Часть третья

На гардинном карнизе сидел паук. Он был не особенно большой и вел себя отнюдь не вызывающе, стараясь не бросаться в глаза. Он застыл и не шевелился уже, по крайней мере, полчаса, словно чувствовал, что за ним наблюдают, и потому не подавал признаков жизни.

Но ему это, конечно, не поможет. Шарлотта со своей врожденной тягой к чистоте уже давно заприметила его. И паук был еще жив только потому, что у нее не было времени взять веник и смахнуть его. К тому же ей надо было подыскать для этого лесенку или подходящий стул, а затем взгромоздить на него свои девяносто килограммов — при таком весе рост Шарлотты был всего лишь сто шестьдесят три сантиметра.

Но все же Шарлотта в конце концов нашла время для того, чтобы сходить в подвал за стремянкой, и поэтому сейчас ей необходимо было перевести дыхание, а это в свою очередь продлило жизнь отвратительного насекомого, сидевшего на карнизе. В последнее время Шарлотте становилось все труднее подниматься по лестницам. И дело было не только в том, что она слишком много курила — как утверждали ее доброжелатели, но и в том прежде всего, что через несколько дней она должна была отпраздновать свое шестидесятилетие. Одним словом, она была не в том возрасте, чтобы бегать по крутым лестницам вверх и вниз, да еще с тяжелой ношей на руках. У нее болело все тело после такой прогулки, а завтра будет ломить еще сильнее.

Но что сделано, то сделано.

При этом в глубине души Шарлотта ничего не имела против пауков. Впрочем, как и против крыс, мышей, клопов, собак, тараканов, кошек или другой живности — до тех пор, правда, пока она держится подальше от гостиницы. Держать домашних животных здесь не разрешалось, и этот запрет распространялся на любую живность вне зависимости от того, сколько у нее было ног и какие она имела размеры и внешний вид. Шарлотта содержала эту гостиницу уже сорок лет и гордилась тем, что за все эти годы ни один из ее постояльцев не пожаловался на наличие вредных насекомых в комнатах.

Возможно, однако, все дело было в том, что для Шарлотты не существовало большого различия между постояльцами и тем, что она обозначала словами “вредные насекомые”. Это различие было очень незначительным и заключалось прежде всего в размерах, а также в количестве конечностей..

Шарлотта хотела начать уборку, но сердце все еще бешено колотилось у нее в груди, и она только теперь по-настоящему поняла, каких сил стоила ей прогулка в подвал. Ее колени дрожали, дыхание было трудным и прерывистым, она ощущала неприятный привкус во рту — привкус крови. Шарлотта смерила паука, сидевшего на гардинном карнизе, недоверчивым взглядом и пришла к заключению, что он вряд ли тронется с места в ближайшие две минуты. Поэтому она разложила стремянку, решив посидеть и отдохнуть еще немного. Ей необходимо было отдышаться. Порой она чувствовала, как ей мешает избыточный вес, да и годы уже брали свое. В последнее время эти мысли приходили в голову Шарлотты все чаще, и она не старалась обмануть себя, твердо зная, что ей недолго осталось жить. Мысль о близкой, смерти не пугала ее. Шарлотта не страдала каким-нибудь определенным заболеванием, но она слишком много курила, слишком мало спала, постоянно переедала, следствием чего был ее избыточный вес. Дважды в год она проходила основательное медицинское обследование. И каждый раз ее врач, просматривая результаты анализов, невольно качал головой. Дело было не в болезнях, а в нездоровом образе жизни. “Учитывая ваш образ жизни, — говорил ей врач, — вы просто подозрительно здоровы”.

Срок жизни, отпущенный Шарлотте, истекал, и она это понимала. Ей было — или, во всяком случае, скоро исполнится — шестьдесят лет, и основной отрезок жизни уже позади. Сколько ей осталось? Может быть, десять лет. Или даже пятнадцать, но вряд ли больше. И в этом не было никакой трагедии. Шарлотта не хотела превращаться в девяностолетнюю развалину и заканчивать свои дни в инвалидной коляске. Она прожила неплохую жизнь — если говорить по большому счету — и не хотела жаловаться. Да и кому? Между тем Шарлотта отдышалась и решила двинуться дальше. Она снова сложила стремянку, взяла ее под правую руку, но тут раздался звонок, и она застыла на месте, удивленная и почему-то обеспокоенная. Сейчас было около четырех часов — время, необычное даже для самой Шарлотты. Хотя, с другой стороны, чему ей удивляться или пугаться? Прошли те времена, когда постояльцы заранее заказывали номера в ее гостинице и извещали о сроках отъезда. Нынешние клиенты не заботятся о таких мелочах, многие из них не имеют даже багажа и останавливаются в гостинице на два-три часа или на одну ночь.

И все же Шарлотта была обеспокоена и даже встревожена этим звонком в неурочное время. Возможно, все дело было в вое полицейских сирен, который она слышала недавно, спускаясь в подвал. Сирен было необычно много, правда, они доносились издалека.

В дверь снова позвонили, и Шарлотта напомнила себе, что этот ночной звонок сулил ей потенциального клиента — а для нее сейчас каждый пфенниг был крайне важен. Клиенты в ее гостиницу забредали теперь все реже и реже.

Шарлотта снова бросила выразительный взгляд на паука, как бы говоря ему, что дело откладывается, а затем вышла из комнаты. Пока она шла по коридору к застекленной до половины входной двери, звонок прозвенел уже в третий раз и на теперь он, казалось, выражал нетерпение стоявшего у двери человека. Звонивший, по всей видимости, сильно спешил. Взглянув в дверной глазок, Шарлотта увидела высокого человека, который в этот момент снова поднял руку для того, чтобы нажать на кнопку звонка в четвертый раз.

— Иду, иду! — крикнула Шарлотта. — Вы перебудите весь дом!

Сквозь цветное стекло она увидела, что стоявший на крыльце человек тут же опустил руку и замер. По всей видимости, этот ночной гость ничего не слышал о правилах вежливости — и в частности о том, что воспитанные люди отступают на полшага от двери. Шарлотта покачала головой. Она не стала сразу открывать дверь, а открыла сначала маленькое окошечко в форме птички, расположенное в центре стеклянной филенки.

— Я слушаю вас, черт возьми. Чего вы хотите? — спросила Шарлотта, сама удивляясь резкости своего тона. Подобная манера разговаривать с клиентами была вообще-то ей несвойственна, даже если эти клиенты появлялись в столь неурочный час. Но раньше, когда в дверь звонили в четыре часа утра, она никогда не испытывала страха.

Перед ней стоял высокий темноволосый человек, лица которого Шарлотта не могла разглядеть при тусклом лунном свете, хотя незнакомец стоял так близко у двери, что хозяйка гостиницы могла дотронуться до него рукой. И все же, приглядевшись, Шарлотта заметила резкие черты лица и решила, что этот человек вероятнее всего иностранец. Конечно, Шарлотта ничего не имела против иностранцев — точно так же, как и против пауков, кошек и собак, — во всяком случае, до тех пор, пока те сидели у себя дома и не мешали ей.

Речь незнакомца подтвердила догадку Шарлотты. Он прекрасно говорил по-немецки, быстро, четко и совершенно без акцента — именно это и настораживало. Во всяком случае, сразу же было видно, что этот человек говорит не на своем родном языке.

— Прошу прощения за столь позднее вторжение, — начал он. — Но мы увидели вашу вывеску и заметили, что на первом этаже еще горит свет.

Незнакомец все-таки отступил на шаг назад и показал рукой сначала на маленькую светящуюся рядом с дверью табличку “Сдаются комнаты”, потом на окно, в котором горел свет, а затем на фигуру человека, стоявшего поодаль. Силуэт этого человека показался Шарлотте очень странным.

— А вы знаете, который теперь час? — недовольным тоном спросила Шарлотта.

Иностранец кивнул и изобразил на лице улыбку, которая была такой фальшивой, что Шарлотта на мгновение испугалась.

— Да, я еще раз прошу прощения за беспокойство. Мы не хотели вас будить. Но сегодня ночью мы не можем ехать дальше, и мы совершенно не знаем этого города.

Шарлотта махнула рукой. Она пыталась, по возможности незаметно, разглядеть стоявшего в отдалении человека. Спутник иностранца производил странное впечатление. Он был слишком… широким. Однако при таком скудном освещении трудно было судить с уверенностью о внешнем виде этого человека. Небо вновь затянули тучи, а второй незнакомец держался в тени, подальше от падавшего из окна света. Шарлотта не знала, делал ли он это намеренно.

— Вы не разбудили меня, — сказала она. — Вы можете снять здесь комнату. Это будет стоить сто двадцать марок за ночь. Но вы должны уплатить за всю ночь.

— Не беспокойтесь, — сказал незнакомец. — Нам это нетрудно.

— И вы должны будете оплатить свой номер вперед, — добавила Шарлотта, — кладя руку на дверную ручку, но все еще не открывая дверь. Она ждала, пока незнакомец вытащит из кармана своего жакета бумажник.

По всей видимости, это движение было сигналом для спутника иностранца приблизиться к двери Внезапно его большая тень распалась на две более стройные, державшиеся близко друг от друга. Шарлотта поспешно отдернула руку от дверной ручки, как будто та раскалилась докрасна. Это были два человека — один из них поддерживал другого.

— Эй, что это…

— Это не то, что вы подумали, — поспешно перебил ее иностранец. И хотя он говорил совершенно спокойно, Шарлотта поняла, что дело нечисто. — Наш друг плохо себя чувствует, он болен. Именно поэтому мы не можем сегодня ехать дальше.

— Болен, вы сказали?

— Не беспокойтесь, его болезнь не заразна, — на лице незнакомца появилась еще более фальшивая улыбка, он открыл бумажник и достал оттуда две банкноты по сто марок. — Само собой разумеется, что мы заплатим вам сверх счета. Ведь нас, в конце концов, трое, а не двое.

Шарлотта все еще не решалась взять протянутые ей в окошечко деньги. Конечно, ей бы очень пригодились эти двести марок, и эти гомосеки были не первым трио, снимавшим на пару часов комнату в ее гостинице. Но в голосе незнакомца было что-то, что встревожило Шарлотту. В нем как будто прозвучала скрытая угроза… Нет, скорее не угроза, а возможность угрозы. То есть незнакомец производил такое впечатление, как будто он привык угрожать и изо всех сил сейчас старался не делать этого. Внутренний голос подсказывал Шарлотте, что будет лучше, если она не пустит на порог этих людей.

— Здесь поблизости есть больница, всего в двух кварталах отсюда, — помолчав, сказала Шарлотта. — Если ваш друг действительно болен, вам лучше отвезти его туда. Кроме того, это обойдется вам намного дешевле.

— В этом нет необходимости, — произнес незнакомец, и между его средним и указательным пальцами, как по волшебству, появилась еще одна сотенная купюра. — Мы сами знаем, что ему нужно. И прежде всего ему требуется сон. Несколько часов сна, и все будет в порядке.

Шарлотта не могла отвести взгляд от денег, затем она перевела его на двух спутников иностранца, стоявших за его спиной, и алчность в ее душе одержала победу над осторожностью. Она взяла деньги, открыла дверь и отступила в сторону Иностранец подошел к своим спутникам и обхватил больного товарища за плечи. Больной не шевелился, его тело безжизненно обмякло. В одном незнакомец все же не обманывал Шарлотту: один из его спутников не просто был болен, он, по-видимому, находился в бессознательном состоянии. Даже при скудном освещении Шарлотта заметила, что его лицо белее мела.

— Вы уверены, что вашему другу не нужен врач? — спросила она.

— Совершенно уверен, — ответил иностранец и повторил: — Несколько часов сна, и с ним все будет в полном порядке.

Он открыто взглянул в лицо Шарлотты, а вот его спутник торопливо опустил глаза. Очевидно, он не хотел, чтобы его узнали. От Шарлотты не укрылась его нервозность. Вдали снова послышался звук полицейской сирены. Шарлотта спросила себя, не связано ли появление здесь этих троих парней с тревогой, поднявшей на ноги всю полицию. Но если даже это так, то ее, Шарлотту, это не касается. Пожав плечами, она отступила вглубь коридора, пропуская вперед новых постояльцев.

— Вы можете занять любую комнату на втором этаже. Все двери открыты.

Иностранец не выдал своего удивления по этому поводу. Он только кивнул и постарался побыстрее пройти мимо хозяйки гостиницы. Его спутник едва поспевал за ним, а безжизненное тело больного парня при этом чуть не упало на пол. Шарлотта только сейчас заметила, что жакет иностранца мал ему по крайней мере на два размера. А парень, находившийся в бессознательном состоянии, выглядел так, как будто его одела Армия спасения. У Шарлотты был наметан глаз на подобные вещи.

— Завтрака не будет, — крикнула она вслед своим новым постояльцам. — Но в номере стоит кофеварка. Отсчет новых суток начинается в одиннадцать часов утра. Если вы задержитесь дольше, вы должны будете доплатить.

— Хорошо, все будет в порядке. Долго мы здесь не задержимся.

Шарлотта проводила взглядом эту троицу до лестницы, чувствуя полную растерянность. И страх. Хотя она не понимала причин своей тревоги. В сущности, она не боялась этих троих мужчин — несмотря на их странную одежду, похоже, с чужого плеча, и жутковатую манеру говорить, присущую иностранцу. Нет, не сами постояльцы пугали ее. У Шарлотты был опыт общения с подозрительными клиентами. Эти трое, во всяком случае, не выглядели такими уж опасными. Но что-то в них настораживало ее. Новые постояльцы были совершенно не похожи на ее прежних клиентов.

Шарлотта закрыла дверь, но маленькое окошечко в форме птички оставалось открытым, и она взглянула при падающем в него лунном свете на купюры, которые все еще держала в руках. Три сотни марок за одну ночь — это хорошие деньги. Тем более что эти парни скорее всего задержатся здесь на два или три часа. Собственно говоря, это слишком большая сумма даже для гомосексуального трио, ищущего тайного пристанища. Но Шарлотта давно уже поняла, что перед нею не голубые. И прежде всего ее сейчас интересовал следующий вопрос: не готов ли тот, кто платит такие сумасшедшие деньги только за то, чтобы его впустили и не задавали лишних вопросов, заплатить еще больше?

Все возможно. В частности, возможно и то, что такой человек ради сохранения своего инкогнито готов не только платить… Поэтому, чтобы не искушать судьбу, Шарлотта отказалась от мысли последовать за тремя новыми постояльцами и потребовать у них дополнительную плату. Вместо этого она торопливо спрятала деньги в карман своего халата. По своему опыту она знала, что клиенты готовы смириться в определенной мере с проявлениями алчности, но здесь важно не перегнуть палку Надо соблюдать меру, иначе все это может привести к нежелательным последствиям.

Кроме того, Шарлотта умела экономно обходиться с деньгами, и трехсот марок ей хватит до конца недели. Она решит все свои финансовые проблемы. Шарлотта захлопнула дверное оконце и тщательно заперла дверь. Ее не касалось то, чем эти трое занимаются там, наверху, и кто они такие. Ее не должно было это интересовать.

Но в глубине души Шарлотта сгорала от любопытства. И, в конце концов, не могла не признаться себе в этом. Она невольно покачала головой, довольно мрачно улыбнулась и постаралась отогнать неприятную мысль, однако у нее ничего не получилось. Более того, вслед за этой мыслью в ее душе шевельнулась другая, еще более досадная. Вот уже десять или двадцать лет Шарлотта пыталась спрятаться от этой мысли, но сейчас внезапно пелена упала с ее глаз, и она как бы заново оглянулась вокруг: ее гостиница уже давно не была гостиницей, а настоящей ночлежкой с сомнительной репутацией, куда клиенты приходили на несколько часов. Прежний блеск ее заведения давно уже поблек, и оно было жалким и убогим.

Шарлотта растерянно заморгала. Она вдруг ощутила себя чужой в этом доме, где жила вот уже сорок лет, но ни разу не видела окружающую ее обстановку с такой безжалостной ясностью. Она чувствовала себя сейчас внезапно прозревшей и потерявшей ориентацию в такой знакомой, казалось бы, обстановке. Все вокруг такое убогое, дешевое и, главное, фальшивое!

Так было не всегда, но Шарлотта не могла вспомнить, когда именно этот дом перестал быть настоящим домом и превратился в могилу ее грез, в тюрьму, где томилась ее совесть. Случилось это десять или двадцать лет назад? Или, может быть, это произошло сразу же, как только она наследовала этот дом после смерти родителей? Шарлотта была тогда еще совсем ребенком и даже не подозревала, какой вред он нанесет ее душе.

Шарлотта сделала шаг и снова остановилась, озираясь вокруг широко раскрытыми от изумления глазами, выражение которых — если бы только она могла его видеть — испугало бы ее. И хотя на первом этаже три маленькие комнатки, в которых она жила, сверкали чистотой, Шарлотта все равно не могла избавиться от ощущения, что утопает в грязи. Когда все это началось? Когда ее перестало волновать все, что ее не касалось, когда она начала верить в ту ложь, которой жила все эти годы?

Шарлотта не знала этого, и это, наверное, было самое главное. В этом заключалось основное зло. Она не могла сказать, когда именно она предала саму себя. Она…

Внезапно пелена, упавшая у нее с глаз, вновь застлала ей взор, и в ту же секунду собственные мысли показались Шарлотте странными и глупыми.

Что за вздор!

Она сильно тряхнула головой, нервно усмехнулась и бросила взгляд в сторону лестницы, по которой поднялись ее новые постояльцы. Что это с ней происходит? Неужели это первые симптомы старческого слабоумия? Ведь ей действительно глубоко безразлично, чем сейчас занимаются эти люди, остановившиеся у нее в гостинице. Да ей просто плевать на это! Каждый имеет право на свою личную жизнь и может делать все, что ему захочется. Если бы она не сдала им комнату, они могли бы заняться тем же самым на заднем сиденье автомобиля или в каком-нибудь парке. Это ничего не меняет. И это ее совершенно не касается.

Шарлотта пожала плечами, повернулась и пошла на кухню. Там у нее были дела — необходимо расправиться с отвратительным пауком, сидевшим на гардинном карнизе.

Совершенно неожиданно для себя самого Бреннер заснул еще в машине. Должно быть, это запоздалая реакция на какое-то лекарственное средство, которыми его пичкали в больнице. Возможно, однако, что и совершенно естественная защитная реакция его организма на стресс и пережитый им страх. Но скорее всего он, как истеричная старая дева, просто упал в обморок. Одним словом, когда Бреннер пришел в себя, он не мог вспомнить, каким образом оказался здесь. Он снова лежал на кровати, у него снова болела голова и было мучительное чувство, что ему только что приснился какой-то кошмар.

Но на этом сходство того положения, в котором он оказался сейчас, с тем, в каком он находился все три дня, проведенные в больнице, кончалось.

Потолок у него над головой был не белым, а грязноватым с расплывами и ржавыми пятнами от воды. Похоже, что когда-то на нем была лепнина, но теперь лепной узор был обломан. В комнате стоял тяжелый запах въевшегося в стены табачного дыма, постельного белья, которое слишком долго не меняли, и ароматов еды. Постель, на которой лежал Бреннер, была жесткой. Казалось, что он ощущал спиной пружины продавленного матраса. Кроме того, постель была очень холодной.

Бреннер знал, что он не один в комнате. Вместо тихого жужжания приборов он слышал голоса, хотя не мог разобрать слов. Однако Бреннер понял, что речь в разговоре идет о нем. Он медленно повернул голову, переводя взгляд с грязного потолка на такую же стену, оклеенную дешевыми обоями, и двух мужчин, сидевших напротив него за маленьким столиком. Они вели спор, выразительно жестикулируя. Похоже, что этот спор готов был вот-вот перейти в ссору.

Внезапно до сознания Бреннера дошел тот факт, что он ясно видит окружающую обстановку. Его взор больше не застилал серый туман. Еще какие-то темные пятна временами мелькали у него перед глазами, но это были, скорее всего, последствия крайней усталости, от которой он никак не мог оправиться. Зрение почти полностью вернулось к нему.

Мужчины, сидевшие за столом, заметили, что Бреннер зашевелился. Они прервали разговор и повернулись в его сторону. Как только Бреннер увидел их лица, он сразу же все вспомнил. Нельзя сказать, что эти воспоминания были ему приятны…

— Вы проснулись, — сказал Салид. — Это хорошо.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Йоханнес.

— Гм, — хмыкнул Бреннер, считая, что дал исчерпывающий ответ на обе реплики.

Тем более что он не видел ничего хорошего в факте своего пробуждения. И сам еще не понял, как себя чувствует.

— Что случилось? — спросил он. — Где мы?

— В безопасности, — ответил Салид. — Но боюсь, что ненадолго.

Йоханнес молча встал и пересек маленькую комнату, подойдя к умывальнику, расположенному рядом с дверью. Бреннер услышал, как он налил стакан воды, и этот звук пробудил в Бреннере жажду. Теперь он догадался, где они находятся; жесткая постель, дешевый шкаф, старые обои, которые не меняли лет десять, обязательный умывальник на стене рядом с дверью… Бреннер повидал на своем веку много таких гостиничных номеров. Правда, в последнее время он мог себе позволить более комфортабельные номера в хороших отелях, но и подобные гостиницы он отлично знал.

— Неужели вы считаете, что умно поступили? — спросил он, осторожно усаживаясь на постели. Он ожидал, что у него закружится голова, как это недавно бывало, но, оказывается его самочувствие намного улучшилось.

— Что вы сказали? — переспросил Салид.

— Это ведь гостиница, не так ли? — Бреннер обвел рукой помещение и продолжал, не дожидаясь того, что скажет Салид. — Именно здесь они и будут искать нас в первую очередь.

Бреннер удивлялся самому себе: зачем он, собственно, все это говорит? Похоже, сейчас его интересовало только одно: найдут их или нет. Йоханнес подошел к кровати и протянул Бреннеру стакан воды и две маленькие таблетки. Бреннер с благодарностью взял стакан с водой, но на лекарство бросил подозрительный взгляд.

— Что это такое?

Йоханнес улыбнулся.

— Аспирин, — ответил он. — Честное слово. Я просто подумал, что он придется вам очень кстати.

Священник был совершенно прав: у Бреннера раскалывалась голова. Он взял дрожащими пальцами таблетки, положил на язык и запил их большим глотком воды. Таблетки были безвкусными, а вот тепловатая вода имела отвратительный привкус: она пахла ржавчиной.

— Как ваше самочувствие? — снова спросил Йоханнес, забирая из рук Бреннера стакан и ставя его на пол у своих ног. — Как ваши глаза?

Глаза Бреннера слипались, он все еще чувствовал сильное утомление, но то возбужденное состояние, в котором он находился, мешало ему заснуть, если бы у него даже были условия и время для сна.

— Ничего, — ответил Бреннер. — Я снова хорошо вижу. Кстати, вы что, носите рыжий парик?

Йоханнес секунду озадаченно смотрел да Бреннера, а затем действительно поднес ладонь к голове, но тут же рассмеялся. Хотя смех его прозвучал несколько неестественно. И в этом не было ничего удивительного: Бреннер выбрал неудачное время для шуток.

— У меня действительно полностью восстановилось зрение, — снова сказал Бреннер. — Те лекарства, которые мне давали, по-видимому, перестали действовать.

Бреннер ожидал услышать еще какой-нибудь вопрос Йоханнеса, готовясь дать на него ответ, но ни священник, ни Салид больше ничего не сказали. Подняв глаза, Бреннер заметил, что оба они обменялись многозначительным взглядом. И Бреннеру это очень, не понравилось.

— Ну хорошо, — сказал он. — Думаю, что теперь настало время для объяснений.

Он бросил взгляд на Салила, потом на Йоханнеса и снова на Салида. Бреннер опять почувствовал, что этих двоих связывает что-то общее, и это еще сильнее обеспокоило его. Несмотря на все свои утверждения, Бреннер не мог бы назвать свое самочувствие нормальным. Напротив, он чувствовал себя по уши в дерьме — и это еще мягко сказано. Все его тело ломило и болело, а в голове стоял туман, так что он не мог и двух мыслей связать. И все же он находился не в таком уж жалком состоянии, чтобы не заметить тесную связь, возникшую между двумя его спутниками. Чтобы этого не заметить, надо, пожалуй, быть совершенно слепым.

— Боюсь, что это в настоящий момент… — начал Йоханнес, но Салид перебил его:

— У нас действительно вполне достаточно времени. И, возможно, впоследствии подобного случая больше не представится.

Йоханнес нахмурился, но не стал ничего возражать. Не говоря больше ни слова, он отступил на шаг назад и скрестил руки на груди — при этом, несмотря на свой значительный рост и стать, он стал похож на упрямого капризного ребенка. В первый раз Бреннер обратил внимание на то, что священнослужитель является, в сущности, очень молодым человеком. Это, конечно, в первую очередь объяснялось тем, что теперь Бреннер мог рассмотреть Йоханнеса, раньше же он видел лишь размытый силуэт последнего. Йоханнесу, по-видимому, едва исполнилось тридцать лет.

— С вами все в порядке? — внезапно спросил Салид.

Бреннер вопросительно взглянул на него, не понимая, в чем дело. Салид повторил свой вопрос, подкрепив его соответствующим жестом.

— Очень важно, чтобы вы поняли то, что я вам сейчас скажу. Вы… в состоянии выслушать меня?

— Пока я понимаю только одно — что нахожусь в компании с двумя сумасшедшими, — сердито сказал Бреннер. — И еще я понимаю, что меня похитили и меня, вероятно, разыскивает вся полиция города. Больше я пока ничего не понимаю. Так что же я должен от вас услышать?

Бреннер сам удивлялся своему агрессивному тону, и собственное настроение пугало его, ведь он хорошо помнил, с кем именно разговаривает. Но Салид отреагировал на его слова иначе, чем он ожидал. Террорист не рассердился и не засмеялся, он не сделал попытки поставить Бреннера на место, а лишь смерил его долгим оценивающим взглядом. Затем Салид — совершенно неожиданно для Бреннера — сунул руку в карман, достал пистолет, который он забрал у полицейского, и снял с предохранителя. После этого Салид выразительным жестом положил оружие на стол.

— Что все это значит? — спросил Бреннер, чувствуя, как бешено забилось сердце у него в груди.

— Я хочу, чтобы вы знали: я веду честную игру, — ответил Салид. — Патеру Йоханнесу я сделал то же самое предложение. Сами спросите у него, если хотите.

— Какое еще предложение? — недоверчиво поинтересовался Бреннер.

— Вы можете уйти, — ответил Салид и, сделав паузу, продолжал: — Я говорю совершенно серьезно. Вы можете встать и уйти отсюда, если хотите. Я не буду вас удерживать. Я не требую от вас ничего, кроме одного: выслушайте меня. И если после всего, что я вам скажу, вы все равно не захотите оставаться здесь, ну что ж, в таком случае, вы сможете свободно покинуть эту комнату. Если вы не верите мне, возьмите оружие.

Бреннер даже не прикоснулся к пистолету. Во-первых, предложение Салида было слишком театральным и совершенно излишним — ведь Бреннер сам только что настойчиво потребовал, чтобы ему объяснили, что здесь происходит; во-вторых, не было никакой разницы, в чьих именно руках будет оружие. Если Салид захочет помешать ему выйти из этой комнаты, то он сделает это и без оружия.

Салид истолковал молчание Бреннера как знак согласия. Кроме того, он, наверное, прочитал по глазам мысли Бреннера, потому что снова взял пистолет, поставил его на предохранитель и спрятал в карман.

— Вы верите в вашего Бога? — как бы между прочим спросил Салид.

Этот вопрос, да к тому же еще так странно сформулированный, озадачил Бреннера, однако он ни на минуту не усомнился в том, что Салид именно так и хотел сформулировать его — это не была речевая ошибка иностранца, говорящего на чужом языке.

— Что вы имеете в виду? — переспросил Бреннер.

— Ответьте на мой вопрос, — настаивал Салид. — Только честно.

Бреннеру не так-то легко было это сделать.

— Нет, — наконец ответил он и, пожав плечами, бросил на Йоханнеса почти умоляющий взгляд, как бы призывая его на помощь, но тот проигнорировал немой призыв. Тогда Бреннер постарался несколько смягчить свой категоричный ответ. — Хотя, может быть, это и не так. Я… я не знаю.

Что, черт возьми, все это могло означать? Какая разница — верующий он человек или нет?

— Вы никогда по-настоящему не задумывались над этим вопросом, не правда ли? — спросил Салид.

— Когда мне было задумываться? — вопросом на вопрос ответил Бреннер. — Да и какое значение имеет…

— Самое непосредственное, — перебил его Салид. — И даже решающее. Или, может быть, действительно это не имеет никакого значения. Я сам не знаю. Просто, я думаю, мне было бы легче вести с вами разговор, будь вы верующим человеком.

— Ага, — сказал Бреннер, выражая тем самым всю гамму противоречивых чувств, обуревавших его. Разговор постепенно становился не просто странным, а прямо-таки сюрреалистическим. Бреннер не мог бы сказать, чего именно он, собственно говоря, ожидал, однако точно не этого. С появлением Салила в его больничной палате события начали развиваться так стремительно, что Бреннер знал: Салид, по всей видимости, виновен в смерти многих невинных людей, этого террориста разыскивает полиция всего мира, и он, вероятнее всего, просто сумасшедший. Поэтому Бреннер никак не ожидал встретить в нем религиозного фанатика.

Салид невесело усмехнулся.

— Я понимаю, что вы принимаете меня сейчас за сумасшедшего, — сказал он. — Скажу вам больше: я, пожалуй, хотел бы действительно быть им. Но боюсь, что судьба уготовила мне более тяжелую участь. Еще пару дней назад…