Старпом крейсера капитан 3 ранга С. В. Домнин до мелочей продумал порядок форсированной разгрузки в Севастополе, позаботился не только о добавочных сходнях, но и об особых деревянных лотках - для быстрого спуска на стенку ящиков со снарядами. У нас в порту все это еще раз проверялось и прилаживалось.
      На переходе Молотову пришлось отбиваться от торпедоносцев даже артиллерией главного калибра. В Севастополе он разгрузился и принял более тысячи раненых за неполных два часа, одновременно обстреливая позиции гитлеровских войск. И благополучно пришел в Новороссийск за остатками 138-й бригады и новой партией боеприпасов: ради того, чтобы доставить севастопольцам побольше снарядов, командование флота решило повторить рискованный транспортный рейс крейсера. В тот же день стало известно, что на транспортировку грузов для СОР переводятся все до одной исправные подлодки
      Крейсер и во второй раз прорвался через все вражеские заслоны. Спустя сорок шесть часов после того, как Молотов и сопровождавший его эсминец Безупречный ушли, они снова были в Новороссийске. На обратном пути корабли, сбивая со своего следа неприятельскую воздушную разведку, так кружили по Черному морю, что эсминцу едва хватило топлива.
      На наши причалы сошли вывезенные из Севастополя женщины и дети молчаливые, наверное, еще не вполне осознавшие, что они в безопасности, на Большой земле. Их прибыло не меньше тысячи, все налегке, почти без вещей. Как обычно, эвакуированных повели сперва на питательный пункт городского Комитета обороны, а оттуда - на вокзал, к приготовленному для них поезду.
      Санитарные машины до утра перевозили с кораблей раненых. Усталый начмед базы Николай Васильевич Квасенко доложил:
      - Сегодня поступило тысяча восемьсот шестьдесят восемь человек. Очень много тяжелых...
      Подвиг Ташкента
      Из Батуми пришел подремонтированный лидер Ташкент.
      - Там неправдоподобно тихо, - рассказывал капитан 3 ранга Ерошенко. - За неделю забыл, как рвутся бомбы... - И как о само собой разумеющемся спросил: Когда мне в Севастополь?
      Войска СОР усиливались еще одной бригадой - 142-й стрелковой. Для переброски ее предназначались Ташкент и два эсминца - Безупречный и Бдительный.
      Оставалось еще сказать командиру Ташкента, что разгружаться в Севастополе придется не в Северной или Южной бухте, как обычно, а в Камышевой, где, как нам сообщили, оборудован временный причал. Войти в главные севастопольские бухты было уже нельзя: к концу второй недели июньского штурма враг ценою огромных потерь овладел Северной стороной...
      Услышав про Камышевую, Ерошенко помрачнел. О том, что Северная сторона в руках немцев, еще мало кто знал, кроме моряков с только что возвратившихся из Севастополя кораблей. Для каждого, до кого доходило это известие, оно становилось тяжелым ударом. Так воспринял его и я сам.
      Если фашисты на Северной, то, значит, они могут бить прямой наводкой из полевых орудий по Корабельной стороне и центру города, по Приморскому бульвару... О том, сколько город способен продержаться в таких условиях, не хотелось думать. Да и неприменимы были к Севастополю никакие обычные мерки. Разве не сочли бы раньше невозможным то, что уже свершили его защитники?
      А по севастопольцам старались равняться все на флоте. Прежним представлениям о пределах возможного вряд ли соответствовало и то, что выпало экипажам Ташкента, Безупречного и Бдительного при перевозке 142-й бригады. Недаром о действиях этих кораблей в двадцатых числах июня 1942 года Адмирал Флота Советского Союза И. С. Исаков впоследствии написал, что примеров подобного боевого напряжения не знает история второй мировой войны на море.
      Каждый из трех кораблей прорывался в Севастополь трижды в течение пяти суток. Они ходили по варианту кратчайшего направления - напрямик, максимально используя темное время суток, которого, однако, хватало лишь на последние десятки миль пути туда, разгрузку, прием раненых и на самое начало обратного перехода.
      До меридиана Керченского пролива корабли сопровождали (и там же встречали) наши ястребки. Но наиболее опасной была как раз остальная часть маршрута вдоль побережья Крыма, на виду у противника, в непосредственной близости от его аэродромов и катерных баз. Тут исключалась какая-либо скрытность движения. Исключалась и взаимная поддержка: корабли шли по одному, с большим интервалом. Так что командиры могли полагаться только на собственные огневые средства и скорость хода. А больше всего - на решимость экипажей сделать все, что в человеческих силах, чтобы прорыв удался.
      Эсминцы уходили с кубриками, забитыми снарядами, с сотнями красноармейцев на палубах. Приходили с сотнями раненых и эвакуируемых. Лидер брал по тысяче человек и больше. Перегруженность осложняла маневрирование и ведение огня и особенно устранение повреждений, которые могли появиться в любую минуту. Корабли многократно подвергались атакам бомбардировщиков, их преследовали торпедоносцы, подкарауливали торпедные катера, обстреливали на севастопольских фарватерах артиллерийские, а затем и минометные батареи. И все же они прорывались.
      В своих воспоминаниях, изданных несколько лет назад, Василий Николаевич Ерошенко восхищается боевым порывом красноармейцев и командиров стрелковой бригады, которых перевозил Ташкент, их стремлением скорее попасть в Севастополь. Ерошенко рассказывает об одном старшем лейтенанте, не желавшем мириться с тем, что его батарея оставлена в Новороссийске до следующего рейса, и настойчиво требовавшем, чтобы ее погрузили немедленно.
      С просьбами и требованиями такого рода армейцы обращались и ко мне. Сибиряки - так называл себя личный состав 142-й стрелковой бригады полковника Ковалева, формировавшейся где-то за Уралом, - запомнились в базе как люди, рвущиеся в бой. Тем, что их посылают в Севастополь, они гордились.
      Но командир Ташкента не говорит о том, как рвался на севастопольский курс он сам. Всей душой стремились туда и его товарищи - капитаны 3 ранга П. М. Буряк и А. Н. Горшенин, экипажи всех трех кораблей. С поразительной быстротой устраняли они неисправности материальной части и другие помехи, способные задержать поход. Раз от раза ускорялась погрузка. Предупреждение, что выход может быть по обстановке назначен раньше намеченного срока, никого не заставало врасплох и воспринималось с каким-то особым, мужественным удовлетворением.
      Задача на каждый из этих походов ставилась командирам кораблей от имени Военного совета флота. Во все существенные детали подготовки очередного рейса вникали контр-адмирал Елисеев и дивизионный комиссар Азаров.
      Перед выходом в море Василий Николаевич Ерошенко и командир Безупречного Петр Максимович Буряк любили пошагать вдвоем по Элеваторной пристани (дальше этого причала они отлучались со своих кораблей разве что только в штаб базы). Их, должно быть, тянуло друг к другу, и они выглядели, как родные братья, оба кряжистые, широкоплечие, крепко сшитые, со спокойными, уверенными движениями. Сильные, могучие люди, словно рожденные для командирского мостика!
      Помню, на этой же пристани член Военного совета флота Илья Ильич Азаров, поговорив с Буряком о предстоящем походе, спросил, не перевести ли временно на берег его сына Володю.
      Шестнадцатилетний Володя Буряк с разрешения командира дивизиона стал на отцовском корабле юнгой, освоив обязанности наводчика зенитного автомата. Юнги и воспитанники - отчаянные и предприимчивые подростки, сумевшие всеми правдами и неправдами попасть на действующий флот, были и на других кораблях. Как-то в относительно спокойное время я собрал ребят, которые плавали на тральщиках и катерах нашего ОВРа, и пытался убедить, что им все-таки лучше бы учиться пока в школе. Предлагал организовать это так, чтобы они жили все вместе, на флотском довольствии (у большинства не было ни дома, ни родных), не расставаясь с морской формой. Но уговорить не удалось ни одного - мальчишки желали воевать.
      Удалять отважных ребят с кораблей в приказном порядке не хотелось, тем более что моряки привыкли к ним, полюбили. И все же не место им было на кораблях, прорывающих со смертельным риском вражескую блокаду. Естественно, тревожился за них и Азаров.
      На его вопрос о Володе капитан 3 ранга Буряк сперва попробовал отшутиться - разве, мол, теперь парня с корабля прогонишь? А потом сказал очень серьезно:
      - Если я сейчас оставлю Володьку на берегу, что будет думать команда? Что командир не уверен, вернемся ли с моря? Нет, товарищ дивизионный комиссар, таких мыслей ни у кого быть не должно.
      Наверное, весь этот разговор давно бы забылся, если бы поход, перед которым он происходил, окончился для Безупречного благополучно...
      26 июня, через шесть с половиной часов после того как эсминец Буряка вышел из Новороссийска, корабль был атакован фашистскими бомбардировщиками и в него попали две крупные бомбы... В штабе базы узнали о беде из радиограммы командира Ташкента, адресованной одновременно в Севастополь и Новороссийск (Елисеев находился у нас). Лидер шел следом за Безупречным, с него увидели взрывы на горизонте, а затем, подойдя ближе, - плавающих среди обломков людей, над которыми кружили, расстреливая их из пулеметов, фашистские стервятники. Ташкент сам отбивался от атак с воздуха и застопорить хода не мог - это означало бы верную гибель, но Ерошенко просил разрешить ему задержаться в том районе моря до наступления темноты, чтобы тогда подобрать уцелевших.
      Командующий флотом приказал командиру лидера следовать по назначению. Суровый приказ, однако иного быть не могло. На борту Ташкента находились подразделения стрелковой бригады, драгоценные для севастопольцев боеприпасы. Задержка на маршруте, даже если бы лидер и не потопили, означала, что в Севастополь он уже не попадет - июньская ночь коротка. А после того как не дошел туда один корабль, другому надо было дойти во что бы то ни стало.
      И лидер, сбросив на воду все спасательные круги и аварийные плотики, пошел дальше, продолжая бой с самолетами. Потом Ерошенко писал в своих воспоминаниях: Люди с Безупречного видят нас. Вот целая группа издали машет взлетающими над водой руками. И машут они так, будто не зовут на помощь, а хотят сказать: Проходите мимо!
      Такое могло и показаться. Но нет, не показалось - так было. Ночью в Новороссийск вернулась из Севастополя подводная лодка М-112, подобравшая в море краснофлотцев с Безупречного Ивана Чередниченко и Гавриила Сушко. Другая малютка спасла мичмана Миронова. Эти моряки рассказали, как они и их товарищи, боясь, что и лидер будет потоплен, если остановится их подбирать, сигналили ему, цепляясь за плавающие обломки, чтоб не задерживался, чтоб спешил в Севастополь...
      Из солдат-сибиряков не спасся никто. Погибли и Буряк с сыном.
      После гибели Безупречного мы еще больше тревожились за Ташкент.
      Незадолго до полуночи радисты приняли сообщение, что лидер пришел в Камышевую. А через два часа - что он вышел оттуда. Около пяти утра поступила радиограмма с борта Ташкента: Обнаружен воздушной разведкой противника.
      Проскочить в ясный летний день незамеченным лидер, разумеется, не мог. Появление самолета-разведчика, определившего его место, скорость, курс, просто означало, что налет бомбардировщиков последует в течение ближайшего часа. Истребители с кавказского берега могли прикрыть корабль значительно позже.
      А налет оказался необычным: начавшись, он никак не кончался. Подвергаюсь непрерывным атакам бомбардировщиков, - доносил Ерошенко и в пять тридцать, и в шесть, и каждые двадцать - тридцать минут потом. Юнкерсы летели к кораблю бесконечной цепочкой - их аэродромы были близко и, вероятно, отбомбившиеся заправлялись и поднимались в воздух снова. Враг имел основания рассчитывать, что при таких атаках - без пауз, без передышек - цель, как бы она ни маневрировала, будет поражена.
      Искуснейшему командиру пока удавалось уклоняться от прямых попаданий, но уйти от близких разрывов было, конечно, невозможно. И лидер начал получать повреждения: появились бортовые пробоины, вышло из строя одно котельное отделение, заклинило руль...
      Это означало - необходима помощь! Пока радиограмма о том, что Ташкент теряет скорость и управляется машинами без руля, докладывалась контр-адмиралу Елисееву, два стоявших у нас в базе эсминца уже получили приказание готовиться к экстренному выходу.
      Первым поднял пары Сообразительный, только что прибывший из Поти на замену Безупречного. Вслед за ним вышли Бдительный, несколько групп сторожевых и торпедных катеров, а из Анапы - спасательное судно Юпитер.
      Положение Ташкента между тем ухудшалось. Ерошенко радировал, что скорость снизилась до двенадцати узлов, а атаки бомбардировщиков продолжаются. Иду самым полным, - доносил командир Сообразительного капитан-лейтенант С. С. Ворков. Однако карта показывала, как далеко еще до встречи кораблей. Не придет ли помощь слишком поздно?..
      Елисеев в который раз связывается с авиаторами. Оттуда подтверждают: истребители наготове, летчики сидят в машинах. Ястребки могли бы уже долететь до Ташкента. Но... только туда - на обратный путь горючего не хватит. Лидер же приближался к кавказскому берегу все медленнее. Трудно было сказать, сколько еще времени понадобится, чтобы он, даже если не получит новых повреждений, дошел до досягаемой для истребителей зоны.
      Но авиаторы нашли способ помочь Ташкенту раньше. Заместитель командующего ВВС флота генерал-майор П. П. Квадэ сообщил по телефону: навстречу лидеру вылетают Пе-2 - скоростные пикирующие бомбардировщики. Они не предназначены для воздушного боя, но сделают все, чтобы отогнать фашистов от корабля.
      Пару петляковых повел командир эскадрильи Иван Егорович Корзунов. И они поспели вовремя. Вот как запомнилось это командиру лидера В. Н. Ерошенко:
      ... Самолеты несутся прямо на юнкерсов, строчат по ним из своих пушек. И семь или восемь фашистских бомбардировщиков, более крупных, но не таких поворотливых, шарахаются в сторону от этой стремительной пары, торопятся сбросить бомбы кое-как. У нас на палубе творится нечто неописуемое. Люди кричат, рукоплещут, целуются.
      Так закончился четырехчасовой бой лидера с десятками бомбардировщиков. Они сбросили на корабль более трехсот крупных бомб, но уничтожить его не смогли.
      Эсминцы и катера встретились с Ташкентом, когда его уже охраняли истребители. Он шел, едва держась на плаву. Чтобы довести лидер до базы, потребовалось в открытом море, в 27 милях от Новороссийска, пересадить с него на другие корабли около двух тысяч пассажиров. Большую часть их принял Сообразительный. Когда он подходил к причалу, швартовая команда едва добралась до своих мест: на палубе и надстройках стеной стояли люди - раненые солдаты в бинтах, женщины, дети... Теперь уже спасенные!
      Убедившись, что на берегу все готово к их приему, иду навстречу Ташкенту на катере. Лидер входит в Цемесскую бухту на буксире у Бдительного. Сбоку, борт к борту с тяжело поврежденным кораблем, словно подставив ему плечо, движется Юпитер. Издали слышно, как работают его мощные помпы, но все равно палуба Ташкента едва поднимается над водой.
      На мачте лидера - флаг командующего эскадрой. Контр-адмирал Л. А. Владимирский и военком эскадры бригадный комиссар В. И. Семин, перешедшие на корабль с торпедного катера, стоят на мостике рядом с командиром. На Ерошенко китель с орденом. И все на верхних постах - сигнальщики, зенитчики, вахта у буксирного конца - не в рабочем обмундировании, как обычно в море, а в синих выходных фланелевках, в первом сроке. Значит, шли в решительный бой, как на парад, как матросы Варяга... И в верности старой традиции русских моряков тоже черпали силы для подвига, который сегодня совершили.
      Я не мог тогда знать подробностей отгремевшего боя. Не знал, как погибли трое котельных машинистов, предотвратив взрыв котла, как турбинисты управляли полузатопленными машинами, как зенитчики среди разрывов бомб заменяли деформировавшиеся от перегрева стволы автоматов, как в кают-компании, иллюминаторы которой уже скрылись под водой, корабельные врачи продолжали операции...
      Но подвигом было уже то, что Ташкент, доблестно выполнив боевое задание, дошел, всем смертям назло, до Цемесской бухты. С оркестрами бы его встречать, с построением экипажей на всех кораблях по большому сбору, с орудийным салютом!
      В той обстановке было, конечно, не до торжественных церемоний. В наступавших сумерках лидер осторожно подвели к Элеваторной пристани. Там уже ждали Шахназаров и другие инженеры техотдела, спешившие выяснить, какие работы на корабле нужно начинать немедленно.
      Через день приехал из Краснодара, специально чтобы встретиться с экипажем Ташкента, командующий фронтом С. М. Буденный. На лидере он взобрался на орудийную башню, моряки обступили ее со всех сторон, и маршал говорил с ними тепло и сердечно, без всякой официальности. Поблагодарив ташкентцев за боевую службу, за помощь Севастополю, Буденный объявил, что все они будут награждены.
      Наша судоремонтная рота готовила лидер к переходу в Поти - главные его раны можно было залечить только там.
      Из полузатопленных кубриков корабля извлекли десятки тяжелых, намокших рулонов и тюков. Это были разрозненные части всемирно известной панорамы обороны Севастополя в 1854 - 1855 гг. Фашистские варвары разбомбили здание панорамы на Историческом бульваре. Все, что удалось спасти, севастопольцы погрузили на Ташкент. Но драгоценным холстам, вынесенным из огня, суждено Сыло побывать еще и в воде...
      Заботу о знаменитом творении живописца Рубо, так неожиданно оказавшемся в Новороссийске, взял на себя заведующий гороно Петр Степанович Эрганов. Он перевез рулоны и тюки в одну из школ и организовал их просушку. Затем все было отправлено в глубокий тыл.
      Через несколько дней события на севастопольском плацдарме подошли к трагической развязке.
      На подводной лодке капитан-лейтенанта В. И. Иванова, которая, подвергаясь яростным атакам вражеских катеров и самолетов, шла так долго, не имея с нами связи, что ее чуть не посчитали погибшей, прибыли Военный совет и штаб Приморской армии. На причал сошел худощавый генерал-майор в пенсне - командарм Иван Ефимович Петров. Тогда я увидел его впервые.
      - Под водой больше не плаваю, - говорил генерал, здороваясь с встречающими. - Ни в каком окопе не оглушает так при бомбежке, как тут. И все время откуда-то капало за шиворот...
      Петров улыбнулся, но лишь на мгновение. Шутил он невесело.
      В Новороссийске уже находились командующий флотом Ф. С. Октябрьский и член Военного совета Н. М. Кулаков. Их доставил на Большую землю последний взлетевший с мыса Херсонес самолет.
      Радио передало специальное сообщение Совинформбюро об итогах 250-дневной обороны Севастополя. Приводились внушительные цифры неприятельских потерь, перечислялись разгромленные фашистские дивизии. Подчеркивалось, что железная стойкость севастопольцев явилась одной из важнейших причин, в силу которых сорвалось весеннее наступление противника на советско-германском фронте и он проиграл во времени.
      Мы не знали тогда про разработанный в гитлеровской ставке план Эдельвейс план захвата Кавказа. Однако давно чувствовалось: фашисты, пока у них в тылу держится Севастополь, двинуться на Кавказ не решаются. И из-за этого не могли не срываться какие-то их планы на то лето. А половина его оставалась уже позади.
      Но в те дни еще не думалось об общем значении отгремевшей Севастопольской обороны. Слишком горько было сознавать, что город, защита которого стоила стольких усилий и жизней, город, ставший символом стойкости и мужества, находится в руках врага. Мало с чем из пережитого за войну сравнимы тяжесть и боль этой потери.
      Враг подступает с суши
      Гитлеровцы использовали за Керченским проливом прежде всего высвобождавшуюся у них в Крыму авиацию - это почувствовалось уже в конце июня.
      Противовоздушная оборона Новороссийска к тому времени стала сильнее. Образованный весной базовый район ПВО располагал пятью зенитными артдивизионами, получил радиолокационную станцию РУС - одну из двух, имевшихся на всем Черноморском флоте. Увеличилось число прикрывавших базу истребителей. Некоторые июньские налеты заканчивались тем, что враг терял за день до десятка бомбардировщиков, да и остальные обычно не подпускались к порту и заводам. Словом, дело обстояло уже не так, как в апреле.
      Но все-таки тревожило, что у причалов скапливается слишком много заметных с воздуха целей. Тут оставались корабли, ходившие в Севастополь и не получившие пока других заданий. На то, чтобы они находились в передовой базе, понятно, могли быть свои причины (в последних числах июня готовилась, например, - для отвлечения сил противника от Севастополя - отмененная потом демонстративная высадка десанта на востоке Крыма). Однако стоял у нас и небоеспособный Ташкент, буксировка которого в Поти все откладывалась из-за штормов в той части моря, стояли выведенные из Севастополя вспомогательные суда.
      При встрече с прибывшим 1 июля командующим флотом я доложил, что считаю необходимым поскорее увести из Новороссийска ненужные здесь сейчас корабли. Это волновало меня, томило какое-то недоброе предчувствие, и я, не сдержавшись, говорил возбужденно, резко, не так, как положено. Но мог ли я представить, что случится на следующий день!
      К вечеру по приказанию Ф. С. Октябрьского было расписано, каким судам и куда надлежит уйти. За ночь успели увести только часть их. У Элеваторной по-прежнему стоял Ташкент, издали выглядевший совсем исправным - снова на ровном киле, с почти нормальной осадкой...
      Утром мы условились с секретарем горкома партии Н. В. Шурыгиным вместе осмотреть подвалы Дворца пионеров, куда намечалось перенести командный пункт МПВО. В этих подвалах и застал нас внезапно начавшийся налет.
      - Пляшут там, что ли? - проворчал, закидывая голову, Бороденко (он тоже был с нами), когда вдруг задрожали своды подземелья. В то же мгновение мы поняли: это наверху рвутся бомбы. Но ведь сигнала воздушной тревоги не было!..
      Пока выбирались из подвала, оставалась еще надежда, что прорвались одиночные самолеты. Да куда там! Взрывы грохотали кругом, над городом - дым и пыль, а за набережной, в гавани, вздымались и оседали столбы пенящейся воды.
      Ноги сами понесли к ближайшему входу в порт. Когда добежал, бомбы уже не падали. В стороне, над бухтой, шел воздушный бой - поднялись наши ястребки. Надсадно ревели запоздавшие, никому сейчас не нужные сирены.
      Недалеко от причалов бросилось в глаза несколько крупных воронок. Торопливо оглядевшись, увидел лежащую на боку Украину - транспорт, только что отремонтированный после прошлогоднего подрыва на мине. У Лесной пристани осел на корму эсминец Бдительный. А на стенку Элеваторной медленно наваливался трубами и надстройками погрузившийся уже по палубу Ташкент. На причал выбирались из воды моряки, цепляясь за протянутые сверху руки товарищей.
      Поспешив туда, я тоже протянул кому-то руку и, только когда перепачканный мазутом человек за нее ухватился, узнал Василия Николаевича Ерошенко. Он был сброшен взрывной волной с мостика и, едва ступив на причал, рванулся обратно, к кораблю, кажется еще не осознав всего происшедшего. Я удержал его за плечо. Командир, столько раз выводивший стремительный лидер из-под вражеских ударов, теперь уже не мог помочь своему Ташкенту.
      - Остановились... - глухо произнес Ерошенко, тряхнув рукой.
      - Ничего, достану вам другие, - машинально ответил я, поняв, что это он про часы.
      Так бывает с людьми, потрясенными обрушившейся бедой: вырываются вдруг слова о чем-то совершенно незначительном. Иногда это помогает прийти в себя. Минуту спустя Ерошенко распоряжался на причале, руководя спасением команды.
      ... Ни один из прежних налетов на порт не имел таких тяжелых последствий: были потеряны лидер, эсминец, транспорт, разные мелкие суда. Другие корабли получили повреждения. Погибло больше ста моряков, три четверти из них - на Ташкенте. Слишком малой расплатой за все это выглядели три сбитых юнкерса.
      Как же получилось, что полсотни вражеских бомбардировщиков были обнаружены фактически лишь на боевом курсе? Расследование установило: локатор показывал групповую цель почти за двадцать минут до появления самолетов над городом. Однако оперативный дежурный ПВО, а за ним и начальник района посчитали приближавшиеся самолеты своими - на том лишь основании, что они шли над берегом по маршруту, которым должны были возвращаться наши бомбардировщики, улетевшие к Крыму... Потому и не было вовремя сигнала тревоги. Не перехваченные истребителями, не встреченные заградительным огнем, юнкерсы смогли прицельно сбросить бомбы. В соответствии с законами военного времени два командира из ПВО понесли суровую кару. Для других, для командования базы то, что произошло 2 июля, явилось горьким уроком.
      Через три дня гитлеровцы попытались повторить массированный налет. Но ни одна группа бомбардировщиков, заходивших с разных направлений, не была подпущена даже к окраинам Новороссийска. Единственный прорвавшийся юнкере истребители сбили над городом. Вот так могло, так должно было быть и в тот злополучный день.
      Удары с воздуха, следовало полагать, предваряли наступление противника на суше. А может быть, также и атаку с моря? Командующий флотом потребовал от командиров соединений и военно-морских баз быть готовыми отразить вторжение врага на Кавказ.
      За год войны мы получали немало предупреждений о возможности неприятельского десанта. Но после падения Севастополя оснований ожидать его стало, конечно, больше, чем прежде. Флотская разведка сообщала о переброске гитлеровцами на Черное море большого количества самоходных барж и крупных понтонов. Настораживало и кое-что в действиях неприятельской авиации: при общей большой ее активности почти прекратилось сбрасывание морских мин.
      Для усиления противодесантной обороны (ПДО) базе выделили некоторые добавочные боевые средства. На пустынной Суджукской косе, где погибли, разоружая коварную мину, Богачек и Лишневский, была установлена противокатерная батарея, а ближе к порту, на мысе Любви, - еще одна. Перед отлогими участками побережья в районе Анапы ставились дополнительные минные заграждения.
      С наступлением темноты в море развертывались катерные дозоры. На береговых батареях часть расчетов дежурила у орудий. Два батальона морской пехоты, находившиеся в распоряжении штаба базы, мы держали рассредоточенными в четырех-пяти пунктах в постоянной готовности к переброске туда, где они понадобятся.
      Разумеется, в бой с вражеским десантом вступили бы и другие войска. Важно было не проворонить высадку, достойно встретить первый бросок. В некоторые июльские ночи, не имея достоверных данных о намерениях противника, мы ждали появления его десантных судов под Анапой, у Архипо-Осиповки или даже в Цемесской бухте буквально с часу на час.
      Морские летчики настойчиво пытались обнаружить неприятельский десант на вероятных исходных позициях - в ближайших портах Крыма. По подозрительным скоплениям плавсредств наносились удары и с воздуха, и с моря. Торпедные катера бригады капитана 3 ранга С. С. Савина (она базировалась в Новороссийске с конца 1941 года) не раз врывались на рейд Феодосии.
      Как известно, гитлеровцы использовали доставленные на Черное море высадочные средства лишь для начавшейся в сентябре переправы войск через Керченский пролив. Нигде больше они на кавказский берег с моря не сунулись, предпочитая наступать по суше. Единственным исключением явилась попытка высадить диверсионное подразделение у Пенайского мыса - про эту мелкую авантюру я расскажу дальше.
      Долго считая, что нам придется отражать где-нибудь у себя в тылу крупный морской десант, мы, пожалуй, приписывали противнику больше оперативной смелости, чем он имел. Однако это на войне не такая уж беда. Во всяком случае, уповать на то, что гитлеровцы на десант не решатся, было бы неразумно.
      ... А на суше враг приближался. 24 июля он вторично овладел Ростовом. И опасность, вновь нависшая над Кавказом, была серьезнее, чем прошлой осенью.
      В начале августа боевые действия развернулись на подступах к центру Кубани - Краснодару. Моряки-азовцы стойко обороняли последнюю базу своей флотилии Темрюк. У этого старинного городка геройски дрались с превосходящими силами врага батальоны морской пехоты, которым довелось потом сражаться и под Новороссийском, - 14-й отдельный майора Хлябича, 144-й отдельный капитан-лейтенанта Вострикова, 305-й отдельный майора Куникова...
      Темрюк прочно удерживался, как и Тамань, когда Краснодар оказался 12 августа в руках врага. Еще раньше были захвачены Ворошиловск (Ставрополь), Армавир, Майкоп, находящиеся значительно восточнее. Мы не всегда располагали точными сведениями о том, где проходит сегодня линия фронта. Но и того, что знали, было достаточно, чтобы представить, как растянулся нага левый, приморский фланг.
      Новороссийск превратился во временный краевой центр. Сюда эвакуировались крайком партии и крайисполком, разные краснодарские учреждения. В город стекались тысячи людей из внутренних районов Кубани. Железнодорожные пути забили на много километров эшелоны с заводским оборудованием, с только что собранной на полях пшеницей. Все это подлежало перегрузке на суда - колея у Цемесской бухты кончается. Порожние вагоны приходилось, чтобы не закупорить нашу тупиковую станцию, сбрасывать под откос.
      Городской Комитет обороны получил указание эвакуировать и основные новороссийские предприятия. Нам также было приказано вывезти имущество базового тыла, долговременные запасы. Эти меры не означали, что судьба Новороссийска предрешена. Просто заводы уже не могли здесь продуктивно работать, и обстановка требовала разгрузить город от всего ненужного для обороны, от лишних людей.
      После очередного заседания комитета мы распрощались с товарищами, получившими приказ выводить в горы сформированные в Новороссийске партизанские отряды. Уходили в партизаны предгорисполкома Н. Е. Попов, передавший свои обязанности заведующему гороно П. С. Эрганову, второй секретарь горкома П. И. Васев... Уходили пока на всякий случай - партизанам поручалось, не переходя линию фронта, взять под контроль ближайшие перевалы. Базы отрядов были заложены еще прошлой осенью. Тогда они не понадобились - положение на фронте быстро улучшилось. В августе 1942 года обстановка складывалась посложнее. Бои шли в нескольких десятках километров, и, насколько мы знали, наступающий противник имел большой численный перевес.