Гневная речь смелой женщины произвела сильное впечатление, но окончательную победу одержал маленький Гай, когда вдруг громко и тревожно заплакал.
Солдаты — сами большие дети — тут же стушевались.
— Тихо, тихо, — зашептали они. — Мы напугали нашего Калигулу. Смотрите, он плачет и боится нас.
— А разве должен сын Германика бояться римских солдат? — холодно спросила Агриппина.
Это окончательно отрезвило бунтовщиков, и они разбрелись по своим палаткам, словно побитые собаки. На следующий день они все как один присягнули Тиберию и стали самыми ревностными помощниками своего командира в усмирении мятежа.
Так что популярность Агриппины в армии немного уступала популярности ее великого мужа.
И вот теперь, в преддверии грандиозного похода, Германик очень тревожился за свою верную подругу. Во-первых, экспедиция потребует мобилизации всех сил, а значит в пограничных городах и укреплениях останутся лишь небольшие гарнизоны — все остальные пойдут за Рен. И вовсе не исключено, что какой-то отряд варваров прорвется на левый берег и займется своим обычным разбоем.
Конечно, особого стратегического значения такой эпизод иметь не будет, он никак не повлияет на общий ход кампании, но вот напакостить такие бандиты могут здорово. А если они узнают, что рядом находится жена самого Германика, то уж наверняка попытаются заполучить ее в свои руки. И тогда даже страшно подумать, что с ней станет.
А усугубляло дело то, что Агриппина была беременна их очередным ребенком.
Но женщина проявила все свое природное упорство, унаследованное от отца — знаменитого адмирала Випсания Агриппы, — и наотрез отказалась уезжать даже в Лугдун. Единственное, чего удалось добиться Германику после долгих уговоров, это ее согласия эвакуировать хотя бы детей. Таким образом двое их старших сыновей Нерон и Друз, а также маленький Гай были отправлены в Рим.
Германик командовал Ренской армией, а Агриппина командовала Германиком. Но в отличие от императрицы Ливии она не вмешивалась в служебные дела мужа, а сферу своих влияний ограничивала лишь домашними, бытовыми вопросами. Зато уж тут с ней приходилось считаться. Впрочем, Германик очень любил жену и, возможно, ему даже нравилось, что, целый день, отдавая приказы другим, он вечером и сам должен был выполнять распоряжения супруги. Не исключено, что такой баланс способствовал поддержанию его душевного равновесия и не давал переродиться в диктатора, привыкшего, что никто не смеет ему возражать.
И вот, пожелав мужу удачи, Агриппина направилась в Колонию, столицу провинции Нижняя Германия и наиболее надежно укрепленный порт на Рене, чтобы ждать там известий о ходе боевых действий.
А Германик, решив хоть как-то эту проблему, теперь мог сосредоточиться на своих непосредственных обязанностях.
* * *
Командующий Ренской армией, заметив, что все уже собрались, жестом приветствовал своих товарищей по оружию и кивнул ординарцам, которые быстро повесили на стену карту — большой кусок пергамента с изображенной на нем частью германской территории на правом берегу Рена.
Эту карту составил в свое время еще сам Друз Старший. Ведь он пока являлся единственным из римских полководцев, кто совершил плавание по Северному морю, а по суше дошел до самого Альбиса.
Все собравшиеся с интересом посмотрели на карту. Каждый думал о том, что вот уже скоро, если помогут Боги, и он окажется в этих таинственных неизведанных местах и тогда условные изображения на старой карте обретут для него реальный смысл. Ну, что ж, а пока придется напрячь воображение и память.
Германик сделал небольшую паузу и заговорил.
— Итак, приступим, друзья, — начал он. — Всем вам уже известен, по крайней мере, в общих чертах, тот план, которым я предлагаю руководствоваться при проведении нынешней кампании. Повторю лишь вкратце основные пункты.
Так вот, до сих пор обычно подобные экспедиции всегда двигались по суше. Что ж, римляне, конечно, больше любят твердую землю, нежели зыбкие волны, однако такой путь, как правило, сопряжен с большими опасностями и неудобствами.
Во-первых, он отнимает слишком много времени, во-вторых — в этом мы могли недавно убедиться — варвары имеют возможность атаковать нас со всех сторон при неблагоприятных для нас условиях. Ведь в лесу с ними сражаться очень тяжело. Кроме того, столь долгие переходы выматывают солдат и отбирают у них силы, нужные в битве.
Исходя из всего этого, я предлагаю переправить армию по реке вниз, до самого побережья.
Германик повернулся к карте и показал предполагаемый маршрут передвижения острым позолоченным стилосом из слоновой кости.
— Примерное расстояние составляет двести семьдесят миль, и путь этот можно проделать за довольно короткое время, если будет благоприятная погода. Таким образом, армия преодолеет дорогу, не подвергаясь никаким нападениям врага, а кроме того, солдаты сохранят силы и бодрость.
— Далее, — стилос вновь заскользил по карте, — суда продолжат плавание по каналу, который двадцать лет назад прорыл мой отец, Друз. Разведка донесла мне, что он находится в хорошем состоянии и вполне судоходен. По нему наша флотилия выйдет в узкий залив, который контролирует племя фризов, зависимое от Рима.
Ранее я послал к ним надежного человека с приказом выяснить обстановку — ведь с этими дикарями никогда ничего неизвестно. Оказалось, что все в порядке. Фризы не только согласились пропустить наши корабли, но и сами предложили дать лоцманов. Думаю, они вполне искренни в желании помочь нам, ибо уже устали от постоянных нападений своих воинственных соседей, хауков — наших врагов.
Из залива затем мы снова выйдем в море и мимо гряды прибрежных островов проследуем до устья реки Эмис. Тут суда станут на якорь, а армия сойдет на берег.
Германик несколько секунд задумчиво смотрел на карту, еще раз все взвешивая, а потом решительно ткнул стилосом в пергамент и вновь заговорил:
— Я хочу неожиданно атаковать противника вот здесь, за Визургисом. Уверен, мы застанем их врасплох, а ведь тут базируются основные силы и хауков, и херусков. Хатты Уже получили урок и вряд ли придут к ним на помощь. Визургис — река широкая, но мелкая. Наши проводники знают места, где ее можно просто перейти вброд.
Вот таким образом мы внезапно высадимся в самом логове врага и нанесем свой удар. А к югу от нас будет Тевтобургский лес. Думаю, никому не надо припоминать, что значит это название для каждого римлянина? Позор Квинтилия Вара должен быть смыт кровью!
Последние слова Германик почти прокричал и с силой вонзил острый стилос в карту, так, словно вонзал его в грудь предателя Хермана. Все невольно вздрогнули.
Но командующий тут же взял себя в руки и вновь спокойным взглядом посмотрел на своих офицеров.
— У кого-нибудь есть возражения? — спросил он. — Высказывайтесь смело, буду рад любому совету и дополнению.
Но план был продуман так хорошо, что никакие дополнения не требовались и все лишь одобрительно закивали, соглашаясь с замыслом главнокомандующего.
Один только легат Четырнадцатого легиона, называемого Марсовым Победоносным, Авл Плавтий — буркнул что-то не совсем членораздельное и с сомнением покачал головой.
Публий Вителлий улыбнулся ему и шутя погрозил пальцем.
— Знаем мы тебя, старый рубака, — сказал он. — Тебе бы сразу в бой, окольные пути не любишь.
— Да уж точно, — согласился Плавтий. — Я бы предпочел прямо войти в лес и пробивать себе дорогу мечами, а не прятаться от этих дикарей, словно нашкодившие мальчишки.
Все засмеялись, Германик тоже.
— Обещаю тебе, Авл, — сказал он весело, — такую возможность я предоставлю, как только мы высадимся на берег. Твой легион пойдет в авангарде.
Это известие успокоило старого солдата, и командующий перешел к другим вопросам.
Он сообщил, что еще раньше приказал собрать из всех портов подходящие суда, а также построить несколько десятков новых, чтобы использовать их для перевозки армии. Флотилия получилась внушительная — более тысячи кораблей разных размеров и тоннажа.
Естественно, такую масштабную работу трудно было полностью засекретить, но были приняты чрезвычайные меры предосторожности — римские отряды заняли полоску земли на правом берегу Рена и круглосуточно следили, чтобы ни один варвар не высунул носа из леса.
Моряки, привлеченные в качестве консультантов, доложили, что все суда находятся в удовлетворительном состоянии и вполне способны проделать путь до устья Эмиса.
Затем командиры легионов поочередно доложили о готовности своих подразделений.
Германик выслушал отчеты и удовлетворенно кивнул. Кажется, все в порядке.
— Ну, что ж, друзья, — сказал он. — Давайте на этом закончим. Приступайте к своим обязанностям. Прошу еще остаться тебя, Публий, — повернулся он к Вителлию, — и тебя, Гней Домиций. Обсудим, сколько солдат следует направить для усиления гарнизонов, а также, кому и где грузиться на корабли. Остальных благодарю за работу и желаю удачи.
Все встали, отсалютовали командующему и потянулись к выходу из палатки, негромко переговариваясь.
Германик жестом пригласил Вителлия и Агенобарба присесть к столу.
Глава XI
Опасность
Выйдя из палатки командующего, трибун Кассий Херея одел шлем, поправил меч на боку и твердым шагом двинулся через лагерь, глядя прямо перед собой.
К нему приблизился молодой контубернал, который нес службу при Германике. Он выбросил руку в воинском салюте; лицо юноши было очень серьезным. Этот паренек — сын патриция не очень знатного рода — был чрезвычайно горд своей нынешней должностью и весьма старательно выполнял все обязанности, которые накладывает такой пост.
Кассий знал и любил его.
— Говори, Децим, — кивнул он с улыбкой. — Что там еще случилось? Германцы перешли Рен? Или тебя назначили Верховным понтификом?
Но контубернал по-прежнему был серьезен.
— Нет, трибун, — ответил он. — Тут пришел человек, он хочет увидеться с командующим. Говорит, что дело очень важное.
Кассий нахмурился.
— Чего-чего, а важных дел у Германика сейчас хватает. Что это за человек? Ты его знаешь?
— Да, это один из младших командиров той новой когорты галльской пехоты, которая пришла недавно.
— А что ему нужно?
— Он не говорит. Сказал, что объяснит все или лично Германику, или кому-то из старших офицеров.
— Однако, — хмыкнул Кассий. — Нашел парень время. Где он?
— Вон там.
Юноша указал рукой на молодого стройного галла в воинских доспехах, который стоял чуть поодаль.
Херея направился к нему. Солдат приветствовал его легким поклоном, по своему обычаю.
— Ты откуда? — спросил трибун.
— Из Тревера, — спокойно ответил галл. — Прибыли три дня назад. Готовимся к походу.
— Это правильно, — одобрил Кассий. — Но, понимаешь ли, Германик тоже готовится. Какое у тебя к нему дело?
Молодой белокурый галл слегка покраснел, но ответил все так же спокойно и твердо:
— Это я могу сказать только самому командующему. Или кому-то из высших офицеров.
Кассий минуту смотрел на него. Он вдруг вспомнил Корникса. Вот же, земляки, а так непохожи. Возникший в памяти образ бывшего слуги Гая Валерия Сабина, по которому Херея очень скучал, настроил его на добрый лад и трибун чуть улыбнулся.
— Ну, хоть намекни, о чем пойдет речь? А то я сейчас ворвусь к Германику, а потом окажется, что у тебя кто-то стянул старые сандалии и ты хочешь получить замену.
Галл с напряженным лицом коротко мотнул головой.
— Как мне сказали здесь, командующий сам распорядился по этому вопросу докладывать ему лично.
Кассий пожал плечами.
— Ладно, парень, попробую тебе помочь. Смотри, не подведи меня. А вечером поставишь кружку этого вашего вина. Очень оно мне понравилось. Даже лучше италийских сортов.
— Слушаюсь, трибун, — ответил галл с облегчением. — Благодарю тебя. За вином дело не станет.
Кассий еще раз окинул его взглядом и двинулся обратно в палатку командующего, где все еще что-то обсуждали Германик, Публий Вителлий и Гней Домиций Агенобарб.
Охрана беспрепятственно пропустила его, и трибун шагнул под шелковый свод шатра. Германик с недовольным видом поднял голову от карт, разложенных на столе. В его глазах был вопрос.
— В чем дело, Кассий? — спросил он отрывисто. — Надеюсь, ничего не случилось?
Херея отсалютовал и коротко изложил свое дело. Командующий нахмурился.
— Неужели это такой большой секрет? Я же не могу встречаться с каждым, кто того пожелает.
— Не думаю, что этот галл расположен шутить, — ответил трибун. — Видимо, там действительно что-то важное,
Германик секунду думал, а потом посмотрел на Домиция Агенобарба.
— Гней, с тобой мы уже закончили. Может ты поговоришь с этим настырным молодым человеком? В конце концов, ты его непосредственный начальник. Прошу тебя.
Домиций кивнул без особой радости.
— Хорошо. Посмотрим, что там такое.
— А потом доложишь мне, если дело того стоит.
Агенобарб кивнул еще раз и встал. Кассий Херея без слова вышел из палатки — он увидел, что Германик уже забыл о нем и вновь склонился над картами, что-то объясняя Публию Вителлию.
Галл, который все еще стоял рядом с юным контуберналом, сразу же повернулся к нему. Кассий медленно подошел.
— Будешь говорить с Гнеем Домицием Агенобарбом. Тебе надо было именно к нему и обратиться. Он же твой старший командир. А Германик очень занят и сейчас не может с тобой встретиться.
— Спасибо, — ответил галл с облегчением. — Это меня устраивает. Как я сам не догадался...
Заметив, что Агенобарб выходит из палатки командующего, Кассий хлопнул галла по плечу и двинулся дальше, бросив на ходу:
— Ну, вот он. И не забудь насчет вина. Вечером найдешь меня где-нибудь возле штаба.
Тот кивнул и обратил взгляд на приближающегося Гнея Домиция.
Агенобарб явно был не в духе. Он смерил галла недовольным взглядом и махнул рукой контуберналу:
— Иди, займись своими делами.
Тон приказа был довольно резким; юноша вспыхнул и торопливо отошел в сторону.
— Говори, — бросил Домиций. — Как ты вообще осмелился беспокоить командующего в такой момент? Или ты думаешь, что мы тут на прогулку выбираемся?
Галл побледнел, но высоко поднял голову и с достоинством ответил, глядя прямо в глаза собеседнику:
— Нет, не забыл. Но могу напомнить, что я тоже принимаю участие в этой прогулке.
— Ладно, — фыркнул Домиций. — Гордые все какие стали. Выкладывай, что там у тебя. Я спешу.
— Я пришел, — медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес белокурый солдат, — дать командующему информацию об убийце офицера Первой галльской когорты Риновиста.
Агенобарб вздрогнул, его рыжая борода несколько раз шевельнулась, словно он хотел что-то сказать, но не мог. Потом он все же овладел собой и глухо пробормотал:
— Что ты несешь? Какой убийца?
Перед его глазами вдруг отчетливо встала картина: он, Гней Домиций, наклонившись в седле, всаживает меч в грудь галльского офицера. И тот медленно, хватаясь за гриву коня, сползает на землю. И смотрит, смотрит таким страшным взглядом...
Неужели проклятый Риновист и после своей смерти будет его преследовать?
— Я могу указать человека, который совершил убийство, — твердо повторил стоящий перед Агенобарбом молодой солдат.
"Это невозможно, — в панике подумал тот. — Никто не мог нас там видеть... никто... ".
После той схватки, когда римские когорты отбили валет переправившихся через Рен германцев Сигифрида, Гнею Домицию пришлось давать объяснения, почему он не появился на поле боя.
Хорошо хоть Германик тогда отсутствовал... Публию Вителлию и легату Руфу Агенобарб рассказал, что произошло недоразумение из-за того, что он плохо разбирает ломаную латынь, на которой изъясняются союзники, и не понял толком, по какой дороге нужно ехать.
Все прошло лучше, чем он ожидал. Главное, сражение было выиграно, бандиты разгромлены и — слава Богам — помощь Домиция не понадобилась. Вителлий, правда, покосился на него пару раз, но промолчал, и больше к этой теме не возвращался. А Руф, полушутя, полувсерьез, посоветовал ему или самому овладеть галльским языком, или научить своих подчиненных нормальной латыни. А то как же он собирается командовать, если дойдет до настоящего дела?
А потом к нему в палатку пришел вольноотпущенник Каллон и рассказал, как он наткнулся на дороге на раненого Риновиста и как прикончил его, услышав, что первый удар — к сожалению, не совсем точный — нанес его хозяин Гней Домиций.
Поначалу Агенобарб испугался, что слуга начнет его шантажировать, но быстро успокоился. Каллон служил ему не первый год, на него можно положиться. К тому же, египтянин очень любит деньги, а кто заплатит ему за молчание, как не хозяин?
Тем более, что в случае чего тому тоже пришлось бы объяснять, что он делал на дороге ночью. А если бы вышло наружу, что он возвращался от германцев, которых сам и навел на деревню, то никто бы с ним вообще не стал разговаривать.
Нет, хозяин и слуга теперь были повязаны одной веревочкой и должны были дорожить безопасностью друг Друга.
Казалось, что все обошлось. Галлы, правда, наутро отыскали труп своего командира, но Агенобарб сказал, что тот отстал от колонны где-то по пути и они не решились его искать в темноте, чтобы не задерживать марш. Его слова подтвердили несколько офицеров из когорты, и ни у кого не возникла даже тень подозрения.
Все решили, что Риновист действительно отстал и в лесу наткнулся на кого-то из разбитых к тому времени германцев Сигифрида, которые удирали в панике. И те убили галла, чтобы он их не выдал.
Правда, Германик, когда вернулся и узнал об этом, приказал провести расследование и о результатах доложить лично ему. Но затем у него, да и у всех, появились новые проблемы — мятеж, потом поход за Рен, так что о галльском командире скоро забыли. Тем более, что расследование было поручено именно Гнею Домицию, а уж он постарался, чтобы результаты оказались как можно более скромными.
Лишь земляки Риновиста, похоже, не оставили мысль посчитаться с его убийцей, и вот теперь один из них явился с какой-то информацией. Слава Богам, он хоть не попал прямо к Германику.
Агенобарб собрался с духом и принял надменный и недоверчивый вид; рыжая борода воинственно топорщилась.
— Ты хорошо понимаешь, что говоришь? — вопросил он грозно. — Как ты мог что-то узнать об этом, когда столько времени прошло? Наверное, ты просто хочешь подвести под трибунал какого-нибудь своего личного врага, оклеветав его. Но за ложное обвинение полагается суровое наказание. Ты помнишь об этом?
Молодой галл смело встретил его взгляд.
— Помню, — сказал он. — Прошу тебя, выслушай меня, а потом сделаешь выводы. Если мое обвинение беспочвенно, я готов понести любую ответственность.
— Ну, говори, — бросил Агенобарб, делая вид, что ему абсолютно неинтересно.
Но он с ужасом вслушивался в каждое произнесенное галлом слово.
— У меня тут недалеко живет родственник, — начал тот свой рассказ. — Когда моя когорта пришла сюда, я отправился его навестить, в ту деревню, что лежит за холмом. Мы посидели, выпили вина...
— Вина... — хмыкнул Агенобарб многозначительно. — Ну, теперь понятно. После хорошей дозы еще и не такое может привидеться.
— Я прошу меня выслушать, — твердо сказал галл. — Иначе мне придется снова обратиться к командующему.
— Ладно, ладно, — испугался Домиций. — Я пошутил.
— Так вот, мы посидели, поговорили. И разговор вдруг зашел о бедном Риновисте. Мы оба его хорошо знали. И мой родственник вдруг сказал мне, что видел убийцу в ту ночь. Он расставлял силки на зайцев в лесу и был свидетелем, как тот человек вонзил меч в нашего командира.
— А почему же он не сообщил сразу? Ведь была даже объявлена награда? — спросил Агенобарб. — Наверное, он это потом сочинил, когда узнал обо всем. Да и как можно было что-то увидеть в такой темноте? Я же и сам был там, не забывай, и знаю, о чем говорю?
— Мой свояк ночью видит, как филин, — с гордостью сказал галл. — И он поклялся мне нашими Богами, что хорошо разглядел и запомнил того человека.
— Так почему же он не пришел ко мне? — с вызовом спросил Агенобарб. — Я же вел расследование этого случая по приказу Германика.
— Он побоялся, — ответил галл. — Своим он рассказал, но старики посоветовали ему не наживать себе неприятностей. Ведь убитый был галлом, а убийца, возможно, римлянином. Они сказали ему: «Если ты еще раз увидишь того человека, то сообщи нам и мы подумаем, как поступить». И свояк согласился.
— Умные у вас старики, — со злостью произнес Агенобарб. — Но ты-то вот явился к Германику. Тебе что, больше всех надо?
— Дело не в этом, — мотнул головой галл. — Вчера свояк пришел ко мне сюда. И тут, в лагере, он опознал убийцу.
У Домиция перехватило дыхание.
— Кто это был? — хрипло спросил он. — Офицер?
— Почему ты так решил? — удивился галл. — Нет, скорее этот человек походил на слугу. Я не знаю, кто он.
«Каллон, — подумал Агенобарб. — Слава Богам, он видел Каллона, а не меня. Но... Ведь египтянин не станет меня покрывать, расскажет все. И суд Германика будет коротким. Даже Ливия тут не поможет. Надо что-то срочно предпринимать».
— А ты не видел этого человека? — с опасением спросил он.
— Нет, — покачал головой солдат. — Свояк хотел мне его показать, но больше он не попался нам на глаза. Однако он здесь, в лагере, и найти его будет несложно.
— Это уж не твоя забота, — буркнул Домиций. — Ладно, сделаем так... Как тебя зовут?
— Гортерикс.
— Хорошо, Гортерикс. Благодарю за бдительность. Но это дело тонкое, тут нельзя спешить. Я по-прежнему отвечаю за ход расследования и возьмусь за это сам. Где сейчас твой родственник?
— Ушел обратно в деревню. У него там много работы. Но он обещал, что опознает убийцу. Я уговорил его сделать это, хотя он и боялся.
— А ты, значит, смелый, — ухмыльнулся Агенобарб — Ладно, скажи ему, пусть пока сидит тихо. Я сам соберу сведения обо всех подозрительных людях, а тогда он сможет указать на него пальцем. И сам смотри — никому ни слова. Нельзя спугнуть убийцу.
Гортерикс кивнул. Он, правда, ожидал, что его информация будет воспринята по-другому, но — командиру виднее. Возможно, так и нужно. Придется подождать.
— Хорошо, возвращайся в свою когорту, — махнул рукой Агенобарб. — Я сообщу, когда понадобится твой свояк. Положись на меня — если преступник действительно в лагере и его вина будет доказана, он не избежит возмездия. Мы, римляне, уважаем закон.
Гортерикс молча отсалютовал и ушел. А Гней Домиций еще несколько минут стоял на месте, ожесточенно теребя свою огненно-рыжую бороду и напряженно о чем-то думая.
Глава XII
В поисках выхода
Вышедший из палатки командующего Публий Вителлий заметил Агенобарба и подошел к нему.
— Ну, как? — спросил он. — Действительно было что-то важное?
Домиций вздрогнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки и пренебрежительно мотнул головой.
— Да нет, ерунда всякая. Что-то не поделили с земляками, я толком так и не понял.
— И с этим он лез к Германику? — удивился Вителлий. — Вот уж оригинально они понимают субординацию и дисциплину.
— Союзнички, — презрительно протянул Домиций. — Такие же варвары, в сущности, как и те, за рекой.
— Ну, не совсем. Наша культура все-таки оказала на них сильное влияние. Они еще не римляне, но уже и не дикари.
— А, все они одинаковые, — бросил Агенобарб и развернулся, собираясь уходить. — Ну что, все обговорили? — спросил он еще напоследок.
— Да, — кивнул Вителлий. — Люблю я воевать под началом Германика. Четко, красиво, без суеты и ненужного напряжения. Да не обидится на меня наш достойный цезарь Тиберий, но в его войсках было по-другому. Старик слишком круто перегибал палку.
— Не советовал бы я тебе в наше время критиковать цезаря, — буркнул Агенобарб и торопливо двинулся к своей палатке.
— Вот то-то и оно, — грустно сказал сам себе Вителлий. — Наши правители уже, похоже, при жизни становятся непогрешимыми Богами. А это ужасно скучно. Да и небезопасно.
И он направился по своим делам.
Домиций резкими шагами вошел в свой роскошный; шатер, быстро огляделся и увидел раба, который чистил ковер.
— Позови сюда Каллона, мигом, — рявкнул он. — И скажи там, пусть мне принесут вина. Побольше.
Перепуганный раб стрелой вылетел из палатки.
Агенобарб шлепнулся в высокое удобное кресло и вытянул ноги. Закрыл глаза. Его кадык нервно подергивался под густой рыжей бородой, а пальцы рук беспокойно бегали по поручням кресла.
Через пару минут слуга принес ему большую чашу с красным крепким и сладким галльским вином, а вскоре появился и запыхавшийся Каллон. Раб объяснил ему, что хозяин не в духе и следует поторопиться.
— Заходи, — бросил Домиций, заметив остановившегося на пороге шатра египтянина. — Как же можно быть таким дураком, а, Каллон? Ты впутал нас в прескверную историю.
И он коротко, сжато пересказал своему вольноотпущеннику разговор с галльским офицером Гортериксом.
Египтянин побледнел, это было заметно даже несмотря на его смуглую кожу. Черные миндалевидные глаза с тревогой смотрели на хозяина.
Домиций сделал большой глоток из чаши, громко рыгнул и уставился на слугу.
— Что ж ты хватаешься за меч, не оглядевшись по сторонам? — со злостью спросил он, топнув ногой. — Видишь, как мы влипли по твоей милости, растяпа?
— Прости, господин, — покорно сказал египтянин, низко кланяясь. — Но ведь я исправлял твою ошибку.
Агенобарб поперхнулся и закашлялся. Каков наглец! Но сейчас не время учить его хорошим манерам. Каллон ясно дал ему понять, что не собирается брать всю вину на себя.
— Ладно, — буркнул он. — Теперь уже поздно выяснять, кто больше виноват. Надо подумать, как из всего этого выкручиваться.
Египтянин принял унылый вид и опять покорно поклонился. Он молчал, ожидая, что скажет хозяин.
Домиций тоже молчал, сосредоточенно потягивая вино. Так прошло несколько минут.
Наконец Агенобарб отставил чашу и упер тяжелый взгляд в слугу. По его рыжей бороде стекала капелька красного, как кровь, вина.
— Ну, что? — спросил он приглушенно. — Сможешь ты теперь убрать их? Этого галла и его проклятого Богами глазастого свояка?
Каллон немного подумал, а потом пожал плечами.
— Убрать недолго. Сложнее не попасться при этом. Особенно там, в деревне, где чужого человека сразу заметят,
— А если его вызвать сюда?
— Это все равно ничего не даст, господин, — возразил египтянин. — Ты же сам сказал, что он сообщил обо всем своим старейшинам. И если вдруг теперь одновременно насильственной смертью погибнут оба человека, которые что-то знали об убийстве Риновиста, это будет выглядеть очень подозрительно. Наверняка галлы тогда обратятся непосредственно к Германику и он будет вынужден их выслушать. К тому же нет гарантии, что этот Гортерикс не растрепал уже о разговоре с тобой своим сослуживцам.
— Я же приказал ему молчать! — рявкнул Домиций.
Египтянин чуть заметно улыбнулся.
— Это не всегда действует, господин.
— Но что тогда делать? Если я просто буду тянуть время, рано или поздно галлы потеряют терпение и снова полезут к Германику. А этого нельзя допустить.
— Значит, главная опасность для тебя, господин, это Германик? — вкрадчиво произнес Каллон.
— Да, естественно. На остальных мне плевать, но если за дело возьмется он сам, то тут никакие самые высокие покровители меня не спасут. Да и тебя тоже.
— Я понимаю, господин, — снова поклонился Каллон. — Но... прости меня... ведь Германик тоже смертный.
— Ты что? — взвился Агенобарб. — О чем ты болтаешь?
Он резко понизил голос.
— Убить Германика? Это невозможно. Во-первых, его охраняют, как самого цезаря, а во-вторых... нет, у меня же строгие инструкции — Германика пальцем не трогать.
— Ну, тогда извини, господин, — тихо произнес Каллон. — В этом случае нам остается только одно — ждать и надеяться, Ведь Германик скоро уходит в поход и ему будет не до жалоб каких-то галлов.
— В поход... — задумчиво повторил Домиций. — Но погрузка на суда начнется только дней через десять. У этого Гортерикса будет достаточно времени поднять шум. Он и так выглядел недовольным тем, что я не потащил его сразу к командующему.
Каллон задумался.
— А что, если мне, господин, пока исчезнуть из лагеря? Я знаю надежное место, где можно переждать. Даже если они и сообщат о своих подозрениях Германику, тот просто не найдет нужного человека.
— Но не можешь же ты исчезнуть навсегда? — с некоторой угрозой спросил Домиций. — Вот это был бы выход.
— Не для меня, — твердо ответил Каллон и взглянул в глаза хозяину. На его лице было спокойствие и уверенность. — Прости, господин, но ты же знаешь — у меня есть известная тяга к литературному творчеству. И особенно я любил записывать подробную информацию о всех тех поручениях, которые ты мне давал. Сейчас эти бумаги хранятся у моего хорошего приятеля...
Агенобарб скрипнул зубами в бессильной ярости. Эта скотина пытается его шантажировать. «Ну, подожди, мерзавец, я еще спущу с тебя шкуру. Ты поплатишься за свою дерзость», — подумал он.
Но сейчас вспышка гнева ничего бы не дала и Домицию пришлось смирить себя.
— Однако если ты исчезнешь только на время, — сказал он глухо, — это мало нам поможет. Германик вернется из похода и возобновит...
— А почему ты уверен, что он вернется из похода? — вкрадчиво спросил египтянин, бесцеремонно перебив хозяина.
— Об этом и думать не смей! — крикнул Агенобарб. — Я же тебе сказал: в Риме не хотят, чтобы мы трогали Германика. Еще, видимо, не время. А может, эта старая карга Ливия действительно любит своего внука. Ведь с остальными родственниками ей не очень-то повезло.