Франциск собирался сделать это свое владение еще более живописным. Но Франциск умер. Король Генрих был занят другими делами. Почему бы королеве не развлечь себя?

Она получала удовольствие от своих замыслов.

Катрин также пыталась разделять с Генрихом его интересы, терпеливо и осторожно уводя его от Дианы. Он любил музыку, и Катрин музицировала, не жалея себя. Особенно ему нравились церковные гимны и песнопения. Катрин охотно разыскивала старые произведения и заказывала новые. Но Диана тоже разбиралась в музыке; все, что она показывала Генриху, нравилось ему в сотни раз больше любых других произведений.

Катрин была превосходной наездницей; она старалась в промежутках между беременностями участвовать во всех охотничьих вылазках. Даже Генрих восхищался ее смелостью и умением ездить на лошади. Диана же часто оставалась в замке; она встречала короля, когда тот возвращался с охоты. Катрин всегда с горечью наблюдала, с какой радостью он приветствует свою любовницу.

Генрих по-прежнему приходил по ночам к Катрин — ей еще удавалось скрывать очередную беременность.

Став королем, Генрих был вынужден считаться со своим новым высоким положением. Он отправлялся в покои любовницы тайно — будто весь двор не знал об их отношениях. Теперь Генрих находился в фокусе общественного внимания. Он просыпался на рассвете, и тотчас его приближенные развивали бурную деятельность. Знать входила в его покои, чтобы поприветствовать короля. Титулованные особы подавали ему рубашку. Его первой обязанностью была утренняя молитва, которую он читал перед стоявшим в спальне алтарем в присутствии свиты. Но даже в это время его слух услаждала музыка, исполняемая на цимбалах, клавикорде, рожке и лютне.

После молитвы начинались дела; потом Генрих ел. Он не был гурманом; говорили, что он потерял вкус к изысканной пище в испанской тюрьме. Он никогда не придавал значения этому искусству, к огорчению своих соотечественников, гордившихся тем, что французская кухня обретала славу лучшей в мире. Однако равнодушие к еде не ухудшало его здоровье; он был сильным, выносливым. Обсудив текущие проблемы со своими министрами, остаток дня он посвящал спорту. Обычно он уезжал на охоту, которая была его любимым видом спорта; также Генрих неплохо играл в теннис. Он был истинным спортсменом с головы до пят. Он требовал, чтобы во время игры все забывали о том, что он — король. Его товарищи открыто обсуждали слабости Генриха. Когда игра заканчивалась, он принимал участие в этой дискуссии. Мужчины не боялись одерживать победы над королем, который не таил зла за это и любил играть с противниками, превосходившими его по мастерству.

Вечером устраивались пиршества и танцы. Приближенные шептали Генриху, что его двор не должен уступать в блеске королю Франциска. Все должны знать, что французский двор остается французским двором — богатым, роскошным, порой, при необходимости, высокомерным. Хотя, возможно, танцы были слишком помпезными, этикет — чуть более строгим.

Затем Генриха отводили в его покои. Бедный Генрих! Он раздевался в присутствии свиты, гофмейстер проверял, как приготовлена постель. Король ложился в нее, и тогда ему приносили ключи от замка; их клали под подушку.

Лишь после этого король оставался один. Теперь он мог отправиться в покои своей любовницы. Жизнь Генриха была более тяжелой, чем жизнь Франциска. Франциск мало заботился о приличии. При желании он мог распорядиться, чтобы в его спальню привели десяток женщин. Но Генрих отправлялся к своей любовнице только после того, как свита покидала его покои.

Как любила его Катрин — за строгость, величие, скромность, за стремление делать добро! Королеву изумляло, что она отдает всю свою любовь человеку, столь мало походившему на нее.

Этой ночью в самом начале лета он пришел в ее покои, которые соседствовали с его комнатами. Какой суровый был у него вид! Лицо Генриха выражало решимость исполнить свой долг! У них было двое детей. Катрин лукаво улыбнулась — он не знал, что меньше чем через полгода она родит третьего. Днем ранее, стоя со своими приближенными, она едва не упала в обморок. Тогда отчаянное усилие воли позволило ей избежать этого. Она не собиралась уступать своему недомоганию; Катрин умела справляться с физической слабостью. Она должна была делать это, иначе по двору начали бы распространяться слухи. Королева снова в положении! И тогда она на много месяцев лишится Генриха. Потеряет любовь — или то, что заменяло ее.

Генрих был грустен — он недавно присутствовал на похоронах отца; смерть всегда действовала угнетающе на этого чувствительного человека. Он решил перезахоронить тела своих братьев, Франциска и Карла, в Сент-Дени, и совместить это мероприятие с погребением отца. Состоялась пышная церемония; на расходы не скупились. Три гроба, каждый из которых был украшен скульптурным изображением покоящегося в нем человека, были доставлены из Парижа к церкви Нотр-Дам де Шамп. Горожане высыпали на улицы; они провожали взглядами кортеж.

Многие сыновья, думала Катрин, смотря на мужа, радовались бы сейчас, говорили бы себе: «Мой отец мертв, мой старший брат мертв, поэтому я — король».

Но только не Генрих.

Сидя у кровати, он рассказывал о похоронах. Он всегда говорил о чем-то, перед тем как задуть свечи. Он обнаруживал постоянство в своих привычках; он хотел, чтобы эти визиты проходили непринужденно, чтобы Катрин не догадывалась о его желании поскорее уйти от нее. Он боялся причинить ей душевную боль.

Генрих ни словом, ни взглядом не выдавал того, что он ждет от нее вести. Он был так любезен. Неудивительно, что она обожала его. Но, увы, ее было невозможно обмануть.

Поговорив, он принимался нервно играть со склянками и бутылочками, стоявшими на туалетном столике. Потом Генрих ложился в постель. Позже он снова возобновлял беседу. Эти интерлюдии длились всегда одно и то же время. Катрин беззвучно смеялась сквозь слезы.

Сколько маленьких Валуа появятся в детской, прежде чем он решит, что у них уже достаточно детей? Когда осуществится ее мечта — Диана состарится или умрет, и король будет приходить к королеве не только ради исполнения долга.

— Ты печален, Генрих, — сказала Катрин.

Он улыбнулся — смущенно, по-мальчишески, непосредственно.

— Я не могу забыть похороны, — сказал Генрих.

— Они произвели на тебя сильное впечатление.

— Мой отец… мертв. И два моих брата умерли в расцвете сил.

Ей не хотелось говорить о его братьях. Неужели даже теперь, думая о Франциске, он подозревал ее?

— Твой брат Карл не был твоим другом, Генрих.

— Ты права. Когда я смотрел на кортеж и оплакивал моего отца и братьев, рядом со мной были Сент-Андре и Вьевилль. Они заметили мое подавленное состояние, и Сент-Андре попросил Вьевилля рассказать мне о том, что когда-то давно произошло в Ангулеме. Вьевилль сделал это. Он сказал: «Помните, сир, как по вине Шатемрэ, Дандена и Дампьера бывший дофин Франциск и вы свалились в Шаренту?» Я помнил этот эпизод и сказал ему об этом. И он поведал мне следующее; когда отцу сообщили о том, что я и мой брат утонули в реке, он был потрясен этим известием, но Карл ликовал в своих покоях. Потом он узнал о нашем спасении, и у него начался жар. Опытные врачи объяснили это резкой сменой эмоций — от радости к горю. Да, Карл не был моим другом.

Катрин приподнялась на локте.

— Генрих, — сказала она, — если бы он остался жив и женился на племяннице или дочери императора, он бы стал для тебя опасным врагом.

— Верно.

— Поэтому тебе не следует печалиться. Король Франциск умер, но он уже был немолод и успел сполна насладиться жизнью. Франция еще не имела такого замечательного короля, каким являешься ты. Я молю Бога о том, чтобы маленький Франциск оказался похожим на тебя, когда придет его время занять трон.

— Ты — хорошая и верная жена, Катрин, — сказал король.

Это сделало ее счастливой. Я завоюю его, сказала себе Катрин. Надо только двигаться постепенно, осторожно.

Но как трудно ей было действовать осмотрительно, когда она находилась рядом с Генрихом! С другими она была умной и хитрой. Муж пробуждал в ней волнение, которое мешало Катрин быть сдержанной.

Она поддалась соблазну заговорить о мадам д'Этамп, поспешно покинувшей двор. Ее судьба оставалась неопределенной.

Катрин очень хотела, чтобы Анну оставили в покое. Нет, она не любила ее. Катрин любила лишь себя и Генриха. Но если бы ей удалось успешно заступиться за Анну и Диана не смогла бы обрушить на мадам д'Этамп свою месть, это стало бы триумфом Катрин! «Ты — хорошая и верная жена!» Эти слова опьянили ее, точно доброе французское вино…

— Я думала о твоем отце, Генрих, и о несчастной женщине, которую он любил. Он просил тебя обойтись с ней милостиво. Ты отнесешься с уважением к просьбе Франциска?

Она тотчас поняла, что совершила ошибку.

— Тебе не следует заступаться за нее, — сказал он. — Я знаю, что она была таким же моим врагом, как и Карл. И при ее содействии он договорился с Филиппом Испанским о том, что они вдвоем свергнут меня с трона, когда я займу его. Мой брат обещал сделать ее правительницей Нидерландов, если он женится на инфанте. За это она помогала ему деньгами.

— Я… понимаю.

— Ты многого не знаешь, поэтому тебе не следует заступаться за моих врагов.

— Генрих, если бы я знала, что она виновата… что она интриговала против тебя…

Охваченная волнением Катрин захотела подняться с кровати и встать перед Генрихом. Сделав это, она протянула руку к своему халату. В этот момент у нее закружилась голова. Она хотела скрыть это, но наблюдательный король заметил ее состояние; он ждал появления подобных симптомов.

— Катрин, боюсь, тебе нездоровится.

— Со мной все в порядке, Генрих.

— Позволь мне уложить тебя в постель. Я позову твоих фрейлин.

— Генрих… прошу тебя… не беспокойся. Это пустяк.

Он улыбнулся ей почти сочувственно.

— Катрин… может быть…

Его улыбка была ласковой. Как он красив! Он доволен ею. Ей хотелось порадовать его. Отбросить всякую сдержанность.

— Вполне возможно, Генрих; ты рад?

— Рад? Я просто счастлив. Именно на это я и надеялся, дорогая.

Она была счастлива — его раздражение сменилось радостью. Даже если эта радость была связана с тем, что теперь он избавлялся от скучных визитов.

Некоронованная королева Франции! Несомненно, любая расчетливая и честолюбивая женщина могла мечтать о таком положении. День, когда король Франциск приказал ей подружиться с его сыном, был счастливейшим в ее жизни!

Она встретила Генриха в своих покоях, которые были более роскошными и величественными, чем покои Катрин.

— Как ты прекрасна! — Генрих преклонил колено и поцеловал руки Дианы.

Она улыбнулась, прикоснувшись к драгоценным камням, висевшим у нее на шее. Недавно они принадлежали Анне д'Этамп — их подарил ей Франциск. Жаль, что Анна не видит их сейчас, подумала Диана.

Она жестом отпустила своих девушек, чтобы остаться наедине с королем. Они сели на диван у окна; Генрих обнял свою возлюбленную.

— Превосходная новость, моя дорогая, — сказал он — Катрин в положении.

— Чудесно. Мне казалось, что в последнее время она…

— Она едва не упала в обморок, и я догадался.

Диана кивнула. Хитрая Катрин какое-то время скрывала свою беременность. Несчастная королева. Она, Диана, находится в гораздо лучшем положении. Она может даже пожалеть королеву Франции!

У Генриха не было секретов от Дианы.

— Она пыталась заступиться за Анну д'Этамп, — сказал он.

Диана тотчас насторожилась.

Как это глупо с ее стороны!

Она с помощью улыбки скрыла свое беспокойство. Представила себе невозмутимое лицо королевы — темные глаза выражали покорность, смирение.

Нет, Катрин не посмеет вступить в заговор со старым врагом Дианы де Пуатье. Диана повернулась лицом к королю и поцеловала его. Он обнимал ее, но она продолжала думать. Чтобы управлять королем, требуется большая осторожность и проницательность; Генрих уже не дофин. Он сентиментален и обещал лежавшему на смертном одре отцу защитить Анну д'Этамп. Диана вспомнила, какую ярость пробудило в ней известие о том, что Генрих отправил Анне в Лимур весьма дружеское послание; он даже намекал женщине, что она может вернуться ко двору. Он тогда сказал ей, Диане, что дал слово отцу. Он был добрым, но простодушным человеком. Благодарным любовником, не забывавшим своих друзей. Анн де Монморанси снова оказался в милости. Ей, Диане, следует проследить за тем, чтобы он не вознесся слишком высоко. Но сейчас Монморанси, желавший свести личные счеты с Анной д'Этамп, был союзником Дианы.

Дорогой, бесхитростный Генрих! Ему необходимо открыть глаза на то, как любовница Франциска интриговала вместе с Карлом Орлеанским против дофина. Тогда он почувствует себя свободным от обещания, данного им умирающему отцу, который не знал о двуличии этой женщины. Собственность Анны была конфискована, ее слуги отправились в тюрьму; муж мадам д'Этамп, охотно извлекавший выгоду из ее отношений с королем, обвинил жену в супружеской неверности, и она угодила за решетку.

Диана чувствовала, что Анна д'Этамп щедро оплачивает оскорбления, которые она когда-то наносила вдове великого сенешаля Нормандии. А теперь… этой кроткой Катрин взбрело в голову заступиться за эту женщину.

Катрин, конечно, придется кое-что понять. Ей позволят сохранить свое положение, если она подчинится некоронованной королеве.

— Полагаю, — сказала Диана, — ты поведал королеве о том, что мадам д'Этамп предала тебя, вступив в сговор с твоими врагами?

— Да, я сказал ей это. Кажется, она растерялась. Заявила, что удивлена этим.

Возможно, это правда, подумала Диана. Необходимо дать понять Катрин, что она стала матерью лишь по милости любовницы ее мужа.

Диана снова почувствовала, что Катрин нуждается в уроке. Мадам де Пуатье решила, что новое положение вскружило голову королеве. В конце концов, сказала себе Диана, Катрин — всего лишь дочь итальянских торговцев. Она же, Диана, была французской аристократкой, в ее жилах текла королевская кровь. Да, Катрин должна понять, что она обязана своим положением ей, Диане; более того — именно от Дианы зависит, сумеет ли она сохранить корону.

Диана считала, что Катрин усвоит урок лучше, если он будет публичным. Поэтому она сделает так, чтобы многие сиятельные особы стали свидетелями растерянности королевы.

Это произошло во время одного из собраний, которые периодически проводила Катрин. Король отсутствовал; среди избранного общества находились Диана, сестра Генриха Маргарита, Монморанси и Франциск де Гиз.

Диана начала с того, что попросила королеву показать ей планы перестройки замка Шенонсо.

— Мадам, — ответила Катрин, — я охотно сделаю это. Конечно, вы понимаете, что я не обладаю архитектурными талантами моего славного тестя; мои наброски, боюсь, нуждаются в доработке.

— И тем не менее, мадам, я буду рада взглянуть на них.

Ги де Шабо, этот глупый, неосторожный человек, который уже проявил себя как враг Дианы во время скандала, связанного с его мачехой, сказал:

— Мадам Диана хочет улучшить планы нашей славной королевы?

— Возможно, месье де Шабо, — сухо ответила Диана на вопрос, заданный надменным тоном. Де Шабо показал себя однажды дураком; она была уверена, что он готов сделать это снова. Ему следовало понять, что он уже был на плохом счету у короля; неуважительное обращение с любовницей короля усугубит его положение.

Диана повернулась к Катрин.

Катрин сказала:

— Я хотела изменить южный фасад и возвести девять арок, спроектированных Томасом Боэром… кажется, тридцать лет тому назад.

Королева едва сдерживала свою ярость. Шенонсо много значил для нее. Она спасалась от унижений, с головой уйдя в работу. Сейчас бушевавшие в Катрин эмоции зазвучали в ее голосе.

В разговор вступила Маргарита; эта умная женщина умела интересно высказываться почти на любую тему. Она была добрым человеком и всегда радовалась, видя оживление на обычно бледном лице королевы. Свое суждение высказал Монморанси. Но хитрый де Гиз догадывался, к чему все идет, и помалкивал.

— В самое ближайшее время я займусь Шенонсо, — сказала Катрин. — Я приглашу лучших художников. Разобью в саду клумбы, построю живописные гроты и фонтаны.

Момент был подходящим. Диана произнесла:

— Я искренне надеюсь, что вы почтите Шенонсо своим присутствием, как только у вас появится желание.

Катрин отвела свой взгляд от Дианы. Только еле заметное дрожание века выдало чувства королевы. Она улыбнулась, с трудом сдерживая желание броситься вперед и одной пощечиной стереть с лица своего врага невозмутимую очаровательную улыбку.

Унижение было жестоким, горьким. Диана знала, как сильно Катрин любит Шенонсо; она намеренно заставила королеву продемонстрировать свой энтузиазм, ее желание заявить о своих правах на замок. Затем в присутствии придворных Диана дала ей понять, что ее желание мало что значит по сравнению с волей истинной королевы Франции.

Никогда еще, подумала Катрин, я не испытывала такой сильной ненависти к этой женщине. Даже когда наблюдала за ней в Сент-Жермене сквозь отверстие в полу.

— Что это значит? — сказала Катрин. Она ненавидела себя за свою неуверенность. Катрин заметила насмешку в хитрых глазах Франциска де Гиза; в глазах Маргариты застыл ужас; де Шабо явно сочувствовал королеве.

— Король великодушно подарил мне замок Шенонсо, — сообщила Диана. — Этим подарком он выразил свою признательность за важные услуги, оказанные государству моим покойным мужем.

Нельзя было не восхититься спокойствием, с которым королева продолжила обсуждение своих планов относительно Шенонсо после того, как она поздравила Диану с тем, что она владеет одним из красивейших замков Франции.

Да, итальянские женщины умеют сохранять достоинство в любой ситуации, подумала Диана.

Придет день, и мадам де Пуатье заплатит по всем счетам, сказала себе Катрин. Ничто не будет забыто.

— Месье, вы сегодня грустны.

Во время танца, в котором партнеры постоянно менялись, Ги де Шабо на несколько мгновений оказался возле королевы.

Он склонил голову.

— Верно, — сказал де Шабо, — но я надеюсь, что мое состояние не обидит ваше королевское величество.

— Мы бы предпочли видеть улыбку на ваших губах.

Он улыбнулся.

— Не натянутую улыбку, — сказала Катрин.

Они приблизились в танце друг к другу, и она воспользовалась этим, чтобы шепнуть ему на ухо:

— Не печальтесь, месье. Всегда есть выход.

Ги де Шабо несколько секунд смотрел в глаза королевы; ему показалось, что он видит ее впервые. Ее губы улыбались, глаза сохраняли невозмутимость. Однако, подумал он, в ней таится нечто… еще не раскрывшееся полностью… она напоминает змею. Нет, ерунда. Тревога, страх за свою жизнь будоражат мое воображение.

Он не понял значения ее слов; она увидела это по выражению его лица.

— Вы боитесь де Вивонна, — шепнула она. — Не стоит этого делать. Выход есть.

Теперь они удалились друг от друга, и шептать было невозможно. Сердце де Шабо забилось чаще. Он действительно боялся. Он не был трусом, но считал, что всякий человек, глядя в глаза смерти, имеет право на страх. Ему предстояло померяться силами с де Вивонном в смертельной схватке. Он получил от него вызов, и король Генрих дал разрешение на эту дуэль, некогда запрещенную Франциском по просьбе Анны д'Этамп. Де Вивонн был лучшим фехтовальщиком Франции, сражаться с ним означало сражаться со смертью.

Иногда можно блефовать, делать вид, будто ты не ведаешь, что такое страх; но эта тихая королева, верно, увидела на его лице нечто такое, что он предпочел бы скрыть.

Я молод, думал де Шабо; я не хочу умирать. Почему я должен умереть!

Каким приятным приключением казалась любовная связь с фавориткой короля! Теперь эта соблазнительная красавица томилась в тюрьме, а его, де Шабо, ждала дуэль, сулившая ему гибель.

И внезапно, совсем нежданно, королева намекает ему на то, что ей известен выход из положения. Но какой выход может подсказать кроткая маленькая Катрин? Король и его могущественная любовница хотят, чтобы он умер. Каким образом Катрин способна спасти его? Она не намного более влиятельна, чем он сам. Совсем недавно он стал свидетелем того, как мадам Диана безжалостно унизила ее во время разговора о Шенонсо. И все же что-то заставило его ощутить власть королевы. Она внушала ему страх, даже когда дарила надежду. Ему казалось, что он столкнулся в темноте с незнакомым ему человеком. С ним только что говорила королева; однако на него смотрели не добрые глаза Катрин, но холодные, бесстрастные глаза змеи, терпеливо ждавшей того момента, когда она сможет вонзить свои ядовитые клыки в тело врага.

Потом он какое-то время не имел возможности беседовать с королевой. Танцы продолжались, у него была другая партнерша — девушка, глядевшая на де Шабо с восхищением. Он был очень красив, этот де Шабо; все знали, что его ждет скорая смерть, и это усиливало привлекательность молодого человека. Но сейчас он мог думать только о королеве.

Он удивился тому, что она практически не отреагировала на инцидент, связанный с Шенонсо. Он помнил, что это показалось ему странным — королева стерпела оскорбление. Действительно ли она такая кроткая? Он чувствовал, что сейчас она приподняла вуаль и показала ему тайное лицо королевы. Он понял ее послание, оно было ясным. Король и мадам Диана решили, что он должен умереть. Он был любовником их старого врага, поставил дофина в неловкое положение; он бросил вызов человеку, посмевшему запятнать его честь и доброе имя его мачехи, зная, что за этим инцидентом стоят дофин Генрих и Диана де Пуатье. Теперь ему предлагали заплатить за ту глупость. Но что, если вопреки ожиданию всех победителем станет не де Вивонн, а он, де Шабо? Какой сюрприз для толпы, пришедшей увидеть его смерть! Король и его любовница окажутся в глупом положении. Диана была инициатором этого дела. Возможно, король испытает такую растерянность, что его охватит неприязнь к женщине, которую он сейчас любит. Да, де Шабо понял ход мыслей королевы. Что, если она сумеет обратить поражение в победу, смерть — в жизнь, несчастье — в торжество?

Он больше не видел ее во время танцев, но позже этим вечером он получил шанс пройти мимо Катрин. Он посмотрел на нее с мольбой в глазах — как оказалось, не напрасно.

— Завтра вечером. Замаскируйтесь. Дом Руджери на берегу реки.

Он склонил голову.

С надеждой в душе он шел на это свидание. Он с трудом сдерживал желание побежать по улицам Парижа. Плащ скрывал его роскошный костюм придворного; он будет возвращаться уже в темноте; де Шабо не хотел иметь дело с грабителями. К тому же она сказала: «Замаскируйтесь». Никто не выиграет оттого, что при дворе узнают о тайной встрече де Шабо и королевы в доме астрологов.

Ему пришла в голову новая мысль. Вдруг это свидание не связано с дуэлью? Он был красив; многие женщины интересовались им. Нет, это не может быть началом любовной связи. С Катрин де Медичи! Он внезапно похолодел, ему захотелось вернуться во дворец. Нет, это исключено, подумал он. Но почему? Говорили, что Генрих пренебрегает женой с начала ее беременности, что он спал с ней по приказу Дианы только ради появления детей. Люди смеялись. «Наша маленькая королева — кроткое создание. У итальянки нет характера». И все же во время танцев ему показалось, что он видит перед собой другую женщину, отличную от той, которую знал двор. Что, если у нее нет плана его спасения, и она просто хочет переспать с ним, как это было со многими другими женщинами?

Он остановился у реки, увидев старый дом итальянских магов. В течение нескольких минут он не мог заставить себя одолеть несколько ступеней, которые вели к входной двери.

Ему показалось, что он слышит шепот толпы. «Вспомните дофина Франциска…»

Он не знал королевы. Никто не знал королевы. И все же на мгновение прекрасные глаза Катрин показались ему холодными, безжалостными глазами змеи.

Он понимал, почему король не мог любить свою супругу. Если бы де Шабо не был человеком, которого только чудо могло спасти от неминуемой и скорой смерти, он бы сейчас повернулся и ушел назад.

Вместо этого он пожал плечами и шагнул к двери дома Руджери.

Лучи летнего солнца заливали Париж, готические башни и купола которого тянулись к ярко-синему небу. Люди шагали вдоль впечатляющих стен Бастилии, по южной набережной Сены, мимо лицеев и монастырей. По улице Сент-Женевьев спешили студенты и художники, грабители и бродяги. Они торопились покинуть город и попасть в Сент-Жермен-ан-Лей, где их ждало великолепное зрелище.

Акробаты и жонглеры развлекали толпу; певцы исполняли задорные, сентиментальные и скабрезные баллады; в некоторых песнях высмеивалась бывшая фаворитка Франциска мадам д'Этамп; по слухам, ее ждала гильотина; никто не вспоминал о песнях, запущенных в обращение этой дамой и затрагивавших честь Дианы де Пуатье. Нет! Диана была теперь неприкасаемой. Давайте прославлять ее, говорил народ. Мадам д'Этамп впала в немилость, ее можно топтать. Если бы она появилась сейчас здесь, ее бы забросали камнями.

В воздухе витала атмосфера смерти. Зеваки хотели увидеть, как убьют человека. Густая красная кровь обагрит луговую траву. Сам король, и его итальянка, и другая женщина, подлинная, хотя и не коронованная королева Франции, — короче, мадам де Пуатье, — станут свидетелями этого зрелища. Сюда прибудут Анн де Монморанси, другие министры, вельможи, известные всей стране.

Неудивительно, что тысячи парижан собрались в Сент-Жермен-ан-Лее, чтобы увидеть смертельную схватку двух мужественных аристократов.

Де Шабо и де Вивонн были противниками в этой дуэли. Почему они сражались? Это не было важным; их ссора была связана с каким-то старым скандалом. Говорили, что де Вивонн, предполагаемый победитель, вступился за честь короля, что де Шабо был любовником мадам д'Этамп еще до того, как она впала в немилость.

Всю июльскую ночь толпа ждала дуэли в полях, окружавших место схватки. Заключались пари; карманники работали без устали; мужчины и женщины, лежа на траве, развлекались как могли в ожидании поединка.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, дамы в дорогих туалетах и их кавалеры стали занимать места под роскошным навесом, украшенным изображениями лилий. Там был сам Монморанси, братья де Гизы, кардиналы, епископы, королевский гофмейстер — вся верхушка придворного общества и фрейлины королевы.

У противоположных краев поля стояли палатки дуэлянтов. В палатке де Вивонна, уверенного в своей победе, было подготовлено все для банкета в честь его триумфа. Он взял на время лучшую посуду из королевской столовой; в этой палатке на блюдах лежали оленина и мясо других сортов, сладости и фрукты. Толпа ощущала доносившиеся оттуда аппетитные запахи. Все болели за де Вивонна; он был человеком короля; считалось, что де Шабо не сможет устоять перед ним.

Толпа предвкушала великолепное, хотя и зловещее, зрелище. Под тем местом, которое занимал мрачный Монморанси, сидели пять мужчин в масках и черных одеждах. Это были палач и его подручные. Когда де Шабо умрет, они подвесят его к виселице, точно преступника. Состоится великолепный спектакль.

Воры и коробейники, проститутки и фокусники, студенты и торговцы чувствовали, что ждут не напрасно.

Появление короля и его свиты означало, что зрелище должно вот-вот начаться. Запели фанфары герольдов. Генрих шагнул вперед под крики собравшихся. Люди любили своего короля, хотя кое-кто считал, что ему все же далеко до великолепного Франциска. Другие, помоложе, не помнившие обаяния прежнего короля, считали своим кумиром добродетельного Генриха, который хранил верность одной женщине. Любовница находилась рядом с ним, точно она и правда была настоящей королевой. Это показывало глубину его любви к этой даме, поскольку в остальных случаях он строго следовал этикету. Она вместе с ним принимала приветствия толпы; черно-белые туалеты красавицы Дианы делали ее такой непорочной и прелестной, что яркие наряды окружавших ее дам вдруг стали кричащими, безвкусными.

И затем… выход королевы. Толпа смолкла. Никто не желал приветствовать итальянку. Возможно, именно неприязнь к итальянке заставила людей так бурно аплодировать королю и его любовнице.

— Дофин Франциск! — шипела памятливая толпа.

Катрин слышала это. Придет день, подумала она, когда они будут приветствовать меня. Примут меня как настоящую королеву Франции.

Снова прежняя надежда на то, что «придет день».

Она ощущала в своем чреве ребенка. Я сижу здесь, бледная и молчаливая, и многим кажется, что все мои мысли посвящены ребенку. Им неизвестно, как терпеливо я способна ждать. Я не родилась с этим даром, а обрела его. Желавшим увидеть смертельную схватку неведомо, что именно она, Катрин, спровоцировала ее.

Она улыбнулась и приложила руку к расшитой жемчугами ткани, обтягивавшей ее живот. Мадаленна приблизилась к своей госпоже.

— Вам нездоровится, Ваше Величество?

— Все в порядке, спасибо. Маленькая слабость. Это нормально.

Толпа заметила жест Катрин — глаза людей были прикованы к ней. Они увидели, как Мадаленна обеспокоенно спросила о чем-то свою госпожу.

Видите, хотела сказать Катрин своим подданным, у короля есть любовница, но я вынашиваю его детей. Только я способна рожать принцев и принцесс.

Герольд Гуинн, чей шелковый плащ переливался на солнце, сделал шаг вперед; его труба пропела несколько нот. Тотчас воцарилась тишина; все замерли в ожидании объявления.

— Сегодня, десятого июля, по воле нашего всемогущего короля состоится смертельный поединок между Франциском де Вивонном и Ги де Шабо. Они разрешат свой спор, предмет которого останется их тайной, с помощью оружия. От имени короля предупреждаю всех — под страхом смерти никто не смеет вмешиваться в ход схватки, мешать или помогать любой из противоборствующих сторон.