтью повредила ее разум".
      - Вы подобны той русалке из легенд, которая сидит на скале и поет, завлекая моряков к себе, в попасть в ее объятия означает смерть. Это.., песня сирены: "Приди ко мне, и я дам тебе все, что ни пожелаешь". Такая песня, но на самом деле все по-другому. Вы несете с собой смерть!
      - Что вы говорите, миссис Пилкингтон?! Она покачала головой.
      - Из-за вас умер Бо. Если бы не вы, он бы никогда в жизни не попал в Эверсли, не стал бы шантажировать ту женщину и сейчас был бы жив. А я, может быть, вышла бы за него замуж, и Мэтью был бы с нами... Но появились вы, с вашей странной, безумной красотой, поэтому он начал преследовать вас, но вместо прекрасной невесты и состояния на его долю выпала смерть. А потом Мэтью тоже услышал вашу песню, и его выкинуло на скалы судьбы. Куда она его привела? К смерти в Сене. Мой сын.., мой любимый сын... А ваш муж - сколько горя вы принесли ему? И даже ваш настоящий любовник, Хессенфилд, не избег той же участи. Он считал себя умным, мнил себя кормчим.., но теперь смерть ждет его..
      - Я должна просить вас уйти. У меня много дел...
      - Да, готовить саван своему возлюбленному. Приготовьте заодно для себя.., и для меня.
      Меня охватил ужас, ибо я поняла, что она говорит правду, а она продолжала:
      - Я составила план, как уничтожить вас. Теперь никто больше не пострадает от вашей руки. Трое человек погибли.., и все из-за вас, хотя в смерти Бо я вас не виню. Вы сами смерти подобны, вы - сирена. Даже не желая того, одним своим присутствием вы несете гибель, и вы должны уйти. Я подстроила ту встречу, изменив внешность из опасения, что вы можете вспомнить меня. Но мы встречались лишь однажды, а я была одной из лучших актрис на лондонской сцене. Я разузнала все, что можно, про те давние процессы по делам отравителей; я говорила с людьми, которые помнили их.., и я поняла, что мне надо сделать. Раньше я даже не представляла себе, что существуют такие яды, которые могут попасть в тело человека сквозь кожу. Но яды такие были.., и есть... И если вы знаете, куда за ними пойти, и если вы готовы платить... В общем, я пошла, заплатила и получила две пары перчаток. Лорд Хессенфилд принял наибольшую дозу: он, должно быть, много носил свои перчатки. С вами дело обстоит иначе, я же мало дотрагивалась до них, но все мы обречены, хотя моя смерть будет не такой быстрой, как ваша. Противоядия не существует, а я все же держала перчатки в своих руках, в мою кровь попал яд так же, как и в вашу... Я уничтожила сирену и убийцу моего сына, но при этом уничтожила и себя...
      Я неуверенно поднялась: это был бред сошедшей с ума женщины.
      Я должна избавиться от нее, вернуться к Хессенфилду, вызвать докторов и рассказать им, что случилось.
      Я вышла из комнаты. Она шла вслед за мной. Я поднялась в спальню.
      Хессенфилд с побелевшим лицом неподвижно лежал на кровати... Он был мертв...
      ***
      До этого момента я не верила ей. Я убеждала себя, что она лжет про яд: такое могло произойти тридцать лет назад, но никак не сейчас. Но мне довелось слышать подобные истории о ядах замедленного действия и об искусстве итальянцев в производстве смертельных веществ такого рода. В Париже еще оставались люди, творящие свои темные дела в потайных каморках и богатеющие на этом.
      Я была в смятении: слишком многое свалилось на меня. Значит, все это время Бо покоился под землей неподалеку от Эндерби. И Ли, на которого я смотрела как на своего отца, похоронил его там, и в дело это была вовлечена моя мать. А Мэтью был сыном Бо.
      Я не могла поверить этому, но то, что произошло, доказывало, что все настоящая правда.
      Бо.., все эти годы был мертв. Мэтью и я вместе! Неудивительно, что меня тянуло к нему. В конце концов, это был не просто порыв необузданной страсти.
      Однако был еще один ужасный факт, который набрасывал пелену тьмы на все происходящее, и сейчас я думала о прошлом, потому что не могла спокойно взирать на настоящее.
      Хессенфилд мертв. Я не могла смириться с этим. Он, который всегда был полон жизненных сил.., теперь мертв.., и все из-за какой-то пары перчаток. Он вскоре поднимется с постели, и рассмеется вместе со мной. Это была шутка. Шутка.., подстроенная, чтобы доказать мне, как я люблю его.
      О, как я любила его!
      - О, Хессенфилд! - прошептала я. - Я бесконечно люблю тебя!
      Я закрыла лицо руками. Какие они холодные... Лицо мое горело, но, несмотря, на это меня била дрожь.
      И вдруг мною овладел приступ безумной радости.
      - Я иду к тебе, Хессенфилд! Мы всегда говорили, что только смерть может разлучить нас.., но даже у нее это не вышло.
      Я опустилась рядом с постелью, пристально рассматривая его.
      - Я ухожу вместе с тобой, Хессенфилд. Я не задержусь...
      Смерть! Она была близка. Я уже слышала над своей головой шум ее крыльев. Странно думать, что у смерти могут быть крылья.
      "Давний обман, - подумала я. - Но почему.., почему?"
      И тут у меня внутри все замерло. Ничего не видящим взором я уставилась перед собой. Я радовалась, тому, что ничто не разлучит нас с Хессенфилдом, а теперь я вспомнила - Кларисса, моя дочь.., наша дочь... Когда мы умрем, что станет с ней?
      Я судорожно сжала руки, чтобы они не дрожали.
      - Мое дитя.., моя девочка! Что же будет с тобой? Ты останешься здесь одна, кто позаботится о тебе?
      Я должна что-то делать, должна немедленно что-то предпринять. Я поднялась. Комната закачалась вокруг меня.
      - Поспеши! - громко сказала я себе. - Кто знает, сколько еще времени отпущено тебе?
      И тогда я начала молиться. Не помню, чтобы я молилась раньше. По-моему, такие люди, как я, молятся лишь тогда, когда им что-нибудь требуется.
      Вот и я подумала о молитве только тогда, когда мне что-то надо получить.
      Вдруг меня как будто озарило, это было словно откровение свыше, и я поняла, как должна поступить. Я подошла к бюро и достала лист бумаги. -В этот ужасный час я вспомнила о своей сестре. Я вспомнила, как она и Кларисса подружились, когда я вместе с ней приехала в Эверсли. Между ними установился какой-то особый союз.
      "Дамарис! - сказала я себе. - Это должна быть Дамарис!"
      "Дорогая Дамарис!
      Я умираю. К тому времени, как ты получишь это письмо, я уже умру. Лорд Хессенфилд, отец Клариссы, также мертв. Я беспокоюсь за Клариссу: она остается здесь, в незнакомой стране, и я не знаю, кто позаботится о ней, когда я покину этот мир.
      Я была плохой, испорченной, но моя дочь в этом не виновна. Дамарис, я хочу, чтобы, ты забрала ее. Ты должна немедленно приехать сюда, увезти ее и воспитать, как воспитала бы свою дочь. Нет никого в этом мире, кому я могу доверить ее, кроме тебя. Здесь меня знают как леди Хессенфилд, а Клариссу считают нашей дочерью, каковой, впрочем, она и является. Я не могу рассказать тебе, как все получилось, это неважно. Лишь Кларисса имеет значение.
      Здесь есть одна хорошая девушка, ее зовут Жанна.
      Пока ты не приедешь, я оставляю Клариссу ей на попечение. Она очень добрая, раньше она присматривала за Клариссой и очень любит ее. Когда-то она продавала цветы и жила в ужасной нищете, но ей я верю больше, чем кому-либо здесь.
      Дамарис, я вела себя ужасно. Всюду я оставляла за собой несчастья и беды. Я разрушила и твою жизнь, но на самом деле Мэтью был неподходящей парой для тебя, иначе бы он так не поступил. Тебе нужен другой муж.
      Прошу тебя, сделай это ради меня... Нет, ради Клариссы. Пошли за ней кого-нибудь сразу, как только получишь это письмо.
      Твоя сестра Карлотта".
      Я запечатала письмо и послала за курьером, который возил срочные послания Хессенфилда в Англию.
      - Возьмите это, - сказала я, - и доставьте как можно быстрее.
      И снова я взмолилась Богу, но теперь о том, чтобы письмо дошло к Дамарис, потому что в действительности движение между двумя странами было очень затруднено, и подобные задания должны были выполняться с особой осторожностью. Часто курьеры не достигали пункта своего назначения, а после той операции с оружием, которая стоила Мэтью жизни, еще больше стали следить за теми, кто въезжает в страну. Но я молилась, чтобы Дамарис получила это послание и чтобы она приехала и забрала Клариссу.
      Потом я послала за Жанной.
      - Жанна, я умираю.
      - Мадам.., это невозможно.
      - Лорд Хессенфилд уже мертв.
      - О, мадам, но что же станет со всеми нами?
      - Остается девочка. Жанна, я вверяю ее тебе, позаботься о ней. У меня есть сестра в Англии, я написала ей. Она пришлет кого-нибудь за Клариссой.
      - А когда за ней приедут, мадам?
      - Скоро.., скоро, обязательно приедут. Я уверена в этом.
      - Из Англии, мадам...
      - Приедут, Жанна. Я обещаю тебе, дождись и заботься о ребенке. - Я схватила ее руки и умоляюще заглянула в глаза. - Жанна, это последнее желание и приказ умирающей женщины...
      - Конечно, мадам.
      Жанна выглядела очень испуганной, Но я знала, она сдержит свое слово.
      Я сожгла перчатки - и мои, и Хессенфилда. Пока они горели, пламя обрело какой-то странный цвет. Я думала, что они долго будут пылать, но спустя несколько секунд перчатки уже обратились в прах. Потом я взяла перо и записала в дневник все, что произошло со мной. В заполнении его было какое-то успокоение.
      Я сказала Жанне, чтобы она сохранила мой дневник и, когда прибудут люди от моей сестры, отдала его им.
      Я хотела, чтобы Дамарис поняла, как все получилось: ведь часто понять - значит простить.
      Я опустила перо, потом снова позвала Жанну и сообщила ей, где она сможет найти дневник. Она выглядела ошеломленной, но тем не менее внимательно выслушала все мои наказы. После того как она ушла, я не смогла больше" противиться искушению и снова взялась за перо.
      И тогда, в самом начале моего дневника, я написала:
      "Это "Песня сирены", которая совсем не хотели быть тем, чем она была, но так случилось, и та, кто обвинила ее в этом, оказалась права. Те, кто проходил мимо этой сирены, сворачивали со своего пути и иди прямо навстречу смерти. Кажется вполне справедливым, что Смерть завладеет ею, так и не дав ей допеть свою песню".
      Часть четвертая
      ДАМАРИС
      ОТШЕЛЬНИК ИЗ ЭНДЕРБИ-ХОЛЛА
      Дни кажутся бесконечными, я чувствую себя одинокой. Час за часом я лежу здесь, на своей кровати, и твержу, что жизнь для меня кончена, но на самом деле она никогда и не начиналась.
      Я была счастлива, казалось, я была на пороге большой любви, а потом вдруг все кончилось. Я увидела, как все, о чем я мечтала, разбилось в один миг, а потом был еще и этот сокрушающий удар.
      Порой создается такое впечатление, что жизнь не довольствуется только тем, что лишает человека счастья, а, как оказывается, обязательно находит что-то еще, чтобы сделать его горе еще более невыносимым. Одним сумрачным ноябрьским днем я потеряла человека, которого любила, и той же ночью меня сразила ужасная болезнь, которая сделала из меня почти инвалида.
      О, я окружена любовью! Ни у одной девушки нет таких родителей, как у меня, и нет человека на свете, которого бы так любили и лелеяли, как меня. Тысячи раз мне было сказано, что я - смысл их жизни, они винят в происшедшем со мной себя, но они невиновны, а как я могу сказать им это, не упоминая имени Карлотты?
      Я не хочу думать о Карлотте, я не могу этого вынести. Иногда я вспоминаю ее облик и говорю себе, что ненавижу ее, но продолжаю видеть ее красоту, в Которую почти невозможно поверить. Раньше я думала, что никто не может быть так красив, как Карлотта. Ей было дано все, наверное, те силы, что решают, какими мы должны быть, покровительствовали ей. У нее есть все.., все.., так говорят.
      Так и есть на самом деле. Я часто замечала, какими становились взгляды мужчин, когда она входила в комнату, ей стоило лишь раз посмотреть на них, и они принадлежали ей. Я так восхищалась ею, гордилась тем, что она - моя сестра.
      Но теперь я понимаю больше, моя мать показала мне свой дневник. Мне стало известно о романтическом рождении Карлотты в Венеции, о том, какой ужас довелось пережить матери. Я узнала о том страшном человеке, который умер, о его убийце и о чудовищных подозрениях, что мои родители питали друг к другу в то время. Это объясняло все, я поняла, почему моему отцу пришлось пристрелить собаку и похоронить ее. Если б я только знала, какие страдания перенесли мои родители, я бы никогда не пошла на могилу Бэлл после того, как увидела Мэтью и Карлотту вместе.
      Да, я и вправду была шокирована, так как думала, что не только Мэтью обманывал и предавал меня. Я подозревала моего милого отца, который, на самом деле всего лишь пытался сохранить тайну, потому и застрелил невинное животное. И вот теперь из-за моего невежества все мы глубоко страдаем.
      Будь я более опытна в мирских делах, я могла бы заподозрить, что между Мэтью и Карлоттой существует какая-то связь. Конечно, это бы глубоко ранило меня, но я бы никогда не перенесла такого ужасного потрясения, я была бы подготовлена к этому откровению.
      Но что проку вспоминать? Все прошло, Мэтью исчез с горизонта моей жизни. Редко виделась я и с Карлоттой - да я и не хотела встречаться с нею, ибо это причиняло мне слишком большую боль, но я полюбила ее милую дочку, и мне бы хотелось узнать ее получше.
      Странно, но когда в наш дом приехала эта крошка, я ощутила новый интерес к жизни. С той страшной ночи меня ничего не интересовало, но когда приехала Кларисса и мы подружились, я позабыла обо всех своих обидах. Мне нравилось, с какой настойчивостью она требует ответов на свои вопросы, я любила играть с ней в разные игры. Ее любимой игрой была "Угадайка": я намекала на то, что задумала, а она должна была догадаться. Она с серьезным видом раздумывала в поисках ответа и радостно вскрикивала, когда ответ оказывался правильным. Мы полюбили друг друга с первого взгляда.
      Однажды я находилась в своей спальне, а Кларисса играла в саду - она кричала и пела, забавляясь с мячом, и вдруг наступила тишина. Я прислушалась, но ничего не услышала. Это происходило минуту или две, но мне они показались вечностью. Мною овладели ужасные подозрения: что-то случилось. Она упала и поранилась? Она забрела далеко в лес?
      Я поднялась с кровати и подбежала к окну. Кларисса лежала на траве и что-то там разглядывала, какое-то насекомое. Я увидела, как она осторожно трогала его пальчиком. Скорее всего, это был муравей.
      Я вернулась в постель и тут вспомнила, что к окну я подбежала. А ведь я не бегала с тех пор, как пережила ту страшную ночь, я лишь ходила, и то с огромным трудом. Это явилось откровением. После я обнаружила, что немного могу ходить по своей комнате.
      Я знала, что посещение нашего дома очень смущает Карлотту, так как ей трудно встречаться со мной лицом к лицу, и поэтому мы почти не видели ее, а это означало, что не видели и ее дочь. Но я много думала о ней, часто вспоминала эпизоды из моей жизни, когда была еще здорова и разъезжала по округе. Особенно я любила наблюдать за растениями, птицами и животными. Я столько знала о жизни природы и теперь хотела бы поделиться своими знаниями с Клариссой.
      А потом я услышала новости, которые тяжким грузом легли на плечи членов нашей семьи: Карлотту похитили и увезли во Францию, а с ней и Клариссу. Ужас, словно громом, поразил всех нас, когда приехала Харриет и рассказала, что произошло.
      Мне рассказала все моя мать - с тех пор, как я заболела, именно от нее я узнавала все новости. Я думаю, она чувствовала, что, знай я тогда о Карлотте и Мэтью, я бы не поехала той ночью в лес, а вернулась бы прямо домой, и в этом случае, возможно, меня бы еще удалось вылечить.
      - Харриет сказала, что Карлотту похитил человек по имени лорд Хессенфилд, один из главарей якобитов, - поведала мне мать. - Было известно, что он скрывается где-то неподалеку. Он бежал во Францию и взял с собой Клариссу, но не всем известно, что лорд Хессенфилд - отец Клариссы.
      Потом Харриет рассказала нам, как Карлотту схватили якобиты, когда она остановилась в гостинице "Черный боров" при возвращении в Эйот Аббас, и как лорд Хессенфилд изнасиловал ее. Результатом этого явилась ее беременность, и, чтобы помочь ей, Бенджи женился на ней, он уже давно был влюблен в Карлотту и с радостью ухватился за возможность жениться. Так что Кларисса дочь Хессенфилда. Он, должно быть, любил Карлотту, раз рисковал своей жизнью, чтобы забрать ее с собой. То, что ее увезли силой, было ясно - при сопротивлении с плеч ее соскользнул плащ, который немного погодя обнаружили в кустарнике. Скорее всего, Клариссу увезли до того, потому что к моменту похищения Карлотты ее нигде не было уже несколько часов.
      Все это казалось абсолютно невероятным, но Карлотта была рождена, чтобы быть центром бури. Более того, когда я вспомнила жизнь моих родителей, то поняла, что каждый из нас в определенный момент жизни переживает весьма необычные и бурные приключения. Для меня это был ужасный эпизод с "Доброй миссис Браун". Долгое время после этого я рисовала себе те страшные последствия, что могли случиться тогда. Я так и не смогла забыть этой встречи, и не раз с той поры меня мучили ночные кошмары.
      ***
      А в Эндерби-холле появился новый жилец. Меня очень удивило, что кто-то захотел приобрести этот дом. Он представлял собой весьма мрачное здание, и за ним закрепилась репутация "дома с привидениями". Несколько раз приезжали смотреть на него. Мать или отец, а несколько раз даже моя бабушка из Эверсли-корта показывали дом покупателям. По сути дела, люди больше обращались в Эверсли-корт, нежели в Довер-хаус.
      Мне хорошо запомнился тот день, когда бабушка заехала к нам, чтобы рассказать о вновь прибывшем. Все собрались в моей комнате, потому что мать всегда приводила ко мне посетителей: она придерживалась мнения, что это может подбодрить меня.
      - Даже не представляю себе, - говорила бабушка, - зачем он приехал? Такое впечатление, что ему все уже не нравилось, даже когда он дома еще не видел, а в Эндерби и так можно найти немало недостатков!
      - Я всегда считала, - ответила мать, - что этот дом, если захотеть, можно полностью изменить.
      - Но Присцилла, милая, как? - спросила бабушка.
      - Ну, расчистить землю от кустов, а то дом весь зарос, сделать окна побольше, чтобы проникал солнечный свет, и я могу себе представить счастливых мужа и жену с кучей ребятишек. Этому дому больше всего не хватает света и веселья.
      - Милая Присцилла! - только и проговорила моя бабушка в ответ.
      "Ну, конечно, - подумала я, - там был убит Бомонт Гранвиль, и тело его похоронено неподалеку. Кроме того, там еще существовало настоящее привидение - женщина, которая пыталась повеситься, бросившись на веревке с галереи".
      - Расскажи нам об этом человеке, - попросила мать.
      - Я бы сказала, он очень подходит этому дому, он прихрамывает, и у него мрачная внешность. Он выглядит так, будто для него улыбка означает немыслимые мучения, но он ни в коем случае не стар. Я спросила его: "А если вы купите дом, то будете жить в нем один?" Он ответил, что да, и я, должно быть, настолько открыто удивилась, что он добавил: "Я предпочитаю уединение", как бы предупреждая меня хранить свои мысли при себе, как я, естественно, и поступила. Он сказал, что дом очень темный и мрачный. Тогда я ответила ему в точности твоими словами, Присцилла: "Надо выкорчевать кусты и впустить свет".
      - А как насчет обстановки? - спросила мать, и мне сразу вспомнилась те спальня и кровать с пологом из красных занавесей.
      - Он сказал, что приобрел бы и обстановку.
      - Что ж, это решает все проблемы, - ответила мать.
      - Ничего это не решает. Мне кажется, он просто развлекался, доказывая нам, что этот дом продать невозможно.
      - Тогда он в этом преуспел.
      - Я думаю, нам надо избавиться от всей обстановки, вычистить дом.., и полностью его перестроить - посмотрим, что тогда будет. Во всяком случае, о Джереми Грэнтхорне можно уже не думать, мы о нем больше не услышим.
      Но здесь она оказалась не права: новым владельцем Эндерби-холла стал именно Джереми Грэнтхорн.
      Для Эндерби-холла он не сделал ровным счетом Ничего, и все осталось, как было.
      ***
      Эбби была одной из служанок, в обязанности которой входило ухаживать за мной, и получила она это задание не только потому, что была хорошей работницей, но и потому, что, по словам матери, была очень веселой, то есть весьма болтливой.
      Сама я говорила немного. Я постоянно была погружена в свои мысли, но Эбби не относилась к тем людям, которые нуждаются во внимании собеседника. Убирая комнату, а я, лежа, следила за ее движениями, читала или шила, она, не переставая, говорила; о том, что сейчас происходит в доме. Порой я кивала или бормотала в ответ что-нибудь, но только потому, что не хотела портить ей удовольствие, хотя на самом деле меня редко интересовали ее разговоры. Ничто в эти дни не способно было меня заинтересовать.
      Эбби неоднократно болтала о наших соседях, и постепенно я заметила, что имя Джереми Грэнтхорна все чаще и чаще звучит в ее речах.
      - С ним живет слуга, мисс, один-единственный. Говорят, он не любит женщин. - Она хихикнула. - Я бы сказала, он очень забавный человек, госпожа. И этот его слуга, Смит его зовут, он точь-в-точь, как хозяин. Как-то мимо их дома проходила Эмми Кэмп и решила зайти к ним. Этот Смит был в саду, и Эмми спросила его, как пройти в деревню Эверсли, будто бы не знала. Это она-то, которая родилась и всю жизнь прожила там! Эмми сказала: "Какой дорогой можно дойти туда?" Он, не произнося ни слова, показал ей, и она тогда спросила: "Вы немой, сэр?" Тогда он сказал ей, чтобы она следила за своими словами и не дерзила. Эмми утверждает, что она просто спросила у него дорогу и что он ей не поверил. "Ты пришла шпионить за нами, - сказал он. - Мы не любим, когда за нами следят, будь поосторожнее. С нами живет большой пес, и ему тоже не нравится, когда люди вынюхивают здесь что-либо!" Эмми была потрясена. Она любит мужчин, и они, как правило, неравнодушны к ней, но не этот Смит. Она говорит, что он любит только своего хозяина.
      - Не надо было Эмми спрашивать, - заметила я. - Это не ее дело.
      - О нет, мисс, вы же нас знаете. Нам просто интересно, что это за люди...
      На следующий день Эбби пришла с очередными новостями:
      - Там никто не бывает. Бидди Лэнг говорит, что они сами привидения: двое мужчин.., в таком большом доме - это весьма странно, по словам Бидди.
      Но меня абсолютно не интересовало, что происходит в том доме. Я пообещала себе, что больше ноги моей в нем не будет.
      С той поры как я подружилась с Клариссой, я начала немного ходить. Мать была ужасно рада, она решила, что это знак того, что я иду на поправку и вскоре совсем выздоровлю.
      Я не стала говорить ей, что единственным изменением было то, что теперь я могла двигать ногами.., самую малость. Я очень быстро уставала, и дело было не столько в физической природе моей болезни, но в сильной апатии, безразличии ко всему - это было труднее всего выносить.
      Когда мать читала мне, я выказывала мало интереса к тому, что она читала. Правда, я притворялась, что меня это занимает, но я плохая актриса. Когда отец играл со мной в шахматы, я делала это безрадостно, без воодушевления, может, поэтому я чаще и выигрывала - я была спокойной и равнодушной, меня не заботили ни победа, ни поражение. Так трудно было смириться с этим - с отсутствием интереса к жизни.
      Но со временем я начала ловить себя на том, что все чаще прислушиваюсь к рассказам Эбби. Редко, когда я отзывалась и никогда не задавала вопросов, но когда она упоминала о странной паре из Эндерби, во мне просыпался какой-то интерес.
      Понемногу я начала выезжать на конные прогулки, но недалеко, потому что быстро уставала, но когда я входила в конюшню и Томтит начинал тереться о меня носом, всхрапывать и всем своим видом показывать, как он рад меня видеть, во мне снова рождалось желание проехаться, хоть немного. А как он закидывал назад свою голову и каждой клеточкой своего тела выражал неуемную радость, когда я седлала его, поэтому я решила, что снова буду ездить на нем.., ради самого Томтита. Я так плохо обошлась с ним той ночью: бросила его дрожать на холоде, а сама направилась в тот "запретный лес". Я забыла о нем, хуже всего так обращаться с животными.
      Но Томтит не таил на меня зла. Когда я в первый раз подошла к нему, полная раскаяния, он ясно дал мне понять, что не помнит моей небрежности по отношению к нему. Злоба? Ничего подобного, лишь искреннюю привязанность друг к другу, как и раньше, испытывали мы.
      Теперь я часто каталась, и, выехав за пределы поместья, я отпускала поводья и позволяла Томтиту нести меня, куда захочет. Никогда он не кидался в галоп, лишь иногда ускорял свой шаг - он обращался со мной очень бережно. А когда я уставала, то наклонялась к нему и говорила: "Отвези меня домой, Томтит", и он сворачивал со своего пути и короткой дорогой направлялся домой.
      Думаю, мои родители были бы очень обеспокоены, возьми я на прогулку другую лошадь. Они частенько поговаривали: "С Томтитом ей ничего не грозит, он позаботится о ней". Он был прекрасным конем, мой милый друг Томтит!
      То утро, когда я, как обычно, спустила поводья, он привез меня к Эндерби-холлу, и мною вдруг овладело странное желание посетить могилу Бэлл.
      Я спешилась, что было весьма необычно, потому что, как правило, я старалась не слезать с лошади, пока не вернусь в конюшню. Привязав Томтита, я шепнула ему: "На этот раз я не забуду о тебе, я скоро вернусь" и пошла в лес, который я про себя называла "запретным". Каким другим казался он теперь! Мрак рассеялся, а над холмиком, что был могилкой Бэлл, ярко пламенели розы.
      Теперь это был розарий моей матери, где большая часть кустов была уже срезана. Он был очень красив - настоящий оазис в сердце великой природы. Там, где когда-то властвовала тьма, теперь царили розы.
      Я постояла несколько минут, думая о Бэлл, чье любопытство привело к смерти, - милая Бэлл, она была такой прекрасной собакой, такой дружелюбной. Ее смерть, наверное, была быстрой, и теперь, когда я знала, что именно произошло, я не могла винить своего отца.
      Я повернулась и направилась обратно, туда, где оставила Томтита, но тут мной овладело искушение хоть одним глазком взглянуть на дом. Поднялся ветер, сдувая с деревьев последние листья. Он же развеял туман, который был частым гостем в нашей стране в это время года.
      И вот передо мной раскинулся дом, еще более мрачный, чем всегда. Я подумала о том мизантропе, который сейчас жил в нем. Должно быть, это здание подходило его настроению.
      Вдруг передо мной с необычайной ясностью вспыхнула картина из прошлого - Мэтью вместе с Карлоттой. Меня охватила волна жалости к себе, и я почувствовала, что глаза наполнились слезами. Я вытащила платок, но внезапно налетевший порыв ветра выхватил его из моей руки и понес по направлению к дому. Я побежала за ним, но ветер, словно ребенок, замышляющий одну из своих злобных шуток, вновь подхватил платок и понес дальше по дорожке.
      Таким образом, я зашла дальше, чем следовало, и когда я, наконец, подобрала платок, то услышала какое-то рычание и увидела, что ко мне большими прыжками направляется пес. Это был большой черный ньюфаундленд, и бежал он прямо на меня.
      Я нарушила границу владений. Сразу же мне вспомнилось, как Эбби говорила о собаке, которая не любила, когда люди вынюхивают что-то в ее владениях, а меня вполне можно было в этом заподозрить. Но я очень хорошо знала все повадки животных. Между нами существовало какое-то товарищество, и животные, как правило, признавали меня.
      - Хорошая собачка... - проговорила я. - Хороший пес... Я твой друг...
      Ньюфаундленд заколебался, хотя выглядел очень свирепо. Но тут он заметил платок в моей руке, и, видимо, решил, что я украла его, потому что схватил его и стал тянуть на себя. При этом он поранил мою руку, на платке осталась полоска крови.
      Я продолжала стоять и держать платок, тогда как пес тянул зубами за другой край.
      - Мы станем друзьями! - убеждала его я. - Ты славный пес и хорошо охраняешь дом своего хозяина.
      Я протянула руку, чтобы погладить пса, но тут услышала чей-то голос:
      - Не трогайте его! - И потом:
      - Сюда, Демон, ко мне!
      Пес отпустил платок и кинулся навстречу появившемуся мужчине.
      "Смит?" - подумала я, но потом заметила, что мужчина слегка прихрамывает, и поняла, что передо мной стоит Джереми Грэнтхорн собственной персоной.
      Он с отвращением взглянул на меня.
      - Он бы укусил вас.., и очень серьезно. Что вы здесь делаете?
      - Я проходила мимо, а мой платок унесло ветром. Я побежала за ним...
      - Что ж, вы его получили назад?
      - Да, благодарю вас.
      "Какой неприветливый человек!" - подумала я. В деревне вели себя совсем не так, моя мать обязательно пригласила бы его к нам в гости, а потом его бы позвали и в Эверсли-корт, но было очевидно, что ему нравится вести жизнь отшельника.
      - Прошу прощения, что вторглась в ваши владения, - произнесла я, - но это все ветер. До свидания.
      - Пес оцарапал вашу руку? - заметил он.
      - Пустяки! Я сама виновата, не надо было ходить, куда не следует.
      - Вашу руку надо немедленно обработать.
      - У меня здесь лошадь. Я живу неподалеку, в Довер-хаусе, и скоро я буду дома.
      - И все-таки руку следует осмотреть.
      - Где?
      Он махнул рукой в сторону дома. Этого шанса я упустить не могла. Мне предоставлялась возможность посетить дом, в который, если верить словам Эбби и моих родителей, новым хозяином еще не допускался ни один человек.
      - Благодарю вас, - ответила я. Входя снова в этот холл, я испытала странное чувство.
      - Вы совсем ничего не изменили, - заметила я.
      - А зачем? - спросил Грэнтхорн.
      - Большинство людей любит вносить в дом свои привычки.
      - Это всего лишь место, где я могу жить в мире и спокойствии, ответил он.
      - Да, конечно, вы надеетесь на это, и, я думаю, не следовало мне вторгаться в ваш дом.
      Вопреки моим ожиданиям, он не стал утверждать, что я вовсе не вторгаюсь.
      - Входите и присаживайтесь.
      Так я вновь очутилась в том зале. Я взглянула на галерею, где когда-то размещались менестрели, и мне показалось, что сейчас она выглядит более зловещей, чем когда-либо. Я услышала шум наверху.
      - Смит! - позвал Джереми Грэнтхорн. - Поди сюда, Смит!
      Появился Смит и уставился на меня. Он выглядел так же мрачно, как и его хозяин, и был несколькими годами старше его.
      - Молодую леди укусил пес.
      - Пересекла границу владений?
      Мой менее чем любезный знакомый сказал:
      - Принеси немного воды.., и бинт или что-нибудь в этом роде.
      - Бинт? - изумился Смит.
      - Ну, найди что-нибудь!
      Я поднялась.
      - Вижу, я причиняю вам много беспокойства, - надменно произнесла я. Это просто царапина, и я сама виновата. Поеду домой: там я сделаю все, что нужно.
      - Сядьте, пожалуйста, - произнес Джереми Грэнтхорн.
      Я повиновалась, обвела взглядом зал и попыталась завязать разговор:
      - Раньше этот дом принадлежал моей сестре, это у нее вы купили его.
      Он не ответил.
      - Вам нравятся дом, соседи?
      - Здесь тихо, спокойно почти всегда. Упрек моему любопытству? Бог свидетель, Я задавала ему лишь вежливые вопросы.
      Вернулся Смит с тазом горячей воды, полотенцем и какой-то мазью. С руки его свисал кусок ткани, которую только что от чего-то оторвали. Я опустила руку в воду и омыла ее, после чего Грэнтхорн наложил на ранку немного мази.
      - Она проверена, - буркнул он, - очень хороша при растяжении связок и легких царапинах.
      Потом он забинтовал руку. Пока он занимался этим, подошел пес и понюхал мою юбку.
      - Ты ничего особенного не сделал, - сказала я. Пес склонил голову набок и взмахнул хвостом. Тогда я заметила, что первый раз хозяин проявил ко мне некий интерес:
      - Странно. Пес дружелюбен к вам.
      - Он понимает, что вы приняли меня, а значит, и он может сделать это.
      . - Хороший Демон:
      - произнес он голосом, далеко отличным от того, каким он обратился ко мне, и погладил пса, который подвинулся немного ближе. Я протянула руку и тоже погладила его. Джереми Грэнтхорн был явно потрясен.
      - Вы любите собак...
      - Собак и вообще всех животных, а особенно мне нравятся птицы.
      - Никогда не видел, чтобы Демон так быстро принимал человека.
      - Я знала, что мы сможем подружиться. Кроме того, это была легкая ранка, поверхностная.., всего лишь царапинка.
      Он недоверчиво посмотрел на меня.
      - И пес же должен был это сделать, разве не так? - продолжала я. - Он обязан был показать мне, что его долг - охранять усадьбу, а я вторглась на его территорию. Я не смогла объяснить ему, что я ни в коем случае не хотела заходить, а просто побежала за своим платком. Но он понял, что я не несу зла.
      Он помолчал.
      - Вот, - наконец, промолвил он. - Думаю, будет все в порядке. Ничего плохого не должно случиться.
      - Благодарю вас, - сказала я, поднимаясь с места.
      Грэнтхорн заколебался. Я думаю, он ломал себе голову, не предложить ли мне чаю или еще что-нибудь, но я намеревалась показать ему, что ни в коем случае не собираюсь и дальше нарушать жизнь столь негостеприимного хозяина.
      - До свидания, - протянула я руку. Он взял ее и поклонился. Я направилась к двери. Он последовал за мной, собака шла по пятам.
      У двери он остановился, провожая меня взглядом. Медленно я пошла к тому месту, где был привязан Томтит. Я уже начала уставать.
      Странно, но теперь я чувствовала себя абсолютно по-другому, нежели тогда, когда вошла в этот дом в ночь бури. Мной овладело чувство обиды по отношению к этому мужчине-отшельнику, чьи манеры были почти грубыми.
      Но все же я чувствовала, что вернула то, что потеряла, когда наткнулась на Карлотту и Мэтью Пилкингтона в Красной комнате.
      ***
      Возвратившись домой, я почувствовала, как я устала. Моя мать была вне себя от беспокойства. Она радовалась, когда я начала проявлять интерес к Томтиту и выезжать на прогулки, но я знала, что каждый раз она нервничала, пока я отсутствовала. На следующий день я чувствовала себя слишком утомленной, чтобы выезжать куда-либо, но больше меня волновало другое. Меня заинтересовали этот человек из Эндерби-холла, его слуга и пес.
      Прошла неделя с тех пор, и я снова встретилась с Грэнтхорном Я проезжала мимо его владений, направляясь домой, когда наткнулась прямо на него. Он совершал прогулку вместе со своим верным псом.
      К этому времени я, почувствовав себя изнуренной, возвращалась домой, Томтит уверенно вез меня по дороге. Я было проехала мимо, когда Грэнтхорн окликнул меня:
      - Добрый день, мисс!
      Я натянула поводья. Я чувствовала себя утомленной и находилась в состоянии, близком к обмороку. Томтит нетерпеливо переступал копытами.
      - Вам плохо? - спросил Грэнтхорн. Я только собралась ответить, как он взял поводья из моих ослабевших пальцев.
      - Мне кажется, вам надо отдохнуть. Он повел лошадь по направлению к своему дому. Томтит, казалось, почуял в нем друга, ибо, несмотря на недружелюбие, с которым Грэнтхорн относился к роду человеческому, я распознала в нем то единение с животными, которое жило и во мне.
      Он привязал Томтита к столбу у конюшни рядом с домом и помог мне спешиться. Я была удивлена такой заботой.
      - Мне бы не хотелось мешать вам, - проговорила я. - Вам ведь не нравятся люди, вторгающиеся в ваши владения?
      Он ничего не ответил, провел меня в холл.
      - Смит! - крикнул он. - Смит! Леди плохо себя чувствует. Я отведу ее в гостиную, помоги мне. Они взяли меня под руки.
      - Благодарю, но мне уже лучше... Я могла бы поехать домой.
      - Нет, - ответил Джереми Грэнтхорн, - вам требуется кое-что, что бы привело вас в чувство. У меня есть особое вино. - Он повернулся к Смиту и прошептал ему что-то. Смит кивнул и мигом исчез.
      Меня усадили в кресло в маленькой зимней гостиной, которую я знавала еще по прошлым временам. Это была одна из самых приятных комнат Эндерби, казалось, она избежала той мрачности, что владела домом.
      - Со мной было бы все в порядке, - обратилась я к Грэнтхорну. - Мой конь доставил бы меня домой. Он всегда так поступает, когда я устаю...
      - И часто с вами.., такое? - спросил он.
      - Постоянно, но это не страшно, если я с Томтитом. Он знает и отвозит меня домой...
      - Вам не следовало бы выезжать одной.
      - Я предпочитаю одиночество. Вошел Смит с подносом и бокалами, куда он разлил вино густого рубинового оттенка.
      - Очень хорошее вино! - заметил Джереми Грэнтхорн. - Я думаю, оно вам понравится и, обещаю, приведет в чувство. Оно славится своими целебными качествами.
      Смит вышел, оставив нас наедине. Я отхлебнула вина. Он оказался прав, вино, действительно, помогало.
      - Я была очень больна, - и я рассказала ему о своей болезни. - Доктора считали, что я навсегда останусь инвалидом, но недавно я начала выезжать верхом.
      Он внимательно выслушал мои слова.
      - Это очень тяготит, когда ты чувствуешь себя ущербным. Со мной тоже случилось нечто подобное: я был ранен под Венлоо и с тех пор не могу нормально ходить.
      Я рассказала ему, как заболела во время бури и целую ночь провела в лесу в бессознательном состоянии, что и стало причиной болезни, поразившей мои конечности.
      Грэнтхорн сосредоточенно слушал меня, но в конце рассказа я внезапно рассмеялась, так как до меня дошло, что невеселая тема нашей беседы пробудила в нас некий интерес друг к другу, тогда как ничто другое не способно было сделать это.
      Он спросил, почему я смеюсь. И я ответила, что довольно забавно, что болезнь может быть такой интересной темой.
      - Несомненно, в особенности для тех, кто страдает. Это их жизнь.
      - Но ведь в нашей жизни присутствуют и другие вещи.
      Я вдруг обнаружила, что могу легко говорить с ним. Вбежал Демон, и, я уверена, он был доволен тем, что я нашла общий язык с его хозяином.
      Я спросила Грэнтхорна, как ему удается справляться с таким большим домом, имея в распоряжении лишь одного слугу, на что он ответил, что вовсе не занимает весь дом, а пользуется лишь частью его.
      На моих губах замер вопрос: а зачем же тогда было покупать дом таких размеров? И хоть я так и не спросила об этом, Грэнтхорн все равно ответил:
      - В этом доме было что-то такое, что привлекло меня.
      - Вас привлек Эндерби?! Мы всегда считали, что это весьма мрачное место - здесь царит какая-то обреченность.
      - А я сам очень мрачный человек, так что он очень подходит моему настроению.
      - О, - вырвалось у меня, - прошу вас, не говорите так!
      Вино или что-то еще придало мне сил.
      - Раньше я чувствовала себя потерянной, никому не нужной... Вы понимаете, что я имею в виду? Он кивнул.
      - Когда я обнаружила, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой, не испытав при этом ужасной боли, когда поняла, что большую часть дня я должна проводить в постели, и что все для меня кончено... Я до сих пор порой ощущаю это.
      - Я знаю. Я хорошо знаком с этим чувством.
      - А потом начали случаться маленькие эпизоды... Когда Демон укусил меня... Это было даже интересно. Небольшое происшествие, но оно выбивается из хмурого однообразного ряда дней, и человек вновь начинает ощущать интерес к жизни.
      - Я понимаю, - произнес Грэнтхорн, и мне показалось, что голос его немного смягчился. Он осведомился насчет укуса. Я протянула ему руку.
      - Мазь, что вы наложили мне, - великолепное средство. Ранка уже почти затянулась.
      - Эту мазь я раздобыл, когда служил в армии. Мне хотелось узнать о нем побольше, но я ни о чем не спрашивала, а ждала, чтобы он сам мне все рассказал, и, мне кажется, он оценил это.
      Мне полегчало, и, когда я поднялась, чтобы уйти, он не попытался меня задержать, но настоял на том, чтобы проводить до Довер-хауса.
      Я сказала, что он может сейчас познакомиться с моими родителями, но Грэнтхорн ответил, что сразу же поедет обратно. Я не настаивала, но чувствовала себя лучше, чем когда-либо, и, хотя я была слишком изнурена, чтобы ехать куда-либо на следующий день, я лежала в кровати и вспоминала эту встречу.
      ***
      Это было началом нашей дружбы. Я проезжала мимо, а Грэнтхорн прогуливался рядом с домом, и мы встречались будто бы случайно. Потом я заходила в дом, сидела с ним и выпивала бокал вина. Он был знатоком вин и сделал несколько сортов специально, чтобы я попробовала.
      Если его не было, откуда-то прибегал Демон и радостно лаял, а потом из дома всегда появлялся либо Джереми Грэнтхорн, либо Смит посмотреть, что случилось. Когда они замечали, кто является причиной переполоха, они тут же приглашали меня в Эндербихолл.
      Моя мать, когда узнала, была довольна моим новым знакомством.
      - Я должна попросить его отобедать с нами.
      - О нет, нет! - быстро возразила я. - Он не принимает приглашений.
      - Он, должно быть, очень странный человек.
      - Это так, - ответила я. - Что-то вроде отшельника.
      Мать сочла, что мне пойдет на пользу, если я почаще стану встречаться с другими людьми, и, несмотря на то, что это было довольно странное знакомство, она приняла его.
      Наша дружба крепла. Я довольно много рассказывала Грэнтхорну о себе, упомянула и мою сестру Карлотту, при этом намекнув, что любила одного человека, но он предпочел мне Карлотту.
      Он не задавал вопросов. Между нами существовал как бы неписаный кодекс правил, поэтому я могла свободно говорить о своем прошлом, не опасаясь столкнуться с назойливыми расспросами.
      То же самое было и с ним: я позволяла ему говорить все. У него тоже была любовь, но после того, как он был ранен под Венлоо и вернулся хромым, он обнаружил, что девушка предпочла ему другого. Я понимала, что многое Грэнтхорн мне не рассказывал, и это многое очень тяготило его.
      Мне казалось, он очень страдал от боли в раненой ноге. Бывали дни, когда он находился в полном отчаянии. Я старалась встречаться с ним именно в такие дни, ибо я была уверена, что приносила ему небольшую, но все-таки радость.
      Мы говорили о наших собаках, а Демон сидел у ног и следил за нами, то и дело стуча хвостом об пол, чтобы выказать свое одобрение.
      Джереми - так я называла его в своих сокровенных мыслях, хотя никогда по имени к нему не обращалась, - с нетерпением ожидал моих визитов, хоть никогда не просил меня приезжать. Я часто задумывалась, что бы произошло, если бы я перестала ездить к нему? Наша дружба была очень странной, но я знала, что обоим она идет на пользу.
      Мало-помалу он начал рассказывать о себе. Перед войной он много путешествовал, некоторое время жил во Франции и хорошо знал эту страну.
      - Мне бы хотелось вернуться, правда, теперь я там никому не нужен. Хромой солдат.., это тяжкая обуза.
      - Но вы хорошо послужили в свое время.
      - Солдат - бесполезное существо, когда он становится негоден к строевой службе. И ему ничего не остается делать, как уехать в деревню, "с глаз долой - из сердца вон". Это сплошное разочарование, поскольку он всем напоминает своим видом, что с ним сделала преданная служба своей родине.
      Когда на Грэнтхорна находило такое настроение, я начинала подшучивать и зачастую добивалась того, что он и сам начинал смеяться над самим собой.
      Так продолжалась моя дружба с новым владельцем Эндерби-холла, но однажды к нам в дом прибыл посланец. Мои родители в тот день отсутствовали, а я была только рада этому, поскольку письмо было адресовано мне и, откровенно говоря, явилось самым странным посланием, что я когда-либо в жизни получала. Оно пришло из Франции.., от моей сестры Карлотты.
      Мои пальцы дрожали, пока я вскрывала письмо.
      Я быстро пробежала его глазами, отказываясь верить прочитанному Карлотта, умирает! Кларисса.., ей требуется моя помощь!
      "Ты должна приехать. Ты должна забрать отсюда мою девочку"
      Сжимая в руках лист почтовой бумаги, я без сил опустилась в кресло Где-то далеко я, казалось, увидела Клариссу.., одну-одинешеньку.., испуганную.., протягивающую ко мне свои ручки.
      ОТКРЫТИЕ В ПАРИЖЕ
      Какое-то чувство подсказало мне не показывать письмо родителям: они бы попытались послать во Францию своего человека с приказом вывезти оттуда девочку. Казалось, только это можно было сделать в такой ситуации, но где-то внутри я чувствовала, что это так легко не пройдет. Во-первых, мы находились с Францией в состоянии войны и между странами не было нормального сообщения. Переправиться из одной страны в другую не мог никто, разве что тайным образом, - во Франции приветствовали лишь якобитов.
      Мои родители поступили бы так, как посчитали бы нужным, лишь бы переправить Клариссу в Англию, но, скорее всего, их попытка бы сорвалась. Моего отца как бывшего солдата сразу бы заподозрили, человек его положения, пробирающийся во враждебную его отечеству страну, далеко не уйдет.
      Я снова и снова перечитывала письмо. Карлотта умирает... Что могло случиться? Лорд Хессенфилд уже умер... Наверное, там у них что-то вроде чумы? И Кларисса.., сирота.., одна... Нет, не совсем одна, с ней служанка Жанна, бывшая цветочница.
      Я была в отчаянии: надо что-то предпринять, но что? Мать заметила это и побранила меня за то, что я переутомляюсь. Я должна отдыхать почаще, говорила она. Я притворилась, будто бы отдыхаю, но все время думала о письме Карлотты и о Клариссе во Франции, нуждающейся во мне.
      И вдруг, посреди ночи, мне пришла в голову безумная идея. Я проснулась в огромном возбуждении, вся дрожа. Уверена, что в ту секунду я могла бы выпрыгнуть из постели, добраться до побережья и, перебравшись через море, направиться прямиком в Париж.
      Я чувствовала, как жизненные силы возвращаются ко мне, когда заговорил здравый смысл.
      - Это невозможно! - сначала воскликнула я, но потом добавила:
      - Нет, возможно! Я могу сделать это!
      Я лежала в кровати, дожидаясь утра, и, должна признаться, что с приближением дня здравый смысл заговорил во мне с новой силой: "Это сумасшествие! - прозвучало у меня в голове. - Это сон, фантазия, порожденная ночью!"
      Моя идея состояла в том, что я сама отправлюсь во Францию и привезу Клариссу домой. Но как будто какие-то голоса насмехались надо мной - мой собственный голос: "Ты.., инвалид.., ты быстро устаешь.., ты, которая никогда не испытывала никакой тяги к приключениям.., всегда выбирающая общедоступные пути.., и ты планируешь такое приключение? Это смешно, хуже это сумасшествие!"
      Но все равно я не могла отказаться от своей задумки. Она взволновала меня, и, что было гораздо более странно и явилось настоящим чудом, я чувствовала, как во мне прибывают силы. И с наступлением дня я уже не твердила себе, что это невозможно, но задавалась вопросом, как это сделать?
      Женщина, путешествующая по Франции, не привлечет к себе особого внимания. Я могла бы нанять лошадей и грумов Париж - большой город, а в больших городах спрятаться легче, чем где-либо. Я поеду в тот дом в Париже, у меня есть адрес. Какой радостью будет вновь увидеть девочку!
      После того как я подружилась с ней, я впервые почувствовала, что иду на поправку. Она снова вселила в меня желание жить. Так случилось и теперь, когда передо мной раскинулся этот труднейший по своему исполнению план я ощущала, что с каждой минутой все больше и больше оживаю.
      Но как.., как..? Я знала, если я решусь посоветоваться с отцом, он возьмет все на себя, а мать с ума сойдет от беспокойства. "Мы должны тщательно обдумать, что можем сделать, чтобы вернуть ее", - скажет она, затем последуют долгие споры, а потом может оказаться слишком поздно. Что-то говорило мне, что я одна должна поехать за Карлоттой во Францию.
      Весь день и всю следующую ночь я обдумывала свой план. Возникали новые вопросы, но наутро я поднялась, чувствуя себя свежей и бодрой, несмотря на бессонную ночь. Я приняла решение, лишь один человек может меня понять, и он хорошо знаком с Францией. Я расскажу ему о моем плане. Сначала он рассмеется, но только сначала, а если выслушает до конца, я уверена, он поймет. И еще в одном я была твердо убеждена: если он сможет понять меня, он поможет.
      Я поехала к Джереми Грэнтхорну.
      ***
      Все было так, как я себе и представляла. Он был полон иронии:
      - Это сумасшествие! Вы.., едете во Францию? Даже если бы вы были абсолютно здоровы, и то это было бы невозможно. С чего вы начнете, поделитесь со мной?
      - Я найду кого-нибудь, кто бы доставил меня во Францию.
      - Каким образом?
      - Я найму корабль.
      - У кого?
      - Это я еще должна выяснить.
      - Вы понимаете, что между нашей страной и Францией идет война?
      - Во Франции боев нет.
      - Здесь вы правы, но, как вы думаете, примут англичанку во Франции?
      - А я и не собираюсь ходить на приемы, я поеду прямо в Париж.., и найду этот дом.
      - Вы говорите, словно дитя малое. То, что вы предлагаете, абсолютно невыполнимо, вы же ничего не знаете.
      Грэнтхорн наградил меня презрительным, взглядом.
      - Я подумала, что вы, может, посоветуете мне что-нибудь? Вы знаете Францию, вы жили там...
      - А я и даю вам совет - забудьте об этом! Покажите письмо своему отцу, вам сразу надо было это сделать. А где тот человек, что доставил вам письмо?
      - Он уехал.
      - Вам надо было задержать его. Вы могли бы уехать вместе с ним. Конечно, это тоже было бы чистым безумием, но, насколько я понимаю, здесь здравым смыслом и не пахнет.
      - А насколько я понимаю, вы не собираетесь давать мне никакого совета.
      - Я даю вам совет: покажите родителям письмо. Они скажут вам то же самое, что и я. Сделать ничего нельзя - только ждать, пока закончится война. Тогда вы сможете послать за девочкой.
      - И сколько, вы думаете, эта война продлится? Он промолчал.
      - Кроме того, - продолжала я, - вы советуете мне бросить девочку одну. Откуда я знаю, что с ней может случиться?
      - Насколько я знаю, у нее был знатный отец, а у него есть друзья.
      - Ничего вы не понимаете! Все так таинственно! Это, наверное, чума всему виной или еще что-то. Моя сестра, такая молодая, сильная, ей еще бы долго жить, а она пишет мне это предсмертное письмо. Она просит меня позаботиться о ребенке, и вы предлагаете смотреть на это сквозь пальцы?
      - Я предлагаю вам ждать, вести себя разумно и учитывать все трудности.
      - Если бы каждый учитывал все трудности, встающие на его пути, никто бы ничего не достиг.
      Я поднялась со стула, дрожа от гнева, вышла из дома и направилась туда, где меня ждал Томтит. Я чувствовала себя глубоко несчастной, я возлагала на Джереми больше надежд, чем сама себе представляла.
      Когда я садилась на лошадь, то заметила, что он вышел из дома вслед за мной.
      - Погодите минутку! - окликнул он. - Вернитесь!
      - Нам больше не о чем говорить! - ответила я.
      - Вы слишком торопитесь, вернитесь! Я не договорил.
      Я вернулась, огромное облегчение охватило меня. Я взглянула на него, зная, что глаза мои блестят от слез. Грэнтхорн отвернулся, расстроенный моим видом, затем отвел меня в гостиную, где мы сели друг против друга.
      - Это возможно, - заявил он. Я радостно стиснула руки.
      - Это безумно опасно, - продолжал он, - но возможно. А теперь, прошу вас, оставайтесь спокойной. Как вы намереваетесь найти человека, который бы вас переправил во Францию? Это первое препятствие.
      - Не знаю. Навела бы справки... Ведь есть люди, которые владеют лодками, кораблями...
      - Моя дорогая Дамарис, никто не ходит среди владельцев лодок и не расспрашивает, как бы попасть на вражескую территорию. Как вы думаете, что сейчас творится, учитывая недавний рейд якобитов? Но я знаю одного человека...
      - О, благодарю вас, спасибо...
      - Но учтите, не знаю, согласится ли он... К нему надо подходить с особой осторожностью.
      - И вы можете найти к нему подход? Он заколебался:
      - Возможно.
      - Это будет дорого стоить, но я готова заплатить. У меня много ценных вещей, я могла бы продать их.
      - Это потребует еще времени. Меня охватило разочарование.
      - Вы мне потом отдадите долг.
      Я была так счастлива, что ничего не могла с собой поделать. Я наклонилась вперед, схватила его руку и прижалась к ней губами. Нахмурившись, Грэнтхорн отдернул ее.
      - О, прошу прощения! - воскликнула я. - Но вы так добры! Умоляю.., продолжайте. Видите ли, я очень люблю эту девочку и места себе не нахожу при мысли, что может случиться с ней.
      - Ничего, - ворчливо сказал он. - Я могу дать вам письма к моим друзьям, которые бы приняли вас, как только бы вы оказались во Франции. Вы говорите по-французски?
      - Немного, - ответила я.
      - Немного вам не поможет. В вас сразу признают англичанку, стоит вам только ступить на их землю, - Он пожал плечами.
      - Я знаю, вы считаете это безумием, но это дитя нуждается во мне, это моя племянница. Я люблю эту девочку, и ради ребенка на такое должен пойти всякий.
      - Вы понимаете, что ввязываетесь в опасное дело?
      - Я все понимаю, но я сделаю это. Я должна отыскать Клариссу, мне нужно добраться до этого дома и забрать ее.
      - Я сделаю все, что будет в моих силах.
      - О, спасибо вам, большое спасибо! Даже не знаю, как мне благодарить вас!
      - Подождите, пока вернетесь с девочкой на английскую землю, прежде чем благодарить. Говорю вам: вы лезете прямо в пасть льву.
      - Я вернусь с девочкой, обещаю вам.
      - Если я смогу найти судно, которое переправит вас во Францию, вы должны рассказать все своим родителям.
      - Но они сделают все возможное, чтобы остановить меня.
      - Именно на это я и надеюсь.
      - А я думала, что вы помогаете мне.
      - Чем больше я думаю об этом, тем более сумасшедшей кажется мне ваша затея. Вы не годитесь для такого путешествия, оно будет очень опасным и трудным, а вы устаете даже после легкой прогулки на лошади.
      - Сейчас я чувствую себя совсем иначе. Вы можете понять это? Я чувствую себя, как раньше.., до того, как со мной случилось это.., эта болезнь. Я могу оставаться в седле весь день, если потребуется. Совсем другое дело, когда у вас есть цель, назначение... Я снова чувствую себя хорошо, и я сделаю это, поможете вы мне или нет.
      - Хорошо, тогда давайте договоримся так: если я помогу вам, вы должны будете оставить родителям записку с объяснением. Оставьте письмо, которое написала вам сестра, и допишите им, что я все устроил и сделал все возможное, чтобы доставить вас до места целой и невредимой.
      - Я все сделаю! - воскликнула я. Я стояла перед ним, и в эту минуту меня охватило огромное желание обнять Грэнтхорна.
      Я заехала на следующее утро, но Смит сказал, что его нет дома. Немного позже, уже днем, я снова направилась в Эндерби-холл. К тому времени он вернулся.
      - Я обо всем договорился: вы отплываете завтра вечером. На заходе солнца вы покинете Англию. Попутного ветра!
      - О... Джереми!.. - воскликнула я и в ту же секунду поняла, что впервые назвала его по имени, а я ни в коем случае не должна была раскрывать перед ним, не должна была показывать свою благодарность.
      - Возвращайтесь, - ответил он, - и собирайтесь в дорогу, а я подыскал вам кое-кого в попутчики. Приезжайте сюда завтра, под вечер, я отвезу вас туда, где будет ждать корабль. Он весьма невелик, и даже в спокойную погоду пересекать пролив будет опасным делом, но, как только вы окажетесь во Франции, станет гораздо легче. По пути в Париж вы будете останавливаться в безопасных местах. Если соблюдать осторожность, у вас все получится, но делайте, что скажет ваш спутник. И не забудьте написать своим родителям записку Лучше, если они будут знать, что вы собираетесь сделать, хотя ваша затея и заставит их порядком поволноваться, но все-таки они не подумают, что вы просто исчезли.
      Я пообещала ему сделать в точности так, как он мне наказал, и готова была задолго до того, как пришло время отправляться.
      Вечером я направилась в Эндерби, где Грэнтхорн меня уже ждал. Мы обсудили наши планы и то, как я должна буду действовать. Человек, который будет сопровождать меня, доставит меня обратно, я могла ему довериться.
      При наступлении сумерек мы выехали и через некоторое время достигли побережья. Когда мы выехали на берег, к нам подъехал какой-то человек. Я решила, что это мой напарник по путешествию, но это был Смит Мы привязали лошадей и пошли к воде. На волнах покачивались лодка с человеком в ней.
      - Ну вот, - сказал Джереми Смиту, - тебе все ясно?
      - Да, сэр, - кратко ответил Смит.
      - Ты все понял, что должен сделать?
      - Да, сэр.
      - Прекрасно! Благодарение Господу за спокойное море! Мы должны отправляться.
      Я ступила в лодку. Джереми сел следом. Я повернулась, чтобы попрощаться.
      - Я буду молиться за вас всю жизнь.
      - Будем надеяться, что я еще долго смогу слушать эти молитвы! ответил он. Смит стоял на гальке.
      - Все, - сказал Джереми, - поехали!
      - Вы..? - непонимающе посмотрела на него я.
      - Смит отведет назад лошадей. Ну конечно, я еду с вами!
      Сердце мое запело, и мной овладело такое волнение, которого я не знала никогда в жизни. Я хотела сказать Джереми, что это для меня значит, но я лишь взглянула ему в лицо, строгое и молчаливое. Оно выражало неодобрение моего замысла, но, тем не менее, он решился помочь мне в этом отчаянном приключении.
      Мне быстро довелось узнать, что без Джереми у меня бы ничего не вышло. Он бегло говорил по-французски, а его угрюмость и отталкивающие манеры мигом пресекали все вопросы.
      Порой мы останавливались на ночь в гостиницах, где он требовал хороших покоев для себя, племянницы и слуги, и каждый раз получал свое. Если находилась только одна пригодная комната, в ней спала я, а он и человек, которого он звал Жаком, проводили ночь в общем зале. Часто нам приходилось останавливаться в разных местах, потому что, несмотря на всю свою решимость и восстановленные силы, долго ехать я не могла, да и он мне не позволял. Если же я настаивала на продолжении пути, Джереми напоминал о моем обещании повиноваться приказам, а он был не такой человек, которого легко было ослушаться.
      Путешествие пошло на пользу нам обоим. Он то и дело улыбался, а что касается меня, то я самой себе удивлялась Я совсем не уставала, что бы там ни говорил Джереми. Мне ничуть не требовалась та забота, с которой он следил за мной.
      Я не понимала себя: апатия моя куда-то подевалась, каждое утро я встречала с радостью, и как прекрасно было сознавать, что с каждым днем расстояние между мной и Клариссой уменьшается.
      Я начала много размышлять о себе: ведь до этого чудесного выздоровления, я была такой больной. Скорее всего, причина крылась не в болезни, а в том, что я просто не хотела встречаться с людьми и жить нормальной здоровой жизнью.
      Наконец, вдали показался Париж. Меня переполняли чувства, и мне не сиделось на месте от нетерпения. Для меня Париж был самым прекрасным городом в мире, но только потому, что где-то в нем сейчас находилась Кларисса.
      Мы прибыли в Париж уже под вечер. Я посмотрела вдаль, туда, где розовые лучи заката отражались на шпилях и башнях, и увидела очертания Дворца Правосудия, колокольни и башни собора Нотр-Дам. Мы пересекли мост, и я почувствовала, как меня охватила волшебная атмосфера этого города.
      Я взглянула ва Джереми. На его лице отражалось мрачное удовлетворение. Нам удалось многого достичь. Он неоднократно говорил, что очень удивлен тем, насколько спокойно проходит наше путешествие, а я отвечала, что на самом деле вовсе не удивлена этим Так же, как и я, он прекрасно понимал, что, если человек твердо настроен на достижение какой-то цели, он непременно добьется своего, а мы были полны решимости вернуть Клариссу в Англию - Мы подыщем гостиницу на ночь, а потом направимся в квартал Марэ.
      - Можно остановиться в "Ле Паон", монсеньор, - сказал Жак. - Это лучше всего для нас - Сначала давайте найдем тот дом! - выпалила я.
      - Сначала - в гостиницу, - возразил Джереми. - Мы не можем ехать в дом , в таком виде Посмотрите на ваши испачканные юбки, и лошади устали Они ненавидят парижскую грязь, это самая мерзкая грязь в мире - Мы должны ехать сразу домой к Клариссе - пыталась настоять я. Жак покачал головой.
      - Мадемуазель, ночью на улицу лучше не выходить Я почувствовала отчаяние, но понимала их правоту.
      Гостиница была украшена изображениями павлинов, от которых и взяла свое название Она была очень удобной, и мне быстро подыскали комнату с окнами на улицу. Несколько минут я стояла у окна, наблюдая за проходящими внизу людьми. Было невозможно обуздать нетерпение, но я понимала, что должна подождать: завтра утром мы должны появиться в доме Клариссы в подобающем виде. "В это время, завтра, - пообещала я себе, - Кларисса будет со мной".
      Часы превратились в вечность. Я не знала, как переживу эту ночь. Я была здесь, в Париже, я была на пороге успеха, и как-то я должна провести эти часы до наступления утра.
      Мы поужинали, но я была слишком взволнована, чтобы думать о еде Джереми был спокоен и всячески пытался смирить мое нетерпение, но я ни на чем не могла сосредоточиться. Я просто ждала, пока пройдет время.
      Той ночью я никак не могла заснуть Я сидела у окна и смотрела на улицу. Странно, как меняется ее облик с наступлением темноты. Хорошо одетых людей сменили бедняки и нищие. Я поняла, что Джереми был прав, когда сказал, что мы должны подождать до утра.
      Я видела нищих, которые жалостливо протягивали руки к прохожим. Я видела, как какая-то женщина вышла из кареты, ведя с собой юную девушку, и зашла с ней в дом. Потом она вышла одна и уехала прочь. Что-то в этой картине напомнило мне собственное приключение в Лондоне. Я поняла, что девушку привезли в дом на любовное свидание, а та женщина в карете была сводней.
      Потом я заметила еще одну женщину, стоящую у дверей того дома, в который зашла девушка. Оттуда появился прилично одетый человек. Женщина схватила его за руку, а он оттолкнул ее.
      Той ночью я многое видела, потому что сон не шел ко мне. Я прилегла на кровать, но никак не могла заснуть, поэтому снова села к окну. Напротив располагался дом, явно пользующийся определенной славой Потом я увидела нечто ужасное внезапно из дома выбежала девочка Она была полуодета - без туфель, без чулок, на ней была лишь коротенькая сорочка. Девочка бежала, словно от чего-то невыносимо страшного, но, как только она выскочила на середину улицы, из дверей вслед за ней выбежала какая-то женщина, схватила ее, упирающуюся, я потащила обратно.
      На какое-то мгновение лунный свет озарил лицо женщины. Я отшатнулась на нем отражалась такая злоба, какой я никогда не видела. Мне стало дурно, и в голову закрались ужасные мысли. Кларисса была в этом городе, в этом жутком городе! Я кое-что знала о больших городах, так как сама столкнулась с их извращенностью в подвале "Доброй миссис Браун". Тогда мне повезло, а могло произойти гораздо худшее.
      Я отвезу Клариссу домой, буду заботиться о ней, буду любить ее! Я должна быть стойкой и мужественной, потому что я нужна Клариссе! Я сделаю это, я должна. Кларисса ждет меня Наступило утро. Я была уже одета и готова к выходу. Щеки мои пылали от волнения, и никто по моему виду не сказал бы, что я провела бессонную ночь Я с нетерпением ждала прихода Джереми Он пришел минута в минуту, но все равно я не могла усидеть на месте. Он улыбнулся мне, и мы вышли на улицу.
      Мы пришли к дому, где жила Карлотта с лордом Хессенфилдом и Клариссой. Это был огромный дом - высокий и внушительный.
      Мы поднялись по ступенькам к парадному подъезду. Появилась служанка Это сестра леди Хессенфилд, - представил меня Джереми.
      Женщина внимательно изучала меня.
      - Леди Хессенфилд умерла, - наконец, сказала она.
      - Ее дочь... - начала я объяснять. Следующие ее слова ужасом отозвались в моем сердце.
      - Она здесь больше не живет.
      - Но, может, служанка... Жанна.
      - Вас, вероятно, примет мадам Делин, - проговорила служанка.
      - О да, пожалуйста! - с пылом воскликнула я. Нас провели в салон, где сидела хозяйка дома. Джереми изложил причины нашего прихода, и, хотя она ответила нам по-французски, большую часть я поняла и без перевода.
      Лорд и леди Хессенфилд скончались от какой-то таинственной болезни, что-то вроде чумы, потому что леди, которая навестила их незадолго до этого, некая мадам де Партьер, тоже скончалась от той же самой болезни. Это было так ужасно!
      - У леди Хессенфилд была дочь, - пояснил Джереми - Именно за ней мы и прибыли сюда, чтобы вернуть семье.
      - Ах да - сказала мадам Делин. - Была какая-то маленькая девочка, но . - Она нахмурилась. - Я не знаю, что случилось с ребенком.
      - А что с Жанной, служанкой?
      - Монсир, когда мы въехали сюда, мы привезли своих слуг.
      - А что стало с теми, кто раньше служил здесь? Мадам Делин пожала плечами:
      - Наверное, ушли в другие дома. Мы не могли взять их к себе, у нас и своих хватает.
      - Вы помните эту Жанну? Она снова задумалась.
      - Молодая девушка?.. О да, что-то припоминаю. Мне кажется, она вернулась к своему прежнему занятию, чем она занималась до того, как поступила сюда на службу.
      - А что с ребенком? Вы слышали о девочке?
      - Нет, я ничего не слышала о девочке. Мадам Делин была очень дружелюбно настроена к нам и всем сердцем хотела помочь, но было ясно, что больше она никакими сведениями не располагает. Я никогда не забуду, как я выходила из этого дома. Безысходное отчаяние охватило меня: мы столько преодолели и не нашли Клариссу. Что же делать?
      Джереми, который был настроен очень пессимистично, когда у нас все шло хорошо, теперь дышал оптимизмом:
      - Надо найти эту Жанну, вот и все.
      - Но.., где?
      - Что мы знаем о ней?
      - Что она родом из бедной семьи и раньше продавала цветы...
      - Тогда мы должны опросить каждую цветочницу Парижа.
      Я была полна сомнений, но Джереми вселил в меня надежду.
      - Мы должны немедленно начинать! - воскликнула я.
      Джереми взял мою руку и пожал ее. Это было первое выражение внимания, какое он мне когда-либо выказывал.
      - Мы найдем ее! - заключил он.
      ***
      Следующие дни были подобны кошмару. В конце дня я была полностью вымотана и каждый раз падала на свою постель и мгновенно проваливалась в глубокий сон, пока меня не будили ночные страхи. В своих сновидениях я постоянно искала Клариссу, бежала по улицам, а потом вдруг оказывалась в подвале, где люди с ужасными, злобными лицами окружали меня, и неизменно среди них присутствовала "Добрая миссис Браун".
      Сны мои были такими от того, что я наблюдала днем, а сталкивалась я, поистине, со страшными вещами. Думаю, в каждом большом городе я нашла бы такую жизнь, но раньше я не часто бывала в таких городах. Лишь однажды я попала в лапы "Доброй миссис Браун" из Лондона и никогда не смогу забыть этого. Этот случай навсегда остался в моей памяти, чтобы постоянно всплывать оттуда, а то, что я увидела в Париже, оправдывало мои худшие ожидания. Я представляла себе Клариссу с "Доброй миссис Браун", я воображала, как она выбегает из дома в одной сорочке и как ее тащат назад.., навстречу чему?
      А вслед за сновидениями шли дни, вгоняющие в отчаяние, изнурительные, а в снах я и Кларисса были одним и тем же человеком. Что мы могли сделать? Даже Джереми не мог предположить. Правда, он отыскал людей, которые знали Хессенфилда, да, родители умерли и семья распалась. Нет, они понятия не имеют, что случилось с девочкой. Слуги? О, они разошлись в разные стороны, как это обычно бывает.
      У нас была лишь одна зацепка - Жанна была цветочницей, только это она умела делать, а значит, следует предположить, что она вернется к своему прежнему занятию, и мы должны опросить всех цветочниц Парижа. Ну и задача! Мы бродили по улицам. Уже наступила весна.
      - Хорошее время! - заметил Джереми в один из своих приливов оптимизма. - Весной люди покупают цветы. Они рады видеть их, потому что цветы напоминают, что зима закончилась. На улицах будет много продавщиц цветов.
      Это была трудная задача. Мы покупали цветы и втягивали цветочниц в разговор. Не знают ли они Жанну, которая когда-то была служанкой в одном из больших домов квартала Марэ? Чаще всего мы встречали ничего не выражающие взгляды, порой цветочницы охотно делились с нами своими догадками, выводя нас на так называемый след. Мы даже нашли одну Жанну, правда, она ничего не слышала ни о какой девочке, и, конечно, была не тем человеком, на которого Карлотта могла бы оставить ребенка.
      Но меня пугало не столько то, что мы никак не могли отыскать девочку. Больше всего меня страшило то, что, как я знала, могло случиться с одинокой малюткой в таком городе. Я наблюдала нищих, пьяниц, воров-карманников, замечала детей - худых, с отчаянием, написанным на их маленьких личиках, и в каждом из них я видела Клариссу.
      Мы бродили по рынкам, встречая босоногих ребятишек, подкрадывающихся к прилавкам, чтобы стащить какую-нибудь еду. Мы видели, как дети носят огромные корзины, размером чуть ли не с них самих. Мы видели, как их избивают и как измываются над ними, и сердце мое разрывалось. Все здесь напоминало мне о "Доброй миссис Браун". Такое впечатление, что она ходила рядом со мной, хихикая над моей наивностью. Это было жестоким пробуждением от сна длиною в жизнь.
      Мне хотелось убежать от всего этого, вернуться в свой родной дом, где меня любили и лелеяли, и закрыться от всего мира.
      "Конечно же, ведь это так легко, - говорила я себе, - отгородиться от остального мира, если ты окружена людьми, которые любят тебя. Ты можешь обо всем забыть, притвориться, будто этого не существует. Ты можешь закрыться в свой кокон и никогда не вспоминать о "Доброй миссис Браун", о мужчине и женщине на огромной постели, но ты не сможешь забыть. Ты должна познать все это, потому что чем больше ты узнаешь, тем лучше ты понимаешь злоключения остальных.., и свои собственные. То, что ты закроешь свои глаза на проявления зла, не поможет тебе найти Клариссу!"
      .Дни шли, а мое беспокойство все возрастало. Меня терзали мысли о том, что может случиться с моей дорогой девочкой в этом страшном городе.
      Те дни напоминали мне смену картин: стоит лишь уйти в сторону одной, как ее место мгновенно занимает другая. Суматоха, веселье, волнение улиц напомаженные и надушенные леди и изысканные джентльмены в колясках, поедающие взорами друг друга. Я наблюдала, как договаривались о встрече уставший от жизни джентльмен и томная леди, видела нищих, торговок и множество цветочниц с корзинами в руках.
      Но больше всего меня поражали дети. Я не могла смотреть на них: на их изголодавшихся лицах уже было выражение злобного коварства, они уже несли на себе печать порочности. Мне хотелось отвернуться, не смотреть, но вдруг где-то среди них бродит Кларисса?
      Еще меня потрясло зрелище женщин, которых здесь называли "marcheuses" <Происходит от французского глагола "marcher" - "ходить" Можно перевести как "девочки на побегушках".>. Они представляли собой самых бедных и несчастных созданий, что я когда-либо видела. Джереми сказал мне, что в юности они были проститутками, и, видит Бог, они были еще совсем не старыми - лет под тридцать, но выглядели на все пятьдесят, а то и шестьдесят. Они переболели всякими болезнями и износились в своей профессии, и их единственная надежда заработать теперь - это служить на побегушках у своих богатых подруг, поэтому так их и звали изношенные, ослабевшие, поддерживающие свое существование, пока не заберет их милосердная смерть.
      Я видела также модисток и швей - юных и невинных, выходящих на улицу со смехом на устах, то и дело постреливая глазами в сторону подмастерьев и высматривающих какого-нибудь джентльмена, который угостит их обедом в обмен на некие услуги.
      Я понимала, что после такого я уже никогда не буду прежней Дамарис. Это научило меня разбираться в самой себе. Улицы Парижа показали мне, что я пряталась за своей болезнью, потому что боялась того, с чем придется мне встретиться в жизни. Если я собиралась и дальше жить, то должна была выйти и взглянуть жизни в глаза. Мне нужно было узнать, что в этом мире зло все равно существует, как бы я ни закрывала глаза и ни отворачивалась. Вот что поняла я в своих отчаянных метаниях по улицам Парижа.
      Но было еще многое другое: необходимость найти Клариссу, любовь моих родителей, доброта Джереми, который покинул свое затворничество ради того, чтобы поддержать меня. Мы были похожи друг на друга - разве он не приехал в Эндерби, чтобы спрятаться от всего мира? А теперь мы снова окунулись в него, мы, наконец, зажили полной жизнью.
      ***
      Мы вернулись после изнурительной прогулки по городу и разошлись по комнатам.
      - Нам надо отдохнуть перед обедом, - сказал Джереми.
      Я немного полежала, но заснуть не могла. Картины того, что я видела днем, мелькали у меня в голове. Я видела прилавки на огромном рынке, женщин, торгующих овощами и живыми курицами, продавщиц цветов, которые не знали никакой Жанны, мальчишку, которого поймали и жестоко избили за то, что он украл кошелек у женщины, которая пришла на рынок за покупками. Я слышала голоса, выкрикивающие названия товаров, тихий, но неумолкающий разговор двух женщин, присевших у стены, чтобы немножко отдохнуть от своих корзин.
      Заснуть было невозможно. Я встала с кровати и пошла к окну. Через полчаса стемнеет. Как я устала! Джереми был прав, когда сказал, что надо отдохнуть. Я знала, ему требуется отдых: порой его нога очень болела.
      Я села у окна и стала наблюдать за прохожими. Улица очаровывала меня, пока еще не сменила своего дневного обличья. Это случится лишь через полчаса, а сейчас богатые горожане без страха могли прогуливаться по городу. Но вскоре спустятся сумерки, и они все исчезнут... Я посмотрела на дом напротив. Сейчас он являл миру свой чопорный вид, но я содрогнулась при мысли о том, что происходит за этими окнами. Я часто высматривала маленькую девочку в сорочке, но больше ее не видела.
      И тут я заметила какую-то девушку, спешащую вдоль по улице. У нее были черные волосы, завязанные сзади, и она несла корзинку фиалок. Мной овладело безумное волнение, это был словно приказ свыше. Цветочница! Может, это Жанна и есть? Она шла по другой стороне улицы быстрым шагом, торопясь домой, как догадалась я, и с непроданными цветами.
      Нельзя было терять ни секунды! Я должна бежать, если хотела догнать ее, прежде чем она скроется из виду. Я схватила плащ и выбежала из гостиницы.
      Я заметила, как цветочница сворачивает за угол. Что было сил я бросилась вслед за ней. Она уже шла по другой улице.
      - Мадемуазель! - окликнула я. - Мадемуазель... Она обернулась и посмотрела на меня.
      - Violettes <Фиалки (франц.).>! - воскликнула она, и улыбка озарила ее лицо. Она протянула мне один букетик.
      Я покачала головой.
      - Жанна... - прошептала я. - Вас зовут Жанна?
      - Jeanne... moi <Жанна.., я (франц.).>! - воскликнула она.
      - Маленькая девочка... - вымолвила я.
      - Маленькая девочка... - повторила она.
      - Кларисса...
      Она улыбнулась.
      - Кларисса, - повторила я.
      Я попыталась найти нужные слова. Мое сердце так сильно забилось, что я не могла перевести дыхание. Причиной была моя пробежка и то, что она улыбалась и кивала, хотя это могло означать все что угодно.
      Цветочница снова пошла, маня меня рукой, я последовала за ней. Она оглянулась и ускорила шаг.
      - Я ищу маленькую девочку... - снова сказала я.
      - Да, да - ответила она, а потом медленно и старательно повторила по-английски:
      - Маленькая девочка.
      - Я должна найти ее, непременно должна...
      Она продолжала улыбаться, и я пошла вслед за ней.
      Мы свернули в узенькую улочку. Скоро стемнеет, и вдруг страх охватил меня. Что я делаю? Откуда я знаю, кто эта женщина? Точно так же меня заманила к себе "Добрая миссис Браун".
      В моей голове смешались всякие мысли: "Тогда тебе повезло, а что может ждать тебя сейчас, если ты снова так глупо ведешь себя?" Я подумала о доме напротив, о маленькой девочке в сорочке, о накрашенной женщине и отвратительных старухах, что охраняли девушек.
      Мне надо было подождать Джереми, но тогда бы эта девушка ушла. Что-то толкнуло меня пойти за ней: фиалки, которые она несла, показались мне символичными. Я ведь вышла купить букетик фиалок, когда встретила "Добрую миссис Браун".
      "Возвращайся сейчас же! Ты сможешь найти дорогу. Скажи этой девушке, чтобы она пришла в гостиницу. Она придет, если честная. Но предположим, она не придет, и предположим, что она - Жанна. Вдруг она не совсем поняла меня? А вдруг она ведет меня к Клариссе?"
      Размышляя так, я продолжала идти вслед за ней. Теперь мы очутились в путанице небольших проулков, но я еще могла убежать. Внутри меня происходила битва: "У меня есть еще время. Я могу найти дорогу назад и добраться до гостиницы до наступления темноты". Но я продолжала идти, потому что предо мной стояла фигурка Клариссы, одетой, как та маленькая девочка, в одной сорочке. "Я должна найти ее, должна, должна! Я не могу упустить эту возможность! У нас было столько неудач! Будет ли конец нашего пути?" Девушка улыбнулась, сказав, что ее зовут Жанна. Она кивнула, когда я упомянула имя Клариссы. Она даже повторила его. "Уходи, уходи, пока есть время! Поговори с Джереми. Расскажи ему. Возьми его с собой". Но я продолжала идти.
      Девушка остановилась. Мы очутились перед одним из небольших домишек, жавшихся друг к другу, а крышами почти соединяющихся со зданиями на другой стороне улицы. Она открыла дверь и поманила меня за собой.
      Я заколебалась. Я могла бы вернуться сюда завтра, с Джереми, а теперь мне надо уходить - опасно заходить в дом.
      Но я должна была войти. "Кларисса там", - подсказало мне что-то внутри. У девушки фиалки, и тогда были фиалки, в этом что-то есть.
      Я проследовала вслед за цветочницей вниз по ступенькам. Память вернула меня в тот день, когда я была еще совсем маленькой девочкой, попала в Лондон.., и пошла вслед за "Доброй миссис Браун".
      Дверь была распахнула настежь. Повсюду царил ужасный запах. Казалось, я очутилась в прошлом. "С меня опять снимут всю одежду, - подумала я, - и выкинут на улицу обнаженной".
      Внутри была какая-то старуха.
      - Это ты, Жанна? - спросила она.
      - Девочка! - крикнула она. - Девочка! Где девочка?
      Что-то шевельнулось у моих ног, какая-то грязная куча лохмотьев, и тут я услышала, как пронзительный голосок воскликнул:
      - Тетя Дамарис!
      И куча тряпья прыгнула мне в объятия. Я опустилась на пол вместе с ней.
      Я нашла Клариссу. И более того.., я нашла себя.
      ***
      Жанна отвела нас обратно в гостиницу. Я была вне себя от счастья. Я крикнула Джереми. Он выбежал из комнаты, посмотрел на нас, и его глаза засияли. Взгляд его скользнул по девочке и остановился на мне. Это был прекрасный миг!
      Жанна быстро что-то рассказывала Джереми: ее выгнали из дома, работы не было, и она вернулась к цветам. Жизнь была бедной. Она взяла с собой девочку, потому что леди Хессенфилд сказала: "Моя сестра обязательно за ней приедет!"
      - Она была так уверена, монсир, - говорила Жанна, - что я поверила ей. Как я счастлива! Это была страшная жизнь для девочки.
      - Мы должны что-нибудь сделать для них! Они очень бедны, ей надо заплатить! - воскликнула я.
      И Джереми сказал Жанне, что мы позаботимся о ней и ее матери. Мы найдем средства, как это сделать.
      У меня с собой было несколько драгоценных перстней и сережек, которые я ей и отдала. Я добавила, что она может поехать с нами, в Англию и стать воспитательницей Клариссы.
      - Моя мать больна, - ответила она, - и я не могу бросить ее здесь одну, но, может быть, когда-нибудь...
      Одно я обязательно должна была сделать - вытащить Жанну из этой убогой комнатушки.
      Надо было вымыть Клариссу и купить ей новую одежду, что я с радостью сделала. Как счастлива она была рядом со мной! Жанна была добра к ней и никогда не позволяла ей продавать цветы в одиночку, так что они выходили на работу вместе. Кларисса постоянно говорила о своей красавице-матери и чудесном отце так, будто они были богами, а так как они были явно не с этой земли, она совсем не удивилась, когда они отправились на небеса.
      О, какими радостными были те дни с Клариссой! Любовь, которую мы испытали друг к другу при первой же нашей встрече, теперь росла и крепла с каждым днем. Мы были необходимы друг другу - как она мне, так и я ей.
      Надо было уезжать обратно в Англию. В день нашего отъезда Джереми сказал, что нашел местечко для Жанны у одного из своих друзей и она может взять с собой мать.
      - Это замечательно! - воскликнула я. - Жизнь прекрасна, не правда ли?
      - Я рад, что вы нашли Клариссу, - пробормотал он.
      Я дотронулась до его руки.
      - Я никогда не забуду, в каком долгу нахожусь перед вами! - промолвила я. Он отвернулся.
      Кларисса радовалась всему происходящему, хотя и печалилась, что ей придется расстаться с Жанной, но я сказала ей, что в один прекрасный день Жанна приедет в Англию и навсегда останется с нами, и это удовлетворило ее.
      Как всегда она была полна вопросов, но то, что ей пришлось пережить, немного отрезвило ее, и теперь она уже не была той наивной девочкой, как раньше. Все также часто она задавала нам "почему" да "как", но теперь она спрашивала, задумываясь над своими вопросами, и внимательно выслушивала ответы.
      Каким отличным было наше возвращение! Радуясь, я часто напевала разные песенки. Кларисса присоединялась ко мне, когда знала песню, и так прошел весь наш путь. Иногда она ехала рядом со мной, иногда с Джереми. Путешествие доставляло ей истинное наслаждение.
      Мы достигли побережья, и снова нам повезло - Господь подарил нам спокойное море.
      Многое довелось мне пережить с тех пор, как я отправилась в это путешествие, - как будто за несколько недель я прожила целые годы. Больше мне не хотелось скрываться от жизни: я встречусь с ней лицом к лицу, что бы она мне ни несла. Тот момент в Париже, когда я колебалась у дома в узеньком проулке, научил меня этому. Если я хотела стать счастливой, я должна держаться за свое счастье обеими руками и не бояться. Больше я не буду лежать на постели, прячась за болезнью. Я излечилась, я стала женщиной, которая перенесла опасное путешествие и достигла невозможного.
      Какое волнение все мы испытали, когда ступили на английскую землю! Кларисса громко хохотала, пока Джереми переносил ее через полосу прибоя. Я стояла рядом с ними, вдыхая свежий морской воздух.., и смотря вдаль, туда, где находился мой дом.
      - А теперь ты будешь моей мамой? - спросила Кларисса.
      Мой голос дрожал от волнения, когда я произнесла:
      - Да, Кларисса, я буду твоей мамой! Тогда она посмотрела на Джереми.
      - А ты будешь моим папой? - Она взяла его за руку и прижалась к ней щекой.
      Он не ответил, и тогда она посмотрела на него:
      - Будешь?
      Опять воцарилось молчание, и лишь чайки скользили над морем, издавая насмешливые крики.
      - Будешь? - нетерпеливо повторила Кларисса.
      - Это зависит от того, что скажет Дамарис, - медленно вымолвил он.
      - Тогда, - победно вскричала Кларисса, - все в порядке, я уверена в этом!
      Вдруг Джереми протянул к нам руки и крепко обнял нас. Так некоторое время мы и стояли. Молчание нарушила Кларисса:
      - Как хорошо вернуться домой!
      ИСТОРИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ, ПОВЛИЯВШИЕ НА СУДЬБЫ ГЕРОЕВ РОМАНА
      По восшествии на престол Вильгельма Оранского и Марии в 1689 году завершились долгие, начавшиеся еще во времена Якова I, конфликты короля и парламента, принесшие Англии так много бед.
      Предложение короны поступило вместе с декларацией о правах, утвержденной и ставшей "Биллем О правах" в 1689 году. Закон ясно определял условия, в которых осуществляется монархическое правление в Англии. В "Билле о правах" говорилось о невозможности единоличной отмены законов, о незаконности наложения налогов без согласия парламента, о незаконности военной мобилизации в мирное время без согласия парламента. Далее утверждалось, что подданные имеют право обращаться с петициями к королю, что члены парламента должны свободно избираться, и что свобода слова и парламентских дебатов не может ставиться под сомнение.
      Все паписты или люди, состоящие в браке с папистами, в соответствии с "Биллем о правах" лишались права обладать короной. Попытки Якова произвести изменения в англиканской церкви были признаны незаконными и подтверждались ранее принятые установки по этому вопросу. Одновременно был принят акт "О религиозной терпимости", позволявший всем несогласным публично отправлять религиозные потребности в соответствии со своей верой.
      В начале правления Вильгельм столкнулся с трудностями в подборе министров, принадлежавших к различным фракциям вигов и тори. Он вышел из ситуации, назначив всех министров, принадлежащих к одной партии.
      Впоследствии британские суверены приняли практику подбора министров из ведущих членов партии, имеющей большинство в палате общин. Таким образом, лидеры ведущей партии парламента и по сей день формируют исполнительные органы государства, именуемые кабинетом министров.
      Вильгельм и Мария считались соправителями Англии, но фактически правление осуществлялось одним Вильгельмом. Он был хладнокровным, сдержанным человеком, оказавшимся правителем мудрым, справедливым и спокойным. Он стал первым конституционным монархом Англии, правившим в соответствии с волей народа, выражавшейся через парламент.
      Во внешней политике правление Вильгельма ознаменовало новую эру в истории Британии. Вскоре после его восшествия на трон страна вступила в антифранцузский альянс, и в течение нескольких поколений после этого враждебность к Франции была ведущим течением британской политики. В 1692 году британский флот нанес поражение французскому флоту в крупной морской битве при мысе Аг.
      Между тем на суше Вильгельму Оранскому не удавалось достичь успехов. Год за годом объединенная армия голландцев, немцев и англичан вступала в военные конфликты с французской армией во Фландрии. После каждого из многочисленных поражений Вильгельм с готовностью начинал подготовку новых операций, и, наконец, его усилия были вознаграждены - ветераны Людовика потерпели сокрушительное поражение. По Рисвикскому соглашению 1697 года Людовик был вынужден подписать условия, по которым титул французского короля должен был утверждаться в Англии.
      Вильгельм погиб в 1702 году, упав с коня. Его жена умерла от чумы в 1694 году.
      Королева Анна, сменившая Вильгельма Оранского, была сестрой покойной королевы. Она была хорошей добросердечной женщиной, но не отличалась ни особым талантом, ни силой характера. В течении большей части своего правления она находилась под влиянием знаменитого Джона Черчилля и его жены.
      Вскоре после восшествия королевы на трон в 1702 году Черчилль стал главнокомандующим вооруженных сил, а затем получил титул герцога Мальборо. Мальборо стал самым выдающимся военачальником столетия. Он выиграл все битвы, в которых принимал участие, и брал все крепости, которые осаждал.
      Военные таланты герцогу Мальборо пришлось проявить в войне за испанское наследство. Король Испании умер в 1700 году, не оставив наследников, и чуть ли не вся Европа включилась в споры о наследстве. Франция поддерживала притязания Филиппа, внука Людовика XIV, а Британия и ее союзники - Карла, крон-принца Австрийского.
      Мальборо взял на себя командование армией союзников в Нидерландах. Во время кампании 1704 года он храбро вступил в самое сердце Германии, атаковав крупные французские силы, наступавшие на Вену, и в битве при Бленхейме полностью разбил врага. Французы были изгнаны из Германии, и военное превосходство Людовика XIV было уничтожено.
      Кампания 1706 года была почти столь же успешной, поскольку в битве при Рамиллье французы вновь потерпели поражение и были изгнаны из Нидерландов. После этого в 1708 году последовала победа при Оденарде, в результате которой армия Людовика XIV отступила за рубежи своей родины. В битве при Малплаке в 1709 году союзники вновь одержали победу, но лишь после страшной упорной битвы, в которой их потери в два раза превысили потери французов.
      Между тем, война шла и в самой Испании. Некоторое время союзники одерживали победы: в 1704 году англичане захватили крупнейшее укрепление Гибралтар, союзники заняли Барселону и вошли в Мадрид. Но вскоре сторонники Филиппа начали одерживать верх, отвоевав Мадрид и нанеся поражение союзникам в битве при Альмансе.
      К этому времени английский народ начал уставать от войны, а королева от дурного характера и невыносимого поведения герцога Мальборо. Вскоре Англия вышла из большого альянса против Франции и в 1713 году заключила Утрехтский мир.
      В 1707 году был подписан знаменательный акт о союзе, положивший конец существовавшей много столетий и принесшей множество бед враждебности между Англией и Шотландией. Это решение встретило противодействие в обеих странах - и в Англии и в Шотландии, но со временем было признано, что это наиболее разумное решение. Шотландцы и англичане вместо того, чтобы соперничать на бранном поле, начали сотрудничать в развитие промышленности и торговли, распространяя свое влияние во все концы земли.
      Все дети королевы Англии умерли в раннем возрасте. Акт о наследовании, принятый в 1701 году, приводил к решению, что наследовать трон будут потомки Елизаветы, дочери Якова I. Таким образом, после смерти Анны корона и титул перешли к Георгу, электору Ганноверскому, внуку Елизаветы.