— Из-за этого мы спрятались в угол? Извини меня.
— Нет. Он беспокоился о чем-то, а я не люблю оставлять человека в беспокойстве, когда он умирает, поэтому я сказал, что спрошу тебя, смогу ли я что-нибудь сделать для тебя. Похоже, он полагал, что ты нуждаешься в поддержке против твоего брата.
Укол гнева коснулся Мюртаха, и он почувствовал себя виноватым из-за этого.
— Нет, я так не думаю, мы все уладили, мой брат и я.
— Я упомянул об этом только потому, что он просил меня.
— Да.
Монах прервал фразу и, нахмурившись, смотрел на стену. Его короткий нос сморщился.
— Порой я думаю, что умирающие люди улавливают суть вещей. Он был обеспокоен, и я не думаю, что он беспокоился об обычных семейных неурядицах.
— Это не обычные.
— Я знаю историю этого. — Глаза монаха обратились к нему. — Если тебе когда-нибудь потребуются уши, чтобы вложить в них свои слова, то мои так же хороши для этого, как глухая стена.
— Я думаю, что теперь уже все улажено.
— Хорошо.
Он вернулся обратно к Эйр с ее куклой. Мюртах глядел ему вслед. Спустя некоторое время подошла Од и заставила его сесть на скамью, и когда делала это, то слегка встряхнула его. И эта встряска, и то, что сказал ему монах, вынудили его осознать, что Финнлэйт мертв не в том смысле, какой заключался в словах Эгона.
Они съели ужин, и Од разложила одеяла на полу возле очага. Четверо мужчин, Мюртах и Эгон поднялись в лофт и перенесли тело Финнлэйта вниз и положили на одеяло. Люди из других ограждений вошли в дом; Од посылала туда двух мужчин сказать им, что Финнлэйт мертв, почти перед тем, как монах спустился по лестнице вниз сообщить ей об этом. Тут же женщины обмыли Финнлэйта, причесали и облачили в его лучшую рубашку.
Мюртах сидел рядом с Эгоном возле огня, ему очень хотелось, чтобы Сирбхолл пришел домой. Когда Финнлэйт был аккуратно уложен, все, разбившись на группы, начали выпивать и разговаривать. В лофте нельзя было спать в течение трех дней, и Од уложила младших детей в постель в своей с Мюртахом комнате; Эгон и монах должны были спать в соседней. Мюртах дал Эгону выпить большую чашку аскуибха, мальчик сразу размяк и безропотно отправился в постель.
Как только он смог незаметно уйти, Мюртах оставил дом и вышел, направляясь в сторону конюшни. Было глупо верить, что Финнлэйт предвидел что-то, потому что так решил монах, который мог понять его неправильно. Умирающие люди часто остро воспринимают мелочи, а Финнлэйт находился в лихорадке.
Стоя возле конюшни, он внезапно ощутил себя сдавленным, словно невидимое движение роилось вокруг него. Он напрягся, но это состояние продолжалось. Воздух был до того густой, что почти толкал его. Словно кто-то хлопал его по плечу, бил локтем под ребра, толкал его. У него свело желудок. Он закрыл глаза в страхе увидеть что-то и сделал шаг в сторону дома. Потом сделал еще один шаг. Чувство сдавленности обуревало его мозг, отключило все его возражения. Что-то словно смеялось над ним. Он внезапно открыл глаза, но не увидел ничего, кроме странной светящейся темноты. Когда он взглянул на небо, то увидел луну, взиравшую на него, словно одинокое злорадное око.
Он сделал еще три шага в направлении к дому, взглянул на небо в северной стороне и увидел там, сразу за холмом, слабые отблески будто пляшущих сполохов. Они исчезали, снова ярко сверкали и снова исчезали. Он бросился к дому и едва удержался, чтобы не хлопнуть дверью.
Все уже были в кроватях. Гости из других ограждений лежали на полу вокруг очага. В тот момент, когда на свету он ничего не видел, ему казалось, что он провел в темноте полночи и что ощущение толпы и огней будет держать его в таком состоянии вторую половину ночи. Но тут вышла Од и кивнула ему, она еще не раздевалась. Он вообразил их всех, разговаривающих и выпивающих, веселых, разгоряченных, когда он бывал охвачен хозяйскими заботами, принимая рождественских гостей в своем собственном доме, но это было не так. Од должна была сама подойти к нему.
— Все заснули, — сказала она, закрывая за ним дверь.
Он присел на кровать, расшнуровал обувь и тихо положил вниз, чтобы трое детей, спящих в кровати, не проснулись. Од повесила свои одежды на вешалку, она скользнула в постель из простой соломы. Он мог слышать, как она бормочет свои молитвы.
Когда он поднял руки, чтобы снять свою тунику, его мышцы отозвались болью. Он кинул тунику вниз и улегся возле Од.
— Спокойной ночи, — прошептал он и начал читать молитву.
— Мама.
— Спи, Эйр, — сказал Мюртах. Им пятерым было тесно в кровати.
— Нил лягает меня.
Мюртах погрузил голову в матрас. Од сказала:
— Засыпай, и он перестанет.
Солома заскрипела и зашуршала. Эйр перелезла через Од и улеглась между ней и Мюртахом. «Это не иначе, как воля Божья, что мы всегда имели больше, чем одного», — подумал он. До него дошло, что теперь он самый старший мужчина в его семье. Он закрыл глаза. Вокруг слышалось дружное дыхание спящих. Вся комната была заполнена звуками. Когда Мюртах уверился, что Од заснула, он встал, снял плащ с вешалки и вышел в большую комнату, чтобы лечь там спать на полу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На следующее утро они перенесли Финнлэйта в его саване на площадку для захоронения. Саван был из полотна — Од сама соткала его. Положенный на деревянные козлы, Финнлэйт дожидался под небом, пока Мюртах копал ему могилу, пока люди проходили мимо, глядели на него и молились. Небо было синим, а воздух холодным.
Эгон вышел из дома и сел рядом, наблюдая, как Мюртах копает могилу. Земля промерзла и стала твердой неглубоко под травой. Тут Мюртах использовал топор, остерегаясь камней, чтобы прорубить могилу. Эгон сидел, скрестив ноги, немного в стороне и рассеянно глядел, ничего не видя. Мюртах выпрямился, отряхнул руки и взглянул вниз на яму, которую сделал. Для зимней могилы она была достаточно глубока.
— Папа!
— Угу, — он спрыгнул в могилу и стал выравнивать ее лопатой.
— Я тоже умру, да?
— Мы все умрем, Эгон.
Мальчик ничего не сказал. Мюртах закончил могилу и вылез из нее. Две самые старые женщины молились возле тела Финнлэйта. Мюртах собрал свои инструменты, взял их в одну руку и нагнулся, чтобы поднять Эгона. Эгон вскочил, схватил Мюртаха руками и прижался лицом к его плечу. Мюртах взлохматил его волосы. Обнимая Эгона рукой, он пошел прочь, полуведя, полутащя мальчика рядом с собой. Они прошли мимо молящихся женщин, и женщины начали причитать.
Сирбхолл вернулся ранним утром, в тумане таком густом, словно дым лесного пожара с ним прибыл еще один человек на большом жеребце. Мюртах, услышав оклик часового, вышел и стал ожидать возле дверей. Два всадника, с гнедой кобылой на поводу, въехали во двор. Капюшон Сирбхолла был откинут на спину, но незнакомец был укрыт капюшоном, словно колдун. Мюртах подошел к ним.
— Я доставил к тебе гостя, — сказал Сирбхолл. — Вождь О'Руэйрк имеет несколько сообщений для тебя. Как Финнлэйт?
— Мы похоронили его три дня назад, — Мюртах бросил взгляд на человека в капюшоне. Он мог видеть только слабый блеск глаз, но взглянув на длинные пальцы, он узнал его: — Почему ты молчишь, Мелмордха? Ты второй необычный посетитель, который появился у меня после Кэтхэйр.
Мелмордха засмеялся. Откинув назад свой капюшон, он сказал:
— Твои глаза нечеловечески проницательны. Я был в клане О'Руэйрк, и когда явился твой брат, решил поехать вместе с ним.
— Ты направляешься в Лейнстер?
— Туда, что мне осталось от Лейнстера.
— Тебе не стоило бы особенно задерживаться, тем более со мной. Сирбхолл, укрой лошадей, холодно.
Мюртах принял поводья от Мелмордхи. Сирбхолл спрыгнул на землю и повел лошадей в сторону. Мюртах, не сводя глаз с гнедой кобылы, направился к двери.
— Ты настолько не чувствуешь себя в безопасности? — сказал Мелмордха.
— Пф-ф… Люди короля вьются вокруг меня, словно мухи над глазами дохлой коровы. Можно подумать, что я командую тысячью людьми и у всех у них такие же сильные руки, как у моего брата.
— Я слышал, что они своими глазами убедились, что ты готовишь заговор, тогда, в Кэтхэйре.
— Это не я ответственен за это, это они так решили. — Он взглянул на лошадь Мелмордхи, которую Сирбхолл брал под уздцы. — Ты выглядишь на ней хорошо, О'Руэйрк, должно быть, кусает себе локти.
— Он предложил мне за нее десять коров, пять жеребцов и двух жеребых кобыл — одна из них, я думаю, была твоя. Это хорошая лошадь, но уж очень влияет на настроение своего хозяина.
— А! У меня есть вороной пони, который я могу продать ему, если ты добавишь лужок, на котором можно выпасывать его. Говорят, что производительница у О'Руэйрка рыжая кобыла и что он предпочитает иметь хорошую лошадь, чем попасть в рай после смерти.
— Честно говоря, сейчас я бы взял твоего вороного пони для моей сестры.
— Гормфлэйт?
— А какая из моих сестер доставляет мне заботы, кроме Гормфлэйт?
— Од мне не позволит. Я хочу сказать, пригласи ее принять участие в этой торговле. Заходи в дом.
Они вошли. Од и дети уже встали, и Конэлл полз к борзым. Не заметив его, Мюртах едва не споткнулся и не упал на него.
— Од, убери этого детеныша.
Од подхватила Конэлла, свистнула собакам и собрала их всех возле очага. Эйр и Нил сидели на скамье, разглядывая Мелмордху, а Од кидала на него взгляды искоса.
— Эгон, — сказал Мюртах, — уведи своих братьев и сестру и поиграй с ними во дворе. Или займитесь своей домашней работой. Это будет лучше.
Минуя хоровод детишек, вошел и сел Сирбхолл.
— Это была трудная поездка.
— Особенно ночью, — сказал Мюртах. Вошла Од, держа в руках тарелку с мясом на завтрак.
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — тихо спросила она.
— Пожалуй, ты должна покормить детей.
Она что-то пробормотала. Едва не швырнув тарелку на стол, Од пересекла комнату, дверь спальни захлопнулась за ней. Мелмордха и Сирбхолл взяли мясо с тарелки, отрезали по куску хлеба. Мюртах встал.
— Вы вытащили меня из постели, ночные наездники, я должен надеть башмаки. Сирбхолл, достань вина для — для него. И скажи Эгону, что они все могут поесть в доме Брендэна.
Он вернулся в спальню; дверь была не совсем закрыта. Сидя на кровати, он надел свои башмаки и зашнуровал их. Од с младенцем у груди игнорировала его. Уже выходя, он обернулся у двери и сказал:
— Когда угомонишься, сообщи мне об этом.
Она сверкнула глазами. Он захлопнул дверь и вернулся обратно к столу.
— Ты сказал, что твой дедушка умер? — спросил Мелмордха.
Мюртах кивнул:
— Он очень ослаб, я полагаю. Он не был настолько крепок, чтобы я мог надеяться, что он в любом случае переживет эту зиму.
— Я очень сожалею. Мне бы хотелось поговорить с ним.
— Ты из-за этого и приехал? Для серьезного разговора? Сирбхолл, прихлебывая вино, пристально смотрел на них.
— Ладно, — сказал Мелмордха. Он откинулся на спинку, положив на стол свои длинные темные руки. — Я слышал кое-что о том, что ты сделал в Кэтхэйр-бай-Таре. Я бы должен был быть с тобой, если бы ты пошел.
— Не с датчанами, — сказал Сирбхолл.
Мелмордха не обратил на него внимания. Глядя на Мюртаха, он сказал:
— Ты уже располагаешь всеми аргументами для этого.
— Мюртах…
— Сирбхолл, успокойся. — Он взглянул на Мелмордху. — Я не могу. Ты тоже знаешь все аргументы по этому поводу.
— Я не знал, когда они, Сигтругг и Гормфлэйт, говорили со мной, что они имели в виду представить ярлу Оркнею. Клянусь в этом.
— Мелмордха, ты всегда смущаешься, как любой другой человек. Ты просто невезучий, только и всего.
Выразительный рот Мелмордхи выгнулся в улыбке, его глаза перебежали на Сирбхолла и снова на Мюртаха.
— Ты должен признать, — сказал он кротко, — что я, по крайней мере, дал ирландский совет датчанам.
Мюртах засмеялся:
— И ты плохо играешь в шахматы. Об этих двух случаях с тобой в Ирландии знает каждый.
— Что ты им должен, что ты не хочешь идти со мной? Верность?
— Я не должен им ничего. Не думай, что я настолько кроток, что я не думал о том, как содрать с них шкуру за это.
— Я знаю. Мы говорили об этом однажды, помнишь? Тогда я подумал, что ты благоразумен и выдержан, но теперь… Как думает человек с мечом в руке. — Мелмордха улыбнулся. — Я был удивлен, что они держали совет в Таре. Мелсечлэйн явно в это дело залез по уши.
— Нет. Не заблуждайся. Это не имеет никакого отношения к Мелсечлэйну. Он там из-за иностранцев, которые придут, чтобы помочь тебе, и если бы это не касалось ярла Оркнея и остальных, он был бы где-нибудь еще. Он намерен помогать Верховному королю не больше, чем я, и это раздражает его.
— У меня другое впечатление.
— Что ж, я это вижу так, и у меня нет руки с мечом, которая бы думала о чем-то.
— Это так. Это так, — Мелмордха скривил рот. — Или это рука с тетивой такая благоразумная?
— Еще разумнее. Тетиву натягивают только два пальца, а остальные остаются целиком для того, чтобы думать.
Мелмордха засмеялся.
— Если бы Мелсечлэйн играл в этом главную роль, то даже если бы ты привел всю Данию и Норвегию сюда на нас, я бы пальцем не шелохнул, чтобы помочь ему. Я сделаю то, что сделал в последней войне, ты знаешь, позаботился бы о стадах своих и…
— Пустил нас к себе, — грубо сказал Мелмордха, — накормил нас и выбросил своих детей из кроватей, чтобы мы могли спать.
У Сирбхолла дернулась голова.
— Но это был Верховный король, и он побеспокоился, чтобы найти меня и позвать на этот совет, — Мюртах выбросил свои ладони на стол. — Ты понимаешь, что это такое.
— Да, — длинное темное лицо Мелмордхи помрачнело. — Ты до сих пор все еще не понимаешь. Они не хотят оставить тебя одного в стороне. Мелсечлэйн может это позволить. Но мелкие кланы, мак Махон и другие, они не хотят того, что ты пытаешься сделать. Господи, ты представил их как преступников!
— Они признают это или будут задавлены до смерти. Одно из двух.
Сирбхолл отрезал кусок мяса и сунул его в рот. Мюртах взглянул на него.
— Что они могут сделать против меня? Снова устроить нам резню? Нет, для этого им потребуется король, как это они сделали в последний раз. Мелсечлэйн воздержится от этого. Я не беспокою Мелсечлэйна.
— Беспокоишь.
— Нет.
— Не знаю, не знаю.
— Если ты поразмыслишь об этом, то увидишь, что я прав.
Мелмордха посмотрел на свое вино, потом перевел взгляд на сидящего напротив Сирбхолла и долго смотрел на него.
— Он сохраняет молчание, — сказал Мюртах. — Мы все это выяснили некоторое время назад.
— Он говорил мне.
Мюртах взглянул на Сирбхолла, который отказывался глядеть куда-либо, кроме своего кубка с вином.
— Ого, — сказал Мюртах. — Сейчас я это вижу. Мелмордха ничего не сказал, только улыбнулся.
— Ладно, я предоставлю тебе в полное распоряжение свою лучшую спальню, и мы можем разговаривать всю ночь, но ради блага нас обоих, я думаю, ты должен выспаться и уехать.
— Ты так нервничаешь.
— Я не могу держать моих домочадцев все время за дверью. А они знают, что ты имеешь привычку разъезжать по округе? Я имею в виду королей. Если нет, то, я думаю, лучше им и не знать.
— Да. — Мелмордха встал. — Я устал. Мюртах поднялся.
— Я полагаю, что это так же для моего блага, как и для твоего. Но это все же необычно для тебя — странствовать так.
— Я должен знать, что происходит.
— И ты не мог для этого кого-нибудь послать?
— Король Лейнстера должен выполнять работу короля Лейнстера.
Мюртах внимательно посмотрел на него и улыбнулся:
— Если когда-нибудь наступит день, когда тебе придется бежать и Лейнстер закроется для тебя, приходи сюда.
Они вошли в пустую спальную комнату, и Мюртах затворил дверь.
Лампа в комнате светила тускло, и Мюртах едва мог разглядеть лицо Мелмордхи.
— Ради твоего блага я бы никогда не приехал сюда, если бы все не складывалось так плохо, — сказал Мелмордха, — и я приехал к тебе, потому что ты никогда не был моей жертвой. Но если времена так сложатся, что тебе придется бежать, Мюртах, приходи ко мне.
Мюртах улыбнулся:
— Ты слишком много думаешь обо всем этом, чем следовало бы. Выспись хорошенько. Если тебе что-нибудь потребуется, позови меня.
Он вышел. Сирбхолл поджидал его и, когда он достиг входной двери, прошипел:
— Почему ты вообще слушаешь его?
— Мы были друзьями еще до того, как ты родился. И если я захотел выслушать его, когда он вне себя от мысли, что потерпит поражение, то это мне решать.
— Ты думаешь, он…
— О, мне кажется, он предпочтет быть побитым нами, чем датчанами. Если он и датчане побьют королей, то датчане повернут на него, и он понимает это.
— Тогда почему он в союзе с ними?
— Ты слышал его. Сигтругг его племянник, и Сигтругг король Дублина, если не ирландский король, то, по крайней мере, король в Ирландии. Он сказал, что не знал, что они позвали ярла Оркнея и других.
— А как ты думаешь, кого других они приведут? Мюртах стоял под ранним солнечным светом. Туман рассеивался.
— Все мечи и топоры Южных Островов. Каждый корабль на побережье Ирландии и Англии, каждого исландца, которому надоело быть фермером, каждого…
— У тебя так звучит, словно весь мир.
— У ярла Оркнея великое имя.
Эгон улыбался перед ними, ожидая, когда Мюртах закончит.
— Папа, мы сможем пускать стрелы сегодня?
— Амбар очищен?
— Да, отец.
— И лошади вычищены, и весь мусор из дома выметен, и ты вынес всю листву к стене за амбаром?
— Все, все… кроме листьев.
— Хорошо. Мы немного постреляем.
— Я пойду и взгляну на могилу Финнлэйта, — сказал Сирбхолл.
— Как ты сходишь, там нападала листва…
— Я займусь этим, — Сирбхолл улыбнулся и зашагал.
— А кто был тот другой человек, папа?
— Я мог бы сказать тебе, что это торговец лошадьми, который приехал из Коннэута с твоим дядей. — Мюртах направился в дом за их луками.
— Но это не так, — сказал Эгон.
— А как ты узнал?
Они вышли из ворот и двинулись вокруг задов частокола в сторону водопада. Эгон сказал:
— Я помню его. Он был здесь прошлым летом.
— Я думаю, для тебя будет лучше, если ты не будешь знать, кто он.
— Ах, папа.
На поле под скалой было мало травы и мало солнечного света. Мюртах соорудил мишень кинжалом на буковом дереве, он это сделал еще тогда, когда они впервые пришли на этот глен, с той поры мишень потемнела, покрылась рубцами, а потому хорошо выделялась на створе дерева. Через некоторое время он повесил здесь старый деревянный щит, обрамленный железом по краю и закрепленный на нижней ветви. Сейчас он подергал его, чтобы проверить, держит ли его еще проволока.
Эгону скоро надоело стрелять в дерево, и они начали стрелять в щит, который качался, когда в него попадала стрела, и они должны были ждать, когда он повернется к ним широкой поверхностью, и стрелять быстро, пока он не откачнется в сторону. Эгон мог утыкать стрелами дерево, но никак не мог поразить мишень.
— Сделай это, отец, дай мне посмотреть. Мюртах натянул свой лук.
— Это сноровка, и нет никакой пользы от попадания в щит. — Он выпустил стрелу. — Напомни мне наделать побольше стрел до конца зимы. У нас еще остались совиные перья?
— Немного.
— Нет ничего, что я любил бы больше, чем охоту на сов в конце зимы.
Он поднял лук и выстрелил. Щит бешено завертелся.
— Ох, — сказал Эгон. — Ты попал! — Его голос звучал разочарованно.
— Ты просто должен прикинуть, сколько времени стрела летит туда, только и всего. Это хорошая хитрость, выстрелить во что-то, что еще не появилось.
— Ты так поступаешь с оленем.
— Не совсем таким способом. — Он снова выстрелил, щит подскочил и завертелся. — Ты зря потратишь стрелы, если попытаешься убить бегущего оленя. Гораздо проще подобраться к нему поближе, когда он спокойно стоит или пасется.
Он снова выстрелил, и щит закачался туда-сюда. Эгон бросил наземь свой лук.
— Я никогда не смогу так.
— Подними лук. Ты сможешь.
— Не смогу.
Мюртах легонько ударил его по плечу.
— Так ты кто: Эйр или Эгон?
Он пошел за своими стрелами. Эгон поплелся за ним, волоча за собой свой лук.
Когда они подошли достаточно близко, чтобы видеть щит отчетливо, Мюртах остановился и присвистнул сквозь зубы:
— Ты видишь? Быть слишком ловким тоже может привести к своему наказанию. — Одна из стрел вонзилась в другую стрелу и расщепила ее. — Во всей поверхности щита она не нашла другого места, куда воткнуться.
Он вытащил стрелы, разломал поврежденную и попытался высвободить перья.
— Отец, а дядя стреляет из лука?
— Дядя деревенский человек.
— Но это не так.
— Он мечник.
— А что лучше?
— Понимаешь, с луком нечего делать в рукопашном бою, но человек с мечом может сколько угодно размахивать им за пятьдесят шагов, но никого не поразит.
Он убрал стрелы в колчан.
— Меч это для схватки. Помнишь Халфдэна — датчанина, который приходил и рассказывал нам всякие истории? Он мог привести тебе больше названий для меча, чем у тебя есть в голове для любого другого предмета. Эти датчане прямо-таки женаты на своих мечах.
Мальчик присел и поднял одну из своих стрел. Наконечник сделал царапину по краю щита.
— Видишь? Я все-таки попал!
— Ты хороший стрелок. И станешь еще лучше.
Они вернулись на прежнее место, и Эгон выпустил еще несколько стрел. Мюртах расстелил на земле свой плащ и опустился на него. Эгон стрелял, будучи мрачным, но он уже научился не злиться на свой лук. Такая ошибка была у Эда, когда он делал что-то неудачно, он злился на это.
Эгон издал вопль, от которого Мюртах едва не подпрыгнул с земли.
— Я поразил его, отец! Взгляни! Видишь? Я поразил его!
— Пойдем, посмотрим.
Они побежали к дереву. Щит все еще раскачивался, когда они подошли к нему, и одна из стрел Эгона, окрашенная в красный цвет, воткнулась в край возле железной обивки.
— Она попала не в центр, — захныкал Эгон.
— Пф-ф… Она попала сюда, это самое важное. Со временем, позднее, ты сможешь расстраиваться, когда будешь попадать не в центр.
— Я буду стрелять, пока не попаду в центр.
— Нет, не будешь. Мы возвращаемся. Завтра ты будешь стрелять лучше, чем если продолжишь сейчас.
— Тогда ладно.
Они вернулись, чтобы подобрать плащ и колчан Мюртаха. Эгон сказал:
— Отец, а как выглядело Бегство?
— Бегство?
— Ты никогда не рассказывал мне. Я знаю, что они убили нас всех. Но как это было?
— Нет ничего интересного — слушать это.
— О, папа, расскажи мне. Сколько лет тебе тогда было?
— Примерно столько, сколько тебе.
— И мама была при этом? — Да.
— Отец, ну, пожалуйста!
— «Отец! » Попроси об этом свою мать.
— Она ни за что не захочет рассказать мне об этом.
— Это хорошо. Я всегда понимал, что женился на ней по многим соображениям. Спроси своего дядю.
— Но дядя был всего лишь младенцем.
— Он расскажет тебе, если ты попросишь. Ну, хватит, Эгон. Ты уже вырос так, что достигаешь моего плеча, а ведешь себя, как Конэлл, когда он хочет чего-то. Я…
Он замер. Они уже были почти возле ворот частокола, и через них он увидел группу всадников перед его передней дверью, и он их сразу узнал.
— Эгон, хватай пони на лугу и скачи за пастухами. Эгон взглянул за частокол, повернулся и побежал. Мюртах глубоко вздохнул и прошел в ворота. Вождь мак Махона свесился со своей лошади, разговаривая с Од. Она стояла в дверном проеме, прижав руки к своей юбке, и когда вождь мак Махона перестал говорить своим гнусавым, самодовольным голосом, она сказала:
— Их здесь нет. Если ты намерен воевать с женщинами и малыми ребятишками, мы можем дать тебе пристанище.
Ее голос звучал ровно. Мюртах натянул свой лук и приложил стрелу. Его руки взмокли. Он вступил в ворота и прислонился спиной к изгороди.
— Здесь есть и мужчина, — сказал он. — Если ты хочешь, чтобы их было больше, Дермот, мы можем позвать их, но, я думаю, ты сочтешь, что меня одного достаточно для вашей группы. Или зима так сурова на севере, что ты спустился вниз и поднял пыль на моем дворе?
Всадники завертелись на месте, уязвленные тем, что не заметили, как он появился. Дермот мак Махон двинул свою лошадь вперед.
— Значит, вот он ты, змеиный язык. Колени Мюртаха дрожали.
— Я здесь, бараньи мозги. Нет, не придвигайся ближе. Мне нравится видеть тебя отсюда. Ого, тут и кузен короля тоже, проделал весь этот путь, чтобы полюбезничать с моей женщиной.
Кир мак Эода вспыхнул. Мюртах обвел взором всю территорию, высматривая Сирбхолла, и, не увидев его, снова повернулся к Дермоту.
— А теперь, будь любезен, обманчивый друг, можешь что-то провякать.
— Разве человек не может…
— Не ты.
— Опусти этот лук, — сказал Кир мак Эода. — Возьми меч и нападай на нас, как настоящий мужчина, каким ты не являешься.
— Если на тебя в темноте нападет свора собак, ты что, отбросишь свой лук и будешь грызться с ними зубы на зубы?
— Где твой брат? — спросил Дермот. — Я слышал, у него есть какое-то недовольство против нас?
— Да? — Мюртах прислонился к ограде. — Ты стремишься, чтобы твои кишки были выпущены на землю?
— Мелмордха, — прозвучал другой голос. Это был рыжеволосый Кормак мак Догерти, молочный брат Дермота мак Махона. — Мы слышали, он встретил твоего брата в Коннэуте. Мы охотимся за ним.
— О-хо-хо, вы снова выехали за пределы границ. Если бы глава клана О'Руэйрк нашел вас на своих землях, он бы уделил вам куда меньше времени, чем я. Мелмордхи здесь нет. Убирайтесь.
— Но он был здесь.
— Да. Он был здесь. Убирайтесь. У вас у всех превосходные уши — или мне нужно проделать еще слуховые отверстия в ваших головах?
— Какие-то голоса потревожили меня, — сказал Сирбхолл. Мюртах издал вздох облегчения. Из окна чердака вылез
Сирбхолл и сел на подоконник болтая ногами. Его меч лежал на коленях.
— Они разбудили меня и оторвали от хорошего сна. Клинок его меча сверкнул на солнце. Мюртах опустил свой лук. Его пальцы так сжимали лук и конец стрелы, что им стало больно, но он почувствовал это только сейчас.
— Ладно, — сказал он спокойно, — уезжайте. Мы занятые люди, и наша зима не такая суровая, как ваша. И приберегите весь этот задор до той поры, когда заявятся датчане.
Дермот взглянул на Кормака, и что-то мелькнуло между ними. Дермот развернулся и медленно выехал из ворот. Остальные последовали за ним. Дермот уехал, ничего не сказав, Кир мак Эода начал было говорить что-то, но сжал губы и проскакал в ворота.
Кормак послал свою лошадь чуть стороной, чтобы остановиться возле Мюртаха; оглянувшись назад, на Сирбхолла, он сказал:
— Тебе повезло второй раз, кролик. Как насчет третьего? — Он сплюнул в ноги Мюртаху. — Научись снова убегать, кролик.
Понукая коня, он ускакал за остальными.
Сирбхолл исчез, он снова появился в лофте, опуская вниз лестницу. Мюртах закрыл глаза, чувствуя, как у него подступает в животе. Подошел Сирбхолл, размахивая руками и ухмыляясь.
— Если это все, на что они способны, имея перед собой только нас двоих, то мы доживем до старости. Что Кормак сказал тебе?
— Достаточно.
— Я должен был забраться через заднее окно дома, взять свой меч и незаметно подняться по лестнице наверх. Я подумал, что из лофта смогу увидеть больше.
— Но ты не мог использовать свой меч в лофте.
— Я намеревался спрыгнуть вниз на главу мак Махона. Что ты имеешь в виду, говоря, что он сказал достаточно?
— Они не хотят, чтобы мы были живыми.
В дверях за Од появился Мелмордха, его темное лицо возвышалось над ее черными волосами и светлыми, сверкающими глазами. Од позвала:
— Зайдите в дом, вы оба. Мелмордха сказал:
— Я пойду. Спасибо, Мюртах. Мюртах пожал плечами.
— Легче обсудить все, когда их здесь нет. Ты не можешь уйти. Они где-то поблизости.
— Где Эгон? — спросила Од.
— Я послал его за пастухами.
— Сколько их там? — спросил Мелмордха.
— Десять или двенадцать, — сказал Сирбхолл.
Мюртах прикусил губу. Его голову разрывали самые противоположные идеи.
— Они будут там, поджидая.
Он сел. Вошли Нил и Эйр. Нил тащил Конэлла на спине.
— Папа, — спросил он. — Кто это были?
— Сыновья убийц вашего деда.
Лица детей стали такими же бледными, как у Од. Сирбхолл подался вперед.
— Мюртах…
— А почему нет? Ты вынудил меня сказать это, взять кость указательного пальца старого Эда и указать ею — вот, глядите на них теперь. Они были здесь, и они не оставят меня в покое.
Мелмордха сказал тихо:
— Он расстроен.
— Расстроен? Я напуган, вот что со мной. Дайте мне подумать, вы все…
— Отец…
— Я сказал, дайте мне подумать!
Од собрала детей и повела их к двери.
— Мама, — сказал Нил, — он накричал на меня.
— Идем.
— Я выйду на дорогу в Кинкору, — сказал Мюртах. — Я собираюсь найти короля.
— Чего хорошего он может… — сказал Сирбхолл.
— Я не знаю. Что-нибудь. Мелмордха вздохнул:
— Ты, конечно, не можешь терять шанс. Но ты должен лучше защитить себя от всего возможного.
— Как? Скажи мне, король Лейнстера.
Мелмордха открыл рот, подумал, пожал плечами, закрыл рот и посмотрел в сторону. Сирбхолл сказал:
— Теперь мне все стало ясно.
— Жизнь с ним должна была научить тебя, — сказал Мелмордха, — если есть кружной путь с препятствиями и дорога на равнину, то Мюртах выберет тернистый путь.
— Так и есть. Я отправляюсь к королю, — Мюртах снова встал.
— Я поеду с тобой, — сказал Сирбхолл.
— И Эгон, — Мюртах показал его, надув и оттопырив пальцами щеки. — Кто сегодня дежурит на страже?
— Один из дома Брендэна. Он отошел попить воды.