Весь день толки и пересуды расходились по городу, как круги по воде, но халиф, узнав о народном негодовании, лишь рассмеялся и заявил, что слишком длинные языки следует отрубать. Причем для верности вместе с головами их обладателей.

Когда в тот вечер он отправился к Северным воротам, в свою мечеть, в городе полыхали пожары, ибо многие кварталы взбунтовались и взялись за оружие.

Однако аль-Хакима происходящие в городе беспорядки ничуть не обеспокоили.

– Все объяснится и уладится, – твердил он себе, спешиваясь и поднимаясь на минарет. – Скоро все встанет на свои места.

Эта мысль прибавила ему бодрости, и он буквально взлетел на верхнюю площадку.

В крошечной комнатушке за массивной дверью халиф нашел Гаруна, мрачно взиравшего через окошко на зарево далеких пожаров и рассеянно поглаживавшего лежавшую у его ног собаку.

– О Гарун, – без обиняков обратился к нему халиф, – поведай мне, как звучит тайное имя Аллаха, ибо ты обещал мне раскрыть этот секрет. Момент для того настал.

На изможденное лицо Гаруна набежала странная тень.

– Прежде всего, о повелитель, – молвил он, – я должен буду рассказать тебе, как мне удалось познать эту тайну, иначе ее истинная сила останется для тебя непостижимой.

– Коли так, рассказывай, ибо я изнемогаю от нетерпения.

– Рассказ мой поразит тебя, ибо тебе придется услышать много странного и чудесного. Однако все, о чем будет поведано, было предопределено мне много веков назад. Воистину, никто не избегнет начертанного рукою Судьбы. Пути мироздания причудливы и неисповедимы, и случается, что Судьба связывает единой нитью былое и грядущее.

– Расскажи мне все, что считаешь нужным! – воскликнул халиф. – Ибо любопытство одолевает меня, и я жажду услышать твое повествование.

– Да будет исполнена твоя воля, о могущественный владыка. Внемли, и я с радостью поведаю тебе обо всем, что мне довелось увидеть, услышать и испытать.

После того как в то утро мы обнаружили принцессу спящей во власти заклятия, я покинул тебя и пустился на поиски моего старого знакомца, христианского купца, дабы взять его себе в спутники. К счастью для меня, он в то время жил в Каире. Много лет назад этот христианин нашел на развалинах древнего языческого храма девушку, ставшую впоследствии моей женой. Сам храм, на мой взгляд, мог скрывать великие и важные тайны, и я был исполнен решимости побывать там как можно скорее. Купец, как я полагал, мог стать превосходным проводником, ибо нередко бывал в тех краях и прекрасно знал нравы и обычаи их прежних обитателей. Правда, поначалу он не хотел сопровождать меня, ибо Фивы снискали опасную репутацию логовища гулов и иных взращенных пустыней нечистых тварей. Однако мой знакомый отличался неуемной жаждой приключений, и в конце концов мне удалось убедить его сопутствовать мне в путешествии. Другим моим спутником стала Исида, собака, которую я не собирался брать с собой, но был вынужден это сделать, ибо она всегда неотступно бежала за мной, куда бы я ни отправился.

Долгое время, о повелитель, мы следовали вдоль полноводного Нила и видели по пути немало диковин, созданных в незапамятные времена язычниками. Но всякий раз, когда я выражал свое изумление, мой спутник лишь качал головой и советовал мне повременить со своими восторгами до прибытия в Фивы. Потом он принимался расписывать чудеса тамошних руин, так что складывалось впечатление, будто сей древний город строился великанами или магами, но не простыми смертными. В то же время купец предостерегал меня, рассказывая о тьме, павшей на руины, и демонах, поднимающихся из царских гробниц и наносящих смертельные удары, после которых внутренности подвергшегося нападению выедают личинки и черви. Я же, слушая все это, все время напоминал себе, что мой спутник родом грек, а все греки болтуны и фантазеры. Тем не менее по мере нашего продвижения вверх по течению я и сам начал замечать, что поселения на берегу встречаются все реже, а многие из деревень просто-напросто покинуты их жителями. Поля постепенно заносились песками, а ирригационные каналы задыхались от пыли и сорняков. На душе моей становилось все более пасмурно, но тут вдруг купец указал рукой вперед и вскричал:

– Фивы!

Бросив взгляд в указанном направлении, я узрел то, что могло поначалу показаться немыслимым лесом вздымавшихся над барханами колоссальных каменных деревьев. По приближении, однако же, выяснилось, что в действительности эти "деревья" есть не что иное, как исполинские колонны, украшенные причудливой резьбой: фигурами демонов, странными символами и письменами, значение коих давно забыто и ныне не известно ни одному смертному.

Вступив в тень сего огромного храма, я убедился, что и впрямь достиг цели своего путешествия, ибо решительно не мог понять, как, если не посредством магических чар, можно было воздвигнуть нечто подобное. Большая часть руин была погребена под песками, но выступавшие над их поверхностью разрушенные каменные монолиты поражали воображение. Даже груды обломков громоздились до высоты всадника. Углядев пристроенную к одной из чудовищных колонн мечеть, я торопливо спешился, чтобы вознести молитву. Мечеть оказалась давно заброшенной. Кладка ее разваливалась на глазах, и сама она в сравнении с другими, несравненно более величественными руинами производила впечатление морской птицы, пристроившейся к исполинской туше кита.

Мне не терпелось проникнуть как можно дальше вглубь храмового комплекса, дабы узреть воочию все его чудеса и познать все хранимые им секреты, однако солнце уже собралось закатиться за маячившие на западном горизонте горы, и купец, мой проводник, начинал выказывать беспокойство.

– Мы должны поскорее добраться до деревни расхитителей гробниц, – хмуро заявил он, – ибо оставаться здесь после захода солнца смертельно опасно.

Сказав это, он пришпорил коня и галопом поскакал к простиравшимся за храмом полям, где – во всяком случае, я на это надеялся – мы могли найти, лодочника или паромщика, который переправил бы нас на другой берег Нила Однако мои надежды не оправдались. То, что я было принял за поля, при ближайшем рассмотрении оказалось заболоченной, поросшей сорняком пустошью, да и на восточном берегу, где прежде стояло многолюдное поселение, ныне маячили лишь остовы развалившихся хижин.

– Где-то здесь обязательно должна быть лодка, – пробормотал купец. – На этом участке люди часто переправлялись через реку.

Однако сколько ни ездили мы то вверх, то вниз по течению, никакого, даже самого плохонького, суденышка увидеть не удалось. А небо на западе тем временем окрашивалось зловещим багрянцем.

Мы едва не впали в отчаяние, когда Исида внезапно напряглась и залаяла. Видимо, ее напугало нечто скрытое в прибрежных зарослях, ибо она с рычанием то подбегала к ним, то снова отскакивала.

Когда я спешился, собака пошла рядом со мной. Раздвинув камыш, я обнаружил в грязной заводи утлую лодчонку. Окликнув купца и сообщив ему о нашей находке, я направился к лодке вброд. Исида шлепала по воде рядом, принюхиваясь и беспрестанно рыча. Мой нюх не был столь тонким, как у собаки, но, приблизившись к лодке, и я ощутил мерзкое сладковатое зловоние. Потом стало видно, что через борт свисает рука, сжимавшая рукоять меча, а когда я заглянул внутрь, то в глазах у меня зарябило. Там лежал мертвый – воистину мертвый, да упокоится он с миром, – юноша. Невидящие глаза его были широко открыты.

Подошедший к тому времени христианин взглянул на труп с состраданием и вместе с тем не без отвращения.

– Да помилует Христос его душу! – молвил он. – Это несчастная жертва нападения нечистых духов. Мне и раньше случалось видеть такое.

С этими словами он приподнял тунику мертвеца, обнажив его вздувшийся, покрасневший живот. Христианин постучал по нему палкой – на манер человека, проверяющего качество арбуза, – и живот, словно то и вправду был перезрелый арбуз, лопнул. О ужас! Внутри кишмя кишели мерзкие черви!

– Господи, помилуй меня грешного! – воскликнул купец, указывая под ноги, на труп юноши и на копошившихся в грязи червей. – Теперь, надеюсь, ты убедился в том, что, рассказывая о чудесах и ужасах этих краев, я не преувеличивал ни того, ни другого?

Он наклонился и, осторожно взяв из рук покойника меч, вручил его мне.

– Думаю, ты более привычен к оружию, чем я, и в твоих руках оно принесет больше пользы.

– Но мною был дан священный обет никогда не проливать человеческую кровь, – попытался возразить я.

Христианин невесело рассмеялся.

– Я чту данные людьми обеты, друг мой, но кто тебе сказал, что этой ночью нашими недругами окажутся люди?

Я еще раз внимательно присмотрелся к мертвому телу, а потом кивнул и заткнул меч за пояс. Совместными усилиями мы с купцом смели червей в воды Нила, сели в лодку и переправились через реку, а когда стали подниматься по склону противоположного берега, Исида вдруг навострила уши и приняла стойку, став при этом похожей на стрелу в натянутом луке. Я выхватил меч, и в тот же миг мрак впереди прорезал громкий крик, следом послышался приглушенный стон, а за ним – пронзительный вопль. Исида рванулась вперед, и я поспешил за собакой, громко возглашая хвалу Наивысшему, дарующему доблесть и мужество. И вот какая картина предстала моему взору: три странные, пугающие фигуры наседали на старика, прижавшегося спиной к крошившейся стене. Старик, правда, не сдавался и яростно размахивал рассыпавшей в темноте искры горящей головней. На миг ее свет выхватил из мрака двоих нападавших, и я обратил внимание на их непропорционально тонкие, как у насекомых, конечности и непомерно раздувшиеся головы. Потом свет померк, фигуры обратились в тени, но это не помешало мне разглядеть, что они пытаются вырвать из рук старца его единственное оружие.

Исида с лаем бросилась на них. То же, угрожающе подняв острый меч, сделал и я. Двое гулов пали под моими ударами, а третий сумел-таки ускользнуть во тьму. Мое желание погнаться за ним пропало, как только оказалось, что поверженные чудища – хотя удары мои были явно смертельными – поднимаются на ноги. И тут мне вспомнились город Лилат-ах и обитавшие там демоны.

Гулы, поднявшиеся с земли, казались всего лишь неясными силуэтами, но когда первый из них бросился на меня, я постарался как можно точнее нацелить свой удар ему в сердце. На сей раз гул рухнул как подкошенный, а второй мгновенно исчез во мраке.

Я обернулся к старику и схватил его факел.

– Ты не сможешь их убить! – выкрикнул он. – Они неуязвимы.

– Я, однако, покачал головой и, заявив, что для Аллаха Всемогущего нет ничего невозможного, нажал на меч, так что острие его пронзило упавшего гула насквозь. Тот конвульсивно дернулся и затих.

Опустившись на колени, я стал рассматривать труп, хотя от вида его преисполнился таким ужасом и отвращением, что губы мои словно сами по себе стали нашептывать молитву. Он имел некое сходство с человеком, но именно это сходство – словно издевательство над чертами, коими Аллах, да будет имя его свято, наделил потомство Адама, – делало ночных демонов столь отвратительными и пугающими. Как и конечности, торс его был невероятно худым, тогда как живот и бедра – безобразно распухшими, а затылок, походивший формой на купол мечети, выступал далеко назад. Лицо было узким, словно приплюснутым с боков, а глаза – раскосыми.

"Наверное, – подумалось мне, – так могут выглядеть после смерти неверные, лишенные милости Аллаха".

– Из какой адской тьмы восстали эти странные демоны? – спросил я, подняв взгляд на старика.

– Истории, связанные с ними, весьма необычны, – ответил тот, нервно озираясь по сторонам. – В двух словах этого не расскажешь, так что давай поспешим и укроемся в моей деревне. Ты сам убедился, что тьма таит великую угрозу.

Говорил он это, однако, с угрюмым видом, как будто совсем не горел желанием покинуть опасное место.

– А почему, о почтеннейший старейшина, ты оказался вне дома в столь поздний час? – спросил, выступив вперед, христианин.

Увидев знакомого, старик радостно поздоровался с ним, но тут же на лицо его снова пала тень страданий.

– Я искал своего сына, – пояснил он, – отсутствующего уже три дня. Как могу я вернуться с своему очагу, не зная, что сталось с моим бедным мальчиком.

Купец встретился со мной взглядом, а потом ступил вперед и взял старика за руку.

– Он в земле, о старейшина. Он обрел вечный покой.

Христианин поведал ему о том, как мы нашли убиенного юношу и как погребли его, насыпав над мертвым телом невысокий курган из камней. Потом он, как мог, попытался утешить несчастного отца.

Когда старейшина наконец осушил слезы, он повернулся ко мне.

– Похоже, о нежданный гость, я перед тобой в двойном долгу. Пойдем же со мной, сядем у моего очага, и я поведаю тебе, откуда взялась эта ночная напасть. А потом, если ты выскажешь свои соображения насчет того, как их можно уничтожить, я выслушаю тебя с почтительным вниманием, ибо вижу, что ты искусен во владении мечом, умудрен годами и сведущ в науках.

Я поклонился, благодаря за великодушное предложение, и мы втроем (не считая семенившей рядом со мной Исиды) поспешили к маячившим сквозь тьму деревенским огням.

В этот момент Гарун заметил приближение рассвета и прервал свой рассказ.

– Почему ты замолчал? – осведомился халиф.

– О повелитель правоверных, – ответил Гарун, – я все еще не оправился после долгих странствий и с твоего милостивого соизволения хотел бы посвятить дневные часы отдыху и сну. Приходи сюда вечером, и я продолжу свое повествование рассказом о том, что произошло со мной в деревне расхитителей гробниц.

Халиф покинул мечеть, но вечером вернулся туда, сел рядом с Гаруном и приготовился слушать.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

Когда мы добрались до дома старейшины – постройки для столь захолустной деревни примечательной, просторной и богатой, – тот устроил нас со всем возможным удобством, напоил и накормил, а затем поведал, кто и как потревожил спавших, накликав беду на местных жителей.

– Ведайте же, – начал он свой рассказ, – что многие поколения жителей нашей деревни обеспечивали свое существование за счет золота, серебра и тех драгоценных украшений, которые древние язычники по невежеству своему оставляли в могилах вместе с усопшими, ибо полагали, что суетное мирское богатство может потребоваться человеку и за пределами земной жизни. Сейчас, конечно, найти эти сокровища трудно, ибо за столь долгие годы большая их часть была извлечена из земли, однако в долине, лежащей далеко за горами, еще можно встретить нетронутые захоронения.

Все мои земляки неплохо знали расположение древних языческих храмов и могил, однако не было среди них никого столь сведущего и столь удачливого в своих поисках, как мой прапрадед, почтеннейший Мохаммед Гиригар.

Послушайте же, какова была самая удивительная его находка. Как-то раз, исследуя дно лощины, он обратил внимание на валявшиеся под ногами крохотные каменные осколки. Человек несведущий их даже и не заметил бы, но моего предка они привели в радостное возбуждение, ибо он знал, что наличие таких осколков безошибочно указывает на близость гробницы. В ту же ночь он, взяв с собой лишь самых доверенных подручных, тайно вернулся на место находки. Вместе они принялись копать землю и вскоре нашли древнее украшение с изображением джинна – идола из числа тех, кому язычники поклонялись как богам. Если тебе угодно взглянуть, как выглядел этот джинн, вот, полюбуйся. Наша семья сохранила эту безделушку на память о той ночи.

Он вручил мне маленькую, чрезвычайно тонкой работы вещицу.

– Видишь, – сказал старейшина, – у этого джинна тело львицы и женская голова.

– Подобные чудовища, только мужского пола, лежат в пустыне, охраняя покой пирамид, – сказал я ему.

Старейшина кивнул.

– Тогда ты должен понять, как обрадовался мой прапрадед: найденное украшение определенно указывало на близость захоронения, а стало быть, и припрятанных там сокровищ. Он велел рабочим копать усерднее, но их следующая находка оказалась совсем иного рода То был труп. Несмотря на древность, пески сохранили его достаточно хорошо, чтобы можно было рассмотреть выражение безмерного ужаса на лице и страшную рваную рану на горле.

Работники загомонили и вознамерились даже побросать свои кирки, ибо сочли это явным знаком недоброй магии. Однако Мохаммед распорядился предать тело земле, а каждому работнику подарил по золотому. Щедрого вознаграждения вполне хватило, чтобы одолеть все страхи. Землекопы снова взялись за дело и незадолго до рассвета наконец расчистили вход в гробницу. Осмотрев его, Мохаммед громогласно возблагодарил Аллаха, ибо обнаружил неповрежденную печать и понял, что внутри находятся сокровища, превосходящие самые смелые его мечты.

Так и оказалось. Когда проход был открыт и Мохаммед с факелом в руке спустился вниз, в первой же камере, куда удалось попасть, он уловил блеск золота. Правда, когда прапрадед, не помня себя от радости, бросился туда, он едва не задохнулся: воздух в гробнице оказался столь тяжелым и затхлым, что даже он, несмотря на огромный опыт в такого рода делах, не мог припомнить, приходилось ли ему когда-нибудь ощущать более мерзкое зловоние. Первым его порывом было бежать, однако мысль о золоте пересилила страх и отвращение. Мохаммед остался на месте и поднял над головой факел.

То, что предстало его взору, заставило его замереть в ужасе и изумлении. Повсюду грудами от пола до крыши, рядами, уходящими вдаль и теряющимися во тьме подземелья, громоздились сокровища, богатство и великолепие которых не поддавались описанию. Однако ошеломил моего прапрадеда и заставил его оцепенеть отнюдь не вид драгоценностей. В глубине камеры на позолоченном троне восседал царь со скипетром в иссохшей руке. Так, во всяком случае, показалось Мохаммеду, хотя существо это более походило на демона, нежели на человека Расшитое золотом и усыпанное драгоценными камнями одеяние скрывало его руки, ноги и туловище, но даже корона не могла замаскировать безобразный, уродливый череп. Пересилив страх, Мохаммед шагнул вперед, чтобы получше рассмотреть труп, но стоило ему протянуть руку, чтобы коснуться самоцветов на царском одеянии, как случилось небывалое.

Глаза иссохшего царя внезапно открылись.

Мохаммед попытался отпрянуть, но оказалось, что взор этих горящих миндалевидных очей приковал его к месту. Бесконечные секунды длилась ужасная тишина, а потом царь раздвинул губы и, запинаясь, с усилием хрипло произнес несколько слов на незнакомом наречии.

Мохаммед не понял его, да если бы и понял, то едва ли смог выдавить из себя хоть слово. Лицо царя омрачилось. Странным, напряженным движением он поднял свой скипетр, коснулся его кончиком лба Мохаммеда, и мой прапрадед мгновенно лишился чувств.

Очнувшись, он обнаружил себя лежащим во тьме и одиночестве. Выбравшись наружу через коридор, прапрадед увидел, что долина опустела. Работники, не дождавшись возвращения хозяина, решили, что тот погиб, и разбежались.

Поскольку говорящую мумию царя никто из них не видел, Мохаммед предпочел не рассказывать о пережитом им в гробнице, но она все равно внушала людям такой страх, что, хотя теперь он имел возможность не скупиться на плату, было очень трудно найти помощников. В конце концов камеру очистили, но, по слухам, кое-что из ее убранства так и осталось валяться на полу. Никто более не решился туда проникнуть, и даже сам Мохаммед, после того как извлек наружу большую часть погребенных в гробнице сокровищ, счел за благо впредь держаться подальше не только от нее, но и от самой долины. Он зажил, как подобает благоразумному мусульманину, не скаредничая, но и не растрачивая бездумно ниспосланное ему Великим Дарителем Удачи богатство, и всегда щедро раздавал милостыню. Тем не менее было подмечено, что душа его не знала покоя. Нередко лицо Мохаммеда выдавало тревогу, а по ночам, когда за пределами освещенного огнем пространства бесновались тени, он, бывало, шарахался от них и ежился, будто опасаясь, что между ними может затаиться некий взращенный тьмой демон. Лишь на смертном одре прапрадед поведал родным о том, что видел и пережил в гробнице. Правда, услышавшие его рассказ люди решили, будто он на старости лет просто лишился рассудка. Как можно было поверить в невероятную историю о давно погребенном, но говорящем и движущемся древнем царе?

Но впоследствии, через несколько лет после того, как мой прапрадед навеки упокоился в могиле, в долине начали замечать странных не то призраков, не то духов, появлявшихся среди языческих гробниц после наступления сумерек. Кое-кто стал поговаривать о племени гулов, возвратившихся – да убережет нас от этого всемогущий Аллах! – из мрака нечестивых времен идолопоклонства; иные же стали припоминать рассказ покойного Мохаммеда Гиригара о живой мумии фараона, внешне походившей на демона. Многие потешались над этими рассказами, говоря, что у страха глаза велики, и продолжали беспечно рыскать по долине в поисках новых гробниц, но потом случилось так, что один из них не вернулся в положенное время. Ну а когда нашли его тело, всем спорам был положен конец, ибо останки несчастного хранили отчетливые следы нападения нечистого существа. Да смилуется Аллах, милостивый и милосердный, над его душою и душами всех прочих, встретивших столь ужасную кончину.

В этот момент старейшина умолк, и я, увидев серебро слез в уголках его очей, понял, что он вспомнил о своем умершем сыне. Мы с купцом постарались утешить несчастного отца, и, едва старик пришел в себя, я стал упрашивать его продолжить рассказ. В частности, меня заинтересовало, почему, коль скоро жизнь здесь стала такой опасной, он и его соседи так и не покинули свою деревню.

Старейшина нахмурился.

– Неужто, – спросил он меня, – ты мог бы с легкостью бросить землю, где жили и умирали твои предки, и, оставив их могилы, вкусить горький хлеб скитальца?

С этими словами он снова начал рыдать, бормотать молитвы и рвать седую бороду.

– Тем не менее, – возразил я, – тебе, а также всем немощным старцам, женщинам и детям следует укрыться в безопасном месте, ибо не далее как завтра я соберу крепких телом и духом мужчин и постараюсь уничтожить всю нечисть, восставшую из древних могил.

Старейшина воззрился на меня в ужасе.

– Как? Ты хочешь разворошить осиное гнездо? Да ведь после этого адские исчадия налетят на нас целым роем и уничтожат всех до единого.

– Не исключено, – согласился я. – Но если вы будете сидеть сложа руки, они еще скорее перебьют поодиночке всех жителей деревни. Не лучше ли, о почтеннейший, умереть с мечом в руке, нежели покорно смириться с печальной участью? Но не думай, будто план мой безнадежен, ибо Аллах всемогущ и никто не может противиться его воле. Вспомни, разве нынешней ночью я не опроверг твое же утверждение о том, что демоны неуязвимы, убив одного из них? Ты был тому свидетелем.

Старейшина, однако, все еще смотрел на меня с сомнением.

– Но тогда, – сказал он, – ты должен будешь перебить их всех, пока светит солнце, ибо под покровом ночи, под луной и звездами они непременно возьмут верх.

– Вот почему я и предлагаю вам покинуть деревню и перебраться, разумеется на время, в тот храм, что находится на противоположном берегу.

– В языческий храм? Старейшина съежился от ужаса.

– Каковы бы ни были тайны того страшного места, – промолвил я, взяв старика за руку, – защищать его будет несравненно легче, чем деревню.

С этими словами я повел его к окраине селения, откуда можно было увидеть мелькающие в сумраке тени и горящие, хищные глаза.

– Разве я не говорил тебе об этом раньше? – шепотом промолвил купец. – Они, как стая голодных шакалов, следят за нами из тьмы. Следят и ждут.

– Интересно, – прошептал я, – долго ли еще они будут ждать? Ведь число и сила этих отродий Иблиса наверняка возрастают.

Старейшина поднял глаза на меня, потом обвел взглядом свое селение и снова устремил взор в сторону песков.

– Поступим так, как ты советуешь, – согласно кивнул он наконец. – И да не лишит тебя Аллах своего руководства и наставления.

Но тут забрезжил рассвет, и Гарун аль-Вакиль умолк.

– Почему ты остановился? – спросил халиф.

– О повелитель правоверных, – ответствовал Гарун, – я все еще не восстановил силы после своих долгих скитаний. Но если ты вернешься сюда вечером, я продолжу свой рассказ и поведаю тебе, что случилось со мною в долине нечистых призраков.

Халиф сделал так, как просил Гарун, и на следующий вечер вновь явился в мечеть.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

На другой день, едва забрезжил рассвет, намеченный в предыдущий вечер план привели в исполнение. Старейшина повел женщин, детей и немощных стариков за Нил, где находился великий храм, среди руин которого – в том месте, где тянулась линия колонн, – предстояло воздвигнуть укрепление. Я же собрал крепких, способных держать в руках оружие мужчин и во главе этого отряда отправился по петляющей дороге к долине, служившей обиталищем гулов.

Должен сказать, о повелитель, что, дабы вступить в эту долину, надлежало пройти между двумя высокими и массивными каменными стенами, над которыми вились белесые пыльные облака. Тем не росло ни единой былинки, из песка выступали холмики черной гальки, а тусклые, обожженные солнцем утесы казались образованными из спрессованной пыли. Более всего я опасался, что гулы атакуют нас в этом узком проходе, однако в долину мы вступили без происшествий, и это побудило меня вознести благодарственную молитву Всемогущему Аллаху. Вместе с тем, озираясь по сторонам в этом подобном аду царстве раскаленного песка и камней, где не было ни малейшей тени, способной укрыть и спасти от палящего зноя, я ощущал иную тень – гнетущую и грозную, сопровождающую меня неотступно, ибо знал, что прибыл туда, где обитает и владычествует сама Смерть. Но потом мне вспомнилось, что безраздельно лишь владычество Аллаха, держащего судьбы наши в своей деснице, и я вознес молитву, дабы он уберег меня от тени крыльев Смерти.

Но положиться на Аллаха не значит бездействовать самому, и потому я первым делом приказал жителям деревни войти в открытые гробницы, надеясь, что мы настигнем нечистых гулов в их логовище. Так и оказалось, ибо во многих подземных помещениях среди нагроможденных, а порой просто сваленных в кучу иссохших тел нам удалось обнаружить злонамеренных ночных убийц. Вид этих тел поразил меня, ибо я сразу вспомнил, где видел нечто подобное. То было в городе Лилат-ах, в святилище, где стоял идол демонической богини.

Изумленный, я на долгое время впал в оцепенение, но, к счастью, со мной были другие, да и гулы были застигнуты врасплох неожиданным появлением в их темных укрытиях стольких людей и ослеплены ярким светом фонарей и факелов. Размахивая несуразно тонкими конечностями, они натыкались на горящие головни, как летящие на огонь ночные мошки.

В такой ситуации справиться с этими отвратительными и злобными, но ослабленными светом тварями оказалось не так трудно, как можно было ожидать, хотя, разумеется, деяние сие все равно было ужасно. Нам приходилось действовать во мраке подземелий, задыхаясь в пыли среди завернутых в пелены иссохших тел, – и все это, вместе взятое, воздействовало даже на самые храбрые сердца. Хуже того, с течением времени, по мере того как близился вечер, сила нечистых гулов и ярость их сопротивления возрастали, поэтому я приказал большей части дравшихся рядом со мной крестьян покинуть долину и перебраться за Нил до наступления сумерек, пока солнце стояло еще достаточно высоко.

Сам же я вместе с несколькими самыми смелыми и крепкими мужчинами задержался, ибо вознамерился до наступления темноты осмотреть ту самую гробницу, в которой, если верить рассказу старейшины, находился погребенный, но не умерший царь. Чтобы вступить в это прибежище самого мрачного чародейства, мне пришлось бороться с собственным страхом, но гробница оказалась заброшенной и почти пустой. Лишь на полу – как мне и рассказывали – валялись брошенные в спешке предметы погребальной утвари. Находился там и придвинутый к стене саркофаг с хорошо сохранившимся, окутанным пеленами телом. Вид мумии отнюдь не наводил на мысль, что при жизни усопший был демоном, однако на гробе было помещено изображение точно такого же существа, какое я убил прошлой ночью, спасая старейшину. Однако времени на то, чтобы размышлять над загадками и разгадывать их, у меня не было, и я приказал стереть гнусное лицо на саркофаге, а также магические знаки, заключенные в овальные рамки и, по моему убеждению, представлявшие собой гнусные языческие заклинания. Находилось там и некое заполнявшее половину помещения сооружение, с виду походившее на гигантский шатер, но выстроенное из покрытого позолотой дерева. Это строение я велел разобрать на доски и отгородить ими коридор. Пока мои помощники занимались этой работой, я достал из кармана талисман, найденный Мохаммедом Гиригаром и после долгих просьб и увещеваний полученный мною от его праправнука. Спрятав это изделие язычников так, чтобы никто не смог найти его и снова вынести на свет, я вывел людей наружу и велел опечатать вход в гробницу. Так, о повелитель правоверных, я надеялся сокрыть древние чары от людей.

Уповаю на то, что мне удалось добиться цели. Ибо воистину есть тайны, каковых лучше не касаться, а оставить их погребенными навеки.

Тем временем уже смеркалось: заходящее солнце окрасило небосклон за горами на западном горизонте в полдюжины оттенков – от розового и зеленого до золотистого. Нехотя я приказал покинуть долину: в тенях уже начали появляться странные фигуры, а когда мы приблизились к теснине, по которой вилась тропа, они уже кишели над валунами словно муравьи, вылезающие из растревоженного брошенным камнем муравейника. Весь мой маленький отряд ехал верхом, быстрой рысью, однако когда нечисть с горящими глазами и дергающимися конечностями преградила нам путь, стало ясно, что мы слишком замешкались.