– Ты сошел с ума?! – крикнула Стелла, когда осознала, что ничего не делает, а просто наблюдает, как он себя калечит. Она подбежала к нему и схватила его за запястье. – Что ты делаешь?!

Давид ответил не сразу, но сжал порезанную руку в кулак. Кровь капала на землю к ногам Стеллы.

– Они – другие, – прошептал он наконец и вновь открыл ладонь. – И я как они.

Стелла растерянно смотрела на его раны, уже подсохшие и покрывшиеся сухой коркой. Если бы ее лицо после всех предшествующих мытарств имело хотя бы легкий налет краски, то она бы наверняка побледнела. Но она начала дрожать всем телом.

– Стелла, – прошептал Давид успокаивающим тоном, но девушка быстро выпустила его запястье, как будто трогала раскаленное железо, и отошла на несколько шагов назад.

– Я хочу отсюда уйти. – Она стала тяжело дышать и почти истерически закашлялась.

«Она меня боится», – сообразил Давид, и это его больно задело. Он хотел ей открыть глаза, а она испытывает к нему страх. Это несправедливо! Он же не виноват в том, что он такой, какой есть.

– Не оставляй меня одного, – взмолился он в отчаянии. – Пожалуйста! – Он подошел к ней и потянулся к ее руке, но Стелла отскочила от него, как от двухголового мутанта из космоса. Давид неумолимо последовал за ней и схватил ее за плечи. – Пожалуйста, не бросай меня на произвол судьбы, – повторил он. Слезы полились из его глаз. – Я не справлюсь без тебя.

Стелла не реагировала, а только смотрела на него и дрожала как осиновый лист. Затем страх в ее чертах уступил место выражению беспомощности и, наконец, неприкрытому отчаянию.

Давид привлек ее к себе. Горячие соленые слезы насквозь пропитали его куртку, в то время как она прислонилась к его груди и ее стройное тело сотрясалось от приступов плача.

Лукреция не отменила решения, лишив Ареса в припадке ярости власти заместителя главнокомандующего. «Мастер меча» (он был и оставался «мастером меча», черт их всех побери!) еще никогда не видел сестру в столь диком гневе. Единственное, что удержало его тогда от того, чтобы повернуться и немедленно уйти, – это то, что он истолковал ее ярость как спроецированную на него ненависть к самой себе, которая скоро рассеется, и ей же впоследствии будет за нее стыдно. В конце концов, провал ее миссии действительно не его вина, а результат ее собственной наивности. Вместо того чтобы спорить, он сжал зубы и вместе с Симоном, и Тиросом принялся ломать проклятую стену.

В благодарность, едва появилась дыра, через которую можно было протиснуться, от Лукреции поступило следующее задание, а именно: вернуть его неверного племянника, что уже было достаточно неприятно, далее если указание пришло не от Шарифа.

В то время как Тирос и Арес с пеленгатором[22], который Давид носил на своем теле, ничего об этом не подозревая, сели в вертолет и отправились в «Девину», чтобы продолжить преследование на автомобиле, Лукреция развлекалась с арабом и некоторыми другими рыцарями из числа приоров под скалой в катакомбах.

Шариф держал его в курсе дела, но у Ареса было обоснованное подозрение, что араб делал это исключительно для того, чтобы по крайней мере издалека над ним насмехаться, если уж он не располагал достаточной мимикой, чтобы злорадно, во весь рот ухмыляться в присутствии Ареса.

Под крепостью они нашли гроб девятого рыцаря. Тамплиеры похоронили Рене фон Анжу[23] в могиле, словно он был один из многих. Но забытая легенда тем не менее говорила иное. Лукреция с присущей ей наглостью не колебалась и приказала взломать саркофаг, и, как оказалось, не зря. Коварный вор не забрал ни одну из реликвий с собой в могилу, но взял единственное, что могло указать путь к укрытию, где находились Гроб Господень и Святой Грааль. Она стянула с мумифицированного пальца рыцаря кольцо с печаткой. Бедность, целомудрие и смирение – таковы были правила ордена тамплиеров. Никто из них не должен носить драгоценные украшения. И если один из них это сделал и даже унес кольцо с собой в могилу, тогда это что-то значит. Сомневаться в этом не приходилось.

После этого рыцари, которые остались с Лукрецией, начали вскрывать в катакомбах все саркофаги подряд и искать сокровища или указания на реликвии.

Как охотно Арес своими глазами поглядел бы на то, что творится в катакомбах. Но Лукреция непременно должна была выместить на нем плохое настроение. Она же не думает всерьез, что раб – лучший предводитель, чем он! В конце концов, он ее брат! Ну хорошо она еще увидит, что получится. Уже очень скоро она пожалеет о своем приказе и отзовет его назад. До этого ему не остается ничего другого, как делать то, что приказано, если он, со своей стороны, не захочет вести себя по-детски и капризничать, как его сестра.

– Сейчас мы их поймаем, – прервал его мысли Тирос. Он бросил довольный взгляд на маленький монитор, на котором долгое время нервно дрожащая над виртуальными улицами красная точка наконец остановилась и оставалась довольно продолжительное время на верху экрана, слева.

Арес подумал о том, что в общем-то причины для плохого настроения нет. Обычный внутрисемейный раздор. Даже если Лукреция спутается с рабом… Возможно, компенсация сексуального дефицита поможет ей восстановить здравый смысл и опустит с облаков на землю. Накануне был великий день для приоров, и Арес не сомневался, что сегодняшний не уступит вчерашнему. Он постарается ничем его не испортить.

– В пятницу, тринадцатого, все тамплиеры во Франции были арестованы, помещены в подвальные застенки, подвергнуты пыткам и казнены, – усмехнулся он. – С тех пор этот день считается несчастливым. Ты это знал? – Тирос равнодушно пожал плечами, не сводя глаз с красной точки, которая обозначала местонахождение Давида. – Невежда, – без особой охоты выругал его Арес и под завывание мотора свернул за ближайший угол.

Это была действительно Богом покинутая местность, куда магистр тамплиеров послал или куда сам сопровождал своего сына. Арес горячо надеялся, что тамплиер находится с мальчиком, потому что чувствовал огромное желание разрезать фон Метца на куски и наконец отобрать у него меч, который слишком долго принадлежал этому негодяю – и, Господу ведомо, не только для того, чтобы угодить сестре и настроить ее помягче.

Стекла без окон черными дырами зияли в опустевших фабричных зданиях, сквозь открытые окна машины до них доносился запах сажи из мертвых дымовых труб, а в заброшенных цехах не осталось даже крыс.

Фон Метц и вправду имел укрытие, которое не так-то легко обнаружить, потому что ни одна человеческая душа, кроме тех, что испытывают проблемы с мусором, к тому же решаемых здесь только нелегально, или тех, кому требуется дешево избавиться от старого автомобиля, давно уже не помнила, что этот город призраков еще существует. Но пеленгатор указывал, что Давид тут – а если быть совсем точным, то в заброшенном гараже.

Это было восьмиэтажное здание цилиндрической формы, которое, вероятно, сыграло решающую роль в гибели промышленного района, потому что это «чудо архитектоники», это самое большое, какое можно себе представить, «супер-недоразумение», должно быть, стоило целое состояние. И люди, которые здесь работали, должны были каждое утро тратить свое время, огибая мощный цилиндр, пока им наконец не выпадет счастье припарковаться на одном из весьма тесно отмеренных мест на внешней стене этого искусно построенного, но бессмысленного сооружения.

Арес не притормозил, когда направил машину через въездные ворота. «Возможно, – думал он, – придется несколько раз переехать автомобиль фон Метца, прежде чем он разрубит его на куски и предложит рабу под видом гуляша на следующий вечер».

Фон Метц предоставил молодым людям достаточно времени перед своим появлением. Ему ни в коем случае не хотелось смутить Давида и Стеллу, если они предстанут перед ним дрожа, плача, словно испуганные дети, или крепко ухватив друг друга за руки.

К тому времени, когда магистр влетел на территорию в красной ржавой малолитражке, с двумя дверями, они более или менее успокоились. Он сильно их напугал, пока они не увидели, кто сидит в этой машинке. Роберт быстро вышел из нее, обошел вокруг молча, открыл багажник и вытащил пропахший плесенью коврик. Из углубления под ковриком тамплиер достал половину своего оружейного арсенала. Тут были и мечи, и дротики, и защитные костюмы, и многое другое, в том числе и более мелкие предметы вооружения. Давид разглядел пару приборов ночного видения, которые Роберт засунул в парусиновую сумку и отдал сыну, чтобы тот держал их под рукой.

В то время как Стелла вновь забралась в «Фольксваген», Давид наблюдал за своим отцом с чувствами настолько противоречивыми, что он сам не смог бы их ни с чем отождествить. Лишь одно оставалось постоянным – сомнение.

– Все это не представляет большой ценности, – заметил он через некоторое время с определенной неловкостью.

Фон Метц вытащил какой-то металлический предмет, который Давид не мог назвать, но которым наверняка можно было причинить боль, если не промахнуться. Роберт сунул его в сумку и посмотрел на сына.

– Ты действительно думаешь, что мы стали бы бороться на протяжении столетий за что-то, если бы это не было достаточно ценным? У тамплиеров только одна задача – охранять Святой Грааль. Все остальное неважно.

– Все неважно из-за чаши? – спросил Давид и состроил гримасу.

– Грааль – нечто большее. – Фон Метц покачал головой и завязал сумку. – Он означает власть. Непомерную власть. Твоя мать жаждет завладеть властью и готова всем ради этого пожертвовать.

И снова Давид увидел в глазах отца беспощадную честность, при этом он не знал, должен ли он восхищаться ею или бояться ее. Иногда не хочется знать правды, потому что она слишком болезненна. Так, во всяком случае, было сейчас с ним.

– Даже собственным сыном, – прибавил тамплиер. – Ты должен принять решение и сделать выбор между мной и нею.

По крайней мере в этот момент у Давида не было сомнения, каким будет решение. Не потому, что он боялся этого человека, а потому, что Лукреция его разочаровала. Она ему лгала и использовала, чтобы добраться до реликвий, которые значили для нее гораздо больше, чем сын. Слепая ярость, отчаяние и любовь к матери погнали Давида в битву. Но вместо того чтобы делать то, что должна была бы делать каждая мать – утешать его, успокаивать, поддерживать, – она его подстрекала, разжигала его самолюбие и гнев. Она без колебания послала его в бой, в котором он едва-едва выжил.

Отец хотел его убить, но, по крайней мере, он был достаточно честен, чтобы этого не отрицать. О проклятие! Что за семейка, в которой его угораздило родиться? Давид не понимал, как все это могло зайти так далеко. Лукреция и фон Метц ненавидели один другого и, даже не скрывая этого, посягали на жизнь друг друга, но ведь около двадцати лет назад они должны были… – трудно подобрать подходящие слова – каким-то образом произвести его на свет…

– Я… вы… – начал он беспомощно.

Фон Метц улыбнулся и освободил сына от мучившей его неловкости, ответив на вопрос, который был ясно написан на лице юноши, быстрее, чем Давид, заикаясь, задал его, потому что речь шла о его жизни и репутации.

– Я любил ее… Лукрецию… твою мать, – заверил он Давида и сделал шаг к «Фольксвагену», в котором измученная Стелла ждала на сиденье рядом с водительским.

Давид не тронулся с места. Он чувствовал, что отец не так твердо убежден в собственных словах, как ему самому хотелось бы.

Тамплиер остановился. Его затрясло, как будто таким образом он мог стряхнуть с себя воспоминание о причине существования Давида, прежде чем он опять к нему повернется.

– Все, что она хотела, – это заполучить моего преемника и проникнуть к Гробу Господню, – горестно добавил он.

Этими словами он подтвердил то, что думал Давид относительно намерений его матери. Это было удручающее подтверждение его мыслей. Он был для нее не сын, которого она желала, а лишь существо, которое ей было нужно для осуществления цели.

– Когда я узнал, что собой представляет Лукреция на самом деле, я должен был убить тебя, – продолжил свое малоприятное объяснение фон Метц, пока они рядом шагали к «Туарегу».

При этих словах магистр тамплиеров мгновенно обнажил меч. Усталость Стеллы как ветром сдуло, и девушка издала пронзительный крик. Давид, у которого от испуга перехватило дыхание, попятился назад.

– Что это?.. – Он растерянно глотал воздух, в то время как его сердце подскакивало аж до самой шеи.

– Не тогда, так сейчас, – спокойно сказал фон Метц и кивнул на стальной клинок, крепко зажатый в руке.

Давид вышел из сковывавшего его оцепенения.

– Это меч магистра тамплиеров. Если меня не будет, он перейдет к тебе.

В этот момент послышался громкий шум мотора. Давид и Роберт услышали его почти одновременно и встревоженно оглянулись. Ни один человек не мог забыть ничего на этом заброшенном клочке земли – однако к ним приближался автомобиль с шуршащими покрышками и на сумасшедшей скорости.

Взгляд фон Метца скользнул мимо Давида. Затем тамплиер посмотрел на грудь сына, где из-под планки с пуговицами виднелись четки, которые ему подарила мать. Роберт схватил и вытянул деревянный крест наружу.

– Откуда это у тебя? – задыхаясь, спросил он.

– От… Лукреции, – пробормотал Давид. – Какое это имеет значение?

Одним махом фон Метц сорвал с него четки, которые сразу же разорвались на две половинки, и в гневе бросил их на землю. Маленькие деревянные бусины покатились во все стороны, покрываясь густой пылью, крест лопнул. Крошечная пластиковая деталька, типичное изделие современной электроники, показалась среди деревянных обломков.

Давид испуганно прикрыл ладонью рот, когда на основании знаний, почерпнутых из современных боевиков и детективных сериалов, сообразил, о чем здесь может идти речь: в черной детальке пульсировала, периодически выключаясь, красная лампочка – передатчик.

– В машину! – прошипел тамплиер и бросился к «Фольксвагену». – Они нас нашли! Быстрее!

Давид бросил сумку в багажник, захлопнул его и втиснулся рядом со Стеллой на переднее сиденье, в то время как фон Метц резко тронулся с места даже прежде, чем Давид захлопнул за собой дверцу. Он гнал машину так быстро, что оставлял за собой узкий одноколейный след на кажущейся бесконечной левой дуге парковки – в наступающих сумерках они въезжали по ней наверх.

Давид вцепился правой рукой в поручень над окном, а левой – обхватил плечи Стеллы.

Они еще не достигли второго этажа, когда через оборудованный въезд в гараж ворвался «Порш» Ареса. Четвертый этаж был еще довольно далеко, в то время как «мастер меча» уже гнал свою машину через порог к подъему. Если Стелла в глазах Давида ездила как черт в юбке, то в водительском мастерстве фон Метца объединились все легендарные персонажи греческого подземного мира вместе с душами всех погибших пилотов реактивных истребителей. Несмотря на это, преследователь продвинулся вверх довольно значительно. У него был скромный с виду автомобиль, однако способный развивать очень большую скорость.

На предпоследнем этаже тамплиер так резко повернул руль вправо, что «Фольксваген» на девяносто градусов крутанулся вокруг собственной оси, промчался несколько десятков метров через ограждение стоянки и перескочил на бетонную спираль, ведущую вниз. Давид потерял равновесие и ударился головой о плечо Стеллы, но она даже не обратила на это внимание, а только смотрела через лобовое стекло широко раскрытыми от ужаса глазами. Давид счел ее поведение соответствующим обстановке и достойным подражания и стал, как и она, молча смотреть вперед.

Заметив «Туарег» на высоте шестого этажа на другой, параллельной, линии мчащимся вниз, «мастер меча» резко нажал на тормоз. Их головоломный поворотный маневр произошел так быстро, что Арес его попросту не заметил. И когда «Порш» с жалобно пищавшими шинами наконец остановился, они уже почти полностью преодолели гигантскую спираль в обратном направлении.

Давид вздохнул с чувством некоторого облегчения. Гунн остановил машину, и теперь ему нужно было каким-то образом развернуться. Все это давало им определенное преимущество. Возможно, они действительно смогут оторваться.

Тут раздался глухой выстрел и что-то тяжелое ударило в упругий борт машины. Давид испуганно обернулся и посмотрел назад: Арес вылез из «Порша» и без долгих размышлений укоротил дорогу, перескочив через парапет восьмого этажа, чтобы без оглядки на ломкость своих членов спрыгнуть вниз.

«Привыкай к боли», – вновь прозвучали в голове Давида слова дяди, в то время как его сердце замерло и у него захватило дух. Арес, несомненно, привык к тому, что ни разу не падал на колени, и, несмотря на ранения, которые принесет его акробатический номер, он был уверен, что сразу почувствует прочную почву под ногами в виде капота от какой-нибудь заброшенной машины.

– Жми на газ! Гони! – послышался истерический визг Стеллы.

Фон Метц перевалил «Фольксваген» через порог парковки на первый этаж, в то время как Давид робко осмеливался поглядывать назад и вверх едва ли далее, чем на расстояние вытянутой руки. Тамплиер увеличил скорость, и через долю секунды машина миновала выезд и вылетела на улицу.

Они успели! Давид притянул Стеллу к себе и крепко прижал ее к груди, в то время как его отец в безумном темпе гнал автомобиль по заброшенным промышленным районам в направлении, которое для Давида было дорогой в абсолютную неизвестность.

Л рее с гордо поднятой головой шагал в кабинет сестры по коридору, освещенному так, что в нем не было тени. Хорошо, пусть на этот раз он не справился. Но во всем виновата сама Лукреция, а также то обстоятельство, что фон Метц заполучил мальчишку первым.

Она не рассчитала свои силы с этим «ребенком», о котором, в сущности, ничего не знала. И зачем она отняла у брата все права и полномочия, ведь это не давало возможности ограничить тот вред, который она сама же по своей глупости ему причинила? Зачем навязала ему проклятого араба, который муштровал и гонял и его, и всех рыцарей ордена по своему усмотрению, как это было угодно перепутанным извилинам в его безобразной черепушке?

Факт, что Аресу не удалось вернуть Давида, не особенно задел его самолюбие. Эта миссия ниже его уровня. Не каждый биолог умеет жарить яичницу. Арес – одаренный гладиатор, а не гувернантка.

Лукреция сидела за письменным столом и лишь на мгновение оторвалась от бумаг, которые раскладывала перед собой; она недовольно подняла глаза, когда ее брат вошел в кабинет.

– Что ты хочешь? – прошипела она.

Ее интонация ясно указывала на то, что ответ на любой вопрос или требование брата будет один: «Нет».

Арес решился на формулировку, которая требовала более полного ответа. Он не собирался довольствоваться кивком головы или жестом, который прогонял бы его, как собаку, из кабинета.

– Когда исчезнет раб, которого ты повесила мне на шею? – с досадой спросил он.

Лукреция, второй раз оторвавшись от бумаг, презрительно подняла одну из своих изящных бровей, поспешно нацарапала что-то на клочке бумаги и ответила:

– Когда я буду уверена, что снова могу на тебя положиться.

– Я – Сен-Клер!

«Мастер меча» гневно сделал шаг к письменному столу, со всеми разбросанными на нем бумагами, документами, черновиками, меж которыми блестел позолоченный нож для разрезания писем, такой острый, что для него, вероятно, требуется разрешение на право ношения оружия; стол представлялся Аресу баррикадой, который отделял его от сестры.

– Я не позволю командовать этому нелепому рабу, – сказал он громовым голосом, не скрывая обиды.

Лукреция отложила в сторону паркеровскую ручку и поднялась, всем своим видом показывая, что она хочет побыстрее избавиться от брата, чтобы снова посвятить себя более увлекательным и, прежде всего, более важным делам.

– Тогда докажи, что ты заслуживаешь моего доверия, – ответила она. Ее вызов звучал чистейшей насмешкой, и было совершенно ясно, что таково и было ее намерение. Она вышла из-за стола и смерила Ареса пренебрежительным взглядом. – Встань на колени, – вдруг приказала она. – перед своей госпожой, приорессой Настоятелей Сиона!

В течение трех-четырех вздохов – возможно, дальше счет пошел бы уже на минуты – Арес никак не реагировал на ее слова. Этот промежуток времени, в течение которого он стоял перед сестрой, растерянный, не в силах перевести дух, с бессильно отвисшей нижней челюстью, показался ему бесконечным. Напрасно надеялся он на неожиданную, остроумную концовку реплики, которая дала бы ему понять, что Лукреция шутит. Но в ее взгляде не было юмора. Ничего, кроме презрения и высокомерия, не отражалось в ее карих глазах.

«Да она спятила, – подумал он со смесью ужаса, сострадания и раненой гордости. – У Лукреции, как бы это попроще выразиться, явно не все дома. Недавняя потеря сына, должно быть, лишила ее разума. Но это ни в коей мере не оправдывает ее в том, что она обращалась с ним как с одним из тех слюнявых бастардов, которые патрулируют перед «Левиной». При этом он был не уверен, кого имеет в виду – двуногих или четвероногих охранников. С яростным возмущением он отвернулся от нее и направился к двери.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – спросила Лукреция насмешливо.

«Ты, – гневно думал Арес, – только ты и есть моя проблема».

Но его сестра ответила на свой риторический вопрос сама:

– Ты ни во что не веришь. Даже в собственную сестру.

Арес остановился в дверном проеме, обернулся и смерил ее презрительным взглядом.

– Ничто так неотвратимо, как смерть, – холодно ответил он и, успокоившись, потому что вновь обрел полный контроль над своим лицом, продолжил: – Это относится в полной мере и к нам.

– Посмотрим. – Лукреция покачала головой.

У него было чувство, что она своими словами ни в коей мере не признала, что он может быть прав, но, как всегда, хотела оставить за собой последнее слово.

– Посмотрим, – еще раз повторила она. Арес бросил на нее взгляд, в котором ярость наслаивалась на сочувствие, и вышел, закрыв за собой дверь. Лукреция совершенно помешалась! В данный момент он мог надеяться только на то, что они вернут ей Давида достаточно быстро, и помешают тому, что ее распоряжения окончательно перейдут границу между бессмыслицей и безумием.

Не прошло и тридцати шести часов, как Давид приобрел новое имя, стал на несколько месяцев старше, получил законные водительские права, а также счета в банках различных государств. Незнакомец, который передавал ему соответствующие бумаги, не произнес ни слова, ограничившись тем, что одним махом опустошил Давидов стакан крепкого черного кофе и исчез из ресторанчика при заправочной станции, где Давиду велено было дожидаться фон Метца.

Давид снова заказал кофе, но уже с молоком, и начал изучать кредитные карточки, паспорта, выписки из счетов и другие личные бумаги, сложенные в коричневой папке, извлекая их оттуда кончиками пальцев, словно они были ядовитыми или, по меньшей мере, внушающими отвращение, а затем разворачивая и раскладывая их перед собой на столе. Он снова и снова читал свои новые данные, стараясь их запомнить, хотя заранее знал, что никогда не сможет к ним привыкнуть или даже практически себя с ними отождествить.

«Доминик Шарло», – прочел он в удостоверении личности с сургучной печатью, где на фото робко улыбался некий заурядный тип. Он выглядел как Давид. Но он им не был, хотя фотограф сделал фотокопию – в конце концов, Давид сам при этом присутствовал. Юноша на удостоверении был на два месяца и три дня старше, и у него было совершенно дурацкое имя.

Давид знал о Доминике больше, чем еще несколько недель назад знал о самом себе. Счастливец, тот имел мать, которая проживала в Бельгии и руководила предприятием по уборке зданий. Его отец служил в американской армии и погиб, когда самолет, на котором он летал, разбился. Доминик недавно закончил школу и сдал экзамены на аттестат зрелости – было приложено свидетельство со всеми оценками, и его оценки в выпускном аттестате были достаточны для того, чтобы Давиду открылись двери любого университета.

Дела у Доминика, судя по всему, шли в общем и целом хорошо; к тому же его отец, который в свое время, еще при жизни, получил богатое наследство и исключительно из патриотических побуждений пошел служить в армию, оставил ему уйму денег, которых с избытком хватило бы и на обучение в университете, и на последующий шаг в самостоятельную жизнь. Давид, напротив, чувствовал себя не в своей тарелке.

Его отец привел в движение небо и ад (в основном, вероятно, ад), чтобы как можно скорее создать своему сыну наилучшие предпосылки для новой жизни, которую тот отныне будет вести. Давид не мог понять и смириться с тем, что нет никакой другой возможности оставить прошлое позади и позабыть об ужасе и безумии, с которыми ему пришлось столкнуться. Естественно, он все еще желал от всего сердца начать жить по-новому где-нибудь в другом уголке света, но только… не так! Так – это было бы… слишком просто. При мысли, что он станет Домиником Шарло и уедет подальше от этих мест, как ожидал от него магистр тамплиеров, он казался себе невероятным трусом. К тому же на протяжении всей прошлой жизни он постоянно стремился узнать, кто же он на самом деле. Как же можно запросто оставить самого себя в этой неуютной закусочной, пышно именуемой рестораном, именно сейчас, когда наконец он узнал, кто он?

Давид поднял взгляд и выглянул из большого грязного окна на Парковую площадь, где в машине остались Стелла и отец. Они должны были видеть, что таинственный незнакомец, который передал ему конверт, давным-давно исчез. Давид удивлялся тому, что им обоим есть что рассказать друг другу и что они так надолго оставили его одного. Насколько он узнал Роберта фон Метца, того трудно было отнести к разряду любителей поговорить. Это был скорее замкнутый, погруженный в себя человек. Собственно говоря, за прошедшие полтора дня он вообще не сказал ничего, что не было бы крайне необходимо и срочно, и то лишь в том случае, если его спрашивали.

Теперь, когда Давид знал и Лукрецию, и Роберта, он спрашивал себя, возможно ли, что проявляющийся у него в последнее время бурный, вспыльчивый нрав вовсе не был заложен в его генах, а является временным, преходящим явлением, может быть связанным с периодом позднего полового созревания. Во всяком случае, он искренне на это надеялся. Если бы он держал себя в руках, то сумел бы не впасть в раж и не сломал бы Франку нижнюю челюсть, ничего такого никогда бы не случилось – или, по крайней мере, случилось бы намного позже, когда он действительно стал бы взрослым мужчиной и аттестат зрелости был бы его собственным.

Что фон Метц вышел из машины в темноте Парковой площади, Давид заметил только тогда, когда отец вдруг предстал перед ним в тусклом свете пустого, не считая официантки, ресторанного зала. Он остановился не рядом, а в нескольких шагах. И выглядел при этом так, будто стоял и смотрел на сына своими бездонными глазами уже в течение довольно долгого времени.

– Ты можешь одолжить мне денег? – В голосе Давида вновь прозвучало детское упрямство, от которого он, наряду с некоторыми другими чертами своего характера, давно решил избавиться. Отец, в конце концов, ничего плохого ему не сделал. Напротив, его план превратить Давида в Доминика был хорошим, а если взглянуть объективно, самым разумным из всего, что можно было предпринять. Несмотря на это, Давид чувствовал себя отвергнутым. Если он больше не он, то и фон Метц не его отец… – Мне нечем заплатить за кофе.

Тамплиер кивнул на бумаги, лежавшие рядом со стаканом чуть теплого водянистого кофе, на поверхности которого плавали неаппетитные глазки жира.

– Они принимают кредитные карточки. Давид состроил гримасу.

– Я не… – Он прищурил глаза, чтобы еще раз прочитать при слабом свете навязанную ему фамилию. – Доминик Шарло, – закончил он, сморщив нос.

Роберт вздохнул, придвинул стул и сел напротив сына.

– Сколько, между прочим, имен у тебя? – спросил Давид.

Он, естественно, ожидал, что фон Метц имеет одно-единственное имя. Тогда он смог бы объяснить ему свои переживания, в которые тот его загнал, используя оборот: «…Представь себе, ты был бы…».

Но магистр тамплиеров пожал плечами.

– Я их никогда не считал, – ответил он спокойно.

Давид беспомощно сжал губы и бросил полный неприязни взгляд на бумаги. Он хотел новой жизни. Но это не должен был быть Доминик Шарло, к тому же наполовину американский патриот.

– Восемнадцать лет я не знал, кто я, – прошептал он после небольшой паузы. Упрямство в его голосе уступило место молящей ноте, когда он вновь взглянул на фон Метца. – И теперь, когда знаю, я должен стать кем-то другим?

– Это же только на бумаге, Давид, – улыбнулся Роберт с полным пониманием, – так мать объясняет малышу, – что ветрянка – это только ветрянка – неприятная, надоедливая, но она скоро пройдет. – Это ничего не меняет в том, кто ты в действительности есть.

Эта «ветрянка», однако, пройдет не так уж скоро.

– Я не хочу всю жизнь прятаться! – в отчаянии вспылил Давид.

– У тебя нет другого выбора, – печально покачал головой фон Метц.

– Неправда, – ответил Давид, снова оказавшись во власти своего упрямства. – Есть.

У него есть идея. Собственно, она пришла ему в голову только сейчас, в тот самый момент, когда он упрямо утверждал, что у него есть выбор. Идея есть, какой бы сумасшедшей на первый взгляд не казалась, но что могло быть безумнее, чем стать Домиником Шарло…

– Ты хочешь защитить Грааль, – объяснил он, когда отец вопросительно на него посмотрел. – Лукреция хочет им завладеть. Поэтому вы убиваете людей. Существует только одна возможность закончить эту бессмысленную борьбу.

– Ты же не… – в ужасе вырвалось у тамплиера, который предчувствовал, куда клонит сын, но Давид перебил его, прямо-таки захлестываемый своей идеей: