Бетти Кендалл не хотела думать о Заке Фрейзере. Не хотела – и все! И, со своей точки зрения, имела на это полное право. Заку Фрейзеру больше нечего делать в ее жизни. Сейчас Бетти самостоятельно строила свою судьбу и полагала, что Зака Фрейзера это не касается. В настоящее время он не имеет к ней никакого отношения.
      То есть он, возможно – и даже наверняка, – рассуждает иначе, но какое теперь Бетти дело до его мнения? Она не желала ни видеть Зака Фрейзера, ни говорить с ним, – объясняться тем более! – ни вступать в какой-либо контакт, ни даже думать о нем.
      С некоторых пор Зак потерял право присутствовать в мыслях Бетти. Случившаяся в недавнем прошлом история произвела на нее такое сильное впечатление, что она запретила себе даже думать о Заке.
      Но все равно думала.
      Как, например, сейчас.
      У Бетти как раз начался период свободного времени – не очень продолжительный, но достаточный для того, чтобы в голову забрели воспоминания, в которых не было особой необходимости.
      Как обычно бывало, в интервале между одиннадцатью и двенадцатью часами на горной туристической базе «Фолкен рок» («Соколиный утес») наступило относительное затишье. Утренняя суета осталась позади, а время следующего периода активности пока не наступило. Именно эта часть суток представляла для Бетти опасность.
      Потому что, как уже было сказано, она не хотела думать о Заке Фрейзере... и тем не менее думала.
      Этот человек словно проник сквозь поры ее кожи, вошел в плоть и кровь. Он знал Бетти не хуже себя самого – если не лучше. Порой ей казалось, что Зак читает в ее сердце как в открытой книге. А душа ее была не только распахнута перед ним, но и до последнего закоулочка освещена мощным прожектором.
      Было время, когда Бетти даже нравилось это...
      Было да прошло, хмуро подумала она, глядя в окно своей маленькой комнаты на расстилающийся далеко внизу, у подножия гор, пейзаж.
      Вид отсюда, с высоты, открывался впечатляющий. Расположенная в небольшой долине деревенька Форт-Вейл на таком расстоянии была почти незаметна. Только когда сияло солнце, там краснели черепитчатые крыши и сверкали чисто вымытые хозяйками – весной или осенью, в зависимости от сезона – стекла окон. А ночью, если горы не окутывал туман, внизу светились и мигали из-за движения потоков воздуха огоньки. Бетти любила смотреть на них по ночам, потому что это мерцающее сияние далеко внизу создавало в душе особенно уютное ощущение. Приятно было осознавать, что там живут люди, к которым в случае необходимости или просто из желания немного развеяться всегда можно спуститься по канатной дороге.
      Сейчас стоял день, так что огоньки не горели, но и крыши не просматривались из-за легкой дымки, спускавшейся на долину после десяти часов утра.
      – Хорошо-то как... – с неуместной мрачностью пробормотала Бетти, машинально пытаясь разглядеть сквозь вуаль тумана деревеньку Форт-Вейл.
      Там находилась сейчас ее сестра Уна и двое племянников – Тедди и Джонни.
      В ясный летний день Бетти даже могла отыскать крышу принадлежавшего Уне и ее мужу Ральфу Гармену коттеджа. Нужно было отсчитать третью улицу слева, затем выделить среди прочих участок обработанной земли – что не составляло для Бетти большого труда, потому что она всегда знала, какую агрономическую культуру избрали Ральф и Уна для своего поля в этом году, – а уж затем никаких сложностей с поисками нужной крыши не оставалось: коттедж находился сразу за последними грядками. Как и прочие дома, он был крыт красной черепицей. Такая уж мода установилась в Форт-Вейле: почти все жилые здания имели красную крышу и беленые мелом стены, светлый фон которых подчеркивали черные деревянные балки. Для ставен по неписаному правилу тоже полагался темный тон.
      Уже наступила зима, и определить местонахождение коттеджа Уны и Ральфа стало сложнее. Снег сглаживал очертания предметов, выравнивая ландшафт и скрадывая цвета. А если вдобавок в долине собирался туман, то и вовсе создавалось обманчивое впечатление, что там нет человеческого жилья.
      Тем не менее оно там было.
      Бетти знала, что Уна сейчас дома одна, разумеется если не считать малышей Тедди и Джонни. Муж Уны, Ральф Гармен, работал на средней, второй по счету, станции фуникулера, на котором туристов поднимали в «Фолкен рок». Нижняя площадка канатной дороги находилась в самой деревеньке Форт-Вейл, верхняя, четвертая, – в горах, гораздо выше туристической базы, на склоне, по которому пролегала лыжная трасса.
      Взглянув направо, Бетти увидела знакомую картину: уходящие вверх и вниз канаты фуникулера. Те, что шли в сторону Форт-Вейла, словно тонули в застывшем тумане. Верхние же из окна Бетти просматривались лишь частично. Зато был хорошо виден пар, вяло клубившийся над руслом не замерзающей даже зимой речушки Снейки. Ее русло змеилось между скал от высокогорного источника до самого тихоокеанского побережья. Место впадения в залив находилось неподалеку от деревни Хаммерли, которая, в свою очередь, располагалась севернее Такомы.
      Но, чтобы добраться до залива и смешаться там с океанскими водами, речушка Снейки должна была обогнуть одиноко стоявшую гору, по одну сторону которой находилась деревня Хаммерли, а по другую, на более высоком уровне, расстилалась небольшая долина с раскинувшейся посередине деревенькой Форт-Вейл. Туристы обычно прибывали в Такому, затем их везли на автобусе по проложенной вокруг горы дороге до Форт-Вейла, где группами пересаживали в кабинки фуникулера и поднимали на плато, в «Фолкен рок».
      Этот туристический комплекс состоял из двух частей: отеля, носившего название «Маунт лодж», и собственно туристической базы «Фолкен рок», в одной из комнат которой сидела сейчас у окошка Бетти.
      Кроме нее, на базе работала хохотушка Вирджиния Митчелл, которую все называли просто Джини, потому что, несмотря на свои тридцать пять лет, она держалась с окружающими как девчонка, да и выглядела примерно так же. В отличие от Бетти проживала Джини при отеле, подобно прочим работникам туристического комплекса – горничным, уборщицам, прачкам, поварам и охранникам.
      В настоящий момент Джини на базе отсутствовала. Период полуденного затишья она обычно проводила либо в своей комнате – находившейся в одном из коттеджей, предназначенных для проживания обслуживающего персонала, – либо на кухне, где всегда можно было подкрепиться чем-то вкусненьким. Благо обожающие ее повара частенько припасали для нее лакомства.
      Счастливая Джини, все-то у нее легко и просто, будто защищена от жизненных невзгод каким-то заговором, с грустинкой подумала Бетти, на мгновение представив себе темноволосую, смугловатую, чуть курносую, с небольшими, но всегда оживленными и озорно поблескивающими глазами Джини Митчелл. Со всеми она ладит, а с мужчинами особенно. Даже завидно.
      Действительно, отношения с представителями противоположного пола складывались у Джини очень неплохо. Разумеется, многие чопорные пожилые дамы сочли бы подобный стиль общения, мягко говоря, безответственным, а саму Джини назвали бы ветреной – да-да, и это еще слабо сказано, вы ведь понимаете, к чему я клоню, моя дорогая?
      Однако Джини не испытывала по поводу пересудов никаких неудобств. Судачат – и пусть себе! Что еще делать старушкам? То ли дело люди молодые. Им нужен простор для фантазии. И для действий, конечно, тоже. Потому как зачем что-то изобретать, если не применяешь свои выдумки на практике?
      Насчет сильного пола у Джини была целая теория, охватывавшая, впрочем, и некоторые аспекты женского существования. Дело в том, что, достигнув своего нынешнего возраста, Джини так ни разу и не побывала замужем. Правда, данный факт не исключал наличия у нее интимной жизни, к тому же довольно бурной – вот еще, что же мне в монашенки податься?
      В то же время ухажеров вокруг смешливой Джини вертелось хоть отбавляй. Но у нее были принципы, а также собственное мнение относительно некоторых вещей. Например, она считала, что замуж выходить не нужно – это удел романтически настроенных дур, из которых потом получаются вечно раздраженные, сварливые, снедаемые разочарованием домохозяйки. Умные же девушки вовсе не стремятся приковать себя цепями брака к мужчине – да еще к одному-единственному, – когда вокруг столько увлекательных вариантов!
      «Свобода!» – это был персональный девиз Джини. Главным для нее было не зависеть ни от кого и ни от чего. Только такую жизнь считала она настоящей, все остальное относила к категории жалкого существования.
      Порой приятельницы или коллеги по работе заводили с Джини разговор на тему, что, мол, а как же дети. При этом непременно возникал вопрос, не боится ли она одинокой старости, когда, как говорится, некому будет стакан воды подать. Джини отшучивалась, вспоминала анекдот про бедолагу, который всю жизнь не покладая рук трудился ради семьи – жены и детей – и согревался мыслью, что, когда он станет немощным старцем, ему не придется просить посторонних людей принести стакан воды. А спустя много лет этот человек, уже старик, лежа в постели, думал: и зачем я столько суетился, ведь мне даже пить не хочется!
      Если же любопытные продолжали наседать, Джини говорила, что еще не встретила мужчину, с которым ей захотелось бы прожить всю жизнь.
      – Ну хотя бы ребенка роди! – уговаривали ее.
      Однако она оставалась непреклонной.
      – Нет, нет и нет.
      – Но почему? Разве ты не любишь детей? – удивлялись собеседницы.
      – Не до такой степени, чтобы посвящать им лучшие годы своей жизни.
      – Как же так, все рожают – и ничего...
      – Я не все, – вполне резонно отвечала Джини.
      В этом месте обычно вновь возникала тема стакана воды, правда в несколько иной интерпретации.
      – А кто же станет ухаживать за тобой в старости? – следовал вопрос.
      Джини тонко усмехалась и в свою очередь с нескрываемой иронией спрашивала:
      – А кто сказал, что мои дети захотят этим заниматься?
      – Но...
      – Вот именно – но! – с ходу парировала Джини. – Всякое может случиться. Когда дети вырастают, они не становятся исключительно звездами кино, эстрады, спорта или профессорами. Часто повзрослевшие детишки превращаются в наркоманов, воров, а то и похуже. Спрашивается, где гарантия, что мое чадо пожелает возиться со своей престарелой мамашей, то есть со мной?
      – Ну а если тебе все-таки понадобится помощь?
      – Я получу ее в другом месте. К счастью, в нашей стране хорошо поставлена забота о немощных гражданах.
      Против этого возразить было нечего, и тема обычно иссякала сама собой. Хотя за спиной Джини пересуды продолжались. Уж слишком непривычной была ее концепция. Как правило, женщины рассуждают иначе.
      Джини же не только рассуждала, но и жила не так, как принято: скорее как некоторые мужчины, чем как женщины. Работа в туристическом комплексе являлась для нее источником объектов для кратковременных романов, разумеется в свободные часы – что же я не понимаю, что ли, всему свое время!
      Именно той легкости, с которой Джини расставалась с одним мужчиной, чтобы практически тут же завертеть интрижку с другим, и завидовала Бетти. У нее самой в этом смысле все было гораздо сложнее.
      – Просто ты совершаешь ошибку, которая свойственна почти всем женщинам, – назидательным тоном, на правах старшей подруги, объясняла ей Джини.
      Разумеется, Бетти хотелось знать, в чем заключается ее промах.
      – Какую? – спрашивала она.
      Джини сокрушенно качала головой.
      – Ты впускаешь их в сердце. В этом вся беда.
      В случае с Бетти слово «их» являлось сильным преувеличением. У нее не было большого опыта общения с «ними». Сначала Бетти училась в школе – тогда она еще жила с матерью в деревне Хаммерли, той самой, близ которой речушка Снейки впадала в залив. Однако знакомые едва ли не с младенчества деревенские ребята не будоражили ее воображения. К тому же мать Бетти часто не могла даже заниматься обычными домашними делами, так что дочери приходилось взваливать хозяйственные заботы на свои плечи. В итоге времени на развлечения почти не оставалось, на свидания – тем более. Позже Бетти все-таки не устояла перед мужским обаянием, однако на данный момент этот опыт оставался в ее жизни единственным.
      – Но как же не впускать? – удивлялась она, с сомнением глядя на Джини. – Разве можно любить человека, не открывая ему сердца?
      – Вот-вот! – подхватывала Джини. – Любовь! Она и есть главная виновница наших несчастий. Сначала ты встречаешь парня, потом влюбляешься в него и он отвечает взаимностью, во всяком случае тебе так кажется. Да что там, ты в этом уверена! Разве может быть иначе? Ведь твой Джонни, или Томми, или Стиви такой лапочка! Так нежен с тобой, просто носит тебя на руках... А когда, добившись своего, он вдруг охладевает, ты не понимаешь причин внезапной перемены. Ведь все по-прежнему: ты, он, ваша любовь. Но Джонни, или Стиви, или Томми объясняет тебе, что больше заинтересован в физической стороне дела, чем в каких-то непонятных ему и, скорее всего, эфемерных эмоциях. После чего ты наконец прозреваешь и видишь, что тебя попросту использовали. Что хмуришься? Я угадала? То-то! Только не смущайся, не нужно. Я ведь тоже через все это прошла. Да-да. А ты думала, я с рождения такая умная? Нет, дорогая моя, опыт накапливался у меня постепенно. Возможно, быстрее, чем у других, но не мгновенно, нет. В конце концов я пришла к выводу, что лучше пропускать романтический период и сразу переходить к следующей фазе отношений.
      – Ты имеешь в виду постель? – наморщила Бетти лоб.
      – Конечно. Что же еще? Ведь вокруг этого все и вертится. Ради постели начинается, ею же и заканчивается.
      Бетти задумалась.
      – Наверное, ты права...
      – О, не сомневайся! – хохотнула Джини. – С этим лучше смириться, ведь изменить все равно ничего нельзя. Разумеется, порой хочется романтики, но... Знаешь, поддаваться подобному желанию себе дороже.
      Бетти продолжала напряженно о чем-то думать, потом обронила:
      – Не знаю, но, по-моему, что-то здесь не состыковывается.
      – Что?
      – Ну, если рассуждать, как ты, получается, что нужно с ходу ложиться с парнем в постель и...
      – Зачем же с ходу? Вовсе не обязательно. Пусть твой поклонник сначала поухаживает за тобой, сводит в кино, кафе, ресторан и так далее. Он непременно должен потратить на тебя деньги – чем больше, тем лучше.
      – Почему? – заморгала Бетти.
      Джини рассмеялась.
      – О, святая наивность! – Немного успокоившись, она добавила: – Разве тебе незнакомо выражение «набить себе цену»? Знаешь его? Ну вот! Этим и нужно заниматься во время прелюдии. Если парень израсходует на тебя много денег, он поневоле станет ценить тебя.
      – Ценить? Из-за потраченных денег? – Удивление Бетти было вполне искренно.
      – А как же, моя дорогая, ведь ты так дорого ему обошлась! Человеку свойственно особым образом относиться к тому, за что он много заплатил. Поэтому мы, женщины, должны научиться извлекать из этого выгоду. Ох, ну не хмурься! – воскликнула Джини, заметив возникшее на лице Бетти выражение. – Вероятно, я чересчур прямолинейна, однако мне лишь хочется точнее выразить суть своей мысли. Заключается она в следующем: женщина должна заставить мужчину дорожить ею. В противном случае не исключено, что он так и не поймет, каким сокровищем владел. Ведь мужчины порой бывают настолько глупы, что остается лишь руками разводить!
      Женщины тоже частенько не блещут умом, мрачно подумала Бетти. Моя история с Заком тому подтверждение. Если рассуждать с точки зрения Джини, я не стоила Заку почти ничего. Мне даже неловко было брать из его рук свое честно заработанное жалованье. Заку даже приходилось настаивать на том, чтобы я взяла деньги – мол, пока мы не женаты, бери, а уж потом...

      – Что, задумалась? – усмехнулась Джини. – Задели тебя мои слова?
      Бетти кивнула.
      – Конечно.
      – Видишь теперь, что я права?
      Прерывисто вздохнув, Бетти с некоторым сомнением в голосе произнесла:
      – На первый взгляд да. С точки зрения житейской логики твоя теория, наверное, безупречна...
      – Но? – подхватила Джини хоть и с улыбкой, но пристально глядя на нее.
      – Но у меня возникают вопросы, – вновь вздохнула Бетти.
      Джини усмехнулась.
      – Кажется, я догадываюсь, что ты сейчас скажешь.
      После этого Бетти расхотелось продолжать разговор, но все же она сделала над собой усилие и сказала:
      – Пусть так, однако я все равно не понимаю, как можно лечь в постель с мужчиной без любви.
      – Ну вот, пожалуйста! – качнула Джини головой. – Так я и знала, снова любовь! А между тем пять минут назад мы это уже обсуждали.
      – Значит, ты продолжаешь настаивать, что...
      – Разумеется! Лечь с мужчиной в постель без любви очень даже можно. Скажу больше: я сама проделывала это множество раз. И, как видишь, жива-здорова.
      Бетти опустила взгляд. С одной стороны, ей нравилось то, что говорила Джини, а с другой...
      Может, все дело в возрасте? – подумала она. Все-таки Джини старше меня. И опытнее.
      Словно прочтя ее мысли, та спросила:
      – Тебе сколько лет? Двадцать?
      Бетти кивнула, но сочла необходимым уточнить:
      – Через два месяца будет двадцать один.
      – Понятно... – протянула Джини. – Что ж, это многое объясняет. – В ее глазах промелькнуло мечтательное выражение, но лишь на миг. – Было время, я тоже рассуждала примерно как ты сейчас. К счастью, у меня прозрение наступило быстрее. Я вовремя сообразила, какую опасность таит в себе любовь, и отказалась от этих глупостей раз и навсегда. С тех пор чувствую себя гораздо лучше. А главное, свободнее!
      Личная свобода была темой, которую Джини готова была обсуждать в любое время. Поэтому, чувствуя, что та сейчас усядется на любимый конек, Бетти поспешила под благовидным предлогом закончить беседу.
      Вздохнув, она вновь посмотрела вниз в подсознательном стремлении разглядеть сквозь туман деревеньку Форт-Вейл и определить место расположения коттеджа своей сестры Уны и ее мужа Ральфа. Из этого ничего не вышло, потому что, пока Бетти предавалась воспоминаниям о некоторых беседах с Джини, дымка сгустилась, скрыв под собой не только деревню, но и даже ее очертания.
      Однако Бетти знала, что деревня там – куда же ей деться, в самом деле?! И коттедж Уны и Ральфа тоже стоит на прежнем месте, сразу за полем, на котором этим летом росла кукуруза. Отсюда, с высоты, все земельные наделы выглядели просто зелеными прямоугольниками, и все же Бетти умела отличить поле Уны и Ральфа от остальных: листья кукурузы имели совсем другой оттенок, чем, скажем, ботва свеклы. Вообще же она знала Форт-Вейл так хорошо, что, даже закрыв глаза, могла с легкостью сказать, где что находится.
      Например, если выйти за ворота коттеджа Уны и Ральфа и двинуться по улице в сторону речки, потом еще раз свернуть направо и вверх, то попадешь прямехонько к магазинчику, в котором Пит Салливан с супругой Лиз торгуют всякого рода туристическим снаряжением. Рядом находится нижняя станция фуникулера, а перед ней устроена обширная парковочная площадка, на которой паркуются прибывающие из Такомы транзитом через деревню Хаммерли автобусы с туристами, а также частный транспорт.
      Чуть правее и ниже станции фуникулера через речку Снейки перекинут мостик. Пройдя по нему, попадаешь на тропинку, ныряющую в лесок, пересекающую его и мили через три выбегающую на земли хутора, который носит название Моулфилд (Кротовое поле). Собственно, это даже не хутор – хотя деревенские привыкли называть его именно так, – а скорее фермерское хозяйство. Построек там много, но принадлежат они все, как и близлежащие поля и луга, одному человеку – Заку Фрейзеру...
      Тут Бетти снова споткнулась. Ведь она же запретила себе думать о Заке – и вот снова! Что за наваждение сегодня, давненько такого не бывало!
      Пора бы уж забыть, подумала она, поспешно отодвигаясь от окна, словно от соблазна еще разок посмотреть вниз, на деревню. Столько времени прошло... Или это будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь?
      В следующее мгновение Бетти вздрогнула, потому что зазвонил ее сотовый телефон. В первую минуту, сбитая с толку нынешним всплеском воспоминаний о Заке, она так растерялась, что не могла ни вспомнить, где находится мобильник, ни определить, откуда идет звук. Потом ей удалось сосредоточиться, и она шагнула к кровати, вернее к стоявшему возле нее стулу, на который бросила свой передник с находившимся в кармане телефоном.
      – Да! – произнесла она, даже не проверив, кто звонит. Впрочем, опасаться ей особо было нечего, потому что Зак не знал этого номера.
      Оказалось, что ее вызывает Джини.
      – Прости, если от чего-нибудь оторвала, – затараторила та, – но я просто не могла не позвонить. Тут Макс испек такой пирог... мм... объедение! Приходи, мы оставили тебе кусочек.
      При упоминании о пироге Бетти вспомнила, что со времени завтрака ничего не ела. А между тем скоро придется вновь приступить к работе, потому что период затишья завершается. И тогда ей будет некогда перекусить.
      – Разве ты не возвращаешься на базу? – спросила она, думая о том, что ей вовсе незачем идти в отель, где находится сейчас Джини, потому что той все равно придется отправиться обратно.
      – Да, конечно, но не сейчас, ведь времени еще полно. К тому же пока донесу тебе пирог, он остынет на холоде. Ну же, Бетти, поторапливайся! Потом вместе вернемся на базу.
      – Да? – Бетти все еще пребывала в заторможенном состоянии. – А с чем он?
      – Верно, снега за ночь навалило предостаточно, – прозвучало в трубке.
      – Что-что? – сморщила Бетти лоб.
      – Э-э... прости, это я не тебе, – со смешком обронила Джини. – Так что ты решила?
      – Я спросила, с чем он.
      – Пирог? – Джини добавила еще что-то, неразборчивое и явно предназначавшееся не для Бетти. Это было абсолютно в ее стиле – болтать сразу с несколькими собеседниками.
      – Разумеется. Какая у него начинка?
      – Э-э... начинка? А вот не скажу!
      Брови Бетти озадаченно поползли вверх.
      – Не скажешь? – переспросила она на всякий случай, подумав, что, может, и эти слова обращены не к ней.
      Но оказалось, что на сей раз Джини имеет в виду именно ее.
      – Нет, – решительно произнесла она. – Приходи, сама узнаешь. И попробуешь, как вкусно. А потом скажешь мне спасибо, что позаботилась о тебе. Конечно, если к тому времени язык не проглотишь, ха-ха-ха!
      Бетти чуть отодвинула трубку от уха: смех у Джини был заразительный и очень громкий.
      – Хорошо, скажу. И не только тебе, но и Максу. Ведь именно он трудился над пирогом, верно?
      – Бесспорно, – хихикнула Джини. – Однако приглашаю-то тебя я!
      – Не примазывайся к чужим успехам, – сказала Бетти. У нее вдруг как-то стало легче на душе, словно тяжесть свалилась. Так часто бывало после бесед с хохотушкой Джини.
      – Ладно, ладно. Так ты идешь?
      – Да.
      – Ждем. Смотри не увязни в сугробах.
      – Постараюсь, – ответила Бетти, после чего прервала связь.
 
      Отель находился ярдах в четырехстах от туристической базы, стоял возле отвесной скалы, словно прижимаясь к ней, ища укрытия от дождей, ветров и прочих погодных явлений, которые здесь, в горах, порой сменяли друг друга очень часто. От базы к отелю вела широкая, мощенная плиткой дорожка, которая в настоящий момент была скрыта под снегом и угадывалась лишь по протоптанной многими парами ног тропинке.
      Бетти работала в туристическом комплексе «Фолкен рок» уже целый год и по прошлому сезону знала, что здешние дорожки расчищают специально нанятые работники. Однако в этом году снег выпал на несколько дней раньше обычного – во всяком случае, так говорила Джини, местный старожил, стаж которой на базе насчитывал больше шести лет, – поэтому расчищать его пока было некому: сезонные рабочие еще не поднялись сюда из низин.
      Гораздо выше, в горах, где находилась третья станция фуникулера и куда туристов возили кататься на лыжах, снег лежал почти круглый год. Но условия местности не позволяли построить там здание наподобие отеля или хотя бы базы, в которой можно устроить достаточно комфортабельный ночлег для прибывших на отдых людей. Поэтому, когда создавался туристический комплекс «Фолкен рок», решено было строить отель там, где удобно и безопасно. Так и вышло, что проживали туристы в отеле «Маунт лодж», кататься ездили на фуникулере, а по возвращении первым делом попадали на базу, где Бетти и Джини встречали их с горячими напитками и легкой закуской. И только после этого, немного отдохнув в просторном зале с большим камином и удобной мягкой мебелью, туристы отправлялись в отель по той самой дорожке, по которой шла сейчас Бетти.
      Однако, осторожно ступая по мягкому, но одновременно скользкому снегу – ртутный столбик термометра едва ли опустился ниже нуля – и кутаясь в наскоро наброшенную куртку, Бетти думала вовсе не о том, что минут через сорок им с Джини нужно начинать подготовку к приему группы туристов, с утра поднявшихся по канатной дороге на лыжную трассу. Нет, ее мысли устремились в том же направлении, которое притягивало их почти всю первую половину дня.
      Она вдруг живо представила себе дом, в котором выросла и который в позапрошлом году пошел с молотка за долги по больничным счетам. Собственно, о том, как он продавался, Бетти думать не хотелось, но как из песни не выбросишь слов, так и факт продажи невозможно было выкинуть из головы.
      И все же она попыталась это сделать, насильно переключившись на воспоминания об окрестностях дома, где прошло ее детство. Как уже упоминалось, тот находился в деревне Хаммерли, на северной ее окраине, стоял на пригорке, с которого хорошо было видно место впадения речушки Снейки в залив.
      Сколько Бетти себя помнила, она слышала шум прибоя и журчание. Первый звук производили соленые морские волны, второй – бегущая по узкому каменистому ложу пресноводная речка.
      Когда Бетти пришлось переехать к сестре Уне в Форт-Вейл, там ее приветствовало знакомое журчание: речушка Снейки была тут как тут. Правда, текла довольно далеко от принадлежащего Ральфу и Уне коттеджа. Однако само ее присутствие пролило бальзам на душевные раны Бетти, которые в то время были еще свежи.
      До девятнадцати лет она жила с матерью, Кэтлин Кендалл. Сначала с ними находилась также Уна, старшая сестра Бетти, но потом она влюбилась в Ральфа Гармена, вышла за него замуж и переехала к нему в Форт-Вейл. Там супруги проживали и по сей день, увеличив семью вдвое – обзаведясь малышами Тедди и Джонни.
      Отца Бетти почти не помнила. В ее памяти остался лишь образ высокого, темноволосого, сильного человека. Последнее запечатлелось в мозгу Бетти особенно, потому что отец, Дэвид Кендалл, частенько подбрасывал ее, свою любимую младшую дочурку, в воздух. Бетти визжала от страха и восторга и всегда боялась, что отец не успеет ее поймать, но этого ни разу не произошло. Она взмывала под потолок гостиной, на мгновение у нее захватывало дух, но в следующую секунду ее подхватывали сильные руки.
      Мать частенько рассказывала Бетти о том, каким хорошим человеком был ее отец, по специальности учитель биологии. По мнению Бетти, в этих рассказах отсутствовало обычное в подобных случаях преувеличение, потому что Бетти и сама помнила, каким счастьем сияли глаза матери, когда она смотрела на своего обожаемого супруга.
      К сожалению, семейная идиллия продолжалась недолго: Дэвид погиб, трагически и нелепо. У него была страсть к плаванию под парусом. И парусная лодка тоже была. В один далеко не прекрасный день Дэвид вышел в море, не зная, что надвигается шторм. Домой он больше не вернулся. Спустя несколько дней его тело обнаружили на берегу, милях в пяти от деревни.
      Так в возрасте четырех с половиной лет Бетти осталась без отца, с одной только матерью. Правда, была еще бабушка, мать Кэтлин, родом из этой же деревни, но проживающая в Портленде, куда ее увез в свое время второй муж.
      Старушка была в годах, однако время от времени приезжала в гости. Потом случилось неизбежное: она умерла от старости.
      Затем Уна вышла замуж за Ральфа Гармена и уехала в Форт-Вейл. Бетти тогда лишь недавно исполнилось пятнадцать.
      Кэтлин уже тогда болела, и врачи никак не могли прийти к единому мнению, как ее следует лечить, потому что у нее был целый букет болезней. Через три года состояние Кэтлин настолько ухудшилось, что она практически не покидала больницы – центрального госпиталя Такомы.
      Тем временем счета за лечение накапливались.
      Бетти до сих пор вспоминала то время с содроганием. Она заканчивала школу и, как могла, ухаживала за матерью. Почти все деньги, получаемые Кэтлин в качестве пособия по состоянию здоровья, уходили на ее же лечение. Бетти порой впадала в отчаяние, но ей удавалось скрывать от матери свое состояние. В больницу она всегда приезжала в хорошем настроении. Чего ей это стоило – другой вопрос.
      Впрочем, Кэтлин прекрасно все понимала. Физические силы ее почти иссякли, однако рассудок оставался ясным.
      – Бедная моя девочка, – тихо говорила она, невесомо поглаживая руку сидевшей у больничной койки Бетти. – Досталось тебе со мной...
      – Что ты, мама! – горячо возражала та. – За меня не беспокойся, со мной все в порядке. А скоро и с тобой будет так же. Вот выздоровеешь, и заживем мы на славу! Я устроюсь на работу, и все пойдет как по маслу...
      Она сама не верила в то, что говорила, но другое не шло ей на ум. Впрочем, Кэтлин и не воспринимала ее слова всерьез. Горестно вздыхая, она шептала:
      – Нет, девочка моя, со мной все кончено. Чует мое сердце, не выйду я больше отсюда. Но ты не печалься. Ничего тут, видно, не поделаешь. Не судьба. Лучше послушай, что я тебе скажу: ты должна позаботиться о себе. Понимаешь? Кроме тебя самой, этого некому сделать. Уна тебя любит, конечно, но у нее теперь своя семья и все такое... Дети опять же. Муж. Словом, ты сама теперь в ответе за себя. Уж прости, что так получилось, девочка... Ты у меня умница и заслуживаешь лучшей участи, но что я могу поделать? От меня больше ничего не зависит. Поэтому и говорю: думай о себе. Это главное.
      Бетти кусала губы, боясь разрыдаться перед матерью, а та даже не замечала этого: от усталости ее глаза закрывались сами собой. Даже такая короткая беседа утомляла Кэтлин. Однако она все же сделала над собой усилие, чтобы добавить: