Десантные отряды начали входить в порт ровно в три ноль-ноль одновременно с тем, как наша артиллерия перенесла огонь от уреза воды в глубину неприятельской обороны. Первым шел отряд капитан-лейтенанта Глухова.
      Когда отряд приближался к порту, Дмитрия Андреевича, как и нас на КП, больше всего беспокоило, подорвано ли заграждение. Считая себя ответственными за то, чтобы отряд не задержался у молов ни при каких обстоятельствах, Глухов и командир головного катера старший лейтенант Флейшер совместно приняли решение: если заграждение окажется на месте, высадить десантников на мол, а боны и трос взорвать глубинными бомбами.
      Подобные действия не предусматривались в наших планах даже на крайний случай - и потому, что в данных условиях катер, сбросивший глубинные бомбы, почти неизбежно подорвался бы дам, и потому, что такой способ отнюдь не гарантировал устранения троса. Но Глухов считал, что иного шанса быстро расчистить проход, окажись он еще перегороженным, у него нет. Минеры катера получили приказ установить на бомбах глубину 10 метров, и все было готово...
      Бомбить заграждение, к счастью, не понадобилось. И после боя скромный Дмитрий Андреевич счел излишним докладывать, как он намеревался действовать в случае чего. Дошло это до меня уже потом.
      Работая над книгой, я попросил живущего ныне в Симферополе капитана 2 ранга запаса С. Г. Флейшера вспомнить, как входил в порт первый катер с десантниками. Вот строки из его письма, воскрешающие эту картину:
      ... Последний секущий створ остался позади. Десант лежит на палубе. Над головами проносятся сотни снарядов - стреляет через бухту наша артиллерия. По расчетам, вот-вот должен быть вход в порт, однако я его не вижу. Все впереди огненно-багровое, будто сам берег плавится и огненной массой стекает в бухту. Очень тревожит, точно ли идем - ведь за нами весь отряд!
      Вокруг шлепаются мины, но на них не обращаю внимания. Все мысли об одном увидеть вход! И успели ли там убрать заграждение?..
      Выступы молов и проход между ними стали видны как-то сразу, когда были уже совсем близко. Боны разорваны, только концы держатся на молах...
      Все восемнадцать кораблей отряда Глухова прорвались на внутренний рейд без потерь. Но тут - нелепейший случай! - в борт головного катера-охотника врезалась торпеда: один торпедный катер, отстав, с опозданием атаковал береговые цели... Торпеда не взорвалась - не успела еще сработать вертушка. Но флагманский катер был сильно поврежден, в пробоину хлынула вода.
      С Глуховым и Флейшером шли командир и штабная группа батальона имени Куникова. Предполагалось, что они высадятся вслед за подразделениями батальона, на один из захваченных уже причалов. Теперь это отпадало. Полузатопленный охотник едва дотянул до ближайшей пристани в центральной части порта. С берега застрочил пулемет, старшина Колот подавил его метко брошенной с борта гранатой. Тридцать семь десантников с Ботылевым во главе выскочили на пристань.
      Ни комбат, ни Глухов не могли уже проверить, высадили ли бойцов там, где надо, остальные корабли отряда. В 3. 05 - на параллельном курсе с втягивавшимся в порт глуховским отрядом достигла ворот первая группа отряда Державина - катера-охотники Сипягина с баркасами на буксире. Среди разрывов снарядов и мин раздалось ура - моряки и десантники двух сблизившихся колонн приветствовали друг друга в Новороссийском порту.
      Второй колонне не так повезло в воротах, как первой. На мостике катера МО-108 одновременно были убиты командир старший лейтенант Кошелев и рулевой. Падая, командир передвинул, вероятно непроизвольно, рукоятки машинного телеграфа на полный вперед, а мертвый рулевой тяжестью своего тела отвел штурвал в положение право на борт. Резко повернув, катер столкнулся с другим, и оба серьезно пострадали. А прямое попадание мины вывело из строя почти всех, кто шел на одном из баркасов.
      Очень трудной была сама высадка в западной части порта, куда следовала группа Сипягина. У Каботажной пристани, у холодильника противник встретил катера сильнейшим огнем. Из пятисот шестидесяти бойцов, принятых на борт, удалось высадить здесь немногим более трехсот. Часть катеров, получив повреждения, не смогла прорваться через огневую завесу.
      Еще более тяжелая обстановка сложилась на внешнем - за пределами порта левофланговом участке между Западным молом и мысом Любви, где высаживались основные подразделения 255-й бригады. Огнем уцелевших вражеских дотов и батарей здесь были потоплены семь катеров, мотоботов и баркасов. С некоторых судов десантники высадились в воду. Державин сумел доставить на берег Потапова и его штаб, однако после этого связь с командованием бригады прервалась. Не вышли с этого участка в эфир и приданные десантникам корпосты.
      Наиболее ясным было с самого начала положение на правом фланге. Противник и тут оказал отчаянное сопротивление. На отдельные суда попадали с берега даже ручные гранаты. Тем не менее обе группы отряда Масалкина высадили (одна внутри порта, другая - вне его) подразделения 1339-го стрелкового полка по плану: сплошным фронтом от Импортного пирса до электростанции.
      Вышло, правда, так, что полк вступил в бой без своего командира, а командир отряда с первых минут высадки лишился возможности управлять своими судами, но даже это не имело особых последствий. Подполковник С. Н. Каданчик и капитан 3 ранга Н. Ф. Масалкин были вместе на флагманском катере МО-32, который, не дойдя до берега, загорелся от прямых попаданий крупнокалиберных мин. Спасти катер не удалось. Погибли многие из находившихся на борту людей. Остальных, в том числе Масалкина и Каданчика, спасли возвращавшиеся в Геленджик мотоботы. Доставить подполковника к его полку удалось не сразу.
      На головном катере другой группы этого отряда, возглавляемой капитан-лейтенантом Г. И. Гнатенко - той, что прорывалась в порт, - шел начштаба полка капитан Д. С. Ковешников. Моряк и армеец, близко познакомившиеся на тренировках, сообща выбирали выгодные места высадки. При поддержке огнем с катеров десантники утвердились на Восточной набережной, начали продвигаться у электростанции и в направлении завода Пролетарий. Скоро стало очевидно, что на правом фланге создаются благоприятные условия для развития успеха.
      Но для этого требовались подкрепления. Нужны они были и на других участках. Однако перевезти в эту ночь второй эшелон десанта мы не смогли. На левом фланге затянулась высадка первого эшелона. Из высвободившихся быстроходных плавсредств многие имели серьезные повреждения. А главное неумолимо надвигалось утро.
      И все же катерные тральщики доставили в восточный сектор порта еще 370 бойцов. Из дивизиона Сипягина сумел вторично прорваться к Каботажной пристани с шестьюдесятью десантниками на борту МО-84 - катер старшего лейтенанта Василия Школы, лихого командира, много раз высаживавшего в неприятельских тылах наших разведчиков. На Западный мол перебросил новую группу автоматчиков один торпедный катер.
      Примириться с тем, что десант не получит больше подкреплений до следующей ночи, было нелегко. Приказав Малахову перенести весь огонь на подавление батарей, обстреливающих порт, я поехал в Кабардинку, где сосредоточились наши резервы. Противник вел обстрел восточного берега бухты. Снаряды падали и у пристани, с которой производилась посадка. Капитан 2 ранга Проценко - он был здесь потому, что сюда подходили все мало-мальски исправные катера его бригады, - подбадривал выбегавших из укрытия пехотинцев:
      - Не робей, ребята! С моряками не пропадете!
      От пристани отошло еще несколько катеров. Вход в порт, уже различимый в утренних сумерках, в эти минуты был чист - ни всплесков от падения снарядов, ни дыма. Казалось, хоть это скромное подкрепление прорвется... Но враг заметил отделившиеся от берега катера, и впереди опять встала плотная огневая завеса. Соваться в такой огонь сейчас было бессмысленно: небольшая, ничего не решавшая помощь десанту обошлась бы слишком дорого. Я подал катерам сигнал повернуть обратно.
      Рассвет застал на пути в Геленджик много поврежденных судов. Одни были еще в Цемесской бухте, другие уже обогнули Дооб. Низко осев в воду или сильно накренясь, они двигались очень медленно. Но на запросы с береговых постов нужна ли помощь, почти все семафорили: Дойду сам. Своим ходом - на одном моторе, с пробоиной, заткнутой матрацами, возвращался и катер старшего лейтенанта Флейшера.
      На Дообе проходящим судам поднимался сигнал: Спасибо за службу. Счастливого плавания! Хотелось пока хоть так поблагодарить скромных героев с малых боевых кораблей и вспомогательных судов за совершенный в минувшую ночь массовый подвиг.
      Первый день и вторая ночь
      Как только я вернулся на КП, Нестеров показал радиограмму от командира роты автоматчиков старшего лейтенанта Райкунова: Занял вокзал, поднял Военно-морской флаг.
      Радист отметил дату и время приема: 10 сентября, 06. 45. Итак, через три с половиной часа после высадки авангард батальона имени Куникова овладел важным объектом в глубине неприятельской обороны. И флаг, с которым пошла в бой штурмовая рота, взвился над Новороссийском с первыми лучами солнца.
      Пора, впрочем, рассказать о действиях 393-го батальона по порядку.
      Высадился он почти без потерь. Но не на узком участке - 1000 - 1200 метров по фронту, как намечалось, а вразброс: сказалась затрудненность ориентировки в дыму, помешал сильный огонь с некоторых причалов. На берегу уже совсем не было возможности собрать батальон воедино, и он вступил в уличные бои несколькими группами, которые частично соединились лишь потом. Две основные группы Ботылева и Райкунова - имели радиосвязь с нашим КП и между собой.
      Группа Ботылева выбила гитлеровцев из нескольких зданий на Стандарте и сделала своим опорным пунктом бывший клуб торговых моряков, ставший во время войны базовым Домом флота. Десантники пытались захватить также соседнее здание управления порта, но немцы основательно там укрепились. В этом трехэтажном здании находился штаб гитлеровских портовых команд и при нем - до батальона солдат. Не разделавшись с ними, Ботылев не мог продвигаться вперед, а разделаться не хватало сил. Перед рассветом он перешел - до прибытия подкреплений - к обороне.
      А рота Райкунова, насчитывавшая с приданными подразделениями до двухсот бойцов, компактно высадилась на трех соседних причалах и стала быстро углубляться в город в намеченном направлении - вдоль портовой железнодорожной ветки, по левому берегу речки Цемесс.
      Бросок автоматчиков не задержали ни проволочное заграждение, ни минное поле у пристаней, хотя на нем и подорвалось несколько человек. Важнее всего было не дать врагу опомниться, и Райкунов, не тратя время на разминирование, сам ринулся вперед, увлекая за собой бойцов. Там, где они прошли, потом обнаружили еще множество мин, но тогда и командиру роты, и большинству бойцов посчастливилось их не задеть.
      Блокируя и уничтожая пулеметные точки, гранатометы, снайперские засады, рота Райкунова достигла вокзала, окружила его и взяла штурмом. Старшина 2-й статьи Владимир Сморжевский водрузил на крыше Военно-морской флаг. Имя и подвиг этого смелого десантника увековечены ныне мемориальной доской на вокзальной стене...
      До того как совсем рассвело, Райкунов выбил гитлеровцев также из трех башен элеватора, занял паровозное депо, а его разведка достигла Мефодьевки. В оборону врага был врезан глубокий клин, который - успей мы в ту же ночь усилить отряд Ботылева вторым эшелоном и если бы удачнее пошло дело на левом фланге у Потапова - позволил бы быстро овладеть всем центром города.
      Но и в реально существовавшей обстановке успешный прорыв Райкунова давал немало: сковывались и отвлекались от других участков силы противника, блокировались важные внутригородские пути сообщения. А флаг над вокзалом! Он для всех означал, что десант закрепился в Новороссийске прочно.
      Немного спустя в другом конце города, на правом фланге высадки, взвился красный флаг над зданием Новороссийской ГЭС, водруженный бойцами 1339-го стрелкового полка.
      В штурме электростанции (засевшие в ней гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, и бой в самом здании шел около трех часов) участвовал вместе с армейцами высадившийся здесь взвод из батальона Ботылева, а также моряки из группы, захватившей Восточный мол. На том же правофланговом участке и в то же время, когда шел бой за электростанцию, старшина 1-й статьи Иван Александрович Прохоров совершил подвиг, который, может быть, и не нужно подробно описывать настолько он теперь известен. Но не вспомнить о нем я не могу.
      Группа морских пехотинцев, продвигаясь под сильным огнем, оказалась перед минированным проволочным заграждением. Обойти его они не могли, а задержка в этом месте грозила всем гибелью. И беспартийный старшина, крикнув друзьям: Считайте меня коммунистом!, бросился на проволоку и мины. Одна сразу же взорвалась, Прохоров упал, вероятно раненный, но быстро поднялся и, опираясь на автомат, двинулся дальше. Сильный взрыв нескольких мин расчистил морякам путь...
      Полгода назад на другом берегу Цемесской бухты так же пожертвовал собою, выручая боевых друзей, младший сержант Корницкий. Они с Прохоровым были товарищами по куниковскому отряду.
      Утром меня вызвал командующий фронтом.
      Я приготовился доложить о высадке первого эшелона, но этого не потребовалось. Генерал-полковник И. Е. Петров провел часть ночи на командном пункте 18-й армии, неоднократно связывался по телефону с нашим КП, и о десанте ему было известно почти все. Он задавал лишь уточняющие вопросы: о потерях в высадочных плавсредствах, об их состоянии в данный момент.
      - Сегодня ночью вам опять предстоит большая работа, - пояснил Иван Ефимович. И сообщил, что во второй эшелон десанта дополнительно включается еще один полк 318-й дивизии - 1337-й стрелковый подполковника Г. Д. Булбуляна.
      Высадить его надлежало на правом фланге, где действовал полк С. Н. Каданчика. Безусловно, И. Е. Петров решил это уже раньше. Однако, верный своему правилу советоваться с младшими, он спросил, куда, по-моему, следует направить самое крупное подкрепление. Не колеблясь, я назвал правый фланг. Как ни нуждался в поддержке Ботылев, Каданчик был ближе всех к войскам, наступавшим по суше, и мог, получив свежие силы, быстрее двигаться им навстречу.
      Попутно командующий фронтом объявил, что батальон Ботылева остается до соединения с другими частями в моем подчинении (в принципе десантники подчиняются командиру высадки, только до того как закрепятся на берегу). Вероятно, И. Е. Петров хотел подчеркнуть ответственность Новороссийской базы и вообще моряков за плацдарм, занятый морской пехотой в центре порта. Впрочем, практически это мало что меняло. Кому бы ни подчинялись высаженные части, наша база продолжала отвечать за их снабжение, за доставку подкреплений, за поддержку десанта береговой артиллерией.
      Вскоре я получил приказ командующего флотом, в котором общая численность десантников, подлежащих высадке вторым эшелоном в ночь на 11 сентября, определялась в 2900 человек. У нас на КП уже находились Глухов, Державин, Сипягин - всех их привез на своем комбриговском газике Виктор Трофимович Проценко. Масалкина, тонувшего прошлой ночью на горящем катере, пока оставили в резерве. В связи с потерями и повреждениями десантных кораблей отряды приходилось формировать фактически заново.
      Было большой радостью увидеть катерных флагманов живыми и невредимыми. После труднейшей высадки первого эшелона каждый из них оставался самим собою: Глухов - как обычно, спокоен, Державин - хмуроват и не многословен, Сипягин не скрывал гордости тем, что сделано. А общими были собранность, беззаветная готовность снова ринуться в бой. И не требовалось их предупреждать, что высаживать второй эшелон, возможно, окажется не легче, чем первый.
      В это время на Дооб приехал член Военного совета флота Николай Михайлович Кулаков - по обыкновению громогласный, брызжущий энергией, словно удваивавшейся в нем в напряженные боевые дни. Он расспросил командиров отрядов о людях, о кораблях. Потом пошел к дальномеру, ловко втиснулся в сиденье и прильнул к окулярам. Подозвав к себе Проценко, Кулаков с укоризной сказал:
      - Как стоял, так и стоит Западный мол! А должен быть весь в дырах, провалиться должен был, черт побери! Корабли топить умеете, а с молом не справились...
      - Лупили-лупили по нему, а он, видно, на мели сидит, - невесело отшутился Проценко, понимая, что член Военного совета не требует сейчас объяснений.
      О непробитых молах Кулаков вспомнил, конечно, не просто так, а потому, что думал о новой штурмовой ночи. Отойдя от дальномера, Николай Михайлович озабоченно сказал, что добавочные проходы в порт, наверное, пригодились бы сегодня гораздо больше, чем вчера.
      Но до ночи было еще далеко, и пока солнечный сентябрьский день начал клониться к вечеру, произошло немало событий.
      Отбив первую попытку наших войск прорвать сухопутный фронт со стороны цементных заводов и с Малой земли, гитлеровцы бросили новые силы в бой против закрепившихся в городе десантников. Враг явно стремился разгромить их до наступления темноты, до того, как мы сможем высадить подкрепления.
      Около полудня Ботылев донес по радио, что здание луба, где находится его штаб, атакуют вместе с фашистской пехотой тринадцать танков. К этому времени непосредственно клуб обороняли сорок морских пехотинцев, а в подвале находились девяносто тяжелораненых.
      Донесения поступали лаконичные, сдержанные - это было в характере Ботылева. Да и до подробностей ли, когда комбат и его замполит Старшинов, указав место каждому бойцу, сами - все это мы узнали уже потом - залегли у оконной амбразуры с единственным в штабной группе противотанковым ружьем.
      Отражая атаку за атакой, десантники, засевшие в клубе, подбили и подожгли несколько танков. Но удерживать здание становилось все труднее. Капитан Старшинов рассказывал после, как, обходя этажи, он прочел на почерневшей от дыма стене нацарапанные ножом или штыком слова: Здесь сражались куниковцы до 10 сентября. Кто-то, решив, что уже настает последний час, написал это для товарищей, которые придут потом... Замполит хотел было соскоблить надпись, пока не увидели все, но, подумав, ограничился тем, что переделал ее так: Здесь сражаются куниковцы за освобождение города. Говорить о себе в прошедшем времени было еще рано.
      Батальон Ботылева, как и другие части десанта, непрерывно поддерживали наши береговые батареи. Лейтенант Михаил Бурунов, корректировщик, отличавшийся еще на Малой земле, устроился на крыше штурмуемого гитлеровцами клуба и держал связь напрямую с командным пунктом Малахова.
      Когда уже смеркалось, Михаил Семенович позвонил мне и, очень волнуясь, доложил:
      - Ботылев требует огонь на себя...
      Кого-нибудь другого я, наверное, спросил бы, уверен ли он, что правильно понял комбата. Но доложил ото обстоятельнейший Малахов, и сомнений в том, что все точно, быть не могло. А раз Ботылев требует, значит, иначе нельзя, и нельзя медлить. Я не знал, что гитлеровцы, прорвавшиеся к клубу, уже лезли в окна первого этажа, но представить нечто подобное было нетрудно.
      - Кто будет стрелять? Солуянов?
      - Да, Солуянов. Прикажу ему, чтобы поаккуратнее...
      Сейчас это поаккуратнее означало: вплотную, рядом, но, по возможности, все-таки не по клубу. А уж Михаил Семенович знал, на что способны его ученики.
      Прошло несколько томительных минут. На восточном берегу бухты гремели орудийные залпы... А затем живой Бурунов от имени живого Ботылева поблагодарил за точную стрельбу.
      Николай Васильевич Старшинов свидетельствует:
      Только три снаряда попали в здание клуба, а остальные с неимоверной точностью ложились вокруг, образуя сплошное огневое кольцо. Огонь наших батарей разметал цепи немецкой пехоты, поджег три танка. Враг вынужден был отойти к зданию управления порта, уцелевшие танки ушли в укрытие...
      В это время десантные суда принимали на борт подразделения второго эшелона.
      Переформированные отряды были гораздо малочисленнее, чем накануне: у Державина - пять катеров-охотников и столько же мотоботов, у Глухова - четыре охотника и четыре мотобота, в третьем отряде, которым теперь командовал Сипягин, - три охотника и шесть мотоботов. Многие из этих кораблей только что вернули в строй ремонтные бригады.
      Для перевозки войск выделялось, кроме того, двенадцать торпедных катеров. Остальные развернулись дозорной завесой, чтобы отразить возможные атаки с моря.
      Десантники выстояли, удержали свои плацдармы и на центральном участке, и на правом фланге. Не сломив их в течение дня, противник к ночи сосредоточил усилия на том, чтобы не допустить доставки в порт подкреплений. Он попытался даже вновь утвердиться на внешних молах. В этих условиях переброска второго эшелона мало чем отличалась от высадки десантников первого броска.
      На правый фланг, куда направлялась основная часть подкреплений - до двух тысяч бойцов, шел вместе со вторым своим полком командир 318-й дивизии полковник В. А. Вруцкий. Но предусматривалось усилить и все остальные отряды десанта, в том числе на левом фланге, где обстановка почти сутки оставалась неясной из-за отсутствия связи.
      Только незадолго до полуночи с Малой земли сообщили, что командир 255-й бригады А. С. Потапов находится там: с несколькими десятками бойцов он прорвался через линию фронта из окружения. Одновременно стало известно о гибели начальника штаба бригады А. А. Хлябича.
      Понеся значительные потери в бою за высадку и встретив затем яростное сопротивление в глубине неприятельской обороны, потаповцы оказались разделенными на отдельные группы, и организовать управление ими на берегу командиру бригады не удалось. Как стало известно уже потом, подразделения морских пехотинцев овладели улицей Губернского, вышли на улицу лейтенанта Шмидта, штаб бригады занимал некоторое время знакомый новороссийцам старинный особняк - дом с орлом. Бедой этого отряда десанта (а это самая большая беда, в какую могут попасть десантники после высадки) явилось то, что он оказался отрезанным от моря, от бухты. Берег между Западным молом и мысом Любви вновь находился в руках противника. И вдобавок потаповцы, лишившись своих раций, ни с кем не имели связи.
      Не мне делать общий разбор действий 255-й бригады на берегу. Но твердо знаю одно: ее подразделения, высадившиеся в первом эшелоне, дрались в тяжелейших условиях храбро и упорно. Они помогли остальному десанту уже тем, что отвлекли на себя немало неприятельских сил. И не только в первые сутки, но и потом, так как окруженные подразделения продолжали геройски сражаться. Немаловажную роль сыграли в дальнейших боях за город и те подразделения 255-й бригады, которые высаживались вторым эшелоном, особенно батальон майора Григорьева.
      Вторичный прорыв в порт - в ночь на 11 сентября - начался в самое темное время, когда зашла луна. Всю артиллерию поддержки Малахов переключил на подавление вражеских батарей, но привести к молчанию удалось далеко не все. И ворота (действительно, пришлось пожалеть, что нет хотя бы одних еще!), и подходы к причалам оставались под сильным огнем. А чтобы перевезти войска, назначенные к высадке, каждому судну надо было войти в порт по крайней мере дважды.
      Мы потеряли еще четыре торпедных катера и два сторожевых. В том числе МО-84 старшего лейтенанта Василия Школы. Он попал в беду в воротах: на гребной винт намотался оставшийся от заграждения кусок прикрепленного к молу троса... Катер, остановившийся в пристрелянной вражескими батареями узкости, был обречен, и Сипягин, понимая это, немедленно послал к нему разгрузившийся мотобот - снять людей. Но на бот сошли лишь десантники. Командир и команда покинуть катер отказались - они надеялись очистить винт. Только после того как от прямого попадания мины взорвалась бензоцистерна, оставшиеся в живых моряки бросились в воду. Командира среди спасшихся не было.
      Славный маленький корабль, закончивший свой боевой путь на пороге родного порта, успел многое сделать для победы над врагом. Помню табличку, висевшую в рубке у старшего лейтенанта Школы и постоянно им обновлявшуюся. Там фиксировались пройденные в боевых походах мили - десятки тысяч, число отконвоированных транспортов - что-то около двухсот, уничтоженные мины, сбитые самолеты... А за катером числились еще многократные высадки разведчиков спецзадания, про которые полагалось помалкивать. И наконец - два успешных прорыва в Новороссийск с десантниками в прошлую ночь.
      Должно быть, Василий Школа до последней минуты верил, что удастся и третий прорыв. Когда вражеская мина пробила цистерну с горючим, механик и мотористы, работавшие за бортом, уже почти размотали трос с винта...
      Большинство остальных катеров и мотоботов, перевозивших войска, имели повреждения. Но ни один не вышел из строя, пока сохранял ход и держался на плаву. МО-85 старшего лейтенанта В. М. Торопкова получил несколько пробоин, потерял половину экипажа убитыми и ранеными, однако рейс довел до конца и вернулся в Геленджик вместе со всем отрядом Державина.
      Высадили второй эшелон даже на Каботажную пристань, которую для этого потребовалось еще раз отбить у врага. Однако из-за повреждений высадочных средств все-таки не удалось доставить в порт около трехсот бойцов из полка Пискарева. Они вернулись в Кабардинку, и командарм Леселидзе приказал начальнику штаба полка майору А. П. Лысенко вести эту группу к Балке Адамовича, с тем чтобы прорываться в город берегом.
      Подкрепления с ходу вступили в бой. Особенно почувствовались результаты этого на правом фланге, где сосредоточились теперь два стрелковых полка. До утра они заняли территорию заводов Пролетарий и Красный двигатель. А следующей ночью начштаба 18-й армии Николай Осипович Павловский радостно сообщил:
      - Вруцкий встретился со своим третьим сыном!
      Это означало, что третий полк 318-й дивизии, наступавший по суше, соединился у цементного завода Октябрь с десантниками.
      Однако оборона противника была прорвана пока лишь на узкой полосе побережья, враг еще прочно удерживал район Сахарной Головы. Соединение двух полков Вруцкого с главными силами 18-й армии, будучи важным боевым успехом, еще не решало судьбы Новороссийска в целом. Положение десантных групп на центральном участке высадки, не говоря уже о западном, оставалось тяжелым.
      Правда, Ботылев, как только получил пополнение, организовал дерзкий ночной налет на опорный пункт гитлеровцев в здании управления порта, и моряки на время овладели одним этажом. Но с утра возобновились атаки фашистских танков и пехоты. Десантникам удавалось их отбивать лишь благодаря непрерывной поддержке артиллеристов и летчиков-штурмовиков.
      А до группы Райкунова подкрепления дойти не могли - отрезанная от причалов, она сражалась в полном окружении. Удерживая вокзал и элеватор, Райкунов занял также клуб железнодорожников - чтобы контролировать улицу, по которой фашистские войска передвигались к порту. Но сколько еще была способна продержаться горсточка морских пехотинцев, прорвавшихся в глубь города?
      На душе стало легче, когда, будучи снова вызван к генерал-полковнику И. Е. Петрову, я услышал, что в прорыв у цементных заводов вводятся 55-я гвардейская Иркутская дивизия и 5-я гвардейская танковая бригада - командующий фронтом усиливал армию Леселидзе своим резервом. Причем, как подчеркнул Петров, он потребовал от командарма принять все меры для быстрейшего соединения с отрядом Ботылева.
      - Разрешите, товарищ командующий, - попросил я на радостях, - передать Ботылеву открытым текстом: К вам идут танки...
      - Открытым текстом? - переспросил Иван Ефимович. - Хотите, чтоб и немцы знали? Ну что ж, давайте.
      Родные причалы
      Бои за город пришлось вести дольше, чем ожидалось. Но и на второй день штурма Новороссийска все-таки трудно было представить, что для полного овладения им потребуется еще почти четверо суток.
      Противник, хорошо подготовившийся к обороне, сопротивлялся ожесточенно. Продвигавшиеся с востока армейские части не встретились с группой Ботылева ни 12 сентября, ни 13-го, ни 14-го. А Райкунов находился еще дальше. 13-го оборвалась всякая связь с ним - сели батареи его рации.
      На третью ночь операции, как и во вторую, Ботылеву были доставлены боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Но в следующую ночь - на 13 сентября - восемь катеров и мотобаркасов смогли дойти только до молов, откуда забрали раненых, а войти в порт помешал слишком сильный огонь противника.
      Командование флота подключило к снабжению десантников авиаполк Героя Советского Союза М. Е. Ефимова, летавший в Новороссийск на штурмовки. В Геленджике стали готовить посылки с патронами, консервами, хлебом. Сбрасывание их требовало от летчиков исключительной: точности: стоило ошибиться на десять - двадцать метров - и груз попадет к немцам. Сбрасывали и воду в резиновых мешках - в ней десантники тоже испытывали острую нужду.
      Ночью посылки доставляли армейские легкие бомбардировщики - небесные тихоходы. Им это, вероятно, было сподручнее, чем илам. Десантники потом рассказывали, что иногда сквозь не очень громкий рокот мотора У-2 к ним доносилось: Держитесь, ребята! Прилетим еще!.. Эти голоса из ночного неба казались им женскими - наверное, потому, что все слышали про гвардейский полк Е. Д. Бершанской, давно уже воевавший на Кубани. Но в те ночи действовали экипажи другой части.
      Судьба батальона имени Куникова, героически державшегося на своих пятачках, волновала всех - и моряков, и армейцев. Повсюду о нем спрашивали, предлагали разные способы ему помочь.
      А для врага эти пятачки - здания, группы зданий и отдельные причалы, захваченные в его тылах нашими морскими пехотинцами, были как бельмо на глазу. Потом я видел найденные у убитых немцев портретики Гитлера с клятвой фюреру уничтожить банду Куникова - трижды большевиков. Знали фашисты, с кем имеют дело, крепко запомнили куниковцев по десанту в Станичку!
      Продолжая удерживать полуразрушенный клуб моряков, Ботылев переместил свой штаб, а также раненых в соседнее, более удобное для круговой обороны здание. Раненые являлись резервом отряда. Медсестра Надежда Лихацкая вспоминает, как она, уже и сама раненная, спускалась к ним в трудные минуты, когда не хватало бойцов, чтобы вести огонь из всех окон и проломов в стенах, и спрашивала, кому полегчало, кто снова способен стрелять хотя бы лежа? И оружие брали даже те, кто не мог сам передвигаться, кого надо было выносить на передний край.