ГЛАВА 3

Обещанная беседа с подмайором состоялась на следующее утро, но он в основном повторил все то, что мы уже слышали, только в двух терминах. Он особо отметил тот факт, что если техническая подготовка тельцианских кораблей значительно улучшилась, то нечто аналогичное могло произойти и с их навыками наземного боя, и теперь с ними будет куда сложнее справиться.

Но тут возникал интересный вопрос. Восемь месяцев, или девять лет, тому назад у нас было подавляющее преимущество перед тельцианами. Те, похоже, просто не понимали, что происходит. Если судить по их воинственности в космосе, то в рукопашном бою тельциане должны были оказаться сущими дьяволами. На самом же деле они спокойно дали себя перебить. Одному удалось бежать, и он, очевидно, познакомил сородичей с идеей старомодного наземного боя.

Но это вовсе, конечно, не означало, что тельциане, которые нас преследовали, уже знали о битве у Альфы. Единственный способ коммуникаций, более быстрый, чем скорость света, представлял собой тот же коллапсарный прыжок. Или серию прыжков. Определенно сказать, сколько прыжков от родной планеты тельциан до базы Иод-4, было невозможно. Поэтому гарнизон местной базы мог оказаться таким же пассивным, как и первый. Хотя не исключено, что они уже почти декаду упражнялись в приемах рукопашной схватки. Ответ мы узнаем, когда доберемся туда.

Мы с оружейником помогали нашему отделению проводить профилактику боекостюмов, когда сигнал заставил нас отправиться в противоперегрузочную камеру. Мы пересекли рубеж дистанции в биллион километров.

У нас оставалось еще около пяти часов ничегонеделанья, прежде чем придется забраться в коконы оболочек Я сыграл в шахматы с Раби и получил мат. Потом Роджерс затеяла гимнастику, просто чтобы люди отвлеклись от перспективы четыре часа лежать полураздавленными в оболочках До сих пор и половины этого срока мы не проводили в коконах.

За десять минут до пересечения последнего предела в пятьсот миллионов километров мы, командиры отделений, лично занялись укладыванием и проверкой герметичности оболочек. Через восемь минут мы уже все укрылись в костюмы, и камеру наполнила амортизационная жидкость. Теперь наши жизни зависели исключительно от нашего корабельного компьютера.

Пока я лежал, сдавливаемый невидимым прессом, одна нелепая мысль засела мне в голову и никак не хотела исчезнуть. Она кружила и кружила, словно заряд в сверхпроводящем контуре: в соответствии с формальной наукой войны последняя требует приложения как тактики, так и логистики, она же стратегия. Стратегия занимается передвижением войск в больших массах и всем остальным, кроме действительного ведения боя, которое относится к тактике. И вот мы сейчас ведем бой, но у нас почему-то не тактический компьютер, а логический, то есть, другими словами, стратегический, этакий сверхэффективный клерк от стратегии.

Другая половина моего сознания, не столь, видимо, угнетенная перегрузкой, возражала. Какое значение имеет название компьютера? В любом случае это только куча кристаллов памяти, процессоров, стекло и пластик. Запрограммируй компьютер соответствующим образом — и получишь эквивалент Чингисхана, вот тебе и тактический компьютер, хотя до этого он контролировал товарный рынок или сток нечистот.

Но первый голос продолжал упрямо спорить. Если так рассуждать, говорил он, то и человек — это не более как куча костей, облаченная в плоть, кожу и волосы Обучи его соответствующим образом — кем бы он ни был, — и получишь то ли дзен-буддиста, то ли послушного кровожадного солдата-убийцу. Зависит от обучения.

А что такое тогда я, мы, вы, отвечала вторая сторона. Миролюбивый специалист по вакуумной сварке, а также учитель физики, призванный в соответствии с Элитарным Законом и перепрограммированный в убивающую машину. Ты, я — мы убивали, и нам это понравилось.

Но ведь это был гипноз, внушение, поведенческое управление, возражал я сам себе. Больше такого с нами не сделают.

А почему? Потому, говорил я себе же, что уверены, и без этого вы теперь будете еще эффективней убивать. Простая логика.

Кстати, о логике. Почему логический компьютер выполняет работу человека? Или… о чем я думал сначала?.. И тут я отключился.

Потом замигала зеленая лампочка, и рефлекторно я нажал кнопку разгерметизации камеры. Давление успело упасть до отметки «3», прежде чем я сообразил, что мы живы и, значит, выиграли первый раунд.

Я был прав только частично.

ГЛАВА 4

Я затягивал ремешок куртки, когда кольцо связи укололо мне палец, и пришлось оставить ремешок, чтобы послушать. Вызывала Роджерс.

— Манделла, проверь камеру третьего взвода. Видно, там что-то случилось. Дальтоц разгерметизировал их с центрального пульта.

Третья камера… Это же отделение Мэригей! Я помчался по коридору босиком и был у дверей камеры как раз в тот момент, когда они уже сами открыли ее изнутри и выбирались наружу.

Первым показался Бергман. Я схватил его за руку:

— В чем дело, Бергман?

— Что? — Он уставился на меня, все еще не вполне очнувшись, как и всякий, только покидающий камеру. — Ты, Манделла… Не знаю, а что такое?

Я попытался заглянуть внутрь камеры, не выпуская руку Бергмана.

— Вы опоздали с расшнуровкой, парень. Он потряс головой, стараясь прийти в себя.

— Опоздали? На сколько опоздали? Я первый раз посмотрел на часы.

— Не слишком… Боже, мы ведь легли в оболочки в 05.20, правильно?

— Да.

Я все никак не мог разглядеть Мэригей среди смутно видимых фигур внутри камеры, пробирающихся к выходу между рядами спутанных шлангами оболочек.

— Вы вроде всего на пару минут опоздали. Но предполагалось, что мы пробудем под ускорением четыре часа или меньше, а сейчас уже 10.50.

— Угм, — он опять тряхнул головой. Я отпустил руку Бергмана, чтобы дать дорогу Стиллеру и Дэми, выходившим из камеры.

— Все опоздали, выходит, — сказал Бергман. — Все, значит, в порядке.

— В порядке… Постой, постой, эй, Стиллер! Ты не видел…

Из камеры донесся крик:

— Медика! Медика!

Кто-то проходил в дверях, но это была не Мэригей. Я оттолкнул ее в сторону и нырнул в дверной проем, приземлился едва на кого-то и пробрался к Струве, заместителю Мэригей. Струве очень громко говорил в свое кольцо:

— …и переливание крови тоже. Это Мэригей все еще лежала в расстегнутой оболочке, она вся была…

—…нам сообщил Дальтон…

Каждый квадратный дюйм тела Мэрщ«й был покрыт кровавой пленкой, повсюду с одинайшвой яркой полосой.

— …когда она не вышла из «кокона».

Она начиналась у нее под подбородком злой алой лентой, и до самой грудины это была только красная пленка.

— …я сам расстегнул оболочку…

Дальше живот рассекала длинная рана, все более углублявшаяся, пока в самом низу наружу не выглядывала белесая мембрана кишечника.

— …да, она без сознания…

…понял, левое бедро. Манделла…..

Но Мэригей еще дышала, сердце сбивалось с ритма, глаза закатились, кровяные пузырьки появлялись и лопались в углу рта всякий раз, когда она едва заметно выдыхала.

— …татуировка на левом бедре. Манделла! Ты слышишь? Посмотри, на левом бедре, какая у нее кровь?!

— Группа «с», резус отрицательный. — Бог мой, я сто тысяч раз видел эту татуировку!

Струве начал передавать сведения, а я вспомнил о висевшем у меня на поясе пакете первой помощи и начал лихорадочно перебирать его содержимое.

«Остановить кровь… наложить повязку… ввести противошоковый препарат». Так в учебнике говорилось. Что-то я забыл, что-то там еще… «Обеспечить доступ воздуха», она дышит, что бы они ни имели в виду. Остановить кровь… Как ее остановить, если рана метр в длину, а у меня одна стерильная повязка?! Противошоковый препарат… Это я сейчас. Я выловил в пакете зеленую ампулу, приложил к руке Мэригей и нажал кнопку. Потом я положил повязку стерильной стороной на выпиравшие из раны внутренности, эластичный ремешок обвел за спиной, поставил нейтральное давление и дал ему затянуться.

— Что еще можно сделать? — спросил меня Струве.

— Не знаю. — Я отступил на шаг, чувствуя полную беспомощность. — Может, ты что-нибудь посоветуешь?

— Я такой же доктор, как и ты. — Взглянув в сторону двери, он сжал кулак, напрягая мускулы. — Черт, скоро они? У тебя в пакете есть морфплекс?

— Есть, но меня предупреждали: не вводить его внутрь…

— Уильям?

Мэригей открыла глаза и попыталась приподнять голову. Я поддержал ее.

— Все будет в порядке, Мэригей. Сейчас придет врач.

— Что… в порядке? Я хочу пить. Воды.

— Нельзя, тебе сейчас нельзя воды. Потерпи немного. — Ее наверняка будут оперировать.

— Откуда кровь? — сказала она тоненьким голосом. Голова упала обратно. — Какая я нехорошая.

— Это оболочка виновата, — быстро сказал я. — Помнишь, еще раньше появились складки? Она покачала головой.

— Костюм?

Она вдруг побледнела, видно, ее тошнило.

— Воды… пожалуйста.

— Принесите полотенце или губку, смоченную водой. — Уверенный голос позади меня. Я обернулся и увидел дока Уильсона и еще двоих с носилками.

— Сначала пол-литра в бедренную, — сказал он, ни к кому определенно не обращаясь, после того как осторожно приподнял повязку и посмотрел на рану. — Отпустите пару метров отводной трубки, потом обрежьте. Проверьте, нет ли там крови.

Один из медиков ввел десятисантиметровую иглу в бедро Мэригей и начал переливать кровь из пластикового мешка.

— Не смогли мы сразу к вам, — устало сказал док. — Работы по горло. Что ты говорил насчет оболочки?

— У нее уже два раза перед этим были синяки. Костюм плохо прилегал, получились складки.

Док рассеяно кивнул, измеряя давление у Мэригей.

— Вы ей вводили… — Кто-то сунул ему в руки мокрое бумажное полотенце. — Ага, хорошо. Вы ей что-нибудь вводили?

— Одну ампулу «антишока».

Он сложил полотенце несколько раз и положил его в раскрытую ладонь Мэригей.

— Как ее зовут? Я сказал ему.

— Мэригей, воды мы тебе сейчас не можем дать, но смочи губы полотенцем. Сейчас я посвечу тебе в глаза. — Пока он смотрел в зрачки Мэригей сквозь металлическую трубку, один из помощников измерил температуру с помощью электронного термометра. — Внутреннее кровотечение?

— Есть, но не очень.

Док слегка прижал рукой повязку на животе Мэригей.

— Ты не могла бы чуть-чуть повернуться на правый бок?

— Да, — медленно сказала Мэригей, упираясь локтем для опоры. — Нет, — сказала она через секунду и заплакала.

— Ну, ну, — быстро сказал док и слегка помог ей повернуться, только чтобы можно было видеть спину. — Только одна рана, — пробормотал он. — До черта крови.

Он дважды нажал на кольцо связи и потряс им возле уха.

— Есть кто-нибудь свободный?

— Хариссон оставался, может, и его уже вызвали.

В камеру вошла какая-то женщина, бледная, с растрепанными волосами, в запачканной кровью куртке. Это была Эстелла Гармония, но я ее сразу не узнал,

Док Уильсон поднял глаза.

— Новые пациенты, доктор Гармония?

— Нет, — устало ответила она. — У аварийщика была двойная ампутация. Прожил всего несколько минут. Мы его подключили к машине, на случай если понадобятся трансплантанты.

— А остальные?

— Взрывная дегерметизация. — Гармония шумно вздохнула. — Вам помочь?

— Да, погоди только минуту. — Док еще раз пытался вызвать медотсек. — Проклятье, ты не знаешь, куда делся Харрисон?

— Не знаю, может, во второй хирургической, если что-то не в порядке с аварийщиком. Но я вроде все сделала как надо.

— О черт, ты же знаешь, как…

— Готово! — сказал медик, переливший кровь.

— Еще пол-литра в бедренную, — сказал док Уильсон — Эстелла, ты не могла бы заменить одного из ребят, подготовить девушку к операции?

— Конечно, я сейчас свободна.

— Хорошо… Хопкинс, сходите в медотсек и привезите «телегу» и литр, нет, два литра изотонического флюскарба, основной спектр. Если там Мерк, скажешь ему, внутрибрюшной спектр. — Док отыскал на своем рукаве не испачканное кровью место и промокнул лоб. — Если поймаешь Харрисона, пусть бежит в первую хирургическую, настраивает анестезатор на внутрибрюшную операцию.

— А ее отвезти в первую хирургическую?

— Да. Если не найдешь Харрисона, возьми тогда кого-нибудь… — он ткнул пальцем в мою сторону. — Вот этого парня, пускай поможет отвезти ее в операционную, а ты побежишь вперед и подготовишь анестезатор. Можно было бы начать прямо сейчас, — он рылся в сумке с медикаментами, — но у меня только параме-тадол. Мэригей! Как ты себя чувствуешь?

Слезы все еще катились у нее по щекам.

— Мне… больно.

— Потерпи немного, — ласково сказал док. На секунду он задумался, потом повернулся к Эстелле. — Неизвестно в точности, сколько она потеряла крови, Кроме того, имеется небольшое внутреннее кровотечение. Но не думаю, чтобы это случилось очень давно — она бы не выжила под ускорением. Надеюсь, что мозг не пострадал.

Он тронул измеритель, прикрепленный к руке Мэригей.

— Следи за кровяным давлением, как только придет в норму, введешь пять кубиков вазоконстриктора. Я побегу. — Он закрыл сумку. — У тебя есть какой-нибудь вазоконстриктор, кроме пневматической ампулы?

Эстелла проверила содержимое своей сумки.

— Нет, только одноразовая ампула… ага, есть ограниченная доза с мышечным дилятором.

— Отлично, если давление подскочит, вводи.

— Буду давать ей вместе с дилятором по два кубика за один раз.

— Сойдет. Все не путем, но… Если ты еще не очень устала, может, будешь мне ассистировать?

— Буду.

Док Уильсон кивнул и убежал. Эстелла начала вытирать живот Мэригей изопропиловым спиртом. У него был холодный, чистый запах.

— Ей вводили «антишок»?

— Да, — сказал я. — Минут десять назад.

— Ага. Вот отчего док беспокоился… нет, ты все правильно сделал. Но в состав «антишока» входит вазокон-стриктор. Пять кубиков сверху — этого может оказаться слишком много. — Она продолжала смывать засохшую кровь, каждую минуту поглядывая на индикатор давления. — Эта жен… то есть Мэригей, она твой постоянный партнер?

— Да.

— Мэригей — твой постоянный партнер? — Вся Мэригей покрыта запекшейся кровью, на щеках потеки, там, где я старался утереть слезы. Наверное, только врач или женщина могли под всем этим увидеть красоту.

Мэригей перестала плакать и лежала с крепко зажмуренными глазами, высасывая последние остатки воды из бумажного полотенца.

— Можно дать ей еще воды?

— Да, но только так же, как и в первый раз. Немного.

Я пошел в раздевалку, там была вода и бумажные полотенца. Пары этилен-гликоля успели к этому времени развеяться, и теперь я чувствовал запах воздуха. Тревожный запах. Слегка тянуло машинным маслом и перегретым металлом, словно в мастерской. Наверно, перегрузили кондиционер, подумал я. То же самое случилось при первом испытании оболочек.

Мэригей взяла мокрое полотенце, не открывая глаз.

— Вы думаете остаться вместе, когда вернетесь на Землю?

— Наверное. Если вернемся… Впереди еще кампания.

— Ничего больше не будет, — равнодушно сказала Эстелла. — Ты, получается, ничего еще не слышал?

— О чем ты?

— Ты знаешь, что корабль получил попадание?

— Попадание? Как же мы тогда все уцелели?

— Да. — Эстелла снова начала вытирать кровь. — Четыре противоперегрузочные камеры. Камера оружейников и оружейная. Теперь у нас ни одного боекостюма… а в одном белье много не повоюешь.

— Что… четыре камеры… а люди?

— Никто не выжил. Тридцать человек.

— Кто именно?

— Весь третий взвод. И парковое отделение второго взвода.

Аль-Садат, Русья, Маковелл, Вагулеко.

— Бог мой.

— Тридцать убитых, и они даже не поняли, как это получилось. И до сих пор никто не понимает. Но может повториться каждую минуту.

— Так это была не ракета?

— Нет, мы перехватили все их снаряды. И покончили с их крейсером тоже. Ни один индикатор ничего не показывал. Просто — бамм! Треть корабля провалилась в преисподнюю. Хорошо, что не двигатель, и не СЖБ.

Но я едва ее слышал. Пенворд, Омайдерс, Кристин и Фрида. Все мертвые. Я словно онемел.

Эстелла вытащила из сумки опасную бритву и тюбик гелевой пасты.

— Будь джентьменом, не смотри. А, вот. — Она смочила кусок марли спиртом и подала мне. — Сделай доброе дело, вытри ей лицо.

Я начал вытирать.

— Как приятно. Что ты делаешь? — спросила Мэригей, не открывая глаз.

— Стараюсь быть настоящим джентльменом. И сделать доброе дело…

— Весь персонал, внимание! Весь персонал! — В камере не было интеркома, но в открытую дверь все было хорошо слышно. Интерком находился в раздевалке. — Весь персонал шестого эшелона и выше, кроме непосредственно задействованных в аварийных работах и оказании медицинской помощи, должен явиться в центральный холл.

— Я должен идти, Мэригей.

Она ничего не сказала. Наверное, она даже не слышала объявления.

— Эстелла. — Я повернулся к Гармонии, черт с ним, с джентльменом: — Ты мне…

— Да, я сразу тебе сообщу, как только можно будет что-то сказать наверняка.

— Хорошо. Спасибо.

— Все будет в порядке. — Но лицо у нее было озабоченное и невеселое. — Теперь иди, — мягко добавила она.

Когда я выбрался в коридор, интерком начал повторять объявление уже четвертый раз. В воздухе чувствовался какой-то новый запах, но я и знать не хотел, что это было.

ГЛАВА 5

На полпути в центральный холл я вдруг сообразил, что вид у меня кошмарный, и нырнул в ближнюю раздевалку рядом с комнатой отдыха флотского персонала. Рядовой Камехамелла торопливо расчесывала волосы щеткой.

— Уильям! Что с тобой стряслось?

— Ничего. — Я пустил воду и взглянул в зеркало. Все лицо в засохшей крови, и куртка тоже. — Это Мэригей, капрал, ее оболочка. Очевидно, образовалась складка..

— Она погибла?

— Нет, тяжело ранена, ее будут оперировать.

— Не три горячей водой. Останется пятно.

— Да, правильно. — Горячей водой я умыл лицо, побрызгал холодной на куртку. Камера твоего отделения идет третьей после камеры Ала, правильно?

— Да.

— Ты видела, что случилось?

— Нет. То есть не видела, когда это случилось. — Первый раз я увидел, как она плачет, слезы как горошины катились по щекам и капали с подбородка. Голос у нее оставался ровным, она только с силой потянула себя за волосы: — Это мясорубка.

Я подошел к ней и положил руку на плечо.

— Не трогай меня! — Она вспыхнула и отбросила мою руку щеткой для волос. — Извини, пойдем, наверное. — В дверях она слегка тронула меня за рукав: — Уильям, ты понимаешь… — Она посмотрела на меня с вызовом — Понимаешь? Я просто рада, что меня там не было. И никак иначе.

Я понимал ее, но не могу сказать, что поверил.

— Обо всем, что произошло, можно рассказать очень коротко, — с напряжением в голосе сказал капитан, — потому что знаем мы очень мало.

Через десять секунд после уничтожения крейсера противника какие-то два тела, очень маленьких по размерам, ударили наш корабль примерно в средней части. Поскольку они не были обнаружены заранее, а мы знаем пределы возможностей наших обнаруживающих устройств, можно сказать, что двигались они со скоростью, превышающей девять десятых световой, выражаясь точнее, вектор их скорости был перпендикулярен вектору скорости света. Они проскользнули за отражающими полями.

Когда «Годовщина» идет на релятивистских скоростях, впереди нее, по линии полета, генерируются в пространстве два мощных электромагнитых поля. Первое — в десяти тысячах километров от корабля, второе — пяти тысячах. Энергию этим полям дает «разгонный» эффект — они поглощают ее из межзвездного газа, который мы встречаем на пути.

Всякое достаточно большое тело, чтобы вызвать тревогу за целость обшивки крейсера, — то есть если его можно разглядеть в мощную лупу, — проходит сначала сквозь первое поле и получает сильный отрицательный заряд Потом оно попадает во второе поле и отбрасывается с пути корабля. Если тело слишком велико и его невозможно отклонить в сторону, то мы можем загодя обнаружить его и уйти от столкновения.

— Нет нужды подчеркивать, что за страшное оружие применили тельциане. В момент попадания «Годовщина» двигалась относительно противника с такой скоростью, что всего за одну десятитысячную секунды проходила расстояние, равное длине ее корпуса. Кроме того, мы постоянно совершали короткие, совершенно не укладывающиеся в систему, рывки из стороны в сторону с переменным ускорением. Следовательно, настигшие нас снаряды должны были управляться. Эта управляющая система должна была находиться внутри самих снарядов, так как в этот момент тельцианскии крейсер уже был уничтожен. И все это помещалось в оболочку, по размерам не превышавшую размеры речной гальки

Большинство из нас слишком молоды, чтобы помнить термин «футуршок». В семидесятые годы прошлого столетия некоторые люди считали, что технический прогресс идет слишком быстрыми темпами, что психика обыкновенных людей скоро будет не в состоянии справиться с этим темпом, что не успеют люди привыкнуть к настоящему, как уже это настоящее превратится в будущее и застанет их врасплох. Человек по имени Тоффлер придумал специальный термин, описывающий такую ситуацию: «футуршок» — психический шок от невероятного по быстроте темпа перемен в жизни. — Иногда капитан любит вдаваться в академические подробности. — Сейчас мы находимся в ситуации, напоминающей эту социологическую концепцию. Результат чего — катастрофа. Трагедия. Как мы уже знаем по предыдущему собранию, сделать здесь мы ничего не сможем Относительность держит нас в прошлом — в прошлом для техники тельциан. Относительность ставит нас лицом к лицу с этой техникой, относящейся к нашему будущему. Мы можем только надеяться, что в следующий раз ситуация кардинально изменится. И единственное, чем мы можем этому содействовать, — это постараться вернуться на Старгейт, чтобы на Земле узнали о случившемся, и тогда, возможно, специалисты на основе полученных нами повреждений смогут создать какую-нибудь контрсистему.

Сейчас мы можем атаковать входную планету и уничтожить базу тельциан из космоса, не высаживая десант. Но мне кажется, что это повлекло бы за собой слишком большой риск. Нас могут… сбить с помощью того же устройства, что нанесло нам такой урон сегодня, и мы уже не вернемся на Старгейт и не принесем сведения, которые я считаю жизненно важными для Земли. Мы могли бы послать автоматический снаряд, зонд, с соответствующим сообщением, но он может не достичь цели, и мы так и останемся позади противника в техническом оснащении.

В соответствии с этим мы рассчитали курс, который позволит нам обогнуть Иод-4, коллапсар будет прикрывать нас от нападения с базы противника на входной планете, и вернуться на Старгейт в кратчайший срок.

Тут капитан сел и помассировал виски. Я не поверил своим глазам.

— Все вы здесь по крайней мере командиры секций или отделений. Большинство из вас имеет отличные послужные списки. И я надеюсь, что некоторые из вас вновь присоединятся к Силам по истечении двух лет вашей службы Те, кто пожелает вернуться, будут, очевидно, произведены в лейтенанты и станут настоящими командирами

Именно с этими людьми я сейчас говорю, и не как непосредственный начальник, а как старший офицер и товарищ.

Человек не может принимать командные решения, исходя только из соображений тактики, и действовать только в соответствии с задачей нанести противнику максимальный урон, понеся при этом минимальные потери. Ведение войны в наше время превратилось в очень сложное дело. Выиграть ряд сражений — это еще не значит выиграть войну. Победа — сложное целое, куда входят и военный успех, и экономическая ситуация, стратегические соображения, политические силы — десятки, в буквальном смысле десятки факторов.

Я слушал капитана, но в сознании у меня закрепился только один факт: всего час назад треть моих товарищей погибли мгновенной смертью, а он сидит тут перед нами и читает лекцию по теории ведения войны.

— Поэтому иногда, чтобы помочь выиграть войну, нужно отказаться от сражения. Сейчас мы находимся именно в такой ситуации.

Мне нелегко было принять решение. Как никогда трудно за всю мою службу. Потому что на Земле, по крайней мере, оно может показаться трусостью.

Наш логический компьютер считает, что мы имеем примерно 62 процента на успех, если попытаемся атаковать базу тельциан. К сожалению, мы имеем только 30-процентную вероятность выжить, поскольку некоторые варианты атаки включают таран входной планеты на околосветовой скорости.

Надеюсь, что никому из вас не приходилось сталкиваться с необходимостью принимать такое решение. Когда мы вернемся на Старгейт, меня, возможно, будет судить трибунал — за трусость. Но я искренне уверен, что информация, которую мы доставим, которую получат, исследуя нанесенные «Годовщине» повреждения, гораздо важнее, чем уничтожение одной базы противника. — Капитан выпрямился. — Гораздо важнее, чем карьера одного офицера.

Я едва удержал смешок. Конечно же, «трусость» тут совершенно ни при чем. Конечно же, капитан не имел понятия о таком примитивном и невоенном чувстве, как желание жить.

Аварийная ремонтная команда ухитрилась залатать огромную пробоину в борту «Годовщины» и загерметизировать поврежденный сектор. Остаток дня мы занимались уборкой помещений, не прикасаясь, естественно, к драгоценным «уликам», в жертву которым капитан жаждал принести свою карьеру.

Хуже всего было выбрасывать за борт трупы погибших. Особенно тех, у кого лопнули противоперегрузочные оболочки.

Я зашел в каюту Эстеллы на следующий день, едва она закончила дежурство.

— Сейчас тебе ее видеть ни к чему, — сказала Гармония, потягивая из стакана смесь этилового спирта, лимонной кислоты и воды с каплей какого-то эфира за отсутствием апельсиновой цедры.

— Ей уже ничего не грозит?

— Не совсем. Во всяком случае, следующие две недели. Я объясню. — Она поставила стакан и оперлась подбородком на переплетенные пальцы рук. — Такая рана ничего серьезного не представляла бы в нормальных условиях. После переливания крови мы бы смочили кое-чем ее внутренние органы и зашили бы рану. Через пару дней она бы уже вставала.

Но имеются осложнения. Еще никто не получал ранение, находясь в коконе оболочки. Пока нет никаких тревожных симптомов, правда. Но мы хотим подержать ее под контролем еще несколько дней. Кроме того, мы боялись перитонита. Знаешь, что такое перитонит?

— Да, приблизительно.

— Произошел разрыв в тканях внутренних органов под воздействием давления. Воспаление брюшины. Поэтому мы полностью стерилизовали полость. Потом мы, естественно, заменили погибшую микрофлору готовой культурой из наших запасов. Это тоже, в общем-то, обыкновенная процедура, но обычно ее применяют при более опасных ранениях.

— Я понял. — От рассказа Эстеллы мне стало не по себе. Похоже, наши доктора не понимают, что нас совсем не восхищает видение самих себя как мешков из кожи, наполненных непотребным мусором.

— Уже только поэтому не стоит ее беспокоить еще несколько дней. Замена внутренней микрофлоры — это процедура безопасная, но она производит бешеный эффект на пищеварительную систему.

Но опять же, в нормальных условиях ей ничто не угрожало бы. Но мы тормозимся на постоянных полуторах «же», а ее внутренние органы и так получили хорошую встряску. И если мы вдруг начнем увеличивать скорость хоть немного выше двух «же», она погибнет.

— Но… нам придется давать больше двух на финальной прямой! Что…