— В конце концов, где-то же должен быть хоть какой-нибудь городок. Или по крайней мере указатель. Ты знаешь, хотя бы приблизительно, где мы сейчас находимся?

— Не имею ни малейшего понятия, — признался Бреннер. — Я свернул с шоссе на первом попавшемся повороте, — он поморщился. — Кто-то говорил мне, что стоит только съехать с шоссе, как сразу же встретишь автозаправку.

— Сразу же? — с сомнением переспросила Астрид. Она закурила на ходу, и на этот раз Бреннер не стал отказываться от предложенной сигареты. Астрид дала ему прикурить.

— У тебя нет денег? — внезапно спросила девушка.

Бреннер нес ее рюкзак, который с каждым шагом казался ему все тяжелее и тяжелее. Он перебросил его на другое плечо и спросил между затяжками:

— С чего ты взяла?

— Я просто задала тебе вопрос: почему ты свернул, имея почти пустой бак, с оживленного шоссе, на котором можно купить столько бензина, сколько захочешь?

Бреннер рассказал девушке о своем забытом в гостиничном номере пальто и о том, какие неожиданные последствия имело это обстоятельство. Во время его рассказа Астрид понимающе кивала головой.

— Ах эта дерьмовая пластиковая карточка! — горячо воскликнула она. — Эта штука однажды разорит и погубит нас всех!

— Какая интересная мысль, — заметил Бреннер. — Где ты ее вычитала?

Астрид растерянно взглянула на него, и Бреннер продолжал:

— Я хочу, чтобы ты мне объяснила, как ты это себе представляешь. Каким образом “эта дерьмовая карточка” может разорить и погубить всех нас?

Астрид бросила на Бреннера сердитый взгляд:

— Да катись ты!

— Не могу. Слишком холодно, — ответил он.

— Кто ты такой, собственно говоря? — спросила девушка. Похоже, она колебалась, не зная, как быть: приходить в ярость или нет. — Вшивый банкир или кто-нибудь в этом роде?

— Я хотел бы быть банкиром, — ответил Бреннер. — Но, к сожалению, я не банкир. Я всего лишь ничтожный страховой агент, который старается навязать людям ненужные полисы, — он рассмеялся. — Кстати, он делает это в частности и для того, чтобы иметь возможность купить себе дерьмовую буржуазную машину, на которой он сможет подвозить таких пассажирок, как ты.

— Должно быть, твои дела идут плоховато, — заявила Астрид. — Иначе ты захватил бы с собой пару лишних марок для того, чтобы заправить бак, — она бросила окурок в снег на обочину узкой дороги и тут же снова полезла в карман за другой сигаретой. — Неужели ты действительно обиваешь людские пороги?

— Нет, конечно, — с наигранной обидой в голосе сказал Бреннер. — Я региональный инспектор страховой…

— Ну хорошо, хорошо, я тебе верю, — Астрид поморщилась и убрала привычным жестом с лица прядь своих темных волос, подстриженных до плеч.

“Если бы эти волосы были немного ухоженней, — подумал Бреннер, — а еще лучше, если бы они были модно подстрижены, да к тому же, если бы заменить очками в модной оправе эти круглые проволочные очки в духе Джона Леннона, то девица была бы очень даже ничего”.

— Такой напыщенный вздор несут только агенты, обивающие чужие пороги, — добавила девушка.

— Зачем ты это делаешь? — не выдержал Бреннер.

— Что именно?

— Почему ты так себя ведешь.? Я понимаю, ты злишься на меня за то, что из-за меня попала в такой переплет. Но ведь дело не в этом, не так ли? Ты была сердита уже в тот момент, когда садилась в машину.

— Когда-когда?

— Я не упрекаю тебя. Я просто задаю себе вопрос: почему юная девушка бродит одна по безлюдной, Богом забытой местности посреди зимы и наезжает на каждого, кто решается подвезти ее. У тебя был горький опыт?

— Возможно, — Астрид избегала его взгляда, и пропасть между ними заметно увеличилась.

— Ты не хочешь рассказать мне об этом?

— Это еще зачем?

— Да так, просто у нас много свободного времени, — отозвался Бреннер и показал рукой вдаль. Дорога вновь шла под уклон, но это был прямой, как стрела, участок пути протяженностью в три или четыре километра. Перед глазами путников расстилался нетронутый снежный покров. По всей видимости, их ожидала чертовски долгая прогулка. Было очень холодно.

При нормальных обстоятельствах, пожалуй, ничего на свете не могло расстроить желудок Маккормака, если не учитывать, конечно, хороший свинг на боксерском ринге или другую подобную атаку. Но когда садишься вместе со Стайпером в какое-нибудь транспортное средство, снабженное двигателем, невольно совершаешь отчаянно дерзкий поступок. А если это средство передвижения еще и летает, то твой героический поступок граничит с безрассудством. Поэтому Маккормак, сидевший в вертолете “Апач” вместе со Стайпером, никак не мог назвать нынешние обстоятельства нормальными.

Желудок Маккормака только-только начал успокаиваться, как вдруг Стайпер без всякого предупреждения послал вертолет в штопор — намереваясь, по всей видимости, просто сделать правый поворот, — и издал такой восторженный вопль, которому позавидовал бы любой индеец. У Маккормака перехватило дыхание от ужаса, и он закашлялся, чувствуя, как ремни сиденья впились в его тело, а желудок переместился к самому горлу.

— Стайпер! — прохрипел он. — Вы что, с ума сошли?

— Капитан? — Стайпер так широко улыбнулся, что уголки его рта исчезли за краями большого шлема. И тут же вертолет накренился в другую сторону и совершил еще один маневр, который Маккормак квалифицировал как тройную петлю Мебиуса.

— Лейтенант Стайпер! Сейчас же прекратите свои глупости! — простонал он.

Маккормак с удовольствием накричал бы сейчас на Стайпера, но он не отваживался на такое из боязни, что весь его завтрак при этом окажется на приборной панели.

— Сейчас же остановите вертолет! — потребовал он.

— Слушаюсь, сэр.

Маккормак слишком поздно понял, что опять совершил ошибку. Еще пять минут назад он отдал бы свою правую руку на отсечение, споря о том, что транспортное средство, подчиняющееся общим законам аэродинамики, нельзя затормозить на полном ходу, как какой-нибудь бешено мчащийся автомобиль с пронзительно взвизгивающими при резком торможении колесами. Но Стайпер доказал обратное.

Двигатель “Апача” взревел, его передняя часть накренилась вниз, и вертолет целую секунду, показавшуюся Маккормаку вечностью, почти вертикально висел в воздухе, а затем — когда Маккормак уже не сомневался, что они в следующую долю секунды полетят камнем вниз, — машина рывком заняла прежнее горизонтальное положение.

— Приказ выполнен, сэр, — усмехнулся Стайпер. — Я остановил вертолет.

Маккормак со стоном схватился за голову и сглотнул слюну, имевшую неприятный кислый привкус. Ему удалось обуздать свой гнев. В конце концов, его ведь предупреждали. Однако он не придал значения не только этим предостережениям, но и сочувственным взглядам других офицеров утром накануне вылета. О Стайпере уже давно шла дурная слава, все считали его совершенно чокнутым — если мягко выражаться. Перечень жалоб и взысканий, в рапортах о которых, поданных за два последних года на имя военного коменданта Рамштайна, упоминалась его фамилия, был не намного короче, чем телефонный справочник Нью-Йорка. Если бы Стайпер не был к тому же — по чистой случайности — одним из лучших вертолетчиков ВВС США, то его, по всей видимости, уже давно бы расстреляли, арестовали и заперли в сумасшедший дом — причем именно в такой последовательности. По мнению Маккормака, этот парень ничего другого и не заслуживал.

— Это просто фантастическая машина, сэр, — продолжал Стайпер, видя, что Маккормак молчит. — Я летал на многих типах вертолетов, но этот — моя любимая игрушка.

Его глаза сияли, как у ребенка, мечтающего о новой игрушечной железной дороге. “Все, что о нем говорили, сущая правда, — решил Маккормак. — Парень действительно с большим приветом”.

— Разрешите напомнить вам, лейтенант, — резко сказал он, — что эта игрушка является собственностью Соединенных Штатов Америки и стоит двадцать миллионов долларов…

— Почти двадцать восемь, сэр, — поправил его Стайпер, но Маккормак пропустил его замечание мимо ушей и продолжал:

— Кроме того, мы нарушили в воздушном пространстве дружественного нам государства по меньшей мере дюжину законов и предписаний. Вы представляете, лейтенант, что могут подумать о нас, американцах, находящиеся внизу люди, наблюдающие за вашими фокусами?

— Ничего, сэр, — отозвался Стайпер. — Там внизу никто не живет. Кроме нескольких крестьян да лесников.

Из застекленной кабины неподвижно зависшего над землей вертолета был хорошо виден гористый массив. Вихри снега вздымались вокруг машины, находящейся в центре эллипса диаметром приблизительно в тридцать метров, — летчики могли хорошо рассмотреть только это пространство, остальная местность терялась за белесой пеленой. Маккормак подумал сердито, что Стайпер прав. Они находились над лесом на высоте четырехсот метров, и если даже там, внизу, кто-нибудь жил, то он вряд ли мог видеть вертолет. Но от этой мысли Маккормаку не стало легче.

— У меня жена и дети, лейтенант, — поморщившись сказал он. — И моя семья ждет меня сегодня вечером домой целого и невредимого. Вы меня поняли?

— Так точно, сэр, — ответил Стайпер. Глуповатая ухмылка исчезла с его лица, но в глазах светилась насмешка. Маккормак спросил себя, станет ли этот Стайпер хоть когда-нибудь взрослым человеком. Вероятно, этого не произойдет никогда.

— Кроме того, — продолжал он, — мы здесь не ради собственного удовольствия. Мы должны выполнить задание. Поэтому оставьте ваши дурацкие шуточки и выводите этот ящик на положенный курс, — сказав это, Маккормак тут же испуганно спохватился и торопливо прибавил: — Но только медленно. У нас еще есть время.

Стайпер и не подумал скрывать свое разочарование. Однако повиновался приказу. “Апач” мягко тронулся с места и взял курс на восток.

Маккормак не спускал глаз со Стайпера — тем более что кроме свинцово-серого неба и тянущихся внизу на протяжении полумили однообразных заснеженных лесов и полей, ему больше нечего было рассматривать. “Еще пару дней такого снегопада, — подумал Маккормак, — и вся территория Средней Германии утонет по пояс в глубоком снегу”. От этой мысли он даже поежился. Маккормак был техасцем и за все двенадцать лет службы здесь, в Рамштайне, не мог припомнить дня, когда бы не тосковал по родным местам. Конечно, и на его родине зимой выпадал снег, но зимы там были совсем другие — холодные, сухие и короткие. Как, впрочем, совсем другим было и лето — жарким, продолжительным и тоже сухим. Там и в помине не было подобной слякотной погоды, когда, кажется, природа девять месяцев в году сама не знает, чего хочет. И вот этот вылет явится, вероятнее всего, его последним вылетом над территорией Германии. Еще одиннадцать дней, считая сегодняшний, и срок его службы подойдет к концу. Не пройдет и двух недель, как он вместе со своей женой усядется на террасе маленького ранчо в Техасе, которое они купили за деньги, доставшиеся ему в наследство, и насладятся полным покоем. Прощай, старая добрая Германия! Прощай, армия! Прощайте и вы все, мерзавцы, подобные этому Стайперу! Хотя Маккормак скорее всего соскучится по ним уже через три месяца.

— Вы действительно прекрасный пилот, — сказал Маккормак после продолжительного молчания, при этом ему самому остались непонятны побудительные мотивы подобной похвалы. Вероятнее всего, он хотел сгладить резкость своих предыдущих высказываний.

— Благодарю вас, сэр, — кивнул Стайпер — Однако должен признаться, что летать на подобной игрушке не составляет большого труда. Ей надо только сказать, чего вы хотите, и она практически все сделает сама.

Взгляд Маккормака скользнул по приборной панели “Апача”. Он в этом совершенно ничего не смыслил. Хотя Маккормак и прослужил целых двенадцать лет на военном аэродроме, он так и не научился разбираться в технике, усвоив за это время только одно: вертолет — это маленький самолет без крыльев. Маккормак состарился во внутренней службе и не имел ни малейшего желания узнавать в оставшиеся ему до отставки одиннадцать дней то, что он не успел узнать в течение одиннадцати лет и одиннадцати месяцев. Для него оставалось загадкой то, почему его послали на это задание. После первой же выходки Стайпера он начал подозревать, что причиной этого был сам Стайпер: друзья — если их после этого можно было так называть — решили напоследок сыграть с Маккормаком злую шутку, уговорив командира послать его в этот полет.

Из вежливости Маккормак продолжал поддерживать разговор:

— Говорят, что эти вертолеты способны творить настоящие чудеса. Это правда?

— Люди склонны преувеличивать, — отозвался Стайпер таким тоном, что Маккормак не без основания начал опасаться, что опять совершил ошибку. Вероятно, ему не следовало кидаться такими словами, способными снова раззадорить пилота. — Хотя, если понадобится, я один на такой игрушке смогу выиграть войну. Вы знаете о том, что именно “Апачи” первыми дали Хуссейну под задни… — он осекся. — Простите, сэр. Я хотел сказать, знаете ли вы о том, что военные действия в Персидском заливе начали боевые вертолеты “Апачи”?

— Нет, — ответил Маккормак. — Я до сих пор считал, что эту войну начали иракцы, — он искоса глянул на Стайпера, ожидая его реакции на свои слова. Но лицо пилота хранило бесстрастное выражение, и Маккормак продолжал: — Вы когда-нибудь участвовали в боевой операции, лейтенант?

— Нет, сэр, — ответил Стайпер. — А вы?

Маккормак покачал головой:

— Слава Богу, нет. И вероятнее всего, уже не успею принять участия в подобном деле. Через две недели я распрощаюсь с армией.

— Ваши слова да Богу в уши, сэр, — сказал Стайпер. Он произнес это таким тоном, что Маккормак невольно насторожился.

— Что вы хотите этим сказать?

Стайпер пожал плечами, держа руки на штурвале. Его ладони дрогнули, и вертолет сразу же отреагировал на это движение — машину слегка тряхнуло.

— Да так, ничего особенного, — ответил пилот. — В чем состоит наше сегодняшнее задание, сэр?

— Вы это знаете не хуже меня, — раздраженно сказал Маккормак. — Мы должны сопровождать вплоть до нашего аэродрома второй вертолет, на борту которого находится генерал военно-морского флота. А почему, собственно, вы спрашиваете меня об этом? Разве вы не читали приказ?

Стайпер не сразу ответил, и это не укрылось от внимания Маккормака.

— Читал, конечно, — наконец ответил он. — Просто я постоянно спрашиваю себя, что еще находится на борту этого вертолета.

— Что вы хотите этим сказать? — резко спросил Маккормак.

— Ничего, все это только предположения, — уклончиво сказал пилот.

Маккормак шумно вздохнул.

— В таком случае, будьте так добры, лейтенант, поделитесь со мной своими предположениями.

— Вы видите вон те штуковины? — Стайпер кивнул головой, указывая на несущие плоскости вертолета, похожие на обрубки; под каждой из них виднелся объемистый цилиндр, передняя часть которого чем-то походила на улей. Это были оруженосители вертолета.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Маккормак.

— Они заряжены, — ответил Стайпер. — А под брюхом у нас висит пара пушек еще большего калибра.

Смысл сказанного Стайпером не сразу дошел до сознания Маккормака.

— Подождите, — пробормотал он растерянно. — Вы хотите сказать, что у нас на борту боевое оружие?

— Так точно, сэр, — подтвердил Стайпер. — Вот я и спрашиваю себя: если речь действительно идет о каком-то генерале военно-морских сил, которого мы должны будто бы сопровождать до аэродрома, то почему, черт возьми, нас вооружили до зубов?

Мимо, за окнами грузовика, медленно и однообразно тянулись заснеженные деревья, и Салиду на мгновение показалось, что движется не машина, а сам лес, справа и слева от него, как в старом голливудском кинофильме, в котором актера сажали на деревянную лошадку, а мимо, чтобы создать иллюзию движения, тянули декорации с изображением какого-либо ландшафта. Как бы ни старался Салид, что бы он ни делал, старый грузовой “форд” не откликался на его усилия и не увеличивал скорости. Если он нажимал на газ, колеса буксовали в трясине, если тормозил на спусках, машина все равно катила дальше, грозя перевернуться.

Казалось, грузовик не желал слушаться его. Конечно, Салид умом понимал, что все это — отчасти плод его воображения. Дело вовсе не в машине и не в лесе, а в нем самом. С ним самим что-то было не так. Он слишком сильно нервничал. Но Салид не испытывал страха, он твердо знал, что с этого момента все должно пойти как по маслу. Назад дороги не было. Малейшая ошибка, и никто из них не выйдет из этого леса живым. На такой случай у каждого террориста в кармане лежали таблетки цианистого калия. А если кто-нибудь из группы начнет колебаться, винтовка Салида не даст осечки. Хотя сам Салид сомневался, что ему придется прибегать к силе оружия. Его план, как и все прежние планы его операций, был тщательно разработан вплоть до мельчайших деталей. Одной из причин того, что все террористические акты Салида заканчивались неизменным успехом, была его исключительная предусмотрительность, он всегда старался учитывать самые невероятные обстоятельства и возможности и был совершенно прав. Потому что не верил в счастливый случай и благоприятное стечение обстоятельств С другой стороны, Салид исключал неудачу, провал, он не допускал даже мысли о них, и поэтому беда обходила его стороной. Но если все же… Пять человек, отправившихся вместе с ним на дело, хорошо знали, на что шли. Они были готовы умереть за свои убеждения. Они не были отрядом смертников — Салид всегда с недоверием относился к пропаганде идеи самоубийства ради высоких идеалов, — но его люди не исключали возможности собственной гибели во время операции и приняли бы смерть без колебаний.

И все же: что-то сегодня не так, как всегда. Салида мучили дурные предчувствия. Но он был человеком, не дававшим воли своим чувствам и не привыкшим прислушиваться к ним, и это, возможно, заставляло его еще больше нервничать.

Медленно продвигаясь вперед, они приблизились к просеке, которая была конечной целью их маршрута. Дорога сделала крутой поворот, за которым внезапно открылся пологий склон, тщательно очищенный от деревьев, кустарника и пней. За открытым пространством протяженностью в пятьдесят метров возвышался двойной ряд колючей проволоки, над которой виднелись погашенные сейчас прожекторы и работающие, внимательно следящие за окрестностями видеокамеры. За забором из колючей проволоки стояли под все еще падающим снегом три длинных приземистых барака и массивный бетонный бункер, у входа в который мерзли, переминаясь с ноги на ногу, два охранника. Из-за бетонной постройки виднелась застекленная кабина стоявшего там военного вертолета, готового к отлету — снег с кабины и лопастей был уже тщательно убран.

Большие въездные ворота, ведущие на огражденную колючей проволокой территорию, были закрыты, но небольшая калитка рядом с караульной будкой настежь распахнута, в ее проеме стоял человек в черной блестящей дождевой накидке и с видимым нетерпением глядел на приближающийся грузовик.

Рука Салида опустилась на винтовку, лежавшую у него на коленях, но затем, как будто передумав, он снова взялся обеими руками за руль и выжал газ, чтобы быстрее преодолеть последние метры. Караульный вышел за пределы территории и сделал несколько шагов навстречу подъезжающей машине. Вопросительное выражение на его лице сменилось злорадной улыбкой, когда он увидел сломанный дворник и понял, почему на лобовом стекле лежит толстый слой льда, грязи и снега. Пулевое отверстие на стекле нельзя было рассмотреть, даже вплотную подойдя к машине.

Солдат обернулся и махнул кому-то находящемуся внутри караульного помещения, затем отступил на полшага в сторону, чтобы грязь, летящая из-под колес грузовика, не забрызгала его. Грузовик остановился с включенным, громко работающим двигателем менее чем в пяти метрах от ворот. Салид не убирал ноги с педали газа, чтобы рев мотора заглушал все остальные звуки. Солдат подошел ближе.

— Что случилось? — спросил он по-английски, ехидно ухмыляясь. — Вы задержались в пути и…

Салид нажал на курок, винтовка дернулась у него на коленях. Пуля пробила дверь со стороны водителя и попала солдату в шею. Он рухнул на землю. Салид тут же выжал газ до отказа и “форд” рывком тронулся с места. Машина врезалась бампером в фанерную стену караульной будки, и вся постройка тут же рассыпалась, словно карточный домик В следующий момент грузовик протаранил ворота, сорвав их с петель. Посыпались фонтаны искр, громко зашипело электричество, и на долю секунды вокруг радиатора “форда” заиграло голубое пламя. Обе заклеенные покрышки лопнули, часть брезента над кузовом занялась огнем, простреленное лобовое стекло треснуло и рассыпалось, его осколки упали на руки и колени Салида. Но грузовик уже миновал проволочное ограждение и, сильно раскачиваясь из стороны в сторону, устремился к баракам, волоча за собой створку снесенных ворот.

Завыла сирена, послышались крики, и в окнах бараков начал зажигаться свет. В тот же момент оба охранника, дожидавшихся конца своего дежурства у входа в бункер, встрепенулись и молниеносно исчезли внутри. Они не сделали ни малейшей попытки воспользоваться своим оружием, поскольку на этот счет у них были другие указания. И прежде чем грузовик успел проехать двадцать метров по территории базы, тяжелая бронированная дверь бункера захлопнулась с громким скрежетом. Теперь, чтобы ее снова открыть, потребовалось бы тяжелое артиллерийское орудие.

По движущемуся грузовику начали стрелять из ближайшего барака, стрельба велась из пистолета, пули выбивали искры из металла, но не причиняли никакого существенного вреда. Грузовик продолжал продвигаться беспрепятственно дальше, к среднему бараку, потеряв по дороге зацепившуюся за кузов створку ворот.

Полог брезентового покрытия взлетел вверх, и из кузова на землю спрыгнули четыре человека, тут же начавшие стрелять. Стрекот автоматов Калашникова, звон разбитого стекла, пронзительные крики заглушили звук сирены. В дверном проеме одного из бараков показался солдат, упал, попытался встать и тут же рухнул навзничь, сраженный автоматной очередью. Что-то маленькое и темное пролетело над ним и исчезло внутри барака. Сразу же раздался чей-то пронзительный крик, затем приглушенный стук, щелчок, снова крик, и через несколько секунд из барака донесся мучительный надрывный кашель десятка солдат.

Четыре террориста поливали огнем своих автоматов бараки, находящиеся слева и справа от грузовика, двигаясь в то же время зигзагами по двору. Грузовик внезапно тяжело подался назад и с оглушительным ревом устремился на третий барак. Мощная тяжелая машина протаранила дверь деревянного здания, разнеся ее в щепки, повредила стену и остановилась, застыв, словно пробка, вошедшая в узкое горло бутылки.

Салид схватил обеими руками винтовку, толкнул плечом дверцу машины и вывалился наружу. Раздались выстрелы, и тут же разлетелась вторая половина лобового стекла. Кто-то истошно закричал, и Салид увидел смутный силуэт человека, пытающегося убежать из-под огня. Со двора доносились автоматные очереди, глухо разорвалась вторая граната с газом.

Салид вскочил на ноги, боковым зрением увидел чей-то движущийся силуэт и выстрелил не целясь. Раздался пронзительный крик, затем глухой звук выпавшего из рук оружия, и наконец чье-то тяжелое, уже безжизненное тело рухнуло на пол. По-видимому, в этом помещении больше никого не осталось в живых, кроме двух ворвавшихся сюда террористов. Оба они торопливо пересекли комнату, и напарник Салида полоснул автоматной очередью по двери, ведущей в соседнее помещение, — она разлетелась в щепки. И тут же Салид выстрелом в упор уложил человека, появившегося в дверном проеме с оружием в руках, нацеленным на бандитов. Внезапно стены барака дрогнули от мощного оглушительного взрыва, зазвенело разбитое стекло, и хмурое утро осветила яркая вспышка огня.

Салид в мощном прыжке влетел через выбитое теперь внутреннее окно, расположенное в перегородке, разделяющей два смежных помещения, в следующую комнату, перекувырнулся через голову и снова вскочил на ноги, не выпуская винтовку из рук. Оба террориста, ведя беспорядочную стрельбу, ринулись дальше в глубь здания. Достигнув следующей двери, они взорвали ее гранатой.

В этом помещении были люди. Большую часть комнаты занимал огромный письменный стол, рядом стоял другой стол — меньших размеров и довольно обшарпанный — с установкой радиосвязи, за ним сидел совсем зеленый парнишка, который, казалось, обезумел от страха. Салид застрелил его, затем выстрелил в радиостанцию и направил дуло своей винтовки на двух других военных, находившихся в помещении. В руках одного из них был пистолет, но он замер, так и не подняв оружия на террористов, когда увидел дуло наведенной на него винтовки.

Второй военный даже не пошевелился, он не сводил с ворвавшихся в комнату бандитов пристального взгляда, выражавшего ненависть и холодное презрение. Этот человек, с поредевшими, посеребренными сединой волосами, которому можно было дать на вид лет пятьдесят, был одет в мундир со знаками отличия, свидетельствующими о том, что он является генералом военно-морского флота. На стене за его спиной висел звездно-полосатый флаг. Он выглядел беспомощным, однако в нем не чувствовалось ни тени страха.

— Хорошо, что вы не оказали никакого сопротивления, генерал, — произнес Салид. Он говорил по-английски со странным, как будто наигранным акцентом, производившим такое впечатление, словно он был придуман много лет назад и усвоен Салидом в процессе длительной тренировки. — Мне бы очень не хотелось убивать вас и вашего друга.

Генерал прищурился, и его глаза превратились в узкие щелочки.

— Чего вы хотите? — заговорил он. — Вы, должно быть, сумасшедший, если надеетесь подобным способом чего-нибудь добиться. Через десять минут — и это в лучшем случае — вы будете уже мертвы.

Салид холодно усмехнулся.

— Возможно. Поэтому не будем терять время, — сказал он и указал дулом винтовки на обитую сталью дверь, расположенную в стене рядом со звездно-полосатым флагом. — Нас интересует содержимое вашего сейфа, генерал. Будьте так добры, откройте дверь.

— Пошел ты в задницу, — спокойно сказал генерал, не повышая голоса.

Салид нажал на курок, раздался глухой выстрел, и на синем мундире генерала, там, где билось его сердце, появились маленькие черные отверстия, расположенные на одной прямой, из которых медленно выступила темно-красная кровь. Долю секунды генерал все еще смотрел на своего убийцу широко раскрытыми глазами, а затем повалился на письменный стол, глухо стукнувшись головой о столешницу, обтянутую зеленой кожей, и забрызгав ее кровью.

— Итак, приятель? — голос Салида звучал почти весело, а дуло его винтовки было направлено на еще одного молодого солдата, находившегося в комнате. — Может быть, ты порадуешь нас и откроешь эту дверь?

Солдат колебался. В правой руке он все еще сжимал револьвер, который выхватил из кобуры в тот момент, когда террористы ворвались в комнату. На лице молодого человека так ясно отражались все обуревавшие его мысли, что Салид без труда читал их. Солдат понимал, что у него нет шансов оказать достойное сопротивление. Черты его лица исказил страх.

— Стреляйте! Вы можете меня застрелить, но вам все равно не выбраться отсюда, — произнес он дрожащим голосом.

Салид молча наблюдал за ним несколько секунд, а затем быстро обошел стол, схватил молодого человека за шиворот, поднял со стула и припер к стене.

— Открывай! — произнес он. Солдат замотал головой.

— Я не могу это сделать. Только гене…

Раздался выстрел, солдат завопил, упал, скорчился и схватился обеими руками за свою простреленную коленную чашечку. Салид холодно усмехнулся, перевернул ногой раненого на спину и приставил дуло винтовки к другому колену молодого человека.

— Что скажешь, приятель? — спросил он. — Или ты хочешь, чтобы я снова нажал на курок?

— Не надо, прошу вас, — застонал солдат. Его лицо посерело от боли. Он начал всхлипывать. — Пожалуйста, не надо…

— В таком случае открывай!

Салид держал теперь винтовку в одной руке, а другой ухватился за отвороты военной формы раненого и рывком поднял его на ноги. Получив сильный толчок в спину, солдат отлетел к стене, ударился головой о дверь стенного сейфа и закричал от боли. Но он тут же покорно поднял руки и начал дрожащими пальцами набирать нужную комбинацию цифр на замке сейфа. Раздался тихий щелчок, и стальная дверь распахнулась.

— Ну вот видишь, — добродушно сказал Салид. — Оказывается, вести себя разумно — дело выгодное.

В глазах молодого солдата, страдавшего от невыносимой боли, мелькнула тень надежды. Салид подождал, давая возможность искре этой надежды разгореться в пламя, а затем нажал на курок.

— Мне жаль, малыш, — сказал он, равнодушно глядя на убитого, — но ты слишком уж доверчив.

Краешком глаза Салид заметил, что его напарник бросил на него при этих словах удивленный взгляд. Это разозлило Салида, хотя он хорошо понимал своего приятеля. Пошлые высказывания подобного рода были обычно не в его стиле. Одной из причин успеха в этом кровавом ремесле являлась не только методичность в выполнении задания, но и исключительное хладнокровие Салида, с которым он действовал словно машина, убивающая потому, что она запрограммирована на убийство, а не потому, что убийство доставляет удовольствие или вызывает отвращение. Кроме того, Салид не выносил глупость в любом ее обличье, а подобные сентенции иначе чем глупыми нельзя назвать. Они как будто были взяты из плохих бестселлеров или второсортных детективных фильмов, а не из суровой реальности.

Салид удивлялся самому себе. И тревожился. Каким бы ничтожным ни был в глазах террориста промах его главаря, подобное поведение все же выходило за рамки нормы, а все невписывающееся в эти рамки беспокоило и нервировало Салида.

Следующей ошибкой, которую отметил про себя Салид, было то, что он вот уже целых пять секунд стоял перед открытым сейфом, смотрел в него и ничего не видел. Проклятье! Что с ним происходит?

Салид тряхнул головой и попробовал сосредоточиться на содержимом встроенного в стену сейфа. В нем лежало то, что обычно находится в подобных сейфах на территориях подобных баз: два скоросшивателя с документами, которые Салид не тронул, небольшая сумма наличных денег — Салид тоже не прикоснулся к ним — и папка из темно-красной кожи с бумагами, которые террорист тут же схватил и быстро перелистал Это были четыре страницы машинописного текста, каждая из которых аккуратно вложена в прозрачную пластиковую обложку и сверху помечена бледно-красным грифом “СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО”.