ГЛАВА ВТОРАЯ

В Лувре продолжались балы и маскарады. За его стенами простые люди собирались в группы. Они смотрели на освещенные окна и говорили: «Что это значит? Гугеноты и католики танцуют вместе; они поют; смотрят одни и те же турниры. Они празднуют вместе… Что это значит?»

Стояли жаркие дни; ветер стих. С наступлением темноты на небе появлялись яркие звезды; всю ночь над городом разносились звуки празднества. Люди танцевали на улицах; устав, они ложились на мостовую, поскольку Париж не располагал кровом для всех гостей. Несмотря на всеобщее веселье, каждый человек ощущал фальшь и некоторую нереальность происходящего.

Меньше всех беспокоилась молодая жена. Она танцевала неистово, казалась более очаровательной и соблазнительной, чем обычно; Марго наслаждалась своей ролью, она была слишком поглощена личными делами, чтобы замечать что-либо вокруг себя.

Она была самой очаровательной танцовщицей в балете, придуманном Генрихом де Гизом и его двумя братьями и сестрой для развлечения двора. Они назвали его «Тайной трех Миров»; это была блестящая аллегория, полная иронии и вызова их врагам Генрих Наваррский и другой Генрих, принц Конде, одетые в рыцарские доспехи, входили в рай и обнаруживали там прекрасных нимф — молодую жену Маргариту и Шалотту де Сов. Они танцевали под аплодисменты зрителей; балет этим не закончился — совершенно неожиданно появились король и его брат, герцог Анжуйский, одетые еще роскошнее, чем Наваррец и Конде. Между четырьмя рыцарями завязалась потешная битва Наваррец и Конде поняли, что должны проиграть ее, поскольку никто — даже в спектакле — не может одержать верх над королем Франции. Наваррец и Конде потеряли женщин; придворные в костюмах чертей принялись насмехаться над Генрихом Наваррским и Конде; занавес разошелся, за ним колыхал большой костер. Все поняли, что лидеры гугенотов изгнаны в ад.

Католики хлопали неистово; король и герцог Анжуйский танцевали с дамами, в то время как «черти» неистово плясали вокруг растерянных Генриха Наваррского и Конде, подталкивая их к пламени.

Смущенные гугеноты наблюдали за сценой молча. Только король Наварры явно получал удовольствие, распутничая в аду и пытаясь снова пробиться в рай. Ему почти удалось отбить мадам де Сов у герцога Анжуйского и утащить ее с собой в ад.

Позже, танцуя с Генрихом де Гизом, Марго сказала ему:

— Ты портишь праздник таким маскарадом.

— Нет, — ответил Гиз, — все получили удовольствие.

— Католики смеялись, но гугеноты были смущены.

— Тогда, возможно, они изменят свое поведение, прежде чем на самом деле попадут в ад.

— Я бы хотела, чтобы ты умерил свой фанатизм. Фанатизм — это глупость, безумие.

Он пристально посмотрел на Марго.

— Кто наставляет тебя?

— Никто. К чьему голосу, по-твоему, я бы прислушалась? Меня тошнит от вражды между католиками и гугенотами.

— Еще недавно ты была убежденной католичкой. Тебя изменил твой брак?

— Я по-прежнему убежденная католичка; мой брак совсем не повлиял на меня.

— Ты уверена в этом? Мне кажется, что ты смотришь на своего мужа без прежнего отвращения.

— Какая была бы от этого польза, если я вышла за него замуж? Ты ревнуешь?

— Безумно. Какие чувства, по-твоему, я испытывал в эти дни и ночи?

— О! — вздохнула Марго. — Когда я видела тебя, я забывала обо всем.

— Знаю.

— Генрих, сделай кое-что для меня.

— Я готов на все.

— Тогда перестань дразнить гугенотов. Давай для разнообразия поживем в мире. В этой глупой «Тайне трех Миров» и другом спектакле, где ты заставил моего мужа, Конде, загримированного под турка, и моих братьев побить гугенотов в сражении, ты зашел слишком далеко. Все помнят о поражении, которое турки потерпели под Лепанто; гугеноты поняли, что их хотят оскорбить. Это безвкусно, грубо.

— Брак смягчил твое отношение к гугенотам.

— Гугеноты! Католики! Давай подумаем о чем-то другом. Кажется, ты не можешь это сделать. Даже сейчас, когда ты говоришь со мной о любви, твои мысли где-то далеко. Я знаю это. О чем ты думаешь? Что затеваешь?

Она приблизилась к нему; заглянув в его сверкающие глаза, она вдруг увидела в них недоверие. Они были страстными любовниками, но, хотя он желал ее не меньше, чем она его, он не хотел делиться с ней своими секретами, потому что она была женой гугенота. Ни желание, ни страсть, ни любовь не могли заставить Генриха забыть о том, что гугеноты являлись его злейшими врагами.

— Я думаю о тебе, — сказал де Гиз.

Она презрительно рассмеялась. И все же он был очень красив; находясь возле Генриха, Марго снова поддавалась его обаянию; он не уступал в жизненной силе ее мужу, но как они отличались друг от друга! Де Гиз был красив, элегантен; его движения отличались изяществом, манеры — утонченностью, поведение — галантностью. Могла ли она сравнить его со своим грубым мужем-провинциалом, пусть даже находчивым и забавным? Генрих де Гиз и Генрих Наваррский! Они разнились, как орел и ворона, лебедь и утка. Генрих де Гиз был серьезен; Генрих Наваррский — легкомыслен. Генрих де Гиз стремился к величию и почестям; Генрих Наваррский — к удовольствиям, которые приносили ему женщины.

Я не могу винить себя за любовь к Генриху де Гизу, подумала Марго.

— Я должна увидеться с тобой наедине, — сказала она.

— Да, конечно, — ответил Генрих, но его взгляд уплыл, куда-то в сторону; она заметила, что он остановился на ком-то, стоявшем в толпе возле двери зала. Ее охватила ревность, быстро сменившаяся любопытством, потому что Генрих смотрел не на женщину, а на мужчину, в котором она узнала старого воспитателя герцога, Шануана де Вилльмура.

Глаза Шануана встретились с глазами Гиза; мужчины обменялись взглядами, показавшимися Марго полными значения.

— Ну, — спросила она, — когда?

— Марго, — промолвил он, — мы увидимся позже. Я должен поговорить с тем пожилым человеком. Позже, моя дорогая…

Она сердито посмотрела ему вслед; Генрих пошел через зал. Она увидела, как он остановился и сказал что-то пожилому мужчине; потом эти двое исчезли в толпе; но через несколько секунд Марго увидела старого воспитателя в одиночестве, он, похоже, немного поколебался и выскользнул из зала. Марго поискала глазами Генриха де Гиза, но не нашла его.

Как он смеет! Он придумал предлог, чтобы оставить ее. Несомненно, у него свидание с женщиной. Она не потерпит этого. Осмотревшись по сторонам, она испытала легкое облегчение: Шарлотта де Сов оживленно болтала с Генрихом Наваррским.

Покинув Лувр, Генрих де Гиз поспешил в дом Шануана де Вилльмура, стоявший на узкой улочке, что вела к Рю Бетизи, где находился дом Колиньи.

Гиз вошел в дом, тихо закрыл за собой дверь и поднялся по деревянной лестнице.

В комнате среди горящих свечей его ждали родственники; среди них были братья Генриха, герцог Майеннский и кардинал де Гиз, а также его дядя, герцог д'Омаль. Генрих заметил незнакомца — смуглолицего брюнета, вид которого свидетельствовал о том, что этот человек недавно проделал длительное путешествие.

— Тосинджи только что прибыл, — сообщил герцог Майеннский, выталкивая вперед темноволосого мужчину.

Тосинджи преклонил колено и поцеловал руку молодого герцога.

— Добро пожаловать, — сказал Гиз. — Кто-нибудь видел, что вы приехали в Париж?

— Нет. Я появился здесь в темноте, к тому же я изменил свой облик.

— Вы знаете, что от вас ждут? — спросил Гиз.

— Мы сказали ему, — вмешался кардинал, — что его жертва — важная персона.

— Верно, — подтвердил де Гиз. — Скажу вам больше. Человек, которого вы должны убить, — Гаспар Колиньи. У вас хватит на это мужества?

— У меня хватит мужества на любое дело, которое вы поручите мне.

— Хорошо. Мы тщательно готовим ваше бегство.

— Благодарю вас.

— Стрелять вам придется не из этого дома. Рядом находится пустое здание. Стоя у окна, вы увидите Колиньи, когда он будет идти по улице в сторону Рю Бетизи. Важно, чтобы первый выстрел оказался точным.

— Вам известна моя репутация.

— В Париже нет лучшего снайпера, — сказал герцог Майеннский. — Мы полностью доверяем вам, Тосинджи.

— Благодарю вас. Я проверю отсутствие посторонних в этом здании.

— В конюшне Шануана вас будет ждать оседланная лошадь. Сразу после выстрела вы должны как можно скорее добрался до задней стороны здания, перелезть через невысокую ограду и попасть в конюшню. А теперь давайте пройдем в пустой дом. Убедимся в том, что все в порядке и ничто не помешает нашему успеху.

Они спустились по деревянной лестнице и проникли в соседний дом.

Заседание совета завершилось, и король пожелал сыграть в теннис.

— Пойдемте со мной, отец, — сказал он Колиньи. — Проводите меня до корта, а затем отправляйтесь домой и отдохните; вы, похоже, устали. Гиз и Телиньи поиграют со мной, верно, друзья?

Де Гиз и Телиньи охотно согласились сыграть с королем.

Несколько джентльменов проводили их до кортов; понаблюдав немного за игрой, Колиньи выразил намерение вернуться к себе на Рю Бетизи. Около дюжины друзей адмирала последовали за ним.

Гаспар смутно слышал разговор мужчин, шагавших позади него; у адмирала не было настроения беседовать; он думал о том, что король готов удовлетворить его просьбы, но многие советники были настроены против адмирала. Он вспомнил сценки, высмеивавшие гугенотов. Было ясно, что новое дружеское отношение к гугенотам, которое разыгрывали католики во время свадебных торжеств, было насквозь фальшивым.

Он начал читать бумагу, которую держал в руке; Колиньи шел немного впереди своих друзей, полностью погрузившись в изучение документа. Один листок из пачки, которую он нес, упал на землю. Когда он нагнулся, чтобы подобрать его, пуля просвистела над головой адмирала. Колиньи повернулся и увидел в окне ближайшего дома фигуру человека. Адмирал указал на него друзьям; в это мгновение грянул второй выстрел; пуля оторвала Колиньи палец, задела руку и застряла в плече.

— Этот дом. Из этого окна, — крикнул адмирал.

Несколько его друзей бросились к дому; другие столпились вокруг Колиньи. Рукав камзола стал мокрым; от потери крови у Колиньи закружилась голова.

— Король… — промолвил он. — Сообщите ему… немедленно…

Мерлин, один из его соратников, поняв, что адмирал теряет сознание, обхватил Колиньи рукой.

— Доберемся до вашего дома, — сказал он. — Как можно скорее…

— О, — пробормотал Колиньи, прислонившись к Мерлину, — это дело рук де Гизов. Они замышляли это, когда герцог мирился со мной…

Медленно, превозмогая боль, в окружении нескольких друзей, не бросившихся искать убийцу, Колиньи вошел в свой дом на Рю Бетизи.

Когда королю сообщили новость, он еще играл в теннис.

— Ваше Величество, адмирал ранен. Это произошло, когда он шел домой. Стреляли из пустого дома.

Карл замер, сжимая ракетку. Он испугался. Он посмотрел на Гиза; лицо Генриха оставалось бесстрастным, оно не выдавало его чувств. Король заметил ярость в глазах Телиньи.

— Ваше Величество, отпустите меня к нему, — попросил Телиньи.

Карл ничего не сказал. Он продолжал смотреть в пространство перед собой. Нигде нет покоя. Каждому угрожает опасность. Мира нет.

— Неужели я не получу даже короткого покоя? — всхлипнул он.

— Ваше Величество, умоляю вас… отпустите меня к адмиралу.

— Иди, иди! — крикнул Карл. — О, Господи, что они сделали с моим другом?

Гиз шагнул к королю:

— Ваше Величество, необходимо послать за докторами. Вероятно, еще можно что-то сделать.

— Да, да, — почта завизжал Карл. — Отправьте их всех к адмиралу. Вызовите Паре. Он спасет Колиньи. Я сам пойду к нему. Я…

Плача, Карл побежал к дворцу.

Катрин невозмутимо сидела в своих покоях, когда Мадаленна вбежала в комнату с новостью.

— Мадам, в адмирала стреляли.

— Стреляли? — Катрин ликовала, но ее глаза изображали ужас. — Мадаленна, ты лжешь. Это невозможно.

— О да, мадам. Он шел в сторону Рю Бетизи от дворца; кто-то выстрелил в него из окна пустого дома.

— Но это ужасно.

Катрин не двигалась; она подумала: я пошлю в Рим его голову. Она прибудет почти одновременно с известием о бракосочетании.

— И… кто стрелял? Ты выяснила это, Мадаленна?

— Это еще не известно, мадам, но убийца прятался рядом с домом Шануана де Сент-Жермен л'Оксеруа, бывшего наставника де Гизов.

— Преступника поймали?

— Не знаю, мадам.

— Тогда иди и выясни, что сможешь. Ступай на улицу, послушай, что говорят люди.

Катрин уже была готова к встрече с королем, когда он явился во дворец. Его глаза сверкали от ярости; королева-мать заметила знакомое подергивание рта, пену на губах.

— Ты слышала? Слышала? — закричал Карл. — Моего дорогого друга адмирала, великого Гаспара де Колиньи пытались убить.

— Если попытка оказалась неудачной, поблагодарим за это Господа, сын мой. Если он не умер, мы должны спасти его.

— Мы должны спасти его. Паре! Паре! Где Паре? Карлик, не стой, уставившись на меня. Иди… иди и доставь ко мне Паре. Пойдемте все… найдем Паре. Нельзя терять ни мгновения. Когда ты найдешь Паре, отправь его в дом адмирала. Вели ему не терять время… или он ответит мне за это. Мама, я должен немедленно пойти туда. Должен попросить его выжить… остаться в живых…

— Мой сын, тебе надо успокоиться. Дорогой, ты не можешь идти в таком состоянии. Я должна проводить тебя. Подожди… дождись новых вестей. Обязательно отправь туда Паре, но сам пока не иди. Ты не знаешь состояние адмирала. Погоди, прошу тебя. Тебе ни к чему лишние потрясения.

Карл подергивал свой камзол, он отчаянно всхлипывал.

— Он был мне отцом. Я верил ему. Его убили. Он, верно, сильно страдал. О боже, как он страдает. Льется кровь… его кровь.

— Ты не должен видеть ее, — сказала Катрин. — Подожди, сын. А, вот и Паре. Паре, король приказывает вам немедленно отправиться в дом адмирала и… спасти его жизнь. Идите… как можно скорей.

— Да, Паре, идите… идите! Не теряйте время, ищите немедленно.

Катрин обратилась к карлику:

— Позови Мадлен и мадемуазель Туше. Пусть они тотчас придут в покои короля.

Они объединили свои усилия для того, чтобы успокоить несчастного короля.

Лидеры гугенотов собрались в доме на Рю Бетизи. Телиньи, Генрих Наваррский, принц Конде, герцог де Ларошфуко ждали в приемной. Никлас Мусс, старейший и самый преданный слуга Гаспара, а также его помощник Мерлин оставались в спальне адмирала. Было отправлено послание Монтгомери в Сент-Жермен. Возле дома собрались гугеноты; звучали возмущенные голоса, люди снова и снова повторяли имя де Гиза.

Увидев Амбруаза Паре, величайшего хирурга-гугенота, спешившего к Колиньи, толпа обрадованно зашумела. Люди расступились, пропуская врача.

— Да поможет вам Господь, месье Паре. Пусть вам удастся сберечь жизнь нашего великого лидера, которого хотели погубить злодея.

Паре заявил, что он сделает все возможное, и скрылся в доме.

Он застал адмирала обессилевшим. Рана сама по себе не казалась смертельной, но Колиньи потерял много крови; пуля, застрявшая в плече, могла быть отравленной.

Наваррец и Конде, Телиньи и Рошфуко последовали за Паре в комнату.

— Господа, — сказал Паре, — возможно, придется ампутировать руку. Если это удастся сделать успешно, опасность существенно уменьшится.

Колиньи услышал слова врача.

— Если вы так считаете, — решительно заявил он, — сделайте это.

Паре тщательно осмотрел руку адмирала, смыл пятна крови и прощупал ткани. Потом хирург улыбнулся.

— Все не так плохо, как я сначала думал, — сказал он. — Рука в неплохом состоянии. Вероятно, достаточно будет удалить остаток пальца и извлечь пулю.

Колиньи ждала мучительная процедура, потому что под рукой не было опиума. Адмиралу предстояло наблюдать за тем, как хирург будет орудовать щипцами Мусс и Телиньи держали Колиньи; его губы были бескровными, лицо — бледным; он напоминал труп; однако стонал не адмирал, а Телиньи; Мусс всхлипывал.

— Мужайтесь, мои друзья, — сказал адмирал. — Боль терпима, и она скоро прекратится. Все, что выпадает на нашу долю, происходит по воле Господа.

— Да, мои друзья, — прошептал Мерлин. — Поблагодарим Господа за то, что он сохранил адмиралу жизнь, пощадил его голову и рассудок, и не будем упрекать Всевышнего за происшедшее.

Обрубок указательного пальца был наконец ампутирован, и после нескольких весьма болезненных попыток хирург извлек пулю. Адмирал в полуобморочном состоянии откинулся на руки Телиньи и Мусса. Он мечтал, чтобы забытье избавило его от мук, но он очень долго воспитывал в себе терпение и выносливость, всегда приносил свое тело в жертву интересам дела. Он боялся, но не новых страданий, а того, что значило покушение для всех его друзей и последователей, собравшихся в Париже.

— Сейчас у меня… нет настоящих врагов, кроме де Гизов, — пробормотал адмирал. — Но помните, мои друзья, — удар могли нанести не они… Мы можем выдвигать обвинения, лишь выяснив истину.

Он услышал ропот. Кто-то сказал:

— Мы пойдем и убьем де Гизов. Неужто они избегнут наказания за то, что они сделали с адмиралом?

Колиньи попытался поднять руку и простонал:

— Нет… умоляю вас. Никакого кровопролития… сейчас. Это погубит Францию.

— Оставьте его, — прошептал Паре. — Ему необходимо отдохнуть.

Все, кроме Телиньи, Мусса, Паре и Мерлина, покинули адмирала.

В отдельные моменты этого мучительного утра Колиньи забывал, где он находится. Один раз он решил, что лежит в Шатильоне со своей первой женой после рождения Анделота. Затем ему показалось, что этот ребенок — не Анделот, а Франсуа. Он услышал известие о смерти другого Анделота. Потом увидел себя с Шакли и Жанной Наваррской в розарии.

— Отдохните, отдохните! — взмолился Паре. — Вы должны это сделать. У вас сильный организм, господин адмирал, но вы нуждаетесь в отдыхе, потому что потеряли много крови.

Но адмирал не мог отдыхать; когда эти непоколебимые гугеноты, а также маршал де Коссе с Дамвиллем и Вилларом навестили Колиньи, он вспомнил, что его тревожило.

— Я боюсь, мои друзья, но не смерти.

И вдруг ему показалось, что в полузабытьи на него снизошло прозрение. Он мысленно увидел молодого короля с безумными, растерянными глазами; Карла держала за руку женщина в черном со зловещим улыбающимся лицом.

Он должен предупредить короля. Он обязан сделать это. Освободить короля от этой особы, олицетворявшей недоброе влияние.

— Я не боюсь умереть, — сказал он, — если мне это суждено. Но прежде я должен увидеть короля. Возможно, чья-то воля пытается удержать его вдали от меня. Но я больше всего на свете желаю увидеть перед смертью короля… увидеть его наедине.

Карл настороженно ожидал каких-то новых событий. Мать отказывалась оставлять его одного; он знал, что она решила не допускать того, чтобы он делал что-то без ее согласия.

Его первыми посетителями стали король Наварры и принц Конде, пришедшие в Лувр прямо от постели адмирала.

— Какие новости? Каше новости? — спросил Карл.

— Плохие, Ваше Величество.

— Он… умер?

— Нет, Ваше Величество, но рана серьезная. Месье Паре считает, что есть слабая надежда на выздоровление. Адмирал потерял много крови.

— Славу Богу, что он жив, — сказала Катрин.

Король заплакал.

— Это я ранен, — простонал он.

— Вся Франция, — сказала королева-мать. — О, Господи, кому гарантирована безопасность? Они могут прийти и напасть на короля, лежащего в собственной кровати.

Она посмотрела на своего дрожащего сына. Положись на меня, говорили ее глаза. Ты в опасности, но все будет хорошо, если ты доверишься мне.

— Ваше Величество, — сказал принц Конде, — мы нашли ружье в том пустом доме. Оно еще дымилось. Оно принадлежит телохранителю герцога Анжуйского.

Катрин ахнула.

— Его, вероятно, украли, — сказала она. — А чей это дом?

— Не знаю, мадам, но мы установили, что в соседнем особняке живет Шануан де Вилльмур.

— Каким образом убийце удалось скрыться?

— Ворота конюшни Шануана были открыты; очевидно, его ждала оседланная лошадь.

— Этот священник — человек де Гиза. Я отрублю им головы. Им не спастись от моей мести. Приведите ко мне каноника. Приведите герцога, его дядей и братьев. Они — организаторы преступления. Парижане увидят, что происходит с теми, кто причиняет вред моим друзьям.

— Парижане, — насмешливо заявила Катрин, — не будут молча стоять и смотреть, как Ваше Величество причиняет вред их друзьям. Ваше Величество, вы потрясены ужасной трагедией. Давайте все успокоимся. Давайте подождем и посмотрим, что произойдет; тем временем мы будем молиться за выздоровление адмирала.

— Мадам, — сказал Генрих Наваррский, — мой кузен Конде и я чувствуем, что волнений удастся избежать, если мы на некоторое время покинем Париж.

— Нет, — закричал король. — Вы останетесь.

Катрин улыбнулась.

— Господа, мы не можем допустить, чтобы наш молодожен покинул нас. Свадьба состоялась всего несколько дней тому назад. Вы должны еще хотя бы недолго побыть с нами.

Она услышала донесшиеся из приемной голоса и послала человека узнать, кто пришел и какие новости принес визитер.

Дамвилля и Телиньи впустили к королю.

— Что с адмиралом? — крикнул Карл.

— Он отдыхает, Ваше Величество, — сказал Телиньи. — Он спрашивает, не окажете ли вы ему честь, навестив его, поскольку он не может прийти к вам.

— Я сделаю это! — заявил король; Катрин поняла, что не сможет остановить сына. — Я отправляюсь к нему немедленно!

— Ваше Величество, он просит, чтобы вы пришли одни, — сказал Телиньи.

— Мы будем сопровождать короля, — тотчас вставила Катрин, — я и его братья; мы не меньше Карла хотим лично пожелать адмиралу всего самого лучшего.

Карл хотел запротестовать, но Катрин уже распорядилась, чтобы герцог Анжуйский и Аленсонский были направлены к ней; когда все собрались, Катрин устроила так, чтобы их сопровождала группа дворян, являвшихся врагами Колиньи. Поэтому за королем к Рю Бетизи последовали маршал де Таванн, герцог де Монпансье, граф де Ретц и герцог Неверский, а также несколько их приближенных.

Катрин волновалась. Она замечала злые взгляды, которые бросали на ее свиту горожане; она знала, что их ненависть направлена в первую очередь на нее; Катрин различала слово, которое она слышала на протяжении всей ее жизни во Франции, — «итальянка». Королева-мать ощущала недоверие, которое выражало это прозвище. Она слова и снова слышала имя Гиза. Катрин была уверена: если адмирал умрет, гугеноты поднимутся на борьбу с католиками. Люди вслух смеялись над сыном Катрин. Они называли его извращенцем. Убийца! Итальянка! Катрин радовалась, что за ней следовал сильный католический эскорт.

Приблизившись к Рю Бетизи, они обнаружили, что толпа стала более плотной. Она собралась возле дома адмирала словно для того, чтобы защитить его от новых покушений. Это были гугеноты, прибывшие в Париж по случаю свадьбы. Кто мог подумать, что их будет так много? Королевскому дому Валуа, а в первую очередь королю и королеве-матери, угрожала опасность.

Катрин и ее свита прошли через комнаты первого этажа; находившиеся там протестанты демонстрировали не слишком большое почтение к ней.

— Мои друзья, — сказала Катрин, — мы молимся вместе с вами за выздоровление этого великого и доброго человека. Пропустите нас; наш любимый адмирал сам попросил, чтобы мы пришли к нему.

Люди настороженно уступили им дорогу; король прошел прямо к кровати адмирала; опустившись на колени, Карл горько заплакал.

— Ваше Величество, — сказал Гаспар, — вы поступили весьма любезно, придя ко мне.

— О, мой отец, — всхлипнул Карл, — ваша рана причиняет мне нескончаемую боль. Не называйте меня «Ваше Величество». Зовите меня сыном, а я буду называть вас отцом. Клянусь Господом и всеми святыми, что я откажусь от спасения, если не отомщу тем, кто причинил вам страдания… моя месть будет такой, что память о ней не померкнет вовек.

— Не говорите о мести, сын мой, — со слезами на глазах сказал адмирал. — Я сожалею о том, что ранение лишает меня великого счастья работать с вами.

Катрин остановилась возле кровати; Гаспар заметил ее. Она казалась ему черным стервятником, ждавшим его смерти.

— О, мой сын, — сказал Колиньи, — вас пытаются убедить в том, что я — возмутитель спокойствия. Клянусь перед Господом — всю мою жизнь я был верным слугой Вашего Величества. Господь рассудит меня и моих врагов.

— Мой отец, вы не умрете. Я не допущу этого. Я — король… помните об этом.

— Существует более великий король, чем вы, Ваше Величество. Именно он решает такие вопросы. Но я должен поговорить с вами.

Гаспар умоляюще посмотрел на Катрин, которая елейно улыбнулась, отказываясь понять его просьбу.

— Я всегда хранил верность вашему отцу, — сказал Колиньи Карлу, — и буду верен вам. Сейчас я считаю моим долгом — возможно, моим последним долгом — попросить вас не упускать возможность, способную принести спасение Франции. Во Фландрии война уже началась. Вы не должны сохранять нейтралитет; этим вы подвергнете опасности мир в вашем королевстве. Франции будут грозить серьезные неприятности. Очистите ваш совет от слуг Испании.

— Дорогой адмирал, — сказала Катрин, — вы возбуждаете себя. Нельзя это делать; месье Паре велел вам отдыхать.

— Она права, — подтвердил король. — Вы не должны волноваться, дорогой друг.

— Ваше Величество, вы не должны нарушать ваши обещания. Каждый день нарушаются ваши обещания дать мир нашим провинциям.

— Дорогой адмирал, мы с королевой-матерью исправим это. Мы уже послали наших представителей в провинции для поддержания мира.

— Это верно, господин адмирал, — сказала Катрин.

— Вы знаете, что это правда.

— Мадам, — заявил Колиньи, — я знаю, что вы направили в провинции ваших представителей, которые обещают вознаграждение за мою голову.

— Не волнуйтесь, — сказала Катрин, поскольку король испуганно посмотрел на нее. — Мы пошлем других, которые будут вне подозрений.

— У вас жар, — Карл коснулся лба адмирала. — Этот разговор вреден для вашего здоровья. Я сделаю все, о чем вы просите, а вы взамен должны сделать то, о чем прошу я — а именно отдохнуть. Вы обязаны поправиться.

Он позвал Паре и предложил ему принести пулю, ранившую адмирала.

— Я хочу взглянуть на эту подлую штуку, — добавил король.

Пулю принесли, и Карл уставился на нее, подергивая губами. Катрин взяла пулю и взвесила ее на своей белой ладони.

— Такая маленькая вещь принесла столько вреда, — сказала королева-мать. — Как я рада, что она извлечена. Вы помните, господин адмирал, как месье де Гиз был застрелен под Орлеаном? Конечно, помните. Кто не помнит гибель — по мнению некоторых, убийство — этого великого человека? Тогда доктора сказали мне: несмотря на то что пуля была отравленной, ее быстрое извлечение из тела могло спасти жизнь господина де Гиза.

Король продолжал смотреть на пулю. Он пожелал взглянуть на китель адмирала.

— Это ни к чему, сын мой, — предупредила Катрин.

Но Карл упрямо потребовал, чтобы китель принесли; увидев пятна крови на рукаве, он заплакал.

— Вернемся во дворец, — сказала Катрин. — Эти слезы не помогут адмиралу.

— Мой отец, — воскликнул король, — вы должны перебраться к нам. Вы получите покои рядом с моими. Я буду ухаживать за вами. Моя сестра уступит вам свои апартаменты. Пожалуйста! Я настаиваю.