ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Сильная весенняя жара перешла в ослепительное, обжигающее лето. Под солнцем и безоблачным небом равнины вокруг Хунгвара превратились в пыль. Постоянный ветер поднимал облака пыли, и мелкие частицы проникали повсюду сквозь стены в сундуки и комоды, в еду и питье, и в волосы людей. Ардарик постоянно требовал, чтобы женщины следили за его одеждой, но все, что он надевал, было пыльным. Пыль скрипела на зубах и раздражала глаза, и он постоянно злился и ворчал.

Дворец кагана также не был защищен от пыли, но, казалось, что гунны легче переносили эти неприятности. Ардарик проводил много времени с каганом, Эдеко, Орестесом и его братом — Онегезиусом. Они часто привлекали к беседам других людей, кто разбирался в тех проблемах, которыми они занимались. Постепенно план нападения на римлян, составленный Ардариком, принимал четкие очертания. Этому помогали разные мнения и советы. Они давили и меняли его, как разные молоточки, выковывавшие меч.

Ардарику нравилась эта работа, он хорошо справлялся с ней. Правда, ему не нравились гунны, с которыми ему приходилось общаться, и он ненавидел Орестеса и его брата.

И еще, он постоянно думал о Дитрике. Он ничего с ним не мог поделать, и сын бежал в деревню к гуннам, как только ему это удавалось. Ардарик пытался загрузить его работой, но Дитрик быстро переделывал все дела и убегал, чтобы там бездельничать, набираться вшей и напиваться, или делать еще кое-что похуже с гуннами из охраны кагана.

Дважды Ардарик чуть не пожаловался на это кагану, но потом решил, что Аттила может разозлиться на него, если поймет, что король Ардарик не желает, чтобы его сын общался с гуннами.

Постепенно Ардарик понял, что он ничего не сможет сделать. Его это раздражало, как пыль у него на одежде и в его пище. Но если он заставлял себя спокойно посмотреть на сына, то видел, что его мальчик не стал от этого хуже.

С тех пор, как гунны разбили бургундов и заставили их вождей платить себе дань — это случилось несколько лет назад, — бургунды с тех пор пытались заключить с каганом соглашение, которое немного подняло бы их над уровнем обычных рабов, выплачивающих подати. В начале лета в Хунгваре было полно посланцев бургундов, и каждый из них предлагал кагану немного больше выгод, чем предыдущий. Представители разных враждующих кланов сражались между собой, пытались подкупить любого гунна, с которым они разговаривали, и представали с предложениями перед Ардариком почти каждый день, стараясь заручиться его поддержкой. Тот вождь, с которым каган начнет переговоры, обязательно станет королем над всеми остальными.

Каган не обращал внимания на мольбы и предложения бургундов. И всеми делами должен был заниматься Ардарик. Аттила был полностью поглощен планом нападения на римлян. Наконец, в середине лета, когда полная луна пошла на убыль и казалось, что жара просто испепелит их всех, Аттила призвал к себе Ардарика, выслушал все предложения бургундов и выбрал вождя, который станет во главе их племен. Чтобы подкрепить союз, он женится на старшей незамужней дочери бургунда — Илдико.

В первый день церемонии Каган появился перед дворцом и объявил о своем будущем браке. Там собрались все караульные кагана, было много важных гуннов и все вожди готов, которые находились поблизости от Хунгвара. Ардарик сидел на белом коне в своем окружении. Он видел Видимира, остгота, и его родственников, пару или тройку вождей аланов, ругианов и херулов, и даже франка.

В середине лета все племена постоянно кочевали. Сейчас на вождях были надеты самые богатые одежды, и они сидели на крупных конях германцев, в свете яркого ветренного дня, и ждали, когда же появится каган. В окнах помещения для женщин были видны жены Аттилы и их слуги. Они сидели, ели апельсины и обмахивались веерами. Когда наконец дверь дворца открылась, по толпе прокатился вздох. Дюжина караульных вышла двойной цепочкой.

Каган появился на крыльце, и все стали его приветствовать. Толпа перед дворцом ринулась вперед. Из-за шума лошадь Ардарика начала перебирать ногами и осаживать назад. Дитрик, стоявший за ним, быстро убрался из-под копыт волнующегося животного. Его лицо блестело от пота и возбуждения. Проведенное с гуннами лето затемнило кожу до цвета выдержанного дуба, а редкие волоски его молодой бородки блестели, как золото.

Каган поднял вверх обе руки и вышел к краю крыльца на солнечный свет. В толпе гунны начали кричать.

— Аттила, Аттила, Аттила!

Их руки метались над головами, как ветви деревьев на ветру. Ардарик глянул на Видимира, остгота. Тот сидел молча и неподвижно в седле. Он не размахивал руками, хотя вокруг него все кричали и приветствовали кагана.

Ардарик подумал, что тому это все не очень нравилось, как и ему самому. Он почти не знал Видимира, но вдруг почувствовал к нему симпатию.

Каган начал говорить на языке гуннов, сообщив, что женится на Илдико, дочери вождя бургундов Гундхара, чтобы навеки скрепить договор дружбы между ними. Дитрик переводил Ардарику. Правой рукой Аттила показал на дверь дворца, и оттуда в сопровождении старых женщин вышла невеста. Ее отец гордо поглядывал на девушку. Она была высокой, как большинство бургундов, а волосы, светлые, как лед, толстой косой свисали до пят. Женщины вплели в косу кусочки красного шелка. Девушка была моложе Дитрика, слишком молода для брака, но она смело оглядывалась вокруг, будто надеялась стать старшей женой кагана. Ардарик заметил, как ее красивая грудь поднимается под нарядной одеждой. Женщины провели ее вперед, и каган взял ее правую руку. Все гунны и некоторые германцы начали повторять ее имя в приветствии.

Девушка была такого же роста, как каган, и когда Ардарик увидел их стоящих рядом — светлое красивое дитя и гунна, напоминавшего огромную плотную жабу, он невольно издал какой-то звук. Он не мог радоваться. Дитрик держался за стремя и радовался, и ликовал, как все остальные гунны. Ардарик снова глянул на Видимира и увидел, что тот продолжает молчать, стараясь, чтобы лицо не выражало никаких эмоций, и он стал считать его своим единомышленником.

Небо сияло звездами, дул мягкий ветерок, пропитанный запахом трав и деревьев, росших у реки. Аттила снял с плеч тяжелый плащ. Было слишком жарко для такой одежды. Вдали, на равнине, красным кольцом сверкали факелы. Пламя раздувалось ветерком, и огни потрескивали в черноте ночи.

Каган медленно ехал к факелам, его сопровождали солдаты и подчиненные. Каган не мог сдержать улыбку. Она была красивой и безотказной девушкой. Многие женщины не выказывали должного желания, и это все портило. Но важнее было то, что стояло за ней. Бургунды владели территорией между реками Роной и Рейном и дальше к Альпам. Сейчас, когда он мог контролировать эти земли, каган понимал, что может овладеть Италией.

Когда у него будет Италия, дела пойдут совсем хорошо — будет достаточно пропитания и будут защищенные границы, и ему станет легче справляться с подчиненными народами. И тогда хунну смогут восстановить свою численность и обретут настоящую силу и власть. Мягкий ветерок над степью, сотни крохотных цветов и трав, растоптанных копытами коней, услаждали запахом его брачную ночь.

Он уже слышал жалобные звуки труб и флейт и чувствовал запах горящих масел, пропитавших факелы. По краям пылающих огней собрались люди, которые засвидетельствуют их брак — вожди других подчиненных ему кланов, люди, которых он сделал королями, чтобы они ему лучше служили. Свет факелов отражал золотую отделку их одежды и блеск глаз, глядящих на него.

Он замедлил бег коня, чтобы церемония протянулась подольше и была более торжественной. Позади него ехал Эрнач со знаменем кагана и тихо уговаривал свою сноровистую лошадку. Аттила уже выезжал так в кругу горящих факелов, но тогда все свидетели были гунны, и он направлялся не к невесте, а к могиле. Когда он ехал к телу своего брата, он думал, как же он сможет оправдать это убийство, как он сможет что-то объяснить этим людям, собравшимся, чтобы судить его.

Но когда он наконец въехал в круг факелов и увидел этих мужчин, которые были все гораздо его старше, неопределенность и неуверенность оставили его. Он стоял перед ними, как стальной кулак, и объяснил, что он убил Бледу и теперь станет их главным вождем. Каган объяснил всем, что Бледа предпочитал римлян и германцев своему собственному народу и хотел освободить императоров от ежегодной дани.

Сейчас Аттила подъехал близко к факелам и увидел Илдико и ее прислужниц, стоявших неподалеку. Она войдет в круг после него, чтобы показать, что она гораздо ниже его рангом. Если бы он был вождем или королем, то они вместе вошли в круг, потому что девушка была дочерью вождя. В ту ночь, когда он стоял перед старейшинами над телом своего брата, он пытался объяснить, какие чувства он испытывает к собственному народу, и ему пришли на ум рассказы старейшин, и тогда он назвался Каганом всех Хунну. Хотя его клан был самым крупным, существовали еще дюжины других, и старейшины начали возмущаться. Их злила узурпация высокого титула больше, чем смерть Бледы. Но они его уже боялись. И никто не сказал, что это святотатство, и титул стал реальностью. Он был Великим Каганом!

Каган остановил коня на краю освещенного пространства и оглянулся. Все смотрели на него. С раннего детства он постоянно чувствовал на себе чужие взгляды, с восхода до заката. Аттила спокойно переводил взгляд с одних на других — ломбардцев, выходцев из Тюрингии, остготов, гепидов, регианов, херулов, аланов, скирианов, квади, сувианов, всех королей, повинующихся его желаниям. Он спешился, не переставая улыбаться, и вместе со своими сыновьями вошел в золотисто-красный круг факелов.

Огромные костры полыхали по обоим берегам реки. Они были сложены высотой в два человеческих роста, чтобы отметить брак Аттилы. Такс, стоя в карауле у ворот частокола, вспоминал, когда каган впервые приказал разводить такие костры. Очень долго хунну считали, что костры были частью брачной церемонии германцев, а кагану были по душе их обычаи. Позже они обнаружили, что германцы считали костры проявлением обычаев хунну.

Такс прислонился к столбу. Он был немного пьян и прислушивался к звукам летней ночи. В помещениях для женщин Крека-хатун и другие жены Аттилы праздновали по-своему. Из окон неслась бешеная музыка труб и барабанов. Яя, ранее ходивший и подсматривавший за ними, сказал, что они плясали. Во дворце никого не оставалось, кроме караульных и парочки рабов внутри дворца.

— Такс, — позвал его снаружи Дитрик. — Ты здесь?

— Да, иди сюда!

Такс спустился по лестнице вниз.

— Ты принес, а?

Дитрик въехал в ворота, везя с собой два огромных кувшина с пивом.

— Мне кажется, что мой отец догадался. Он запер пивоварню. Они уже начали?

Такс покачал головой. Он взял в руки уздечку, и они с Дитриком пошли через двор.

— Не думаю. Если они начнут, то мы тоже будем продолжать пить, не можем же мы оставаться единственными трезвыми на свадьбе!

Они прошли под окнами помещения Креки-хатун и вышли к костру караульных в задней части ограждения. Они могли видеть двигающиеся фигуры женщин сквозь окна, но Такс отвернулся от них. Существовало строгое табу — нельзя было смотреть на танцующих женщин.

— Дитрик, — сказал он приятелю. — Ты должен следить за мной и Монидяком, чтобы мы не перепились!

— Разве это возможно? — улыбнулся Дитрик. Они завернули за угол и пошли к маленькому полю.

Такс засмеялся.

— Надеюсь, что нет. Нам придется охранять комнату кагана и не стоит быть чересчур пьяными.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Константиус уже не первый раз встал, сжимая в кулаках складки белой одежды.

— Вы должны его разбудить. Они ждут.

— Пусть подождут, — ответил Монидяк. Он поставил копье рядом с дверью и облокотился на стену, сложив руки на груди. Такс сидел рядом на полу с другой стороны двери. Он перевел взгляд с Монидяка на Эдеко, который никак не мог решиться. Лоб Эдеко сейчас прорезала удивительно глубокая морщина, он постоянно жевал губами и не сводил глаз с двери кагана.

Константиус мрачно посмотрел на Монидяка и снова устало сел. В маленькой прихожей была только одна скамья.

Эдеко и Константиус тесно прижались на ней, как двое влюбленных.

— Что вы думаете? — спросил Эдеко.

— Я? — переспросил Такс. — Ничего. Она — очень хорошенькая.

Монидяк улыбнулся.

— Мне нравятся более толстые женщины, на них мягче лежать.

— У тебя, братец, — сказал ему Эдеко. — У тебя самого слишком много жира, и он мешает тебе как следует слышать.

Монидяк откинул голову и захохотал. Углы рта Эдеко опустились, будто ему пришла в голову неприятная мысль. Он взглянул на Константиуса.

— Наверно, ты прав. Нам придется туда войти. Он никогда так долго не спит и всегда отзывается, когда кто-то стучит в дверь.

Константиус вскочил на ноги и пошел к двери. Такс поднялся на ноги. Каган, наверно, будет злиться; и ему хотелось быть от него подальше. Эдеко сильнее стукнул в дверь. Все стояли, не отводя глаз от двери, и прислушивались, стараясь не дышать. Ответа не последовало. Эдеко попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри. Он отошел назад и выбил ее ударом ноги. Эдеко вошел, говоря при этом:

— Аттила, прости нас. Константиус следовал за ним по пятам.

Такс снова уселся у двери, поставив копье между ног. Монидяк радостно промолвил.

— Надеюсь, он их не убьет.

— Такс! — закричал Эдеко из комнаты. — Такс, иди сюда. Монидяк, запри внешнюю дверь и никого не пускай.

Такс вскочил на ноги. От голоса Эдеко у него побежали мурашки по спине. Он подумал: каган — мертв.

Такс вбежал в комнату. Сзади с шумом захлопнулась входная дверь в прихожую. Он увидел, лицо Эдеко стало бело-зеленым под загаром, а Константиус стоял на полу на коленях, сцепив перед собой руки. Такс почти сразу же увидел кровь.

Девушка скорчилась в углу занавешенной балдахином постели кагана. Занавеси были почти прикрыты, и сам каган оставался в тени. Он лежал на спине в полумраке с открытым ртом. Все лицо было в крови. Под постелью кровь стояла лужицей. Она уже наполовину высохла, и ею были сильно пропитаны покрывала.

Эдеко что-то говорил, но Такс его не понимал. Он не мог отвести взгляда от кагана. Наконец Эдеко схватил его за плечи и начал трясти так, что у него чуть не отлетела голова. Такс заскулил. Когда Эдеко отпустил его, он поднял на него взгляд.

— Эдеко, что теперь будет с нами?

— Молчи, — приказал Эдеко. — Мы потом подумаем об этом. Ты останешься здесь и станешь сторожить его тело. Ты сможешь это сделать? Если нет, то этим займется Монидяк…

— Сделаю, — сказал Такс — Позволь это сделать мне.

— Не уходи, — распоряжался Эдеко. — Константиус пойдет со мной.

Константиус начал рыдать. Его руки в кольцах дрожали, и он на латыни начал о чем-то умолять Аттилу. Такс стоял с копьем у постели вождя. Резкие незнакомые звуки молитвы Константиуса пугали его. Он посмотрел на девушку.

— Это она его убила?

— Нет, — резко сказал Эдеко. — Это не она. Посмотри, что с ней творится.

Он подошел к постели и одной рукой ухватил девушку за талию. Она вся обмякла у него в руках. Глаза у нее были широко раскрыты, но она ничего не понимала. Эдеко приподнял ее. Она положила голову ему на грудь и медленно закрыла глаза.

— Пошли со мной, Константиус, — сказал Эдеко и подтолкнул маленького толстого человечка к двери.

— Монидяк, открой нам дверь.

Дверь открылась, и они вышли из комнаты. Было видно голову Эдеко между повисшей светлой головкой девушки и лысой головой в веснушках римлянина. Когда они ушли, Монидяк заглянул внутрь. Увидел кагана, и у него посерело лицо. Он посмотрел на Такса. Они оба молчали. Потом Монидяк вышел и запер за собой дверь.

Такс сел на пол у головы кагана. Он почувствовал запах засохшей крови. Сначала он боялся посмотреть на мертвеца, но потом взглянул на него. Каган лежал, подтянув ноги к груди, его тело было выгнуто вперед в агонии. Кровь лилась у него изо рта и носа. Его волосы были пропитаны ею, а усы засохли от крови. Таксу стало так жаль его, что он начал плакать. Ему припомнилось все, что каган когда-либо говорил ему. Ему было так жаль, что Аттила умер в страшной боли и агонии. И рядом с ним была девушка, слишком испуганная, чтобы позвать на помощь. Такс положил голову рядом с мертвой головой и, плача, решил, что теперь никогда не сможет быть счастливым.

Через некоторое время он услышал шаги за дверью, вскочил и схватил копье. В комнату вошло много народа. Они стояли и смотрели на мертвого повелителя. Такс нервно переложил копье из правой руки в левую.

Эллак сказал:

— Эта девушка, наверно, его отравила.

Он повторил эти слова еще раз без всякого выражения. Маленький Эрнач, стоявший за ним, заплакал.

— Нет, — сказал Денгазич. Он встал рядом с Эрначем и положил ему руку на плечо.

— Каган был болен. Я был с ним как-то, когда у него начались боли в животе.

Он подошел к постели мимо Такса, чтобы коснуться тела, но Такс стал между ним и каганом.

— Пусти, — нетерпеливо сказал Денгазич. — Он был моим отцом.

Такс стоял молча, но когда Денгазич попытался его обойти, Такс снова преградил ему дорогу. Денгазич пожал плечами и отошел к остальным детям кагана.

Маленькие плакали. Старшие сыновья взяли их за руку и начали выводить из комнаты. Остались только Эллак и Денгазич. У Эллака сверкали глаза. Он сказал:

— Если ты поддержишь меня в качестве кагана, то станешь вторым после меня.

Денгазич захохотал.

Дверь открылась, и вошли Эдеко со Скоттасом, Орестесом и двумя вождями хунну. Они стояли за сыновьями Аттилы, смотрели на его тело и разговаривали шепотом. Орестес и Скоттас вышли, но вошли другие вожди хунну и их помощники. Они входили по двое, смотрели на мертвеца и молча выходили из комнаты.

В дверях появилась Крека-хатун с Эрначем, глянула на Аттилу и ушла, прикрыв рукой глаза, Эрнач остался, его покрасневшие глаза внимательно смотрели на Эллака. Такс снова уселся на пол, держа перед собой копье. Эдеко остался в помещении и прислонился к стене напротив Такса. Эллак и Денгазич шептались. Такс их слышал, и он понял по выражению лица Эрнача, что тот их тоже слышал. Эллак пытался уговорить Денгазича, чтобы тот принял его сторону. Денгазич не соглашался. Время от времени Денгазич смотрел на Такса, и наконец он толкнул Эллака, чтобы тот замолчал. Он тоже посмотрел на Такса и притих. Они не видели Эрнача, и он потихоньку исчез из покоев отца.

Первым из германцев пришел Ардарик. Он был один. Когда он увидел кагана, то побелел. Он открыл рот и попытался что-то сказать, но не смог, только покачивал головой из стороны в сторону. Повернувшись к Эдеко, он сказал:

— Вы знаете, что я так же сильно скорблю, как и вы. — Да.

Ардарик продолжал качать головой. Такс спросил:

— Почему он так говорит? Эдеко ему не ответил.

В двери один за другим вошли три короля племен остготов. Лица у них были напряженными и рты крепко сжаты. В это время из комнаты вышли Денгазич и Эллак. Короли тихо переговаривались между собой на своем диалекте. Такс плохо их понимал, но они говорили о крови. Затем в комнате появились шаманы.

Их было пятеро. Трубач был среди них, но не он был их вождем. Вождем был Мегиддо — старый, сгорбленный и немой человек. На нем была накидка из перьев ворона — он был из клана Шаи, и ворон был одним из их тотемов. Другие шаманы стояли в стороне, а Мегиддо наклонился и обнюхал лицо Аттилы. Он протянул тонкую руку и коснулся его тела. Шаманы обходили Такса, не глядя на него и не разговаривая с ним. От них пахло по-разному, но это был запах сушеных трав. Когда они все осмотрели тело, то сгрудились в кружок и начали разговаривать на языке жестов — это был единственный язык, понятный Мегиддо. Они быстро переговорили и ушли все, кроме Трубача.

Трубач заявил:

— Эдеко, каган болел, и мы давали ему против болезни магические талисманы. Мы считаем, что он погиб от болезни, и не следует никому за это мстить.

Эдеко посмотрел на остготов, которые оставались в комнате, потом перевел взгляд на тело кагана.

— Что это за болезнь, когда человек теряет столько крови?

— Кто знает?

Трубач наклонил голову набок и глянул в сторону остготов.

— Может, это кара за то, что он сам проливал столько крови.

Он сделал шаг назад, посмотрел на Такса и тихо заметил.

— Не плачь, лягушонок. Все люди умирают.

Он поправил на плечах плащ из кожи змеи и пошел к двери.

— Он пил столько крови, что она его убила, — пробормотал один из королей остготов. Два другие согласно кивнули и подошли ближе друг к другу.

— Если бы он верил в Иисуса Христа… Они быстро последовали за Трубачом.

Такс снова посмотрел на кагана. Ему казалось, что он потерял отца.

Там, где было кольцо из факелов для свадьбы кагана, сейчас сооружали деревянную платформу высотой с всадника на коне. Ардарик заметил, что это место является священным для хунну, но когда Дитрик попытался его расспрашивать, он ему ничего не мог объяснить.

— Они приходят туда, чтобы совершать там ритуалы, — сказал сыну Ардарик. — Когда Бледу у… он умер, они принесли туда его тело, чтобы сделать с ним то, что делают со всеми мертвыми гуннами. Каган принял свой титул тоже там.

Густая летняя трава была затоптана и вся покрыта сажей от факелов, горевших во время брачной церемонии. Дитрик сделал несколько шагов к кругу, но Ардарик резко отозвал его назад.

— Я тебе уже говорил, — сказал Ардарик, когда сын вернулся к нему. — Оставь их в покое, и ты должен меня слушать. Если ты нарушишь мой приказ, я прикажу, чтобы тебя связали и держали в доме.

— Почему? — спросил его Дитрик, но Ардарик уже разговаривал с остготом Видимиром. Они пришли, чтобы посмотреть, как идет работа по подготовке погребального костра кагана, но теперь были полностью заняты своим разговором.