Дерзость Лиги возмутила короля. Катрин умоляла его попросить у Лиги время для обдумывания этого предложения. Сама она тайно дала знать Гизу, что работает на него и Лигу, что готова любыми средствами повлиять на короля, чтобы он выполнил требования возглавляемой герцогом организации.
      В ту пору Катрин мучали одышка и приступы тошноты, ревматизм едва позволял ей ходить; она страдала от подагры; именно сейчас, когда она особенно сильно нуждалась в крепком здоровье, оно впервые в жизни начало подводить ее. Катрин приближалась к своему шестидесятилетию; это был немалый возраст, ко ее мозг по-прежнему работал отменно, она проклинала дряхлеющее тело. Ее шпионы работали хуже, чем раньше; это происходило потому, что она сама сдавала. Она уже не была энергичной королевой-матерью, носившейся по дворцу, открывавшей тайными ключами двери и застававшей людей в самые неподходящие моменты. Теперь она передвигалась, опираясь на палку, постукивание которой выдавало Катрин. Или ее носили в паланкине. Боль в суставах была такой сильной, что даже такой стоик, как Катрин Медичи, не мог игнорировать ее. С королевой-матерью стали случаться обмороки. Молодые люди, которыми она успешно управляла когда-то, уже достигли зрелости. Самыми важными фигурами стали три Генриха; королева-мать, когда-то державшая в руках их судьбы, оказалась задвинутой в тень - не потому, что ее разум ослаб, а потому, что при полностью сохранившемся рассудке тело Катрин стало дряхлым.
      Она никогда не сдавалась в прошлом; она не сделает это сейчас. Она продолжит начатое; трон должен быть сохранен для Генриха, несмотря на то что он по глупости отдалился от матери и пытался удержать в своих руках власть, ослабленную безумием его фаворитов, дерзостью Наваррца и тайными надеждами герцога Гиза.
      Дом Валуа никогда не находился в таком опасном положении, как сейчас; Катрин воспринимала это, как кошмар. Если она не сумеет переломить ход событий, произойдет то, чего она всегда боялась сильнее всего.
      Филипп Испанский предложил Гизу помощь в виде трехсот тысяч крон, шести тысяч ландскнехтов и двенадцати тысяч уланов при условии его разрыва с королем и установления во Франции инквизиции и католической веры.
      Эпернон, более умный, нежели Жуаез, уцелел на полях сражений. Он подкупил швейцарских наемников, нанятых гугенотами; они перешли на сторону короля и влились в ряды королевской швейцарской гвардии. Сейчас Эпернон находился вместе с гвардией под Парижем и ждал от короля приказа вступить в город. Гиз заявил о своем намерении войти в Париж, а также о том, что ему известно о заговоре гугенотов, якобы решивших восстать и отомстить католикам за Варфоломеевскую ночь, перебив их. Король запретил Гизу входить в Париж.
      Катрин лежала в постели в великолепном дворце "Отель де Суассон", который она построила специально для себя. Слабость не позволяла ей встать; Катрин страдала, ощущая приближение неминуемой катастрофы.
      Король находился в Лувре; его надежно охраняла швейцарская гвардия; народ Парижа пребывал в состоянии напряженного ожидания. Париж находился на грани восстания.
      Перед глазами Катрин стояли мрачные, зловещие улицы Парижа. Один из ее карликов, стоявший у окна, взволнованно повернулся к ней.
      - Мадам, - крикнул он, - сюда едет герцог Гиз.
      Преодолев боль, Катрин приподнялась.
      - Ерунда! Король запретил герцогу приезжать в Париж. Гиз не посмеет это сделать.
      Это невозможно, подумала она. Невозможно. Он не посмеет приехать. Короля защищает швейцарская гвардия, но парижане будут на стороне Гиза, если он явится сейчас в город.
      Возбужденный карлик запрыгал, стал хлопать в ладоши, дергать кисти на своем красном камзоле.
      - Мадам, я клянусь, это герцог де Гиз!
      - Уберите его! - закричала Катрин. - Устройте ему порку. Я научу его не лгать мне.
      Карлик захныкал и стал указывать пальцем на окно; остальные присоединились к нему.
      Катрин услышала крики, доносившиеся с улицы. Значит, Генрих де Гиз пренебрег приказом короля.
      Генрих де Гиз решил встретиться с королем. Запретив герцогу входить в Париж, король продемонстрировал, что он не осведомлен о текущих событиях. Меньше всего следовало запрещать человеку, видевшему себя будущим правителем Франции, появляться в столице.
      Гиз знал, что он идет навстречу опасности. Короля, несомненно, хорошо охраняли" войдя в Лувр, Гиз оказался бы среди врагов. Поэтому он решил вступить в город, изменив свой внешний вид, явиться к Катрин, которая называла себя его другом, и объяснить ей свои намерения, а также настоять на том, чтобы она проводила его в Лувр. Она еще сохранила некоторое влияние на своего глупого сына и, вероятно, могла поспособствовать сохранению мира между ними, пока Гиз будет излагать королю требования Лиги. Но Гиза быстро узнали даже в длинном плаще и шляпе с полями, закрывавшими лицо, потому что мало кто во Франции обладал такой фигурой, как герцог. Как только Генрих вошел в город, побежавший вслед за ним молодой человек закричал:
      - Монсеньор, покажите себя людям. Больше всего на свете они хотят увидеть вас.
      Гиз поплотнее запахнул плащ и надвинул шляпу на глаза. Но это ему не помогло; слишком многие узнали его. Вскоре вокруг герцога собралась толпа.
      - Это сам Меченый. Слава Богу, он пришел спасти нас.
      Люди стали выбегать из домов. Слух о том, что их герой вернулся, быстро распространялся по городу.
      - Да здравствует Гиз! - кричали парижане. - Меченый здесь!
      Они целовали его плащ, прикасались четками к одежде герцога.
      - Да здравствует опора церкви!
      Перед ним бросали цветы, на шею герцога повесили венок. Мужчины демонстрировали ему свои ножи. "Если к нашему великому принцу протянет руки изменник, мы сумеем расправиться с ним".
      Гиз протискивался через истеричную толпу.
      - В Реймс! - крикнул кто-то; толпа подхватила эти слова.
      Наконец герцог подъехал к "Отель де Суассон".
      Убедившись в том, что к ней приближается Гиз, Катрин отправила гонца к королю, чтобы сообщить ему о появлении герцога в Париже. Затем она приготовилась принять герцога.
      Когда он опустился на колени у ее кровати, она тотчас поняла, что он не столь спокоен и уверен в себе, как обычно.
      - Мадам, - сказал он, - я решил сначала прийти к вам, зная о том, что вы - мой друг.
      - Вы поступили мудро, - отозвалась она. - Но почему вы в Париже? Вы не знаете, что это может стоить вам жизни?
      Рев толпы, казалось, зазвучал громче в тишине, наступившей после этих слов. Поступок Гиза мог стоить ему жизни, но сколько других жизней потребует толпа взамен этой?
      - Я знаю это, - ответил Гиз, - поэтому прежде всего я явился к вам. Вы согласились со мной в том, что король не осмелится выступить против Лиги. Он должен принять ее требования. Задержка опасна для него... и Франции. Я должен срочно увидеть короля; я прибыл сюда, чтобы вы проводили меня в Лувр.
      Она знала, что должна пойти вместе с ним. Несмотря на свою болезнь, она боялась отпустить его одного. Кто знает, что способен сделать ее сын, вообразив, что сила на его стороне? Возможны ужасные последствия. Сейчас сын нуждается в ней больше, чем когда-либо.
      Она велела фрейлинам помочь ей одеться и забралась в паланкин. Его понесли по улицам; герцог Гиз шагал рядом.
      Даже Катрин, пережившая много опасных лет, не испытывала прежде чувств, подобных тем, что одолевали ее, когда она двигалась от "Отель де Суассон" к Лувру. Она едва сдерживала циничный смех. Самая ненавистная парижанам женщина находилась сейчас рядом с самым обожаемым ими человеком. Мадам Змея, итальянка, королева Иезавель! Ее нынешним другом и союзником был Генрих де Гиз, Меченый, самый родовитый и обожаемый французский принц.
      Насмешки и приветствия звучали одновременно; Катрин слушала их.
      - Вот она! Королева-мать боится показать свое лицо. Убийца! Итальянка! Вспомните королеву Наварры! Вспомните дофина Франциска! Это было давно. Это было началом. Несчастья посыпались, когда мы пустили итальянку во Францию.
      Если бы Меченый не находился рядом, толпа разбила бы паланкин королевы-матери, люди вытащили бы из него Катрин, заживо содрали бы с нее кожу и принялись бы пинать труп. Прежде они скрывали свою ненависть, теперь же выражали свои чувства во всеуслышание, были готовы бросать в Катрин камни, пустить в ход ножи. Настроение Парижа изменилось, раскаты грома звучали все громче.
      Но рядом с ней был герой, готовый защитить ее. Ему адресовались приветствия, ей - оскорбления.
      - Как он красив! - кричали люди. - Вот он! Настоящий король! Неужто мы и дальше будем терпеть этих гадин... этих итальянцев?
      Глупцы! Где тут логика? Катрин хотелось закричать: "Моя мать была француженкой, отец - итальянцем. Отец герцога - француз - во всяком случае, уроженец Лоррена, но его мать - итальянка!"
      Люди ответили бы ей: "Да, но ты - дочь торговцев, а он - принц. Ты воспитывалась в Италии, а он - во Франции. Его оружие - шпага, а твое яды, использовать которые ты научилась на твоей подлой родине".
      Катрин откинулась на спинку паланкина. Она испытывала не столько страх, сколько прилив сил. Она взбодрилась от близости враждебной толпы, почувствовала себя лучше, чем в постели среди фрейлин. Она забыла о своих недугах.
      Выражение ее лица не изменилось, когда она услышала крик:
      - В Реймс! Монсеньор, когда вы поедете в Реймс?
      Они добрались до Лувра, где их приняли в мрачной тишине. В коридорах и на лестницах стояли гвардейцы. Герцог прошел мимо них с внешней невозмутимостью, но, несомненно, даже он должен был испытывать страх. Катрин с удовлетворением заметила, что его лицо потеряло свой обычный здоровый цвет. Он выглядел как человек, входящий в логово льва. Король Генрих ждал их; его руки дрожали, глаза выдавали испытываемый им страх. Один из придворных, услышав о приближении герцога, предложил убить его на пороге королевской комнаты. Генрих заколебался. Он хотел устранить Гиза, но не осмеливался отдать приказ о его уничтожении.
      Он все еще находился в состоянии мучительной нерешительности, когда герцог и Катрин вошли в комнату для аудиенции. Генрих стоял в окружении советников и гвардейцев. Как только он увидел герцога, его гнев тотчас вырвался наружу.
      - Почему вы явились сюда? - спросил он. - Вы получили мой приказ?
      Герцог не сказал, что он не подчиняется ничьим приказам, но его дерзкий вид намекал на это. Катрин предостерегающе взглянула на Гиза, потом повернулась к сыну - она знала, что ярость способна толкнуть его на любую глупость.
      - Я велел вам не приезжать или нет? - закричал король. - Велел вам подождать?
      - Ваше Величество, меня не предупредили о том, что мой приезд неугоден вам, - холодным тоном заявил Гиз.
      - Это так! - крикнул король. - Именно так!
      - Ваше Величество, нам необходимо поговорить о делах.
      - Это решать мне.
      Король поискал глазами человека, предложившего убить Гиза; Катрин перехватила этот взгляд и поняла его значение.
      - Мой сын, - быстро произнесла Катрин, - я должна поговорить с тобой. Подойди сюда.
      Она отвела его к окну. Возле Лувра собралась толпа. Люди сжимали в руках палки и ножи. Они кричали: "Да здравствует Гиз! Да здравствует наш великий принц!"
      - Мой сын, - пробормотала Катрин, - время не пришло. Этот способ не годится. У тебя есть твоя гвардия, а у него - Париж.
      Король дрогнул. Как и его брат Карл, он боялся народа. Он помнил, что люди на улицах встречали его молчанием; если кто-то раскрывал рот, то не для того чтобы произнести приветствие, а чтобы бросить ему в лицо оскорбление: "Парикмахер, собственной жены! Содержатель нищих!" Произносившие эти слова мгновенно исчезали в толпе, которая скрывала предателя, смеясь при этом над королем.
      Как ненавидел он этого высокого худощавого человека, чья мужественная красота нравилась людям! Как смеют они обращаться с Гизом, точно с королем, и оскорблять их настоящего правителя?
      - Мама, - сказал он, - ты права. Не сейчас... еще не время.
      Он повернулся к герцогу, и после короткого обсуждения аудиенция закончилась.
      - Я снова приду к вам, Ваше Величество, - сказал герцог, - когда почувствую, что смогу надеяться на удовлетворительный ответ.
      Когда герцог ушел, Генрих в ярости сказал:
      - Кто король этой страны? Генрих Валуа или король Парижа?
      Катрин смущенно посмотрела на него, спрашивая себя, что произойдет теперь.
      Гиз обосновал свою штаб-квартиру в личном особняке, расположенном в парижском пригороде Сент-Антуане. Он не знал точно, что ему следует делать. Большая часть армии была на стороне короля; Гиз мог рассчитывать в основном на поддержку толпы. Стоя у окна и глядя на этих людей, неистово приветствовавших его со слезами на мрачных лицах, Генрих де Гиз думал о том, что истерическое обожание может внезапно смениться ненавистью. Он не являлся частью народа, был аристократом и не доверял простым людям. Его честолюбие достигло апогея, но он знал, что легче всего поскользнуться в конце дороги.
      Он решил подождать.
      Утром следующего дня герцог явился к королю, но не один, а с четырьмя сотнями вооруженных людей. Встреча оказалась бесплодной.
      Напуганный король отказался воспользоваться советом матери и остаться в Лувре, не выдавая своего страха; она умоляла сына не отдавать особых распоряжений для его защиты и ни в коем случае не удваивать охрану. Но король не прислушался к ее словам; он послал за Эперноном и швейцарской гвардией, которая находилась под Парижем.
      Люди смотрели на шагающих солдат. Теперь толпа знала, что ей делать. Вызвав иностранцев, король объявил войну своему народу, говорили парижане. На улицы вышли торговцы, студенты, трактирщики, отцы семейств, матери, дети, к ним присоединились нищие и бездомные. Король выставил против Парижа иностранных солдат, и Париж приготовился дать отпор. Из тайников достали оружие, на улицах натянули цепи, взвели баррикады. Все церкви и общественные заведения закрылись. Сражение началось.
      Люди убили пятьдесят швейцарских гвардейцев, остальные сдались, объявив разъяренной толпе, что они - добрые католики. Французская гвардия сложила оружие; король укрылся в Лувре.
      Улицы были заполнены кричащей толпой.
      Гиз стоял у окна, с притворным изумлением глядя на демонстрацию, словно она не имела к нему отношения Катрин, несмотря на ее болезнь, мужественно прошла по улицам от "Отель де Суассон" до "Отель де Гиз". Люди молча пропускали ее; они знали, куда она идет.
      Гиз принял Катрин холодно. Теперь он был хозяином положения. Король, сказал он ей, должен немедленно назначить его наместником страны и выполнить требования Лиги.
      Катрин была в отчаянии.
      - Я - слабая, больная женщина, - сказала она. - Что я могу сделать? Я не управляю этим королевством. Мой дорогой герцог, к чему все это приведет? К чему вы подстрекаете народ? К убийству короля и замене его новым? Вы забываете о том, что смерть порождает смерть. Нельзя показывать людям, что они могут запросто убить короля.
      Когда она ушла, Гиз задумался над ее словами; он не мог выбросить их из головы. Прежде чем занять трон, он должен сделать все для его удержания. Ему не нужен короткий триумф.
      Люди на улицах становились нетерпеливыми. Король был их пленником; они жаждали крови.
      Вечером Гиз вышел в город; он был без оружия и держал в руке белый жезл. Люди сгрудились вокруг него. "Да здравствует Гиз! Да здравствует Меченый!" Они думали, что он поведет их к Лувру, что под его руководством они вытащат дрожащего короля из дворца, что он прикажет им убить Генриха Валуа, как некогда он приказал уничтожить Гаспара де Колиньи.
      Для них все было просто. Они хотели убрать одного короля и поставить на его место другого. Они думали, что это положит конец их бедам. В жизни Генриха де Гиза наступил важнейший час, но герцог пребывал в неуверенности, не мог решить, что ему делать.
      Он хотел действовать осторожно. Хотел убедиться в том, что одержал победу.
      - Мои друзья, не кричите "Да здравствует Гиз!" - обратился он к толпе. - Я благодарю вас за выражение вашей любви ко мне. Но сейчас... я прошу вас кричать "Да здравствует король!". Никакого насилия, мои друзья. Пусть баррикады останутся. Мы должны действовать осторожно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас потерял жизнь из-за нашего легкомыслия. Вы будете ждать моих указаний?
      Толпа одобрительно заревела. Он был их героем. Его слово - закон. Он должен лишь заявить о своих желаниях.
      Он велел им привести пленников - швейцарцев, которые упали перед ним на колени.
      - Я знаю, что вы - добрые католики, - сказал он. - Вы свободны.
      Затем герцог освободил французских гвардейцев; он понял, что поступил мудро. Теперь он стал кумиром солдат, потому что спас им жизни. Со слезами на глазах они обещали преданно служить ему.
      Люди падали на колени, благословляя Гиза. Мудрейший французский принц остановил кровопролитие, говорили они. Народ обожал Гиза, ждал его приказов. Парижане пойдут за ним на смерть... или в Реймс.
      Временно опасность была снята. Гиз написал правителю Лиона, попросил его направить в Париж людей и оружие.
      "Я справился со швейцарцами, - писал он, - и перебил часть королевской гвардии. Я внимательно слежу за Лувром и получаю подробные отчеты обо всем происходящем там. Победа столь значительна, что ее запомнят навсегда".
      Гиз взял под контроль "Отель де Вилль" и Арсенал. В городе звучал колокольный звон. Испанские шпионы пытались спровоцировать немедленное убийство монарха, коронацию Гиза и установление инквизиции, что автоматически привело бы к подавлению гугенотов.
      Сестра Гиза, герцогиня де Монпансье, шагала по улицам во главе процессии, призывая народ сплотиться вокруг ее брата. Эта энергичная женщина уже была известна Парижу как "фурия Лиги". Она отличалась безудержность". Она распространяла по городу памфлеты, заказала художнику картину с изображением Элизабет Английской, мучающей католиков. Она подталкивала народ к революции, к убийству Генриха Валуа и коронации ее брата.
      Но Генрих де Гиз не мог решиться на уничтожение монарха. Он не мог разделять эмоциональный подъем, охвативший его сестру. Он видел дальше, чем она. Удержать титул короля Франции труднее, чем титул короля Парижа. Стремясь к первому, можно потерять второй. Иезуиты из Сорбонны собирались на улицах перед университетом и заявляли о своей решимости отравиться в Лувр и добраться до Генриха. Гиз знал, что в самое ближайшее время один из этих фанатиков, многие из которых считали, что получить терновый венец мученика легче всего, вонзив кинжал в сердце врага Рима, может прокрасться к королю и убить его.
      Он не мог рассчитывать на поддержку достаточно многочисленной армии. Он должен помнить о том, что глупо чрезмерно полагаться на Испанию. Если его положение окажется слабым, Англия может выступить против французских католиков. У герцога были враги в Нидерландах; он знал, что Филипп скорее растратит попусту своих людей и деньги в этой стране, нежели поможет подняться на трон Франции человеку, в чьей преданности он не был уверен. Нельзя также забывать об армиях Наваррца; его блестящая победа над Жуаезом не выходила из памяти герцога.
      Если бы короля убили сейчас, король Парижа немедленно стал бы королем Франции. Герцог еще не созрел для такой ответственности.
      Он выставил стражу вокруг Лувра, объявил, что отвечает за все происходящее во дворце, но оставил один выход неохраняемым. Пусть король бежит и тем самым временно ликвидирует ситуацию, разрешить которую человек, собиравшийся в конце концов подняться на трон, пока что не мог.
      Итак, ворота, которые вели в Тюильри, остались без охраны; вскоре друзья короля обнаружили это.
      Катрин решила срочно поговорить с сыном.
      - Отъезд из Парижа был бы твоей самой большой ошибкой. Ты должен остаться. Я знаю, что тебе страшно, но, уехав, ты бы оставил Париж Гизу. Ты не должен признавать себя побежденным.
      Король шагал по своим покоям, делая вид, будто обдумывает ее слова. Он пристально посмотрел на Катрин.
      - Мама, - произнес с нервным смешком Генрих, - в последнее время я спрашивал себя, кому ты служишь... мне или твоей "старушечьей трости".
      Она засмеялась раскованно, как когда-то в прошлом.
      - Похоже, ты глупец. Кому я служила, кроме тебя? Если я и демонстрировала этому человеку мое дружелюбие, то лишь для того, чтобы завоевать его доверие.
      - Говорят, он очаровал тебя, как и всех прочих.
      Она выдохнула из себя воздух, словно с отвращением отвергая то, что казалось ей нелепым.
      - Ты - моя жизнь, - сказала Катрин. - Если с тобой случится несчастье, я не захочу жить. Ты наслушался недобрых советов. Ты не замечал растущего недовольства людей; французы не способны долго безропотно страдать. Они любят и ненавидят одинаково сильно. Людей раздражали твои фавориты, мой дорогой сын.
      - Ты права, мама. Если бы я прислушивался к твоим словам! Прошу тебя, сходи к Гизу. Договорись с ним. Скажи ему, что я готов удовлетворить его требования; он должен усмирить народ и разобрать баррикады. Скажи ему, что он не может делать из короля узника.
      Катрин улыбнулась.
      - Это мудро. Ты должен сделать вид, будто поддерживаешь Лигу. Ты должен рассеять их подозрения. Позже, когда все успокоится, мы решим, что нам делать.
      - Да, ты весьма умна, - сказал Генрих. - И хитра. Ты - великая лицемерка. Мама, я знаю, что ты владеешь искусством думать одно, а говорить - другое. Отправляйся к Гизу. Посмотри, что ты можешь сделать. Мама, ты дала мне это королевство; ты должна сохранить его для меня.
      Она тепло обняла сына.
      - Жуаез мертв, - сказала Катрин. - Не слушай Эпернона. Слушай твою мать, которая любит тебя и заботится только о твоем благе.
      - Хорошо, мама.
      Она сказала ему, что она собирается сказать Гизу. Катрин помолодела душой. Бразды правления снова оказались в ее руках. Не беда, что ей придется проехать по самому подлому городу, какой она когда-либо видела.
      Она отправилась в паланкине в "Отель де Гиз".
      Как только Катрин покинула Генриха, он пошел к неохраняемым воротам; он шагал медленно, точно в глубокой задумчивости. Там его ждали друзья с лошадьми, он сел в седло и уехал. На вершине Шайо он остановился и печально улыбнулся друзьям; он посмотрел на Париж, и его глаза наполнились слезами.
      - Неблагодарный город! - пробормотал король. - Я любил тебя больше, чем собственную жизнь. Я вернусь в Париж лишь через проломленную городскую стену.
      Он резко повернулся и ускакал.
      Законный король бежал в Шартр, и Гиз временно стал некоронованным правителем. Винсенский дворец, Арсенал и Бастилия находились в его руках; он настоял на избрании нового городского и купеческого советов; в них вошли, разумеется, исключительно члены Лиги. Гиз по прежнему колебался. Он не хотел насилия и мечтал о бескровном перевороте. Поэтому он разрешил роялистам выехать в Шартр. Его враги, приняв во внимание этот шаг и тот факт, что королю позволили бежать, почувствовали слабину Гиза. Он делал все зависящее от него, чтобы восстановить спокойствие, но в народе заиграла кровь, парижане уже нуждались в насилии. По городу прокатилась волна жестокости, Гиз не мог остановить ее. Гугенотов выгнали из церквей, Лига захватила все храмы. Католические проповедники кричали с кафедр: "Франция больна. У Парижа хватит сил на войну с четырьмя королями. Франция нуждается в кровопускании. Впустите Генриха Валуа в ваши города, и еретики начнут убивать священников, насиловать ваших жен, казнить ваших друзей".
      Семья Гиза приехала в Париж. Беременную жену герцога встретили, точно французскую королеву, а ее детей - как наследников трона. С ней прибыл герцог Эльбеф и верный союзник Гиза кардинал Бурбон.
      Катрин, пристально наблюдая за событиями, в конце концов перешла на сторону Гиза. С ее помощью он сформировал новое правительство. Она знала, что ее старания добиться того, чтобы ее внука признали наследником трона, ни к чему не привели; притворяясь союзницей Гиза, она тайно готовила его отстранение от власти и возвращение на трон короля.
      Эпернон покинул Париж с пустыми руками; он пытался вывезти на мулах свое бесценное состояние, собранное за годы королевской милости, но в результате обыска все потерял.
      Никогда еще Катрин не трудилась так упорно, как сейчас, никогда не использовала успешнее свои способности. Она понимала, что Гиз преднамеренно позволил королю уехать; осуждая сына за это бегство, она усматривала в поступке Гиза проявление слабости. Нерешительность была в такой момент смертельно опасной слабостью Гиз был великим человеком, Катрин всегда восхищалась им; он обладал честолюбием и смелостью, однако он не сумел воспользоваться шансом, который мог мгновенно вознести его на трон. Он заколебался в критический момент, проявил неуверенность. Она, как и парижане, когда-то боготворила его, но он был не богом, а человеком, не лишенным слабостей. Главная его ошибка заключалась в том, что он не сумел скрыть свою слабость от нее, Катрин. Теперь она лучше знала Гиза и не ощущала его превосходства.
      Как она тосковала по молодости! Как хотела освободиться от изматывающей физической боли!
      Она преложила Гизу возглавить армию, стать официальным наследником трона, проигнорировать претензии Наваррца; герцог Майенн с частью армии должен атаковать войско короля Наварры. Катрин понимала, что для предотвращения весьма возможной революции король Франции должен присоединиться к Лиге. Она бралась уговорить его. Гиз должен доверять ей, единственному потенциальному посреднику. Выполнение ее предложений единственный способ восстановления временного порядка во Франции.
      Она отправилась в Шартр. Король был сильно напуган. Эпернон сбежал, Генрих мог рассчитывать только на советы матери. Он подписал документы, подготовленные Гизом. Теперь он мог называть себя, если хотел, главой Католической лиги, которая стала роялистской организацией.
      Но когда папа римский узнал, что Гиз позволил королю бежать из Парижа, он пришел в ярость.
      - Этот принц - жалкое существо, - закричал папа. - Он упустил отличный шанс избавиться от человека, который уничтожит его при первой возможности.
      Наваррец в своем бастионе, услышав новость, громко захохотал.
      - Значит, король Франции и король Парижа живут душа в душу! Какая славная дружба!
      Он плюнул.
      - Не стоит относиться к этому серьезно. Подождите, мои друзья. Скоро мы увидим, что произойдет. Лучшая весть, какую я могу услышать, - это сообщение о смерти бывшей королевы Наварры - бывшей, потому что я не приму ее назад. А уж кончина ее матери и вовсе заставит меня запеть от счастья.
      Тем временем Катрин всеми силами лелеяла непростую дружбу между ее сыном и Гизом.
      Король был охвачен яростью, обращенной против одного человека. Генрих не мог быть счастлив, пока Гиз жил на земле. Если я не убью его, думал Генрих, то он убьет меня. Умнейшим из нас окажется тот, кто нанесет удар первым.
      Гиз стал генералиссимусом и был готов предпринять новую попытку захвата престола. Его могущество росло, ему подчинялась армия, разборчивый аристократ мог полагаться не только на толпу.
      Когда в Блуа собрался государственный совет и король обратился к нему, у ног Генриха Валуа сидел управляющий делами - герцог Гиз. Он не аплодировал речи короля; многие из присутствующих, буду и сторонниками Гиза, последовали примеру своего господина; король преднамеренно задел их, сказав: "Некоторые знатные люди королевства создали лиги и ассоциации, которые в любой монархии, где царят закон и порядок, считаются преступлением и изменой. Проявляя снисходительность и терпимость, я хочу похоронить прошлое".
      Гиз предотвратил публикацию этих слов.
      Короля вынудили встретиться с руководством Лиги; Генриху тактично, но твердо сказали, что он должен изменить свое заявление, потому что милостивое прощение не является его прерогативой; его долг - подчиняться приказам.
      Находившаяся там Катрин посоветовала королю уступить, но было ясно, что уважающий себя монарх не может смириться с такой тиранией.
      До ушей короля долетел слух о том, что кардинал Гиз, произнося тост, назвал своего брата не герцогом Гизом, а королем Франции.
      Филипп Испанский был союзником Гиза, но несколько месяцев тому назад монарх потерпел такое серьезное поражение, что вся Европа оторопела многие решили, что величайшей державе приходит конец. В городах Франции висели плакаты. Французы читали написанное на них и притворялись взволнованными, хотя сами украдкой смеялись в бороды: "Возле английского побережья пропала великая и могучая Испанская Армада. Испанское посольство выплатит солидное вознаграждение за информацию о ее местонахождении".
      Испания была сломлена; уменьшить размер бедствия не представлялось возможным. Испания, жившая за счет своего морского могущества, потеряла его значение маленького острова, расположенного возле Европы, резко возвысилось в это роковое для Испании лето. Могущественные Филипп, Гомез, Парма и Альва уступили место сэру Фрэнсису Дрейку, сэру Джону Хоукинсу, лорду Говарду Эффингему. Маленький остров стал весьма заметной страной. Рыжеволосая королева невозмутимо улыбалась на троне; она была протестанткой, правившей ее единоверцами. Годом ранее, воспользовавшись тем, что ее кузина участвовала в заговоре против английской короны, Элизабет отправила на гильотину шотландскую королеву, католичку Марию Стюарт. Тогда Элизабет пренебрегла гневом Филиппа; в этом году ее моряки нанесли то, что могло оказаться последним, сокрушительным ударом.
      Испания, союзник Гиза, уже не сможет оказаться для него столь полезной, как несколько месяцев назад.
      Оценив эту ситуацию, король решился действовать. Кто-то из них двоих он или Гиз - должен умереть. Он не сомневался в этом. Пусть умрет его враг.
      В больном мозгу короля вызрел план. Генрих решил не обсуждать его с матерью, поскольку знал, что не услышит слов одобрения. Она снова слегла в постель; она быстро дряхлела; ее кожа стала желтой, морщинистой, настороженные некогда глаза казались стеклянными.