— Содержать такой дом обходится очень дорого. Я вижу, все осталось, как при жизни твоего отца.

— Да, здесь почти ничего не изменилось. Мне не приходится беспокоиться о деньгах.

— А кто-нибудь беспокоится вместо тебя?

— Джереми, конечно.

— Понимаю. И его это устраивает? Я хочу сказать… он не испытывает затруднений?

— Совсем нет. Он разбирается в денежных вопросах.

Я подумала: конечно, он ценит деньги, в этом сомневаться не приходится, но знает ли он, что даже огромное состояние можно промотать за очень короткий срок?

Она выглядела такой довольной — заронить подозрения в эту доверчивую душу было бы настоящим преступлением. И потом ведь это были только предположения.

Не могла же я сказать: «До Рози дошли слухи, что твой муж проигрывает за карточным столом большие суммы?» А если это в самом деле не больше, чем слухи? Как-то видели, что он проиграл, и этот случай сразу начали раздувать.

Я ничего не могла сделать.

— Оливия, — спросила я, — ты мне напишешь, если захочешь чем-нибудь со мной поделиться?

— Конечно, напишу. — Не забывай, что я все хочу знать о моей крестнице.

— Ты и будешь знать.

— И… и о тебе тоже, — добавила я.

Она кивнула.

— А я, в свою очередь, надеюсь, что ты будешь мне сообщать о твоих корнуоллских друзьях.

— Пиши мне без колебаний обо всем… о любой мелочи… даже о неприятном…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Заранее ничего неизвестно. Ты ведь часто бывала скрытной, а я хочу знать, если что-нибудь будет тревожить тебя.

— Меня ничто не будет тревожить. — Но если такое вдруг случится, ты мне напишешь?

— Напишу. — И, конечно, обо всем, что касается Ливии. Первая улыбка. Первый зуб.

— Для первой улыбки поздновато.

— Значит, все остальное.

— Обещаю. А ты приезжай поскорее опять.

— Хорошо. А может быть, ты соберешься в Корнуолл? Вот было бы замечательно.

— Может быть, когда Ливия немного подрастет.

Так мы беседовали, и я утешала себя мыслью, что Джереми проигрывает, вероятно, не очень крупные суммы, иначе она обязательно была бы в курсе.

Яго уехал вместе со мной. Обратный путь прошел быстро и приятно. Джо ждал меня на станции.

— Мисс Трессидор ужас как скучала без вас, мисс Кэролайн, — сообщил он. — Она была такая раздражительная, прямо как медведь, когда у него голова болит.

— Никогда не знала ни одного медведя… не говоря ужe о медведях с головной болью.

— Вы все шутите, мисс Кэролайн. Но она и вправду все время сердилась. Зато сегодня она совсем веселая… Вижу, что мистер Яго приехал вместе с вами. Его ведь не было так же долго, как и вас.

— Правда? — уклончиво осведомилась я.

Интересно, сколько времени потребуется, чтобы эта информация распространилась?

— Ездил, видно, в Плимут. Лэндоверы все еще продолжают кататься туда и обратно. Заметьте, однако, не так часто, как в прежние времена, когда у них не было денег.

Теперь я точно знаю, что вернулась, подумала я. Все здесь осталось по-прежнему — предположения, сплетни… а также те трудности, с которыми мне предстояло спра виться.

Когда мы проезжали мимо Лэндовер Холла, я спросила себя, заметил ли Поль мое отсутствие и как он к нему отнесся, если заметил. А если навсегда уехать в Лондон? Может быть, я могла бы помогать Рози продавать шляпы? Вот уж была бы жизнь полная событий!

Забавная получилась бы ситуация: девушка из хорошей семьи, которая, как выяснилось, к этой семье не принадлежала, работает у бывшей орничной, оказавшейся совсем не горничной.

Как часто видимость бывает обманчива.

Хотелось ли мне уехать? Нет, совсем нет. Мне хотелось остаться у кузины Мэри и жить той свободной жизнью, к которой я уже привыкла, а кроме того — почему бы не признать этого? — иметь возможность время от времени встречаться с Полем Лэндовером и мечтать, что когда-нибудь нам удастся вместе выбраться из тяжелого положения, в котором мы сейчас находимся.

Кузина Мэри встретила меня с неподдельной радостью.

— Я уже думала, что ты никогда не вернешься, — ворчливо сказала она.

— Но я ведь вернулась, конечно, я вернулась, — весело ответила я.

«Ты погрусти…

Покуда звон ближайшей из церквей…»

Мысли об Оливии не оставляли меня и по возвращении.

Кузине Мэри хотелось знать о моей поездке буквально все, и я рассказала, не забыв упомянуть о том, что в дороге меня сопровождал Яго.

Она рассмеялась.

— Это такой человек, который просто не может не нравиться, верно? — проговорила она. — Плутишка, конечно, но при этом чертовски обаятелен. Полагаю, он скоро женится.

— Ему будет легче, чем брату, который вынужден был таким способом спасать семейную собственность.

Она бросила на меня внимательный взгляд.

— А жаль. Лучше бы эту ответственность взял на себя Яго. Он пострадал бы заметно меньше и остался бы прежним.

— Но стал бы он радеть о поместье?

— Твои сомнения справедливы. Но что сейчас гово рить, когда вопрос уже разрешился с помощью его брата. А Яго… я думаю, он со временем угомонится.

При этом кузина Мэри лукаво глянула на меня.

— На мне он не женится, — сказала я. — Даже если бы и хотел, в чем я сомневаюсь.

— А мне казалось, что он тебе симпатизирует.

— Я уже говорила: он симпатизирует любой представительнице слабого пола до тридцати и, возможно, старше.

— В этом весь Яго. Ну, что ж, посмотрим… Значит, он был с тобой в Лондоне? Как его нашла Оливия?

— Очаровательным. Но с другой стороны, у Оливии все очаровательные. А Яго к тому же был с ней весьма любезен. Как он это умеет.

После этого я рассказала ей о Рози и разговоре с ней. Лицо кузины Мэри стало серьезным.

— Такой характер… Что ж, тут уж ничего не поделаешь.

Возможно, это временное затруднение. Порой люди выигрывают, иначе они не занимались бы этим. А по поводу той женщины… какая-нибудь хозяйка ночного клуба? Я думаю, это несерьезное, но неизбежное увлечение для такого мужчины.

Потом я охотно описала ей ребенка. Пока говорила, кузина Мэри украдкой разглядывала меня. «Она уверена, что я сама мечтаю о маленьком».

Я ответила ей так, как будто она заявила об этом вслух:

— Для меня вполне достаточно быть крестной матерью.

Кузина Мэри не удивилась: она привыкла к тому, что я читаю ее мысли.

— Ты можешь передумать.

— Вряд ли. К сожалению, семья предполагает наличие мужа, а без него я точно как-нибудь обойдусь.

— Повзрослеешь, будешь думать иначе.

Я покачала головой.

— Среди мужчин слишком много таких, как Джереми Брендон.

— Ну, не все же.

— Круг моих знакомых довольно ограничен, но и в нем нашлись двое, которые пожелали продать себя мошне. И в обоих случаях, не спорю, не прогадали: большое состояние и величественное древнее поместье. Цена — достойная обоих. Только мне-то нечего предложить потенциальным женихам, так что никто моей руки добиваться не станет. — На твоем месте я не была бы в этом столь категорична.

— Я достаточно уверена в себе… и в своих чувствах.

— Ты умеешь быть злой, Кэролайн. Я знаю, со мно гими это бывает… когда их обманывают. Но не суди весь мир по двум-трем пройдохам.

— А моя мать? Сомневаюсь, что она нашла бы Альфонса столь привлекательным, если бы не его деньги. Бедный капитан Кармайкл отошел в сторону, не так ли? А ведь он красивее и обаятельнее Альфонса.

— Тебе не следует изводить себя этим, дорогая.

— Я не могу не смотреть правде в глаза.

— Брось. Не вороши прошлое. Тебе надо вдохнуть свежего воздуха. Я собираюсь побывать на ферме у Глина, а потом мы с тобой посидим над гроссбухом. Дела идут успешно. Очень успешно, можешь мне поверить.

Она оказалась права. Я с головой погрузилась в работу по хозяйству, только сейчас осознав, насколько сильно соскучилась по ней во время своего отсутствия.

Время от времени мать присылала открытки. Жила она просто прекрасно. Они побывали в Италии и Испании, а затем вернулись в Париж. Альфонс, писала она, считался очень влиятельным бизнесменом. Словом, она попала в свою стихию. «Здесь очень много людей, и всех надо развлечь».

Альфонс тоже написал мне и сообщил, что был бы счастлив, если бы я согласилась приехать к ним. «Знай, что у нас ты всегда найдешь себе крышу над головой. Впро чем, если не хочешь, приезжай хотя на время, погостить».

Он писал, что очарован моей матерью как никогда, и прибавлял, что она ему очень помогает в делах, умеет развлечь гостей, и что вообще он счастлив в браке с ней.

Мать была не столь настойчива в приглашении приехать к ним. Мне стало ясно, чего она опасается: не хочет рядом с молодой дочерью показаться старухой.

Я не хотела к ним ехать. Работа в Трессидоре вместе с кузиной Мэри помогала мне отвлечься от многих неприятных мыслей.

Вскоре после моего возвращения я как-то выехала верхом на вересковую пустошь.

Это были мои любимые места. Меня привлекали дикость здешней природы, широ-

кие горизонты, упругая трава, кочки утесника, лежавшие на земле огромные валуны и крохотные ручейки, которые, неизвестно откуда появляясь, бежали тут и там.

В глаза било буйство красок, своего рода яркое прощание с уходящим годом. Дубы стояли темно-бронзовые, листья вот-вот должны были опасть. Этот год выдался очень урожайным на ягоды. К чему это? К холодной зиме?

Я ехала куда глаза глядят и незаметно для самой себя приближалась к руднику. Это место неизменно вызывало во мне что-то вроде благоговейного трепета, настолько оно было запущенным и мрачным. Впрочем, в те времена, когда тут кипела работа, наверное, все выглядело иначе.

Я спешилась и, похлопав лошадь по шее, приказала ждать меня. Впрочем, едва отойдя от нее, я тут же вернулась. Опасаясь, что она может поддаться дикому зову пустоши, я привязала ее к ближайшему кусту.

Подойдя вплотную к самому краю, я глянула вниз. Здесь меня всегда охватывало жуткое чувство. «Это оттого, что рудник выглядит таким заброшенным», — объясняла я самой себе.

Подняв с земли камешек, я бросила его в шахту. Долго ждала, когда же он достигнет дна, но так ничего и не услышала.

Поль появился неожиданно. Я даже не услышала приближающегося стука копыт его лошади. Он подъехал галопом, спешился и привязал коня рядом с моим.

— Привет, — поздоровалась я. — Как вам удалось так неслышно подкрасться? Я ничего не слышала.

— По-моему, я предупреждал вас, чтобы вы не приближались к руднику.

— Предупреждали. Но я отнюдь не всегда поступаю так, как мне советуют.

— Разве не стоит прислушиваться к советам людей, которые знают эти места лучше вас?

— Почему бы мне и не постоять здесь немного? Я не чувствую никакой опасности.

— Здесь очень ненадежная земля. Она может в любую минуту обрушиться под вашими ногами. Вы провалитесь вниз, а если и закричите, то вас все равно никто не услышит. Больше не делайте этого. — Он подошел ко мне и взял меня за руку. — Прошу вас, — прибавил он негромко.

Я отступила от него на шаг, подойдя еще ближе к краю шахты. Он порывисто схватил меня за плечи и притянул к себе.

— Упасть здесь проще простого.

— Со мной все в порядке.

Его лицо приблизилось к моему совсем близко. На мгновение у меня ослабели ноги, и я забыла о том, что он женился на другой и по расчету. Забыла о том, что он показал себя в чем-то не менее корыстолюбивым, чем Джереми.

— Мне уже давно хотелось поговорить с вами, — проговорил Поль.

Я попыталась вырваться, но он не пустил.

— Даьайте отойдем от края, — предложил он. — Я не могу спокойно смотреть на ваше безрассудство.

— Я не безрассудна.

— Вы слишком близко подошли к краю. И зачем вообще заехали в эти места, о которых ничего толком не знаете? Одна! Без сопровождения знающих людей!

— Я уже достаточно познакомилась с этими местами. И стою на своих ногах так же крепко, как и любой коренной житель.

Он продолжал смотреть на меня молящими глазами, не отпуская. Вдруг неожиданно притянул к себе и поцеловал.

В первую секунду я не сопротивлялась, ибо, несмотря ни на что, хотела этого, так долго ждала… еще с детских лет, когда только и грезила о нем…

Но затем меня охватила ярость. Ярость, которая была направлена против него… против Джереми… против всех мужчин, смотрящих на женщин свысока и считающих, что могут использовать их, как им заблагорассудится… Сначала, когда чуют, что дело пахнет немалым приданым, обручаются, а когда это не подтверждается, лишь машут на прощание ручкой. Они женятся по расчету для того, чтобы спасти свою собственность, а затем пытаются заниматься любовью с теми, кто им приятнее, а не с теми, на ком женились.

Да, меня охватил гнев, дикий гнев… ибо ничто не казалось мне более притягательным, чем быть с Полем, любить его, прожить жизнь рядом с ним…

— Как вы смеете?! — вскричала я.

Он печально посмотрел на меня и ответил просто:

— Смею, потому что люблю.

— Что за чепуха?!

— Вы знаете, что это не чепуха. Знаете, что я люблю вас еще с Франции. Кстати, тогда мне казалось, что и вы ко мне неравнодушны. Это правда?

Покраснев, я ответила:

— Тогда я вас еще не знала.

— Значит, чувства все же были?

— Но на самом деле не к вам. Тогда я составила о вас неверное представление и лишь позже поняла свою ошибку. Вы забываете о том, что я повзрослела и уже научи-

лась более или менее разбираться в мужчинах и в мотивах их поступков.

— Вы виделись с тем человеком, когда были в Лондоне?

— Да, виделась.

— Что-то случилось…

— Да что вы говорите? Он просто женился на моей сестре, и я стала крестной матерью их ребенка, только и всего.

— Но вы и он… Как вы встретились?

— Он вел себя как образцовый супруг. А как же иначе? Своего он добился. Бедный молодой джентльмен превратился в богатого молодого джентльмена. Вам это долж-

но быть понятно. Особенно вам. Я же… держалась сдержанно, холодно, с достоинством… Словом, равнодушно. А вы от меня другого ждали?

— Кэролайн, послушайте. Я хочу, чтобы вы поняли. Прошу вас… давайте отойдем отсюда.

Он обнял меня за талию и крепко прижал к себе. Я сделала вид, что пытаюсь освободиться, но он не отпускал, и наконец я позволила ему отвести меня в сторону от шахты.

Поль кивнул на один из валунов.

— Присядьте, — сказал он. — На них удобно отдыхать.

— Я не хочу.

— Вы что, боитесь меня?

— Боюсь вас? С чего это я должна вас бояться? Вы что, чудовище какое-нибудь? Нет. Обычный…

Он опустился на валун и заставил меня сесть рядом.

— Ну, договаривайте, — сказал он. — Обычный… кто?

— Охотник за состоянием, — выпалила я.

— Вы о моей женитьбе? Вот как раз об этом я и хочу поговорить с вами. Хочу объяснить.

— Нечего объяснять. Все ясно.

— Не думаю.

— Все лежит на поверхности. Вы спасли родовое гнездо семьи. Это был благородный жест. Лэндовер уплывал чужие руки, и вы решили пожертвовать собой. Во имя чести своего рода, во имя традиций и прочее.

— С вашей стороны это очень жестоко…

Он повернул меня так, что мы встретились глазами. Затем он взял мое лицо в руки и принялся жадно целовать…

Я попыталась вырваться, но это было невозможно. Да, в сущности, мне и не хотелось вырываться. Наоборот, хотелось прижаться к нему еще крепче. Его поцелуи были бальзамом для моих душевных ран. Теперь мне как ни когда стало ясно, что я хочу быть с ним всегда… Одно временно я осознала, что это немыслимо.

— Если бы можно было обратить время вспять, — горячо воскликнул он. — Я не сделал бы того, что сделал. Я приготовился бы ко всему, но не женился бы…

— Сейчас легко говорить… когда уже поздно.

— Если бы ничего этого не случилось, и я был бы с вами… О, как я был бы счастлив! Как счастлив! Такое счастье даже представить невозможно… и все благодаря вам, Кэролайн. Когда я с вами, весь мир преображается вокруг. Я живу, дышу полной грудью. И плевать на все. Только бы быть с вами.

Мне хотелось ему верить. Хотелось прижаться к нему и сказать: «Давай забудем об этом. Давай будем делать вид, что ничего не произошло». Но вместо этого я услышала свой голос, исполненный жестких металлических ноток, с помощью которых хотела скрыть свое отчаяние и свои истинные чувства:

— Старая песня. Когда все получилось не так, как задумывалось, конечно, хочется повернуть время вспять и прожить жизнь заново… Но назад возврата нет. И никогда не будет. Следует помнить об этом впредь, чтобы избежать новых ошибок. Нет, Поль. Вы поступили бы точно так же. Этот дом… он важен для вас… Важнее всего остального. Подумайте: если бы не женитьба, вы жили бы теперь на ферме. И каждый день видели бы Лэндовер… И эту землю, которая на протяжении многих поколений принадлежала вашему роду… Как бы вы посмотрели на все это, если бы знали, что и дом и земля отныне в чужих руках? Вы не вынесли бы этого.

— Я вынес бы, — возразил он, — если бы вы были рядом со мной. А со временем я все равно вернул бы себе и дом и землю… честным, достойным путем.

— Откуда у фермера нашлись бы деньги на покупку целого поместья?

Он молчал.

— Назад возврата нет, Поль, — сказала я.

— Да. Как обидно. Теперь я понимаю, что жить ради дома и земли — это ошибка. Но если бы вы были рядом, этого не случилось бы.

— Я была ребенком.

— Вы были ребенком. Но уже тогда в вас было нечто особенное. Я увидел вас в поезде… А во Франции, — о, что за чудесное было время! — мне часто приходило в голову, что нам суждено быть вместе, что мы предназначены друг для друга. Вы это тоже должны были чувствовать.

— Мне было приятно видеться с вами, ибо там было довольно скучно.

— Значит, я разгонял вашу скуку?

— Именно.

— Но мне казалось, что вы…Я повернулась к нему и холодно проговорила:

— Тогда я ничего не знала о вашей сделке.

— Не говорите так.

— Хорошо, о вашем договоре.

— Это звучит еще хуже.

— Но это правда. Это была подлая сделка и нечего притворяться. Вам следовало тогда же сказать мне, что этой женитьбой вы спасаете родовое поместье.

— Я не хотел даже думать об этом. Пытался жить так, как будто ничего не случилось. Когда мисс Трессидор попросила меня присмотреть за вами, я был так взволнован… А потом я увидел вас… та же девочка и одновременно другая. Это были несколько дней счастья, украденных у моей гадкой жизни. Я пытался забыться.

— Как глупо с вашей стороны.

— Когда вы упали с лошади и я на мгновение представил, что вы могли серьезно пострадать… даже убиться… Тогда я понял, что, если что-то или кто-то отнимет вас у меня, я уже никогда не буду счастлив. Проживу жизнь в сумерках… Собственно, я так и жил до вашего приезда. Но теперь все по-другому, Кэролайн. У меня появилось что-то вроде надежды.

— Не понимаю, на что вы можете надеяться, — серьезно проговорила я.

— Когда я поцеловал вас минуту назад, я на мгновение почувствовал… лишь на одно мгновение… что вы могли бы любить меня.

Я молчала. Мне хотелось возразить на это, но язык не поворачивался. Я знала, что меня подведет и выдаст дрожь голосе. Никогда прежде я еще не оказывалась в таком положении. Но одновременно понимала, что должна быть сильной. Я не могла допустить, чтобы меня обманули снова.

Поэтому я сказала:

— Не надо так говорить.

— Я хочу, чтобы вы знали все о моих чувствах.

— Вы уже объяснились. Другое дело, поверила ли я или нет.

— Вы верите мне, Кэролайн.

— Не понимаю, к чему были все эти откровения?

— Если бы я знал, что вы неравнодушны ко мне…хотя бы чуть-чуть… во мне возродилась бы надежда.

— Надежда на что? — резко спросила я.

— Я надеялся бы на то, что мы смогли бы время от времени встречаться… наедине.. Быть вместе…

— Примерному мужу не подобает назначать свидания кому бы то ни было, кроме законной супруга. Подобные встречи пришлось бы делать тайными. А если бы мы стали встречаться на людях, по Ланкаррону быстро расползлись бы нежелательные слухи.

Он придвинулся ближе и обнял меня.

— Дайте мне подержать вас в объятиях хоть немного, Кэролайн, любимая…

С минуту мы молчали. Я пыталась освободиться, скрыть свое истинное чувство, но оно было слишком сильно. Я любила его, несмотря ни на что.

Он поцеловал меня. Снял мою жокейскую шляпку и провел рукой по волосам.

— Кэролайн, — прошептал он, — я люблю тебя.

«Это безумие, — пронеслось у меня в голове. — Безумие, которое ни к чему хорошему не приведет. Однажды меня уже унизили. Неужели я допущу, чтобы это случилось снова? Я знаю, на что он намекает. На то, чтобы я стала его любовницей. Это тайные и подлые отношения… К тому же со временем он пресытится. Что потом?

«Прощай. Все было очень приятно?..» Однажды за мной уже ухаживали, ибо считалось, что у меня будет состояние. А когда состояния не оказалось, меня просто сбросили со счетов. Неужели я уступлю своим чувствам? Неужели позволю, чтобы меня опять использовали?»

Я наконец вырвалась и сказала:

— Нам больше не нужно встречаться.

— Нет, мне это необходимо, — ответил он.

Я отрицательно покачала головой.

— Почему ты отказываешься от того пусть малого счастья которое нам дает жизнь?

— А как же Гвенни?

— С нее довольно ее положения. Она влюбилась в дом и во все, что с ним связано.

— Но не в вас?

— Конечно.

— А вот мне кажется, что она вас по-своему любит.

— Ты шутишь?

— Не шучу. Я видела, как она смотрела на вас. Да, она гордится домом, не спорю. Почему бы и нет? В конце концов она ведь купила его… Но вместе с ним она купила и вас.

— Прошу тебя, не говори так, — взмолился он. — Хочешь, я расскажу тебе, как все было на самом деле?

— Я знаю, как все было. Предельно банально. Потолок дома в любую минуту мог обрушиться вам на головы.

На ремонт требовались большие деньги. У семьи не было возможности спасти дом. К тому же имелись огромные долги. Но вот появился мистер Аркрайт и купил дом. А потом ему пришла в голову блестящая мысль прикупить заодно и сквайра. Словом, обыкновенная история.

— Это очень грубо, Кэролайн. Позволь мне рассказать по-своему. То, что ты сказала насчет ремонта и долгов, верно. Ты все рассказала точно… вплоть до приезда Аркрайтов. Но если бы не одна вещь, они уехали бы восвояси, и мы, возможно, не продали бы дом. Как-нибудь, думаю, придумали бы, как починить его. Я стал бы делать деньги и, возможно, добился бы в этом успеха. Кто знает?

— Но все вышло иначе.

— Повторяю, все вышло бы так, как я говорю, если бы не одна вещь. Гвенни сказала: «Я хочу увидеть вашу древнюю менестрельскую галерею». Она пошла туда одна. Я остался в холле вместе с ее отцом…

— Да, — слабым голосом проговорила я.

— Но в галерее что-то случилось. Двое людей сыграли веселую шутку.

— О?

— Да. Я, повторяю, был в холле. Когда она закричала, я посмотрел в ту сторону. И как раз вовремя. Я успел увидеть то, что увидела Гвенни. И узнал этих двоих.

Я почувствовала, как забилось сердце. Поль наклонился и положил свою руку мне на грудь.

— Как белка в колесе, — сказал он. — И мне понятно, почему оно у тебя так колотится. А известно ли тебе, что, если бы не та шутка, Аркрайты, возможно, уехали бы?

Они мне потом рассказали об этом. Да, дом им понравился, но его состояние обескуражило. Мистер Аркрайт не дурак и сразу понял, что этот особняк, мягко говоря, не самое удачное капиталовложение. Да, они уехали бы, и мы больше никогда с ними не увиделись бы… Если бы не те привидения в галерее. Это их во многом следует благодарить за то, что потом произошло.

— Значит… вы узнали, — пролепетала я.

— Я видел вас… Тебя во всяком случае я рассмотрел. Теперь мне известно, что с тобой был Яго. Я знаю, чего вы добивались… Точнее, он. А ты просто помогала. Я поднялся на чердак и нашел то, что вы на себя напялили. Знаешь, уже тогда, когда ты то появлялась в моей жизни, то исчезала из нее, я чувствовал по отношению к тебе нечто… И видел в тебе не просто проказницу-девчонку, шалившую в компании моего младшего брата. Но для тебя тогда… все было по-другому.

— Я не заставляла вас жениться.

— Но ты в какой-то степени ответственна за то, что это случилось.

— А Яго знает, что… ты знаешь?

— Нет. Зачем ему говорить? Мы не хотели, чтобы Аркрайты подали на нас в суд. Успокоили Гвенни. И они остались у нас. Это потом уже они влюбились в дом, купили его. Это потом им пришла в голову идея…

— Что они могут купить и сквайра впридачу. В качестве довеска к дому.

Он крепко взял меня за руку.

— Я же говорю, ты отчасти несешь за это ответственность. Нельзя сказать, что ты тут была ни при чем, Кэролайн. Что ж удивляться теперь тому, что мы совершаем глупые поступки, а потом хотим повернуть часы назад и получить второй шанс? Если бы ты тогда знала то, что знаешь сейчас, пошла бы ты на чердак и стала бы разыгрывать привидение?

Я отрицательно покачала головой.

— Тогда пойми, Кэролайн. Пойми меня. Пойми то положение, в котором я оказался. Мой дом… моя семья… все, что окружало меня с рождения… И все это держалось на мне, зависело от меня.

— Я всегда понимала, — ответила я. — И всегда знала, что такова жизнь. Но сама не хочу иметь к этому отношения. Однажды меня уже унизили, сделали очень больно, и я теперь твердо настроена больше этого не допустить.

— Ты считаешь, что я способен унизить тебя, причинить тебе боль? Я люблю тебя. Я хочу заботиться о тебе, защищать тебя.

— Обойдусь как-нибудь без посторонней помощи. Слава Богу, эта наука дается мне легко.

— Кэролайн, не закрывай передо мной свою дверь!

— О, Поль, как же я могу открыть ее?

— Мы найдем способ.

Я подумала: «Выбирать не из чего. Есть только один способ». Но мне нельзя было проявлять слабость, показывать ему свои чувства, мою любовь, нельзя было поддаваться…

И все же я продолжала сидеть рядом с ним. Он попрежнему держал меня за руку. Я смотрела на горизонт, туда, где необъятная пустошь смыкалась с небом. «Почему все так вышло?»

Мы вздрогнули от неожиданности, когда внезапно услышали приближающийся лошадиный топот. Одновременно вскочили с валуна. Недалеко от нас пролегала дорога, по которой катила рессорная двуколка, запряженная гнедой кобылой. Сначала я узнала двуколку, потом лошадь, а затем и возницу.

— Это Джеми Макджилл.

Джеми увидел нас и резко остановил лошадь. Едва он спрыгнул на землю, как из двуколки выскочил его пес и стремглав бросился в сторону от дороги.

Джереми снял шляпу и сказал:

— Добрый день, мисс Кэролайн… Добрый день, мистер Лэндовер. — Мы поздоровались с ним. — Вот, еду с рынка. Кое-что покупал для своего сада. Мисс Трессидор разрешает мне брать двуколку, когда нужно везти грузы. Видели Лайона? Ему давно хотелось поноситься по пустоши. Все скулил, просил меня…

— А мы с мистером Лэндовером случайно встретились у рудника, — объяснила я.

— А, рудник. — Он нахмурился. — Я всегда говорю Лайонгарту: «Не приближайся к руднику».

— Надеюсь, он тебя слушается, — сказал Поль.

— Он и без меня все знает.

— Джеми верит в то, что животные и насекомые лучше людей понимают все, что происходит вокруг них. Правда, Джеми?

Он бросил на меня взгляд своих мечтательных глаз, которые всегда казались мне бесцветными.

— Они действительно все понимают, мисс Кэролайн. По крайней мере, мои. — Он свистнул. Собака бегала недалеко от шахты. Услышав свист хозяина, она замерла на месте, вернулась и, яростно лая, поставила на Джеми верхние лапы.

— Он все понимает. Все понимаешь, Лайонгарт, правда? Ну побегай еще минут пять.

Пес с лаем унесся.

— На вашем месте я не подъезжал бы так близко к шахте, мисс Кэролайн, — сказал Джеми.

— Я ей советую то же самое, — проговорил Поль.

— С этим местом связано нечто нехорошее. Как для животных, так и для человека. Я чувствую это.

— Мне говорили, что земля у края ненадежная, — ответила я.

— Дело не только в этом, не только в этом, — покачал головой Джеми. — Здесь происходили дурные вещи.

— Еще несколько лет назад здесь добывали олово, не так ли? — спросила я.

— Больше двадцати лет уже прошло с тех пор, как шахта оскудела, — ответил Поль. Я почувствовала в его голосе нетерпение. Ему хотелось избавиться от Джеми. — Лошади, по-моему, уже начинают волноваться, — он посмотрел на меня. — Думаю, что нам по пути. Вы домой?

— Да, пожалуй.

— Можем поехать вместе.

— До свидания, Джеми, — сказала я.

Джеми поднялся с валуна, и ветер разметал у него на голове его светлые волосы. Без шляпы он выглядел для меня как-то привычнее.

Уходя, мы слышали, как он звал собаку. Потом крикнул:

— Ну вот, Лайонгарт. Нам пора. Прыгай в двуколку, братец.

Мы с Полем ехали молча. Наконец я сказала:

— Думаю, Джеми никому не скажет.

— О чем?

— О том, что он нас видел вместе.

— А с чего бы он вдруг стал болтать?

— Вы же знаете, как тут любят распускать слухи. Местная публика с удовольствием раздула бы целый скандал про вас и меня… Мне противно даже думать об этом.

Он промолчал.

— Но думаю, за Джеми можно не беспокоиться, — сказала я. — Он не такой, как все.

— Да, он необычен. Должен признаться, что в его появлении для меня было что-то сверхъестественное.

— Что ж в этом такого? Ему нужно было сделать кое-какие покупки для сада, и он воспользовался двуколкой, чтобы довезти груз до дома.

— Да, но… то, что он остановился.

— Он остановился из вежливости, так как увидел нас. У него хорошие манеры. К тому же он обещал своему псу, что даст ему размяться.

— А его намеки насчет шахты?.. Вас он предостерегал, а собаку пустил спокойно.

— Он считает, что пес почувствует опасность в любом случае быстрее человека. И это вам кажется сверхъестественным? — Да, пожалуй. Об этом руднике столько ходило всяких слухов!.. Говорили, что будто бы тут видели белых зайцев и черных псов.

— И что же?