Катрин Медичи серьезно заболела в Метце. Она знала, что ее считают обреченной. Она улыбалась, видя надежду на лицах людей. Никто не станет оплакивать королеву-мать.

Лежа в постели, она едва замечала врачей и фрейлин. Она не знала точно, где она находится. Иногда ей казалось, что она во дворце Сент-Жермен, что этажом ниже ее муж Генрих занимается любовью с Дианой. В другие мгновения ей казалось, что она скачет по лесу возле Фонтенбло или Амбуазе рядом с королем Франциском, ее свекром, и дамами Узкого Круга.

Затем к ней полностью возвращалось сознание. Она вспоминала, что ее любимый сын Генрих мужественно сражается с армией гугенотов, что безумие короля Карла прогрессирует и что он должен уступить место бра ту, который становится все более достойным трона. Потом она думала о том, что Марго должна скоро выйти замуж. Брак с Себастианом отпал, поскольку Филипп Испанский пожелал женить его на одной свой родственнице; но Марго необходимо выдать замуж, она слишком порочна и чувственна. Она завела нового любовника, о ней ходили скандальные сплетни; кое-кто говорил, что она по-прежнему влюблена в Генриха де Гиза и только гордость мешает ей возобновить отношения с ним, прерванные его женитьбой на Катрин Клевской. Говорили также, что Марго завела нового любовника, чтобы дразнить им молодого Генриха де Гиза; их тлеющая страсть должна рано или поздно вспыхнуть вновь. Первейшей обязанностью Катрин было найти мужа для Марго; королева-мать видела перед собой только мальчика, отец которого обещал отдать его в мужья Марго, когда они еще были детьми. Генрих Наваррский! Тогда его придется вызвать ко двору. Он так же похотлив, как Марго, они составят хорошую пару. Пусть они поженятся и удовлетворяют друг друга — если они способны обрести удовлетворение.

Марго станет королевой Наварры. Этот титул был достаточно хорош для сестры Франциска Первого; он подойдет и для Маргариты Валуа, испорченной маленькой Марго. Если я когда-нибудь встану на ноги, решила Катрин, я немедленно начну переговоры. Когда юный принц Наваррский окажется при дворе, будет нетрудно обратить его в католическую веру, несмотря на наставления матери. Катрин предвкушала очередной конфликт с мадам Жанной:

Ее мысли обратились к другому Генриху, любимому сыну королевы-матери. Она знала, что под Ярнаком шло сражение; Колиньи и Конде являлись противниками ее сына. Два человека-Конде и юный Генрих Валуа — были в опасности; она испытывала нежные чувства к ним обоим. Она получала удовольствия от бесед с галантным Конде, веселым повесой, с удовольствием вспоминала те мгновения, когда он неторопливо целовал ей руку. Но глупо думать о таких вещах. Кому нужна любовь, когда существует власть, за которую надо бороться?

Катрин могла бы помолиться за победу сына, но она не верила в эффективность молитв. Для нее не существовало Бога; была только Катрин, королева-мать, сила, стоящая за троном. Чудеса — это то, что совершается умными людьми вроде нее.

Как жарко в этой комнате! У Катрин потемнело в глазах. Возле кровати двигались расплывчатые фигуры. А, да это король, маленький безумный Карл, и распутная Марго, все еще незамужняя, однако более искушенная в любви, чем многие зрелые матроны. В комнате находились и другие люди, однако Катрин не узнавала их.

Что происходит под Ярнаком? Близился рассвет; скоро начнется бой. Катрин была в холодном поту, она испытывала страх.

Ей хотелось вызвать Космо или Лоренцо Руджери. Но она уже находилась не в комнате, а под открытым небом, где ветер дул ей в лицо. Внезапно она услышала голос сына Генриха; он читал молитву; затем он обратился к своим подчиненным, и Катрин решила, что она, вероятно, находится на поле битвы под Ярнаком.

— Конде… Конде… Конде… — отчетливо доносилось до ее ушей сквозь холодный воздух.

— Конде должен быть убит до заката…

Губы Катрин зашевелились. Только не Конде… не галантный принц. Она не хотела его как мужчину, но он был таким очаровательным, любезным.

Потом она услышала голос самого Конде. Он тоже говорил со своими воинами. Она уловила ноты фанатизма, которые замечала раньше у многих других людей.

— Луи де Бурбон идет сражаться за Господа и страну.

Она, наверно, произнесла что-то вслух; звук собственного голоса вывел ее из забытья, она снова оказалась в палате.

— Мама, — сказал Карл. — Мама, позвать прелата?

Прелата? Значит, она при смерти. Что такое смерть? Начало… новой битвы за власть в другом мире.

Комната потемнела. Катрин вернулась на поле брани. Отчетливо увидела Конде в лучах утреннего солнца, с откинутой назад головой и улыбкой на устах; затем он внезапно упал, она увидела его лежащим на земле, с кровью на губах и застрявшим в горле предсмертным хрипом.

— Смотрите! — крикнула Катрин. — Смотрите, как они бегут! Конде мертв. Он лежит в кустах. Ему уже никогда не встать. Его рана слишком глубока. Конде… о, Конде… его нет на свете. Но Генрих… мой дорогой… Генрих снова одержал победу. Ты выиграл битву. Конде мертв. Колиньи бежал. Ты заслужил все почести, мой любимый, мой дорогой.

Король повернулся к Марго и сказал:

— Она бредит о сражении. Она думает только об этом с тех пор, как ей стало известно, что моего брата сегодня ждет битва.

Марго наблюдала за матерью без жалости и любви. У Марго не осталось этих чувств; она лишь изредка испытывала горечь, мучительное воспоминание, глубокую тоску по человеку, которого она поклялась забыть.

— Конец близок? — спросил король.

Никто этого не знал, однако лица людей были мрачными.

Конец Катрин де Медичи, конец итальянки! Какие перемены это принесет Франции?

Но утром Катрин стало лучше; когда через несколько дней известие о битве при Ярнаке долетело до Метца, приближенные Катрин решили, что победа сына взбодрит королеву-мать и поможет ей поправиться.

Карл, Марго и другие люди подошли к кровати дремавшей Катрин.

— Мама, — тихо сказал король, — сражение выиграно. Генрих снова победил. Конде мертв.

Она радостно, безмятежно улыбнулась; быстро приходя в себя после сильного и длительного жара, она становилась прежней Катрин Медичи.

— Зачем ты разбудил меня и сообщил это? Разве я не знала все заранее? Разве не говорила тебе… словно это уже произошло?

Придворные, сопровождавшие Карла и Марго, переглянулись. Марго побледнела. Карл задрожал. Их мать не была обыкновенной женщиной, заурядной королевой. Она обладала удивительными способностями, отсутствовавшими у других.

Неудивительно, что она внушала им страх, как никто другой на земле.

После радостной вести о победе под Ярнаком странная печаль воцарилась при дворе. Король, ревновавший к брату больше чем к кому-либо на свете, погрузился в меланхолию.

— Теперь, — сказал он юной Мари Туше, — мать будет прославлять его пуще прежнего. Она жаждет увидеть Генриха на троне. О, Мари, мне страшно; она — необычная женщина, все ее желания осуществляются. Она хочет моей смерти; говорят, что если моя мать хочет смерти какого-то человека, его можно считать мертвецом.

Но Мари обняла короля и заверила его, что это не так. Он должен сохранять спокойствие и мужество, не думать о смерти, помнить, что он — король.

Карл пытался следовать совету Мари, но он ненавидел брата. Он отказал ему в пушке, которую просил Генрих; это было глупым поступком, сулившим неприятности. Карл знал, что военные осложнения ухудшат его положение, и смутная опасность, преследовавшая короля, приблизится к нему.

Марго волновалась. Генрих де Гиз сражался с армией католиков; девушка боялась, что его постигнет участь Конде. Теперь, когда Генриха не было при дворе, она могла, причем не рискуя, признаться себе в том, что ее любовь к нему сильна, как прежде. Если Генрих умрет, она не захочет жить. Она часами молилась о том, чтобы он вернулся живым домой, пусть даже к своей жене.

Катрин столкнулась с проблемами. Она окончательно поправилась, но ее мучил Альва, испанский посланник. Он упрекал королеву-мать в том, что она пренебрегла его советами и проявила излишнюю мягкость к гугенотам. Его католическое Величество был недоволен Катрин.

— Мой господин, — с ироническим отчаянием в голосе говорила она, — что я могла сделать? У меня нет былой власти. Мои сыновья становятся мужчинами, а я — всего лишь слабая женщина.

— Мадам, вы управляете вашими сыновьями; вы сами дали Колиньи время собрать армию.

— Но что я моту предпринять сейчас? Я такая же ревностная католичка, как вы… и ваш господин… что я могу сделать?

— Вы забыли, мадам, беседу, которую вы имели с герцогом Альвой в Байонне?

— Ни слова об этом, умоляю вас. Этот замысел будет обречен, если о нем пойдут слухи.

— Его следует осуществить, и весьма срочно. Убейте лидеров… всех. Колиньи должен умереть. Королева Наварры должна умереть. Их нельзя оставлять в живых. Мадам, до меня дошло, что вы располагаете средствами для этого. Вас считают мастером по части устранения людей. Однако самые опасные мужчина и женщина вашего королевства — самые опасные для вас и для трона — живы и околачивают армию, чтобы сражаться с вами.

— Но, мой господин, Колиньи здесь нет. Он в военном лагере. Королева Наварры не приедет сюда, если я приглашу ее. Я избавилась от двух братьев Колиньи — Одета и Анделота, причем последний умер в Англии. Это было проделано ловко, правда? Он скончался внезапно в этой суровой стране. Об этом знают немногие. У меня были друзья в его свите.

— Да, это чистая работа. Но какая польза от уничтожения пескарей, если лосось резвится на воле?

— Мы поймаем лосося, мой друг, в свое время.

— Его Католическое Величество хочет знать, мадам, когда придет это время. Это случится, когда у вас отнимут королевство?

Она приблизила свою голову к испанцу.

— Мой сын Генрих едет ко мне. Я дам ему кое-что… приготовленное лично мной. Он пошлет своих шпионов в лагерь адмирала, и вскоре вы перестанете слышать о господине Колиньи.

— Надеюсь, это произойдет, мадам.

После этой беседы, а также разговора с сыном Генрихом, Катрин принялась ждать известия о смерти адмирала. Она дала Генриху коварный яд, который приводит к смерти через несколько дней после его использования. В операции участвовал капитан гвардии, знакомый с лакеем Колиньи. Щедрая мзда — и дело будет сделано.

Катрин ждала очередного видения. Она хотела увидеть смерть Колиньи, как это произошло с Конде. Но она ждала напрасно.

Позже она узнала, что план был раскрыт.

Колиньи пользовался большой популярностью, многие обожали его; ликвидировать такого человека — задача нелегкая.

Катрин начала бояться Колиньи. Она не понимала его. Он дрался всерьез; он привлекал на свою сторону людей. Адмирал обладал качествами, находившимися за пределами разумения Катрин; поэтому она хотела заключить с ним мир. Она подготовила сентжерменский договор; чтобы помириться с человеком, набожность которого была чужда ей, она уступила многим его требованиям. Ей пришлось предоставить свободу вероисповедания всем протестантским городам; протестанты получали равные с католиками гражданские права; четыре города передавались Колиньи в качестве гарантов безопасности — Монтабан и Коньяк на юге, Ла Шарите в центре страны и Ла Рошель для охраны морских границ.

Гугеноты радовались этой победе, и Катрин почувствовала себя спокойно, она обрела возможность заняться домашними делами.

Переговоры относительно женитьбы Карла сдвинулись с места. Походившая на фарс попытка заключения брака между Элизабет Английской и Карлом была завершена, но Катрин не отказывалась окончательно от идеи союза с Англией. Она сделает другого ее сына претендентом на руку королевы-девственницы; поскольку удовлетворительное соглашение относительно Карла и Элизабет Английской не было заключено, он получит Элизабет Австрийскую.

Карл рассматривал портреты своей будущей невесты; ему нравилась ее бледность, кроткое выражение лица.

— Думаю, такая женщина не доставит мне повода для волнений, — сказал он.

Катрин тоже могла не беспокоиться из-за этого брака. Становилось ясно, что Карл не способен произвести на свет здорового ребенка. Эта женитьба и сопутствующие ей обязанности не продлят жизни истеричного, неуравновешенного Карла; поэтому в туманный ноябрьский день 1570 года Карл Девятый Французский женился на Элизабет Австрийской.

В Ла Рошель состоялась другая, весьма романтическая свадьба. Жанна Наваррская, готовясь к церемонии, с дружеской завистью думала о свеем дорогом соратнике Гаспаре Колиньи; она молилась, прося Господа даровать ему счастье, которое он заслуживал. Она была уверена, что это произойдет. Он создан для подобного счастья. Его первый брак был идеальным. Жена боготворила его; Колиньи принадлежал к той категории мужчин, о которых мечтают женщины, подобные Жанне.

Он тяжело переживал смерть жены, но его жизнь была насыщенной, полной; Жанна знала, что в ней присутствует более важное, чем жена, семья и личное благополучие; речь шла о чести, долгой, изнуряющей борьбе за дело, в которое он верил вместе с Жанной — за единственную истинную религию французов.

По традициям гугенотов, это была скромная свадьба. Как великолепен и благороден был жених в своей зрелости и мужественной красоте, которой мог обладать лишь человек праведный и достойный! Глаза Жанны заполнились слезами, когда она сравнила Колиньи с другим женихом — возможно, более красивым по светским стандартам, облаченным в богатые одежды, придворным законодателем мод Антуаном! Это было давно, но она всегда помнила его.

Рядом с ней стоял ее интересный темноволосый сын с живыми черными глазами, прикованными к одной из женщин, находившихся в церкви; его мысли были неподобающими для такого момента. Улыбка искривила полные чувственные губы молодого человека. Жанна попыталась видеть в нем не праздного повесу и сладострастника, а мужественного воина, ее сына, поклявшегося служить делу гугенотов, как его учили мать и великий Гаспар де Колиньи.

Невеста была молодой красивой вдовой, серьезной и набожной; она была готова положить к ногам адмирала преданность, которую он получал от первой жены и пробуждал во многих людях.

Она приехала из Савоя, эта Жаклин д'Энтремонт; богатая вдова долгие годы была страстной поклонницей Колиньи. Как и многие гугенотки, она видела в нем героя; она призналась Жанне, что с восхищением следила за его ратными подвигами, и ее желание служить ему усиливалось с каждым днем. Услышав о смерти его жены, она решила утешить Колиньи и отправилась в Ла Рошель вопреки воле родных и герцога Савойского. Здесь она лично познакомилась с адмиралом; ее любовь к нему была так сильна, что скоро он уже не мог оставаться равнодушным к ее чувству и ответил на него.

— Да благословит Господь их обоих, — молилась Жанна.

Она сама старела; ей уже перевалило за сорок. Она была достаточно умна, чтобы не завидовать счастью ее друга.

Как приятно было в последующие недели видеть радость двух этих людей и разделять ее. Жанна подружилась с Жаклин так же быстро, как когда-то со своей невесткой, принцессой Элеонорой Конде.

Затем пришло письмо из Франции.

Оно было написано женщиной, изображавшей из себя несчастную мать, беспокоющуюся о благе страны. Теперь, когда эта измученная земля обрела мир, Катрин нуждалась в таком выдающемся человеке, как Колиньи. Он должен помочь ей и ее сыну в управлении Францией. Адмиралу следует как можно скорее прибыть в Блуа, потому что Катрин жаждет укрепить хрупкое спокойствие. Королева-мать добилась отзыва испанского посланника Альвы на его родину, так что лидер гугенотов избежит неловкой встречи с эмиссаром Филиппа Испанского. Неужели Колиньи не придет на помощь несчастной слабой женщине? Не даст ей совет, в котором она нуждается и который приведет к длительному миру в этой стране?

Колиньи испытал радостное возбуждение, прочитав письмо. Приглашение ко двору после десяти лет фактического изгнания! Как много он сделал бы, если бы король и королева-мать прислушались к его мнению! Он начал мечтать о войне против Филиппа Испанского, о расширении французского королевства.

Когда он поделился содержанием письма с Жанной и Жаклин, женщины испугались. Жанна вспомнила о давнишнем вызове Антуана ко двору.

— Это ловушка! — заявила она. — Неужели вы не чувствуете неискренность королевы-матери?

— Мой дорогой муж, прошу тебя, будь осторожен, — сказала Жаклин. — Не угоди в западню. Тебя хотят убить. Помни о заговоре, который был вовремя раскрыт… о намерениях отравить тебя в военном лагере.

— Моя дорогая жена, моя дорогая подруга и госпожа, я не могу упустить такой шанс.

— Шанс для ваших врагов убить вас? — спросила Жанна.

— Шанс защитить дело гугенотов перед правителями страны. Шанс осуществить Реформацию во Франции. Это веление Небес. Я должен поехать ко двору.

В конце концов они поняли, что отговаривать его бесполезно; счастье молодой супруги омрачилось недобрыми предчувствиями. У королевы Наваррской опустились руки; похоже никто не понимал так ясно, как она, сколь смертельно опасна королева-мать. За планом отравления Колиньи в лагере явно стояла Катрин. Какие новые беды для Колиньи планируются в этой страшной голове?

В сопровождении двухсотпятидесяти воинов Колиньи подъехал к замку Блуа. Он ощущал напряжение в рядах его людей. Они, как Жаклин, Жанна и граждане Ла Рошели, считали безумной его готовность шагнуть в ловушку, которую, вероятно, подстроили враги. Он старался успокоить своих сторонников. Неразумно везде видеть зло; когда оно проявит себя, они уничтожат его, но до этого момента следует проявить доверие.

Никто не вышел из замка, чтобы поприветствовать гостей; это настораживало. Колиньи обратился к человеку, появившемуся на дворе, и попросил немедленно проводить его к королеве-матери.

Когда адмирала отвели к Катрин, с ней был король Карл. Колиньи преклонил колено у ног короля, но Карл попросил гостя подняться. Он с большой теплотой обнял гостя, посмотрел на его красивое строгое лицо.

— Я рад видеть вас здесь, отец мой. — Он обратился к Колиньи так, как делал это во время их прежней дружбы. — Теперь, когда вы с нами, мы не отпустим вас.

Намерения короля были, несомненно, честными, он всегда любил адмирала.

Катрин пристально наблюдала за мужчинами. Она поздоровалась с адмиралом, полностью спрятав свою ненависть за маской радушия. Ее улыбка казалась такой же искренней, как и улыбка Карла, Колиньи поверил ей.

Они отвели адмирала в покои Генриха, брата короля, герцога Анжуйского.

Генрих лежал в кровати; ему, как пояснила адмиралу Катрин, слегка нездоровилось, и поэтому он не мог встретить гостя должным образом. Генрих был в халате из малинового шелка, на его шее висело ожерелье из драгоценных камней — таких же, что были в его серьгах. Комната напоминала женскую, в ней стоял аромат мускуса. Возле ложа сидела пара очень красивых молодых людей, фаворитов Генриха; их туалеты были изысканными, женственными, лица — накрашенными, волосы — завитыми. Они поклонились королю и королеве-матери, но на Колиньи посмотрели пренебрежительно, высокомерно.

Генрих равнодушно, не пытаясь изобразить искренность, заявил адмиралу, что рад видеть его при дворе. Он просит прощения за то, что не встает с кровати. Он плохо себя чувствует.

Колиньи был полон надежд.

Но вечером, идя из своих покоев в банкетный зал, он столкнулся в тускло освещенном коридоре с герцогом де Монпансье. Колиньи знал Монпансье как убежденного католика и человека чести. Монпансье не скрывал своей ненависти к делу гугенотов, но так же сильно он ненавидел коварство и подлость.

— Месье, — прошептал Монпансье, — вы в своем уме? Ваш приезд сюда — чистое сумасшествие. Разве вы не имеете представления о людях, с которыми нам приходится иметь дело? Вы поступаете легкомысленно, передвигаясь по этим темным коридорам без охраны.

— Я нахожусь под защитой короля, — сказал Колиньи. — Он гарантировал мне безопасность.

Монпансье приблизил свои губы к уху Колиньи.

— Вы не знаете, что король — не хозяин в своем собственном доме? Берегитесь.

Идя к банкетному залу, Колиньи подумал о том, что он получил приказ с небес. Дело гугенотов было ему дороже жизни.

Король радовался появлению Колиньи при дворе.

— Я бы хотел походить на него, — сказал он Мари. — Он не ведает страха. Ему нет дела до того, что его могут подстерегать убийцы. Он без сожаления встретит смерть… если сочтет ее волей Господа. Если бы я был таким, как Колиньи!

— Я люблю тебя таким, какой ты есть, мой дорогой!

Он засмеялся и приласкал ее.

— Гугеноты не могут быть дурными людьми, — сказал король. — Колиньи — один из них, а он — самый благородный человек из всех, кого я знаю. Амбруаз Паре тоже гугенот; он — величайший хирург Франции. Я сказал ему: «Вы лечите католиков так же старательно, как гугенотов, господин Паре? Или, работая скальпелем, вы иногда позволяете себе неверное движение… если ваш пациент католик?» И он ответил мне: «Ваше Величество! Стоя возле больного, я забываю о том, кто мой пациент — католик или гугенот. Я не думаю о вере в такие минуты. Я думаю только о моем профессиональном мастерстве». Это правда, Мари. В таких людях есть милосердие. Я бы хотел походить на них. Неужели я буду вечно испытывать желание походить на кого-то? Я бы хотел сочинять стихи, как Ронсар, быть великим лидером, как мой друг Колиньи, обладать красотой, мужеством и пользоваться успехом у женщин, как Генрих де Гиз. А еще я хотел бы одерживать победы в сражениях и быть любимцем моей матери, как мой брат Генрих.

Он нахмурился, вспомнив о брате. Он ненавидел его сильнее, чем кого-либо, потому что знал, что Генрих тоже ненавидит его; Карл подозревал, что Генрих и королева-мать готовят заговор с целью отнятия у него короны и передачи ее брату Карла.

Генрих ненавидел Колиньи так же сильно, как Карл любил адмирала. Катрин уговорила Генриха принять гостя, но ее сын притворился больным. Генрих явно представлял опасность для короля и Колиньи.

Дружба Карла с адмиралом крепла. Если бы король мог сделать это, он не отпускал бы Колиньи от себя ни на шаг. Колиньи говорил с Карлом о своих планах объединения Франции, он хотел присоединить к ней Нидерланды.

— Тогда там воцарится мир, Ваше Величество. Если мы одержим победу в войне с Испанией, мы сможем поднять французский флаг над испанскими территориями в Индии. Мы создадим империю, в которой люди получат свободу вероисповедания.

Король слушал Колиньи с одобрением. Он начал помогать гугенотам. При дворе ощущалось присутствие Колиньи и его влияние на короля. Некоторые католики, убивавшие протестантов в Руане, были казнены. Колиньи получал аудиенцию короля по первой просьбе. Парижские католики растерялись; де Гизы, временно отсутствовавшие при дворе, готовили низвержение адмирала.

Катрин тоже наблюдала за растущим влиянием Колиньи на короля, но без тревоги. Безумный Карл подчинялся ей; его воспитатели были ее людьми. Она считала, что никто, даже Колиньи, не в силах быстро ликвидировать плод ее многолетней работы. Она хотела оставить Колиньи при дворе. Не желая пока его смерти. Она ненавидела адмирала, относилась к нему с подозрением. Она будет внимательно следить за ним, но сейчас полезнее оставить его в живых. Он и Жанна Наваррская были ее главными врагами; тем не менее время для его убийства еще не пришло. С одной стороны, ей нравилась идея войны с Испанией. Колиньи был великим лидером, человеком, способным возглавить французскую армию в такой войне. Он может стать бесценным, если этот план осуществится. Война с Испанией! Победоносная война! Освобождение от страха перед мрачным грозным тираном-католиком из Мадрида. Он был основным жупелом в жизни Катрин, хоть их и разделяли многие мили. Другой причиной, по которой она не хотела избавиться от Колиньи, было ее желание выдать Марго замуж за Генриха Наваррского. Если она устранит Колиньи, как ей удастся заманить Жанну и ее сына ко двору? Нет! Колиньи будет получать все мыслимые почести, пока не устроит с его помощью бракосочетание ее дочери и сына Жанны Наваррской.

Сын Генрих раздражал Катрин своим отношением к Колиньи. Она понимала своего любимца. Ему было тяжело видеть при дворе своего недавнего военного противника, которого теперь чествовали и которому доверял король. Катрин не обладала ни властью над этим избалованным молодым человеком, ни влиянием на него; этим он отличался от других ее детей. Он хмурился и открыто демонстрировал адмиралу свою враждебность.

Значит, она должна приглядывать за Генрихом, шпионить за любимцем; она обнаружила, что он поддерживает тайную связь с Гизами, находившимися сейчас в Трое. Они не скрывали своего желания видеть адмирала мертвым; он не только был лидером их врагов, гугенотов, но также они считали его убийцей герцога Франциска де Гиза; это нельзя было ни забыть, ни простить.

Катрин обиделась, узнав что ее дорогой Генрих затеял интригу с де Гизами, не поставив в известность мать. Она отправилась к нему; когда они остались одни, она деликатно дала ему понять, что ей известны его тайные планы.

Генрих удивился; улыбнувшись, он взял руку матери и поцеловал ее.

— Я забыл о том, как ты умна, мама.

Катрин порозовела от радости.

— Мой дорогой, если я умна, то лишь благодаря моей любви к тебе. Я тщательно блюду твои интересы. Что это за план?

— Но ты же знаешь.

— Расскажи мне. Я хочу услышать все от тебя.

— Состоится праздник, нечто вроде маскарада, турнир-спектакль. Мы построим крепость в Сент-Клоде. Я должен буду защищать ее, а Колиньи поведет своих людей в атаку. Понимаешь, это будет потешное сражение. Так все начнется; затем внезапно спектакль кончится. В условный момент мы откроем стрельбу на поражение. Мы убьем всех присутствующих гугенотов. Что ты скажешь, мама?

Она посмотрела на его разрумянившееся лицо, на решительный рот Генриха. Ей все это не нравилось, но она решила промолчать, потому что в противном случае, если Генрих потерпит неудачу, он заподозрит, что она приложила руку к этому, и рассердится на нее. Это будет плохо, она не вынесет ссоры с ним. Поэтому она не станет объяснять Генриху, что ненавидит Колиньи так же сильно, как он, и приняла решение о его ликвидации — в нужное время. Она не станет объяснять ему, что, если адмирала убьют сейчас, королева Жанна не приедет ко двору вместе с сыном, и женитьба Генриха Наваррского на Марго не состоится. Если они решатся объявить войну Испании, этот брак — наилучшая вещь из всех возможных. Католики и гугеноты в едином строю выступят против Испании. Она боялась вызвать недовольство Генриха, поэтому не сказала ему обо всем этом; она поцеловала Генриха, полюбовалась его новыми украшениями, назвала его план хитроумным и попросила сына беречь свою жизнь, которая ей дороже всего на свете. Последние слова Катрин были искренними.

Она прошла в покои короля и, отпустив всех приближенных и убедившись, как обычно, в том, что их не подслушивают, рассказала Карлу о плане, разработанном его братом и Гизами.

Карл онемел от страха. На его губах выступила пена, глаза испуганно выпучились.

— Мой дорогой, — успокаивающим тоном произнесла Катрин, — иногда ты проявлял некоторую ревность к брату. Ты думал, что я люблю его сильнее, чем тебя. Если тебя снова посетит эта нелепая мысль, вспомни следующее: я знаю, как ты любишь адмирала; я знаю, что ты восхищаешься этим человеком; я выдала тебе замысел Генриха, чтобы ты мог пресечь его и спасти твоего друга.

Тело Карла начало дрожать, подергиваться.

Катрин продолжила:

— Теперь ты все знаешь, верно? Ты не будешь думать, что тобой пренебрегают. Я люблю всех моих детей. Я забочусь только об их благе. Но ты не просто мой сын: ты — король.

— О, мама! — сказал он. — Мама!

Карл заплакал.

Она обняла его, и он закричал:

— Я прикажу арестовать Генриха за это! Я отправлю его в тюрьму Винсенн.

— Нет, нет, мой дорогой. Ты не должен этого делать. Ты должен быть умным. Пусть они построят крепость в Сент-Клоде. Потом ты сможешь распорядиться о том, чтобы ее разрушили, потому что ты решишь запретить потешное сражение. Ты скажешь, что устал от подобных забав и намерен устроить какой-нибудь новый маскарад… задуманный тобой. Понимаешь, это будет мудрее. Так бы поступила я. Пока они заняты приготовлениями, они не строят новых планов. Ты сможешь быть уверенным в том, что адмирал в безопасности.

Карл схватил руку Катрин и поцеловал ее. Катрин с облегчением вздохнула. Она решила эту проблему. Королева-мать вернулась в свои покои и написала письмо Элизабет Английской с предложением заключить брак между королевой Англии и младшим сыном Катрин Эркюлем; также она написала Жанне Наваррской и напомнила ей о союзе между ее сыном и дочерью Катрин, которого когда-то давно желал Генрих Второй. Она попросила Жанну явиться ко двору с Генрихом Наваррским.

Как противно иметь дело с непослушными детьми!

— Что? — закричал самовлюбленный маленький Эркюль, герцог Аленсонский. — Ты хочешь женить меня на английской девственнице! Она годится по возрасту мне в матери.

— Она достаточно богата, чтобы стать твоей женой.

— Я не желаю слышать о ней.

— Будь благоразумным, мой сын.

— Мама, я умоляю тебя пересмотреть этот вопрос.

— Я уже тщательно рассмотрела его. А ты? Подумай! Корона… английская корона станет твоей.

Он был несдержан, высокомерен, обожал всяческие интриги. Она отвезла его в Амбуаз и сделала пленником. Этот своевольный мальчик может погубить какой-то выходкой его предполагаемый брак с английской старой девой.

— Сейчас, когда мой маленький лягушонок надежно заперт в Амбуазе, — сказала Катрин королю, — я должна заняться замужеством Марго.

Приняв дочь в своих покоях, она сообщила девушке имя ее будущего мужа; глаза Марго засверкали презрительно и испуганно.

— Я… выйду за Генриха Наваррского? За этого дикаря!

— Моя дорогая дочь, не каждая принцесса получает шанс стать королевой.

— Королевой Наварры!

— Твоя двоюродная бабушка была умной и красивой женщиной, известной писательницей, и она не стыдилась этого титула.

— Тем не менее я презираю его.

— Ты свыкнешься с этой мыслью.

— Никогда.

— Когда ты возобновишь знакомство с твоим старым другом, ты полюбишь его.