Не останавливаясь, они проехали по грязной дороге к другому мосту. Ларк брезгливо поморщилась — здесь, у рва, опоясывавшего второй ряд стен, пахло человеческими экскрементами. На берегу резвились двое мальчуганов, охотившихся на лягушек. Увидев Стоука, они застыли как вкопанные. Наконец один из них узнал Стоука и помахал ему рукой.

— С приездом, хозяин!

Стоук кивнул им и двинул коня шагом по второму подъемному мосту.

— Рады твоему возвращению, милорд! — крикнул какой-то человек, стоявший у парапета. Потом обратился к стражнику: — Эй, бездельник, хозяин приехал! Отворяй ворота!

Заскрипели массивные железные петли, и тяжелые, окованные металлом створки распахнулись.

Блеснувшие при свете луны металлические полосы на воротах походили на зубы древнего чудовища. Ларк, впрочем, ощущала себя не путешественницей, а незваной гостьей, так как четыре вооруженных стражника, сбежавшиеся к воротной башне, поглядывали на нее не слишком любезно.

Когда они со Стоуком оказались во внутреннем дворе замка, ворота у них за спиной со скрипом затворились, а стальная решетка, служившая дополнительной защитой от вторжения, с грохотом и лязгом опустилась.

Лязг стальных зубьев решетки о каменные плиты, которыми был вымощен двор, отозвался в ушах Ларк траурной музыкой. В эту минуту ей показалось, что она и впрямь попала в логово дракона и выбраться из него ей уже не суждено.

Девушка невольно припала к груди Стоука, но, прикоснувшись к нему, тотчас покраснела от смущения. Она выпрямилась и отстранилась от него. Вообще-то Ларк весь день избегала прикосновений Стоука, но он был такой большой…

Пока Шехем рысил к конюшне, Ларк оглядывалась по сторонам. В замке было на удивление безлюдно и пустынно. Вдоль стен полыхали факелы, вырывая из тьмы очертания квадратного внутреннего двора, точно такого же, как в Сент-Вейле, только гораздо больше. По сторонам двора, у самых стен, ютились многочисленные постройки. Но в отличие от Сент-Вейля, где ее отец распорядился выпустить на волю всех охотничьих соколов и ястребов, объяснив это тем, что благородной птице жить в неволе не подобает, в Кенилворте все было по-другому. Ларк с замиранием сердца вглядывалась в развешанные вдоль стен маленькие домики-клетки, откуда доносились тихий клекот и шуршание перьев птиц.

Потом ее внимание привлекло каменное здание, достигавшее пятидесяти футов в длину и двадцати в ширину. На крыше строения красовалась высокая труба, а дверь была заперта на большой висячий замок.

Ларк решила, что это мастерская, где из булатной стали был выкован знаменитый меч Стоука — «Глаз дракона».

Замковая часовня Кенилворта оказалась куда больше и выше часовни в Сент-Вейле. Она была отделана белым мрамором, казавшимся в свете луны голубым, а ее высокие стрельчатые окна украшали цветные витражи. По бокам часовни, в каменных нишах, стояли фигуры святых. Часовня производила величественное впечатление, и Ларк подумала, что убежать оттуда так же трудно, как и из замка.

К Стоуку подошел грум лет шестнадцати и взял его лошадь под уздцы.

— Тод? — спросил Стоук. Это было первое слово, которое он произнес за весь вечер.

— Он самый, милорд. — Тод поклонился.

Стоук подхватил Ларк за талию, чтобы помочь ей соскочить с коня. Она оттолкнула его.

— Оставь, прошу тебя. Я и сама в силах слезть с лошади.

— Не упрямься.

Он помог ей спуститься на землю. При этом Ларк снова прикоснулась к нему, отчего у нее затвердели соски, а ноги сделались ватными. Ей захотелось обвить шею Стоука и поцеловать его в губы, но делать этого она, конечно, не стала.

Отступив на шаг, Ларк сказала:

— С твоего позволения, я буду ходить сама.

— Что ж, походи, разомнись немного. — Стоук нахмурился. — Тебе и вправду нужно привыкнуть к этому месту, ведь ты теперь принадлежишь мне.

Слова «ты теперь принадлежишь мне» эхом отозвались в мозгу Ларк.

Едва переставляя ноги, она последовала за Стоуком. Когда они вошли сквозь массивные дубовые двери в длинный коридор, украшенный висящими на стенах головами кабанов и оленей, Ларк услышала странный скребущий звук и обернулась — за ней, высунув язык и цокая когтями по каменным плитам пола, устало брел Балтазар.

Запахи дыма, жареной оленины и немытого человеческого тела самым причудливым образом смешивались в затхлой атмосфере коридора, напоминая запахи постоялого двора.

Ларк вдруг подумала, что матери стоило больших трудов поддерживать уют и чистоту в Сент-Вейле. Элизабет можно было обвинить во многих грехах, но только не в отсутствии аккуратности и чистоплотности.

Из зала доносился гул множества голосов, но в отличие от Сент-Вейля он не прерывался взрывами смеха, а напоминал низкое гудение рассерженных шмелей. Ларк решила, что обстановка в зале мрачная, а вечерние посиделки за столом проходят в Кенилворте невесело — не так, как у нее дома. Вздохнув, девушка впервые в жизни пожалела, что рядом с ней нет Элизабет.

Ларк вслед за Стоуком вошла в зал, который, по слухам, был точной копией залов в замках знатных нормандских баронов. Потолок из досок орехового дерева был высотой примерно в сто футов. Его поддерживали балки неимоверной толщины, почерневшие от копоти.

Зал окружала деревянная галерея, тянувшаяся вдоль стен на высоте двадцати футов. На стенах висели знамена и штандарты, украшенные гербом Стоука — все тем же крылатым черным драконом с красными глазами, а также вышитыми коврами с изображением сражающихся драконов. В одной из стен зала была прорублена полукруглая арка для огромного очага, возле которого суетилась низенькая плотная женщина. Она вращала за ручку большой вертел с нанизанными на него частями туши дикого оленя. Жир капал на раскаленные угли, отчего из жерла очага доносилось шипение, а вырывавшийся оттуда дым поднимался к потолку.

Два виночерпия ходили вдоль столов, щедро оделяя людей Стоука выпивкой. Пищу на огромных подносах разносили служанки, они же и распределяли ее. В центре, на возвышении, стоял огромный дубовый стол с испещренной царапинами поверхностью.

За столом сидело двое мужчин. Один из них, с золотистыми волосами и мелкими чертами лица, был невысок. Огромные печальные глаза придавали ему сходство с бурундуком. На вид ему было лет двадцать пять — тридцать.

Он брал пищу с того же блюда, что и сидевший рядом с ним могучий рыцарь в зеленой, шитой золотом тунике, с такими же черными волосами и квадратным подбородком, как у Стоука. Однако в отличие от Стоука он смотрел на мир не черными, а голубыми глазами. Кроме того, он выглядел старше Стоука лет на десять. Устремив взгляд перед собой, рыцарь задумчиво жевал мясо.

Когда Стоук вошел в зал, его приближенные разом замолчали. В огромном зале стало так тихо, что Ларк услышала стук собственного сердца.

В следующий момент на девушку устремились пятьдесят хищных и изучающих глаз. Балтазар встал рядом с хозяйкой. Ларк погладила волка дрожащей рукой, не зная, как себя вести. Она догадалась, что все собравшиеся осведомлены о том, что именно она ударила Стоука кинжалом в спину, и впервые в жизни не могла стоять с высоко поднятой головой: уж слишком не равны были силы. Даже если бы она попыталась объяснить людям Стоука, что вовсе не хотела его убивать, ей все равно никто бы не поверил.

— Пойдем, ты же не можешь стоять здесь вечно. — Стоук подхватил девушку под локоток и повел к дубовому столу, предназначавшемуся для хозяина и самых знатных гостей.

Пока они шли, рыцарь в зеленой тунике сначала исследовал лицо Ларк немигающим взглядом голубых глаз, а потом переключил внимание на ее тело.

Стоук давно уже заметил этого человека и, когда подошел с девушкой ближе, сказал:

— Чему обязан честью видеть тебя за своим столом, Луи? Если не ошибаюсь, мы с тобой не встречались по меньшей мере лет пять.

Красивое лицо Луи скривилось, как от приступа зубной боли, он оторвался от созерцания прелестей Ларк и вскинул глаза на Стоука. Некоторое время рыцари рассматривали друг друга в упор. Их взгляды, сталкиваясь, казалось, высекали искры. Первым нарушил молчание Луи.

— Брось, кузен, неужели, чтобы приехать к тебе в гости, мне нужно изыскивать какую-то причину? Но в данном случае причина была, и весьма серьезная. Ты ведь, кажется, собирался вступить в брак? Меня, признаться, задело, что в честь такого события ты не пригласил меня к себе. Потом, правда, сэр Роуленд сообщил мне, в какую передрягу ты попал. — Едва заметная ироничная улыбка тронула губы Луи. — Мне очень жаль, Стоук, что твои планы рухнули. Право, очень жаль.

— Все-таки тебе следовало известить меня о своем визите.

— Ты так стремился приветствовать меня сам? — Луи снова ухмыльнулся. — Впрочем, хотя тебя и не было, я недурно здесь устроился. За мной присматривала Эбба. — Луи многозначительно посмотрел на молодую красивую зеленоглазую служанку с каштановыми косами, спускавшимися до талии, среднего роста, с округлыми формами и пышной грудью.

Встретившись глазами с Луи, молодая женщина вспыхнула и украдкой взглянула на Стоука. Ларк проследила за ее взглядом. У Стоука на шее вздулись вены, а лицо стало наливаться кровью. Ларк поняла, что Стоук в бешенстве, и с сочувствием посмотрела на Эббу. Она подумала, что эта женщина прежде делила со Стоуком ложе.

Между тем Эбба, не выдержав горящего взгляда Стоука, в слезах выбежала из зала.

— По-прежнему пугаешь слабый пол своими глазами, кузен? — осведомился Луи, казалось, донельзя довольный собой и всем происходящим. Пристально посмотрев на Ларк, он добавил: — А это, стало быть, та самая бесстыжая леди, о которой я столько слышал? Ты должен представить меня даме, Стоук. Обязательно.

— Леди Ларк, познакомься с лордом Тревелином, моим кузеном, — проговорил сквозь зубы Стоук.

Ларк посмотрела на лорда Тревелина.

— Я бы с удовольствием сказала, что рада познакомиться с тобой, милорд, если бы приехала сюда по своей воле. Но поскольку я пленница, а не гостья, то… — Ларк пожала плечами, как бы давая понять Тревелину, что разговаривать им, в общем, не о чем.

— Отлично понимаю. — Луи вежливо улыбался, продолжая внимательно исследовать ее тело. — Значит, это ты ударила Черного Дракона кинжалом в спину? Что и говорить, нешуточный поступок, особенно для женщины.

— Я не хотела.

Ларк оглянулась на Стоука, пытаясь по выражению его лица определить, как он относится к столь пристальному вниманию кузена к ее особе. Стоук смотрел на нее тем же тяжелым взглядом, которым прежде одарил Эббу, и она, не выдержав этого, повернулась к Луи.

Тот подмигнул ей:

— Невероятно! Ты ударила человека кинжалом в спину, а теперь заявляешь, что не хотела этого. Интересно… Или, быть может, во всем виноват мой кузен? Если так, ты просто обязана рассказать мне, в чем он перед тобой провинился!

Ларк открыла было рот, но Стоук перебил ее:

— Ничего она тебе не скажет.

— Да брось, кузен! Пусть поговорит. По-моему, она женщина прехитрая и наверняка умеет сочинять занимательные истории. — Хотя Луи улыбался, в его голубых глазах появился нехороший блеск, предупреждающий о том, что его терпение не безгранично и он готов накинуться на всякого, кто будет ему перечить.

— Хитрость, по моему разумению, милорд, не достоинство, а порок, — заявила Ларк.

— Если бы у людей не было пороков, жизнь стала бы пресной и скучной. Взять, к примеру, моего кузена… — Луи указал на Стоука. — Наверняка у него их целая куча. Ты же не просто так пырнула его кинжалом, верно?

— Что-то мне не верится, что у него много пороков. До сих пор по крайней мере я не обнаружила у него недостатков. За исключением небольших пробелов в воспитании. — Она оглянулась на Стоука и заметила, что он недоуменно смотрит на нее.

Луи удивленно выгнул бровь:

— Рад, что ты так высоко ценишь моего кузена. Кстати, я тоже всегда считал, что он — человек чести. — Луи посмотрел на Стоука и улыбнулся. Потом, решив сменить тему, переключил внимание на Балтазара. — Волк в качестве комнатной собачки леди? Любопытный выбор. — Луи протянул руку, намереваясь погладить Балтазара.

Волк присел, оскалил зубы и зарычал.

Луи отдернул руку.

— Теперь я понимаю, почему ты держишь его при себе.

— Да, он охраняет меня. Но это не единственное его достоинство. Балтазар, кроме того, отлично разбирается в людях.

По залу волной прокатился приглушенный смех.

Глаза Луи угрожающе блеснули; Ларк поняла, что совершила ошибку, ответив лорду Тревелину в привычной для себя дерзкой манере. Дерзить этому человеку было крайне опасно.

Но Луи сдержался и, как прежде, заговорил спокойно и вежливо, хотя в его голосе чувствовалась скрытая враждебность.

— Думаю, в твоих словах есть рациональное зерно. Надо будет и мне завести ручного волка. — Он взял с блюда кусок пирога с мясом, швырнул его Балтазару и устремил на Ларк пронзительный взгляд, который, казалось, говорил: «Подожди немного, девушка, я и из тебя сделаю домашнее животное».

Ларк не сомневалась, что Луи постарается воплотить эту невысказанную угрозу в жизнь. Она повернулась и посмотрела на маленького молодого человека, сидевшего рядом с Тревелином. Тот насмешливо прислушивался к разговору. На мгновение их взгляды встретились, и огромные глаза золотоволосого выразили досаду, после чего он с отсутствующим видом взял стоявшую перед ним щербатую чашу.

В зал неожиданно вошел Роуленд. Его сопровождал священник в коричневой сутане. Когда на святого отца падал свет, золотой нагрудный крест, надетый поверх сутаны, сверкал, как звездная россыпь. Для священника он выглядел слишком молодо — Ларк дала бы ему не больше двадцати пяти — и в отличие от других носил на боку длинный меч.

Девушка почувствовала, что Роуленд украдкой смотрит на нее, и бросила на него взгляд. Его голубые глаза выражали осуждение, но он быстро отвел взгляд в сторону.

«Еще один враждебно настроенный ко мне человек», — подумала Ларк и вздохнула. Что и говорить, врагов у нее здесь было многовато. Если бы она стала составлять их список, одного листа пергамента наверняка не хватило бы.

Священник и Роуленд подошли к Стоуку. Видно было, что они хотели что-то сообщить ему, но ни один не отваживался заговорить первым. Наконец Роуленд сказал:

— Варик заболел. Как раз перед тем, как ты приехал.

Стоук нахмурился.

— Что с ним? — спросил он, устремив взгляд на священника.

— Мы не знаем, — мрачно произнес священник. — Сейчас за ним ухаживает лекарь. Он уже пустил ему кровь. Уверяет, что мастер Варик скоро поправится… — Он замолчал, потому что Стоук, не дослушав его, подхватил Ларк под локоть и быстрым шагом направился к лестнице, которая вела в жилые покои замка.

Роуленд посмотрел на Балтазара и сказал:

— Знаешь, Амори, мне всегда казалось, что священники дают перед Богом клятву говорить людям правду. Амори печально опустил голову:

— Да, я часто совершаю поступки, не подобающие священнику. Готов признать также, что ложь и впрямь греховна и к ней чаще всего прибегают трусы. Тем не менее я не мог сказать своему другу, что его единственный сын и наследник при смерти.