Посвящается Маттосу, фараону среди друзей.

Кольцо, найденное Говардом Картером в 1892 году в Эль-Амарне. Рисунок с оригинала выполнен Уильямом Флиндерсом Петри.

История золотой птицы

Всю ночь ему снилось, что он занят поисками. Он видел себя затерявшимся в каменном лабиринте, где не было ничего, корме обрывков тканей, в которые пеленали мумии, да папирусов с давно стершимися письменами. Однако все это время, даже когда он брел, не разбирая дороги, в темноте и пыли, у него не было сомнений в том, что впереди ждет чудесное открытие, сокровенная погребальная камера, удивительная, укрытая глубоко под толщей камня гробница. Лишь эта уверенность придавала ему сил, не позволяя уступить отчаянию. Пошатываясь и спотыкаясь, он упорно шел вперед, воображая, что с каждым шагом приближается к заветной цели. Он вытянул перед собой руки, как будто намереваясь раздвинуть камни. На мгновение ему почудился впереди блеск золота, и его охватил буйный восторг: жизнь прошла не напрасно. Однако спустя долю мгновения блеск исчез, и он осознал, что тайны, связанные и с его жизнью, и с далеким, затерянным в глубинах веков прошлым, так и остались нераскрытыми. Руки его уперлись в стену, и он со злостью принялся молотить кулаками о камень. Нет, никакого золота он не видел – лишь камень, песок и пыль.

Сон резко оборвался. Говард Картер проснулся и сел, тяжело дыша, но вместе с тем чувствуя себя почти отдохнувшим. Он несколько раз моргнул. Раннее утреннее солнце, еще теплое, несмотря на близость зимы, уже высвечивало яркий прямоугольник на противоположной стене комнаты, однако разбудило его не солнце. Картер снова моргнул и потер глаза. И тут он услышал звуки, которые, вероятно, и послужили причиной его пробуждения: птичье пение.

Бросив взгляд в другой конец комнаты, на золоченую клетку с канарейкой, привезенную им неделю назад из Каира, он встал и направился к ней, вспоминая при этом день своего возвращения на раскопки и восклицания, которыми встретили его нанятые на новый сезон рабочие.

– Золотая птица в золотой клетке непременно принесет удачу! – наперебой твердили они. – Если аллах будет милостив, в этом году нам обязательно повезет и мы непременно найдем гробницу! Золотую гробницу!

Сам Говард Картер, безусловно, был склонен с ними согласиться, однако улыбка его, когда он наклонился, чтобы покормить канарейку, была хмурой. Ибо Картер отнюдь не нуждался в напоминании о том, как не хватало ему в последние шесть лет тех самых везения и удачи. Ничтожные результаты, полученные за это время, были никоим образом не соизмеримы с колоссальными усилиями, затраченными на поиски. Хуже всего, что патрон уже начинал терять веру, и лишь с большим трудом удалось уговорить лорда Карнарвона профинансировать еще один, последний, сезон. Если доведется найти искомое: до сих пор не разграбленную, полную золота гробницу, их ждет великая слава, но это должно случиться в ближайшие несколько месяцев. В ближайшие несколько месяцев... Или никогда...

Несмотря на то что найти в Долине царей нетронутую гробницу до сих пор никому не удалось, Картер твердо верил: она есть. Он ни разу не позволил себе в этом усомниться. Археолог помедлил, глядя на клюющую корм птицу, а потом резко выпрямился, подошел к письменному столу, взял ключ и открыл самый нижний ящик. Вытащив из самой глубины ящика связку выцветших бумаг, он крепко прижал их к груди.

Неожиданно птичка запела снова, и в голосе ее, разносившемся в прозрачном воздухе ясного фиванского рассвета, казалось, и впрямь зазвучали золотые нотки.

Говард Картер положил бумаги на место и запер ящик. Его ждала работа. Раскопки в Долине царей.

Поморщившись, мальчишка-водонос поставил на землю свою ношу. Рабочий день археологов только начинался, и большой кувшин был еще полон до краев. Парнишка растер плечи и с завистью огляделся по сторонам. Конечно же, ему хотелось работать на раскопках – тогда у него появилась бы надежда найти золотую гробницу. Ясно ведь, что, таская день-деньской воду да бегая по поручениям старших, ничего подобного не отыщешь.

Рассеянно ковыряя ногой землю, он нащупал какой-то камень – что-то похожее на плоскую плиту. Паренек копнул еще несколько раз, потом наклонился и стал счищать грязь руками. Стоило ему взяться за это, как рядом с камнем обнаружился провал.

Какой-то рабочий крикнул, чтобы ему принесли напиться, но водонос не отреагировал: он, похоже, просто не услышал этого требования. Землекоп, громко бранясь и угрожающе подняв словно для удара руку, направился в его сторону. Однако, подойдя ближе, он неожиданно осекся. Рука мужчины упала, челюсть отвисла, и он, не в силах произнести ни слова, широко раскрытыми глазами уставился на то, что отрыл мальчишка.

Перед ним явно была ступенька лестницы. И эта высеченная в камне лестница, по-видимому, вела куда-то вниз – под землю.

Когда Говард Картер прибыл к месту раскопок, там по-прежнему стояла напряженная тишина – подобно облаку неистребимой в этих краях белесой пыли, она окутала все вокруг. По обращенным на него взглядам рабочих Картер догадался, что им удалось что-то найти. Из толпы навстречу ему шагнул десятник, Ахмед Гиригар. Скованно поклонившись, он с каменным лицом указал на что-то рукой.

На миг Картеру почудилось, будто сердце в груди остановилось, а Долина царей, земля и небо закружились, сливаясь в одно целое.

Наконец он отрывисто кивнул и молча пошел сквозь толпу землекопов. Те возбужденно переговаривались между собой. Их голоса звучали все громче, и в конце концов со всех сторон послышались исполненные страха и благоговения выкрики, смысл которых сводился к одному: обнаружена "гробница птицы".

Чтобы воодушевить рабочих, придать им уверенности, Картер приказал доставить клетку с канарейкой прямо на место проведения раскопок. А если уж быть совсем честным – а археологу не было смысла лгать самому себе, – то сделал это он в значительной мере ради собственного спокойствия, надеясь таким образом хоть чуточку унять волнение. Картер с детства любил птиц и рядом с ними всегда обретал душевный комфорт. Но хотя в тот долгий, нелегкий день, да и в следующий, он выглядел со стороны совершенно спокойным, мысли его так путались от хаотического смешения страхов и радостных надежд, что пения канарейки Картер почти не слышал. Уши его наполнял лишь один звук: стук заступа о камень. Слой за слоем снималась земля, и его взору, ступенька за ступенькой, открывалась уходящая вниз лестница.

Уже смеркалось, когда наконец показалась часть двери. Говард Картер замер на верхней ступеньке, не в силах шелохнуться: сомнения и страхи нахлынули на него с ужасающей силой. Быть в полушаге от цели и пережить очередное разочарование... Он боялся, что попросту не переживет неудачу. Однако археологу удалось взять себя в руки, и, когда он медленно спускался к наполовину раскопанной двери, лицо его оставалось столь же невозмутимым, как и на протяжении всего этого томительного дня.

Правда, протянув руки, чтобы стряхнуть с двери землю, Картер заметил, что они дрожат. А когда обнаружилось, что печать на двери не повреждена, дрожь стала такой сильной, что ему пришлось опереться ладонями о камень. Это, впрочем, не помешало исследователю внимательно осмотреть печать, и он почти мгновенно различил на ней широко распространенный в некрополе Долины царей мотив: торжествующий победу шакал и девять связанных пленников возле него.

Картер глубоко вздохнул. Ему не раз доводилось видеть подобные изображения на печатях других гробниц Долины, но все те печати были сломаны, а гробницы разграблены. Он погладил ладонью камень и провел пальцем по рельефному узору. До сих пор шакалу нигде не удалось оказаться надежным стражем усопших, и не было никаких оснований полагать, что это случай окажется исключением. С замиранием сердца археолог вновь принялся счищать с камня землю, а когда обнаружил над каменным блоком тяжелый деревянный брус, немедленно приказал принести кирку с острым концом и осторожно проделал в нем отверстие, после чего достал из кармана электрический фонарик, прищурился и заглянул в образовавшийся глазок.

Ему удалось рассмотреть плотно уложенные от пола до потолка камни, перекрывавшие коридор. Судя по всему, их не пытались сдвинуть с места. А значит, то, что скрывалось за ними, должно было оставаться в целости и сохранности.

Картер медленно опустил фонарь и прислонился лбом к пыльной каменной плите.

Сомнений почти не оставалось: он стоит на пороге открытия. Внутри его явно ожидает нечто чрезвычайно ценное, тщательно погребенное и замурованное много столетий тому назад.

Но что?

Что?

Охваченный нетерпением, – он чувствовал, что не может ждать, – Картер присел на корточки и принялся с удвоенным усердием обметать дверь, попутно выискивая другую печать – ту, которая позволила бы определить владельца гробницы. Отсутствие таковой попросту исключалось, ибо, как ему было известно, согласно мировоззрению древних египтян, не что иное, как упоминание личного имени обеспечивало посмертное существование души умершего. "И кто может с уверенностью сказать, – подумал Картер, неожиданно настроившись на философский лад, – что данный постулат, в сущности предположение о том, что именно слава заключает в себе истинное бессмертие, не соответствует действительности?"

Однако на глаза ему ничего подобного не попадало. Картер продолжал трудиться с удвоенной энергией, чувствуя, как его уже в который раз охватывает близкая к отчаянию неуверенность. Стремясь поскорее расчистить дверь полностью, он начал отскребать землю пальцами и почти сразу же ощутил под ними какую-то выпуклость. Картер на мгновение застыл в замешательстве и с новой силой и особой осторожностью возобновил работу. Вскоре Картер понял, что его находка представляет собой табличку из обожженной глины – совершенно целую, с начертанным на лицевой стороне рядом иероглифов. Бережно смахнув остатки земли, археолог поднялся на ноги и принялся внимательно рассматривать реликвию. Губы его беззвучно шевелились: он пытался прочитать надпись.

В какой-то момент пристально следившие за своим нанимателем рабочие увидели, что с его лица схлынула краска.

– Сэр, – осмелился подать голос Ахмед Гиригар, – что это? Что там написано?

Картер встрепенулся, словно возвращаясь к действительности, но лицо его тут же приобрело прежнее невозмутимое выражение. Ничего не ответив, он поднялся по ступенькам, старательно завернул табличку в мягкую ткань и, указав десятнику на лестницу, приказал:

– Заложи раскоп, Ахмед. Мы не можем продолжать работу до прибытия лорда Карнарвона. Засыпь яму доуровня поверхности и забросай камнями. Все должно выглядеть так, будто никакой гробницы здесь нет и никогда не было.

Домой Картер отправился лишь поздно вечером. Скалы причудливыми уступами вырисовывались на фоне звездного неба, на тракт ложились мрачные, молчаливые, как души умерших, тени. В такой час дорога из Долины царей была совершенно пустынна, и он едва ли рисковал встретить кого-либо в пути. Однако только возле самого дома археолог позволил себе расслабиться, и выражение отрешенного спокойствия на его лице сменилось торжествующей улыбкой. Вспомнив об оставленной на месте находки охране – самых надежных, пользовавшихся его безусловным доверием рабочих – и о том, что эти простые, необразованные люди были взволнованы почти так же, как и он сам, Картер улыбнулся снова Да, почти так же... Но не совсем...

Спрыгнув с седла, он огляделся по сторонам, как будто желая убедиться в том, что действительно вернулся в свой дом, а не заблудился где-то во сне. Его жилище – хрупкий оазис зелени среди остроконечных скал, камней и песка, располагавшийся в максимально возможной близости от царства смерти, – выглядело так же, как утром, когда он его оставил. Вокруг царила тишина, но Картер знал, что здесь, в стороне от Долины, среди с любовью обихоженных деревьев и цветов, ночь наполнена движением и полна жизни. Ощутив над головой биение крыльев, он вскинул глаза и увидел стремительно снизившуюся, а потом причудливыми зигзагами помчавшуюся в погоне за насекомыми птицу. Несмотря на сумрак, Картер по характерной, пятнистой окраске с первого же взгляда узнал козодоя, ибо он различал всех птиц, обитавших в Египте.

– Тейр-аль-мат, – тихо пробормотал археолог арабский термин, перевести который можно было как "трупная птаха", то есть птица, приносящая несчастье, встреча с которой предвещает беду.

Картер мгновенно вспомнил о таинственной находке, спрятанной в его сумке. Он поискал взглядом козодоя, но птица уже исчезла. С волнением и тревогой в душе он нащупал рукой завернутую в ткань табличку и направился в дом, чувствуя, как его бросает в жар от внезапно нахлынувшего смятения. Картер всегда гордился тем, что, следуя высочайшим нравственным меркам своей профессии, работал во имя знания и просвещения, во имя раскрытия тайн прошлого, а не ради присвоения и сокрытия от других его реликвий. Что, кроме интересов науки, могло оправдать раскопки гробниц?

В отличие от многих не столь щепетильных коллег, в большинстве своем не более чем богатых любителей старины, дилетантов, а не профессионалов, ему никогда прежде даже в голову не приходило тайно унести с места раскопок какой-либо найденный предмет. Однако сейчас собственный поступок казался ему безусловно оправданным. Он знал, насколько суеверны местные жители, и не мог позволить нелепым сплетням и неоправданным страхам лишить его помощи квалифицированных рабочих, тем паче теперь, когда заветная цель была столь дразняще близка.

При появлении слуги Картер едва ли не впился руками в сумку и крепко прижал ее к груди. Коротко ответив на приветствие, археолог поспешил в свой кабинет, запер дверь и засветил лампу. Вокруг царила полная тишина. Канарейка, привезенная домой раньше, видимо, спала. Во всем доме не ощущалось никакого движения, лишь изредка мелькали какие-то тени. Несколько мгновений Картер неподвижно стоял перед лампой, потом взял ее, перенес на письменный стол, выдвинул стул, сел, положил сумку на столешницу и, открыв ее, осторожно достал табличку.

Пока археолог разворачивал находку, сердце его билось так сильно, что, казалось, готово было вот-вот выскочить из груди. Он непроизвольно поднял руку и принялся подкручивать кончик уса, но тут же рассердился на себя за излишнюю нервозность и усилием воли постарался унять терзавшее душу беспокойство. Какая глупость! Он же специалист, ученый! Неужели сейчас, в момент величайшего успеха, он проявит слабость и тем самым сведет на нет результаты многолетних усилий и тяжкого труда? Раздраженно покачав головой, Картер заставил себя выбросить из головы все постороннее и принялся внимательно изучать начертанные на табличке иероглифы. Расшифровав надпись, он откинулся на стуле.

– На быстрых крыльях явится смерть за тем, кто дерзнет потревожить гробницу фараона... – шепотом произнес он.

Казалось, будто эти слова повисли в воздухе и наполнили собой тишину.

Он еще раз вслух повторил перевод. В следующее мгновение что-то заставило его обернуться. Картер мог поклясться, что слышал какой-то звук. Он вновь огляделся по сторонам. Ветерок мягко колыхал штору, но кабинет был пуст – кроме самого хозяина, в комнате никого не было. Картер резко поднялся и подошел к окну. Снаружи тоже царило спокойствие, и только в теплом бархатном небе мерцали звезды.

Картер вернулся к столу и снова сел. И тут его внимание привлекла статуэтка, четко вырисовывавшаяся на фоне дрожащего света лампы. Потянувшись, он взял ее в руки. Маленькое, поражавшее изяществом изваяние было высечено из куска черного гранита, но каждая деталь, каждая линия были на удивление четкими – словно статуэтка вышла из-под руки мастера лишь вчера, а не три с половиной тысячелетия тому назад. Археолог присмотрелся внимательнее. Древний скульптор изобразил юношу, едва ли переступившего порог двадцатилетия, но неумолимость взгляда и некая вневременность облика заставляли думать, что этот образ скорее служит неким воплощением смерти, а не живого человека. В руках юноша сжимал символы бессмертия, а чело его венчала корона владыки Египта. На головном уборе фараона красовалась кобра – священный урей, с поднятой головой и раздутым капюшоном, готовый плюнуть во врагов фараона смертоносным ядом. Уаджет – богиня-кобра – считалась помимо прочего и стражем царских гробниц.

Неожиданно для себя Картер почувствовал, как страхи ею начинают рассеиваться, сменяясь прежним ощущением торжества и радостного возбуждения. Отложив статуэтку, он снова взялся за табличку. Разве начертанное на ней проклятие, в конце концов, не свидетельствовало в пользу того, что он отыскал-таки погребение фараона? И не просто фараона, а того самого царя, могилу которого поклялся найти давным-давно! Еще раз взглянув на статуэтку, Картер достал из кармана ключи и отпер нижний ящик письменного стола. С облегчением убедившись в том, что выцветшие документы находятся на том же месте и в том же положении, как были оставлены, он вынул их, осторожно положил на табличку и спрятал ценные реликвии в самый дальний угол ящика, после чего снова запер его. Пусть находка лежит там вместе с бумагами до прибытия в Египет лорда Карнарвона, решил археолог, ибо теперь, когда было ясно, что гробница найдена, ему предстояло кое о чем поведать если не всем, то, по крайней мере, своему патрону. Эта тайна тяготила его с давних пор, и, хотя Картер всегда считал себя человеком сильным и самодостаточным, сейчас он не без удивления осознал, что рад возможности разделить ее бремя с другим человеком.

Положив перед собой лист бумаги и свинтив колпачок ручки, Картер вывел:

"4 ноября 1922 года.

Корду Карнарвону.

Замок Хайклир,

Гэмпшир, Англия".

Помедлив несколько мгновений, археолог продолжил:

"Наконец-то нам удалось сделать замечательное открытие. В Долине найдена великолепная гробница с нетронутыми печатями. Раскоп приведен в первоначальное состояние и останется таковым до вашего прибытия. Поздравляю.

Картер".

Промокнув написанное и решив, что завтра как можно раньше отправит сообщение телеграфом, он угрюмо усмехнулся. Конечно, ему достанет терпения, чтобы дождаться патрона, но ни малейшего желания мучиться ожиданием без крайней на то необходимости у него не было.

Перед тем как лечь спать, Кратер вновь взял статуэтку и прижал ею послание. Подняв фонарь, он пристально всмотрелся в каменное лицо. И вдруг ему показалось, что фараон моргнул. Нет, конечно же, то была всего лишь игра света. В следующее мгновение царский взгляд обрел прежнюю невозмутимость и пустоту, а падавшая на лицо тень только усугубила безжизненность его выражения.

В следующие дни на него навалилась уйма хлопот. Лорд Карнарвон немедленно телеграфировал ему в ответ, обещая не позднее чем через две недели прибыть в Александрию вместе со своей дочерью, леди Эвелин Герберт. Он признавался, что в последнее время занедужил и до сих пор чувствовал себя не лучшим образом, однако известие об открытии явилось тем самым живительным эликсиром, которого ему так недоставало. И сам лорд, и леди Эвелин пребывали в крайнем возбуждении.

Картер со своей стороны сделал все возможное для того, чтобы их не постигло разочарование. Оставшиеся две недели он посвятил тщательным приготовлениям. Следовало раздобыть необходимое снаряжение и нанять специалистов самого разного профиля – иными словами, предусмотреть все возможные и даже невозможные ситуации, ибо в такого рода экспедиции можно было ожидать возникновения любых непредвиденных проблем. Самое главное – все скрупулезно рассчитать и спланировать. Сосредоточившись на этой работе, Картер старался действовать размеренно и не спеша. Лестница и дверь засыпаны землей и завалены камнями, табличка и бумаги надежно укрыты под замком в ящике письменного стола. Более того, воспоминания о гробнице он предпочел до поры до времени запрятать на задворки собственного сознания, дабы никто не смог прочесть его мысли и раскрыть секрет.

Правда, во снах – порой кошмарных – эти ограничения не действовали. Вновь и вновь Картеру снилось, что ступеньки очищены от земли и он стоит перед открытой всем взорам каменной дверью. В руках у него табличка с проклятием, причем иероглифы кажутся начертанными кровью. Он знает, что печати должны остаться нетронутыми, но все равно приказывает вскрыть дверь. Но тут табличка в его руках разламывается, и Картеру кажется, будто он неожиданно проснулся. Но вокруг тьма, и лишь пыль от расколотой плакетки витает во мраке, наполняя комнату странными тенями.

Эти кошмары раздражали Картера, буквально выводили из себя – особенно если действительно служили причиной его внезапного пробуждения. Оказавшись так близко от цели своих долгих поисков, археолог вдруг понял, как не хочется ему вспоминать о той тайне, которая привела его к дверям гробницы и которую он предпочел скрыть под замком в ящике своего письменного стола. Кроме того, его мучило чувство вины из-за унесенной с места раскопок таблички, хотя он не мог ни вернуть находку на место, ни объявить о ней открыто, поскольку по-прежнему опасался возбудить суеверные страхи среди рабочих. Однако пока находка оставалась в его доме, Картер в известном смысле ощущал себя вором. Все это в совокупности весьма беспокоило, раздражало и настоятельно требовало решения. Найти каковое ему никак не удавалось.

По мере того как близился день приезда лорда Карнарвона, сны Картера становились все ужаснее.

О том, что он взял ее с собой, Говард пожалел почти сразу. Как и в тот день, когда Картер обнаружил ее и унес домой, тяжелая табличка оттягивала сумку, заставляя археолога то и дело перекладывать ее из руки в руку. Однако когда подошедший мальчишка предложил господину свою помощь, тот отказался принять ее и, отослав парня прочь, еще крепче вцепился в ношу, ибо перспектива даже недолгого расставания с только что обретенным сокровищем повергла его в смятение.

Проследив за тем, чтобы весь остальной его багаж погрузили на фелюку, и убедившись, что все его распоряжения выполнены в точности, Картер взошел на борт судна.

Уже поднимаясь по трапу, Картер неожиданно испытал острое желание повернуть обратно и отнести сумку с ее содержимым домой. Но ни о какой задержке, разумеется, не могло быть и речи, ибо если он не отправится в путь немедленно, то опоздает на поезд. Лорд Карнарвон ждал его в Каире и собирался провести в столице всего три дня, так что терять время попусту просто недопустимо. Поэтому археолог поспешил выбросить из головы мысли о возвращении, поздоровался с капитаном и занял свое место, пристроив рядом сумку. Отдали швартовы, и судно стало медленно отдаляться от причала, направляясь к середине реки, пока наконец его не подхватило мощное течение Нила.

Поерзав на сиденье и оглядевшись, Картер заметил в предрассветном (до восхода солнца оставалось еще полчаса) небе изящно парившую ночную цаплю. Нервы его были напряжены, и, даже любуясь полетом птицы, он непроизвольно придвинул к себе сумку, а потом, хотя вовсе не собирался это делать, щелкнул замком, заглянул внутрь и, словно не доверяя собственному зрению, потрогал рукой лежавший на самом дне запечатанный конверт с документами.

Потом его пальцы словно сами собой коснулись таблички. Воровато оглядевшись по сторонам и убедившись, что на него никто не обращает внимания, Картер достал свою находку. Он осторожно положил ее на колени и посмотрел за борт судна. Нильские воды в этом месте были очень темны, что указывало на большую глубину.

Картер сгорбился и довольно долго сидел неподвижно, терзаясь сомнениями, ибо отчетливо понимал: задуманное им по существу свидетельствует не только о его трусости, но и, хуже того, об измене всем тем принципам, которыми он до сего дня дорожил и в соответствии с которыми строил всю свою жизнь. Археолог снова заглянул в мешок, где лежал запечатанный конверт, и покачал головой. На протяжении почти двадцати лет содержимое этого конверта подталкивало его вперед, укрепляло решимость, питало веру в себя даже в самых сложных, казавшихся безнадежными обстоятельствах. И вот наконец на его коленях лежало вещественное доказательство ценности и истинности манускрипта – доказательство того, что на гробницу фараона действительно наложено проклятие.

Картер с виноватой улыбкой пригладил усы. Разумеется, такого рода чушь нельзя воспринимать буквально. На самом деле наличие в манускрипте упоминаний о мистических чудесах и тайнах, в основе которых лежат древние, давно позабытые суеверия, явилось для него лишь намеком на возможность открыть за всем этим нечто вполне реальное. Опытный археолог прекрасно знал, что древние мифы при всей их фантастичности могут содержать конкретную и правдивую, очень важную для искателя древностей информацию.

Все эти соображения, однако, никак не влияли на тот факт, что при воспоминании о табличке и начертанном на ней грозном пророчестве Картеру всякий раз становилось не по себе. Он непроизвольно посмотрел на нее снова. Неужели суть состоит в том, что он чересчур глубоко погрузился мыслями в таинственный, иррациональный мир манускрипта с его невероятными чудесами и сверхъестественными силами и слишком долго пребывал во власти такого рода иллюзий? Неужто это могло затронуть его сильнее, чем он предполагал?

Археолог вздохнул. Именно опасение за здравость собственного рассудка, боязнь утратить интерес и способность к работе, ставшей смыслом его существования, заставили Картера принять решение. Он высокомерно насмехался над предрассудками невежественных феллахов-землекопов, стремился сделать все, чтобы не давать повода к пробуждению многовековых суеверий, в то время как его собственные предубеждения и страхи представляли собой гораздо более коварную угрозу. Картер едва заметно улыбнулся. Ах, если бы одним-единственным жертвоприношением действительно можно было отвести все угрозы и предотвратить надвигающиеся несчастья... Древние, во всяком случае, безоговорочно верили в это и, наверное, отнеслись бы к его решению с пониманием.

Еще раз оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что за ним не следят, Картер снял табличку с коленей, положил ее на бортовое ограждение фелюки и... позволил ей соскользнуть в воду. Послышался тихий всплеск. Табличка мгновенно ушла под воду. Фелюка продолжала двигаться вперед. Когда спустя мгновение Картер оглянулся, Нил, как прежде, катил свои темные, спокойные, ничуть не потревоженные этим падением воды к морю, и лишь ночная цапля, кружившая над кораблем, с испуганными криками унеслась прочь. Скорее всего, однако, причиной ее поспешного бегства послужил близившийся рассвет.

В тот самый момент слуга Картера, сидевший на веранде его дома, наслаждаясь доносившимся из помещения пением канарейки, внезапно услышал слабый, почти человеческий крик. Затем воцарилась тишина. Слуга напряженно прислушался, и только чуть позже до него дошло, что канарейка больше не поет. Поднявшись, он направился в ту комнату, со стороны которой, как ему показалось, донесся крик, – к личному кабинету самого мистера Картера. Войдя внутрь, слуга первым делом взглянул на клетку.

Сначала ему почудилось, будто там находится какое-то фантастическое чудовище, но, подойдя поближе, он увидел раздутый капюшон и понял, что в клетку забралась кобра. Несчастная птичка уже обмякла в ее зубах. По длинному змеиному телу пробежала дрожь, голова начала раскачиваться, словно ядовитая гадина вознамерилась броситься на очередную жертву, но... Броска не последовало. Змея, разжав челюсти, уронила мертвую птичку, сложила капюшон и, проскользнув между прутьями, направилась прямо к слуге. В ужасе глядя на приближавшуюся кобру, он попятился, прижался спиной к письменному столу и принялся отчаянно шарить позади себя в поисках какого-либо средства защиты. Под руку ему попала каменная статуэтка. Слуга схватил ее и поднял над головой. Однако змея быстро проползла мимо него, обвилась кольцами вокруг ножки стола, поднялась вверх, по столешнице перебралась на подоконник и вскоре, сверкнув хвостом, исчезла за окном.

Оттолкнув стол в сторону, слуга выглянул наружу, чтобы проследить, куда денется опасная гостья. Увы, кобра пропала бесследно. Бесследно в буквальном смысле этого слова, ибо не оставила даже следа в пыли. Кобра будто испарилась, растворилась в воздухе. Содрогнувшись, испуганный слуга торопливо пробормотал молитву.

Он поспешил к клетке, просунув руку внутрь, бережно вынул мертвую канарейку и только тогда вспомнил, что досих пор сжимает в другой руке какой-то предмет. Взгляд, брошенный на статуэтку, поверг его в еще больший ужас. То было изображение древнего царя, того, чью гробницу они нашли и в скором времени намеревались потревожить. Насколько он помнил, этого царя, чей головной убор украшало изображение готовой к броску кобры, звали Тутанхамон.

История спящего в песках

Письмо Говарда Картера лорду Карнарвону.

"Клуб любителей скачек.

Каир.

20 ноября 1922 года.

Дорогой лорд Карнарвон!

Считаю своим долгом напомнить о том, каким несказанным удовольствием является для меня каждая встреча с вами, а уж тем более состоявшаяся по столь исключительному и радостному поводу. Однако самое лучшее, смею надеяться, ждет нас впереди, и следующие два дня я проведу в нетерпеливом предвкушении вашего прибытия. Искренне надеюсь, что к тому времени все необходимые для вас и леди Эвелин приготовления будут завершены, ибо моя поездка в Каир прошла успешно. Мне удалось найти и закупить все необходимое для завершения раскопок, а потому я не предвижу никаких причин для задержки и выражаю уверенность в том, что работа в Долине царей начнется сразу же по вашем прибытии в Фивы.