Кузина Мэри надеялась помочь мне, направляя мои мысли по другому руслу, стараясь заинтересовать меня работой в поместье. В известной степени она оказалась права — я скоро обнаружила, что это занятие поглощает меня целиком. Я присутствовала при ее совещаниях с Джимом Берроузом, когда они разбирались в счетах и намечали дальнейшие планы. Я говорила мало, но жадно слушала. И в самом деле, надолго забывала обо всем на свете, за исключением обсуждавшегося вопроса.

Нам случалось также принимать гостей.

— Я никогда не занималась этим по-настоящему, — говорила кузина Мэри. — Наоборот, всячески старалась избегать светские удовольствия. Однако с тех пор, как в Лэндовере появилась новая хозяйка и развила такую активную деятельность, развлечения между соседскими семьями участились. Общество, в котором мы вращались, не было очень многочисленным, хотя время от времени помещики, живущие в некотором отдалении, приезжали к Лэндоверам, и тогда они давали званые вечера и обеды. Мы жили слишком близко, чтобы гостить у них, но приглашали нас всегда. Эти приемы доставляли Гвенни огромное удовольствие. По ее словам, она старалась вернуть Лэндовер Холлу то, чего он так долго был лишен.

Мне кажется, Полю не нравились эти сборища, но Яго они развлекали.

Кузина Мэри как-то сказала:

— Беда Гвенни в том, что она слишком старается показать себя представительницей рода Лэндоверов и упускает при этом самую суть: ведь квинтэссенцией того, к чему она так стремится, является известное бесстрастие. Она все время пытается привлечь внимание к своему аристократизму, тогда как истинный аристократ и мысли не допускает, что в этом могут усомниться. Бедняжка Гвенни, боюсь, ей никогда этого не понять.

Время от времени кузина Мэри давала обед, приглашая не очень большое общество. Она называла это платой за гостеприимство.

— До появления Гвенни, — жаловалась она, — нам не приходилось утруждать себя.

У нас бывали доктор Инглтон с супругой и незамужней дочерью средних лет; викарий, его жена и свояченица; живущий в Лискерде адвокат и один из директоров банка — с семьями, конечно.

Местный «высший свет» включал меня в свои ряды.

— Совсем неплохо, что ты познакомилась со всеми этими людьми, как и с жителями поместья, — говорила кузина Мэри.

Буквально каждый день она старалась подчеркнуть, что Корнуолл должен стать моим постоянным домом, а я — тоже каждый день — спрашивала себя, как мне следует поступить. Я избегала Поля, и мне казалось, что и он избегает меня. Вероятно, мы оба сознавали, что нас влечет друг к другу, и боялись позволить этому чувству чрезмерно развиться. Оно напоминало в то время тлеющий огонь, и я инстинктивно понимала — и он, должно быть, тоже, — что этот огонь может внезапно вспыхнуть.

Мои отношения с Яго доставляли мне меньше хлопот. Я часто встречала его — он обладал способностью неожиданно возникать, когда я ездила верхом — и, конечно, он бывал на всех светских приемах.

Хотела я этого или нет, но его общество неизменно доставляло мне удовольствие. Он был такой веселый, беспечный и все время поддерживал со мной какой-то шутливый флирт, который ужасно забавлял нас обоих.

У меня создалось впечатление, что он не ставил своей целью соблазнять женщин, но был готов приветствовать такую победу, если она совершалась без усилий с его стороны: выбор был большой, и он мог не утруждать себя. Яго принадлежал к категории мужчин, для которых любовные похождения также естественны, как дыхание. Он пользовался большим успехом благодаря своей исключительно привлекательной внешности; вместе с его природной веселостью, она была для многих неотразима.

Он, собственно говоря, никого не преследовал своим вниманием. В этом я была уверена. Победы доставались ему слишком легко, поэтому у него не было для этого настоящего стимула. Думаю, я была одной из немногих, кто оказывал ему сопротивление. Некоторых мужчин такое поведение могло бы побудить к более решительным действиям, но не таков был Яго. Он предпочитал легкость и простоту. Не в его характере было предпринимать задачи повышенной трудности. В этом и не было необходимости: ему стоило только протянуть руку, и успех был обеспечен. Меня все это забавляло. Должна признать, что общество Яго подбадривало меня. Как-то я сказала ему, что он относится к жизни как бабочка, перелетающая с цветка на цветок, танцующая в солнечных лучах без единой мысли о будущем, Он сразу возразил:

— Никогда бы не поверил, что у бабочек может быть какое-то отношение к жизни, если бы вы не сказали мне об этом.

Иногда я пыталась шутливо увещевать его.

— Помните, что случилось со стрекозой? — как-то спросила я.

— Нет, стрекозы меня вообще не интересуют. Что же касается конкретной особи, которую вы имеете в виду, то я представления не имею, как сложилась ее судьба. Впрочем, судя по вашему тону, она, по-видимому, была трагична и должна всем нам послужить уроком.

— Яго, вы не можете не знать этой басни Лафонтена.

— А я и самого Лафонтена не знаю.

— Не прикидывайтесь, его все знают. Стрекоза пела и танцевала все лето напролет и ничего не запасла себе на зиму. Она попросила муравья одолжить ей немного еды, но муравей поинтересовался, чем она занималась летом. «Я все пела», — ответила стрекоза. «Ты все пела? Это дело. Так пойди же попляши!» — посоветовал ей жестокосердный приятель.

— Не усматриваю здесь никакой аналогии, — возмутился Яго. — Кто этот муравей? Мне вы явно отвели роль стрекозы.

— Когда вы станете старым и седым…

— Не дожить мне до того дня! — возмутился Яго. — Если понадобится, то буду красить волосы; но никогда не стану ни старым, ни седым.

— Со временем вам все же придется остепениться.

— Что вы под этим подразумеваете?

— Серьезный образ жизни.

— Я и так очень серьезен. Со всей серьезностью намереваюсь наслаждаться жизнью.

Всякий разговор он обращал в шутку. При моем тогдашнем состоянии духа меня это устраивало — ему всегда удавалось поднять мне настроение.

Неделя проходила за неделей.

Я много думала об Оливии и говорила о ней с кузиной Мэри.

— Ожидание ребенка, — сказала я как-то, — всегда тревожное время. Мне кажется, в письмах Оливии звучит какая-то невысказанная просьба. Следовало бы мне быть сейчас с ней.

— Если ты так думаешь, то поезжай.

— Никак не могу решиться. В определенном отношении это будет очень тяжело. Мне ужасно не хочется снова встретиться с Джереми Брендоном.

— Это понятно. Может быть, для тебя лучше было бы не ездить. Ты не знаешь к тому же, какие чувства ваша встреча может вызвать у Оливии.

— Я думаю, она поймет.

— А на крестины ты поедешь?

— Придется, вероятно. Я смогу тогда удостовериться, что с ней все в порядке.

Время шло, и я с беспокойством ждала известий. Наконец я получила письмо от самой Оливии. Почерк был довольно дрожащий, но в ее радости невозможно было усомниться.

«Дорогая Кэролайн!

Все уже позади, и я самая счастливая женщина в мире.Мой ребенок со мной. Это девочка, как я и мечтала. Джереми в восторге. Он уже забыл, что раньше хотел мальчи-

ка. Она совершенна во всех отношениях. Более красивоймалютки я никогда не видела.Мы уже решили, как ее назвать. Джереми сначала предлагал дать ей мое имя, но я сказала, что иметь двух Оливийв доме будет затруднительно. Мы пошли на компромисс —будем звать ее Ливией. Она должна носить, конечно, также имя своей крестной — это для меня очень важно. Значит, Ливия Кэролайн. Тебе нравится?

Я не знала, что в жизни может быть столько счастья.Мне не терпится повидаться с тобой и показать тебе мое сокровище. Крестины состоятся в конце сентября.

О, Кэролайн, я так жду тебя.

Твоя неизменно любящая сестра

Оливия».

Я почувствовала облегчение, узнав, что ее испытание закончилось благополучно. Оливия всегда казалась мне такой хрупкой. Я все время думала о ней и ребенке. Мне очень хотелось увидеть их обеих. Думала я и о том, как пройдет моя встреча с Джереми. Я была уверена, что он будет вести себя очень осмотрительно. Может быть, мне не придется особенно часто с ним встречаться.

Я отправилась к мисс Джентл, портнихе, жившей в одном из коттеджей на земле Лэндоверов. Она сшила несколько прелестных детских вещиц, которые я собиралась отвезти в Лондон. До моего отъезда оставались считанные недели. Мои мысли были постоянно заняты предстоящим посещением дома моего детства, а чувства колебались между радостью и опасениями.

Собираясь в дорогу, я чувствовала, что мое беспокойство все усиливается. Что я скажу, если окажусь лицом к лицу с Джереми? Конечно, я постараюсь казаться равнодушной, но смогу ли? Может быть, мне не удастся скрыть гнев, который он вызывает во мне.

Утром двадцать восьмого сентября Джо отвез меня на станцию. Кузина Мэри поехала со мной. Мы вошли в одно из купе первого класса, она быстро поцеловала меня и попросила не задерживаться слишком долго.

— Я скоро вернусь, — пообещала я.

Поезд тронулся, а она все стояла на платформе и махала мне платком.

Я стала устраиваться. Как всегда мне вспомнилась моя первая поездка в Корнуолл с мисс Белл и встреча с Полем и Яго, сыгравших впоследствии такую большую роль в моей жизни.

Я смотрела в окно на пробегающий мимо пейзаж и .радовалась, что я одна в купе.

Как сильно все изменилось после того первого путешествия! В поездах появились коридоры, и в некоторых нагонах стало удобно переходить из купе в купе; под полом были проведены трубы с горячей водой, они заменили грелки для ног, бывшие в ходу в то время, когда я ехала с мисс Белл.

Столько перемен за такое короткое время!

Я вдруг услышала, как открывается дверь моего купе. Резко обернувшись, я увидела стоявшего там мужчину и не поверила своим глазам.

— Добрый день, сударыня, — сказал он. — Не возражаете, если я разделю с вами это купе?

— Яго! — воскликнула я. — Что вы здесь делаете?

Он засмеялся. Как он был похож в этот момент на того мальчика, который предложил мне изобразить вместе с ним привидения, чтобы отпугнуть возможных покупателей его дома.

— Еду в Лондон, — сообщил он и сел напротив.

— Не понимаю.

— Ну, я подумал, что не должен упускать такую возможность.

— Неужели вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что собирался в Лондон, но ехать одному такая тоска. Вот я и подумал, что гораздо более разумно будет проделать это в обществе приятного попутчика.

— Почему вы не сказали мне, что поедете в Лондон? — Хотел сделать вам сюрприз. Мне нравится заставать людей врасплох, а особенно вас, Кэролайн. Вы стали такой светской, такой образованной, такой всезнайкой, что мне доставляет большое удовольствие удивлять вас неожиданными поступками.

— Ведь вы должны были сесть в поезд одновременно со мной, но я вас не видела.

— Я держался в стороне во время вашего нежного прощания с леди Мэри, а потом, когда вы перестали смотреть в окно, проскользнул внутрь, решив не лишать вас дольше приятного сюрприза. И вот я здесь — ваш спутник. Вы довольны?

— Нелепый вы человек, — сказала я.

— Да, и это так очаровательно. У меня с собой корзинка с отменным завтраком.

— Где она?

— В моем купе. Сейчас принесу ее сюда — придется оставить вас на несколько минут.

Я поймала себя на том, что смеюсь. Мое настроение уже стало лучше.

Вскоре он вернулся с корзинкой.

— Я предупредил дома, — заявил он, — чтобы завтрак готовили на двоих.

— Значит, все это было запланировано.

— Любая операция требует тщательного планирования, если хотят, чтобы она прошла с максимальным успехом.

— Я все же не понимаю, почему вы не могли сказать мне.

— Не понимаете, что это могло вызвать возражения?

Такая, по всеобщему признанию, добродетельная леди, как вы, и вдруг путешествует до самого Лондона в обществе джентльмена с несколько сомнительной репутацией.

— Да, пожалуй, возражения могли возникнуть.

— Ну вот, а сейчас никто ничего не подозревает.

— У вас дома знают все же, что вы едете в Лондон?

— О нет. Ведь я дипломат в душе. Они думают, что я поехал в Плимут.

— К чему такие уловки?

— Просто не мог придумать никакого повода для поездки в Лондон. Но, конечно, в действительности повод у меня имеется, и даже очень хороший.

— Зачем вам понадобились все эти ухищрения, для того только, чтобы быть в Лондоне в одно время.со мной? Ведь мы и видеться-то не будем. Я не собираюсь расставаться с сестрой ни на час.

— А я приду с визитом. В качестве друга семьи.

— Вы неисправимы.

— Да, но вам это нравится. — Я рассмеялась, и вскоре мы оба дружно хохотали. — Так-то лучше, — сказал он. — Теперь вы снова похожи на девочку Кэролайн. В последнее время в вас появилась какая-то жесткость. В этом виноват отставной возлюбленный, да?

— Что вы об этом знаете?

— То же, что и все. Неужели вы думали, что такая животрепещущая информация могла не распространиться по всему Ланкаррону с быстротой молнии? Лучших разносчиков новостей, чем слуги, вам не найти. Они подслушивают у дверей, накапливают сведения, сообщают их своим коллегам, и в свое время слухи достигают наших ушей. Смею вас заверить, они знают, что я числюсь Дон-Жуаном, Аполлоном, ловеласом здешних мест. Можете сами выбрать имя, которое вам больше по вкусу. Имеется в виду, что я ценю ваш пол выше, чем большинство мужчин и, с другой стороны, пользуюсь взаимностью. Люди знают, что вас постигла любовная неудача, и решили, что вы приехали сюда, чтобы залечить раны. Они знают, что Поль женился на бедняжке Гвенни, чтобы вернуть дом, и с самого первого дня об этом сожалеет. Бессмысленно воображать, что наша жизнь для людей закрытая книга. Ни в коем случае. Она широко открыта, богато иллюстрирована, а текст в ней напечатан крупными буквами, так что каждый может заглянуть в нее и узнать обо всем.

— Следовательно, ни один из нас не застрахован от любопытства.

— Увы! Противостоять бурной деятельности детективного агентства слуг можно одним единственным способом: не обращать на нее внимания. В конце концов и у его представителей, несомненно, имеются свои секреты. И у них случаются любовные истории, измены и мезальянсы. Все мы люди, все одинаковы по своей сущности: богачи в замках, бедняки у их ворот. Разве кому-нибудь хочется не быть человеком, а чем-то иным? По-моему, это очень приятное состояние. Лучше быть человеческим существом, а не бабочкой, скажем, или стрекозой, несмотря на то, что некоторые из нас и похожи на этих нерадивых насекомых. — Я снова рассмеялась. — Вот и хорошо, — одобрил он.

— А теперь скажите, что мы будем делать, когда приедем в Лондон?

— Я знаю, что буду делать я: скажу вам до свидания и поеду к сестре. Потом все время буду оставаться у нее и выполнять свои обязанности крестной матери.

— Уверен, что вы будете настоящей феей-крестной.

— Постараюсь как можно лучше заботиться о своей крестнице.

— Это не вызывает сомнений. Надеюсь только, что вы не привяжетесь к ней и к Лондону до такой степени, что вздумаете нас покинуть. Мне вовсе не хочется без конца ездить в Лондон.

— Это было бы несколько затруднительно, принимая во внимание, что сейчас, как полагают ваши домашние, вы находитесь в Плимуте. Где вы собираетесь жить в Лондоне?

— Недалеко от дома вашей сестры есть подходящая гостиница. Как видите, я все заранее обдумал. Я там уже бывал и думаю снова в ней остановиться.

— Но вы понимаете, что в Лондоне я не смогу с вами видеться?

Яго усмехнулся.

— Насколько мне известно, ваша сестра очаровательная молодая дама. Мне не терпится познакомиться с ней.

— С ней вам не на что рассчитывать.

— Рассчитывать! Что это вам пришло в голову! Неужели вы думаете, что я мог бы пытаться завлечь добродетельную матрону, заставить ее покинуть свой домашний очаг?

— Я думаю, что вы рады были бы соблазнить любую женщину, представься вам такая возможность.

— Если у нее такое же холодное сердце, как у ее сестры, то ни о какой возможности не может быть и речи.

— Сердце-то у нее горячее, но только не про вас.

— В таком случае, мне придется ограничить свои усилия попыткой растопить сосульки, сковывающие сердце прекрасной Кэролайн.

— И потратите время зря. Для вас они никогда не растают.

— То есть вы допускаете, что они могут растаять для кого-то другого?

— Сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет.

— На вашем месте, я не стал бы ручаться.

— Ведь вы, как известно, играете только по-крупному, так что забудем мое ледяное сердце, хорошо?

— Договорились. Посмотрите, вот мост мистера Брунеля. Уже Плимут. В это купе больше никто не должен войти. Сделаем так, чтобы оно выглядело переполненным.

Он поставил свой чемодан на одно сиденье, сумку с едой на другое, а сам встал у окна.

— Хотелось бы, чтобы поезд не задерживался так долго на станциях. У двери остановились двое — мужчина и женщина — и заглянули внутрь. На губах Яго появилась обаятельная улыбка.

— Боюсь, господа, — сказал он, указывая на лежащие на сиденьях вещи, — что в этом купе все занято.

Женщина кивнула, и они удалились.

Яго подождал, пока поезд тронется, и только тогда снова сел на место.

— Вот не думала, что вам это удастся, — заметила я.

— Дорогая Кэролайн, мне всегда удается то, к чему я по-настоящему стремлюсь. Разве вы этого не знали?

— Не все, однако.

— Что вы имеете в виду?

— Об одном таком случае я помню. Вы собирались отвадить покупателей от Лэндовера, но произошло как раз обратное.

— Мой единственный промах. Но не забывайте, что благодаря ему поместье вернулось к нам. Именно этого я и добивался. Пути Господни неисповедимы.

— Пути Яго тоже, как мне кажется.

— Бедный Поль. Боюсь, он предпочел бы, чтобы этого не случилось.

— Не верю. Его главной целью было сохранить Лэндовер, и он сумел ее достичь.

— Но какой ценой!

— В жизни за все приходится платить.

— Он и заплатил. Знаете, иногда я думаю, что он ее ненавидит.

— Однако он должен быть ей благодарен.

— Да, конечно… в каком-то смысле. Но как ужасно, что платить ему придется до конца своих дней.

— Он добровольно пошел на эту сделку. Не выношу людей, которые берут на себя те или иные обязательства, а потом сердятся, что приходится их выполнять.

— Не судите его слишком строго. Он старается изо всех сил. Ведь он женился на ней и продолжает с ней жить. Поверьте, в действительности он славный парень. Немного меланхоличен, правда. Но кто не стал бы меланхоликом, если бы ему пришлось быть мужем Гвенни? Он был совсем подростком, когда на него свалился страшный груз — долги семьи — и он был вынужден, в таком раннем возрасте, принять на себя обязательства отца. Что за наследство! Вы не должны осуждать Поля. Он сделал все, что мог.

— Это его дело, — сказала я.

— Увы, бедный мой брат.

— Не сомневаюсь, что он может позаботиться о себе.

— Иногда тот, кто нам кажется сильнее других, оказывается самым уязвимым. Бедный Поль к тому же обладает совестью!

— Вы говорите так, будто сожалеете об этом.

— Конечно, сожалею. Совесть может быть настоящим бедствием. Она пробуждается, когда меньше всего этого ожидаешь, а потом мучает и терзает. Жизнь становится совершенно невыносимой.

— Следует ли понимать ваши слова так, что вы — к счастью или к несчастью — не обременены такой обузой, как совесть?

— Скажем лучшем, что я давным-давно усыпил ее.

— Так что теперь, продолжая дремать, она позволяет вам спокойно вести себя самым возмутительным образом?

— По-моему, с совестью следует обходиться именно так.

— На что был бы похож мир, если бы все рассуждали как вы!

Он вытянул ноги перед собой и улыбнулся.

— На что был бы похож мир! Его населяли бы жизнерадостные, беспечные, красивые и обаятельные парни, вроде меня, стремящиеся только к одному: весело проводить время и помогать другим делать то же.

— Настоящая утопия, — заключила я.

— Вам следовало бы присоединиться.ко.мне в ее осуществлении…

Я повернулась к окну.

— Девоншир очень красивый край, — заметила я. В его присутствии невозможно было грустить. Открыв свою корзинку, он достал оттуда изысканные сэндвичи с ветчиной и курицей, а также бутылку игристого белого вина. Мой собственный завтрак выглядел не менее аппетитно.

— Здесь хватит на двоих, — сказал он.

— У меня тоже больше, чем я могу съесть.

— Забавный у нас получается пикник под стук колес. А что они говорят? «Кэролайн, Кэролайн, Кэролайн, оставайся, Кэролайн. Яго плохо без тебя, Яго плохо без тебя».

— К этому ритму можно приспособить все, что угодно.

— Мы слышим то, что хотим услышать. Поэтому этот стук так приятен.

Он налил вина в стаканы и настоял, чтобы я выпила с ним.

— За нас, Кэролайн и Яго.

— За нас.

— Такое вино лучше пить охлажденным.

— В поезде это затруднительно. Мне оно нравится и так.

— Говорят, голод — лучшая приправа к любой еде. А я бы сказал, не голод, а приятное общество. Как вы считаете? — По-моему, оно играет большую роль.

Половина пути была позади. А закрыла глаза и сделала вид, что сплю, чувствуя, что Яго смотрит на меня, не отрываясь.

Открыв глаза, я увидела, что он улыбается.

— Сколько времени вы собираетесь пробыть в Лондоне? — спросил он.

— Не знаю пока, это будет зависеть от разных причин.

— От каких именно?

— От многих.

— Я чувствую, что вам не по себе.

— Да… возможно.

— Вам придется встретиться с изменником, ставшим мужем вашей сестры. Это может оказаться серьезным испытанием.

— Знаю.

— Если вам понадобится помощь, не забывайте, что неподалеку есть крепкая рука, которая ждет случая защитить вас.

— Не думаю, чтобы мне понадобилась защита. У него мягкие манеры, и он будет соблюдать надлежащую вежливость, в этом я уверена. А я буду холодна и равнодушна. Все обойдется.

— Холодной и равнодушной вы умеете представляться, это точно, — усмехнулся он. — Но не допускайте, чтобы вам причинили боль.

— Разве это на меня похоже?

— У всех нас, знаете ли, можно найти слабое место.

— Даже у вас?

— Я говорил о простых смертных. Что бы ни случилось, жизнь продолжается.

— Какое глубокое замечание, — с иронией сказала я.

— К тому же очень верное. Возьмите, например, принцессу Мэри, недавно лишившуюся любимого.

Он говорил о герцоге Кларенском, старшем сыне принца Уэльского, скончавшемся от воспаления легких в начале года, вскоре после объявления о его помолвке с Мэри Текк.

— Заметьте, — продолжал Яго, — она потеряла Эдди, а сейчас уже поговаривают о ее предстоящем браке с Джорджем. — Он поднял брови с видом почти благоговейным. — Но, конечно, нам скажут, что это настоящий брак по любви, так как любила она все время именно Джорджа.

Я кивнула.

— Признайте, это очень разумно. Забыть о своей утрате и уверить себя, что вы всегда мечтали об оставшемся в живых.

— Удобная философия.

— А знаете, это самая короткая поездка, которую мне случалось совершать.

— Что за нелепость! Мы проехали уже много миль после Плимута, обычной цели ваших путешествий.

— Эта поездка такая короткая, потому что я не хочу, чтобы она закончилась. Буду ловить золотые мгновения и постараюсь сохранить их навек.

— Это лирическое настроение не очень вам к лицу, Яго.

— Не в моем духе, не так ли? Тогда вот что я вам скажу простой будничной прозой: мне с вами весело. — Он наклонился и схватил меня за руку. — И вам со мной тоже.

Я улыбнулась ему.

— Да, Яго, я готова это признать. Мне с вами весело.

— Победа! Первый шаг пройден. Теперь я быстро пойду вперед.

— В каком направлении?

— Сами знаете.

— Даже не догадываюсь.

Он засмеялся и придвинулся ко мне, но я отстранилась.

— Если вы хотите сказать, что собираетесь действовать вашим обычным способом, то лучше вам отступить. Вам ведь не хочется испортить этот приятный тет-а-тет, правда?

— Вы правы, — согласился он, — я буду продолжать ухаживать за вами исключительно словесно.

— Слова зла не причиняют.

— Вот тут вы ошибаетесь! Слова бьют сильнее ударов. Перо — более могучее оружие, чем меч, и так далее…

— Может быть, вы и правы. Но слова все же не действия, и пока вы помните об этом…

— Вы согласны выслушивать мои медоточивые речи.

— Сейчас у меня как будто и выбора нет.

Наш шутливый диалог длился до самого Лондона.

По приезде Яго взял на себя руководство, и вскоре мы уже катили в наемной карете к моему бывшему дому.

Я высадилась у входа. Яго позвонил в колокольчик, и незнакомая горничная отворила дверь.

— Ведь вы мисс Кэролайн! — воскликнула она. — Входите, пожалуйста.

Яго пожал мне руку, поклонился и уехал, а меня проводили к Оливии.

Глубоко взволнованные, мы бросились в объятия друг друга.

— О, Кэролайн… наконец-то. Как чудесно!

— Дорогая моя Оливия! Ты прекрасно выглядишь.

— Чуточку полновата, верно?

— Да, немного, но тебе это идет. А где моя крестница?

— Я так и знала, что ты захочешь сразу ее увидеть.

— А можно?

— Даже раньше, чем зайдешь в свою комнату? Ты, должно быть, страшно устала. Как ты доехала?

— Очень хорошо. У меня был попутчик из Ланкаррона.

— Правда? Кто именно? Я забыла, что подробно описывала ей свою жизнь у кузины Мэри.

— Яго Лэндовер.

— В самом деле? А где он сейчас?

— Поехал в гостиницу.

— Надеюсь, я познакомлюсь с ним? — Уж об этом он позаботится, можешь не сомневаться.

— О, Кэролайн, как хорошо снова быть вместе! Как ты поживаешь? Ты изменилась, похудела…

— В отличие от тебя. — Это из-за ребенка. Говорят, после родов всегда полнеют.

— Так можно мне увидеть малютку?

— Пойдем. И сказать тебе не могу, как она прелестна.

— Ты писала об этом… по меньшей мере раз сто.

Она выглядела счастливой. Наверное, он хорошо к ней относится, подумала я. Спасибо и за это.

Мы поднялись в детскую. К нам навстречу двигалась знакомая фигура, приветливо кивая головой.

— Мисс Белл!

— Очень рада вас видеть, Кэролайн.

— Вы уже занялись подготовкой заданий для Ливии?

— Во всяком случае, совершенно точно знаю, с чего начать… когда она достигнет нужного возраста.

Оливия засмеялась и сказала:

— Мисс Белл дождаться не может того времени, когда Ливия созреет для занятий в классной комнате. А где няня Ломан? Ах, вот и вы. Няня, это моя сестра. Вы слышали о ней. Она только что приехала и первым делом хочет взглянуть на Ливию.

Ливия лежала в колыбели, завешанной плотным голубым шелком. Мне показалось, что я узнаю в очаровательном пухлом младенце Джереми с его синими глазами и белокурыми волосами.

— Она не спит, — сказала няня Ломан.

— Можно, я возьму ее? — спросила Оливия.

Вместо ответа няня Ломан подняла ребенка и показала мне. Девочка открыла глазки и посмотрела на меня. Я вся затрепетала. Протянув руку, я коснулась нежной щечки. Она не отрывала от меня глаз. Я взяла ее ручку и с волнением разглядывала маленькие пальчики с миниатюрными ноготками. Пальчики сомкнулись на моей руке.

— Ты ей понравилась, Кэролайн, — решила Оливия.

— Она любит, когда ее берут на руки, — трезво пояснила няня.

— Присядь, — предложила Оливия.

Я села, и ребенка положили мне на руки.

Подняв глаза на Оливию, я увидела на ее лице такое выражение счастья, в котором ошибиться было невозможно.

После этого я направилась в свою комнату.

— Я подумала, — сказала Оливия, — что тебе приятно будет находиться в твоей прежней комнате.

Минуту я постояла, осматриваясь, потом заметила:

— Как странно снова быть здесь.

Я обернулась, и Оливия бросилась ко мне в объятия.

— О, Кэролайн, — прошептала она. — Я так беспокоилась… обо всем.

— Что-нибудь не так?

— Для меня все сложилось идеально… Но тебе пришлось так страдать. Мне это кажется несправедливым. Я часто думаю об этом. Не будь этого, мое счастье было бы полным.

— Ты и должна наслаждаться полным счастьем, Оливия. Я хочу этого. Не беспокойся, со мной все в порядке. Мне прекрасно живется в Корнуолле, я тебе обо всем расскажу. Нам о стольком нужно поговорить.

— Да, да, конечно. Как я рада, что ты здесь, Кэролайн.

В тот вечер Джереми не появился.

— Он поздно вернется, — объяснила Оливия. — Ему нужно иногда встречаться с людьми… по делам. Ты увидишь его завтра.

Я почувствовала облегчение. Не придется, по крайней мере, сразу оказаться в его присутствии. Я не могла предвидеть, какое впечатление он произведет на меня, но уже немного смягчилась по отношению к нему, потому что он сделал Оливию счастливой.

Во время обеда мы говорили о многом.

— Нам столько нужно наверстать, — заметила Оливия. — Письма — вещь прекрасная, а твои так ярко рассказывают о людях и о том, что их окружает. Я прямо вижу Корнуолл с его обитателями. Но это ведь не то же самое, что непосредственное общение, правда?

— Безусловно. Такое счастье снова быть вместе.

— Мы не должны больше расставаться на такой длительный срок.

— Ни в коем случае. Так трудно было решиться на встречу. К тому же я столько времени провела с мамой.

— О да. Разве не замечательно, что она встретилась с этим человеком… с Альфонсом!

— Она все еще очень красива, и он так ею гордится.

— Помнишь, мы раньше думали, что она не совсем реальное существо. Когда она приходила в детскую, чтобы взглянуть на нас.

— Чтобы показаться нам, — поправила я.

Оливия не обратила внимания на мой насмешливый тон. Я ожесточилась, подумала я, тогда как Оливия осталась простой, доброй девочкой, наделяющей всех собственными качествами. Что она знает о мире? Может быть,

и лучше, что не знает, а продолжает жить в счастливом неведении, глядя на все через розовые очки? Возможно, когда видишь мир в таком свете, он кажется вполне приемлемым…