Стук в дверь прервал мысли королевы. Кто это? - подумала она. Оказалось, что паж принес ей письмо.
      Она взглянула на него, и ее сердце забилось чаще. Она узнала почерк Нострадамуса. Письмо пришло из Прованса - этот провидец находился сейчас там.
      Катрин отпустила пажа и принялась читать послание астролога.
      Она дважды прочитала письмо, и ее охватили недобрые предчувствия. Нострадамус сообщал, что он сильно колебался, не зная, следует ему писать это письмо или нет. Но он все же пришел к заключению, что сделать это - его долг. Последнее время ему снились весьма тревожные сны, главными фигурами в которых были король и королева.
      Несколько лет тому назад ему приснился сон, который произвел на астролога такое сильное впечатление, что он записал его. Теперь этот сон стал повторяться. Нострадамус видел двух львов, сражавшихся друг с другом. Они боролись дважды. Один из этих львов был молодым, другой - старым. Старый лев терпел поражение, молодой выбивал ему глаз. Старый лев умирал в мучениях. Таким было содержание повторяющегося сна.
      Катрин, страстная почитательница астрологов и их дара предсказывать будущее, серьезно задумалась об услышанном. Нострадамус намекнул, что старый лев - это Генрих, поскольку на его гербе был изображен лев. Нострадамус был уверен, что королю угрожает какая-то опасность. Он умолял королеву оберегать короля от всяких несчастий.
      Катрин сильно опечалилась. Если Нострадамус увидел умирающего льва, который символизировал Генриха, ничто не могло спасти короля. Если королю было суждено погибнуть, значит, это произойдет.
      Кто был молодым львом? Испания? Англия? Это исключено. Эти страны нельзя назвать молодыми. Возможно, лев - это не Генрих, а Франция. Это было вполне вероятно. Франция в опасности. Последняя война, которая закончилась штурмом Сент-Квентина и подписанием договора Като-Камбрези, была серьезным ударом для страны. Де Гиз противился подписанию этого соглашения, он говорил, что двадцать лет успешных кампаний не исправят нанесенного им ущерба. Одним росчерком пера король отдал итальянские земли, которые завоевывались в течение последних трех десятилетий. Результатом этого шага должны были стать браки Элизабет и сестры короля Маргариты, которая выходила замуж за герцога Савойского. Король устал от итальянских войн, он хотел вызволить из плена своего друга коннетабля. Англичане были изгнаны с французской земли; пусть Франция удовлетворится этим. Генрих заявил, что Италия - это западня, в которой со времен его отца и Карла Пятого оставались богатства и жизни французов.
      И все же... вся страна была повергнута в скорбь подписанием этого договора. Это была первая схватка, из которой лев вышел, зализывая раны.
      Что дальше? - спрашивала себя Катрин. Испания? Или Англия?
      Она ни с кем не обсуждала сон Нострадамуса, но ее охватила грусть. Элизабет бродила по дворцу, точно бледное привидение; девочка перестала смеяться, ее нынешняя улыбка казалась жалкой тенью прежней.
      Катрин часто виделась с де Шартром, он пользовался ее благосклонностью, она позволяла ему сидеть рядом с ней на собраниях Круга, с наигранной радостью выслушивала его любезности.
      Наблюдая за подготовкой свадьбы Элизабет с испанцем, Катрин испытывала все более сильную грусть.
      Люди прибывали в Париж из пригорода. Они танцевали на улицах, шумно веселились на набережных Сены. Ветер трепал многочисленные французские и испанские флаги.
      Настал день, когда Альба вошел в город с пятью сотнями своих людей. На них была одежда черного, красного и желтого цветов. Парижане, увидев герцога, испытали разочарование, хотя он выглядел великолепно в черном костюме. Справа от него ехал граф Эдмонт, слева - принц Оранжский. На них люди смотрели настороженно. Еще недавно эти двое возглавляли армии, воевавшие с французами. Растерянные мужчины и женщины не понимали действий правительства, планов и замыслов короля.
      Эта свадьба отличалась от предыдущей. Тогда французский дофин женился на прелестнейшей из девушек; влюбленная пара была очаровательной, молодые люди выросли рядом, провели вместе восемь лет. Это трогало, казалось романтичным. Сейчас надменный испанец в черном костюме женился по доверенности на маленькой принцессе! Человек с руками, обагренными кровью французов, будет повторять слова брачной клятвы вместе с юной девушкой, потому что его господин не счел нужным лично приехать в Париж!
      Филипп Испанский! Его имя наводило страх на французов. За плечами Филиппа уже было два брака; говорили, что он плохо обращался со старой королевой Англии и сделал ее несчастной, навлек на эту женщину гнев британцев, а затем бросил свою супругу. Новая королева Англии, рыжеволосая злючка, отомстила за свою сестру. Она подразнила Филиппа, делая вид, будто серьезно относится к вниманию короля Испании, и оставила его с носом. Она посмеялась над ним в безопасности своей островной крепости. Он решил жениться на Элизабет Французской, не сумев получить в супруги Элизабет Английскую.
      Нет, народ не мог считать этот брак таким счастливым, как брак дофина.
      Почти сразу же после свадьбы Элизабет должна была выйти замуж сестра короля, Маргарита.
      Для людей любая свадьба лучше, чем отсутствие таковой; торжества сулили избавление от скуки, от однообразия ежедневной работы.
      Когда принцесса появилась на публике, держа под руку отца, в толпе стали раздаваться крики, в воздух полетели шляпы. Девушка была в платье из серебристой ткани, с жемчугом грушевидной формы на золотой цепочке, подаренным будущим мужем. Катрин не хотела, чтобы девочка надевала на себя этот жемчуг, поскольку, по слухам, это украшение, имевшее свою мрачную историю, приносило несчастье его обладателю. Но могла ли Катрин пренебречь этикетом, запретив невесте надеть на себя подарок жениха?
      Река искрилась под июньским солнцем; звон колоколов уведомил толпу, что бракосочетание по доверенности состоялось. Под пение труб и рожков девушка вышла из собора; ее лицо горело так сильно, что только стоявшие рядом могли заметить в глазах принцессы печаль.
      - Да здравствует королева Испании! - кричали люди. Мир с Испанией! Мир... больше не будет войны. Это помогало забыть о том, что девушка покинет свой дом и отправится через Пиренеи в Испанию, к незнакомцу, которого она никогда не видела, хотя и знала о его жестокости и расчетливости.
      Колокола звенели, люди кричали, на улицах звучала музыка.
      За банкетом во Дворце Правосудия последовал бал, состоявшийся в Лувре.
      Катрин наблюдала за королем, танцевавшим с дочерью. Неужели эта тоска никогда не отпустит меня? - спрашивала себя королева. Неужели я никогда не освобожусь от этой страсти и боли?
      Генрих казался более счастливым, чем в последнее время. Мир... пусть временный, думал он. Союз со старым недругом - лучший способ избавления от проблем. Он устал от войн. Его отец мечтал покорить Италию; почему он, Генрих, должен наследовать эту мечту? Его правление запомнится изгнанием англичан с французской земли. Эта победа сотрет унижение Ажинкура. Генрих был счастлив. Его маленькая Элизабет? Она излишне напугана. Кого не испугает брак с могущественным Филиппом? Генрих должен заставить ее понять, какая большая честь оказана ей.
      Он ласково заговорил с Элизабет; она посмотрела на него своими печальными глазами и попыталась улыбнуться. Она любила отца.
      Он тоже любил ее, как и всех своих детей. Генрих утешал себя: дети с королевской кровью не имеют возможности выбирать себе супругов по желанию. Несомненно, Элизабет предпочла бы выйти замуж за молодого де Гиза - как и любая другая француженка. Но ей пришлось стать женой Филиппа... как и ему жениться на Катрин. Такие трагедии можно пережить.
      Они исполнили торжественное "Испанское шествие" в честь отсутствующего жениха. Королева танцевала с герцогом Альбой.
      Но как во время танца, так я болтая с Видамом, Катрин ощущала близость несчастья.
      Она не могла забыть сон Нострадамуса.
      Праздник продолжался. Герцог Савойский прибыл в Париж, чтобы жениться на сестре короля. Его появление стало великолепным зрелищем - герцога сопровождали мужчины в костюмах из алого атласа, малиновых сапогах и черных бархатных плащах с золотой кружевной каймой.
      Гостей ждали новые роскошные торжества; герцог Савойский не должен был почувствовать, что эта свадьба - менее важная, чем предыдущая.
      На улице Сент-Антуан, возле Ле Турнель, была сооружена арена для турнира; находясь в своих покоях, Катрин слышала стук молотков - рабочие возводили шатер. Ее тревога постепенно нарастала. Ей вдруг показалось, что эти люди строят эшафот для публичной казни, а не готовятся к турниру.
      Я позволила этому Нострадамусу напугать меня подумала Катрин. Все это ерунда. Просто его сообщение расстроило меня.
      Наступило тринадцатое июня. День выдался солнечным. Генрих пришел в покои Катрин, чтобы сопровождать ее на турнир. Король показался ей очень красивым. Его лицо светилось предвкушением удовольствия. Он по-мальчишески любит спорт, но турниры пользовались его особой любовью.
      Ему не терпелось отправиться туда поскорее, но королева хотела задержать Генриха. Сегодня все ее чувства обострились. Глядя на Генриха, стоявшего у окна и смотревшего на толпу, Катрин вспоминала моменты прошлого. Ее душу раздирали противоречивые эмоции. Она сердилась и ревновала, нежность сменялась в сердце женщины страстью. Она сдержала свое желание броситься к Генриху, обнять его, вымолить у мужа поцелуй, заставить его любить ее сейчас с тем неистовством, которое он берег для других. Слезы подступили к глазам Катрин. Она вспомнила, как он наблюдал через окно за мучительной смертью портного; тогда он держал ее за руку; успокаивая его, она ощущала, что они были близки, как никогда прежде.
      - Пойдем к арене, - сказал он. - Все ждут начала турнира. Слышишь крики? Это зовут нас.
      Она быстро подошла к нему и сжала его руку. Генрих удивленно посмотрел на жену.
      - Генрих, - с дрожью в голосе промолвила она, - не ходи туда... Останься здесь со мной.
      Он решил, что она сошла с ума. Внезапно Катрин рассмеялась, ее руки резко опустились вниз.
      - Катрин, я не понимаю. Остаться здесь?
      - Нет! - в отчаянии крикнула она. - Ты меня не понял. Когда ты научишься понимать меня?
      Он отпрянул назад. Она испугалась. Какая она дура! В ее-то возрасте не владеть своими чувствами!
      - Как глупо, - сказала она. - Со мной что-то происходит. Я беспокоюсь... Генрих, я ужасно беспокоюсь.
      Он, похоже, испытал удивление, но чувство неловкости прошло. Она беспокоится. Значит, это не было тем проявлением страсти, которого он боялся с давних времен.
      Она колебалась. Но этот момент показался ей неподходящим для пересказа сна.
      - Наша дочь... - промолвила Катрин, - она так грустна. Меня это волнует, Генрих. Даже пугает.
      В ее глазах появились слезы, но они были связаны не с Элизабет, как решил Генрих. Ему захотелось утешить Катрин.
      - Это пройдет, Катрин. Причина в том, что она еще ребенок.
      - У нее такой трагический вид.
      - Мы знаем, что это временная печаль. Все не так плохо, как кажется.
      Она была охвачена отчаянием; Катрин испытывала единственное желание не отпускать Генриха.
      - Что нам известно о Филиппе?
      - Он - король Испании, один из могущественнейших монархов Европы... мы можем гордиться тем, что наша дочь выходит за него замуж.
      Катрин шагнула к Генриху, прижалась к нему.
      - Ты очень мне помогаешь, Генрих. Ты такой надежный, здравомыслящий.
      Ее дрожащие пальцы гладили его камзол, поглядев на лицо мужа, она увидела, что он добродушно улыбается. Он не знал, что к нему прильнула сгорающая от страсти женщина. Он считал ее лишь встревоженной матерью.
      - Ну, Катрин. Твое беспокойство вполне естественно. Но мы не можем больше задерживаться. Спустимся к арене. Ты слышишь, с каким нетерпением они ждут начала турнира?
      Он взял ее за руку и повел из комнаты.
      Когда они вышли из дворца, пение труб возвестило о появлении королевской четы. Толпа бурно приветствовала их.
      - Да здравствует король! Да здравствует королева! - кричали люди.
      Да, подумала Катрин. Да здравствует король! Да здравствует королева! Святая Дева, помоги нам пережить этот турнир.
      Тревога не отпускала Катрин в течение всего дня. Лучи солнца обжигали королеву, сидевшую на галерее с герцогом Савойским и знатными дамами, но еще сильнее ее душу жгла ненависть к Диане, седовласой и величественной; герцогиня де Валентинуа, как и прежде, не сомневалась в чувствах короля.
      Героем дня был Генрих. Это справедливо, думала Катрин. Он выглядел великолепно на норовистом жеребце, подаренном герцогом Савойским.
      Он выбрал себе в противники молодого капитана шотландской гвардии, некоего Монтгомери - красивого юношу и умелого бойца.
      Катрин пережила мгновение страха, когда шотландец едва не сбросил короля с коня. Толпа испуганно ахнула Катрин подалась вперед, затаив дыхание. Она молилась. Но король удержался в седле.
      - Ура! - закричал преданный ему народ; король смело устремился навстречу капитану. - Ура! Да здравствует король!
      Шотландец упал на землю; Генрих одержал победу.
      Катрин почувствовала, что ее ладони вспотели. Как она испугалась! Это было всего лишь забавой. Она слышала крики ликования Король Франции должен был одержать верх над иностранцем.
      Генрих появился на галерее и сел рядом с Дианой. Утолив жажду, он принялся обсуждать поединок с герцогом Савойским и дамами. Желая похвалить молодого Монтгомери, он послал за ним.
      - Вы отлично сражались, - сказал король. - Вы были достойным противником.
      Монтгомери поклонился.
      - Выпейте с нами, - предложил король.
      Монтгомери заявил, что сочтет это за честь.
      Посмотрев на молодого человека, Генрих внезапно произнес:
      - Думаю, что, сражаясь с кем-то другим, вы бы стали победителем.
      Монтгомери слегка покраснел.
      - Ваше Величество, вы превзошли меня в мастерстве.
      Герцог и дамы зааплодировали, услышав эти слова, но Катрин, наблюдая за королем, которого она хорошо знала, поняла, что в душе Генриха зародились сомнения. Они имели под собой почву. Молодой Монтгомери был великолепным бойцом; Генрих сохранял свою форму, но ему уже шел пятый десяток.
      - В настоящем спорте нельзя поддаваться, - сказал Генрих. - Лавровый венок, полученный благодаря высокому положению, невозможно носить с достоинством.
      Монтгомери не нашел, что ответить на это, и король тотчас объявил о своем желании сразиться с капитаном Монтгомери еще раз до заката солнца.
      - Ваше Величество, - сказал герцог Савойский, - сегодня жаркий день, и вы уже заслужили почести. Почему не устроить этот поединок завтра?
      - Мне не терпится, - улыбнулся Генрих, - снова померяться силой с этим молодым человеком. Я не желаю ждать до завтра. Мой народ обрадуется, увидев меня на арене. Я хочу устроить зрелище для многих верных подданных.
      Молодой шотландец забеспокоился. Он испугался, что победа над королем сделает его одиозной фигурой. Он значительно моложе короля. Щекотливая ситуация, подумал капитан.
      Он попытался отказаться от нового поединка, но это только укрепило мнение короля, что при желании капитан мог выбросить его из седла.
      - Идемте, - сказал Генрих. - Сражайтесь в полную силу.
      Капитан не мог проигнорировать приказ короля. Мужчины выехали на арену.
      Обрадованная толпа снова зашумела; участники поединка замерли друг напротив друга, подняв копья; вдруг воцарившуюся на мгновение тишину нарушил голос мальчика, выбежавшего вперед с нижней галереи. Бледный подросток пронзительно закричал:
      - Ваше Величество, не сражайтесь!
      Над галереями пронесся шелест голосов. Затем кто-то схватил мальчика и увел его. Но Катрин, почуяв приближение беды, встала. Она закачалась от головокружения. Диана поддержала ее.
      - Мадам, королеве дурно, - услышала Катрин голос герцогини. - Помогите мне...
      Катрин посадили на ее прежнее место. Она знала, что уже поздно что-либо предпринять. Бой начался, и через несколько секунд все было кончено.
      Монтгомери ударил короля в латный воротник; копье скользнуло по металлу, забрало поднялось, и острие вонзилось в правый глаз Генриха.
      Король, пытаясь сдержать стон, попробовал поднять свое копье, но ему не удалось это сделать. Все замерли; король упал лицом вперед.
      Секунданты тотчас подхватили Генриха и стали снимать с него защитную броню.
      Катрин стоя старалась разглядеть лицо, которое она любила; оно было залито кровью. Потеряв сознание, Генрих упал на руки его людей.
      Диана стояла рядом с Катрин; герцогиня сжимала пальцами черно-белый атлас своей юбки; ее лицо было пепельно-белым.
      Король умирал; копье вошло ему в глаз, и помочь Генриху не мог никто. Возле постели короля находились лучшие доктора, хирурги и фармацевты страны. Филипп Испанский прислал своего знаменитого хирурга, Андре Весаля. Короля нельзя было спасти.
      У него был сильный жар. Он повторял только одно - никто не должен винить Монтгомери. Таково было настоятельное желание короля. Люди уже говорили, что молодой человек был протестантом и его подговорили сделать это, но король потребовал, чтобы все вспомнили, что капитан не хотел сражаться. Пусть Монтгомери не корит себя, сказал король, он всего лишь исполнил приказ.
      Генрих замолк, потеряв сознание. Ни уксус, ни розовая вода не привели его в чувство.
      Париж из столицы радости превратился в город траура. Люди, стоя возле Ле Турнель, ждали новостей. Доктора обработали рану, они поили короля отваром из ревеня и ромашки, пускали ему кровь, но не могли спасти жизнь Генриха.
      Через несколько дней мучения короля прекратились; он находился без сознания, и никому не удавалось вывести его из этого состояния.
      Королева в отчаянии шагала по своим покоям; к ней привели детей; она обняла их по очереди и отправила назад, чтобы поплакать в одиночестве.
      Дорогой мой, думала королева. Все эти годы Диана отнимала тебя у меня; неужели теперь тебя заберет смерть?
      Как жестока жизнь! Катрин видела, как стареет Диана, она верила, что придет ее день. Но сейчас смерть угрожала забрать Генриха. Катрин знала, что это произойдет. Лежа на кровати, она видела перед собой Генриха, каким он был в день их знакомства - застенчивым, грустным, юным, готовым ненавидеть ее; она вспоминала, как он приходил к ней по указанию Дианы, думала о долго скрываемой страсти, о надежде, расцветавшей и угасавшей в эти мучительные годы.
      Кем была для него Диана?
      Катрин внезапно горестно засмеялась; она стиснула свои длинные белые пальцы.
      Мадам, подумала она, вы были для него всем. Теперь вы потеряли все.
      Люди, желавшие ободрить Катрин, приносили ей вести. "Королю немного лучше. Похоже, он спит". Лучше? Интуиция подсказывала ей, что он не поправится.
      Она послала Диане записку, выдержанную в надменном тоне. Герцогине приказывалось немедленно вернуть все королевские бриллианты и подарки, преподнесенные ей Генрихом. "Я хорошо помню каждую вещь, - написала Катрин, - так что не вздумайте что-нибудь утаить".
      Получив это послание, Диана подняла свое печальное лицо, посмотрела на гонца и горестно улыбнулась. Она поняла, что никогда не знала по-настоящему королеву. Кое-кто из придворных называл ее Мадам Змея; теперь Диана осознала, что эти люди лучше разобрались в характере Катрин де Медичи.
      - Что, король уже умер, коль со мной так обращаются? - спросила она.
      - Нет, мадам, - ответили ей, - но, похоже, он проживет недолго.
      Поднявшись, Диана высокомерно произнесла:
      - Пока в нем остается хоть капля жизни, я хочу, чтобы мои враги знали: я не боюсь их и не собираюсь подчиняться им. Но я не захочу пережить его; все несчастья, которые они жаждут обрушить на мою голову, покажутся мне пустяком в сравнении с потерей моего короля. Поэтому, жив он или мертв, я не боюсь своих недругов.
      Когда эти слова были переданы Катрин, она поняла, что Диана одержала над ней очередную победу. Любовь снова толкнула королеву на опрометчивый поступок.
      Она отдалась своему горю. Она потеряет Генриха навсегда! Не сможет больше ревновать, видя, как он, наклонив голову, слушает Диану. В ее жизни не будет другого мужчины. Вместе с Генрихом умрет любовь; ее страсть будет погребена одновременно с королем.
      Мария Стюарт, оплакивавшая тестя, не могла скрыть блеск предвкушения в своих глазах. Через несколько дней она станет королевой Франции. Юного Франциска, горячо любившего своего отца, теперь обхаживали де Гизы; умная Мария подготавливала его к новой роли так умело, что возбуждение вытесняло из души мальчика скорбь.
      Теперь Францией будут править де Гизы, а не королева-мать! - подумала Катрин и осознала, что власть для нее была почти столь же желанна, как и любовь короля. Она никогда не забудет то, что сделала Мария Стюарт.
      Она снова заплакала.
      Генрих, вернись ко мне. Дай мне шанс. Диана стареет, а я еще сравнительно молода. Я никогда не знала любви мужчины; если ты покинешь меня сейчас, я никогда не узнаю ее.
      По дворцу пронесся слух: "Королева потеряла от горя рассудок".
      Забальзамированное тело короля положили в свинцовый гроб, который в торжественной и скорбной обстановке перенесли в Нотр-Дам, а оттуда - в Сент-Дени. В траурном шествии приняла участие вся знать страны.
      Церемонией руководил кардинал Лоррен; он произнес прощальную речь; гроб опустили в усыпальницу.
      Монморанси переломил свой фельдмаршальский жезл и бросил его части на гроб; четыре высокопоставленных лица сделали то же самое. Это была трогательная сцена.
      - Король умер. Да здравствует король Франциск! - прокричал герольд.
      Пение труб известило об окончании церемонии. Король Генрих лежал в могиле; королем Франции стал болезненный Франциск, лицо которого было покрыто следами оспы.
      Стены и полы покоев Катрин были убраны черной тканью. Кровать и алтарь тоже находились под мрачным саваном. В комнате горели две восковые свечи; сама Катрин была закутана с головы до пят в черную вуаль, под которой виднелось простое черное платье.
      Она действительно была вне себя от горя. Оно обрушилось на нее так внезапно. Катрин предчувствовала беду, но не думала, что это будет смерть Генриха.
      Она безумно любила его; теперь ей не осталось ничего, кроме возможности отомстить.
      Диана! Око за око, зуб за зуб.
      Почти тридцать лет, мадам, я испытывала унижение. Видела вас сквозь дыру с мужчиной, которого желала. Лионцы целовали сначала вашу руку, а потом мою. Я слышала как вас называли королевой Франции, хотя этот титул принадлежит мне. Мадам, всему этому пришел конец. Ваш день истек; из горечи и страданий родился мой день.
      Она поднялась с кровати и подошла к столу, отперла тайный ящик.
      Пусть смерть Дианы будет долгой, мучительной. Агония станет расплатой за годы унижений королевы.
      - Я уже начала нравиться ему, - прошептала она. - Он гордился мною после Сент-Квентина. Он приходил на собрания моего Круга. Со временем я бы отвоевала его у стареющей вдовы. А теперь я потеряла все... мне осталось только мстить.
      Диана сказала, что она не боится врагов, что любые несчастья кажутся ей пустяком в сравнении с потерей Генриха. Может быть, сохранив ей жизнь, она накажет ее сильнее всего; если Диана внезапно умрет от ада, люди скажут: "Это сделала королева-мать".
      О, если бы она, Катрин, действовала более расчетливо в дни своей страсти, она бы давно завоевала сердце мужа. Но любовь сделала ее слабой. Теперь, потеряв любовь, она обрела способность планировать свои шаги с осторожностью.
      Она бросилась на кровать и зарыдала. Ее фрейлины решили, что она обезумела от горя; они послали к ней того, кто, по их мнению, мог утешить королеву.
      Маленький Генрих смотрел на нее изумленными глазами; она распростерла свои объятия, и он бросился в них. Она обхватила руками голову мальчика и поцеловала его. Затем улыбнулась - ей осталось кого любить.
      У нее были этот мальчик - еще один Генрих - и Франция. Она надеялась обрести власть, как когда-то - любовь мужа.
      Диана правила страной посредством мужа Катрин. Почему бы Катрин не править Францией через своих сыновей?
      Слезы потекли по ее бледным щекам; мальчик вытащил из кармана надушенный носовой платок и вытер их, стоя на коленях перед матерью.
      Видам де Шартр имел самоуверенный вид, однако он был нежен с королевой-матерью.
      Катрин появлялась при дворе в глубоком трауре - она горевала, но не теряла хитрости, казалась охваченной меланхолией, но все замечала.
      Она сдержала свои намерения в отношении Дианы. Не подходила к ящику с ядами. Она понимала, что изгнание страшнее смерти для женщины, так долго блиставшей при дворе. Пусть она вернет подарки и драгоценности, отдаст королеве замок Шенонсо и получит взамен Шомон, который Катрин всегда считала приносящим несчастья. После этого Диана может удалиться в Ане. Королева-мать не должна забывать, что Диана связана узами родства с де Гизами; несмотря на то что после смерти короля она не могла быть им полезна, они не хотели видеть ее отравленной. Более того, эта семья демонстрировала большое уважение к Катрин, которая из-за молодости Франциска практически была регентом, и, не колеблясь, обвинила бы ее, если бы их некогда могущественная родственница внезапно умерла при загадочных обстоятельствах.
      Катрин обрела утешение в своем горе, занявшись разработкой планов относительно ее отавного будущего. Она присматривалась к людям, думая о том, как использовать их для своего возвышения; она стремилась теперь не к любви, а к власти.
      Ее главными врагами были де Гизы; они собирались править страной посредством юной королевской четы.
      Катрин с улыбкой смотрела на галантного Видама; она использовала его, чтобы пробудить ревность короля, но позже решила, что он больше не может быть полезен ей. Она ошиблась: Видам был Бурбоном, а Бурбоны всегда враждовали с де Гизами.
      Почему бы королеве-матери не заключить тайный союз с домом Бурбонов, направленный против дома де Гизов? Если де Гизы потеряют влияние, никто не будет стоять между молодой королевской четой и королевой-матерью. Что касается Марии Стюарт, то она еще ребенок; Катрин справится с ней в отсутствие коварных родственников шотландки.
      Она позволила Видаму тайно навестить ее и поделилась с ним некоторыми своими планами.
      - Я хочу, - сказала Катрин, - чтобы вы доставили мое письмо принцу Конде.
      Глаза Видама стали задумчивыми - Конде был главой дома Бурбонов. Он понял, что означает просьба Катрин.
      - Ради вас я готов на все, - заявил он, поцеловав руку Катрин, - и, служа вам, буду надеяться на награду.
      - У королев не просят наград, месье, - ответила Катрин.
      - Мадам, я прошу не королеву, а женщину.
      Она улыбнулась; в ее улыбке таилось обещание. Катрин с нетерпением ждала, когда он вернется с ответом.
      Но к ней пришел не Видам.
      Паж сообщил Катрин, что герцог де Гиз просит немедленно принять его; она разрешила привести к ней посетителя.
      Дверь открылась и тотчас захлопнулась за герцогом; пламя свечей дрогнуло на сквозняке. Катрин увидела перед собой самоуверенного, мужественного де Гиза; на его обезображенном шрамом лице блуждала улыбка.
      - Я прошу Ваше Величество извинить меня за вторжение, - сказал он. Но... мы узнали о предательстве.
      Она спокойно, изучающе посмотрела на герцога. Ее лицо оставалось бесстрастным.
      - Видам де Шартр арестован.
      - Да? Почему?
      - При нем были обнаружены бумаги, свидетельствующие об измене.
      - Какие бумаги?
      - Письмо принцу Конде.
      - Заговор? - сказала Катрин.
      - Боюсь, да. Его отправят в Бастилию.
      - Я не отдавала подобного приказа, - надменно заявила она.
      Меченый низко поклонился.
      - Мадам, вас решили не беспокоить. У меня есть ордер на его арест, подписанный королем.
      Катрин кивнула.
      Она потерпела поражение. Она поняла, что ее борьба с де Гизами будет такой же тяжелой и долгой, как борьба с Дианой. Завоевать власть не легче, чем завоевать любовь.
      Искусно изменив свою внешность и закутавшись в плащ, Катрин поспешила по улицам Парижа к мрачному зданию Бастилии.
      Она выбрала сумерки для этого визита; ей было важно остаться неузнанной. Взглянув на темные башни и бойницы с пушками, Катрин вздрогнула.
      Человек в плаще, сливавшийся со стеной, шагнул к ней; услышав почтительный голос, она поняла, что ее уже ждали.
      - Мадам, все готово.
      Он провел ее через маленькую дверь в темный коридор; они поднялись по лестнице и оказались в новом коридоре. Катрин ощущала запахи тюрьмы - тут пахло сыростью, плесенью, потом, кровью, смертью.
      Под ней находились ужасные темницы, где люди боролись за свою жизнь с крысами; в непосредственной близости от Катрин располагались карцеры, обитатели которых мерзли зимой и задыхались от жары летом; низкие потолки не позволяли людям стоять в полный рост. Где-то рядом была камера для допросов с пристрастием, где мужчины и женщины знакомились с "испанским сапогом" и водяной пыткой. Но Видам де Шартр, имевший влиятельных друзей, попал в сравнительно комфортабельное помещение; он заявил, что королева-мать является его близким другом.
      Завтра Видама отпустят на свободу; именно поэтому Катрин организовала этот визит.
      Ее проводник остановился перед массивной дверью; он отпер сначала ее, потом другую дверь, находившуюся за первой.
      - Войдите, мадам, - сказал мужчина. - Я подожду снаружи. Вам не следует оставаться здесь более пятнадцати минут. Сюда может прийти надсмотрщик; ваше присутствие будет трудно объяснить.
      - Я понимаю, - сказала Катрин.
      Она вошла в камеру; Видам встал. Он быстро приблизился к Катрин и поцеловал ее руку.
      Тусклый свет, пробивавшийся сквозь узкое зарешеченное окно, падал на лицо узника. Катрин пристально посмотрела на Видама. Три месяца, проведенные в тюрьме, изменили облик этого человека.
      - Как хорошо, что вы пришли... Катрин, - сказал он.