Эдуард побледнел. На какой-то миг мне показалось, что он собирается протестовать. Хани, не отрываясь, смотрела на мужа, предупреждая и умоляя. "Будь осторожен!" - говорил ее взгляд, и, в самом деле, ему следовало быть осторожнее. Я спрашивала себя, что может произойти, если эти свирепые мужчины узнают, что хозяин и хозяйка стола, за которым они сидели, были приверженцами той веры, которую они презирали и ненавидели.
      - Отчим моей матери был одним из этих мучеников, - услышала я свой собственный тонкий, ненатуральный голос.
      Напряжение тотчас спало. Наша семья, оказывается, была семьей казненного, отсюда само собой следовало, что нас всех объединяла одна религия. Сэр Пенн поднял бокал и сказал:
      - За нашу державную повелительницу, которая ясно дала понять свои намерения!
      Мы все могли пить за здоровье нашей королевы - и выпили. Единодушие было восстановлено.
      Заговорили о Коронации, и оба гостя охотно выслушивали несколько минут наши рассказы. После этого разговор перешел на местные темы толковали о приходских делах, о перспективах охоты на оленя; нас пригласили посетить Лайон-корт.
      Гости ушли Поздно вечером. Поднявшись в свою комнату, я почувствовала, что мое возбуждение еще не улеглось, и села у окошка, понимая всю бесполезность попыток уснуть.
      Вскоре в дверь постучали, и вошла Хани, одетая в длинную ночную рубашку голубого цвета. Ее чудесные волосы были распущены по плечам.
      - Ты еще не легла?
      Она села и пристально посмотрела на меня:
      - Что ты о них думаешь?
      - Неотесанные мужланы, - ответила я.
      - Они живут вдали от Лондона и двора и, конечно, ведут себя по-другому.
      - Дело не только в дурных манерах. Они заносчивы и самонадеянны...
      - Это люди, которые командуют грубыми матросами. Им необходимо проявлять властность.
      - ..и нетерпимы, - продолжала я. - Как рассвирепел старший Пенлайон, когда он говорил об испанца! Они оба просто глупы. Как будто в мире не хватит места, чтобы все они могли заиметь все, что им хочется.
      - Люди всегда домогаются того, что имеют другие люди. Это закон природы.
      - Не природы, - возразила я. - Это - обычай, установленный жадными людьми при попустительстве глупцов.
      - Ты произвела впечатление на капитана, Кэтрин.
      - Мне до этого нет никакого дела.
      - Он - яркая личность.., и он, и отец.
      - Отец, похоже, готов был утащить тебя прямо из-под носа Эдуарда.
      - Даже он не посмел бы зайти так далеко!
      - Я думаю, он зашел бы так далеко, как только смог. И его сын тоже. Я бы ни тому, ни другому не доверяла.
      - Но ведь они - наши соседи. Отец Эдуарда сказал, что мы должны поддерживать добрые отношения с соседями, и особенно с Пенлайонами, которые имеют большую власть в здешних краях.
      - Надеюсь, что мы не скоро увидим их снова!
      - Если так, я буду очень удивлена. У меня есть подозрение, что капитан намерен ухаживать за тобою, Кэтрин.
      Я саркастически засмеялась:
      - Он хорошо сделает, если будет держаться подальше. Хани, ты это нарочно устроила!
      - Дорогая Кэтрин, ты хочешь оплакивать свое горе вечно?
      - Нет, не хочу, Хани. Но я не могу не делать этого!
      - Если б ты вышла замуж и родила детей, ты забыла бы Кэри.
      - Никогда!
      - Так что же ты собираешься делать? Горевать всю жизнь?
      - Прежде всего я собираюсь просить тебя не устраивать мне смотрины и не выводить парадом передо мной всех этих деревенских грубиянов. Пожалуйста, Хани, не надо больше!
      - Ты переменишься. Ты просто еще не встретила того, кто тебе нужен.
      - Сегодня вечером - безусловно нет! Как ты могла вообразить, что этот человек мог возбудить во мне что-нибудь иное, кроме желания быть от него как можно дальше?
      - Но он красив, влиятелен, богат... По крайней мере, я так думаю. Тебе придется долго искать, прежде чем ты найдешь более подходящую партию.
      - В тебе заговорила самодовольная матрона. Хани, я уеду домой в Аббатство, если ты не бросишь попыток найти мне мужа.
      - Больше не буду, обещаю!
      - Наверное, матушка попросила тебя об этом?
      - Кэтрин, ей так мучительно жалко тебя!
      - Знаю. И она ни в чем не виновата, благослови, Боже, ее любящее сердце! О, давай не будем говорить о моих несчастьях. Что, мы действительно обязаны посетить Лайон-корт? По-моему, они помешались на своем родстве с этим животным!
      - Фигура льва - их эмблема. Говорят, лев изображен на всех их кораблях.. Вообще, это удивительная семейка. Они вошли в большую силу уже во втором-третьем поколении. Я слышала, что отец сэра Пенна был простым рыбаком, который занимался своим ремеслом в маленьком корнуоллском рыбачьем поселке. Потом он построил несколько суденышек и уже посылал других рыбачить. И он строил все больше судов и стал вроде короля в своей деревне. Затем он перебрался через Тамар и основал свое дело в здешних местах. Сэр Пени рос как наследный принц, а став сам хозяином, приобрел еще больше кораблей, бросил ремесло и стал ходить в дальние плавания. Рыцарство ему пожаловал Генрих VIII, который сам любил корабли и предвидел, что авантюристы типа Пенлайонов могут принести большую пользу Англии.
      Я зевнула.
      - Ты устала? - спросила Хани.
      - Устала от этих Пенлайонов.
      - Мне кажется, в скором времени они опять уйдут в море - по крайней мере, сын.
      - Будет очень приятно не видеть их больше!
      Хани встала и открыла, наконец, главную причину своего прихода:
      - Ты, надеюсь, поняла, что они фанатически относятся к религиозным убеждениям?
      - О да! Но меня поразило, что они вообще их имеют!
      - Мы должны быть осторожны. Нельзя, чтобы они узнали о том, что мы служили мессы в этом доме.
      - Я и без того устала от этих конфликтов, - заверила я ее. - Можешь положиться на меня, я не пророню об этом ни слова.
      - Похоже, - сказала Хани, - что поднимается движение против истинной веры.
      - А которая из них истинная? - гневно спросила я. - Ты говоришь, что дорога в Рим - самая прямая Потому, что Эдуард верит в это, и иначе ты не смогла бы стать его женой. Мы знаем, что члены нашей семьи придерживались протестантских взглядов. Так кто же прав?
      - Конечно, прав Эдуард.., мы правы!
      - В вопросах религии все люди, по-видимому, убеждены, что они правы, а те, кто с ними несогласны, - всегда не правы! Именно поэтому я отказываюсь принять ту или другую сторону.
      - Тогда ты останешься без религии!
      - Думаю, что я больше буду христианкой, если не стану ненавидеть тех, кто не согласен со мной. Я не люблю доктрин, Хани. Они приносят слишком много страданий. Мне не по пути ни с теми, ни с другими. Но сейчас я устала и у меня нет настроения вести богословские дискуссии.
      Хани поднялась:
      - Я прошу только одно, Кэтрин: будь осторожна!
      - Можешь положиться на меня!
      Она легко поцеловала меня в щеку и вышла. Я подумала о том, какая Хани счастливица, с ее потрясающей красотой, любящим мужем и убежденностью, что она обрела истинную веру.
      Но мои мысли немедленно вернулись к нашим гостям. Я посмотрела на, простирающееся за окном море; там стоял на якоре его корабль. "Скоро, мелькнула у меня мысль, - я буду наблюдать из этого окна, как его паруса исчезают вдали". И я представила себе, как он стоит на палубе, широко расставив ноги, и громким голосом отдает приказания - и горе тому, кто ослушается! Я видела, как кровь стекает по клинку его сабли; я слышала его торжествующий смех и видела, как он захватывает пригоршнями золотые монеты и пропускает их сквозь пальцы, и глаза у него блестят тем же жадным блеском, с каким они смотрели на меня...
      Преодолев мгновенную дрожь, я улеглась в постель, ощущая смутное недовольство собой оттого, что не могла выкинуть этого человека из головы.
      Я проснулась. Комната была полна лунного света. Я не могла понять, как долго проспала, и продолжала лежать очень тихо, прислушиваясь к звукам за окном: внезапному шелесту листвы, уханью совы. Почему я, обычно спавшая так крепко, вдруг проснулась посреди ночи? Что-то разбудило меня?
      Я закрыла глаза и попыталась опять погрузиться в сон и в этот момент услышала, как часы на башне пробили три раза. Это были необыкновенные часы, и все, посещавшие наш дом, обязательно выходили во внутренний двор полюбоваться на них. Их украшала фигура человека, очень похожего на покойного короля Генриха VIII, отца нашей государыни; она ударяла по колоколу, отбивая часы. Для здешних мест эти часы были диковинкой, хотя дома у нас находились двое-трое не менее интересных.
      Три часа. Я встала и, закутавшись в шаль, отороченную мехом, подошла к окну и выглянула наружу. Мой взгляд тотчас отыскал "Вздыбленного льва", но не задержался на нем, так как дальше в море мне открылось великолепное зрелище: корабль, подобного которому я никогда не видела. Он гордо возвышался над водой и казался воплощением величия. Я мало знала о кораблях, кроме того немногого, чему научилась с тех пор, как приехала сюда, но сразу заметила, что бак у него не выдавался вперед, нависая над носом, а поднимался прямо вверх над выступающим носовым отсеком трюма.
      Я никогда не видела такого корабля. Рядом с ним "Вздыбленный лев" выглядел маленьким и незначительным.
      Я уже довольно долго сидела у окна, любуясь красавцем кораблем, когда вдруг заметила на его палубе колеблющийся огонек, а затем темное пятнышко на воде. Оно то исчезало, то появлялось вновь и становилось все ближе. Я внимательно всматривалась в него. Это оказалась маленькая шлюпка, направляющаяся к берегу.
      Я снова посмотрела на "Вздыбленного льва" и подумала: "Вот бы он увидел это чудесное судно! Пусть бы он сравнил с ним своего драгоценного "Льва"!"
      Я совершенно ясно видела маленькую лодку, прыгавшую на волнах. Потом она опять исчезла, и я напрасно искала ее взглядом. Но большой корабль никуда не делся. Я смотрела и ждала, но ничего больше не произошло.
      Услышав, как часы на башне пробили четыре часа, я вдруг почувствовала, что замерзла.
      Корабль оставался на месте, но лодки нигде не было видно. Я легла обратно в постель, но долго не могла согреться. Наконец, мне это удалось, и я незаметно уснула. Было уже позднее утро, когда я проснулась. Сразу вспомнив события ночи, я подбежала к окну. Ни следа не осталось ни от корабля, ни от шлюпки. Один "Вздыбленный лев" горделиво колыхался на волнах, и никакого царственного незнакомца не было рядом, чтобы его унизить.
      Как великолепен был этот ночной пришелец! Мне ничего подобного не приходилось видеть. И, глядя теперь на пустынную гладь моря, я недоумевала, был ли он наяву или только привиделся мне?
      Нет. Я действительно просыпалась ночью. Что меня разбудило? Инстинкт? Предчувствие? Потом я подошла к окну и увидела тот корабль.
      Или мне это все же приснилось? Накануне вечером было много разговоров о кораблях. Эти люди - и особенно младший - так врезались мне в память, что я не могла о них забыть. Возможно, это был сон. Но нет, конечно, я проснулась. Я видела этот корабль. Но не из-за тех ли картин, которые возбудили в моем воображении эти двое, показалось мне судно таким большим и великолепным?
      Я, разумеется, знала, что именно я видела, но не собиралась об этом рассказывать. Хани и Эдуард подумали бы, что Пенлайоны произвели на меня слишком сильное впечатление, а это было последнее, в чем мне хотелось бы признаться.
      В Труиндской усадьбе я ездила на резвой кобылке. Я с детства чувствовала себя в седле как дома. Нас учили ездить верхом с малолетства; ведь если надеяться только на свои ноги, то далеко от дома не уйдешь.
      Я любила выезжать на прогулки каждый день и одна. Конечно, полагалось, что меня сопровождал грум, но я этого терпеть не могла. Моя малышка Мэриголд хорошо меня знала: она вместе со мной прибыла из Аббатства. Мы прекрасно понимали друг друга, и звука моего голоса было достаточно, чтобы успокоить ее и заставить слушаться.
      Наутро после визита Пенлайонов я решила прогуляться, но, едва отъехав от конюшен, услышала звучный голос Джейка Пенлайона. Итак, он уже опять здесь. Я поздравила себя с тем, что благополучно ускользнула от него. Я любила бывать на природе; здешний ландшафт отличался от местности вокруг Аббатства. Здесь были крутые холмы, извилистые тропинки, сосновые леса, и листва была более пышной из-за того, что климат теплее, чем на юго-востоке, и дожди намного обильнее. Я представляла себе, какие цветы должны были здесь распуститься по весне, и предвкушала встречу с этим временем года, когда я задумывалась над тем, решусь ли остаться на такой долгий срок вдали от дома.
      В то время как я размышляла об этом, позади послышался стук лошадиных подков, и, повернув голову, я увидела Джейка Пенлайона, скакавшего галопом на могучем белом коне.
      - О! - произнесла я беззвучно.
      - Мне сказали, что вы поехали на прогулку, и я поехал по следу.
      - Зачем вы это сделали?
      - Чтобы поговорить с вами, разумеется.
      - Мы разговаривали не далее как вчера вечером.
      - Но нам еще очень многое надо сказать друг другу.
      - Я так не думаю!
      - Ну, хорошо, допустим, это мне нужно многое сказать вам.
      - Допустим как-нибудь в другой раз!
      Я вонзила пятки в бока Мэриголд, и она взяла с места; но он по-прежнему был рядом со мной. Я сразу увидела, что Мэриголд не обгонит его сильного жеребца.
      - Моряк не может позволить себе долго ходить вокруг да около. Время - вот чего ему никогда не хватает.
      Понимая, что мне не уехать от него, я придержала лошадь.
      - Тогда скажите, пожалуйста, побыстрее то, что вы имеете сказать, чтобы я смогла продолжить свою прогулку.
      - Мы можем с удобством болтать, продолжая нашу прогулку.
      - Я не приглашала вас в провожатые!
      - Какое это имеет значение? Я сам себя пригласил.
      - И вы без колебаний навязываете свое общество, даже зная, что оно нежелательно?
      - Я не знаю колебаний, если решаю, что хочу чего-то добиться!
      - И чего же вы, скажите на милость, хотите сейчас?
      - Вас.
      Я усмехнулась:
      - Странные у вас желания!
      - Самые нормальные, уверяю вас!
      - Я вас почти совсем не знаю. Мы встречались всего один раз.
      - Дважды, - поправил он. - Разве вы забыли нашу встречу на Мысе? Ведь именно там все началось!
      - Я понятия не имела, что что-то началось! Он схватил за повод Мэриголд. Его лицо вдруг помрачнело, стало жестоким.
      - Вы не должны отрицать очевидное, мистрис, - сказал он. - Вы знаете, что именно началось!
      - А вы, похоже, знаете обо мне больше, чем я сама, или, скорее, хотите, чтобы я в это поверила. Я не одна из ваших подружек, которые прибегают, едва вы поманите пальцем, и задыхаются от восторга, если вы свистнете им, как свистите своей собаке!
      - Я всегда называл бы вас по имени, и вы могли бы всегда занимать в моем мнении гораздо более высокое место, чем то, которое я отвожу своим собакам.
      - Когда вы отплываете? - спросила я.
      - Через два месяца.
      - Так нескоро?
      - Так скоро, - ответил он. - За эти два месяца нужно переделать уйму дел. Я должен погрузить на судно съестные припасы, тщательно осмотреть его и отремонтировать, приготовить к долгому плаванию, подобрать команду и добиться руки леди.., все одновременно.
      - Желаю вам удачи. - Я повернула Мэриголд в сторону Усадьбы. - А теперь я должна попрощаться, так как мне с вами не по пути.
      - Вы ошибаетесь. Ваш путь - мой путь.
      - Я возвращаюсь в конюшни.
      - Но вы только что выехали!
      - Тем не менее, я возвращаюсь, - сказала я.
      - Останьтесь и поговорите со мной!
      - Я должна проститься.
      - Вы боитесь меня!
      Я взглянула на него с презрением.
      - Если это не так, - сказал он резко, - почему вы не хотите остаться и поговорить со мной?
      - Разумеется, я не боюсь вас, капитан Пенлайон. Но скажите наконец, ради Бога, то, что вы должны сказать, и я уеду!
      - Вы мне понравились сразу, с первого же взгляда, и я не думаю, что вы не испытали ко мне ответного чувства.
      - Чувства бывают разные!
      - И многие из них вы ощутили, встретив меня!
      - Я почувствовала, что вы нахал.., наглец...
      - Пожалуйста, не стесняйтесь в выражениях! - сказал он насмешливо.
      - Словом, человек такого сорта, с каким у меня не было ни малейшего желания знакомиться.
      - Но против которого вы не можете устоять!
      - Капитан Пенлайон, - сказала я, - вы слишком высокого мнения о себе и о своем корабле.
      - Ну, уж мой корабль, во всяком случае, прекраснейший из всех, что бороздят океан!
      - Прошлой ночью я видела более прекрасный!
      - Где?
      - В бухте.
      - Вы видели "Вздыбленный лев".
      - Он был там, но был и тот, другой, в два раза крупнее и величественнее, и рядом с ним "Лев" казался карликом.
      - Вы можете насмехаться надо мной, но прошу не трогать мой корабль!
      - Я не насмехаюсь, а просто излагаю факты. Вчера ночью, выглянув из окна, я заметила на море самый красивый корабль из всех, когда-либо виденных мною.
      - Самый красивый корабль, виденный вами, - это "Вздыбленный лев"!
      - Нет, в самом деле, тот был более величественный и красивый. Такой большой, горделивый.., как плавучий замок.
      Он внимательно смотрел на меня.
      - Вы видели, сколько у него мачт?
      - Я думаю, четыре.
      - А палубы? Они были высоко подняты?
      - Да. Кажется, да. Он был такой высокий... Я не знала, что корабли могут быть такими высокими.
      Похоже, он забыл про свой интерес ко мне. Ночной пришелец вытеснил у него из головы все другие мысли.
      Он стал жадно расспрашивать меня. Я отвечала, как могла, но мое знание кораблей было скудным. Он не выразил протеста, когда я направила лошадь шагом в Труиндские конюшни, а просто поехал рядом со мной, выпаливая вопросы, досадуя на то, что я не могла описать во всех подробностях увиденный мною корабль.
      Внезапно он взорвался:
      - Не может этого быть! Но клянусь кровью Христовой, сдается мне, что вы описываете испанский галион!
      Я не представляла себе раньше, насколько страстно религиозен был Эдуард. В Аббатстве матушка никогда не наставляла меня в рамках одной доктрины предпочтительно перед другими. Ее идеалом была веротерпимость, и я знала, что она не считала тот или иной способ отправления обрядов важнее, чем то, чтобы каждый жил по-христиански, насколько это возможно. Однажды она сказала мне:
      - Религию людей мы познаем через их поступки по отношению к своим ближним. Какая добродетель в том, что человек славит Господа, если он жесток к Его созданиям?
      Мало кто был согласен с ней. Покойная королева и ее министры жгли на кострах людей не потому, что те грабили или убивали, а потому, что верили не так, как предписывал Рим.
      А теперь мы, повернулись по команде "Кру-гом!" и религиозные законы, существовавшие при Марии, упразднялись, а установленные ее предшественниками, - восстанавливались. Реформаторство опять верховенствовало, и, хотя возврат к Смитфилдским кострам казался невозможным, было опасно идти против господствующей церкви, которую установила и поддерживает королева.
      Насколько тверда королева в свои взглядах, я не могла сказать с уверенностью. Вряд ли она могла забыть годы, полные опасностей, когда она чуть было не лишилась головы. Тогда ей приходилось кривить душой, хотя, возможно, она и в то время втайне склонялась к Реформации. И в самом деле, если бы не ее протестантство, она, скорее всего, не была бы сейчас на троне.
      Теперь, разумеется, у нее были серьезные политические причины твердо придерживаться протестантских взглядов. По ту сторону Ла-Манша находилась королева Франции, которая также была королевой Шотландии и, как считали многие, законной королевой Англии: Мария Стюарт, внучка Маргарет, сестры покойного нашего короля Генриха VIII. Поэтому многие говорили, что она являлась прямой наследницей английского трона, в то время как Елизавета, чей отец отстранил свою законную супругу, Екатерину Арагонскую, ради женитьбы на матери Елизаветы, Анне Болейн, была внебрачной дочерью и не могла притязать на корону.
      Истовая католичка, Мария Стюарт стала знаменем тех, кто желал вернуть Англию в лоно папистской церкви. Поэтому Елизавета неминуемо должна была выступить лидером протестантизма. Я не сомневаюсь, что нашу королеву побуждала к этому не столько религия, сколько политика.
      Но эта политика существовала. Те, кто служил мессу и молился по римскому обряду, являлись потенциальными врагами королевы, так как они хотели привести страну назад к католицизму, и, если бы это произошло, Мария Стюарт, а не Елизавета Тюдор была бы признана королевой Англии.
      Поэтому в том, как молились Хани и Эдуард, таилась для них серьезная опасность.
      Я знала, что в домовой церкви, или, вернее, небольшой капелле, за закрытыми дверями проводились службы. Я знала, что под алтарным покровом скрывалась потайная дверца, и догадывалась, что за этой дверцей прятали священные изображения и церковную утварь, необходимую для отправления мессы.
      Я не принимала в этом участия, но знала, что несколько человек из прислуги там присутствовали. Меня это не очень занимало до того вечера, когда Пенлайоны с такой злобой говорили о донах. Я убедилась, как нетерпимы они могут быть к тем, кто думает иначе, чем они, и как опасны.
      После того дня каждый раз, как я проходила мимо капеллы, меня охватывало острое чувство тревоги.
      Дженнет, молоденькая девушка, которую я привезла с собой из Аббатства, занималась уборкой моих платьев. Она почти в экстазе водила рукой по ворсу моего бархатного плаща.
      Дженнет была на год младше меня - маленькая, очень живая, с густой гривой темных кудрей. Я заметила, как кое-кто из мужской прислуги провожал ее взглядом и решила, что ее следует предостеречь.
      Дженнет работала, а глаза у нее так и сверкали, и я спросила, нравится ли ей в этой новой обстановке.
      - О да, мистрис Кэтрин! - ответила она с жаром.
      - Значит, тебе здесь нравится больше, чем в Аббатстве?
      Она вздрогнула:
      - О да, мистрис! Здесь вроде как более открыто. В Аббатстве.., там были духи.., все это говорили. И мало ли что там могло случиться...
      Дженнет была неисправимой болтуньей и сплетницей. Я слышала, как он тараторила с другими служанками. Дать ей только повод - она многое могла бы мне порассказать.
      - Значит, ты считаешь, что здесь все по-другому?
      - О да, мистрис! Подумайте, ведь в Аббатстве.., я там ночи напролет дрожала на своем тюфяке, даже когда спала не одна. Младшая Мэри клялась, что видела однажды в сумерках монахов, идущих процессией в церковь. Говорила, они были в длинных рясах и вроде пели псалмы. Нам рассказывали, какие ужасы там раньше происходили, а ведь всякий знает, что там, где случилось что-то страшное, обязательно появятся привидения.
      - Но ты-то никогда не видела привидений, Дженнет?
      - Нет, мистрис, но я их там чуяла, а это одно и то же. Здешнее место больше смахивает на то, каким должен быть настоящий замок. Духи и здесь могут появиться, в очень многих домах они водятся, но здесь это были бы обыкновенные привидения: бедная леди, погибшая от несчастной любви, или джентльмен, который промотал наследство и выбросился из окна башни, - словом, привидения как привидения. Но в Аббатстве они были ужасны. Монахи и силы зла... О, там творилось зло, это уж точно! Моя бабушка помнит, как пришли люди и что они делали... Ну, а здесь все по-другому. И к тому же здесь корабли. О, мне так нравится смотреть на корабли! Дженнет хихикнула.
      - А этот капитан Пенлайон, мистрис! Я сказала Мэри: "Никогда не видела такого прекрасного джентльмена!". И Мэри говорит то же самое, мистрис!
      Во мне вдруг вспыхнуло сильное раздражение. Итак, служанки обсуждают его. Я представила себе, как он важно, вразвалку проходит мимо них, быть может, оделяя поцелуем самую хорошенькую, взяв ее на заметку, как возможную добычу. Право, меня тошнило от этого человека.
      Но что это я? Зачем болтаю с Дженнет? Я сказала:
      - Пожалуйста, убери это все побыстрее, Дженнет. Не болтай так много. Тебе что, больше делать нечего?
      Дженнет, естественно, сбитая с толку внезапной переменой в моем поведении, повесила голову и слегка покраснела. Я надеялась, что достаточно ясно дала понять мое полное равнодушие к капитану Пенлайону.
      Дженнет занялась было делом, но вскоре выглянула в окно и стала что-то рассматривать во дворе.
      - Что там, Дженнет?
      - Там молодой человек, мистрис.
      Я подошла и встала рядом. В самом деле, там стоял молодой человек; он был облачен в красновато-коричневый дублет и зеленые штаны. У него были очень темные, прямые, гладко расчесанные волосы. Почувствовав наши взгляды, он посмотрел вверх и отвесил нам изысканный поклон.
      Я крикнула вниз:
      - Кто вы?
      - Добрая госпожа, - крикнул он в ответ, - если вы - хозяйка этого дома, я желал бы поговорить с вами.
      - Боже мой, - выдохнула Дженнет, - но до чего же пригож! Я сказала:
      - Я не хозяйка дома, но сойду вниз и поговорю с вами.
      Я вышла в холл вместе с Дженнет, следовавшей за мной по пятам, и открыла обитую железными гвоздями наружную дверь. Молодой человек еще раз поклонился, очень почтительно.
      - Боюсь, хозяйки нет дома. Может быть, вы изложите свое дело мне?
      - Я ищу работу, миледи.
      - Работу? - переспросила я. - Какого рода работу?
      - Я не особенно разборчив. Буду благодарен за все, что подвернется.
      - Управление хозяйством не в моих руках. Я здесь только гостья.
      - Может быть, мне попробовать поискать хозяина? - с энтузиазмом предложила Дженнет.
      Он бросил ей благодарный взгляд, и она очень мило покраснела.
      - Пожалуйста! - сказал он.
      Дженнет убежала, а я спросила молодого человека:
      - Как ваше имя?
      - Ричард Рэккел, мистрис.
      - Откуда вы?
      - Я прибыл с севера. Думал, что на юге легче пробить себе дорогу, чем в моих родных местах.
      - А теперь, наверно, вы хотите поработать здесь немного, а потом двинуться на поиски новых приключений?
      - Смотря, как обернется дело. Я везде присматриваюсь, ищу, где бы можно было осесть навсегда.
      К нам часто являлись люди, искавшие работу, особенно на исходе лета, к Михайлову дню. Они нанимались работать в поле, молотить, веять, засаливать мясо (часть скота забивали в эту пору из-за нехватки запасенных на зиму кормов). Но этот молодой человек чем-то отличался от обычных поденщиков.
      Я спросила, случалось ли ему работать в поле, на уборке хлебов. Он ответил, что нет, но он умеет управляться с лошадьми и надеется, что в конюшне найдется для него местечко.
      В этот момент появился Эдуард. Он въехал во двор - элегантный мужчина, который за последние дни стал как будто еще более изящным и хрупким Наверно, я воспринимала его так по контрасту с Пенлайонами.
      - Эдуард, - сказала я, - этот юноша ищет работу.
      Эдуард был всегда неизменно вежлив и, на мой взгляд, всегда полон рвения сделать доброе дело. Он был очень популярен среди работников, но, мне кажется, они его слегка презирали. Для них такое мягкое обращение казалось слишком непривычным.
      Эдуард пригласил молодого человека в зимнюю, отапливаемую гостиную и приказал принести для него кружку эля. Не многие наниматели относились так к рабочему люду, но мечтатель Эдуард не считал, что его богатство и знатность возвышают его над другими. Он знал, что был ученее, воспитаннее, имел более изящные манеры, чем какой-нибудь батрак с фермы; но если человек умел себя вести и был сколько-нибудь образован, он не считал его ниже себя только потому, что тот был, скажем, сыном доктора или стряпчего, а Эдуард - сыном лорда. Хани постоянно твердила мне:
      Эдуард - сама доброта. Она была права.
      Я, разумеется, не сопровождала их в зимнюю гостиную, а ушла к себе в спальню, где Дженнет снова взялась за уборку моей одежды.
      - О, мистрис Кэтрин, - воскликнула она, - как вы думаете, подыщет хозяин место для него?
      - Мне кажется, он не подходит для тяжелой работы в поле, а там как раз и требуются рабочие руки в это время года.
      - Он, в самом деле, выглядит настоящим джентльменом, - сказала Дженнет, расправляя мой крылатый чепчик. - Мужчины с севера - самые красивые.
      - Ты слишком интересуешься мужчинами, Дженнет, - сказала я строго.
      - О, но они действительно интересные создания, мистрис!
      - Я должна предупредить тебя. Ты прекрасно знаешь, что может случиться с девушками, которые не берегут себя, как следует.
      - О, мистрис, вы имеете в виду моряков, которые сегодня - здесь, завтра там. А молодой Ричард Рэккел - он уж если пришел, так здесь и останется и всегда будет в ответе за все, что натворит.
      - Дженнет, я замечаю, что тебе нравится привлекать мужское внимание!
      - О, мистрис! - Она залилась румянцем и хихикнула.
      Я продолжала строгим тоном:
      - Если этому молодому человеку повезет получить здесь работу, ты хорошо делаешь, если подождешь, пока он проявит к тебе интерес, прежде чем выдать свой к "нему.
      - Но он еще мальчик, мистрис, - возразила Дженнет, блестя глазами, и я рассердилась на нее, так как знала, что она мысленно сравнивает юного Ричарда Рэккела с капитаном Пенлайоном.
      ***
      Для Эдуарда было очень характерно, что он все-таки нашел место для Ричарда Рэккела в нашем доме. Он вошел в соляр <Соляр (solar, solarium) - светлица, комната в верхнем этаже замка.>, где сидели мы с Хани, она - за вышивкой, я праздно глядя на нее, и, усевшись около нас, сказал:
      - Я определил Рэккела на конюшни. Там понадобится еще один конюх, хотя не знаю, подойдет ли он для этого. Он внешне не похож на конюха, но с лошадьми управляться умеет, это точно. Со временем мы подыщем ему другое занятие. По-моему, из него получился бы отличный секретарь; жаль, я не нуждаюсь в секретаре.