Элиот нахмурился, глядя куда-то за меня. Я обернулся и увидел, что Полидори следит за нами. Он все еще сидел в кресле, но глаза его вновь открылись, чистые и ясные. Элиот отодвинул засов и открыл дверь. Мне в лицо ударил прохладный ночной воздух — приятное облегчение после паров опиумного яда. Элиот шагнул вперед и обернулся на Полидори, который наблюдал за нами яркими и немигающими, кошачьими, глазами. Элиот взял меня за руку.

— Да идемте же, ради Бога, — прошептал он.

Я вышел за ним, и мы оказались на каком-то мостике. Под нами виднелась вода, впереди — стена из грязно-бурого кирпича. Я оглянулся: глаза Полидори по-прежнему следили за мной. Я с треском захлопнул дверь.

На лоб мне закапал мелкий, холодный дождик. Моя энергия и храбрость вновь стали возвращаться ко мне. Я осмотрелся. Мостик, на котором мы оказались, был старый, деревянный, переброшенный через узкую полоску воды, которую когда-то давно использовали торговые суда, ибо за мостом высился склад. Но сейчас здесь было пришвартовано лишь одно крохотное суденышко, а когда я взглянул в сторону Темзы, то увидел ряды костылей, вбитых в стенки протоки, так что более крупные суда не могли зайти сюда. Склад оставлял впечатление полностью заброшенного, стены его исчеркали черные потеки, а окна, как в домах на Колдлэйр-лейн, были заколочены досками. Меня охватило отчаяние — было ясно, что склад необитаем и мы никого в нем не найдем.

Как-то сразу мы оба притихли. Мне довелось испытать немало странного в этот вечер, но ничто не могло сравниться с открывшимся сейчас видом, и воистину, мне почти казалось, что я все еще нахожусь в курильне, удушаемый сном от ядовитого дыма. Нам померещилось, что мы очутились в зале какого-то фантастического дворца, даже не в зале, ибо это не был зал, а что-то более странное и просторное, целый этаж, повисший в воздухе. Потолок уходил во тьму, а единственно различимые стены были за нами и перед нами. В самом центре этих стен находились эбеновые, черного дерева, двери, и по обеим сторонам от створок тянулись альковы. В каждом стояла статуя, и каждая из этих фигур была исполнена в различной манере, отражая разные культуры, разные эпохи: здесь — Египет, тут — Китай, а там — Индия. И в то же время в статуях было нечто общее, неразличимое и беспокоящее… Я еще раз прошелся взглядом по скульптурам и вдруг осознал, что, в какой бы манере ни были выполнены лица, на каждом из них отражалось одно и то же — чувственность, красота и крайняя холодность. Словно все статуи изображали одну и ту же женщину.

Я пристально взглянул на линию лиц, вздрогнул и отвел взор, ибо, как бы глупо это не звучало, я почувствовал, что глаза изваяний смотрят на меня! Я всмотрелся в тени, отбрасываемые светом газовых факелов, светивших над каждым альковом. По бокам уходили вверх хрупкие, невозможные линии лестниц; говорю «невозможные», ибо их не поддерживали никакие конструкции, они словно нитями вились в воздухе. И у них не было ни начала, ни конца — явная иллюзия, ибо склад был не особенно велик, но все же эффект создавался весьма примечательный.

— Подумать только, сколько денег истрачено на все это! — повернулся я к Элиоту.

Он ответил не сразу, пристально рассматривая, как я понял, одну из статуй. Ее ваяла .восточная рука, ибо по форме и по одежде она напоминала индийские произведения искусства, которыми я часто восхищался в лондонских музеях. Но эта скульптура по качеству работы отличалась от того, что я видел раньше. На лице ее читалась насмешливая чувственность, точно как и на лицах других статуй — это производило одновременно отталкивающее и волнующее впечатление. Я почувствовал, как мурашки пробежали у меня по коже. Огромные усилием воли Элиот оторвался от взгляда скульптуры.

— Нам надо спешить, — проговорил он, обращаясь ко мне. — Не стоит здесь задерживаться.

Он подошел к одной из дверей перед нами, открыл ее и вошел, я — за ним. Впереди простирался длинный коридор, устланный коврами ярких расцветок и узоров, стены были красного цвета, инкрустированы золотом, а двери, то и дело отходившие от коридора через равное расстояние, опять-таки были из эбенового дерева. В конце коридора, вдали от нас, тоже виднелась дверь, и вдруг, проникая мне в кровь, раздался звук струн. До того я никогда не слышал столь прекрасной музыки. Она притягивала — ей невозможно было противиться. В ней было что-то неземное, почти пугающее… Я поспешил по коридору. Элиот пытался удержать меня, сжав мою руку и дергая каждую из эбеновых дверей, но все они были закрыты. Меня же радовало, что они заперты. Только одну дверь я хотел открыть — дверь, которая приведет меня к музыке.

И все же, как быстро я ни шел по коридору, к двери так и не приближался. Это, конечно же, была иллюзия, это пары опиума сыграли со мной злую шутку. Я встряхнул головой, пытаясь освободиться от действия наркотика, но заветная дверь осталась дразняще далеко, а когда я глянул через плечо, то обнаружил, . что дверь, через которую мы пришли, так — же далека.

Я посмотрел на Элиота. Он был очень бледен, на лбу у него блестели капельки пота. Он подергал ручку еще одной двери, ручка не поддалась. Очередная дверь, и тот же результат. Элиот прислонился к стене, вытирая лоб. На его лице, обычно столь собранном и сдержанном, отразилось мятущееся неверие. Он поднес руки ко рту.

— Моуберли! — окрикнул он. — Моуберли!

Музыка сразу прекратилась. Я моргнул. Звук голоса Элиота прогнал навеянный опиумом сон, ибо эбеновая дверь стала гораздо ближе. Я подошел и открыл ее.

За дверью находилась комната со стенами розового цвета. Она очень походила на детскую маленькой девочки, ибо в углу весело потрескивал огонь, а возле него стояло нечто, похожее на кукольный домик, и лежала стопка детских книжек. В центре комнаты высилась конторка, заваленная рукописями, а к стенам были пришпилены разные планы и схемы, некоторые из них очень старые. В углу собрались четыре человека с музыкальными инструментами: скрипками и виолончелями. Когда мы вошли, они встрепенулись и дернулись, но не взглянули на нас. Вместо этого головы их склонились на грудь, а глаза, хотя и открытые, уставились в ничто. Выражение их лиц, вдруг пришло мне на ум, очень походило на выражение лица человека, за которым мы гнались через Темзу.

— Кто вы? — раздался отчетливый высокий голос маленькой девочки из-за кучи рукописей на конторке.

Элиот был столь же удивлен, как и я.

Вместе мы приблизились к конторке. Там сидела девочка, исключительно прелестное дитя с длинными белокурыми волосами, стянутыми ленточкой, и тонкими чертами лица, как у фарфоровой куклы. На ней были надеты очаровательное розовое платьице и фартучек, а ножки в белых чулочках покачивались взад и вперед. Она держала перо, подняв его к губам, и ее широкие глаза выдавали почти комическую торжественность. На вид ей было не более восьми лет.

— Вам не следовало заходить сюда, — сообщила она с самообладанием, столь типичным для детей ее возраста.

— Тысячу извинений, — вежливо произнес Элиот. — Мы ищем друга.

Она помедлила.

— Не Лайлу случаем? — наконец спросила она.

— Нет, — ответил Элиот, качая головой. — Мне нужен мой друг, Джордж Моуберли.

— Ах, этот!

— Вы знаете, где он?

— О, его вы найдете внизу, — фыркнуло дитя, морща нос в легком раздражении.

— А вы не могли бы проводить нас к нему?

Девочка решительно мотнула головой.

— Разве вы не видите, что у меня своя работа? — Она аккуратно положила перо на конторку и соскользнула со стула на пол. — Но я позову Стампса. Он вас проводит.

Она подошла к звонку, встала на цыпочки и потянула за шнурок. Затем указала на дверь у конторки, не эбеновую, как та, через которую мы вошли, но окрашенную в розовые и белые тона, как все остальное в комнате.

— Прошу сюда, — пригласила она. — Он будет ждать снаружи.

Она кокетливо поправила волосы и подошла к стулу. Не успела она взобраться на него, как Элиот взял ее на руки и подсадил.

— Большое спасибо, — серьезно поблагодарила она. — А теперь я должна продолжить свои занятия.

— Конечно, — кивнул Элиот. — До свиданья.

— До свиданья, — попрощалась девочка, но даже не взглянула в нашу сторону, уже погрузившись в какую-то книгу на столе.

Элиот слегка улыбнулся и жестом показал мне выходить из комнаты. Закрывая за собой дверь, я вновь услышал звуки струн. Я хотел остановиться и послушать, но Элиот потянул меня за руку:

— Если не ошибаюсь, идет наш проводник.

Я глянул в ту сторону, куда он указывал. Мы стояли на балконе, и лестницы, очень похожие на те, что мы видели раньше, спускались и поднимались вверх и вниз перед нами. Но теперь я был более чем когда-либо уверен, что пал жертвой навеянного опиумом сна, ибо ранее лестницы казались конструкциями из какого-то видения, тогда как сейчас я не заметил в них ничего странного за исключением того, что они несколько не вязались со складом. Это было, конечно, удивительно, но не невозможно. Я подумал, что владелец этого места склонен к гротеску и преувеличениям, и подходивший к нам слуга подтверждал данное предположение. В нем было не более трех футов росту, а лицо его походило на оплывшую свечку. Там, где должен быть нос, красовались лишь две дырочки, а нижняя челюсть так отвисла, что язык вываливался над черными изломанными зубами. На голом черепе шелушились хлопья кожи. Руки и ноги у него были короткие и полные, как у ребенка, и все же, несмотря на униформу пажа, лет ему было немало. При виде него я содрогнулся, но затем разглядел его глаза, глубокие и выразительные, полные затаенной боли, и устыдился.

Он встал перед нами и что-то неразборчиво проворчал. Он явно спрашивал, чего мы хотим.

— Сэр Джордж Моуберли, — сказал Элиот. — Можете ли вы показать, где он?

Карлик вроде нахмурился, хотя трудно было сказать наверняка, столь искажено было его лицо. Он указал на лестницу и жестом попросил нас следовать за ним. Мм повиновались. На полпути я вдруг остановился, заметив, что за нами следит пантера. Я напрягся, но пантера просто зевнула и лениво начала облизывать лапы. В холле, под лестницей, вокруг кресла обвивалось что-то вроде питона, а далее, в комнате, мы спугнули двух оленят.

— Что это такое? — пробормотал я. — Никак мы в зоопарке?

Элиот не ответил, он все время подозрительно оглядывался, словно ожидая какого-то сюрприза. Я тоже, видимо, заразившись от Элиота, вдруг почувствовал страх.

Наконец, карлик остановился у двери.

— Сюда, — выдохнул он.

Похоже, ему было трудно говорить. Он открыл дверь, Элиот поблагодарил его, а я ощутил, что страх перерастает в ужас, затуманивая мои мысли.

Элиот сжал мою руку:

— С вами все в порядке?

На лбу его выступила испарина, глаза слегка выкатились, будто от ужаса, и я подумал, что сам я выгляжу так же. Странно, но меня как-то успокоило, что он чувствует то же, что и я.

— Итак, Элиот, — произнес я, — встретим лицом к лицу самое худшее.

Я ожидал, что там, за дверью, нас ждет еще одна галлюцинация вроде уже испытанных нами. Вместо этого нас окутала тяжелая, красно-бархатная темнота. Несколько секунд мне понадобилось, чтобы привыкнуть к ней. Постепенно я понял, что там горят свечи, тонкие язычки огня. За ними проступили смутные силуэты мебели, складки занавесей, богатых и мягких, как сама темнота, так что было трудно отличить одно от другого, и я почувствовал, что меня обволакивает, ловит в силки нечто тяжелое и живое. В воздухе стояли густые запахи ладана, опиума и экзотических цветов. Темнота высасывала меня, и мне страстно хотелось бороться с ней. Только впереди, там, где полукруг свечей смыкался со стеной, темнота расступалась и занавеси были раздвинуты. На стене висела освещенная картина, резко бледнея на красном фоне. Портрет женщины. Лицо ее было похоже на лик одной из статуй, что мы видели в альковах наверху. На этой же картине, однако, женщина была одета по последней моде. Красота ее была настолько отталкивающей, что мне пришлось опустить глаза. И, опустив их, я заметил, что на полу, в позе жертвы, распростерлось чье-то тело. Похоже, это был раджа. Одежда его насквозь промокла, на ноге — рана, лицо вымазано кровью.

Элиот подошел к нему и перевернул. У головы раджи стояло большое серебряное блюдо, полное густой темной жидкости. Я коснулся жидкости пальцем и поднес к свету свечей.

— Элиот, — прошептал я, — да это же кровь!

— Неужели?

Я содрогнулся, озираясь:

— В этом месте присутствует что-то… что-то…

— Что же? — поинтересовался Элиот.

— Что-то сверхъестественное!

Элиот добродушно рассмеялся:

— Полагаю, нам нужно оставить все естественные объяснения, соприкасаясь с такой теорией, как эта.

И вообще, — он перевернул тело, пульс которого он щупал, — это не тот случай, когда брошен вызов законам природы…

Что-то в его тоне насторожило меня.

— Так вы нашли разгадку? — вскричал я.

— В конце концов, все оказалось очень просто… — ответил он.

Я всмотрелся в лицо раджи. Это было то же… и не то же лицо. Черты были те же, что я видел на лестнице служебного входа театра, но жестокость смягчилась и почти исчезла, а щеки, проступающие сквозь размазанную кровь, были розовые и полные, а совсем не бледные.

— Не понимаю, — удивился я, — это лицо раджи, но оно… почти до невозможности изменилось.

— Согласен с вами, — кивнул Элиот, — это была чудесная маскировка. Даже я, когда впервые увидел его, не смог узнать.

— Так кто же это? — спросил я.

— Как кто? — не понял Элиот. — Конечно же, сэр Джордж Моуберли.

— Он…

— О, да. Жив и здоров. — Элиот бегло осмотрел рану на ноге сэра Джорджа. — Это от пули… Ничего серьезного… Но нам надо его вытащить отсюда как можно скорее…

В это время пламя свечей заколыхалось, а комната будто запульсировала вокруг меня, и я почувствовал, как какая-то сила затягивает меня. Язык мой превратился в кусок кожи, а кости начали рассыпаться в прах. Мои глазные яблоки высохли, и их так жгло, словно оттуда была высосана вся влага. Притягиваемый какой-то силой, я взглянул на картину на стене. Элиот, не отрываясь, тоже смотрел на нее.

— Вы чувствуете? — прошептал я.

Он повернулся ко мне. Лицо его казалось прилепленным прямо к черепу. Вдруг он рассмеялся и покачал головой.

— Что это? — изумился я.

— Это, Стокер, — ответил он, — нечто вроде декораций в одной из пьес вашего театра: дом с привидениями… разные сопровождающие трюки… Но нет, — мотнул он головой, — здесь присутствует опасность, однако не от сверхъестественных сил. Противник перед нами дьявольский, но, увы, в человеческом облике… Пойдемте, — сказал он, поднимая руки сэра Джорджа, — нас не должны здесь застать. Наши заговорщики не возрадуются, узнав, что мы украли их трофей. Скорее, уходим отсюда…

Я взял сэра Джорджа за ноги и помог Элиоту поднять его. Другой рукой я открыл дверь. Я не помнил, чтобы закрывал ее, но молчал, не желая вновь подвергнуться насмешкам. Но все равно темнота в моем воображении затягивала меня. Тело мое настолько высохло, что руки и ноги, казалось, вот-вот зашуршат. Элиот тоже с трудом нес ношу, будто он сильно ослаб, и, хотя он улыбался мне подбадривающе, лицо его побледнело и напряглось. Мы вышли из комнаты, веред этим одновременно повернувшись взглянуть на картину в последний раз. Фигура женщины замерцала, комнату заволокло темным туманом, свечи погасли одна за другой, и все погрузилось во тьму.

— Ради Бога, — пробормотал Элиот, — давайте же выбираться отсюда.

Мы побрели по коридору. Сверху все еще доносились слабые звуки музыки. В конце коридора оказался большой холл, а на другой стороне холла обнаружились две тяжелые металлические створки, обе открытые. Мы вышли через них и почувствовали, как нам на головы закапал дождь.

— Сюда! — Элиот указывал на мигающий газовый фонарь.

Пока мы шли, Элиот все время озирался, но никто за нами не гнался. Вскоре мы выбрались на главную улицу и почувствовали себя в безопасности, ибо на мостовой собралась большая толпа. Я удивился такому скоплению народа в столь ранний утренний час. Люди стояли в тени, поодаль от фонаря, и вначале трудно было понять, из-за чего они собрались. Над скорчившейся на земле фигурой навис полисмен. Элиот спросил его, что случилось, и констебль ответил, что на женщину напали и, может, убили. Конечно же, Элиот сразу предложил свои услуги. Склонившись над женщиной, он вдруг резко посуровел и взял руку несчастной за запястье.

— Скорей, дайте тряпку! — крикнул он. Он перевязал запястье тряпкой, и сквозь ткань сразу проступило пурпурное пятно. Элиот взглянул на полисмена. — Вы что, не видели, что у нее запястье перерезано?

— У других тоже! — крикнула женщина из толпы. — Так и режут, так и режут тут всех подряд. Кому глотку режут, кого по телу режут, а кого и по запястьям.

— Всех подряд? — уточнил Элиот.

— Всех, всех вокруг, — кивнула женщина. Из толпы раздались крики в ее поддержку:

— Полиция ни хрена не делает! Им плевать на все! Все замалчивают!

Констебль, молоденький парнишка, только глотал воздух. Понизив голос, он рассказал Элиоту, что ничего не знает об этом деле. Ротерхит — не его участок. Он приехал с северных доков расследовать стрельбу на Темзе, и, хотя никаких доказательств стрельбы не выявилось, он нашел женщину и постарался сделать все, что мог, несмотря на то, что это не его территория.

Он нервно взглянул на окровавленное запястье женщины и снова глотнул воздух:

— Жить будет?

— Думаю, да, — кивнул Элиот. — Но ее надо срочно отвезти в больницу… Раз вы с северных доков, то вы, наверное, на катере?

Констебль кивнул.

— Хорошо, — сказал Элиот, поднимаясь. — Тогда переправьте нас через Темзу. Я подлечу эту женщину в Уайтчепеле.

Полисмен радостно закивал, но вдруг нахмурился:

— Простите за вопрос, сэр, а вы-то что тут делаете?

— Мы? — пожал плечами Элиот. — Мы… э-э… живем ночной жизнью доков. — Он указал на сэра Джорджа, рану на ноге которого, как я заметил, он тщательно укрыл. — И кое для кого из нас она оказалась слишком бурной,

— Да, сэр, — улыбнулся полисмен. — Это видно.

— Буду обязан, если оставите свое мнение при себе, — резко огрызнулся Элиот. — И не будем терять времени. Поехали. Надо перенести бедняжку на ваш катер.

Таким образом, мы вскоре добрались по Темзе до Уайтчепеля, а там пара полисменов помогла внести раненую женщину в клинику. Прежде чем взяться за ее лечение, Элиот попросил меня поднять сэра Джорджа наверх.

— И ради Бога, — шепнул он, — пусть эта рана в ноге будет прикрыта!

Я кивнул, поднял свою ношу на второй этаж и оставался рядом с сэром Джорджем с полчаса. Наконец появился Элиот.

— Она выкарабкается, — сообщил он, садясь рядом с сэром Джорджем. — Я уложил ее спать внизу.

— А его? — показал я на сэра Джорджа.

— Его? — улыбнулся Элиот. — О, он очень плохо вел себя. Его мы сразу отошлем к жене.

— Так вы думаете, с ним все в порядке?

— Уверен. Но дайте-ка я его осмотрю и подлечу его рану, которая, как вы можете убедиться, — он отбросил тряпку, — не более чем царапина.

Помедлив, он заглянул в лицо сэру Джорджу, усмехнулся и покачал головой, но внезапно посерьезнел, словно озадаченный чем-то, и принялся перевязывать рану. Однако в его улыбке промелькнула привязанность, которой крайне сложно добиться от такого холодного человека, как Элиот.

— Вы в близких отношениях с ним? — спросил я.

— Сейчас нет, — мотнул головой Элиот. — Но был когда-то. Нас влекло друг к другу, как часто бывает у людей с совершенно противоположными характерами. Меня… Рутвена… и Моуберли.

Я вгляделся в лицо сэра Джорджа.

— А когда вы узнали?.. — осмелился спросить я.

— Что… что он и раджа — один и тот же человек?

— Да.

Элиот мрачно улыбнулся. Некоторое время он молча занимался своим делом, и я уже подумал, что он не ответит мне.

— Джордж всегда, — вдруг заговорил он, — всегда был… э-э… любителем женщин.

— Да, вы рассказывали, — кивнул я. — И та проститутка в переулке?..

— Именно так.

— Но… извините за нескромность… есть многие, которые… ну… как и раджа… могут… ну, сами знаете…

— Да, конечно, — буркнул Элиот. — Но я убежден, что если бы раджа был не сэром Джорджем, то цель его общения с проституткой была бы совершенно иная, чем секс.

— Вот как? — с удивлением покосился я на Элиота. — И какая же. Бога ради?

— Этого я говорить не желаю, — помрачнел он. — Это всего лишь моя причуда.

— Но все-таки…

— Говорить не желаю! — повторил он ледяным тоном, и, видимо, на лице у меня отразилось такое удивление, что Элиот сразу же извиняющимся жестом тронул меня за плечо. — Стокер, прошу вас, не касайтесь этой темы… Меня она приводит в определенное замешательство… Помните, я упоминал о болезни в Каликшутре? Я пытался выкинуть ее из головы, и все же мне это не удалось, ибо иногда я ловлю себя на том, что подозреваю ее проявление там, где ее просто не может быть. Впрочем достаточно сказать, что мои предположения не оправдались, и я знал, знал, что сэр Джордж наш человек. Когда я увидел его на лодке… выражение его лица, когда он увидел меня… Я был уверен…

— Впрочем, я кое-чего до сих пор не понимаю, — сообщил я.

— Вот как?

— Да! Как случилось, что черты его лица так изменились? Как получилось, что мы не смогли узнать его?

— Ах, это… Помните, Стокер, на Колдлэйр-лейн я сказал вам, что дело для меня ясно, за исключением одной-единственной детали? Так вот, вы затронули ту самую деталь, которая вводит меня в замешательство. Признаюсь, не могу ответить на ваш вопрос.

— И у вас нет никакой теории?

— Может быть, — медленно проговорил он.

— И?

— Нет… это невозможно, — покачал головой он.

— Но все-таки, скажите, — нажимал я.

— Я просто подумал о совпадениях.

— Совпадениях?

— Помните, Люси, когда она увидела лицо Моуберли в окне, вообразила, что по нему течет кровь? И сегодня, когда мы его нашли, лицо его опять было вымазано кровью?

— Господи, Элиот! — вскричал я. — Вы совершенно правы! И что вы на это скажете?

— Совершенно ничего.

На моем лице, по-видимому, отразилось такое разочарование, что Элиот улыбнулся:

— Думаю, нам надо подождать, пока Моуберли придет в сознание. Может, тогда удастся пролить какой-то свет на происшедшее. И в связи с этим, Стокер, могу я вас попросить о последнем одолжении?

— Конечно, вы же знаете, что я полностью к вашим услугам.

Элиот подошел к конторке, сел за нее и стал что-то писать.

— Моуберли надо вернуть домой, к жене, — сказал он. — Леди Моуберли храбро перенесла его отсутствие. Мы не можем больше скрывать его от нее. Поэтому, Стокер, не могли бы вы отвезти министра домой?

— Никаких затруднений, — ответил я.

— Я бы поехал и сам, — проговорил Элиот, — но Ллевелин слишком долго работал без меня. — Он вернулся к своей записке. Наконец он закончил ее, запечатал в конверт и вручил мне. — Будьте любезны передать это леди Моуберли.

— А вы, в свою очередь, обещайте, что будете держать меня в курсе того, как пойдут дела.

— Ну конечно же, мой любезный Стокер, — улыбнулся Элиот. — К кому же еще я могу обратиться? Но думаю, что это дело больше не доставит нам особых хлопот. Похоже, мы разгадали загадку.

Засим я покинул его. Садясь в кэб, я подумал, что мне надо еще много о чем поразмыслить, ибо я не был так уж уверен, что все тайны действительно решены. Я размышлял о пережитом и услышанном до тех пор, пока, в силу моей измученности, разные образы последних дней не стали сливаться в моем сознании. Я увидел Люси, раджу, лорда Рутвена и сэра Джорджа. Мы с Элиотом гнались за ними на лодке по Темзе, а потом они очутились со мной в притоне Полидори. Я вспомнил о портрете в комнате с клубящимися благовониями… И вдруг резко пробудился, содрогаясь от этого воспоминания. Почему — не могу сказать. Красота той женщины казалась столь величественной, что я подумал, а не она ли так расстроила меня. Мы все еще не знали, кто она, с какой целью появилась в Ротерхите, а Элиот говорит, что дело решено…

Я покачал головой. Отказываясь сомневаться в человеке с такими необычайными способностями, я предполагал, что очень скоро получу от него известие…