Король продолжал вести легкомысленный образ жизни, не замечая бурь, которые поднимались вокруг него. Катрин наблюдала за ним с настороженностью и давала ему советы; он делал вид, будто следует им, а затем позволял себе забывать о них. Его всегда окружали своеобразные молодые люди; парижане начали называть их милашками Генриха. Особенно сильно он привязался к четверым: дю Гасту, Кайлюсу и герцогам де Жуаезу и Эпернону. Они практически не расставались с королем, пользовались его доверием и делили с ним удовольствия. Катрин часто слышала их смех, когда они обсуждали какую-нибудь забавную выходку, новую моду в одежде и бижутерии или проделки их болонок.
      В Париже нарастало беспокойство. Два холодных лета подряд привели к нехватке пшеницы и голоду. Гугеноты, не меньше католиков уверенные в том, что Господь на их стороне, объявили это следствием резни. В сельской местности появилось множество волков - это бедствие, несомненно, можно было связать с массовым убийством. Их привлекла человеческая плоть. Гугеноты были умными, энергичными торговцами; их гибель снизила уровень жизни в стране свирепствовали эпидемии; прокаженные бродили по Франции, распространяя свою страшную болезнь. По-прежнему не затихала борьба между оставшимися в живых гугенотами и католиками.
      Король нуждался в деньгах и говорил об этом. Он и его фавориты планировали множество забавных увеселений, требовавших средств. Французов обложили большими налогами. Парижане роптали, возмущаясь королем; они находились близко к нему и видели экстравагантные процессии, роскошно одетых гостей, обильные луврские банкеты.
      Они ненавидели короля и его мать сильнее, чем кого-либо в прошлом, но люди продолжали обвинять Катрин в дурных делах короля и всех несчастьях, выпадавших на долю Франции. Они презирали Генриха, но боялись Катрин; она вызывала у них чувство отвращения.
      Парижане голодали и поэтому становились бесстрашными. На стенах появлялись оскорбительные надписи; ходили грубые шутки о короле и его матери, Аленсоне и королеве Марго; Франция находилась на грани бунта; это проявлялось в виде вспышек народного гнева. Однажды студенты остановили карету с Катрин и Марго; они приказали женщинам выйти из нее. Поняв, что неподчинение чревато угрозой насилия, они сделали это; молодежь оскорбляла королеву-мать, беззастенчиво ощупывала Марго. Лишь уверенное, надменное поведение двух королев предотвратило более грубое обращение с ними. Проявив достоинство, которое в конце концов испугало молодых бунтовщиков, они спокойно поднялись в карету, которая стремительно уехала. В другой раз король остановился посмотреть ярмарку в Сент-Жермене и обнаружил там студентов в длинных рубахах с гротескными кружевами из белой бумаги; юноши пародировали его "милашек". Они кривлялись, жеманничали, гладили, ласкали друг друга. Милашки, сопровождавшие короля, заплакали от злости и обиды; успокоить их можно было, лишь арестовав наглецов. Катрин, добилась быстрого освобождения студентов; ее тревожила безответственность Генриха.
      Горожане кричали вслед королю, когда он шел по улицам или ехал верхам с процессией. "Содержатель Четырех Нищих" - это самое популярное оскорбление звучало, когда Генрих находился в обществе его избранников.
      - Он укладывает волосы своей жене, - смеялись люди. - Выбирает ей туалеты. Кто этот Генрих Третий? Мужчина он или женщина?
      Остряки забавлялись сочинением историй о смешных выходках короля; люди постоянно говорили о подлости и коварстве королевы-матери. Париж понял, что он ненавидит дом Валуа; всех его членов обливали грязью. Говорили, что Аленсон и Марго повинны в инцесте. Марго меняла любовников, как перчатки. Ее гардероб включал в себя сотню платьев, каждое из которых стоило целое состояние. Она держала лакеев-блондинов только для того, чтобы использовать их волосы на парики.
      - Как долго мы будем позволять этим гадинам править нами? - ворчал народ. - Как долго мы позволим им обирать нас и жить в роскоши за наш счет?
      Отзвуки приближающихся гроз усиливались и затихали. Борьба между католиками и гугенотами не прекращалась: люди разной веры ненавидели друг друга так же сильно, как и королевскую семью.
      Наступил жаркий, душный август. Уличная грязь и вонь сточных канав удерживали людей в домах. Количество нищих увеличилось; больные и умирающие, они валялись на мостовой. На рынках процветали карманники. За городом было много грабителей; убийства совершались ради нескольких франков.
      Пришла годовщина событий, о которых нельзя было забыть.
      Еще много лет в ночь двадцать третьего августа гугеноты будут лежать без сна, слушая звон колокола, вспоминая погибших, вздрагивая при мысли о том, что их тоже может постигнуть судьба тех мучеников.
      В Париже один шутник-католик поднял панику среди гугенотов, нарисовав мелом белые кресты на дверях домов нескольких известных гугенотов. Мужчины заточили шпаги и проверили ружья. Это было опасное время года.
      Канун и сам день Святого Варфоломея прошли в напряженном ожидании; через несколько дней гугеноты, слушавшие проповедь в одном из домов, вышли после нее на улицу и обнаружили возле двери группу католиков. Один наглец осмелился вывести белый крест на своей шляпе. Католики пришли только для того, чтобы посмеяться, но напуганные гугеноты с высоко поднятыми головами зашагали по мостовой, шепча молитвы. Если бы они не начали молиться, все бы обошлось. Обе стороны не выносили, когда их противник обращался к Господу Бог был союзником и тех, и других. Они сердились, когда религиозный враг осмеливался обращаться к Богу. Кто-то швырнул камень; началась драка, закончившаяся трагично для нескольких ее участников.
      Делегация гугенотов отправилась во дворец, чтобы потребовать аудиенцию у короля. Генрих заставил их ждать, пока он закончит фехтовать с одним из своих фаворитов; это было не то серьезное единоборство, в котором отличался его дед, Франциск Первый, и в котором погиб его отец, Генрих Второй, а всего лишь забавный спектакль, разыгрываемый в женских нарядах. Закончив развлекаться, Генрих объявил, что он слишком устал для приема делегации.
      Среди гугенотов поднялся ропот.
      - Это Вавилон! - говорили они. - Содом и Гоморра. Господь не успокоится, пока он не уничтожит этот город.
      Бедняки толпились на городских улицах; когда в окнах дворца зажегся свет, люди пытались заглянуть внутрь и увидеть, что там происходит. Они наблюдали роскошные балы, на которых король танцевал в платье с глубоким вырезом и жемчужным ожерельем на шее. Парижане видели банкеты, на которых присутствовали мужчины в женских нарядах и женщины - в мужских. Люди знали, что шелк, купленный специально для этого увеселения, обошелся казне в сотню тысяч франков. Налоги росли.
      Многие из окружения короля возмущались его поведением: сама Катрин, Гизы, маршал Таванн.
      - Только глупец тратит деньги на безумства, - осмелился заметить Таванн.
      - Нельзя так обращаться с парижанами! - заявил Гиз.
      - Мой сын, будь осторожен! - взмолилась Катрин. - Если эти удовольствия необходимы тебе, предавайся им тайно. Не демонстрируй голодающим свои торжества. Нельзя продолжать в таком духе.
      - Я - король, - сказал Генрих. - Для меня нет ничего запретного.
      Тем временем мрачный голодающий город наблюдал за безрассудной экстравагантностью ненавистного короля.
      Луи Беренже дю Гаст завивал волосы своего господина. При этом фаворит поддерживал легкую беседу на самом деле мысли Луи были далеки от внешнего вида короля Дю Гаст отличался от других милашек наличием у него политических амбиций; он хотел получить государственную должность; ради этого он был готов строить из себя женственного молодого человека, обожавшею красивые туалеты, духи, салонных собачек, своего господина, и делать все, что ему велят.
      Ему уже удалось посеять раздор между королем и его сестрой Марго; он увидел в королеве Наварры союзницу Аленсона, своего смертельного врага. Дю Гаст в присутствии короля и всего двора обвинил Марго в нескромном поведении - она посещала спальню одного из приближенных Аленсона Марго яростно отрицала это, но король больше верил своему фавориту, нежели сестре; репутация Марго позволяла допустить, что подобная неосторожность с ее стороны имела место. Люди поверили дю Гасту. После этого инцидента союз Марго и Аленсона укрепился; королева Наварры еще больше сблизилась со своим мужем.
      Король страдал от воспаления уха, сходного с тем, что привело к смерти его брата Франциска; дю Гасту пришло в голову, что кто-то во дворце пытается укоротить жизнь Генриха. Когда заподозрили использование яда, все тотчас вспомнили о королеве-матери. Однако никому не могло прийти в голову, что Катрин пытается убить ее любимого сына, который был для нее всем. Кто еще? Следующим претендентом на трон являлся Аленсон.
      Дю Гаста волновал и другой факт. Он увлекся мадам де Сов; она не скрывала, что и он нравится ей. Она продолжала встречаться со своими любовниками - Гизом, Наваррцем и Аленсоном. Это злило дю Гаста, желавшего быть первым для своей избранницы к короля. Из соперников он больше всего боялся Аленсона; в случае смерти короля и восхождения на трон Аленсона положение дю Гаста оказалось бы весьма незавидным.
      - Как сегодня обстоят дела с вашим ухом, дорогой король? - прошептал дю Гаст.
      - Болит, - пожаловался Генрих. - Оно опухло? Уложи мои волосы так, чтобы прикрыть его прядями.
      - Дорогой король, я хочу поговорить с вами наедине.
      Кайлюс и Эпернон нахмурились.
      - Речь идет о весьма важном вопросе, Ваше Величество, - проявил твердость дю Гаст.
      Генрих кивнул. Иногда он не был таким глупцом, каким обычно казался; манкирование обязанностями отчасти объяснялось физической слабостью Генриха. Сила, которой он обладал в юности, исчезла; любая нагрузка утомляла его. Он унаследовал хрупкость и болезненность, сократившую жизни двух его старших братьев; однако он обладал более острым умом, чем они. Как все Медичи-Валуа, он имел сложный характер; черты, доставшиеся ему от матери, вступали в противоречие с родовыми свойствами Валуа. Он мог быть недалеким и экстравагантным извращенцем и одновременно, как его дед, тонким целителем искусства. Напоминая чем-то своего отца - тугодума, все же обладавшего государственным мышлением, - Генрих старался лично разбираться в важных проблемах.
      Он отпустил своих приближенных и приготовился выслушать дю Гаста.
      - Дорогой король, мне страшно. Ваше ухо... оно беспокоит меня.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ваш брат Франциск умер от заболевания уха; говорят, что он скончался раньше срока.
      - Господи! - воскликнул Генрих. - Ты хочешь сказать, что кто-то пытается избавиться от меня?
      - Возможно, да.
      - Но... моя мать меня любит.
      - Я думаю не о вашей матери.
      - Аленсон? - пробормотал король.
      - Кто же еще, Ваше Величество? Он - ваш враг.
      - Что мы можем сделать? Мы должны действовать быстро. Я позову мою мать. Ей следует быть в курсе.
      Но дю Гаст не собирался позволить Генриху вызвать Катрин. Она никогда не согласится убить Аленсона - единственного оставшегося наследника Валуа.
      - Мы можем все устроить без нее, Ваше Величество. Мы можем нанять исполнителей. Вам известно, что меня беспокоит все, что тревожит вас. Я лежу ночами без сна, думая о том, как лучше послужить вам.
      - Луи, мой любимый!
      - Мой обожаемый монарх! Вот что пришло мне в голову; есть другой человек, ненавидящий Аленсона.
      - Кто он, дорогой друг?
      - Наваррец.
      - Наваррец? Но они - союзники.
      - Бывшие. Сейчас они в ссоре. Из-за женщины. Они готовы со дня на день вцепиться друг другу в горло. Наваррец забавляется своими жестокими шутками. Навестив даму, Генрих подвесил тяжелый предмет над ее дверью и сделал так, чтобы он упал на голову Аленсону, когда тот отправился к своей пассии. Господи! Видели бы вы, что сталось с внешностью Аленсона, который, как известно Вашему Величеству, никогда не блистал красотой...
      - Я рад слышать это. Жаль, что он лишь повредил себе лицо, а его уродливая шея осталась цела.
      - Происшествие породило скандал. Возникла опасность дуэли. Но вы знаете Наваррца: он ужасно изворотлив. Не успел Аленсон прийти в себя, как Наваррец представил случившееся комичным эпизодом, из-за которого нелепо драться. Но взаимная злоба осталась. Они влюблены в одну женщину... и делят ее между собой.
      - Эта мадам де Сов - весьма ловкая особа, - сказал король, лукаво поглядев на дю Гаста; Генрих слышал о ней многое.
      - Каждый забавляется по-своему, - заметил фаворит. - Ваше Величество также увлекается охотой. Однако вам известно, как утомляют вас дамы. Позанимавшись любовью несколько минут, вы вынуждены отдыхать не один день.
      - Не будем говорить о наших мелких грехах, дорогой Луи. Мы оба отчасти повинны в них.
      - Мой дорогой господин, я встречаюсь с мадам де Сов исключительно для того, чтобы выведать у нее то, что она узнает от наших врагов.
      - Ты - настоящий друг, мой дорогой Луи. Расскажи мне еще об Аленсоне и Наваррце.
      - Они ссорятся. Постоянно враждуют друг с другом. Аленсон - дурак, что нельзя сказать о Наваррце. Он лишь строит из себя глупца. Мой план таков: вызовите к себе Наваррца и объясните ему, что ваш брат раздражает вас. Скажите Генриху, что вы разрешаете ему делать с Аленсоном все, что угодно. Наваррец не только устранит соперника, но и станет ближайшим претендентом на трон, если Ваше Величество не оставит наследников.
      - Я оставлю наследника, - сказал король. - Я отправлюсь в Нотр-Дам, чтобы попросить Господа помочь мне в этом деле. Кроме того, говорить с Наваррцем о его правах на троп весьма опасно, верно?
      - Он станет непосредственным наследником в случае устранения Аленсона лишь до появления у вас ребенка. Вы лишь напомните Генриху то, что ему и так известно. Будет здорово, если мы избавимся от Аленсона. Он - ваш главный враг. Я бы хотел видеть всех ваших недругов мертвыми, но разумнее начать с главного. По-моему, это принцип действия вашей матери; вы согласитесь со мной в том, что она - мастер устранения людей.
      - Ты прав. Ты, как всегда, прав. Вызови ко мне Наваррца.
      Наваррца привели к королю.
      - Брат, сядь передо мной и расскажи мне о том, как ты испортил физиономию Аленсону, - попросил Генрих Валуа. - Дю Гаст только что упомянул этот инцидент; он меня очень позабавил.
      Наваррец заговорил без смущения. Когда его упрекали в излишней дерзости, которую он проявлял в присутствии членов королевской семьи, он всегда говорил:
      - О, я всего лишь провинциал, неотесанный беарнец.
      И им приходилось прощать его.
      - Он - провинциал, неотесанный беарнец, - повторяли они, а он тем временем смотрел на них со своей вялой, ленивой улыбкой на лице.
      Когда Наваррец рассказал историю, король заметил:
      - Мадам де Сов разрушила твою некогда крепкую дружбу с Аленсоном.
      - Небольшое соперничество в любви, Ваше Величество, - игриво произнес Наваррец, - не помеха для дружбы, если она достаточно крепка.
      - Аленсон тебе не друг. У него никогда не было друзей.
      Наваррец пожал плечами и улыбнулся королю.
      - Мой дорогой Наваррец, почему бы тебе не отомстить твоему сопернику в любви? Подумай! Если он исчезнет, ты станешь главным наследником трона. Тебе не придется устраивать ловушки перед дверью твоей любовницы. Мужчина и наследник трона одержит победу.
      Наваррец прищурил глаза.
      - Что это означает, Ваше Величество? Это приказ?
      - Это не приказ, - сказал король. - Назови это предложением.
      Наваррец разыграл облегчение.
      - О, Ваше Величество, - он насмешливо посмотрел на короля, - мне всегда сопутствовал успех в любовных делах. Я не нуждался в грубых методах для его достижения. Что касается наследования трона, то Ваше Величество, надеюсь, простит меня, если я скажу, что не вижу для себя такой перспективы! Все знают, что вы и королева молите Господа даровать вам ребенка. Неужто Бог откажет двум столь религиозным людям, как вы и королева? Более того, меня не слишком сильно прельщает французский трон. Я вполне удовлетворен моим собственным. Я знаю, Ваше Величество простит мне следующею мысль: чем выше положение, занимаемое человеком, тем с большими волнениями оно сопряжено. Такая честь вряд ли стоит того, чтобы совершать ради нее убийство.
      - Ты дурак, Наваррец, - сказал король.
      - Вполне возможно. Но часто в величайшей глупости содержится некоторая доля мудрости. Я не возражаю, когда, Ваше Величество, вы называете меня глупцом. Вероятно, я - глупец, который не хочет обременять свою душу грехом убийства.
      Король и дю Гаст обменялись смущенными взглядами. Они раскрыли свой план. Наваррец может передать содержание беседы Аленсону. Кто может знать, что творится в голове этого примитивного провинциала, неотесанного беарнца?
      Катрин поняла, что двор разделен на два лагеря: к одному принадлежали король и "милашки", к другому - Аленсон и его сторонники. Марго находилась на периферии окружения ее младшего брата и сейчас сделала своим любовником одного из приближенных Аленсона - смелого, опасного Луи де Клермонт д'Амбуаза, лорда де Бюсси, известного как Бюсси д'Амбуаз, или из-за его дерзких выходок как "Смельчак Бюсси". Этот мужчина был двойником Марго: он постоянно искал приключения, любовные или иные. Как человек Аленсона он противостоял милашкам короля.
      Наваррец сохранял нейтралитет, но Катрин знала от Шарлотты о его готовности объединиться с Аленсоном, если это будет сулить Генриху выгоду, хотя постоянное соперничество из-за Шарлотты часто пробуждало между ними вражду. Марго несколько раз пыталась помирить мужа с Аленсоном; под влиянием Бюсси она стала убежденной сторонницей союза между Аленсоном и Наваррцем. Катрин знала, что Марго представляет опасность; умная, хитрая, она была непредсказуема; ею всегда управляли скорее эмоции, нежели рассудок; она всегда проявляла готовность применить свой острый ум в интересах дела, за которое боролся ее очередной любовник.
      Казалось, что сейчас все оборачивается против Катрин. Недавно она услышала о смерти своей старшей дочери Клавдии. Она не слишком сильно любила ее, но Катрин показалось, что ее дети падают один за другим с семейного древа, как гнилые плоды. Из множества рожденных ею детей остались только трое - ее любимый король, злой Аленсон и опасная Марго. Король старел; было ненормальным то, что человек, еще не достигший двадцатипятилетия, так легко уставал, что у него рано начали появляться признаки старения. Аленсон время от времени страдал заболеванием легких. Неужели ее дети неспособны прожить обычный человеческий век, рожать здоровых детей? Катрин говорила себе, что она не должна слишком сильно печалиться из-за смерти Клаудии и увлечения ее сына милашками. Она должна приложить все усилия к тому, чтобы избавить его от влияния этих джентльменов; особенно ее беспокоил дю Гаст. Необходимо срочно найти способ устранения этого молодого человека. Она не осмеливалась прибегнуть к одному из ее ядов, полому что Генрих тотчас заподозрил бы мать и не простил бы ей, если бы его фаворит умер от отравления. Она должна устроить неприятности дю Гасту, воспользовавшись каким-то внешне незначительным событием, которое могло, как в других случаях, послужить ее целям. Возможно, она прибегнет к помощи любовника Марго. Катрин помнила, как однажды оказался полезным месье де Ла Моль. Она не будет страдать из-за того, что сын пренебрегает ею; она снова завоюет его любовь и доверие.
      Катрин испытала сильное потрясение, когда Генрих распорядился, чтобы государственные документы поступали к нему, минуя королеву-мать. Она была уверена, что это предложил дю Гаст. Ничего более тревожного не могло произойти; Катрин испугалась, что в конце концов она окажется отрезанной от всех государственных тайн. Узнав о предательстве сына, она не столько рассердилась, сколько испытала душевную боль - так велика была ее любовь к сыну и потребность в его любви.
      Она тотчас написала Генриху.
      Ты должен позволить мне быть в курсе твоих дел. Я прошу об этом не потому, что хочу управлять ими. Если они складываются удачно, у меня будет легко на сердце; если возникают неприятности, возможно, мне удастся помочь тебе. Ты значишь для меня все. Однако, даже если ты любишь меня, то ты не доверяешь мне в должной мере. Прости меня за откровенность, но мне не хочется жить без твоего доверия. Я никогда не дорожила жизнью после гибели твоего отца и хочу жить лишь для того, чтобы служить тебе и Господу.
      Написав это, Катрин не удержалась от улыбки. В этих словах присутствовало лишь зерно правды Генрих глубоко ранил ее своим недоверием, но она страстно желала жить, даже если бы ей пришлось интриговать против него ради сохранения своей власти.
      Она видела два соперничающих лагеря - в одном находился Генрих со своими фаворитами, в другом - Аленсон, Марго, Бюсси и Наваррец. Это напоминало старую борьбу Бурбонов и Гизов. Катрин вспомнила, что ей не следует выпускать из поля зрения месье де Гиза, поскольку ослабление его позиций было делом временным.
      Она прибегнет к старой тактике. Порождение раздора между двумя лагерями было велением дня.
      - Что касается вас, месье дю Гаст, - пробормотала Катрин, - то наслаждайтесь сполна вашим пребыванием на земле, поскольку, дорогой милашка, оно продлится недолго!
      Дю Гаст быстро понял, что самым опасным человеком в другом лагере была Марго. Он задумал дискредитировать королеву Наварры и тем самым добиться ее изгнания со двора.
      Такая возможность представилась, когда он узнал о ее визитах в дом, расположенный неподалеку от Лувра, где она обычно встречалась с Бюсси. Дю Гаст решил, что, застав ее там с молодым человеком, он, возможно, сумеет спровоцировать их совместное изгнание.
      Он подстроил так, чтобы король, Наваррец и человек дю Гаста оказались в этом районе города в часы свидания Марго с ее любовником. Время было рассчитано идеально точно; карета короля медленно ехала мимо дома, когда человек дю Гаста по указанию своего господина сказал Наваррцу. "Этот дом принадлежит Смельчаку Бюсси. Готов поспорить с вами о том, что если вы ворветесь в него сейчас, то обнаружите там вашу жену".
      Даже ленивый провинциал должен был возмутиться таким заявлением, Наваррцу пришлось отреагировать на вызов, содержавшийся в опасных для Марго словах, в итоге вся компания проникла в дом. Они увидели беспорядок в спальне; на кровати лежали черные атласные простыни, столь любимые Марго; в воздухе стоял аромат духов, но сами любовники отсутствовали.
      - Они были здесь! - крикнул король. - Мы слишком медленно входили. Они были предупреждены и убежали.
      Наваррец, заметив насмешку в глазах короля и дю Гаста, взял человека дю Гаста за горло и тряхнул его.
      - Ты не смеешь бросать обвинения в адрес моей жены, - сказал он.
      - Прошу вас, никакого насилия, - вяло произнес король. - Это запах любимых духов Марго. Он мне не нравится. А тебе, дорогой Луи? В нем слишком заметен аромат мускуса. Да, это, несомненно, запах ее духов. Она была здесь; ее успели предупредить.
      Наваррец пожал плечами. Ему казалось нелепым защищать имя и репутацию Марго, если она сама не считала нужным делать это. Все знали, что она любовница Бюсси. Стоит ли поднимать шум из-за того, что они иногда встречаются?
      Но король, провоцируемый дю Гастом, не собирался оставлять это дело без последствий. Поведение сестры пробудило в нем ярость. Он сказал, что сурово накажет Марго, по возвращении в Лувр он тотчас отправился к матери.
      - Мне нужна твоя помощь, - сказал он.
      Катрин ласково улыбнулась, хоть она и решила, что дело не может быть важным, раз Генрих пришел к ней, а не к дю Гасту.
      - Речь идет о твоей дочери.
      - Что наделала Марго?
      - Она ведет себя как куртизанка.
      - Для такого открытия не требуется большой наблюдательности, мой сын. Если бы ты пришел ко мне раньше, я бы рассказала тебе все о ее поведении. Я поговорю с ней, велю ей быть более осторожной.
      - Я хочу, чтобы ты всерьез рассердилась на нее.
      - Хорошо, если ты приказываешь.
      - Да, приказываю. Я распоряжусь, чтобы ее немедленно отправили к тебе.
      - Расскажи мне, что случилось. Я должна знать.
      - Мы ехали по улице мимо дома, в котором она вела себя постыдным образом.
      - Кто был с тобой?
      - Луи организовал вечеринку. Мы направлялись к Кайлюсу.
      Луи! - подумала Катрин. Месье Луи Беренже дю Гаст! Значит, это его работа!
      - Очень хорошо, мой сын, - произнесла она. - Я сделаю так, как ты сказал.
      Возможно, это мой шанс, подумала Катрин. Кто знает? Надо воспользоваться им.
      Марго, задыхающаяся после спешного возвращения во дворец, едва успела прийти в себя, как ей сказали, что ее хочет немедленно видеть у себя мать.
      Тотчас отправившись в покои Катрин, она столкнулась по дороге с Генрихом де Гизом. Как всегда при встрече с ним, Марго разволновалась. Она бросила на него надменный взгляд и подумала: он постарел с того времени, когда я любила его; он стал отцом нескольких детей. Хоть он по-прежнему красив, он уже не молодой месье де Гиз.
      Он улыбнулся Марго. Она пожалела об этом. Она слишком хорошо помнила его улыбку.
      - Я искал тебя, - сказал он.
      Марго молчала; ее брови поднялись, лицо было холодным.
      - Я хотел предупредить тебя, - продолжил Генрих. - Пройди сюда.
      Он взял ее за руку и втащил в ближайшую маленькую комнату. Марго рассердилась, потому что она не могла прогнать воспоминания о других их свиданиях, протекавших в маленьких комнатах.
      Он тихо закрыл дверь и сказал:
      - Король сердится на тебя. Твоя мать в ярости. Не иди к ней пока. Пусть ее гнев немного остынет.
      - Весьма любезно с вашей стороны, месье де Гиз, заботиться обо мне, сказала Марго.
      - Мне всегда хочется делать это, - отозвался он. - Я всегда буду надеяться на то, что ты позволишь мне помочь тебе в трудную минуту.
      Она засмеялась.
      - Возможно ли это? Мои дела тебя не касаются.
      - Увы! Я глубоко сожалею об этом. Однако я могу предупреждать тебя об опасности, когда я вижу ее. Я могу пользоваться этой привилегией, хоть мне и отказано в других. Я прошу тебя не идти сейчас к матери. Ты помнишь тот случай, когда твоя мать и Карл едва не убили тебя?
      - Я заставила себя забыть об этом эпизоде, месье де Гиз, поскольку он пробуждает во мне чувство глубокого стыда.
      - Но тебе следует помнить о нем - даже если ты предпочитаешь выбросить из памяти твоего партнера по приключению. Это всегда будет полезным. И сейчас - тоже.
      Она пожалела о том, что он говорит с ней таким нежным тоном. Она знала, что ей достаточно броситься в его объятия, чтобы их некогда бурный роман возродился. Зачем делать вид, говорили его глаза, будто любой мужчина может дать тебе такую же радость, как я? Будто любая женщина способна заменить мне тебя? Покончим с этой глупостью. Вернись ко мне. Даже сейчас, возможно, еще не поздно развестись. Мы поженимся и будем вдвоем править Францией.
      Она прочитала его мысли. Прежде всего - честолюбие, затем - любовь. Так устроен месье де Гиз. Что есть в ней такое, чего нет у Шарлотты де Сов? Ответ очевиден: королевская кровь. Она - французская принцесса.
      Бюсси - великолепный мужчина, заверила себя Марго. Занятный, мужественный, страстный. Хороший любовник. Если он не так предан ей, как прежде был месье де Ла Моль, то он забавнее печального джентльмена, на голову которого она уже не смотрела много месяцев. Она счастлива с Бюсси. Вероятно, она не полюбит больше никого так сильно, как она любила Генриха де Гиза, но и не испытает снова таких страданий.
      Марго засмеялась.
      - О, послушайте, месье де Гиз, почему вы разыгрываете сочувствие ко мне? Мой брат сердится на меня. Мать хочет наказать меня. Мой младший брат ненавидит старшего брата. Наша семья воюет сама с собой. Мы не похожи на Гизов, да? Мы живем нашими страданиями, ревностью, любовью, ненавистью. У нас нет всепоглощающего честолюбия Гизов и Лорренов. Думаешь, я не следила за тобой в эти ужасные недели? Не восторгайся так сам, им собой. Я восхищалась не твоей красотой, а твоей хитростью. Ты расхаживаешь по городу - король Парижа. Люди готовы целовать подол твоего плаща. Я видела их. Ты сдержан. Когда они кричат "Да здравствует славный герцог Гиз", ты требуешь, чтобы они кричали "Да здравствует король". Но я хорошо тебя знаю. Мне известны твои мысли. Я знаю, почему ты заботишься о бедных людях. Знаю, почему ты проявляешь сочувствие и раздаешь милостыню. Я видела, как ты со слезами на глазах пожимаешь грязную руку. Говорят, что великий герцог де Гиз никогда не брезгует рукой нищего. Он одинаково близок всем - принцам и беднякам. Таков он, величайший аристократ Франции. Я слышала, что говорят люди. "Он - истинный джентльмен, по сравнению с ним отпрыски Валуа ничтожества". Люди пускают слезу умиления. Они не просто плачут. Они преклоняются перед тобой, надеются, что ты станешь настоящим королем.
      - Марго! - испуганно воскликнул Генрих. - О чем ты говоришь? Это безумие!
      - Безумие? Ты прав. Одумайтесь, месье, пока не поздно. Вы метите слишком высоко, мой герцог... в политике и браке. А теперь пропустите меня.
      Она ушла, улыбаясь. Она встревожила его. Оставила Генриха размышляющим о том, не слишком ли поспешно и неосмотрительно он действовал. Неужели другие заметили его маленькую игру?
      Марго захотелось заплакать, она шепнула себе: "Нет, другие ничего не заметили. Ты вел себя очень умно, дорогой; заметила только одна Марго Марго, понимающая тебя так хорошо, что она замечает все твои шаги, даже делая вид, что ты не существуешь для нее".
      Она отправилась в покои матери. Катрин отпустила фрейлин и начала свою атаку на дочь - на сей раз не физическую, а словесную. Марго не слушала ее; она могла думать лишь о Генрихе де Гизе.
      Дю Гаст не был удовлетворен тем, что Катрин просто отругала Марго. Он хотел окончательно опозорить Марго, добиться того, чтобы ее считали при дворе развратной женщиной, способной принести лишь позор любой партии, в которую она вступит. Он хотел, чтобы все, и особенно королева-мать, знали: когда он просит о чем-то короля, его желание всегда удовлетворяется.