- Значит, говорить правду - неуважительно?
      - Истина для одного может быть не правдой для другого.
      - Как это может быть? Правда всегда должна быть правдой.
      Я устало произнесла:
      - Я не потерплю ссор по вопросам веры в своем доме. Разве нам мало того, что происходит в стране?
      - Ты должна научиться сдерживать язык и выражать должное почтение, когда следует.
      - Почтение! - возмутилась Кэтрин. - Мой отец сказал бы...
      - Хватит! - приказала я.
      Кэтрин пулей вылетела из комнаты.
      - Хорошенькое дело! - выбегая, воскликнула она. - Надо притворяться, что соглашаешься с дикой ложью, просто для того, чтобы кому-то угодить.
      - Клянусь Богом, - сказала моя мать, - она фанатичная маленькая папистка.
      Я заметила, что Хани улыбается; ее всегда веселило, когда между мной и Кэтрин возникали разногласия.
      "Трудно ожидать гармонии в стране, когда мы не можем сохранить мир даже в своей семье", - подумала я.
      ***
      Кэтрин торжествовала, когда в результате проведенного расследования в доме обнаружили молодую женщину по имени Элизабет Крофт. Она пряталась в полой стене, чтобы отвечать на вопросы, которые ей задавали, и таким образом подстрекать людей выступить против королевы Марии и против ее брака с испанцем.
      - Вот так чудо! - воскликнула Кэтрин и поспешила к моей матери в Кейсман-корт.
      - Бабушка была так смущена, что я не могла не рассмеяться, - сообщила мне Кэтрин, когда вернулась.
      - В тебе должно быть больше сострадания, - сказала я ей.
      - Сострадания к этой фанатичке!
      - Взгляни на себя, моя дорогая, разве ты не такая же?
      - Но я принадлежу к истинной религии.
      - Ты фанатичка, Кэтрин. Как бы мне хотелось, чтобы вопросы веры занимали тебя поменьше.
      - Я обсужу это с отцом.., сейчас же. - Глаза ее сияли. - Как чудесно иметь такого отца! Все эти годы я ошибалась.
      - Он не обращал на тебя внимания.
      - Конечно, не обращал, я была молодая и глупая. Теперь все иначе.
      - Прошу тебя, будь поосторожнее.
      Кэтрин бросилась ко мне и порывисто обняла.
      - Моя дражайшая мамочка, пойми, я выросла.., почти.
      - Но не совсем.
      ***
      Питер пришел к нам и рассказал, что за обман Элизабет Крофт выставили к позорному столбу.
      - Бедная девушка, надеюсь, она не лишится головы, - сказала я, но подумала: "Ведь в этой стране это обычная плата". Я поняла: из-за того, что на троне ярая католичка, религиозный конфликт в стране не гаснет, а разгорается, и дала себе слово, что если трудно что-то изменить в стране, то уж дома следует избегать ссор.
      ***
      В июле 1554 года Филипп Испанский высадился в Англии, и королева Мария выехала в Винчестер, где они и обвенчались.
      Мы присутствовали при их въезде в столицу. Верхом на лошадях королевская чета пересекла Лондонский мост. Меня поразило увядшее лицо королевы и то подчеркнутое обожание, с которым она относилась к своему бледнолицему и тонкогубому жениху. Она была старше его на десять лет, и я жалела ее.
      Этот брак был очень непопулярен в народе, но, когда лондонцы узнали, какие сокровища привез с собой Филипп, они повеселели. Золото и серебро заполняло девяносто девять сундуков, которые везли за королевской четой на пути во дворец, но, даже несмотря на это, в толпе шептали недоброе.
      В стране начались перемены. При жизни отца королевы Марии жизнь была опасна. Генрих был тираном, который привык считать, что платой за ошибку подданного служит его голова. Но при прежнем государе при дворе постоянно происходили драматические события, потому что король часто менял жен. Королева Мария хранила верность своему мужу, не могла на него надышаться, но испанская мрачность уже овладела двором.
      Было и другое. В стране вводились испанские законы. Истинной церковью считалась Святая Римская церковь, много говорили об еретиках.
      А потом запылали костры в предместье Лондона Смитфилде.
      Часто из своих садов мы видели поднимающийся дым, а когда ветер дул с запада, то чувствовали и запах. Нас кидало в дрожь, казалось, до нас доносятся крики умирающих.
      Королева получила новое имя. Теперь ее звали Мария Кровавая.
      ***
      Стоял холодный февральский день 1555 года, когда в Аббатство прибежали Питер и Пол. Сначала я не поняла, что случилось. Они говорили так бессвязно:
      - Они пришли.., они везде искали...
      - Они забрали книги...
      - Они привязали свою барку у нашей пристани... Я попросила:
      - Питер, Пол, расскажите мне все с начала. Что случилось?
      Довольно быстро я все поняла. Случилось то, что уже давно могло случиться, ведь Саймон Кейсман являлся поборником новой веры.
      Неожиданно Пол начал плакать.
      - Они забрали нашего отца, - сказал он.
      - Где ваша мать?
      - Она там сидит.., смотрит. Она все молчит. Пойдем скорее, Дамаск! Пойдем с нами!
      Я поспешила в Кейсман-корт.
      Я вошла в дом, где стол был накрыт для обеда и подумала: "Именно сюда, в этот зал люди короля пришла за моим отцом... По доносу Саймона Кейсмана они арестовали его, а теперь они пришли за Саймоном Кейсманом".
      Матушка сидела за столом. На лице у нее было написано изумление. Я стала возле нее на колени и взяла ее руку в свою.
      - Мама, - сказала я, - я здесь.
      - Это Дамаск? Моя девочка Дамаск, - прошептала она.
      - Да, мама, я здесь.
      - Они пришли и забрали его.
      - Да, я знаю.
      - Почему они забрали его? Почему?
      - Может быть, он вернется, - уверила я ее, хотя хорошо знала, что он не возвратится. Разве близнецы не сказали мне, что при обыске нашли его книги? Он был обречен как еретик.
      - Мама, тебе нужно прилечь. Я дам тебе твою настойку. Если ты сможешь немного поспать, то, когда ты проснешься...
      - Он вернется?
      - Может быть. Возможно, что они взяли его для допроса.
      Она схватила меня за руку:
      - Так и есть. Они взяли его, чтобы допросить по какому-нибудь делу. Он вернется. Он хороший человек, Дамаск.
      - Мама, - попросила я, - позволь мне уложить тебя в постель.
      Близнецы смотрели на меня так, словно я обладала особой силой утешения. Как же я желала, чтобы так оно и было!
      Впервые в жизни я была бы счастлива видеть, как Саймон Кейсман входит в дом.
      - Что плохого он сделал? - спрашивала она.
      - Будем надеяться, что он скоро вернется и расскажет тебе обо всем!
      Она позволила уложить себя в постель. Я послала за успокаивающим питьем и подумала, что уже дважды у нее забирали мужей и дважды - во имя веры.
      ***
      Когда она уснула, я вернулась в Аббатство. Входя в дом, я встретила Бруно.
      - Я иду от матери. Она убита горем, - сказала я.
      - Значит, они арестовали его, - произнес Бруно, и на его губах заиграла улыбка.
      - Ты знал! - воскликнула я.
      Он кивнул, многозначительно улыбаясь.
      - Ты.., ты это подстроил. Ты донес на него! - воскликнула я.
      - Он еретик, - ответил Бруно.
      - Он муж моей матери.
      - Разве ты забыла тот день, когда он хотел сделать то же самое со мной?
      - Значит, это месть, - сказала я.
      - Нет. Это правосудие.
      - О, Боже! - воскликнула я. - Они сожгут его на костре.
      - Это награда еретикам.
      Я закрыла лицо руками, потому что больше не могла смотреть на Бруно.
      - Так переживать из-за убийцы своего отца! Я повернулась и выбежала из комнаты.
      Девочки пришли ко мне.
      - Мама, значит, это правда? - спросила Кэтрин, она была взволнована. - Они забрали Саймона Кейсмана. Что с ним сделают?
      - Он умрет, - сказала Хани. - Его казнят. Лицо Кэтрин сморщилось.
      - Они не могут этого сделать, правда? Они не могут.., его! Он ведь твой отчим.
      - Его некому защитить, - печально ответила я.
      - Они сожгут его, - спросила Кэтрин, - просто потому, что он считает, что Богу нужно поклоняться иначе? Я знаю, что он еретик, а еретики злые, но сжечь его...
      - Дотла, - мрачно закончила Хани. Обе были слишком молоды, чтобы обсуждать такие ужасы. Я сказала:
      - Возможно, этого не случится. Я собираюсь привести сюда близнецов. Будьте добры к ним, помните, что их отец...
      Девочки кивнули.
      Я отправилась в свой старый дом ухаживать за матушкой. Я сидела рядом с ней и пыталась говорить о пустяках: о саде, о делах по хозяйству. Но она все время прислушивалась, не стукнет ли барка о причал. Мать хотела услышать голос, который, как я была уверена, она больше никогда не услышит.
      Она хотела говорить о Саймоне Кейсмане, потому что думала именно о нем. Она рассказывала мне о том, как он всегда был добр к ней, как счастливо они прожили с ним многие годы.
      - Он - идеальный муж, - сказала она. А я думала о том чудесном человеке, моем отце, и спрашивала себя, так ли горевала о нем мать, хотя и знала ответ.
      - Саймон очень умный, - говорила она. - Он хотел знать, о чем люди пишут, о чем думают.
      - Ах, бедный Саймон Кейсман, ему бы следовало знать, что не надо проявлять интерес к запрещенному.
      - Лучше бы государством управляла королева Джейн. Тогда бы это не произошло.
      "Ах, мама, - подумала я, - у тебя было бы все в порядке. Но, возможно, арестовали бы Бруно".
      Я неожиданно вспомнила, что все это случилось из-за Бруно. Он поступил с Саймоном Кейсманом так, как тот собирался поступить с ним.
      Я знала, что запомню это навсегда. Я ненавидела Саймона, но с ужасом думала, что его предал мой муж.
      Наступил новый день. Матушка хотела идти в Хэмптон-корт, чтобы упасть к ногам королевы и умолять простить ее мужа.
      Саймон Кейсман был еретиком, его пытали, и, насколько я знала, он не отказался от своей веры. Странный человек - в нем было так много злого, а все же моя мать считала его идеальным мужем, и он остался верен своим убеждениям перед лицом смерти.
      В день казни ее мужа я напоила матушку маковым соком, и она уснула. Я вышла в сад и взглянула в сторону города. Над рекой плыло облако дыма. В предместье Смитфилд горели костры.
      Потом я вернулась и села у постели матери, чтобы утешить ее, когда она проснется.
      СМЕРТЬ КОЛДУНЬИ
      Прошел год с тех пор, как Саймона Кейсмана сожгли как еретика. Казалось, матушка состарилась на десять лет. Кейсман-корт возвратили его законной владелице - мне, жене доброго католика, не поддержавшего правление еретиков, возродившего Аббатство.
      Я не стала говорить матушке, что дом отдали мне. Ее горе было слишком велико, чтобы она могла думать о таких вещах. Она продолжала жить в печальном и опустевшем поместье.
      Часто приезжал Руперт. Он предложил свою помощь в организации работ в Кейсман-корте. Я часто виделась с ним, а его нежность к моей матери глубоко трогала меня.
      Я любила Руперта. Это не было пылкой страстью - просто прочной и нежной привязанностью. С тех пор как Бруно предал Саймона Кейсмана, я испытывала к нему отвращение. Он знал об этом и ненавидел меня. Хани была права, когда говорила, что моему мужу необходимо постоянное восхищение. Я бы даже сказала, обожание.
      Несмотря на потрясение, вызванное смертью Саймона Кейсмана, привязанность Кэтрин к отцу усилилась. Они часто бывали вместе, и я уверена, что Бруно получал удовольствие, настраивая ее против меня. Я страдала от того, что годы, прожитые с Кэтрин в любви и преданности, так легко перечеркнуты. Но Бруно одурманил ее, как до нее многих других. И Бог свидетель, я могла это понять. Разве не была я сама когда-то, как и другие, очарована им?
      Хани с удовлетворением, которое не могло меня не тревожить, следила за тем, как растет привязанность Кэтрин к отцу и как моя дочь отдаляется от меня.
      Настали мрачные времена, но никогда прежде не было такого несогласия в моей семье.
      Все больше времени я проводила в моем старом доме, где матушка всегда радовалась моему приходу. Руперт частенько приезжал туда, и мы подолгу сидели втроем, находя утешение в беседах о прошлом.
      Это был жуткий год. Я помню тот страшный мартовский день, когда архиепископа Кранмера сожгли перед колледжем Бейлиол в Оксфорде. Говорили, что сначала он протянул в пламя правую руку, ибо ею подписал свое отречение от веры.
      В тот год сожгли девяносто четыре человека, из них сорок пять - женщины. Были среди них и дети.
      Очень трудно было заниматься обычными делами по хозяйству. Когда бы я не выходила из дома, меня все время преследовал запах костров Смитфилда. И каждый раз, когда я представляла корчащегося в агонии Саймона Кейсмана, я вспоминала, что именно Бруно обрек его на такую смерть.
      ***
      Кейт написала из Ремуса. Кэри исполнялось шестнадцать лет, и она хотела бы устроить бал, чтобы отпраздновать его день рождения.
      Молодежь образовалась. Мы жили в тревожное время, и хотелось хоть на время забыть об арестах и о том, что за ними последует. Кейт предоставляла нам такую возможность.
      Хани, Кэтрин, близнецы и я отправились в замок Ремус в сопровождении нескольких слуг. Бруно отклонил приглашение, матушка тоже предпочла остаться дома. И когда наша барка поплыла вверх по реке, увозя нас подальше от костров инквизиции и Тауэра, я почувствовала, как мое настроение понемногу улучшается.
      Я с удовольствием наблюдала за Кэтрин, которая не скрывала своего волнения, вызванного предстоящим балом, и в то же время размышляла, не следовало ли ее оставить с отцом. Я сшила ей платье из золотистого итальянского бархата. Лиф был жестким. Спереди платье было открытым, чтобы показать богато вышитую юбку из парчи, привезенной тоже из Италии. Платье Хани было похожим, но из синего бархата. Хани было почти семнадцать, а Кэтрин пятнадцать лет. Я с болью подумала: "Они становятся взрослыми. Скоро придет время подыскивать им мужей".
      Как приятно было снова очутиться в компании Кейт. Даже теперь, когда ей было за тридцать, она была не менее привлекательна, чем в семнадцать лет. Я не могла понять, почему она вновь не вышла замуж. Конечно, не из-за верности памяти Ремусу.
      Она неплохо проводила время в замке. Все, гостившие у нее сейчас, были правоверными католиками. Кейт достало ума не вмешиваться в политику, она просто относилась к категории людей, что "клонятся по ветру".
      Как только мы прибыли, Кейт пригласила меня поболтать наедине. Она рассыпала комплименты внешности девочек.
      - Будет нетрудно подыскать им мужей. Они обе красивы, а у Кэтрин к тому же хорошее приданое. А как насчет Хани?
      - Она получит такое же.
      - Ах да, Кейсман-корт теперь принадлежит тебе. - Тень пробежала по ее лицу. - Все-таки жаль Саймона Кейсмана Как твоя мать?
      - Она состарилась лет на десять. По-прежнему возится в саду. Благодарение Богу, она любит это. Ах, Кейт, в какой печальной стране мы живем!
      - Не правда ли, в Англии было веселее в дни нашей юности, при короле Генрихе? Но у меня есть предчувствие, что грядут перемены. Королева больна, Кейт понизила голос. - Следует быть осторожной, когда говоришь такое. Бедная женщина! Но ведь она стала причиной несчастья тысяч людей.
      - Сама королева? Или ее министры?
      - А, все равно. Она фанатичка и окружена фанатиками.
      - Эти костры, на которых сжигают заживо. Такого кошмара еще никогда не было.
      - Не забудь тех, кто был повешен, утоплен или четвертован.
      - И это жуткое облако дыма, которое, кажется, навсегда повисло над Лондоном. Хотелось бы знать, чем все это кончится?
      - Надеюсь, что влияние Испании не продлится долго. Костры в Испании горят с времен Торквемады, а королева Изабелла покровительствовала инквизиции. Если испанцы получат власть в Англии, здесь будет то же самое.
      - И все это во имя веры! - воскликнула я.
      - Нет, во имя злобы и жадности. Многих мужчин послали на смерть те, кто домогался их поместий, женщин обрекали на казнь из желания отомстить. Как ты думаешь, кто послал на смерть Саймона Кейсмана? - Я промолчала, а она продолжила:
      - Может быть, Бруно? Совсем недавно Саймон Кейсман угрожал ему - Только счастливый случай помог Бруно избежать ареста.
      - Чудо? - насмешливо спросила она. - С Бруно всегда творятся чудеса.
      Некоторое время мы молчали, потом Кейт продолжила:
      - Будем надеяться на лучшее, Дамаск. Говорят, что королева долго не проживет. Она самая несчастная женщина в Англии. Муж не любит ее, она не в его вкусе. В народе говорят, что он предпочитает удирать от нее и проводить ночь в трактире с хозяйской дочкой. Я слышала, как слуги напевали песенку, которая стоила бы им жизни, если бы на них донесли:
      "Королева Мария без короны
      Страшнее серой придворной вороны,
      Дочка пекаря в платье простом
      Краше Марии в ее золотом"
      Вот. И ведь это правда. Он странный и холодный человек. Мы никогда не поймем этих испанцев - Мне жаль королеву, но и обидно за нашу страну, в которой человека, всего лишь обсуждающего новые идеи, уже считают еретиком.
      - Преследования за религиозные убеждения лишь только начались, но в народе уже зреет возмущение. Вполне возможно, что если бы Уайтат несколько лет подождал, если бы он поднял мятеж сейчас, он получил бы достаточную поддержку для того, чтобы посадить на трон Елизавету.
      - Ты думаешь, что при ней жизнь стала бы лучше?
      - Кто знает? Она молода, умна. Как, по-твоему, сколько раз она была на волосок от смерти? Хотя, конечно, королева питает слабость к сестре. Мария предпочла бы лишить Елизавету возможности наследовать трон, родив ребенка.
      - Она способна это сделать?
      - Ты еще не раз услышишь о предполагаемых беременностях. Бедная женщина! Говорят, у нее водянка, а ее желание родить ребенка столь велико, что она верит в возможность забеременеть. Представь ее горе, когда он обнаруживает, что это ложная беременность.
      - Несчастная женщина, как нелегко быть королевой!
      - Как не легко жить в этом веке! - сказала, смеясь, Кейт. - Если только ты не обладаешь моим умом. Завтра на балу ты познакомишься с приличными католическими семьями, которые ревностно служат королеве и которые, как и я, сдержанны в своих суждениях. Они мудрые люди. Их позиция - наблюдать за развитием событий и быть готовыми быстро переметнуться на другую сторону, за секунду для того, как вся страна поймет, что произошло. Они умеренны в своем отношении к религии. Они не фанатики. Помни об этом, моя дорогая Дамаск, и ты получишь удовольствие от моего бала.
      Большой зал замка был украшен листьями и цветами, на галерее играли музыканты, почти скрытые тяжелыми занавесями.
      В шесть часов мы сели за стол, и я редко видела такие изысканные блюда. Я подумала о том, как бы захотелось Клементу изучить начинку этих огромных пирогов и оценить качество корочки. На пирогах были выложены гербы почетных гостей. Слуги в ливреях Ремуса внесли на блюдах огромных поросят, от которых шел пар.
      Было подано множество сладких пирогов, посыпанных имбирем. В одном, который подали мужчинам, была запечена фигурка короля, в другом, поднесенном женщинам, - фигурка королевы. Те, кто найдет фигурки, должны были стать королем и королевой этого вечера.
      Было много смеха, когда фигурку обнаружил Кэри. Он надеялся, что фигурка королевы достанется хорошенькой девочке Мэри Эннис, дочери лорда Калпертона, которая присутствовала на вечере вместе с отцом и братом Эдуардом. Кэри был достаточно хорошо воспитан, чтобы скрыть свое негодование, когда вторую фигурку нашла Кэтрин.
      Кэтрин засмеялась от радости, и я не могла не улыбнуться, вспомнив, какой она была мрачной, когда размышляла, стоит ли ей покидать Аббатство, чтобы присоединиться к нашему легкомысленному времяпрепровождению.
      Она и Кэри должны были придумать игры и шутки для развлечения гостей на балу, с чем они успешно справились. Были шарады, загадки, и мы все очень развеселились.
      Кэри и Кэтрин чинно открыли танцы, хотя я подслушала, как Кэтрин яростно шептала Кэри:
      - В любом случае, мне почти столько же лет, как и тебе. К тому же все знают, что девочки быстрее взрослеют, чем мальчики.
      Моим партнером на балу оказался Руперт.
      - Как здесь хорошо! - сказал он.
      - Я давно не чувствовала себя такой умиротворенной, - ответила я.
      - Жизнь и должна быть такой. Семье надо часто собираться так, как сегодня.
      - И все же, Руперт, - сказала я, - даже в таких случаях мы должны быть воздержаны на язык, лишнее слово может навлечь несчастье. И только со своими ближайшими верными друзьями мы можем быть откровенны.
      - Дамаск, - спросил Руперт, - ты хочешь, чтобы я был откровенен с тобой?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Я много думаю о тебе. Думаю постоянно. Иногда пытаюсь представить, как бы все сложилось, если бы ты не вышла за Бруно, размышляю, как ты живешь в Аббатстве.
      - Ах, Руперт...
      - Как там, Дамаск? Ты счастлива?
      - У меня есть девочки, - ответила я.
      - Этого достаточно?
      - Они очень много значат для меня, но однажды они выйдут замуж, и у них будет своя жизнь. Тебе следовало жениться, Руперт. Тогда бы и у тебя были дети.
      - Которые обзавелись бы семьей и у которых была бы своя жизнь, и я любил бы внуков?
      - Ты еще молод. Кто знает, может, на этом балу ты кого-нибудь встретишь. Тебе нет и сорока, говорят, что это вершина жизни.
      - Давай присядем, - предложил Руперт. - Этот разговор очень важен для нас, и я предпочел бы вести его не во время танца.
      Мы сели, и я наблюдала за девочками. Хани, по общему мнению, была удивительно хороша в паре с Эдуардом Эннисом. Кэтрин танцевала с Кэри, время от времени браня его, когда он наступал ей на ноги. Глаза дочери сияли от возбуждения - она любила танцевать. И это шло ей гораздо больше, чем размышления о том, не следует ли ей пойти в монастырь, если теперь, при католическом правлении, удастся найти для нее таковой.
      - Ты знаешь, что я никогда не сделаю этого, - произнес Руперт.
      - Ты о чем? - Я думала о Кэтрин.
      - О женитьбе. И ты знаешь, почему. Я посмотрела на него и увидела, что все эти годы оставили неизменными светившееся в его глазах чувство. Я не могла не обрадоваться этому, что было, конечно, дурно с моей стороны, ибо он не мог питать никаких надежд в отношении замужней женщины.
      - Как Бруно? - спросил он.
      - Что Бруно?
      - Он оправдал все твои надежды?
      - Обычно мы слишком много хотим от людей, разве не так?
      - А ты хотела от него слишком многого? Я заколебалась, прежде чем ответить.
      - Иногда я думаю о нашей жизни в Аббатстве. Она похожа на сон. Она столь.., нереальна. Мы живем в монастыре. Многие из живущих с нами прежде были монахами. Раньше они проводили богослужения тайно по ночам, а теперь делают это открыто, точно так же, как много лет назад. Как ты знаешь, дом аббата превращен в замок, похожий на этот. Но сохранились без изменений спальни монахов и трапезная. Я считаю, что многие из бывших монахов ведут себя так, как вели прежде. Мы живем в Аббатстве, которое и похоже и не похоже на Аббатство. Бруно - аббат с женой и семьей. С тех пор как умер король Эдуард, наша жизнь стала более спокойной. Иногда я думаю, что произойдет, когда умрет королева. Ведь Саймон Кейсман собирался предать нас как раз тогда, когда скончался король Эдуард. Как странно, он хотел донести на нас, а казнили его самого.
      - Если бы у тебя было все хорошо, ты бы думала о радостях жизни. Ты несчастлива, Дамаск?
      - Что такое счастье? Как часто человек может сказать: "Я абсолютно счастлив"?
      - Но этого и не надо. Просто мы должны быть довольны своей жизнью.
      - Со всей этой неопределенностью вокруг нас! Когда мы не знаем, что будет завтра? Когда одно неосторожное слово может погубить нас?
      Я вздохнула:
      - Я пережила арест отца. Моя мать потеряла двух мужей. По чистой случайности я не вдова сейчас. Мы живем в жестоком мире. Всегда ли так будет?
      - Все изменится. Перемены неизбежны. Неожиданно я коснулась его руки:
      - Руперт, будь осторожен. Не примыкай ни к тем, ни к другим, ибо откуда мы знаем, что будет безопаснее через неделю?
      - Я не фанатик, Дамаск. Я иду по тихой, ровной дороге, как я надеюсь.
      - Мне кажется, нам надо потанцевать, - сказала я. И пока мы танцевали, я поняла, что все это время он говорил мне о том, что любит меня сейчас так же, как любил в юности, и что бы ни случилось, он не переменится.
      Когда его руки в танце коснулись меня, он сказал:
      - Всегда помни, что бы ни случилось, я буду рядом.
      И это было удивительно приятно услышать.
      ***
      Лорд Калпертон с семьей гостил в замке несколько дней, и я стала замечать, что юный Эдуард все время находится рядом с Хани. Она была очень хороша. Сияющее лицо только подчеркивало ее красоту.
      Я тревожилась за нее. Эннисы - именитая дворянская фамилия, и моя Хани с ее сомнительным происхождением может показаться им неподходящей парой. Это могло глубоко ранить ее.
      Но все же мне было жаль, когда пришло время возвращаться домой. Вскоре в Аббатстве я получила приглашение посетить Греблесворт, поместье Эннисов в Хартфордшире, и взять с собой обеих девочек.
      Кейт тоже была приглашена. Она с ликованием написала мне:
      Госпожа Хани произвела большое впечатление на мастера Эдуарда. Не удивляюсь, она настоящая красавица и очаровательна. В ее великолепных глазах тлеет огонь страсти. Но в то же время должна сказать, что изумлена, ведь Эдуард - наследник Калпертона. Ну, посмотрим. Конечно, все знают, что Бруно тоже очень богат и что католики сейчас в почете. Интересно узнать, что из всего этого выйдете.
      Хани пришла в восторг. Первый раз в жизни она оказалась в центре внимания. Ведь именно из-за нее мы получили приглашение. Кэтри тоже пригласили, но просто как члена семьи.
      Следующие недели я провела с портнихой в заботах о нарядах для Хани. В платье для верховой езды и в маленькой шапочке с пером Хани выглядела просто великолепно.
      Когда мы примеряли прелестное платье из парчи, я спросила ее:
      - Ты счастлива, Хани?
      Она бросилась мне на шею и чуть не задушила меня в объятиях:
      - Все, что я получила и еще получу, все это только благодаря тебе!
      Я была глубоко тронута и ответила:
      - Что бы ни случилось, ты и я всегда будем любить друг друга.
      Вечером накануне отъезда в Греблесворт я зашла к ней в комнату посоветоваться насчет лент для волос, но ее там не было.
      Я встревожилась и пошла к Кэтрин спросить, не видела ли она Хани. Кэтрин сидела в кресле и с унылым видом изучала сборник молитв на латыни. Она очень обрадовалась, что может его отложить.
      - Где Хани? - спросила я.
      - Я видела, как она уходила полтора часа назад.
      - Она сказала, куда идет?
      - Нет, но она часто ходит в ту сторону.
      - Куда?
      - В лес, я думаю.
      - Мне не нравится, что она пошла туда одна. В округе есть грабители.
      - Они не посмеют причинить вред никому из Аббатства, мама. Они побоятся того, что может сделать с ними мой отец. - Когда она произносила это, улыбка тронула ее губы. - Как хорошо иметь отца - святого.
      Я быстро отвернулась. Я часто спрашивала себя, не ревную ли я Кэтрин к Бруно.
      От Кэтрин я вернулась в комнату Хани и в беспокойстве ждала се возвращения.
      - Хани! - воскликнула я. - Где ты была?
      - Я ходила навестить мою бабушку.
      - Матушку Солтер?
      - Я зову ее бабушкой. Но на самом деле она моя прабабушка, ты ведь знаешь.
      Я вспомнила, как Хани убежала от меня, потому что считала, что Кэтрин я люблю больше, чем ее.
      - Я всегда хожу к бабушке, когда случается что-нибудь важное. Она хочет, чтобы я приходила.
      - Случилось что-нибудь важное?
      - Разве не важное событие - приглашение в Греблесворт?
      - Возможно, Хани.
      - Это важно. Я знаю.
      - Хани, мое дорогое дитя, ты счастлива.., от того, что они тебя пригласили?
      - Так счастлива, как никогда и не надеялась быть, - ответила Хани.
      ***
      Лорд Калпертон тепло принял нас. Он уже несколько лет был вдов, и мне было ясно, что огромному поместью не хватает хозяйки. Они были семьей добродетельных католиков, и, как сказала Кейт, "немного не от мира сего", но от этого они нравились мне ничуть не меньше.
      Мне показалось, что лорд Калпертон, как большинство мужчин, немного влюблен в Кейт. Возможно, это одна из причин, почему он так тепло относился к нашему семейству.
      Гостей было немного. Царила непринужденная атмосфера. Мы ездили верхом по окрестностям, немного танцевали, играли в карты. Иногда давались обеды, на которые приглашалась местная знать. Кэри искал общества хорошенькой Мэри, Хани проводила время с Эдуардом. Кэтрин и Томас, младший сын в семье, играли в игры. Всем было очень весело.
      Кейт забавляло, что дружба между Эдуардом и Хани быстро крепнет.
      Она шептала мне:
      - Я считаю, что Калпертон так очарован нами, что попросит совсем небольшое приданое за Хани.
      - Ты действительно думаешь, что Хани сделают предложение?
      Кейт посмеивалась надо мной:
      - Как ты взволнована! Ну, Дамаск, я удивлена, ты просто настоящая мать, подыскивающая хорошую партию.
      - Я хочу, чтобы Хани была счастлива. Она увлечена Эдуардом...
      - А он - ею.
      - Ах, - воскликнула я, - уверена, что Хани будет очень счастлива. Она всегда считала, что значит для меня меньше, чем Кэтрин. Бог знает, сколько усилий я приложила, чтобы убедить ее в обратном. Но если все это осуществится, Хани станет хозяйкой Греблесворта.
      - Если, конечно, Калпертон снова не женится.
      - Кейт, ты же не собираешься?..
      - Я отказала герцогу и двум графам и, поверь мне, что устою перед лордом Калпертоном.
      - Ты могла бы полюбить мужчину, а не его титул.
      - Это говорит прежняя сентиментальная Дамаск. Я повторяю, что ты удивляешь меня. То ты заботливая мамаша, которая хочет устроить дочери удачный брак, то так сентиментально говоришь о любви. Позволь мне сказать, Дамаск, я не намерена окрутить Калпертона. Что касается меня, то я оставлю поле боя Хани. Но я знаю Калпертона. Он хочет, чтобы Эдуард женился. Он хочет иметь внука. Юный Эдуард по уши влюблен в твою Хани - и это меня не удивляет. Наш юный лорд имеет все основания считать, что от молодой женщины, которая его так очаровала, у него будут здоровые сыновья. Могу побиться об заклад, что пройдет немного времени и он сделает Хани предложение.