ГЛАВА 3

Теоретически Мэригей все время находилась при исполнении служебных обязанностей, но фактически она лишь ежедневно несла восьмичасовую вахту в ходовой рубке. Две другие вахты принадлежали Джерроду и Мухаммеду.

Их присутствие в рубке имело скорее психологическое или, может быть, политическое значение, чем вызывалось реальной необходимостью. Корабль всегда знал, где все трое находились, ну а если бы потребовалось принять какое-нибудь безотлагательное решение, то он сделал бы это без консультации с людьми. Тем более что человеческая мысль была слишком медлительной для критических ситуаций. Большинство из нас, пассажиров, об этом отлично знало, и все равно, сознание того, что полет контролируют люди, действовало успокаивающе.

Мэригей нравилось рассматривать пульт управления, сложный лабиринт табло, циферблатов, кнопок, верньеров и тому подобного, которыми была тесно утыкана четырехметровая панель с двухметровыми крыльями по сторонам. Она знала, для чего предназначался каждый прибор, досконально научилась пользоваться средствами управления за время обучения на КМЖС, так же, как я выучился водить челнок, но, несомненно, было полезно все время закреплять эти знания в реальных условиях.

(Однажды вечером я спросил ее, сколько звонков и свистков, по ее мнению, находятся на всей восьмиметровой приборной панели. Она закрыла глаза и после почти пяти минут сосредоточенного размышления ответила: «Одна тысяча двести тридцать восемь».)

Она выбрала себе вахту от 04.00 до 12.00, так что мы всегда встречались во время ленча. Обычно мы что-то готовили на скорую руку у себя, предпочитая не спускаться в «зверинец» — так по старой памяти наших солдатских столовых очень скоро стали называть кафетерий. Иногда у нас бывала компания. Прежде, на СП, по вторникам к нам почти всегда на ленч приходили Чарли и Диана, и мы не видели никаких причин отказываться от этого ритуала.

К исходу второй недели я сварил луковый суп с картофелем; в первый, но не в последний раз — в течение нескольких месяцев предстояло потреблять только те овощи, которые Тереза со своей командой смогли вырастить в невесомости. Так что около полугода не следовало надеяться ни на помидоры, ни на салат.

Первым заявился Чарли, и мы сразу же сели за нашу отложенную шахматную партию, но успели сделать по одному ходу, как вместе вошли Мэригей и Диана.

Мэригей взглянула на доску.

— Вам не кажется, что с шахмат нужно время от времени стирать пыль?

— Как ваша практика, доктор? — осведомился я, целуя Диану в щеку.

— Боже мой, лучше бы тебе не знать. Я провела все утро за обследованием прямой кишки одного из твоих любимцев.

— Элой? — Я знал, что у него возникла проблема. Она погрозила мне пальцем.

— Это тайна. И вообще, в медицинской литературе пациентов именуют по инициалам: «Больной Э».

Элой Макэби был странный человек с неприятным характером, который почти каждый день приставал ко мне с какой-нибудь жалобой или предложением. И, поскольку он был кормильцем кур, ему всегда приходилось уделять время. (Рыба и куры были единственными животными, которых мы смогли взять на корабль, с учетом невесомости. Рыбе все равно, есть у нее верх и низ или же нет, а куры слишком тупы для того, чтобы обращать на это внимание)

— Но на самом деле вы должны об этом знать. Вы оба, — сказала она Мэригей после того, как они уселись за стол. — У нас объявилась небольшая эпидемия.

Я прибавил нагрев под кастрюлькой с супом.

— Вирус?

— Если бы так… С вирусом было бы нетрудно справиться. — Мэригей налила ей кофе. — Благодарю. Это депрессия. За последние три дня ко мне обратилось двадцать с лишним человек.

— Это и впрямь похоже на эпидемию, — заметил Чарли.

— Да, люди перенимают это настроение друг от друга И это может быть опасно: возможны и самоубийства.

— Но мы ожидали этого. И были готовы, — сказала Мэригей.

— Но не так скоро и не в таком массовом масштабе. — Она пожала плечами. — И все же я не взволнована этим. Только озадачена.

Я разлил суп по тарелкам.

— А у заболевших есть что-нибудь общее?

— Естественно, в основном это люди, не имеющие постоянных рабочих мест, не занятые повседневными необходимыми делами. — Она вынула из кармана крохотный компьютер-ноутбук и нажала несколько клавиш. — Мне только что пришло в голову… Среди них нет ни одного ветерана.

— И это тоже не слишком удивительно, — сказал Чарли. — По крайней мере мы знаем, что значит быть запертыми вместе на несколько лет кряду.

— Да, — ответил я, — но не на десять лет. Скоро ты увидишь и некоторых из нас.

— Хороший суп, — сказала Мэригей. — Не знаю… Мне становится здесь с каждым днем все уютнее, когда я стала привыкать…

— Билл, — добавил я.

— Да. Полеты на кораблях были не самой плохой частью войны. Это все равно, что «неделя в добром старом доме», как мы часто говорили. К тому же теперь можно не волноваться по поводу тельциан.

— Один у нас есть, — уточнила Диана. — Но он пока что и впрямь не причиняет никаких хлопот.

— Закрылся у себя. — Я видел его, пожалуй, не больше пяти раз.

— Ему должно быть одиноко, — заметила Мэригей. — Отделенный от своего коллективного сознания…

— Кто знает, что происходит в их головах?

— Шеях, — поправила Диана. Как и полагалось медику, она ознакомилась с анатомией нашего спутника, относившегося к иной расе.

Я тоже имел о ней представление.

— Это просто такое выражение. — Чмокнув губами, я обратился к кораблю. — Поставь еще Моцарта. — Почти сразу же послышались мягкие звуки струн лютни, к которым постепенно присоединились деревянные духовые.

— Он был немец? — осведомилась Диана. Я кивнул.

— Возможно, из Пруссии.

— В наше время его все еще играли. Хотя это звучит странновато для моего уха.

Я снова обратился к кораблю.

— Какая часть твоей музыки относится к периоду до конца двадцатого столетия?

— По времени звучания приблизительно семь процентов. По наименованиям приблизительно пять процентов.

— Вот так-то! Я могу слушать только одну из каждых двадцати записей.

— Тебе следует все же ознакомиться и с музыкой других эпох, — посоветовал Чарли. — Классицизм и романтизм время от времени возрождаются.

Я кивнул, но, хотя и не стал возражать, остался при своем мнении. У меня уже было немало возможностей послушать музыку, созданную с перерывами в несколько столетий.

— Возможно, нам следует перераспределить обязанности. Дать впавшим в депрессию какие-то существенные занятия.

— Это может помочь. Но не хотелось бы, чтобы это оказалось слишком уж очевидным.

— Наверняка это будет наилучшим выходом, — заметила Мэригей. — Поместить людей с неустойчивой психикой на все ключевые позиции.

— Или погрузить их в анабиоз, — бросил Чарли. — Это закроет вопрос на ближайшие сорок тысяч лет.

— Не думай, что я еще не слышала подобных предложений.

— А не могли бы мы просто сообщить всем о возникновении такой проблемы? — вслух подумал я. — Они взрослые разумные люди…

— Вообще-то двое из пациентов дети. Но я думаю, что так поступать не стоит: это вызвало бы еще большее беспокойство и новые случаи депрессии.

— Вообще-то основная проблема заключается в том, что депрессия и связанное с нею беспокойство являются не только поведенческим, но и биохимическим расстройством. Но пытаться покончить с этой временной, надеюсь, проблемой при помощи изменения мозговой химии людей было бы последним делом. Через некоторое время в пространстве окажется корабль с полным трюмом наркоманов. И мы четверо будем в их числе.

— Безумец ведет безумцев, — протянул Чарли.

— Корабль дураков, — проворчала Мэригей.

Я поцеловал воздух, призывая корабль к вниманию.

— Ты мог бы довести задание до конца в том случае, если все пассажиры сойдут с ума?

— Некоторые из вас уже сошли с ума, хотя, возможно, мои стандарты слишком высоки. Да, если капитан отдаст приказание, я могу заблокировать средства управления и вести полет по заданному плану без вмешательства человека.

— А если капитан тоже сойдет с ума? — поинтересовалась Мэригей. — И оба помощника капитана?

— Вы знаете ответ на это, капитан.

— Я знаю, — ровным голосом подтвердила Мэригей и отхлебнула глоток вина. — И знаете что? От этого ответа я чувствую себя подавленной.

ГЛАВА 4

На следующий день произошло событие, которое произвело на нас куда более сильное угнетающее впечатление, чем проявившиеся случаи депрессии.

Я находился в своем кабинете на общем этаже, где занимался одной из своих синекур: обобщал пожелания народа по поводу дневного и вечернего киносеансов. Большинство названий я никогда не слышал. Два человека попросили показать «Эта ночь нам запомнится» и «Титаник», что, конечно, должно необыкновенно поднять дух зрителей. Космические айсберги. Пока что о них еще никто не заговаривал.

Полуоткрытая дверь распахнулась, и на пороге появился тельцианин. Я каркнул ему приветствие и взглянул на часы. Еще пять минут, и я убежал бы на ленч.

— Я не знал, к кому обратиться с этой проблемой: к вам, к капитану, или к шерифу. — (Зачем ему мог понадобиться шериф?) — Вы оказались ближе всех.

— Что у вас за проблема?

Существо изобразило нечто вроде танца, что говорило о крайней степени волнения.

— Один из людей пытался убить меня.

— Помилуй, бог! — Я вскочил с места. — Кто это?

— Его именуют Чарльтон. Ну, конечно, это Кэл. — Ладно. Я сейчас вызову шерифа, и мы найдем его.

— Он находится в моей каюте. Мертвый.

— Вы убили его?

— Конечно. А вы поступили бы по-другому? Я связался с Мэригей и шерифом и велел им немедленно спуститься ко мне.

— При этом были какие-нибудь свидетели?

— Нет. Он был один. Сказал, что хочет поговорить со мной.

— Что ж, его должен был видеть корабль. Тельцианин, почти как человек, покачал головой.

— Насколько мне известно, корабль не контролирует мое жилище.

Я чмокнул губами и спросил об этом у корабля. Электронный мозг подтвердил предположение существа.

— Правильно. Помещение, отведенное тельцианину, является частью грузового трюма. В моей программе не был предусмотрен визуальный контроль складов.

— Ты видел недавно Кэла Чарльтона, направлявшегося туда?

— Чарльтон вошел в лифт в 11.32, и кабина спустилась на складской этаж.

— Он был вооружен?

— Я не могу сказать ничего определенного.

— Он пытался убить меня топором, — сказал тельцианин. — Я услышал звон разбитого стекла, и сразу же вбежал он. Он взял топор на пожарном щите около моей квартиры.

— Корабль, ты можешь подтвердить?

— Нет. Если бы он взял инструмент с пожарного щита, то я узнал бы об этом.

Это был интересный факт, заслуживающий внимания.

— Значит, вы отобрали у него топор?

— Это было легко. Я услышал звон стекла и правильно истолковал его. Отступил за дверь. Он не увидел меня.

— Значит, вы убили его топором.

— Не совсем так. Полагаю, что я сломал ему шею. — Существо изобразило очень убедительный удар, словно взятый из арсенала карате.

— Ну, это… могло бы быть и хуже.

— А потом, чтобы избежать лишнего риска, я взял топор и отделил его голову от тела. — Существо сделало жест, аналогичный нашему пожатию плечами. — Где находится мозг.

Не полагается говорить плохо о мертвых, но нам повезло, что тельцианин не убил кого-нибудь из тех, кого хоть кто-то любил. В молодости Кэл был неприятным парнем, от которого можно было ожидать любой пакости, и хотя в последние годы он, казалось, подуспокоился, все же частенько что-нибудь выкидывал. Он был женат три раза, и никогда подолгу. Задним умом было ясно, что нам не следовало брать его с собой, и если бы он не оказался в курсе дела с самого начала, то, вероятно, даже несмотря на множество полезных талантов, его не отобрали бы.

Как выяснилось, он был одним из пациентов Дианы, но, осмотрев его вещи, мы обнаружили, что он принял только одну пилюлю из тех, что она дала ему. Двумя днями позже он попытался убить Антреса-906.

Если бы все на борту любили Кэла, то вслед за убийством состоялся бы и суд Линча. Но в данном случае совет согласился с мнением шерифа о том, что это был, однозначно, случай самообороны, и решение не вызвало никакого публичного недовольства. Поэтому нам удалось избежать такой затруднительной проблемы, как суд над представителем иной расы. Ни один тельцианин никогда не совершал преступлений на СП. Ан-трес-906 уверял, что у тельциан не существовало никакого эквивалента человеческой юридической системе. Мне же казалось, что это существо и на самом деле не могло постичь, что такое суд. Если в вашей расе не имеется индивидуальных личностей, то в чем могут состоять преступление и наказание? А также моральные принципы личности и общественная этика?

Во всяком случае, Антрес-906 и так уже, по собственному выбору, находился в своего рода экзистенциальном одиночном заключении. Независимо от того, что слово «выбор» означает для тельцианина. Я думаю, что в обычном состоянии они имеют свой эквивалент Целого Дерева и без вопросов выполняют его приказы.

В одиночном заключении, но тем не менее не один. В течение нескольких дней после убийства рядом с ним постоянно находился кто-нибудь из членов совета, вооруженный винтовкой с транквилизатором — чтобы защитить его в случае каких-нибудь эксцессов. Мне никогда еще не приходилось проводить столько времени в обществе тельциан, а Антрес-906 был не прочь поговорить.

Однажды я взял с собой тот самый полученный с Земли пятистраничный документ, в котором сообщалось, что мы приговорены к пожизненному заключению на Среднем Пальце. Мне хотелось спросить Антреса о значении таинственной последней строчки: «Внутри чуждого неведомое, за его пределами непознаваемое».

— Я этого не понимаю, — сказал я, — но, судя по всему, это должно быть какое-то обобщенное утверждение по поводу реального мира.

Тельцианин почти человеческим жестом потер шею; я знал, что это означало задумчивость.

— Нет. Ни в коей мере. — Он пару раз легко провел длинным пальцем по рельефным письменам.

— Наши языки очень сильно различаются между собой, а письменный язык содержит тончайшие смысловые и формальные значения. Ваш перевод неполон, потому что… — Он еще раз погладил строчку.

— Я не понимаю человеческих шуток, но, мне кажется, что это нечто наподобие шутки. Когда вы говорите что-то одно, а подразумеваете совсем другое.

— А какие слова использовали бы вы?

— Слова? Те слова, что вы произнесли, достаточно точны. Они мне знакомы: это изречение, связанное с тем, что вы могли бы назвать нашей религией. Но когда мы используем эти слова, то не применяем таких грамматических форм, как в данном случае, и это заставляет меня вспомнить о ваших шутках. Слово «непознаваемое» здесь применено в такой форме, какая на нашем языке должна рифмоваться со словами «неименуемые» или «безымянные». А это, в свою очередь, нечто наподобие судьбы или бога, выражаясь человеческим языком.

— Вы хотите сказать, что эти фразы должны означать нечто смешное?

— Ни в коем случае, по крайней мере, не в этой грамматической форме. — Он вернул мне бумагу. — Как правило, это выражение употребляется для того, чтобы подчеркнуть сложность вселенной.

— Это достаточно разумно.

— Но эта формулировка не предполагает обобщения. Фраза, как я полагаю, обращена к вам, к ста сорока восьми особям человеческого вида. Или, возможно, даже ко всей человеческой расе. Это… замечание? Нет, вспомнил: предупреждение.