- Администратор просит разрешения посетить вас. Попробуй откажись. Белая Гора кивнула - на Земле
это знак согласия.
- Разрешаем, - сказал я.
- Очень хорошо. Он скоро прибудет.
Норита пропала. Пожалуй, старейшая жительница планеты может себе позволить не говорить ни «здрасте», ни «до свидания». Некогда, у нее ведь мало осталось времени.
- Посетить? По такой-то погоде?
- Земляне… - только и пожала плечами Белая Гора. Спустя минуту в холле раздалось «динь-дон», мы сошли
вниз и увидели, что в стене открылся проход. Вместо шкафа, как я думал, за панелью оказался шлюз. Должно быть, к нему шел подземный тоннель.
На пороге стоял молодой человек, нервный и неуклюжий в своем пластиковом костюме. Он как-то по-странному пожал нам руки. Как вы помните, воздух вокруг нас смертельно опасен для большинства людей.
- Меня зовут Теплый Рассвет. Ветерок-Галька-Заводь.
- Мы не родственники по линии Ветерка? - спросила Белая Гора.
Он быстро кивнул:
- Честь для меня, госпожа. Мои родители оба с Селедении, геномать - с острова Галан.
У нее на лице было написано такое шовинистическое недоверие: с чего человек может покинуть леса, поля и луга Селедении, чтобы поселиться здесь, в стерильной дыре? Разумеется, ответ она знала: основным видом импорта и экспорта Земли, единственным, что здесь произрастало, были деньги.
- Я хотел бы помочь вам обоим с составлением планов. Намерены ли вы путешествовать по Земле прежде, чем приступить к работе?
Белая Гора? неопределенно махнула рукой.
- Я хотел бы кое-что поглядеть, - сказал я. - Пирамиды, Чикаго; Рим… Может, с десяток мест. Мне нужно около двадцати дней. Хочешь присоединиться?
Она подумала, глядя на меня в упор, и ответила:
- Звучит интересно.
Юноша повел нас к смотровому экрану в большой комнате, и около часа мы провели за выработкой маршрутов и заказом комнат. Обычно между куполами перемещались на подземных поездах, и, разумеется, если мы хотели выйти наружу без защиты, то прежде чем нас впустили бы обратно, нам предстояло пережить чистку. Некоторым после этого требуется больше суток, чтобы прийти в себя. Если мы не хотели кутаться в пластик, подобно нашему администратору, приходилось учитывать этот срок.
Большинство достопримечательностей, которые я намеревался осмотреть, находилось под стеклом, даже, к моему удивлению, несколько пирамид. Некоторые - например, Анкгор-Ват - не только остались под открытым небом, но й были труднодостижимы. Пришлось заказать флайер, чтобы преодолеть расстояние в тысячу кайметров, и запланировать чистку. Белая Гора сказала, что предпочла бы побродить по Ханою.
Ночью я спал плохо, видел причудливые сны, в которых нанотвари вырастали большими и злобными. В каких-то сюжетах присутствовала и Белая Гора, причем в сексуальных позах.
Наутро шторм стих, и мы перешли в «Амазонию», после чего я понял, что лучше сидеть в гостиничном номере с хорошей книжкой, чем гулять по Анкгор-Ват или где-либо еще на поверхности. Внешняя фаза чистки оказалась сама по себе довольно неприятна, даже с обезболивающим, - при ней с человека сдирают весь эпидермис, после чего наращивают новый. Внутреннюю - ведь нанофаги могут укрыться где угодно - я и описать не могу. Каждое отверстие в теле, включая органы чувств, подвергают вакуумной обработке. Пока роботы аккуратно промывали нам глазницы, я был без сознания, но глаза саднили, а в ушах звенело еще несколько суток. Меня предупредили, чтобы, когда в первый раз соберусь в туалет по-маленькому, я сел на унитаз, и хорошо, что предупредили, - от жгучей боли я чуть не упал.
Молча отужинав укрепляющей кашкой, мы с Белой Горой расползлись по спальням и полдня пролежали. На следующее утро она была полна энергии, а я по крайней мере держался на ногах. Мы отправились в город готовиться к путешествию.
Через пару часов я объявил, что она хочет избавиться от одного из своих конкурентов, а если нет - то давай остановимся и позволим пожилому человеку посидеть и отдохнуть хоть минуту.
Мы нашли бар, где подавали стимулирующие. Она заказала чаю, а я - бхана, это такой вязкий плотный напиток, который подают в скорлупе кокосового ореха. Вкус у него горький и отдает древесиной, зато восстанавливает силы.
- Дело не в возрасте, - сказала она. - Во второй раз чистку пережить намного легче. А в первый я весь следующий день пошевелиться не могла.
Интересно, что раньше она об этом не упоминала.
- Они тебе сказали, что будет не так тяжело? Белая Гора кивнула, потом поймала себя на ошибке и по-земному помотала головой:
- Ни словом не обмолвились. Думаю, им нравится смотреть, как мы мучаемся.
- Или не давать нам сосредоточиться. Чтобы всегда держать нас под контролем.
Она причмокнула - так на Лортее выражают согласие - и выжала в чашку ломтик лимона. Круговерть мира постепенно замедлилась (наверное, из-за того, что добавляют в бхан), и я обнаружил, что тщательно разглядываю ее тело. На костяшке пальца - белый полумесяц шрама, на предплечье - тонкие, почти белые волоски, плечи и груди движутся сбалансированными парами, шелк платья шуршит, стоит ей двинуться. Острый цитрусовый запах. Кончик языка между тонкими губами; рот чуть великоват. Карие глаза умеют менять цвет, сейчас они темно-зеленые, потому что за спиной у нее стена, увитая декоративным плющом.
- Куда ты смотришь?
- Прости, задумался.
- Задумался. - Она тоже уставилась на меня. - Твой народ хорошо это умеет.
Купив все, что нужно для путешествия, мы отослали свертки в гостиницу и принялись бесцельно бродить. Город был комфортабельный, но представлял мало интереса с точки зрения архитектуры или истории - скучновато для административного центра планеты. Здесь явно имелся социальный смысл: по своему статусу ни один человек не был родом из «Амазонии», никто не мог претендовать на положение ее гражданина. Здесь если не физически, то в электронном виде вращалось почти все богатство Земли и ее энергия, но принадлежали они жителям других мест.
Определенное количество доходов поступает от межзвездной торговли, но, конечно, не столько, как до войны. В те времена Земля была центром Вселенной, верховной властью, собиравшей свою десятину - или даже больше - с любой трансакции между планетами. За период времени от Стерилизации до символического возрождения метрополии другие миры успели заключить двусторонние и групповые соглашения. Однако большинство состояний, возникших на Земле, вернулось домой.
Так что «Амазония» была суха, как дешевый хлеб, но под ее куполом крылось больше финансовой мощи, чем на любых двух планетах, вместе взятых. Деньги к деньгам липнут, тем и размножаются.
• #8710;
Прилетели еще два художника - с Ауэра и со Швы, и как только они были готовы, мы сели в метро и отправились открывать Землю. Первой интересной остановкой стал Большой Каньон - естественное чудо света, безжизненную красоту которого Стерилизация не испортила.
Экскурсовод нас поразила. Это была любопытная маленькая женщина, без умолку болтавшая о долине Великой Расселины на Марсе - небольшой планетке неподалеку, откуда она прилетела. Белая Гора взяла с собой светоаппарат, и пока марсианка изливала красноречие, мы записывали фантастические оттенки. Эскизы получались вольные, абстрактные - пальцы в липком пластике двигались с трудом.
По Чикаго тоже пришлось ходить в пластике. Этот крупный город был разрушен в ходе локальной войны. Много лет Чикаго пролежал в руинах, а потом его восстановили в виде одного большого строения, благодаря чему он и стал известен. В нем есть что-то детское или безумное - мало прямых углов, материалы перемешаны так, что напоминают лоскутное одеяло. Тут все блестит так, что темнеет в глазах, а там из бетона торчат ржавые обломки. И повсюду - кости, скелеты десяти миллионов людей, лежащие там, где упали. Я спросил, что стало со скелетами в старом городе рядом с «Амазонией». Экскурсовод ответила, что никогда там не бывала, но, вероятно, политиков их вид расстраивал, поэтому кости убрали.
- Можете себе представить это место без скелетов? - спросила она.
Хотел бы я мочь.
Остатки других городов в этой стране были если не менее удручающими, то менее живописными. Мы пролетели над восточным побережьем - когда-то там тянулся на тысячи кайметров один большой мегаполис, как у нас от Новой Гавани до Звездных Врат. Теперь остались лишь стерильные развалины.
Первым местом, где я побывал без защиты, стала Гиза. Там расположены Великие пирамиды. Белая Гора решила пойти со мной, хотя из-за здешнего религиозного обычая ей пришлось завернуться в бесформенную одежду и закрыть лицо. Мне это показалось простой уловкой для привлечения туристов. Сколько верующих, придерживающихся этого древнего культа, могло оказаться в космосе, когда Земля умерла? Но перед выходом со станции подземки каждая женщина должна была получить чадру, и лишь после этого ей позволялось предстать перед мужчинами.
(Помню, мы еще гадали, будут ли и чистку проводить одни только женщины. Во время этих пыток техники, разумеется, могли бы повидать немало голых тел.)
Нас предупредили, что снаружи не по сезону жарко. Когда солнце высоко - почти настолько, что невозможно дышать. Гуляли мы в основном в утренние и вечерние сумерки, а днем отсиживались в убежищах с кондиционерами.
Учитывая наше особое положение, нам с Белой Горой позволили посетить пирамиды одним, перед рассветом. Мы вскарабкались на самую высокую из них и смотрели, как солнце встает из утренней дымки над пустыней. Для нас обоих это был чудесный момент - не только в познавательном плане.
Спустившись, мы попали в
хамсин- песчаную бурю, которая, не будь на нас одежды, могла бы заменить первую стадию чистки. Вот почему кости, лежавшие вокруг, казались намного старше чикагских: обычно им каждый год приходится переживать десять-двенадцать подобных штормов. А в последнее время, когда климат стал жарче, хамсин случается раз в неделю или даже чаще.
Пирамиды, возведенные больше пяти тысяч лет назад, - это старейшие монументальные строения на планете. Для Белой Горы они оказались не меньшим впечатлением, чем для меня. Тысячи людей перемещали миллионы огромных блоков, не пользуясь ничем, кроме мускульной силы и находчивости… Некоторые камни добывали в тысяче кайметров отсюда и доставляли по реке на баржах.
В качестве конкурсного проекта я мог бы построить то же самое, даже крупнее - стоило дать машинам необходимые инструкции. Работа сложная, но уложиться в двухгодичный срок было бы вполне реально. Только вот зачем? То, что неизвестный архитектор сумел сотворить их за время жизни фараона, не пользуясь услугами механизмов,- как не согласиться с Белой Горой, - было истинным чудом.
Мы провели снаружи пару дней, перемещаясь на пры-голетах от одного памятника к другому. Ни один из них не мог сравниться с пирамидами. Жаль, что я не догадался об этом заранее и не оставил Гизу напоследок.
У Сфинкса мы встретились с еще одним художником - Ло Тан-Шестым с Пао. Я видел его произведения на Пао и Тета-Центе и должен признать, что в них есть нечто выдающееся. Он тоже работал с камнем, но больше, чем я, увлекался чистыми геометрическими формами. Я думаю, камень не любит формы, сражается с нею или же навязывает мастеру свою волю.
Однако, несмотря на все различия между нами, Ло Тан-Шестой мне нравился, и мы какое-то время провели вместе. Он предложил не проходить здесь чистку, а отправить багаж в Рим, потому что там мы тоже захотим выйти наружу. Из Александрии в Рим имелся ежедневный рейс, причем в аэрокорабле была секция для тех, кто не боится нанофагов.
Как только мы вошли в прохладный салон, Белая Гора скинула чадру и запихнула ее под сиденье.
- Уф-ф, - выдохнула она и потянулась.
Ее светлый обтягивающий костюм скрывал немногим больше, чем узор, нанесенный краской.
От ее прямоты и нескрываемой Сексуальности у меня перехватило дыхание. За складку между бедер, подчеркивавшую линии тела, кое-где на Петросе ее посадили бы в тюрьму, да и в ряде мест на Земле тоже. Но ее одежда была невинной, естественной и, полагаю, хорошо продуманной.
Ло смотрел на нее с отчужденным видом. Он был нейтралом - на Петросе такие тоже есть, но я их никогда не понимал. По его словам, секс мешает искусству, потому что отнимает слишком много времени и энергии. А на мой взгляд, бесполость лишает художника чего-то.
Около часа мы летели над невероятно синим морем. Внизу пронеслось несколько стерильных островов, а в остальном - будто чернила разлили. Над пепелищем Италии аэрокорабль снизился и в конце концов приземлился на площадку на вершине холма, под которым лежали древние руины. Подкатили шлюзовой трап, чтобы люди с нормальным ДНК могли по туннелю перейти в купол «Романия». Мы же могли выбирать между пешей прогулкой и ожиданием транспорта и решили пройтись. Здесь тоже было кошмарно жарко, но все же лучше, чем в Египте.
Белая Гора вела себя с Ло вежливо, но явно тяготилась его присутствием. Мы с ним слишком часто обсуждали камень и цемент, взрывчатку и лазеры. К тому же асексуальность паосца отталкивала ее точно так же, как моя отстраненность - привлекала. Для полноты картины можно добавить, что художник со Швы бегал за ней, высунув язык. Дня два, наверное, это ее забавляло. В Чикаго у них был приватный разговор, и с тех пор он держался на расстоянии, но не переставал издалека восхищаться Белой Горой. По пути к вратам Рима он шел шагов на двадцать сзади и искренне пытался смотреть на что-нибудь, кроме нее.
Под аркой мы замерли как громом пораженные, хоть и знали, что нас там ждет. Официальным названием никто не пользовался - все говорили просто «Оосси». «Кости». Особый орден католического духовенства посвятил себя тому, что в течение двухсот лет вручную окружал весь город стеной из костей. Она была в два человеческих роста, блестящая, как темный янтарь. Кайметр за кайметром повторялись в ней узоры - грудные клетки, свернутые кольцом позвоночники, а на уровне глаз - ровный ряд черепов.
Здесь мы расстались. Ло намеревался обойти весь «круг смерти», двое других присоединились к нему. Мы же с Белой Горой решили, что можем все представить себе мысленно. У меня еще все болело после подъема на пирамиду.
До распространения христианства здесь устраивались огромные зрелища - демонстрации воинского искусства, при которых многие участники погибали в наказание за преступные действия или просто для развлечения толпы. Два крупных амфитеатра, где это делалось, располагались в пределах Костей, но вне купола, поэтому мы их обошли. Циркус Максимус сохранил величавую гордость. От него осталось лишь длинное углубление в земле и несколько избитых дождями камней, но этого хватало - остальное дорисовывало воображение. Меньший, Колизей, восстановили и при этом переусердствовали - роботы в исторических костюмах и жуткие механические звери разыгрывали в нем древние сцены, разбрызгивая целые лужи ненатурально яркой крови. Зря, хватило бы камней и костей.
Я думал провести снаружи еще денек, но в убежище сломался кондиционер и находиться там стало совершенно невозможно. Так что пришлось стиснуть зубы и отправиться в пыточную. Однако, как и говорила Белая Гора, во второй раз чистку переживаешь куда легче. Во всяком случае, знаешь, что рано или поздно она кончится.
Под куполом «Романия» тоже было интересно: тысячи лет археологии и истории вперемежку, без всякого определенного порядка. Мне нравилось бродить с Белой Горой от места к месту, выстраивая из этого хаоса подобие организованной структуры. Обоим нам хотелось скорее впечатлений, чем знаний, так что вряд ли за три дня, проведенных там, мы сумели составить сколь-либо четкое представление о могучей империи, некогда существовавшей на Земле, и о долгих веках, прошедших после ее распада.
Много времени спустя Белая Гора удивляла меня тем, что могла перечислить римских императоров в хронологическом порядке. У нее оказались цепкая память и поразительная способность ухватывать всякие мелочи, этим она отличалась с тех пор, как выучилась читать. Может, именно то, что с детства она была не такая, как все, и подтолкнуло Белую Гору к занятиям когнитивной наукой.
Однажды, посмотрев старинное кино, мы вернулись в гостиницу - пора было собираться в Грецию. Я с восторгом ждал этой поездки. Но не дождался. Над столом парило сообщение: «Всем немедленно вернуться в „Амазонию". Условия конкурса значительно изменены».
И не только условия. Как вскоре выяснилось, значительно изменилась сама жизнь. К нам вернулась война.
#8710;
Мы - двадцать девять художников, кажущихся лилипутами в огромном зале, - заняли первый ряд. За столом на сцене молча сидели несколько официальных лиц «Амазонии». Все они смотрели не то бесстрастно, не то задумчиво.
Нам ничего не сказали, лишь обмолвились, что «дело имеет большую важность и неотложный характер». Мы, разумеется, решили, что оно связано с конкурсом, и предполагали худшее: конкурс отменяется, мы возвращаемся по домам.
Появилась старуха Норита.
- Мы должны признаться в халатности,- сказала она. - Подобного потепления в обоих полушариях не случалось со времен Стерилизации. Мы искали ему атмосферные причины и нашли здесь ряд объяснений, которые нас удовлетворили. Однако мы не связали происходящее с тем, что имеет место на другой половине Земли. Атмосфера тут ни при чем. Проблемы связаны с Солнцем. В последние полгода фундири смогли каким-то образом заставить его яркость возрастать. Если этот процесс продолжится и мы не найдем способ его прекратить, через несколько лет поверхность планеты станет непригодна для жизни.
Боюсь, что большинство из вас не сможет покинуть Землю, по крайней мере - в течение какого-то времени. Совет Миров применил свои чрезвычайные полномочия и реквизировал все средства межзвездного транспорта. Улететь сумеют лишь те, кто обладает достаточной властью или необходимыми связями. Всем прочим придется остаться с нами и разделить… и разделить судьбу, которая нам уготована.
Я не видел, зачем избегать прямоты.
- А деньги? Сколько может стоить билет?
На моей планете это стало бы ошибкой. Но Норита и глазом не моргнула.
- Я точно знаю, что двухсот миллионов марок не хватит. Мне известно также, что некоторые люди приобрели, как вы выразились, «билеты», но сколько и кому они заплатили, я не смогла выяснить.
Продав все, что имею, я мог бы выручить до трехсот миллионов, но с собой у меня была лишь коробочка редких драгоценностей - миллионов на сорок. Почти вся моя собственность находилась, с точки зрения инвестора-землянина, в тридцати трех годах полета. Даже если бы я переписал ее на кого-нибудь, к его прибытию на Петрос на все наложили бы руку правительство или моя семья, и покупателю пришлось бы заниматься судебной тяжбой в чужой культуре.
Норита представила нам астрофизика Скилху Сигоду. Он был бледный и потный.
- Мы проанализировали солнечный спектр за последние шесть месяцев. Если бы я не знал, что на всех снимках изображена одна и та же звезда, то счел бы их искусной и систематичной демонстрацией микростадий эволюции светила в конце основного этапа.
- А по-человечески можно? - выкрикнул кто-то. Сигода развел руками:
- Фундири нашли способ, как состарить Солнце. При нормальном течении процесса можно ожидать, что яркость звезды подобного типа увеличивается на шесть процентов за миллиард лет. Сейчас же мы наблюдаем ее возрастание на один процент в год.
- То есть через сто лет Солнце станет вдвое ярче? - спросила Белая Гора.
- Неизвестно. Если ничего не изменится, то да. Коренастая женщина, в которой я узнал Оону Что-то-там с Джуа-Нгуви, с трудом проговорила:
- Сколько еще? Пока жить на Земле нельзя будет?
- Собственно говоря, Земля и сейчас непригодна для обитания. Исключение составляют люди, подобные вам. Если речь пойдет лишь об увеличении температуры, мы можем в течение длительного времени жить в куполах. Снаружи станет слишком жарко для тех, кому не угрожают нанофаги, спустя десять лет, на полюсах - несколько позже. Однако вероятно, что атмосферные явления также станут чрезвычайно сильными.
Кроме того, возможно, произойдет и иное. При нормальной эволюции через много миллиардов лет звезда нашего типа увеличивается в объеме и становится красным гигантом. При этом Солнце поглотило бы ряд планет, включая и Землю. Если бы фундири каким-то образом ускорили ход времени в ограниченном пространстве и Солнце действительно эволюционировало с огромной скоростью, подобная судьба ожидала бы нас примерно через тридцать лет. Но это невозможно. Им пришлось бы как-то - не иначе как при помощи магии - изымать из солнечного ядра водород.
- Погодите-ка, - сказал я. - Вы ведь не знаете, что они сделали. Я не стал бы произносить слово «невозможно».
- Человек Воды, - прохрипела Норита, - если это произойдет, все мы просто умрем, причем одновременно. На этот случай нам не приходится строить планы. Необходимо придумать, что делать в менее критических ситуациях.
Наступила неловкая тишина.
- Что можем сделать мы, художники? - спросила Белая Гора.
- Прерывать проект нет причины, хотя, полагаю, вы предпочтете работать под куполами. У нас не тесно. Имеет ли кто-нибудь из вас образование в области астрофизики или других наук, связанных со звездной эволюцией? - Оказалось, что никто не имеет. - Тем не менее у вас могут возникнуть идеи, полезные для наших специалистов. Мы будем держать вас в курсе событий.
Большинство художников остановились в «Амазонии» - там было удобно, не говоря уже о том, что не приходилось подвергаться чистке. Четверо - Денли ом-Корд, композитор с Лаксора, Ло и мы с Белой Горой - вернулись в дом у выхода. Чтобы не ходить по полуденной жаре, мы могли бы воспользоваться туннелем, но Денли не видела моря, к тому же теперь нам всем хотелось еще раз взглянуть на солнце. В новом свете, так сказать.
Белая Гора и Денли отправились купаться, а мы с Ло лениво прогуливались среди развалин. Мы уже знали, что город рушился методично, в горькой решимости не оставить врагу ничего ценного. И я, и Ло, разумеется, искали материалы для своих работ. Спустя какое-то время мы уселись в горячей тени, жалея, что не захватили воды.
Об этом и говорили, и еще - об искусстве. Не о том; что Солнце умирает, и не о том, что мы сами умрем через несколько десятков лет. Сквозь шум грязного прибоя до нас донесся женский смех. В нем была истерическая нотка.
- Ты с ней сексом занимался? - спросил между делом Лот
- Что за вопрос. Нет.
Он подергал себя за губу, глядя в сторону моря.
- Не люблю обиняков. Мне кажется, ты ее хочешь - такие взгляды бросаешь… А она с тобой очень мила, иу в конце концов, она с Селедении… У меня чисто академии ческий интерес, конечно.
- А ты сам когда-нибудь?.. То есть - раньше?
- Конечно. В детстве.
Не было сомнений, что он имеет в виду.
- С практикой секс становится интереснее.
- Да, вероятно. Хотя на Селедении к нему относятся, как… как к разговору.
Он использовал селеденианское слово, означавшее половые отношения.
- Белая Гора довольно сложная натура, - сказал я. - Она не связана вольностями своей культуры.
Смеющиеся купальщицы выбежали из воды, обнимая друг друга за талии. Контраст был интересный: роста в Делми почти как во мне и женственности примерно столько же. Увидев нас, они замахали руками в направлении тропы, вившейся между развалинами. Мы поднялись и пошли туда.
- Наверное, я не понимаю твоей сдержанности, - сказал Ло. - Это из-за культурных особенностей? Или из-за возраста?
- Возраст тут ни при чем. Видимо, наша культура поощряет самоконтроль.
Он засмеялся:
- Не то слово!
- Не могу назвать себя рабом петросианских норм приличия. Дома в нескольких государствах мои произведения запрещены законом.
- И ты этим гордишься. Я пожал плечами:
- Мне-то что. Им же хуже.
Мы двинулись вслед за женщинами по тропе. Контраст стал еще забавнее: передняя пара - ловкая и нагая, если не считать тонкого слоя^ сохнущей глины, вторая - неуклюжая, в почти монашеских одеяниях. Когда мы с Ло ступили под прохладную сень убежища и на миг ослепли после яркого солнца, они уже принимали душ.
Мы сделали прохладные напитки и, окатившись водой, присоединились к ним в общей ванне. Анатомически Ло не отличался от мужчины. Меня это почему-то раздражало. Наверное, неприятно постоянно видеть напоминание о том, чего лишился. Впрочем, Ло скорее всего обвинил бы меня в узколобом подходе к мочеиспусканию.
У меня в бокале плескались гуаявовый сок и рон - ни того, ни другого на Петросе не было. Чуть приторно, но все же вкусно. Алкоголь развязал нам языки.
Денли смотрела на меня своими бездонными черными глазами.
- Ты ведь богат, Человек Воды. Тебе хватит денег, чтобы улететь?
- Нет. Вот если бы взял с собой все, что имею, то, может, хватило бы.
- Некоторые всё всегда с собой возят, - заметила Белая Гора. - Я, например.
- Я бы тоже так делал, - сказал Ло, - будь я с Селедении. Никого не хочу обидеть.
- Колеса-то вращаются, - кивнула она. - Пока я вернусь, сменится пять-шесть правительств… Пока
вернулась бы.
Мы долго молчали.
- В голове не укладывается, - произнесла наконец Белая Гора спокойным тоном. - Мы здесь умрем?
- Мы бы и так умерли где-нибудь, - ответила Ден^ ли. - Хотя, может, не так
скоро.
-
И не на Земле,- добавил Ло. - Она похожа на эскиз ада. - Денли не поняла, и он объяснил: - Ад - это куда попадают после смерти христиане, если плохо себя вели.
- Они что, отсылают тела умерших на Землю? .
Нам удалось удержаться от улыбок. Вообще-то большинство моих соотечественников знали о Земле едва ли не меньше, чем она. Селедения и Лаксор - относительно бедные планеты, зато могут похвастаться гораздо более долгой историей, чем Петрос, и сохранили довольно тесные связи с метрополией. С Родиной, как они ее называют. Ха. Родиться тут - все равно что в печи раскаленной.
Безмолвным соглашением мы постановили, что больше не станем сегодня упоминать о смерти. Когда встречаются художники, они обычно с энтузиазмом обсуждают материалы и инструменты, в общем, свое ремесло. Мы говорили amp; техниках, которые применяли у себя дома, о том, что сумели привезти с собой, об импровизациях, которые можно создать, пользуясь земными предметами. Вероятно, критики болтают об искусстве; а вот художники - о кистях. К нам в гости зашли трое - два скульптора и метеодизайнер. Все мы набились в просторную светлую студию и принялись работать. Мы с Белой Горой нашли уголь и стали рисовать друг друга.
Когда мы сравнивали наброски, она тихо спросила:
- Ты крепко спишь?
- Могу и проснуться. А что?
- Хочу посмотреть на развалины при звездном свете. Луна заходит около трех. Я подумала, что мы можем вдвоем понаблюдать ее закат.
К ужину к нам присоединились еще двое художников. Трапеза прошла в обстановке натужного веселья. Было выпито много рона. Белая Гора предостерегала меня от чрезмерных возлияний. У них на Селедении есть такой же напиток, его называют ромом, и он имеет репутацию легко пьющегося, но ударяющего в голову с непредсказуемыми последствиями. А у нас на Петросе легального производства спиртного не существует.
После двух стаканов, когда остальные запели каждый на своем языке, я ушел и лег, но когда Белая Гора коснулась моего плеча, дрему как рукой сняло. Из ванной еще слышались чьи-то голоса. Мы тихо выскользнули из дома.
Было почти холодно. Темно-оранжевый полумесяц луны висел над самым горизонтом, но нам его света хватило, чтобы найти дорогу вниз. Среди руин оказалось теплее - камни отдавали накопленный за день жар. Мы вышли на пляж (там снова стало прохладно). Белая Гора разложила принесенное с собой одеяло, мы легли и стали смотреть на звезды.
Почти на любой планете небо кажется знакомым. Наши родные звезды ничем неГвыделялись среди других, точно так же, как дома мы не замечаем на небе земного Солнца. Про самую светлую точку в зените Белая Гора сказала, что это Альфа-Цент. Пониже была еще одна, ярче, но мы не знали, что это.
Узнавая созвездия, мы сравнивали их имена. В языке Белой Горы некоторые повторяли земные, например Скорпион, окаймленный сиянием галактики, - у нас он называется Насекомым; ярчайшая звезда в том районе - Антарес, и у нас, и у них. Созвездие Палача, зашедшее около часа назад, они называют Орионом. Его самые заметные звезды носят на Петросе и Селедении одинаковые, лишенные смысла наименования - Бетельгейзе и Ригель.
- Для скульптора ты хорошо знаешь астрономию, - сказала она. - Когда я приезжала в твой город, там по ночам было слишком светло, звезд не разглядишь.
- У меня дома их побольше. Я живу за городом, кай-метрах в ста от морского побережья - на озере Пахэла.
- Знаю. Я тебе звонила.
- Меня не было?
- Ага. Сказали, что ты на Тета-Центе.
- Да, верно, ты говорила. Мы разминулись в космосе, и ты стала женой-рабыней того мужика. - Я положил руку ей на ладонь. - Прости, что я забыл. С тех пор много всего произошло. Он был совсем ужасен?
- Обещал золотые горы, если я останусь, - засмеялась она.
- Да уж, представляю себе.
Белая Гора повернулась ко мне, прижалась грудью к плечу и провела по бедру пальцем:
- Зачем напрягать воображение?
Я был не в настроении, но тело… Единственным достоинством нашей одежды оказалось, что она легко снимается.
Луна зашла, и я видел лишь неясный ее силуэт. Странно было заниматься любовью вслепую. Можно подумать, что в темноте обостряются остальные чувства, но, по-моему, это не так; разве что биение ее сердца очень гулко отдавалось мне в пальцы. Ее дыхание пахло мятой, и кожа так же. Я ничего не хотел бы изменить в ее теле, ни снаружи, ни изнутри, но через несколько минут нам стало тяжело, и с обоюдного согласия мы остановились. Сколько-то мы молча лежали рядом, потом она сказала:
- Извини. Это было не вовремя. - Мне на плечо капнула слеза. - Я просто пыталась забыть о…
- Все хорошо. Просто на песке неудобно. Песчинки и правда попали внутрь и больно натирали.
