Де Врис снова рассмеялся, но его смех прозвучал не так уверенно. Казалось, он почувствовал, что Некрон говорит серьезно.

— Говорите, — сказал он наконец.

Некрон кивнул.

— Я сделаю это, Де Врис. Я хотел лишь прояснить ситуацию. Тем самым я открываю вам одну из самых сокровенных тайн нашего братства. Вы когда-нибудь… — он немного помедлил и затем продолжил, не глядя на темноволосого фламандца: — Вы слышали о ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ, Де Врис?

Де Врис задумался на мгновение и затем отрицательно покачал головой.

— Никогда. Кто они такие?

Некрон сделал вид, что не слышал его вопроса.

— Я хочу рассказать вам одну историю, которая передавалась из поколения в поколение членами нашего братства. После этого вы лучше поймете, что я имею в виду.

Он немного помолчал, откинулся на спинку стула, нервно облизал кончиком языка губы и начал рассказывать тихим, монотонным голосом.

— Мир был молод, а свет Солнца еще не породил жизнь, когда они пришли с далеких звезд.

Они были богами, огромными существами, неописуемо злобными и лишенными всех чувств, кроме ненависти, и несущими смерть.

Они явились из царства теней и ступили на Землю, которая была пустынна и мертва. И они завладели ею, как до сих пор завладевали тысячами миров, иногда на короткое время, иногда на века, прежде чем снова вернуться в свое холодное царство среди звезд, чтобы высматривать новые миры, над которыми они могли бы установить свое чудовищное господство.

Они — это те, имена которых нельзя было произносить вслух, если не хочешь накликать их на свою голову и заплатить страшную цену за их появление.

Только обладающие истинными знаниями могли отважиться вызывать их, но им следовало быть начеку.

Они называли сами себя ВЕЛИКИМИ ДРЕВНИМИ и были суровыми, богохульствующими богами, или по меньшей мере существами, сила которых равнялась силе богов.

Во главе всех стоял Стульху, восьминогий властелин ужаса и призраков, существо, родной стихией которого было море, которое, однако, так же легко могло перемещаться по суше и по воздуху.

Помогали ему обладавшие ненамного меньшей силой и злобностью Йог-Сотот, все—в—одном—и—одно—во—всем, азотот, пускающий—пузыри—в—центре—бесконечности, Суддэ-мэлл, вечно—погребенный и Властелин—Земли и мрачного—царства—пещер, Суб-ниггурат, черная—коза—с—тысячью козлятами, и, наконец, Ниаральатонн, бестия—с—тысячью—рук.

А также другие существа, обладавшие меньшей силой, но такие же ужасные в гневе, как и боги: Вендиго, бродящий—по—чердакам, Глааки, рожденный—кометой…

Число им — легион, и каждый в отдельности был достаточно страшен, чтобы быть богом. В течение многих веков они царствовали на Земле, а чтобы проявлять свою власть, они создали из запретной протоплазмы множество страшных существ, отвратительных тварей, образу которых они могли придать любую форму и которые стали их руками, ногами и глазами.

Но как бы могущественны ни были ВЕЛИКИЕ ДРЕВНИЕ, они обладали плохим предвидением.

Миллионы лет они царили на Земле и не заметили, что те твари, которых они сами же и создали, начали восставать против них и строить планы против их господства.

Потом началась война.

Угнетенные народы Земли, и прежде всего согготы, которых ВЕЛИКИЕ ДРЕВНИЕ сами же и породили, восстали против суровых богов и попытались сбросить их гнет. Земля пылала, война гигантов превратила ее поверхность в пустыню за одну-единственную огненную ночь.

ВЕЛИКИЕ ДРЕВНИЕ победили, однако при этом они использовали силы, злоупотреблять которыми было запрещено даже им. Их кощунственные действия заставили явиться со звезд более сильных богов, старших богов, которые с древних времен пребывали в состоянии сна в районе звезды Бетельгейзе и во сне следили за радостями и горестями всей Вселенной.

Они призвали ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ прекратить свои действия, так как это могло повредить самому Творению.

Но опьяненные властью ВЕЛИКИЕ ДРЕВНИЕ не прислушались даже к этому последнему предупреждению и восстали против старших богов, и снова началась война, ожесточенная борьба между теми, которые явились со звезд, и теми, которые продолжали там жить.

Даже лик Солнца потемнел, когда столкнулись силы света и тьмы. Один из десяти миров, вращавшийся на своей орбите вокруг Солнца, раскололся на миллионы осколков, а Земля превратилась в шар из раскаленной лавы.

В конце концов старшие боги победили, но даже их силы не хватило, чтобы уничтожить ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ, так как то, что не живет, не могут убить даже боги.

И тогда они изгнали ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ с поверхности этой опустошенной звезды.

Стульху утонул вместе со своим домом в Эрлайе и уже много веков покоится на дне моря.

Суддэ-мэлл был проглочен огненной лавой и скалами, а все остальные твари и существа рассеялись по всему свету и оказались в самых мрачных темницах по ту сторону действительности.

С тех пор прошло два раза по сто миллионов лет, и в течение двухсот миллионов лет они ждут, так как не может умереть то, что вечно, пока смерть не победит время…

Долгое время после того как Некрон закончил свой рассказ, в маленькой комнате царило молчание. Старик говорил очень медленно, постоянно делая длинные паузы, во время которых его дух, казалось, бродил где-то далеко от действительности. Солнце над крепостью уже зашло; в каморку проникли темнота и холод, и казалось, что вместе с ними в помещение проникла туманная дымка, окутавшая двух таких разных людей и похожая на жуткое, беззвучное эхо слов Некрона.

Де Врис выпрямился на стуле и посмотрел на Некрона проницательным взглядом. Рассказ старого колдуна произвел на него более сильное впечатление, чем ему самому хотелось бы признать. Он чувствовал странное беспокойство, которое не мог объяснить. Казалось, что слова старика задели в нем, разбудили глубоко спрятанное знание, которое всегда было при нем и о котором он даже не подозревал.

— Это довольно… интересно, — нарушил наконец Де Врис гнетущее молчание, которое возникло между ними. — Поистине пугающая история, Некрон. Почему вы рассказали ее мне?

Прежде чем ответить, Некрон некоторое время молча смотрел на него, и в его глазах было такое выражение, от которого скверное самочувствие Де Вриса еще больше ухудшилось.

— Потому что это больше, чем просто история, — сказал он наконец. — Это правда, Де Врис. Все произошло именно так, как я вам рассказал. А также многое другое.

Де Врис сделал судорожное глотательное движение.

— Даже… даже если все было так, — нервно сказал он. — Почему вы рассказываете мне все это, Некрон? Какое мне дело до историй о существах, которые вот уже двести миллионов лет как мертвы?

— Не мертвы, — поправил его Некрон. — Не может умереть то, что вечно, пока смерть не победит время, — повторил он последние слова своего рассказа. — Они всего лишь спят, Де Врис. Они спят и ждут.

— И вот…, — начал Де Врис, запинаясь. В его душе рос страх. — Что… что вы имеете в виду? Говорите!

— И вот, — сказал Некрон и шумно вздохнул, — время ожидания для них закончилось, Де Врис. Они начали просыпаться.

Уже был почти поддень, когда мы отправились в университет Мескатроник.

Мой новый спутник помог мне доставить мой багаж из заброшенного дома в настоящую гостиницу Аркхема, находившуюся напротив развалин на другой стороне улицы. И тогда я впервые увидел дом таким, каким он был на самом деле: настоящие руины, заброшенные десять или более лет тому назад, в которых обитали лишь крысы и пауки.

Лестница, по которой я недавно поднимался наверх, во многих местах прогнулась, перила треснули, и даже на ступенях во многих местах зияли дыры. Теперь мне казалось просто чудом, что я не сломал себе шею еще по пути в тот кошмарный номер.

Зал, в котором я регистрировался и разговаривал со стариком, — нет, думал, что разговариваю, так как в действительности не было ничего того, что мне привиделось, — оказался большим помещением, засыпанным обломками и мусором. Потолок с одной стороны обрушился, так что взгляд беспрепятственно проникал до дырявой крыши.

Мираж. Все оказалось ничем иным, как иллюзией; ложь и обман, один из излюбленных приемов наших врагов.

Сейчас, задним числом, для меня казалось загадкой, почему я не заметил ловушку. Кто-то или что-то, видимо, подействовало на мои притуплённые чувства и блокировало мои магические способности.

Только в гостинице я действительно осознал, как близко находился к смерти (или, возможно, к чему-то еще более страшному). Если бы Шэннон не появился буквально в самый последний момент, то вместо запланированного свидания с Говардом я нашел бы преждевременный конец в могиле.

Я быстро переоделся и вновь спустился в вестибюль, где меня уже ожидал Шэннон, который, как оказалось, тоже снял номер в этой гостинице. Когда я спускался по лестнице, он стоял у администраторской и беседовал с портье.

Заметив, что я подошел, он прервался на полуслове, попрощался с озадаченным служащим и показал на улицу.

— Отправляемся в путь, — сказал он. — До университета довольно далеко.

Я кивнул, вышел через вращающуюся стеклянную дверь на тротуар и с любопытством огляделся. Город проснулся: то тут, то там кто-то спешил, ссутулившись, по тротуару или по проезжей части улицы, один единственный автомобиль с оглушительным грохотом медленно полз по разбитой мостовой, а ветер доносил жалобный звон колокола.

И тем не менее город казался каким-то парализованным, как будто от страха.

— Нашли вы своего друга? — осведомился я, когда Шэннон также вышел из гостиницы и остановился рядом со мной.

Шэннон отрицательно покачал головой.

— К сожалению, нет. Для него заказан номер в этой гостинице, но он, похоже, еще не прибыл. Портье тоже точно не знает, когда он прибудет.

Я с беззаботным видом кивнул. В гостинице я зарегистрировался под чужим именем, а на любопытные вопросы Шэннона ответил, что приехал из Нью-Йорка и хочу посетить своего товарища по учебе, проживающего здесь в Аркхеме.

Он поверил в мою историю, а гнусавый нью-йоркский слэнг, на котором я говорил большую часть своей юности, все еще легко срывался с моего языка. К тому же магическое наследие отца позволяло мне сразу распознавать, обманывает меня мой собеседник или говорит правду. Кроме того, я обладал просто невероятным талантом убеждения, возможно, он тоже был частью моего магического дара, доставшегося мне в наследство.

Говард однажды заметил, что считает меня способным занять пост Президента Соединенных Штатов. Я и до сегодняшнего дня не уверен, что он произнес эти слова в шутку.

В настоящий момент я испытывал радость от того, что обладаю таким даром. Шэннон рассказал мне о себе далеко не все, а мне все-таки требовалось побольше узнать о человеке, который утверждает, что он мой хороший друг, и которого я увидел сегодня утром впервые в жизни.

Мы отправились в путь. Солнце поднялось выше и посылало свои лучи на холмы Новой Англии, но мне было по-прежнему холодно. Я заметил, что и Шэннон засунул руки в карманы брюк и шагал, подняв плечи и слегка наклонившись вперед, как будто он мерз. У меня появилось такое чувство, словно что-то выползает из тени и проникает в наши души, заставляя их каменеть. Шэннон часто поднимал голову и быстро и почти затравленно оглядывался по сторонам. Было заметно, что он нервничает.

— Далеко еще до университета? — спросил я, скорее не из-за любопытства, а просто, чтобы хоть что-то сказать.

— Две—три мили, — ответил Шэннон, подумав. — Во всяком случае, так утверждает портье, — он ухмыльнулся. — Надеюсь, он не такой зловредный, как тот, с кем вы столкнулись сегодня утром, Джефф

Я взглянул на него со смешанным чувством печали и смущения.

— Вы все еще не верите мне, да?

Шэннон пожал плечами.

— Если быть честным, то я и сам не знаю, — ответил он. — Вы… странный, Джефф. Обычно я сразу знаю, с кем имею дело. Вы же являетесь для меня настоящей загадкой.

— Спасибо. Вы для меня тоже, — возразил я. — Но тем не менее — почему бы нам не оставить это глупое “вы”? Все-таки у нас много общего.

Шэннон кивнул.

— Охотно, Джефф. Однако ваша… твоя история мне не очень нравится. Как ты вообще попал в этот дом?

— Я искал гостиницу. Если бы я мог кого-нибудь расспросить, но город был мертвый.

Шэннон хрипло рассмеялся.

— Аркхем… не совсем обычный город, понимаешь? — сказал он. — Я в первый раз здесь, но я много слышал об этом городе. И о его жителях.

— И что же именно? — поинтересовался я.

Шэннон на мгновение умолк, и я почувствовал, что он уже сожалеет, что вообще затронул эту тему.

— То да се, — сказал он наконец уклончиво. — Чужаки избегают этот город, а его жителей не любят. И те в свою очередь не любят чужаков.

Неожиданно он остановился и показал направо. Прямо перед нами улица разветвлялась на широкую, хорошо мощеную проезжую дорогу и узкий переулок, который через несколько десятков шагов заканчивался перед деревянными мостками. Я даже и не заметил, что мы приблизились к реке.

— Река Мескатроник, — пояснил Шэннон. — Университет находится на другом берегу, до него еще добрая миля. Но мы можем сократить путь, если здесь пересечем реку. Там внизу есть лодка, которой может пользоваться каждый, при условии, что вернет ее в исправном состоянии.

“Для человека, который в первый раз в Аркхеме, он знает очень много”, — подумал я. Но и на этот раз промолчал, а лишь кивнул и последовал за ним к реке.

Мескатроник оказался шире, чем я предполагал. На карте, которую я изучал во время трехнедельного плавания из Англии в Северную Америку, он представлял собой тонкую, едва заметную линию — сейчас же оказалось, что это могучая река шириной почти в полмили, с удивительно быстрым течением. Нас встретил могучий рокот воды, а когда я спустился на мостки, то увидел на поверхности реки множество водоворотов, под которыми угадывались опасные, острые камни.

С поверхности воды нам в нос ударил прохладный, немного затхлый запах. Рядом с мостками на волнах покачивалась маленькая гребная шлюпка, не внушавшая особого доверия.

Без лишних слов Шэннон спрыгнул в лодку. Расставив ноги и раскинув руки, он постарался удержать равновесие, а затем, улыбнувшись, сделал мне знак, чтобы я последовал его примеру. В этот момент он особенно сильно был похож на большого веселого ребенка.

И одновременно я отчетливее чем когда-либо почувствовал, что за его нежным, как у девушки, детским лицом, скрывается какая-то тайна.

И возможно, смертельно опасная для меня.

Я последовал за ним — значительно менее элегантно, но зато надежнее, сел на скамью напротив него и молча взялся за одно из двух весел. Шэннон схватил второе и отвязал канат.

Течение оказалось сильнее, чем я думал, и нам сразу потребовалось напрячь все наши силы, чтобы удержать лодку и не позволить ей слишком далеко отклониться от курса.

Хорошо, что мне не нужно было разговаривать с Шэнноном. Я продолжал ломать голову над тем, как помешать ему узнать мою настоящую фамилию, когда мы доберемся до университета.

Что-то подсказывало мне, что для меня очень важно, чтобы мой спутник не узнал, кто я.

Может быть, даже жизненно важно.

Шэннон был озадачен. Впервые в его жизни ему встретился человек — конечно, не считая Мастера, — которого он не мог разгадать.

Утром он пытался это сделать снова и снова, помогая Джеффу уложить одежду в чемоданы, и раньше, когда тот лежал без сознания на кровати, и потом, когда они шагали рядом по тихим улицам Аркхема.

Результат постоянно оставался одним и тем же.

Нулевым.

Казалось, что он наталкивался на невидимую стену всякий раз, когда он пытался заглянуть Джеффу в душу, прочесть его мысли и узнать, кто же в действительности этот спасенный им человек.

На миг у него возникло подозрение, а не является ли Джефф именно тем человеком, которого он должен был отыскать. Но эта мысль показалась ему столь абсурдной, что он сразу же отбросил ее. Джефф еще слишком молод, и описание, которое дал ему Мастер, было…

И это тоже казалось странным. Шэннон еще никогда в своей жизни ничего не забывал. Он помнил каждое мгновение, каждое слово, которым когда-нибудь обменивался с кем-либо, каждую книгу, каждую строчку, которую прочел, даже каждую мысль, которая приходила ему в голову. Эти знания всегда оставались с ним, чтобы он мог воспользоваться ими в любой момент.

Однако сейчас ему никак не удавалось вспомнить описание сына Родерика Андары.

Всякий раз, когда он пытался сделать это, казалось, что невидимая рука проникает в его мозг и стирает картину, словно кто-то ревностно следит за его мыслями, не давая пойти им в определенном направлении.

Но даже сама эта мысль ускользала от него, едва он успевал сформулировать ее, или едва у него возникало недоверие.

Тем временем шлюпка достигла середины реки. Течение стало еще сильнее, и некоторое время Шэннону потребовалась вся его энергия чтобы, навалившись на весло, сопротивляться течению.

Он заметил надвигающуюся опасность едва ли не слишком поздно.

Казалось, над рекой скользило нечто бестелесное, ледяное, словно холодный ветер, а затем он почувствовал острую боль, как будто укол в мозг.

Шэннон резко вскочил, бросил весло и рывком повернул голову.

На противоположном берегу Мескатроника появилась фигура человека. Человек находился слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть его подробно, но он производил пугающе мрачное и угрожающее впечатление. На его голове Шэннон заметил что-то светлое, смутно знакомое, но не смог определить, что же именно.

Шэннон поднял руку, произнес слово власти и на полсекунды закрыл глаза.

Когда он вновь поднял веки, мир перед ним изменился, превратившись в черно-белый негатив, пронизанный серыми, пульсирующими линиями, как в гигантской паутине. То тут, то там эти линии сжимались, образуя узлы и пульсирующие серые гнезда, и один из этих центров власти находился прямо над головой незнакомца со странно светлыми волосами!

Внезапно Шэннону бросилось в глаза, как много серых линий тянулось от фигуры незнакомца прямо к воде.

Но он осознал это слишком поздно.

Глубоко под маленькой шлюпкой проснулась могучая тень. Предостерегающий крик Шэннона потонул в треске ломающегося дерева, когда в шлюпку попал невидимый кулак и разнес ее в щепки.

Уже целый день Говард чувствовал странное беспокойство, какую-то озабоченность и едва уловимую опасность, мешавшие ему сосредоточиться на одном определенном деле.

Даже сейчас, когда он слушал (или по крайней мере пытался слушать) профессора Лэнгли, в нем росло сильное беспокойство. Слова седовласого маленького профессора постоянно ускользали, и Говард несколько раз поймал себя на том, что кивает или отвечает, не понимая, что сказал Лэнгли.

Наконец Лэнгли прервал свою речь, покачал головой и принялся набивать трубку. Он обстоятельно прикурил, пососал мундштук, пока табак в головке резной трубки не засветился подобно маленькому красному вулкану, и выпустил через нос густое облако дыма.

— Вы невнимательны, мой друг, — сказал он. — Я спрашиваю себя, не беспокоит ли вас что-либо?

Говард поднял голову, виновато улыбнулся и некоторое время смотрел мимо Лэнгли в окно. Было уже около полудня. Отсюда из тепла и безопасности маленького рабочего кабинета профессора Лэнгли, находившегося под самой крышей главного здания университета Мескатроник, невысокие холмы, поросшие лесом, производили обманчивое мирное впечатление.

Но Говарду казалось, что он чувствует угрозу, которая скрывалась за фасадом спокойствия и умиротворенности.

— Просто… я немного беспокоюсь, — ответил он на вопрос профессора.

— Из-за вашего молодого друга? — профессор вынул трубку изо рта, улыбнулся и, качая головой, откинулся на спинку стола.

— Он собирался приехать сюда еще вчера вечером, — ответил Говард. — В присланной им телеграмме он специально просил заказать номер еще на прошлую ночь.

— Он молод, — сказал Лэнгли, как будто уже одно это было достаточным ответом. — Да и опоздание на полдня не так уж и велико для такой большой страны, как наша.

Говард кивнул. Конечно, Лэнгли прав — существовала тысяча причин опоздания Роберта и ни одна из них не представляла никакой опасности.

И тем не менее ему казалось, что он чувствует, что здесь было нечто другое… он не стал заканчивать мысль. Чувство неуверенности и смятения становилось все сильнее. У него просто возникла потребность что-нибудь сделать.

Но Говард не знал, что же именно.

— Почему бы нам не перенести нашу беседу на вечер? — внезапно предложил Лэнгли. — Вы могли бы пойти в Аркхем и справиться о своем друге. Судя по сложившимся обстоятельствам, видимо, будет лучше, если он примет участие в нашем разговоре. — Лэнгли улыбнулся, выбил свою трубку и встал.

Говард тоже поднялся и покинул комнату.

Некоторое время он серьезно раздумывал, не взять ли ему экипаж и не поехать ли в Аркхем, но потом он отбросил эту мысль. Роберт позвонил бы, если бы он уже добрался до города, в этом не приходилось сомневаться. Телеграмма, которую Говард послал два с половиной месяца тому назад в Лондон, настоятельно советовала поспешить с приездом.

Говард начал бесцельно бродить по бесконечным, запутанным коридорам и переходам университетского здания. Сейчас, в воскресенье, здание казалось пустым и осиротевшим, если не считать нескольких неутомимых студентов, и шаги отражались от стен более громким, чем обычно, эхом.

Даже он, знавший университет в течение уже стольких лет и регулярно посещавший его, так и не смог полностью привыкнуть к тяжелому, напоминавшему старину и ветхость запаху, которым пропитались эти древние стены. Независимо от того, светило ли солнце или царила тьма, зданиям университета, казалось, была постоянно присуща атмосфера склепа и затхлости. Даже большой, залитый солнцем вестибюль напоминал кладбище.

Университет Мескатроник был невелик, и здесь учились студенты особого сорта, точно так же, как профессора и доценты относились к совершенно определенному типу людей. Большинство чужаков, приезжавших сюда, очень скоро начинали чувствовать себя неуютно и рано или поздно покидали университет.

Но, возможно, это было и к лучшему. Так как не все, чему учили в университете, стояло в официальных учебных планах правительства. Два или три предмета вызывали, мягко выражаясь, неприятное удивление у официальных органов власти.

Ноги Говарда привели его — он сам не заметил как — в маленький, расположенный в стороне коридор в задней части здания. Только очутившись перед большой, закрытой дверью из резного дерева, он очнулся, удивленно огляделся и наконец протянул руку к дверной ручке.

Помещение за дверью оказалось на удивление огромным, в нем царил серый полумрак. На окнах висели тяжелые бархатные шторы, пропускавшие лишь узкие лучики яркого света. Обстановка, которая большей частью состояла из набитых до отказа книжных шкафов и полок, доходивших до самого потолка, была скрыта глубокой тенью.

Говард закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной и нерешительно осмотрелся. Он узнал это место, но сомневался, действительно ли случайно направил свои шаги именно сюда. Это помещение представляло собой своего рода святая святых университета. Тесно стоявшие шкафы и витрины хранили, вероятно, самую большую коллекцию оккультных и частично даже запрещенных книг, имевшихся в этой части мира.

А в стальном сейфе, спрятанном позади одной из полок, хранились и другие вещи — такие, о которых лучше вообще не думать.

Поколебавшись, Говард сдвинулся с места, сделал несколько шагов в глубь комнаты и нерешительно осмотрелся. Нет, теперь он был совершенно уверен в том, что пришел сюда не по воле случая. Внезапно ему показалось, что его кто-то позвал.

Вдруг он уловил какое-то движение. Ничего конкретного, просто что-то быстро промелькнуло, как будто шевельнулась сама тень, в то же время он увидел это достаточно ясно, чтобы не считать его простой галлюцинацией.

Говард нерешительно двинулся в ту сторону, где заметил движение, и затем снова замер. На этой части стены находились помещенные в дорогие золоченые рамы старые картины, с изображениями исторических деятелей, а также местной знати и спонсоров университета.

С одного портрета смотрел стройный мужчина лет пятидесяти. Одетый в элегантную одежду, он держал в своих руках тонкую трость, большой набалдашник которой состоял из своего рода кристалла. Его лицо было худым, почти аскетичным, а вокруг рта, обрамленного аккуратной “эспаньолкой”, залегла жесткая складка. Его брови были тонкими и изломанными, что придавало его облику мрачный вид. На его правый глаз опускалась широкая прядь абсолютно белых волос, имевшая форму изломанной молнии и доходившая до самого пробора.

Родерик Андара… Как часто за эти одиннадцать месяцев пребывания в университете, Говард стоял здесь и смотрел на портрет своего друга? Как часто он разговаривал с картиной, доверял ей свои беды и печали, точно так же, как раньше мог доверять их Родерику? И вот Андара мертв уже более двух лет, и все, что Говарду осталось на память о его единственном друге, — эта картина. Картина и юноша двадцати пяти лет, который унаследовал силу своего отца — Роберт Крейвен. Весть о смерти Родерика потрясла Говарда, как потеря родного брата. Тот, кто принес ему эту весть, был сыном Андары, наследником его магической силы… И что-то из того, что Говард потерял со смертью Родерика, вернулось ему в образе его сына. Мастер умер, но колдун продолжал жить. Пройдет много лет, пока Роберт Крейвен разовьет унаследованные способности настолько, что сумеет сравняться с отцом, но Говард чувствовал, что юноша сможет этого добиться. Он молод и нетерпелив и многого не понимает, но научится. А он, Говард, поможет ему в этом, насколько в его силах.

И не только потому, что он в долгу перед его отцом…

Больше пяти минут Говард стоял неподвижно, смотрел на большой портрет и молчал. Потом вздохнул, опустил взгляд и повернулся. Вернее, хотел это сделать.

Когда он уже почти отвернулся от картины, то вновь заметил движение. И на этот раз уловил, откуда оно исходило, — непосредственно от портрета Андары!

Это было не более чем быстрое искажение и колыхание реальности, слабое подергивание, как будто он смотрел на нарисованное лицо колдуна сквозь чистую, быстро бегущую воду. Но оно было видно четко и ясно.

А потом он услышал голос…

Это был почти беззвучный шепот, подобный слабому шелесту ветра в вершинах деревьев, и он раздался прямо в его мозгу, но Говарда заставили окаменеть даже не слова, а то, как они были произнесены.

— Говард, — шептал призрачный голос, — ты должен помочь Роберту! Он в опасности! В огромной опасности!

Говард застыл на месте. Реальность еще раз вздрогнула и колыхнулась перед его глазами, потом странный эффект исчез, и портрет вновь застыл в своей неподвижности.

Но выражение нарисованных глаз Родерика Андары изменилось, оно стало испуганным, полным почти панического страха.

Внезапно Говард еще раз услышал голос, и на этот раз в нем прозвучали панические нотки. В нем было столько страха и ужаса, что у Говарда по спине пробежал мороз.

— Помоги ему, Говард! — умолял голос. — Мой сын в опасности, но у меня недостаточно сил, чтобы самому спасти его. Я умоляю тебя, помоги ему! Помоги моему сыну!

Еще мгновение Говард смотрел на картину, потом резко обернулся, распахнул дверь и со всех ног бросился из здания.

На какой-то миг мне показалось, что я слышу голос Шэннона, который что-то кричал мне, потом невидимый гигантский кулак ударил в шлюпку, подбросил ее на десять-пятнадцать футов над водой и разнес в щепки.

Казалось, река взорвалась. Я почувствовал, что меня подняло вверх и перевернуло, пронесло пять, десять метров почти горизонтально по воздуху и с убийственной силой швырнуло назад в реку. Из-за огромной скорости моего падения вода превратилась в стекло, но тот же самый гигантский кулак, который схватил шлюпку и выбросил меня из нее, с огромной силой погрузил меня глубоко под воду. В мои легкие попала вода, и я начал задыхаться. Меня все еще вертело и затягивало под воду. Вокруг бушевала река, кипящая серая вода и клокочущая пена, а перед глазами начали плясать красные круги. Мои легкие горели, и невидимая сила стальным обручем безжалостно сжимала мою грудь.

Необходимо сконцентрироваться и взять под контроль этот вращающийся хаос! И я должен вынырнуть на поверхность! С помощью рук и ног я приостановил сумасшедшее вращение, в которое меня втянул водоворот, и увидел серебристую поверхность воды на расстоянии вытянутой руки у меня над головой.

Я изо всех сил оттолкнулся, вынырнул на поверхность и вдохнул воздух.

Первый же глоток наполнил мои легкие вкусным, сладким кислородом и разорвал смертельный обруч, сжимавший мне ребра.

Со вторым глотком в рот мне попала солоноватая вода. И снова меня потянуло под воду, но я опять вынырнул на поверхность и стал отплевываться. Нахлынул новый пенистый вал, но на этот раз я вовремя заметил опасность и поднырнул под набегавшую волну. Задыхаясь и отплевываясь, я вновь оказался на поверхности и открыл глаза.

Увиденное заставило меня застонать. Шлюпка исчезла, и где-то в трех футах вокруг меня Мескат-роник, казалось, кипел, словно клокочущий адский источник. Бесконечная череда беззвучных взрывов снова и снова сотрясала его поверхность, выбрасывая вверх гейзеры пенящейся воды высотой до двадцати метров и образуя на поверхности реки кипящие водовороты, которые вращались с сумасшедшей скоростью, пока их не накрывала многотонная масса поднятой в воздух воды. Повсюду в воде лопались пузыри воздуха величиной с кулак, и ветер доносил до меня горячий удушливый запах, доказывающий, что Мескатроник кипит на самом деле.

Это странное природное явление ограничивалось относительно небольшим пространством — почти идеально круглой зоной с диаметром около пятидесяти метров, на внешней кромке которой я и находился. Очевидно, это являлось единственной причиной того, что я еще оставался в живых. В центре этого клокочущего адского котла вода кипела, и над ней поднимался серый пар, но даже рядом со мной Мескатроник стал значительно теплее.