Виктория ХОЛТ
      ЧУДО В АББАТСТВЕ
      Анонс
      Уникальная серия романов "Дочери Альбиона", описывающая историю знатной английской семьи со времен короля Генриха VIII (середина XVI века) до 1980 года (XX век, приход к власти Маргарет , Тетчер), сразу стала международным бестселлером.
      На английском троне Генрих VIII (1520 -1550 гг.), сластолюбивый король-деспот, казнивший одну за другой своих жен и преследующий католиков в Англии.
      В рождественскую ночь в аббатстве Святого Бруно монахи находят младенца и объявляют это чудом. Они дают младенцу имя Бруно и воспитывают его в монастыре. Прошло 20 лет... Юноша одержимо хочет узнать тайну своего рождения, приходит первая любовь. Две красавицы-сестры борются за право обладать его сердцем, но он предпочитает старшую - главную героиню романа Дамаск Фарланд. Сыграна свадьба, и у них рождается дочь Кэтрин. У младшей сестры появляется таинственный поклонник, от которого у нее рождается сын Кэри вне брака. Кэтрин и Кэри, растущие вместе, полюбили друг друга. Но счастью влюбленных не суждено сбыться, так как выясняется, что они родные брат и сестра...
      ПРОЛОГ
      Ранним рождественским утром 1522 года настоятель аббатства Святого Бруно отодвинул занавес, отделявший часовню Богородицы от остальной части церкви, и увидел в рождественских яслях, которые брат Томас так искусно вырезал, не деревянную фигуру Христа, которую положили туда накануне, а живого ребенка.
      Настоятель, старый уже человек, сразу же подумал, что свечи, мерцающие на алтаре, сыграли какую-то штуку с его слабеющим зрением. Он перевел взгляд с яслей на неподвижные фигуры Иосифа, Марии и волхвов, от них - на статую Богородицы высоко над алтарем, затем снова на ребенка, надеясь увидеть в яслях деревянную фигуру. Но там все еще был ребенок.
      Монах торопливо вышел из часовни. Срочно нужны свидетели. В крытой аркаде он столкнулся с братом Валерианом.
      - Сын мой, - сказал аббат дрожащим от волнения голосом, - мне было видение.
      Он повел брата Валериана в часовню, и они вместе с удивлением смотрели на ребенка в яслях.
      - Это чудо! - сказал брат Валериан.
      ***
      Вокруг яслей стояли облаченные в черное фигуры - брат Фома - лесничий, брат Клемент из пекарни, братья Арнольд и Юджин из пивоварни, брат Валериан, проводивший все время в скриптории, где он работал над своими рукописями, и брат Амброуз, чьей обязанностью было возделывать землю.
      Аббат обвел всех взглядом. Все молчали в благоговейном страхе и удивлении, кроме брата Амброуза, который воскликнул напряженным от волнения голосом:
      - Дитя нам ниспослано свыше. - Глаза его светились от волнения, которое он не мог подавить. Это был молодой монах - ему было двадцать два года, и из всех Амброуз больше всех беспокоил аббата.
      Часто он размышлял, должен ли Амброуз оставаться в общине, а порой ему казалось, что этот монах воспринимал монашество более ревностно, чем остальные братья. Недавно аббат пришел к выводу, что брат Амброуз станет или святым, или грешником, и будет самым преданным учеником, независимо от того, кто призовет его - Бог или дьявол.
      - Мы должны заботиться об этом ребенке, - горячо сказал брат Амброуз.
      - Значит, он послан нам, чтобы остаться здесь? - спросил брат Клемент, мягкий, простой по натуре.
      - Как он здесь оказался? - спросил довольно практичный брат Юджин.
      - Это чудо, - резко ответил Амброуз. - Разве чудо подвергают сомнению?
      ***
      Таким образом свершилось чудо в аббатстве Святого Бруно. Вскоре новость разлетелась по округе, и люди приезжали издалека, чтобы посетить благословенное место. Они привозили дары для младенца, как когда-то волхвы; проходило время, и богатые люди упоминали аббатство Святого Бруно в своих завещаниях. Так что с годами монастырь, бывший в крайнем упадке - что весьма тревожило аббата, - стал одним из самых процветающих на юге Англии.
      МАДОННА, УКРАШЕННАЯ ДРАГОЦЕННОСТЯМИ
      Родилась я в сентябре 1523 года, через девять месяцев после того, как в рождественское утро монахи обнаружили в яслях дитя. Мое рождение, как говорил мне отец, тоже было чудом. В то время он был уже немолодым человеком, ему было уже около сорока лет. Он недавно женился на моей матери, которая была моложе его на двадцать лет. Его первая жена умерла после нескольких безуспешных попыток доносить плод положенный срок, родив мертвого ребенка. Вот поэтому мой отец появление ребенка в семье и назвал чудом.
      Нетрудно вообразить радость всех домочадцев. Кезая, которая в те дни была моей няней и воспитательницей, постоянно говорила мне об этом.
      - Милосердный Боже! - рассказывала она. - Был устроен целый пир. Это было, как свадьба. Весь дом пропитался ароматом оленины и молочных поросят. Были пироги с пижмой и шафраном, их запивали медом. Со всей округи приходили нищие. Сколько их было! В Аббатстве они ночевали, получали кусок хлеба и благословение, а затем отправлялись в Большой дом на угощение. И все это из-за тебя.
      - И младенца, - напоминала я ей, ибо очень скоро узнала о чуде в аббатстве Святого Бруно.
      - И младенца, - соглашалась она, и всякий раз, когда она говорила о нем, улыбка освещала ее лицо и оно делалось красивым.
      Моя мать, для которой основным развлечением был ее сад, назвала меня Дамаск, в честь розы, которую доктор Линакр, королевский врач, в том году завез в Англию. Я росла с чувством собственной значимости, потому что все попытки матушки родить еще раз не увенчались успехом. За пять последующих лет у нее были три выкидыша. Меня баловали, не сводили с меня глаз, во мне не чаяли души.
      Отец был очень хорошим, мягким человеком; работал он в Сити. Каждый день от нашего причала одна из лодок, которой правил слуга в синей ливрее, отвозила его вниз по реке. Иногда матушка носила меня к причалу, чтобы проводить его. Она просила меня махать рукой, чтобы отец с любовью мог смотреть на меня, пока лодка не унесет его слишком далеко.
      Большой, просторный, с большим залом, многочисленными спальнями и комнатами для гостей, зимней гостиной и тремя лестницами бревенчатый дом с фронтоном был построен моим дедом. В восточном крыле каменная винтовая лестница вела в спальни, расположенные в мансарде, где жили наши слуги. Были еще маслобойня, коптильня, прачечная, пекарня и конюшни. У отца было много акров земли, которую обрабатывали люди, живущие в его имении; была также скотина - лошади, коровы и свиньи.
      Наши земли граничили с землями аббатства Святого Бруно, и отец дружил с несколькими мирскими братьями, поскольку было время, когда он чуть не стал монахом.
      Между домом и рекой раскинулся сад, которому матушка придавала очень большое значение. Там она почти круглый год выращивала цветы - ирисы, тигровые лилии, лаванду, розмарин, левкои и, конечно, розы. Однако дамасская роза была ее любимицей.
      Матушкины лужайки были гладкими и красивыми, благодаря близости реки они всегда зеленели; и она, и отец любили животных. У нас были собаки и павлины; как часто мы смеялись, глядя на этих птиц, важно вышагивающих, расправив свои красивые хвосты, самки с простым оперением следовали за своими самовлюбленными повелителями. Одно из моих первых воспоминаний - я кормлю их горохом, который они очень любят.
      Мне всегда доставляло удовольствие сидеть на каменной стене и смотреть на реку. И сейчас, когда я гляжу на нее, она, как ничто другое, дает спокойствие и умиротворение. А в те дни в моем счастливом доме я чувствовала себя в полной безопасности, которую я в то время не ценила. Я не была достаточно умна, чтобы понимать это, и принимала все как само собой разумеющееся. Но меня быстро лишили моей самодовольной молодости.
      Я помню день, когда мне исполнилось четыре года Я любила наблюдать за идущими по реке судами, и, так как мои родители не могли отказать себе в удовольствии потакать мне, мой отец часто брал меня на берег - мне запрещалось ходить туда одной, потому что их приводила в ужас одна мысль о том, что с их единственным любимым ребенком может случиться какое-нибудь несчастье. Там отец сидел на низкой каменной стене, а я стояла на ней. Он крепко обнимал меня рукой, показывая мне проплывающие мимо лодки, иногда он говорил:
      - Это милорд Норфолк, - или:
      - Это барка герцога Суффолка.
      Он немного знал этих людей, потому что иногда, по роду своей службы встречался с ним.
      В этот летний день мы услышали музыку, доносившуюся с большой барки, идущей вверх по реке. Рука отца крепко обняла меня. Кто-то играл на лютне, кто-то пел.
      - Дамаск, - тихо сказал он, будто боясь, что его подслушают, - это королевская барка.
      Она была красивая - самая большая из всех, которые я видела. Ее украшали шелковые разноцветные флаги, я видела на барке людей, солнце играло на драгоценностях, сверкающих на их камзолах.
      Мне показалось, что отец хочет забрать меня и пойти домой.
      - О нет, - запротестовала я.
      Казалось, он не слышал меня, но я чувствовала его нерешительность, он вдруг изменился, выглядел не таким сильным и умным, как всегда. Хотя я и была маленькой, мне стало страшно.
      Он поднялся, и крепко обнял меня. Теперь барка подошла совсем близко, громко звучала музыка. Я услышала смех, а потом вдруг увидела великана человека с золотисто-рыжей бородой и казавшимся огромным лицом, его голову покрывала усыпанная драгоценностями шапочка, на его камзоле тоже сияли самоцветы. Возле него находился мужчина в алых одеждах, и великан, и мужчина в красном стояли очень близко.
      Отец снял шляпу и стоял с непокрытой головой. Он шепнул мне:
      - Сделай реверанс, Дамаск.
      Мне не нужно было этого говорить. Я знала, что находилась в присутствии богоподобного создания.
      Видимо, мой реверанс оказался удачным, ибо великан засмеялся и помахал рукой, унизанной кольцами. Барка проплыла мимо; отец вздохнул свободно, но все еще продолжал крепко держать меня и смотреть вслед барке.
      - Отец, - воскликнула я, - кто это? Он ответил:
      - Дитя мое, на тебя обратили внимание король и кардинал.
      Я заметила его волнение, и мне захотелось больше узнать об этом большом человеке. Значит, это был король. Я слышала о короле. Люди говорили о нем приглушенными голосами. Они почитали его, они преклонялись перед ним так, как должны преклоняться только перед Богом. И больше всего на свете они боялись его.
      Я уже заметила, что мои родители были осторожны, когда говорили о нем: встреча с королем застала их врасплох. Я быстро это сообразила.
      - Куда они едут? - хотела я знать.
      - Они направляются в Хэмптон-корт. Ты видела Хэмптон-корт, любовь моя.
      Великолепный Хэмптон! Да, я видела это. Это было величественное, внушительное здание, значительно большее, чем дом моего отца.
      - Чей он, отец? - спросила я.
      - Он принадлежит королю.
      - Но его дом в Гринвиче. Ты показывал.
      - У короля много домов, а теперь у него есть еще и Хэмптон-корт. Кардинал отдал его королю.
      - Почему, отец? Почему он отдал королю Хэмптон-корт?
      - Потому что он был вынужден.
      - Король.., украл его?
      - Тихо, тихо, дитя мое. Не говори так, это измена. Интересно, что это такое - измена? Я запомнила слово, но я тогда не спросила об этом, потому что больше меня интересовало, почему король отнял этот красивый дом у кардинала. Но отец больше ничего не сказал.
      - Кардинал не хотел его отдавать, - сказала я.
      - У тебя на плечах слишком взрослая голова, - с любовью произнес отец.
      Он очень гордился мной. Он хотел видеть меня умной. Вот почему даже в таком возрасте у меня уже был домашний учитель, я знала буквы и могла читать простые слова. У меня уже появилось жгучее желание узнавать - и это приветствовал мой отец, он поощрял меня, так что, думаю, я была не по годам развитым ребенком.
      - Кардинал опечалился, когда потерял его, - настаивала я. - Ты тоже печален. Тебе не нравится, что кардинал потерял свой дом.
      - Ты не должна говорить так, родная моя, - сказал отец. - Чем счастливее наш король, тем счастливее я, как и должен быть истинный подданный, и ты тоже...
      - И кардинал должен? - спросила я. - Ведь он тоже подданный короля.
      - Ты умная девочка, - нежно произнес он.
      - Почему ты не смеешься, отец? - сказала я. - Правда, смейся, почему ты вдруг погрустнел? Это ведь только кардинал потерял свой дом... Это не мы.
      Отец вдруг посмотрел на меня, будто я сказала что-то очень странное, и потом заговорил со мной, словно я была взрослой и умной, как брат Джон, который иногда приходил навестить его из аббатства Святого Бруно.
      - Любовь моя, - сказал он, - никто не стоит в стороне. Трагедия одного может стать трагедией для всех нас.
      Я не поняла этих слов. Я не знала, о какой трагедии идет речь, и молча ломала себе голову над тем, что он сказал. Но я вспомнила об этом позднее и подумала, какими пророческими были слова отца в тот день у реки.
      Он отвлек мое внимание:
      - Посмотри, какой красивый вербейник! Давай соберем его для мамы?
      - Да! - воскликнула я. Я любила собирать цветы, и матушка всегда была довольна тем, что я для нее выбирала, поэтому, собирая букетик из пурпурного вербейника и цветов, которые мы называли крем с яблоками, я забыла о той печали, которую вызвал в моем отце вид короля и кардинала на королевском барке.
      ***
      Когда мне исполнилось пять лет, у нас поселились Кейт и Руперт. Это было ужасное лето. К нам пришло известие, что в Европе разразилась чума и уже тысячи людей умерли во Франции и Германии.
      Жара стояла ужасная, и запах цветов в саду перебивался вонью с реки.
      От Кезаи я узнала, что случилось. Я поняла, что могу узнать от нее много больше, чем от своих родителей, которые всегда осторожничали в моем присутствии и чего-то боялись, но и были неимоверно горды тем, что я была развита не по годам Она ходила в торговые ряды и видела несколько лавок, забитых досками, потому что их владельцы умерли от этой ужасной хвори.
      - Просто в дрожь бросает, - говорила она об этой болезни, закатывая глаза, - она уносила тысячи жизней.
      Кезая отправилась в лес повидать матушку Солтер, которую все боялись; но в то же время говорили, что у нее есть лекарства от любой болезни. Кезая была с нею в очень хороших отношениях. Когда она говорила о матушке Солтер, то гордо встряхивала своими густыми светлыми вьющимися волосами, глаза были в веселых морщинках, а на губах многозначительная улыбка.
      - Она моя бабушка, - однажды призналась мне Кезая.
      - Значит, ты тоже ведьма, Кезая? - спросила я.
      - Есть люди, которые меня так называют, малышка. - Она скрючила пальцы и сделала страшное лицо. - Так что лучше хорошо себя веди, иначе я...
      Я визжала от восторга и притворялась испуганной. Со своим смехом, иногда лукавым, иногда теплым и любящим, Кезая была для меня самым интересным человеком среди домочадцев. Это она первая рассказала мне о чуде, и однажды, когда мы гуляли, она сказала, что если я буду хорошей девочкой, она сможет, наверное, показать мне Дитя.
      Мы подошли к той стене, где наши земли граничили с землями Аббатства. Кезая подняла меня.
      - Сиди тихо, - приказала она. - Не шевелись. Потом она тоже взобралась на стену и устроилась рядом со мной.
      - Это его любимое место, - сказала она. - Ты можешь его сегодня увидеть.
      Она была права. Я увидела. Он шел по траве и смотрел прямо на нас, сидящих на стене.
      Я поразилась его красотой, хотя и не понимала этого тогда. Все, что я знала, - это то, что я хотела все время смотреть на него. Его бледное лицо с потрясающими синими глазами - я никогда не видела таких - обрамляли светлые вьющиеся волосы. Он был выше меня ростом, и даже в таком возрасте в нем чувствовалось какое-то превосходство, что внушало мне благоговейный страх.
      - Он не выглядит святым, - прошептала Кезая, - но он еще слишком мал, чтобы это было видно.
      - Кто ты? - спросил он, холодно глядя на меня.
      - Дамаск Фарланд, - ответила я. - Я живу в Большом доме.
      - Тебе не следует быть здесь, - сказало Дитя.
      - Ну, ну, дорогой, мы имеем право быть здесь, - заметила Кезая.
      - Это земля Аббатства, - резко ответил мальчик. Кезая хихикнула.
      - Но не там, где мы сидим. Мы на стене. Мальчик поднял камень и оглянулся кругом, будто хотел убедиться, что никто не увидит, как он кинет его в нас.
      - Это нехорошо, - воскликнула Кезая. - Никогда не подумаешь, что он святой, правда? Хотя он и есть святой. Только святость в нем пока не видна, ему нужно повзрослеть. Некоторые святые были очень непослушными мальчиками. Ты знаешь об этом, Дам-ми. Это есть в некоторых рассказах. Но позднее у них появляется нимб над головой.
      - Но этот родился святым, Кезая, - прошептала я.
      - Ты злая, - крикнул мальчик, и в этот момент появился монах, он направлялся к нам по траве.
      - Бруно! - позвал монах и вдруг увидел на стене нас. - "Кезая как-то странно улыбнулась ему", - подумала я, но, в конце концов, он был монахом. По его одежде я догадалась, что он не был одним из мирских братьев, которым можно было покидать стены Аббатства и общаться с мирянами.
      - Что ты здесь делаешь? - закричал он, и я подумала, что Кезая спрыгнет на землю, схватит меня и убежит, ведь он явно рассердился, увидев нас.
      - Я смотрю на Дитя, - сказала Кезая. - Оно красивое.
      Монах, казалось, был удручен нашим дурным поступком.
      - Это только я и моя малышка, - сказала Кезая тем успокаивающим тоном, который делал менее серьезным все, чему другие люди придавали так много значения. - Он собирался бросить в нас камень.
      - Это нехорошо, Бруно, - сказал монах. Мальчик вскинул голову и сказал:
      - Они не должны здесь находиться, брат Амброуз.
      - Но нельзя бросаться камнями. Ты знаешь, что брат Валериан учит тебя любить всех.
      - Только не грешников, - сказало Дитя. Я почувствовала себя ужасно плохой. Я была грешницей. Так сказал он, а он был Святым Младенцем.
      Я подумала об Иисусе, который лежал в яслях в рождественский день, и как Он должен отличаться от этого Дитя. В нем присутствует кротость, говорила мне моя матушка, и он пытался помогать грешникам. Я не могла поверить, что Иисус когда-нибудь захотел бы бросить в них камень.
      - Ты очень хорошо выглядишь, брат Амброуз, - сказала Кезая так, как если бы разговаривала с Томом Скилленом, одним из наших садовников. С ним она частенько болтала. Конец ее фразы звучал насмешливо, поскольку свидетельствовал об ее отказе признавать что-либо серьезное в любой ситуации.
      Дитя внимательно смотрело на нас, но, как ни странно, мое внимание было сосредоточено на Кезае и монахе. Дитя могло стать пророком, я слышала, но сейчас оно было простым ребенком, хотя и необычным, я верила в то, что его нашли в рождественских яслях, как верила в существование ведьм, о которых мне рассказывала Кезая. Однако взрослые люди вызывали у меня больший интерес, потому что мне казалось, что они что-то скрывают от меня.
      Иногда на дорогах мы видели мирских братьев, монахи же вели замкнутый образ жизни; я слышала, что в последние годы, когда распространилась слава об аббатстве Святого Бруно, число мирских братьев возросло. Иногда они ходили в город, чтобы сбыть товар, сделанный в Аббатстве, обсудить свои дела, но из его стен всегда выходили по двое. Зажиточные родители посылали своих сыновей в Аббатство на учебу; ищущие работу нередко находили ее здесь, на ферме, на мельнице, в пекарне и пивоварне. Жизнь била ключом, ибо помимо монашеской общины там жили нищие и бедные путники, так как в Аббатстве было принято не отказывать никому, кто нуждался в пище и ночлеге.
      Хотя я и видела братьев, идущих парами по дорогам, обычно молчаливых, отводящих глаза от мирских зрелищ, я никогда прежде не видела монаха и женщину вместе; тогда я еще не знала, что за женщина была Кезая, но, несмотря на мою молодость, была весьма любопытна на этот счет и удивлена вызывающей и шутливой непочтительностью, с которой Кезая относилась к брату Амброузу. Я не могла понять, почему он не выбранил ее.
      Он только сказал:
      - Ты не должна смотреть на то, что тебе не полагается видеть.
      Потом он решительно взял Дитя за руку и увел его. Я надеялась, что мальчик оглянется, но он не оглянулся.
      Когда они ушли, Кезая спрыгнула со стены и сняла меня. Я без умолку тараторила о нашем приключении.
      - Его зовут Бруно.
      - Да, по имени святого покровителя Аббатства.
      - А как они узнали, что его надо назвать именно так?
      - Они дали ему это имя и правильно сделали.
      - Он станет Святым Бруно?
      - Наверное.
      - Не думаю, что мы понравились ему. Кезая не ответила. Казалось, она думала о чем-то другом.
      Когда мы собирались уже войти в дом, она сказала:
      - Это было наше приключение, правда? Наш секрет, Дамми. Мы никому об этом не скажем, да?
      - А почему?
      - Ну, лучше не говорить. Обещай. Я обещала.
      ***
      Иногда Иоан и Яков, мирские братья, приходили повидаться с моим отцом, который рассказал мне, что когда-то давно он жил в аббатстве Святого Бруно.
      - Я собирался стать монахом и провел там два года. Потом я ушел в мир.
      - Из тебя получился бы лучший монах, чем братья Иоан и Яков.
      - Ты не должна так говорить, любовь моя.
      - Но ты говорил, что я должна говорить только правду. Отец, Иоан стар, он тяжело дышит, а Кезая говорит, что это значит, что у него плохая грудь. Ему нужно пить какие-то травы от матушки Солтер. А брат Яков всегда чем-то недоволен. Почему ты не стал монахом?
      - Потому что мир позвал меня. Я хотел иметь дом, жену и маленькую дочку.
      - Похожую на меня! - ликующе воскликнула я. Это казалось достаточно веской причиной, чтобы оставить Аббатство. - Монахи не могут иметь маленьких детей, продолжила я. - Но у них есть Дитя.
      - Ах, но его появление было чудом. Позднее я поняла, как грустно было моему отцу. Я пришла к выводу, что он страстно желал вести монастырскую жизнь уединения, учебы и размышлений. Но он хотел иметь большую семью - здоровых сыновей, красивых дочерей. И все годы он страстно желал иметь ребенка, но в его желании ему было отказано - пока на свет не появилась я.
      Я всегда любила быть поблизости, когда братья Иоан и Яков приходили в наш дом. В своих старых одеждах они и отталкивали, и приводили меня в восхищение. Иногда при виде печального лица Якова и бледного лица Иоана у меня ком вставал в горле, меня трогало, когда я слышала, как они называли моего отца братом.
      Однажды я играла с собаками в саду, устала, забралась к отцу на колени и, как все дети, быстро уснула.
      Когда я проснулась, в саду, на скамье возле отца сидели братья Иоан и Яков и говорили с ним. Я старалась не шевелиться, лежала с закрытыми глазами и слушала. Они говорили об Аббатстве.
      - Иногда я удивляюсь, - сказал брат Иоан отцу, - как изменилось Аббатство со времени чуда. Радостно говорить об этом, как ни с кем за пределами Аббатства, именно с тобой, Уильям, не так ли, Яков?
      - Правда твоя, - согласился Яков.
      - Печален был день, Уильям, - продолжал брат Иоан, - когда ты решил уйти от нас. Но, может быть, ты поступил мудро. Сейчас твоя жизнь... Принесла ли она тебе покой, как ты желал? Ведь у тебя хорошая жена. У тебя есть ребенок.
      - Я доволен, если все останется так, как сейчас.
      - Ничто не стоит на месте, Уильям.
      - Да, времена меняются, - печально сказал отец. - И мне не нравится то, как они меняются.
      - Король жесток в своих желаниях. Любой ценой он добивается того, чего хочет. И королева должна страдать из-за той, которая теперь делит ложе с нашим монархом, чтобы нарушить наш покой.
      - А новая возлюбленная короля? Что будет с ней, Иоан? Сколько она сможет владеть его сердцем и чувствами?
      Они помолчали.
      Потом брат Иоан сказал:
      - Можно подумать, что с приходом Дитя мы все должны стать возвышенными духовно. Это совсем не так. Я помню день.., июньский день, месяцев за шесть до его появления. Жара была ужасная, я вышел в сад, надеясь на прохладный ветерок с реки. Мне было тревожно, Уильям. Мы были очень бедны. За год до этого наш урожай полностью погиб. Мы были вынуждены покупать зерно. Среди нас были больные, мы не могли содержать себя. Казалось, Аббатстве впервые за двести лет пришло в упадок и мы будем голодать. И в тот день в саду я сказал себе: "Только чудо спасет нас". Я не уверен, молился ли я о чуде. Думаю, я хотел, чтобы чудо случилось. Я не просил смиренно, как просят в молитве. Я не говорил: "Святая Матерь Божья, да будет воля твоя, чтобы аббатство Святого Бруно не погибло! Спаси нас!" Я был сердит, настроение было не для молитвы. Теперь мне кажется, что дух мой был дерзок и заносчив. Я требовал чуда. И потом, когда чудо случилось, я вспомнил тот день.
      - Но что бы это ни было, твои слова были услышаны. Через несколько лет Аббатство стало богатым. Теперь вы не боитесь, что оно придет в упадок. Никогда за всю свою историю Аббатство не процветало так.
      - Это правда, и все же удивительно. Мы изменились, Уильям. Мы стали суетны, правда, брат Яков? Яков кивнул.
      - Вы делаете много добра в общине, - напомнил им отец. - Вы ведете праведную жизнь. Может быть, более похвально помогать собратьям, чем мыкаться в размышлении и молитве.
      - Я тоже так думал, но перемены-то уж очень заметны. Дитя завладело всеми.
      - Я могу это понять, - сказал отец, дотрагиваясь губами до моих волос. Я желала устроиться поудобнее, но не хотела, чтобы они знали, что я слушаю. Многое в их беседе было мне непонятно, но мне нравилось слушать, как звучат их голоса, то громче, то тише, а временами я, прищурившись, смотрела на них.
      - Они соперничают друг с другом, кто лучше угодит мальчику. Брат Арнольд ревнует брата Клемента, потому что мальчик чаще находится в пекарне, чем в пивоварне, и обвиняет его в том, что тот задабривает ребенка пирожными. Обет молчания почти не соблюдается. Я слышу, как они шепчутся между собой, и уверен, что о мальчике. Они играют с ним. Такое поведение кажется странным для мужчин, посвятивших себя монашеству.
      - Это необычно - монахи, воспитывающие ребенка!
      - Может быть, нам поселить его у какой-нибудь женщины, чтобы она ухаживала за ним? Может быть, твоя добрая жена могла бы взять его и воспитывать здесь?
      Я хотела запротестовать, но вовремя остановилась. Я не хотела, чтобы мальчик был здесь. Это был мой дом - здесь властвовала я! Если придет он, люди будут замечать больше его, а не меня.
      - Но, без сомнения, он предназначен оставаться в Аббатстве, - сказал отец. - Он был послан именно туда.
      - Ты говоришь правду. Но мы рассказывали тебе о наших опасениях. В Аббатстве чувствуется какое-то беспокойство, которого не было раньше. Мы приобрели мирские блага, но потеряли покой. Клемент и Арнольд, как я уже говорил, соперничают. Брата Амброуза мучают соблазны. Он сказал Якову, что не может противостоять этому. Он говорит, что дьявол постоянно рядом, что плоть держит верх над его духом... Он умерщвляет плоть, но все напрасно. Он постоянно нарушает обет молчания. Иногда я думаю, он должен уйти в мир. Он находит утешение в мальчике, который любит брата Амброуза, как никого другого.
      - Он дарован вам как благословение Божие. Поймите это. Аббатство было основано триста лет тому назад человеком по имени Бруно. Он стал святым; теперь в Аббатстве есть другой Бруно, и оно опять процветает, как и в начале. Этот маленький Бруно избавил вас от тревог, и ты говоришь, что он - утешение для брата Амброуза.
      - Но все же он еще очень мал и ведет себя как ребенок. Вчера брат Валериан нашел его уплетающим горячие пирожки, которые он украл с кухни. Брат Валериан был разгневан. Святое Дитя - и ворует! Потом Клемент сказал, что это он дал ребенку пирожки, и Валериан заметил, как тот заговорщически подмигнул мальчику. Ты видишь...
      - Невинная шалость, - сказал отец.
      - Невинная.., украсть.., солгать?
      - Но ведь эта ложь свидетельствует о доброте Клемента.
      - Раньше он ни за что бы не солгал. Он толстеет. Он слишком много ест. Я думаю, он и мальчик едят вместе в пекарне. А в погребах Арнольд и Юджин постоянно пробуют свое пиво. Я видел, как они выходили оттуда раскрасневшиеся и веселые. Они даже хлопали друг друга по спине, забывая об одном из наших правил, - никогда не прикасаться к другому человеку. Мы меняемся, меняемся, Уильям. Мы стали богатыми, стали потакать своим желаниям. Мы же не для этого ушли от мира.
      - Сейчас хорошо быть богатым. Но правда, у нескольких монастырей забрали их сокровища, чтобы построить королевские колледжи в Итоне и Кембридже.
      - Да. Это истина и то, что говорят о слиянии мелких монастырей с более крупными, - ответил брат Яков.
      - Тогда для вас хорошо, что аббатство Святого Бруно стало одним из самых больших - Наверное, так. Но мы живем в неспокойное время, и короля окружают беспринципные министры.
      - Тише, - сказал отец. - Думай, прежде чем говорить так.
      - Сразу видно, юрист, - ответил брат Иоан. - Но мне тревожно - даже больше, чем в тот день, когда я просил чуда. Короля замучила вдруг появившаяся совесть - он законно хочет избавиться от стареющей жены и взять ту, которую называют ведьмой и сиреной.
      - Ему не дадут развода, - произнес отец. - Королева по-прежнему будет его супругой, а та женщина останется, как и сейчас, - наложницей.
      - Да будет так, - сказал брат Яков.
      - А ты слышал, - продолжал отец, - говорят, что сейчас та женщина больна и ее жизнь в опасности, а король близок к помешательству из-за боязни потерять ее?
      - Ее смерть избавила бы многих людей от больших неприятностей.
      - Разве вы не молитесь об этом чуде, братья?
      - Я больше никогда не буду просить чудес, - сказал брат Иоан.
      Они продолжали говорить о делах, мне абсолютно непонятных, и я задремала. На этот раз меня разбудил голос матушки. Она пришла в сад в большом возбуждении.
      - Дурные новости, Уильям, - сказала она. - Кузина Мэри и ее муж умерли от чумы. О, дорогой, это трагедия.
      - Далей, дорогая, это действительно ужасные новости. Когда это случилось? - спросил отец.
      - Недели три тому назад. Кузина умерла первой, через несколько дней - ее муж.