Подводной лодкой Щ-119 командовал В. В. Киселев. В базе он мог показаться человеком вялым, несобранным, порой теряющим представление о времени. В кают-компании товарищи подтрунивали над тем, что Василий Васильевич постоянно опаздывал к обеду. Быть может, способность отключаться помогала Киселеву отдыхать, восстанавливать силы. Но в море он преображался и управлял лодкой отлично. А комиссаром на Щ-119 был П. И. Скоринов - очень опытный политработник из армейцев, успевший уже основательно оморячиться. Личные качества командира и военкома играли немаловажную роль при выборе корабля для такого задания.
      Экипаж Киселева справился с ним успешно. Комбинированное автономное плавание продолжалось - считая от выхода из базы группы лодок и Саратова до возвращения Щ-119 с позиции - почти три месяца, причем щука удалялась от побережья на полторы тысячи миль, а всего прошла, не пополняя запасов, свыше пяти тысяч миль. Тогда это были результаты беспримерные.
      В том же году подводная лодка Щ-113 (командир - М. С. Клевенский) из 2-й морбригады, используя опыт Киселева, пробыла в море еще дольше - 103 суток. Оба экипажа внесли немаловажный вклад в освоение скрытых возможностей щук.
      Осенью 1936 года проходили совместные тактические учения частей Особой Краснознаменной Дальневосточной армии и Тихоокеанского флота. Учений такого масштаба за мою службу в тех краях еще не бывало, да и не могло раньше быть. Сам факт их проведения говорил о том, как много уже сделано для укрепления обороны Приморья. В заливах и бухтах, еще недавно почти не защищенных, армия и флот общими силами отражали высадку десанта. А подводные лодки перехватывали противника далеко в море.
      Запомнился Владивосток в день окончания учений. На улицах - красные флаги, как в большой праздник. Тысячи горожан встречают возвращающиеся с моря корабли. Приехали и делегации из окрестных колхозов.
      Идя на разбор учений, я знал, что руководить им будет Маршал Советского Союза В. К. Блюхер, слушать которого мне еще не приходилось. Было интересно, что скажет он об общей обстановке на Дальнем Востоке и в мире, о состоянии армии. Хотя Тихоокеанский флот подчинялся командующему ОКДВА в оперативном отношении, я не ожидал, что Блюхер будет особенно вдаваться в военно-морские вопросы, детально говорить о которых оп мог предоставить М. В. Викторову.
      Однако Блюхер говорил о флоте много. Остановился и на действиях надводных кораблей, высаживавших десант, и на использовании береговой артиллерии, морской авиации, и на том, как проявили себя подводники. Он отметил, что уровень боевой подготовки лодок в основном соответствует требованиям жизни и работаем мы в правильном направлении, но в то же время решительно подчеркивал - надо добиваться большего!
      Сразу стало ясно насколько хорошо представляет Блюхер сильные и слабые стороны флота, насколько глубоко знает и наши возможности, и наши нужды. О степени знакомства его с современным состоянием военно-морского дела свидетельствовала также обстоятельная характеристика, данная маршалом флоту Японии.
      - Мы с вами работаем в сложной обстановке, на границе, над которой неизменно висит угроза войны, - сказал Василий Константинович в самом начале.
      И потом все время чувствовалось: чего бы ни касался Блюхер, он исходит в своих суждениях, оценках, выводах и необходимости быть готовыми к отпору врагу не вообще, а сейчас, сегодня.
      Разбор он вел очень живо и непринужденно. Выступая, надолго уходил с трибуны к карте, словно вовсе не нуждался в оставленном там конспекте. Говорил Блюхер четко, громко, но всех тянуло быть к нему поближе. Командиры в невысоких званиях, сидевшие сперва в задних рядах, стали перебираться в передние. А кому не хватило там места - становились сбоку, у стены. С разбора я ушел влюбленным в Блюхера - никаким другим словом не выразить охватившего тогда меня чувства. Кажется, то же самое испытывали и многие мои товарищи, впервые встретившиеся с этим большим военачальником.
      Из Москвы на учения приезжал начальник ПУРа Я. Б. Гамарник. Обходя на сторожевом корабле гарнизоны и базы, он побывал и у нас.
      Уж кто-кто, а Гамарник, возглавлявший в свое время Дальревком, работавший потом в Приморье председателем крайисполкома и секретарем крайкома партии, хорошо знал эти места и мог оценить происшедшие тут перемены. При нашей встрече в Москве в дни комсомольского съезда я, чувствуя себя несколько скованно, как-то забыл, что он - старый дальневосточник. А ему тогда, наверно, просто некогда было расспрашивать меня. Зато теперь его интересовало буквально все.
      Осмотрев находившиеся в базе лодки, построенные и строившиеся казармы, мастерские, жилые дома, клуб и стадион, Ян Борисович объявил, что после обеда отправится дальше. А наш Докшицер уже мобилизовал свой актив и готовил концерт. Стало обидно, что Гамарник его не увидит, и я сказал:
      - Товарищ армейский комиссар! Если вы не останетесь еще на несколько часов, чтобы посмотрев самодеятельность подводников, то может оказаться, что вы не усидели в нашей базе самого интересного для начальника ПУРа...
      Изменять свой план Гамарнику, понятно, не хотелось, но, кажется, он был задет за живое.
      - Хорошо, остаюсь на вечер, - решил он, немного подумав.
      Концерт как будто удался. Часть лодок, правда, находилась в море и на них ушли некоторые наши артисты. Но Докшицеру, имевшему не одну готовую программу, было что показать.
      Гамарник не спешил высказывать свое мнение, однако смотрел и слушал с явным интересом и пробыл на концерте до конца.
      Из клуба мы с начальником политотдела Шевцовым провожали его прямо на готовый к отходу сторожевик. Уже стемнело, пошел дождь. За строениями глухо шумела осенняя тайга. Ян Борисович, задумчиво шагавший к причалу, вдруг остановился и, обернувшись к нам, сказал:
      - Знаете, товарищи, просто удивительный у вас коллектив самодеятельности. Подумать только - такой концерт в этих местах!..
      Живые глаза Гамарника так и засияли на темном бородатом лине.
      Помня, о чем мечтает Докшицер, я решился спросить, не поможет ли ПУР нашему клубу получить инструменты для эстрадного оркестра.
      - Что ж, попробуем прислать! - весело пообещал Ян Борисович. Кажется, он даже обрадовался этой просьбе.
      И пришло из Москвы двенадцать ящиков... В отделе культуры политуправления флота, принимавшем груз во Владивостоке, решили было, что нам этого многовато. Но раз комплект предназначался для нашего клуба, мы не успокоились, пока не получили его целиком. А уж Докшицер и его музыканты сумели эти инструменты использовать.
      Дальневосточная школа
      В наши края начали прокладывать железную дорогу.
      Те, кто прибыл сюда зимой 1934/35 года, теперь обижались, если при них называли эти места глушью.
      Для ветеранов короткая пока история обживания нашей бухты и ее берегов была полна памятных вех. Это произошло, - говорили они, - когда вон там стояли наши палатки. Или: Как раз тогда провели к причалам паропровод...
      Никто больше не жил ни в палатках, ни на лодках. В казармах и других домах горел электрический свет. Каждый вечер гостеприимно распахивались двери просторного клуба. Достраивались школа, госпиталь.
      Но только ли это было примечательно в нашей базе? Люди, обосновавшиеся тут, не хотели для себя никаких скидок на отдаленность в самом главном - в исполнении того дела, которое поручила им страна.
      На празднование XIX годовщины Октября в столицу были приглашены тихоокеанцы, отличившиеся на осенних тактических учениях. Возглавлял эту группу политработник нашей бригады П. И. Петров - тот, что попал в плен к пограничникам, когда служил в 1-м дивизионе щук.
      Немного позже мы провожали в Москву участниц Всеармейского совещания жен начсостава. В делегацию Тихоокеанского флота политуправление включило и Прасковью Ивановну Холостякову.
      В таких базах, как наша, женщины становились как бы частицей гарнизона, жили его жизнью, принимая на себя немалую долю общих забот. У меня сохранилась вырезанная из флотской газеты заметка, посвященная приезду в 1935 году первой группы командирских семей:
      ... Была глубокая осень. Бухту окутывал густой туман. К небольшой, наспех сколоченной пристани подошел пароход. Жены командиров и сверхсрочников прибыли сюда вслед за своими мужьями. В маленьких комнатках поместилось по нескольку семей. Было тесно, но никто не отчаивался. Люди знали железную необходимость, видели перспективу, верили в свои силы. На следующий же день все взялись за благоустройство. Достраивали и ремонтировали дома и комнаты, штукатурили и белили их, мыли коридоры, делали столы, кровати и стулья. Веселой улыбкой встречали женщины по утрам друг друга. Никто не хотел отставать...
      Оборудовав собственное жилье, они увлеченно брались за общественные дела. Все их касалось - уют в береговых казармах и занятия с моряками, готовящимися в училища, строительство клуба и закладка парка, спартакиада и художественная самодеятельность... А дома каждая жена держала наготове походный чемоданчик мужа, чтоб уж на это он не тратил ни минуты - схватил и беги на лодку.
      На совещании женского актива армии и флота, проходившем в Большом Кремлевском дворце, с участием руководителей партии и правительства, было уделено очень много внимания боевым подругам командиров из приграничных гарнизонов Приамурья и Приморья. Далъневосточницы вернулись из столицы с наградами. Прасковья Ивановна - с орденом Трудового Красного Знамени. Она и гордилась им, и смущалась. Как и я год назад...
      Казалось, с переездом в городок семей женатые командиры уже не будут засиживаться в кают-компании Саратова. Но если и стало так, то ненадолго; без обсуждения в товарищеском кругу злободневных вопросов нашей жизни и службы никто обойтись не мог.
      В кают-компании спорили, как бороться с обледенением лодок в зимних походах, ломали голову над тем, как лучше размещать на борту добавочные грузы, чтобы предельно увеличить автономность щук. Тут возникали импровизированные, без докладчика и регламента, разборы различных случаев из последних плаваний. Командиры обменивались мыслями также о том, как действовать при обстоятельствах, в нашей практике еще не встречавшихся, но возможных. Не беда, если иной раз высказывались и неверные суждения, - всегда было кому поправить ошибающеюся и подытожить спор.
      Вечера в кают-компании как бы дополняли командирскую учебу, помогая вырабатывать единый взгляд на вопросы нашей службы, морского боя. Здесь получали моральную поддержку интересные начинания, поиски новых тактических приемов и вообще смелые действия командира-подводника. Такая атмосфера в командирском кругу, мне кажется, насущно необходима для того, чтобы военные люди относились б своему делу творчески.
      Командир боевого корабля должен уметь дерзать - поступать отважно и решительно, не утрачивая, разумеется, способности трезво оценивать обстановку. И у нас не было принято говорить командиру, уходящему в море: будьте осторожны, не рискуйте. Это не значит, что вообще поощрялся риск. Без надобности, не оправданный особыми обстоятельствами, он отнюдь не доблесть. Но есть вещи, о которых просто незачем лишний раз напоминать военному моряку, допущенному к самостоятельному управлению кораблем, если не хочешь сковать его инициативу.
      Многое можно простить командиру подводной лодки, только не нерешительность. А коль окажется, что у кого-то она - непреодолимое свойство характера, то нужно избавлять от такого командира корабль.
      С одним командиром так и пришлось поступить.
      Этот капитан-лейтенант прибыл в бригаду уже командиром щуки. Ему нельзя было отказать ни в знаниях, ни в организаторских способностях. Как будто и тактически подготовлен, и любую задачу понимает правильно, а в море теряется... Когда дошло до торпедных стрельб, получился просто конфуз. Целью служил присланный из главной базы миноносец. Я находился на его борту. На море свежело, волнение превысило уже пять баллов, но все стрелявшие в тот день лодки успешно выходили в атаку. А эта щука даже не погрузилась.
      Запросили семафором, в чем дело, и получили неожиданный ответ: Погрузиться не могу, большая волна. Надеясь, что командир возьмет себя в руки, я приказал кораблю-цели развернуться и начать маневр заново. Однако лодка опять не погрузилась. Последовал еще один запрос, ответ на который был просто недостойным: Погружение считаю опасным.
      Не оставалось ничего иного, как вернуть эту щуку в базу. Вечером я вызвал капитан-лейтенанта и объявил ему:
      - Назначается командирская учеба. Тема: Почему подводная лодка типа Щ не может погрузиться при волнении 6 - 7 баллов. Докладчик - вы. Доклад должен быть доказательным. Сколько времени нужно вам на подготовку?
      Выступать с докладом капитан-лейтенант, понятно, не взялся. Но специальное командирское занятие, посвященное теории и практике погружения лодок нашего типа при таком состоянии моря, состоялось. Вопрос был разобран всесторонне, полная возможность погружения в этих условиях доказана как расчетами, так и анализом опыта.
      После занятия у нас с капитан-лейтенантом произошел откровенный разговор наедине.
      - Вы - хороший организатор, - сказал я. - Но командовать лодкой - это не для вас. Нам нужен энергичный командир береговой базы. Надеюсь, командующий разрешит перевести вас для пользы службы на эту должность. Подумайте как следует и, если согласны, подавайте рапорт.
      Добавлю, что он стал хорошим командиром береговой базы и сумел организовать снабжение лодок так, что подводники совсем не тратили времени на хождение по складам. Сам встречал каждую лодку, возвращавшуюся с моря, и все довольствие без задержки доставлялось на причал, к трапу. Так что от перевода капитан-лейтенанта на берег выгода получилась двойная.
      Случай, как говорится, нетипичный. Может быть, не стоило и вспоминать о нем? Но ведь командовать кораблем, тем более подводным, способен не каждый. И если на мостике оказался человек, который когда-то ошибся в самом себе и в котором потом ошиблись другие, ошибку приходится исправлять.
      Тихоокеанский флот, комплектовавшийся и балтийцами, и черноморцами, унаследовал их традиции, освященные славой моряков многих поколений. Но к этому наследию прибавлялось то, что было рождено уже на Дальнем Востоке. А собственные традиции складывались здесь быстро.
      Одним из самых характерных для Тихоокеанского флота явлений стало смелое командирское новаторство - в боевой подготовке, в тактике, в освоении скрытых возможностей оружия и техники.
      Примечательно, что именно тихоокеанские подводники сделались пионерами плавания подо льдом. На Тихий океан привело бы историка исследование того, как зарождались и некоторые другие новшества в военно-морском деле.
      Как известно, дизельные подводные лодки давно уже не обходятся без устройства, позволяющего на определенной глубине получать с поверхности воздух для работы двигателей внутреннего сгорания. Но многие ли знают, что дальневосточные подводники экспериментировали в этом направлении еще в тридцатых годах?
      Делалось это, в частности, на лодке А. Т. Заостровцева. А затем - в дивизионе, которым он командовал. Мы с Алексеем Тимофеевичем служили уже в разных бригадах, но когда встречались, он рассказывал об этих опытах.
      Начались они скромно: с лодки, лежащей на грунте, выпускали на поверхность поплавок со шлангом. Поступавший сверху воздух разгонялся по отсекам, и лодка могла не всплывать значительно дольше, чем обычно. А потом дело дошло и до запуска в подводном положении дизелей.
      Осуществил это инициативнейший командир М. С. Клевенский - тот самый, чья щука провела в отрыве от базы более ста суток. Он закрепил у головки зенитного перископа один конец гофрированного шланга, а другой подвел к клапану наружной вентиляции уравнительной цистерны. Цистерна имела также внутренний вентиляционный клапан, через который воздух пропускался в лодку. Если бы верхний конец шланга оказался вдруг под водой, весь канал можно было мгновенно перекрыть.
      Вот такая нехитрая система при первом же ее опробовании позволила подводной лодке Щ-113 в течение часа ходить под дизелями на перископной глубине. Это было, между прочим, за несколько лет до того, как немецкие конструкторы придумали свой шноркель.
      Клевенский надеялся заменить примитивное устройство для всасывания воздуха, изготовленное своими силами, более надежным. Командир дивизиона А. Т. Заостровцев поддерживал его. Однако командир 2-й морбригады счел тогда продолжение опытов рискованным. Плавать под водой на дизельном ходу наши лодки стали лишь в сороковых годах.
      Но речь сейчас не о том, почему это начинание не оценили по достоинству сразу. Нового рождалось много, и многое быстро получало признание. Достаточно сказать, что еще в 1936 году наркомвоенмор, основываясь на опыте наших походов, официально утвердил новые сроки автономности щук, вдвое увеличенные по сравнению с прежними. В развитии флота наступал такой этап, когда достижения передовых экипажей уже могли становиться нормой для других.
      После назначения М. В. Викторова начальником Морских сил страны в командование Тихоокеанским флотом вступил флагман 1 ранга Г. П. Киреев. Начальником штаба оставался капитан 1 ранга О. С. Солонников.
      Об этом своеобразном человеке, старом холостяке, на флоте сочинялись и полулегенды, и анекдоты, причем последние были тоже данью его популярности. Уверяли, будто настроение Солонникова можно определить по тому, как он гладит свою знаменитую бороду: если сверху вниз, смело ставь любой вопрос - сразу решит, а вот если взбивает ее снизу, то лучше, мол, ему и же показываться...
      Быть может, начальник штаба и имел некоторые причуды, дававшие пищу острословам. Но службе он отдавался всецело и безраздельно. Кто-то хорошо сказал, что лично Солонникову ничего не нужно, кроме стакана крепкого чая. Пристрастие его к этому напитку было известно всему флоту, и как только начштаба появлялся на каком-нибудь корабле, там немедленно заваривали крепчайший, как деготь, чай специально для него.
      Солонникова отличала независимость суждений. Если он находил что-то полезным, то твердо это отстаивал. И не в правилах начальника штаба было ограничивать самостоятельность командиров соединений - в частности, в планировании боевой подготовки.
      А в наших планах от года к году менялось многое. Утвердившийся в командирском коллективе дух новаторства помогал быстрее двигаться вперед. Прежде, например, приступали к торпедным стрельбам лишь во второй половине лета, как бывало и на Балтике. Но там уйма времени тратилась на восстановление навыков, утраченных за время зимней стоянки. Здесь же первичные учебные задачи могли отрабатываться гораздо быстрее. В 1937 году наша бригада смогла начать торпедные стрельбы уже ранней весной. А это давало немало: чем раньше заканчивалась подготовка одиночной лодки, тем больше времени оставалось на более сложные задачи, на отработку взаимодействия с другими силами флота.
      Слов нет, зимние плавания давались нелегко, начиная с того, что при выходе из базы лодки преодолевали от одной до двух ледовых миль. Приходилось строго следить за соблюдением специальных мер по защите ото льда корпуса и цистерн. Но зато обеспечивались и непрерывность учебы в море, и несение дозорной службы. Всю бригаду можно было в любое время года развернуть на тех позициях, где потребуется.
      Осенью 1937 года, когда мы готовились к тактическим учениям, на Тихоокеанский флот прибыл назначенный первым заместителем командующего флагман 2 ранга Николай Герасимович Кузнецов. Было известно, что он недавно вернулся из Испании, где второй год шла война с фашистами.
      Вскоре Н. Г. Кузнецов посетил нашу базу. Он подробно знакомился с бригадой, стремясь, как видно, получить представление не только о соединении в целом, но и об отдельных кораблях, об их командирах. В его подходе к делу чувствовался очень опытный моряк.
      Помню, как Николай Герасимович наблюдал с мостика Саратова за выходом в море двух дивизионов щук. У нас по-прежнему часто практиковались тревоги с рассредоточением кораблей, и как только на фалах плавбазы взвился соответствующий сигнал с позывными этих дивизионов, лодки начали сниматься со швартовов. Из бухты они быстро вышли двумя кильватерными колоннами. Такой картиной моряку трудно не залюбоваться. Кажется, Кузнецов был удовлетворен организацией группового выхода. А вопросы, которые он тут же задавал о командире той или иной лодки, свидетельствовали, что не остались незамеченными никакие детали маневрирования. Командиров, хорошо показавших себя хотя бы при выполнении какого-то одного маневра, Николай Герасимович обычно уже не упускал из виду, постоянно интересовался ими.
      Через несколько месяцев Н. Г. Кузнецов прибыл в нашу бригаду уже в качестве командующего флотом. Оп провел тогда у нас почти две недели и вникал в боевую учебу подводников еще доскональнее. Состояние бригады было признано вполне удовлетворительным. Такая оценка всех обрадовала. Тихоокеанцы уже знали: новый командующий скуп на похвалу.
      5-й морской бригадой я командовал до мая 1938 года. Потом, уже в пятидесятые годы, довелось снова служить на Тихом океане, командовать одним из двух флотов, существовавших тогда на этом театре. К тому времени дела тридцатых годов успели стать далеким прошлым. Но не таким прошлым, которое забывается!
      Мощный военно-морской флот, возникший на Дальнем Востоке волею Коммунистической партии и всего советского народа, флот, созданный в кратчайшие сроки, в полном смысле слова - ударно, занял важное место в системе обороны Родины. Сознавать, что для этого что-то сделал и ты, - большое счастье.
      Как и многим тихоокеанцам воевать мне пришлось на другом море. И конечно, не один я оценил там как бы заново школу службы, пройденную на Дальнем Востоке. Наверное, всем, кто провел тридцатые годы на неспокойных восточных рубежах страны - сухопутных или морских, - потом уже никакая степень боевой готовности не казалась слишком трудной: привычка к ней вошла в плоть и кровь
      На Дальнем Востоке прочно усваивалось то, что нужно на войне. Недаром Тихоокеанский флот заслужил репутацию хорошей кузницы военных кадров. Когда понадобилось, он смог послать на запад - как бы возвращая свой долг старым флотам, которые помогали ему окрепнуть, - готовые к бою части, корабли с умелыми и закаленными экипажами, опытных командиров.
      Читатель уже знает, как сложилась дальнейшая судьба многих тихоокеанских подводников, с которыми он познакомился в этой книге. Не могу не сказать и о некоторых других своих сослуживцах.
      Бывший старшина из 1-го дивизиона подводных лодок МСДВ А. Л. Расскин боевой партийный вожак, ставший затем офицером-политработником, в разгар войны возглавил политическое управление Черноморского флота. Он погиб на этом посту в 1943 году, но в строю остался и после смерти: там же, на Черном море, воевал с врагом до победы Краснознаменный тральщик Арсений Расскин.
      В. А. Касатонов, командовавший в тридцатые годы одной из лодок 5-й морской бригады, стал адмиралом флота, первым заместителем главнокомандующего ВМФ. Командир другой нашей щуки Н. И. Виноградов руководил боевыми действиями подводников Северного флота и закончил службу адмиралом, как и И. И. Банков командир малютки, которая первой ходила в зимний дозор. Контр-адмиралами ушли в запас мои товарищи по 1-му дивизиону А. Т. Заостровцев и Н. С. Ивановский, инженер-контр-адмиралом - Г. В. Дробышев.
      Я говорю лишь о тех, с кем служил вместе, кого близко знал в те годы. Большой путь прошли на флоте и многие другие тихоокеанские ветераны. Их можно было встретить на всех морских театрах Великой Отечественной войны. Имена некоторых из них стали известны всей стране.
      Черноморцы вступают в бой
      Перед тем как грянуть тревоге
      Осенью 1940 года в Москве, у Н. Г. Кузнецова - тогда уже народного комиссара Военно-Морского Флота, - решался вопрос о дальнейшей моей службе.
      - Так куда же хотели бы теперь? - спросил Николай Герасимович.
      Я ответил, что для меня важно одно - чтобы было море и подводные лодки. Но вот жене, как считают врачи, хорошо бы пожить какое-то время на юге. Никогда еще в подобных случаях я не ссылался на семейные обстоятельства, однако на сей раз счел себя вправе о них упомянуть. Минувшую зиму, когда развернулись бои с белофиннами, Прасковья Ивановна провела на фронте под своим родным Ленинградом, на передовом эвакопункте действующей армии, куда пошла добровольцем. Словом, воевала вместо меня, так уж вышло. С Карельского перешейка она вернулась с боевой медалью и с основательно пошатнувшимся здоровьем.
      Нарком сказал, что как раз на юге есть подходящая вакансия. Через несколько дней я был назначен командиром 3-й бригады подводных лодок Черноморского флота.
      Этим флотом командовал контр-адмирал Ф. С. Октябрьский, недавний дальневосточник. Он держал флаг на линейном корабле Парижская коммуна, стоявшем в севастопольской Северной бухте. На борту линкора я и представился командующему.
      Филипп Сергеевич, с которым я в последний раз виделся на другом краю страны, встретил меня сердечно, по-товарищески:
      - Прибыл? Ну вот и хорошо. Принимай бригаду и будем служить!
      Так в октябре сорокового года я стал черноморцем. В 3-ю бригаду подлодок входили знакомые мне щуки. Прежний командир бригады А. С. Фролов переводился в штаб флота. Сдачу-прием соединения мы закончили в канун 23-й годовщины Октября и на следующее утро вместе обошли на катере строй лодок, выведенных в Южную бухту на парад - последний октябрьский парад перед войной...
      Черноморцы ревниво относились к командирам с других флотов, и я старался не выглядеть новой метлой. Но, разумеется, не собирался отказываться от использования дальневосточного опыта. Тем более что такие начинания тихоокеанских подводников, как продление сроков автономности, получили широкое признание.
      Однако командовать бригадой довелось недолго. В середине зимы на Черное море прибыл Н. Г. Кузнецов. На совещании командиров-подводников он объявил о введении на флотах отделов подводного плавания, подчиняемых непосредственно командующим. Нарком подчеркивал, что это делается в целях совершенствования организации службы на лодках и лучшего освоения техники.
      - С чьим-либо нежеланием идти на эту работу считаться не станем, - сказал он почему-то взглянув на меня.
      Затем зачитали приказ, и я услышал: ... Начальником отдела подводного плавания назначить капитана 1 ранга Холостякова.
      Сразу две неожиданности - повышение в звании и новая должность! Товарищи поздравили меня, поздравил и нарком. Однако внезапное назначение не обрадовало казалось обидным садиться за кабинетный стол в то время, когда перед подводниками стоят большие практические задачи. Неужели не доверяют живое дело, наиболее близкое мне?.. Что был совершенно неправ, понял уже потом.
      В отдел подобрали опытных подводников-специалистов из разных бригад: штурмана, минера, инженер-механика, связиста... Моим заместителем был назначен Илья Михайлович Нестеров - недавний командир подводной лодки, которая совершила самое длительное на Черном море автономное плавание.
      Обсудив, как будем работать, решили, что постараемся писать поменьше бумаг и побольше бывать на лодках. Месяца через два отдел имел представление о каждом подводном корабле флота. Это позволяло дифференцированно определить, чего следует требовать от того или иного командира, кому и в чем надо помочь. Соответственно уточнялись учебные задачи.
      Когда потребовалось в первый раз составить доклад для командующего, помню, я предварительно показал его кое-кому из старых работников штаба флота. Один товарищ пожал плечами:
      - Обо всем подплаве - три странички? С таким докладом идти к командующему несолидно...
      Переделывать доклад мы все же не стали. Представляя его Ф. С. Октябрьскому, я сказал:
      - Кажется, принято писать длиннее. Но тут только то, на что нужны права командующего флотом.
      - И правильно! - одобрил Филипп Сергеевич. - Так и надо.
      Вопросы, которые мы докладывали Октябрьскому, решались быстро.
      Незаметно пролетела весна, вступило в свои права южное лето.
      Вспоминая, как начиналось то лето в нашей стране, иногда рисуют слишком уж спокойную картину безмятежно-мирной жизни. А было все же не так.
      Так жили мы по-мирному. Народ не испытывал особых тревог за завтрашний день, веря в несокрушимое могущество страны. Однако разве не чувствовалось, как нарастает напряженность международной обстановки? Фашисты, захватившие год назад Францию, а до того - ряд других стран Европы, появились уже на Балканах. Мы стояли лицом к лицу с ними в сущности вдоль всей нашей западной границы. Рассчитывать, что Гитлер будет долго соблюдать пакт о ненападении, было трудно.
      Пусть мы не представляли, как скоро разразится боевая гроза. Но ведь еще с тех пор, как кончилась гражданская война, мое поколение привыкло считать наступившее мирное время только передышкой. Угроза войны - то обостренная, близкая, то более отдаленная - существовала всегда, сколько я себя помнил. И мы, военные люди, лучше, чем кто-нибудь, знали, как настойчиво и неустанно укрепляется оборона страны. На моих глазах изготовлялся к отпору врагу Дальний Восток. Обновленный, намного повысивший свою боеспособность флот застал я на Черном море.
      Весной и в начале лета командующий и штаб флота принимали энергичные меры, чтобы ускорить ввод в строй достраивавшихся и ремонтировавшихся кораблей. В Севастополе участились учебные тревоги, тренировки по отражению воздушных налетов. На стенах домов появились броские надписи, указывающие путь в ближайшее бомбоубежище.
      Интенсивно велась боевая подготовка кораблей. В середине июня, намного раньше обычных сроков, начались общефлотские маневры - большие тактические учения. В качестве главного посредника по подводным силам я вышел в море на плавбазе Эльбрус.
      Учения закончились 18 июня, а последние корабли, в том числе Эльбрус, вернулись в Севастополь 21-го. Как только плавбаза ошвартовалась, дежурный по пристани доложил, что звонила моя жена и просила передать, чтобы шел не в гостиницу, а домой.