Противника следовало разгромить в большом решающем сражении, после которого исход кампании — победный — не должен был уже вызывать сомнений и армия могла спокойно уйти, не боясь за судьбу покоренных ею народов и земель.

И последнее — потери противника должны были значительно превышать потери римлян, и в любом случае не могли составить меньше, чем пять тысяч человек убитыми.

Что ж, в отношении Германика никаких возражений тут не было и не могло быть. Если во времена Республики сенат действительно весьма придирчиво рассматривал основания и претензии каждого кандидата, то правление Августа изменило устоявшиеся традиции. Теперь право на триумф имели лишь члены цезарской семьи, а дать им разрешение на это почтенные отцы сенаторы были практически обязаны по первому же слову принцепса.

Впрочем, в случае с Германиком эти почести были как никогда заслуженные, и когда Тиберий просто намекнул, что неплохо бы как-то отметить победы его приемного сына за Реном, вся курия единогласно согласилась, что более достойного человека Рим давно уже не видел.

При этих словах, Тиберий, правда, недовольно поморщился — ведь он и сам еще не так давно въезжал в город триумфатором после кампаний в Паннонии и той же Германии, но промолчал. Сейчас главным для него было вернуть внука Ливии в столицу, оторвав его от преданных ему легионов. Самолюбие могло потерпеть.

По традиции полководец не мог до дня триумфа появиться в Риме, а потому при известии о приближении Германика сам цезарь, императрица Ливия и делегаты от всех сословий: сенаторов, всадников, купцов, ремесленников, а также иностранные послы и гости выехали в Вольсинии на встречу с главнокомандующим Ренской армией.

Тиберий тепло обнял приемного сына, бабка Ливия прослезилась от избытка чувств; мать Германика — Антония, брат Клавдии и сестра Ливилла с мужем Друзом тоже горячо приветствовали национального героя.

Сам он больше всего обрадовался при виде своих сыновей — Друза, Нерона и Гая, которые также выехали ему навстречу.

В короткой речи Германик выразил свою глубокую признательность сенату, цезарю и народу за разрешение на триумфальный въезд и признание его заслуг. Он пообещал — по обычаю — почтить это знаменательное событие организацией праздничных игр для граждан, в которых выступят гладиаторы, бестиарии и возницы колесниц в Большом цирке.

Затем официальная делегация отправилась обратно в Рим, а Германик остался в пригороде, чтобы подождать пока прибудут представители ренских легионов. Естественно, он не мог обнажить границу и забрать с собой всех принимавших участие в войне солдат и офицеров, но наиболее отличившиеся из них поспешным маршем двигались к столице, чтобы разделить триумф со своим любимым полководцем.

Всего в походе должны были принять участие около десяти тысяч воинов, римлян и союзников, представлявших каждый легион и каждую когорту, а также делегаты от гарнизонов ренских укреплений. Отряд личной гвардии Германика возглавлял его верный соратник трибун Кассии Херея, союзников вел Гней Домиций Агенобарб, а легионеров — Публий Вителлий.

Легат Авл Плавтий, заслуживший в последнем сражении золотую корону, остался в Могонтиаке и принял на себя временное командование армией.

Галльскую пехотную когорту вел в столицу мира молодой офицер Гортерикс, выбранный по рекомендации Плавтия, несмотря на решительные возражения Гнея Домиция.

По закону, армии запрещено было входить в Рим, исключение составляли только лишь случаи, связанные с триумфом. И на этот раз сенат без проволочек дал разрешение войскам вступить в столицу. Формальности были соблюдены и оставалось лишь ждать грандиозного зрелища и сопутствующих ему мероприятий.

Сенат также выделил триста тысяч ауреев из государственной казны на расходы по дорогостоящей церемонии. Скупой Тиберий, скрепя сердцем, добавил еще сто тысяч из своего личного ларца.

В ознаменование столь памятного события решено было возвести Триумфальную арку, под которой и должен был пройти поход. Это сооружение весьма быстро возвели рядом с храмом Сатурна.

И вот настал долгожданный день. Солнце ярко светило на голубом небе; природа словно сама радовалась возможности посмотреть на великолепное зрелище.

Городские эдилы приложили максимум стараний, чтобы Рим выглядел как и положено столице мира. Все улицы, фасады домов и храмов были вымыты и вычищены, кругом — в окнах, на подоконниках, в нишах зданий — виднелись букеты цветов и разноцветные венки. На тротуарах стояли столы, за государственный счет уставленные выпивкой и закусками. Любой желающий — даже раб — мог от души угоститься и поднять тост за славного Германика и победы римского оружия.

Двери всех храмов были раскрыты настежь, статуи богов украшены гирляндами цветов, на алтарях дымились всевозможные благовония.

Горожане по такому случаю облачились в лучшие свои одежды; женщины одели украшения.

Утром, еще на рассвете, Германик провел в своем загородном лагере смотр войскам, которые уже подошли, а также раздал солдатам и офицерам денежные подарки и знаки отличия. Для тех, которые остались сторожить границу, тоже было припасено достаточное количество золота. Его они получат позже.

В десять часов утра торжественно взвыли трубы и грандиозный поход двинулся к городу. В столицу колонна вошла через Триумфальные ворота, с северо-восточной стороны, и далее продвигалась по виа Сакра.

Во главе процессии шествовали делегаты от сената в праздничных тогах и с жезлами из слоновой кости в руках. За ними — представители городских чиновников. Следом шел оркестр: трубачи и барабанщики громко дули и колотили в свои инструменты.

Столпившиеся по обе стороны от колонны зрители с расширенными от восторга и изумления глазами взирали на бесконечные ряды открытых повозок, которые двигались за музыкантами. Повозки эти сопровождали гвардейцы из личной охраны Германика, а лежали на них всевозможные трофеи, добытые в битвах.

Тут высились горы оружия, блестевшего под солнцем, деревянные изображения главных германских Богов Зея, Манна и Одина в цепях и путах, в знак того, что римские божества одержали над ними убедительную победу. Далее зеваки могли увидеть груды золота и серебра: монет, посуды, лошадиной сбруи, слитков, найденных в храмах варваров. Сверкали желтым огнем куски янтаря, переливались в лучах солнца драгоценные камни и речной жемчуг. Отливали бронзой и медью изделия германских мастеров.

Продолжал поход еще один отряд музыкантов, на сей раз с флейтами у губ. А за ним жрецы Юпитера гнали стадо прекрасных белых быков, предназначенных в жертву верховному божеству. На позолоченных рогах животных висели цветные ленты и венки.

За жрецами их помощники несли ритуальные топоры и ножи, золотые миски и кадильницы, а также прочую религиозную утварь.

За священными быками рабы вели на цепях несколько огромных германских туров, в клетках ехали страшные бурые медведи и серые волки с длинными желтыми зубами. Все эти звери после триумфального похода будут выпущены на арену амфитеатра Статилия, где бестиарии померяются с ними силой и ловкостью.

Далее, звеня кандалами, шли пленные. Был тут и соратник Хермана, бесстрашный Зигмирт, который не уберегся в последней битве с солдатами Вителлия и угодил в неволю. Рядом с ним шла жена великого вождя херусков Трунсильда, неся на руках свою маленькую дочь. За ними двигались более мелкие вожди и старейшины, ставшие добычей римлян, а потом — основная масса германских воинов. Понурив головы, тяжело переставляя ноги, брели новые рабы великого Рима. Воистину, бесконечной была эта процессия.

Ну, а потом начиналось самое главное. Чинно и с достоинством промаршировали двенадцать ликторов в пурпурных одеждах; каждый держал пучок розог с воткнутым в него серебряным топором. Трубачи с медными трубами громко выводили торжественные мелодии.

А за ними ехал сам триумфатор в великолепной, изукрашенной золотом и драгоценностями колеснице, запряженной четырьмя прекрасными белыми конями в блестящей сбруе.

Герой дня был одет в пурпурную тунику и расшитый золотом и жемчугом плащ; в правой руке он держал лавровую ветвь, а в левой — жезл из слоновой кости с изображением золотого римского орла на коне.

На челе его отливал свежей зеленью и серебром роскошный венок из греческого лавра, а лицо, кисти рук, ноги, все то, что не закрывала одежда, было по традиции выкрашено в ярко-красный цвет.

Позади триумфатора в колеснице сидели его жена Агриппина, дочь знаменитого адмирала Марка Випсания Агриппы, и их пятеро детей: Друз, Нерон, Гай, которого солдаты в лагерях прозвали Калигулой, Агрипинилла и Друзилла. Мальчики были серьезны, девочки — испуганы.

А рядом с Германиком стоял раб, который держал над головой победителя золотую корону, доставшуюся римлянам от покоренных этрусков. Время от времени он наклонялся к уху триумфатора и — стараясь перекрыть уличный шум — говорил ритуальную фразу, как то повелевала многовековая традиция подобных событий:

— Оглянись и вспомни, что ты всего-навсего человек!

Эти слова были призваны смирять чисто человеческую гордыню триумфаторов, которые вполне могли и возгордиться не в меру, видя вокруг всеобщий восторг и преклонение.

Ведь боги — а все, что не делается, зависит от их воли — столь же легко могли низринуть сегодняшнего героя с высот, на которые сами его и вознесли, как и дать ему еще большую славу.

Не забывай о покорности, человек!

За колесницей Германика ехали верхом и на повозках его верные соратники и друзья, которые тоже приложили руку к великим победам за Реном и тоже заслужили свою долю почестей.

Были тут и Публий Вителлий, и Гней Домиций Агенобарб, и Сульпиций Руф, и Цетег Лабион и многие другие, которые приехали в Рим, чтобы разделить со своим главнокомандующим его торжество.

Далее ровными рядами маршировали легионеры, которые за особые заслуги были отмечены почетными Коронами или Цепями. Тут же шел и бледный от волнения молодой галл Гортерикс. Такого великолепного зрелища ему еще никогда не доводилось видеть, и офицеру казалось, что он спит и видит все это в сказочном сне.

Затем, громыхая копытами по камням улиц, ехали конные отряды. Звенела сбруя на разукрашенных лентами лошадях, блестели доспехи всадников. Галльские лучники раз за разом пускали в небо стрелы без наконечников, к которым были прикреплены разноцветные ленточки.

А потом двигалась масса пехоты. Оружие солдат было увито лавром и начищено до блеска. Развевались парадные гребни на шлемах. Мечи то и дело ударяли по обшитым медью щитам, создавая невообразимый шум, а в паузах горожане слышали, как молодые солдаты во всю силу легких вопят, разевая глотки:

— Io Triumphe![4]

— Слава Германику!

— Победа! Победа!

— Ура цезарю!

— Io Triumphe!

А ветераны, пользуясь давней привилегией, которая им представлялась в день триумфа их полководца, пели всякие шутливые песенки, а нередко и сочиняли анекдоты и смешные истории про своего победоносного главнокомандующего.

И их хохот сливался с хохотом многочисленных зрителей, так что в конце процессии царила уже вовсе не такая торжественная обстановка, как в начале.

Когда поход добрался до Капитолия, колесница Германика остановилась и триумфатор опустился на землю, чтобы совершить овеянный временем обязательный ритуал.

Теперь он должен был — в знак покорности воле Богов — на коленях преодолеть ступеньки, которые вели вверх по склону холма к самым дверям храма Юпитера Капитолийского.

Германик с невозмутимым видом опустился на колени и двинулся в свой символический путь. С одной стороны его поддерживал муж сестры Друз Цезарь, а с другой — верный Публий Вителлий. Эту привилегию для него Германик лично испросил у сената.

В это же время — тоже в соответствии с древним обычаем — наиболее знаменитых вражеских вождей, попавших в плен, отвели во двор близлежащей тюрьмы, а там им быстро отрубили головы, посвящая их души великому Юпитеру Капитолийскому, главному божеству римлян, их защитнику, советчику и покровителю.

Жену Хермана Трунсильду задушили в подземелье веревочной петлей, а маленькую дочку отправили туда, где содержались заложники, присланные всевозможными варварскими племенами и царьками марионеточных государств. Когда придет время, ее выдадут замуж за какого-нибудь союзника Рима и будут они с мужем верно служить интересам Империи.

А в храме Германик прежде всего посвятил Богу лавровый венок со своей головы, а потом — по его знаку — жрецы провели заклание жертвенных быков и воскурили кадильницы с благовониями. Также в святилище триумфатор оставил часть добычи, захваченной у варваров — золотые кубки и чаши, оружие, украшения, лошадиную сбрую.

На этом официальная часть была закончена. Теперь Германик и его семья в сопровождении цезаря Тиберия и императрицы Ливии отправились в гости к жрецам Юпитера, где уже был приготовлен роскошный банкет и в честь победителя и героя сегодняшнего дня.

А офицеры и солдаты разбрелись по городу. Кого дома тоже ждал праздничный ужин, кого зазывали в гости радушные горожане, чтобы как следует угостить победителей и послушать за столом увлекательные рассказы о битвах и подвигах. А некоторые расположились прямо на улицах или в общественных садах.

Тут рекой лилось вино, выделенное щедрым цезарем и городскими чиновниками, прямо здесь же на кострах и вертелах жарилось мясо, специальные рабы разносили горячую похлебку, ковриги хлеба, вареные бобы и горох, сушеную рыбу, свежие яйца, зелень, оливки и масло. Много было фруктов, пирожков со всевозможной начинкой, пряников на меду, настоящими башнями высились круги кровяной колбасы — одного из многих любимых лакомств простых римлян. В общем, хватало всего.

Патриции, сенаторы и офицеры угощались, конечно, более изысканными блюдами, но всех сегодня — и знатных граждан, и богачей, и работяг с пролетариями — объединяло одно: праздничная атмосфера, прекрасное настроение, веселье и гордость, переполнявшая сердца. Гордость за римских солдат и римское оружие, гордость за великих полководцев, которых дает миру их город, гордость за то, что и они сами, и любой из них — имеют сейчас право разделить триумф с Германиком и его солдатами.

Да здравствует сенат и народ римский! Да здравствует цезарь! Да здравствует Империя!

Ближе к полуночи перепившиеся легионеры пошумели немного, разгромив несколько винных погребков и борделей в квартале проституток. Но владельцы этих уважаемых заведений не особенно расстраивались — завтра государство покроет убытки. Праздник так праздник!

И до самого рассвета гудел и громыхал огромный город, сверкая огнями факелов; громкие и радостные песни разносились по улицам, смех и торжествующие крики звучали до утра.

Трибун Кассий Херея, отыскав среди— солдат Гортерикса, увел его с собой в дом к друзьям, где они тоже славно отдохнули, вспоминая за кубком отличного вина совместно пережитые приключения. Гортерикс был настолько ошеломлен всем увиденным, что даже мысль о предательстве Геея Домиция Агенобарба, которая жгла его душу все последнее время, теперь отступила и молодой галл беззаботно предался заслуженному веселью.

Триумфальные торжества продолжались трое суток. На следующий день народ, еле успев опохмелиться, повалил в амфитеатр и цирк, где состоялись десять забегов колесниц и травля диких зверей, привезенных из Германии. Увенчали представление поединки боксеров, борцов и прекрасный танец с мечами, исполненный коллективом театра из Малой Азии.

День второй начался в амфитеатре Статилия грандиозным зрелищем — настоящей битвой между сотней херусков и сотней хауков, взятых в плен после сражения у Визургиса. Херуски одержали уверенную победу. Затем отряд хаттов выступил против эскадрона нумидийцев, вооруженных луками и копьями. Представители Африки легко одолели германцев.

После этого было устроено театрализованное представление, в котором были показаны различные сценки из войны с варварами. Пленные германцы изобразили в частности атаку конников Ниэлса на римский авангард и мощный удар, нанесенный четырьмя легионами под командой Вителлия по хаттам Ульфганга. Естественно, масштабы были намного меньше, римлян тоже изображали варвары, но все равно зрители выли от восторга. Давненько не видели они столь роскошных игр, которые затмили даже празднества, не так давно организованные Друзом Цезарем.

Сам Друз, впрочем, не страдал от уязвленного самолюбия. Он был очень рад приезду Германика, которого искренне любил и уважал, а также возможности от души погулять и напиться.

В третий день торжеств были даны всевозможные представления в театрах: спектакли, пантомима, хор и балет. Уставшие от вида крови горожане с удовольствием аплодировали артистам.

Ну а потом все закончилось, как и положено в соответствии с природой вещей. Солдаты двинулись обратно на границу, чтобы приступить там к своим нелегким обязанностям; жители Рима навели порядок в домах и занялись своими обычными повседневными делами; оставшиеся в живых пленники были проданы в рабство. И о грандиозном триумфе великого полководца вспоминали потом лишь изредка мужчины, собравшиеся вечером в кабачке за кубком вина, да девушки, которым предстояло еще пару месяцев потерзаться страхом, прежде чем они смогут убедиться, не оставил ли в их животе памятку какой-нибудь подгулявший легионер.

В Риме из участников триумфального въезда задержались лишь сам Германик, Публий Вителлий, который решил посвятить себя гражданской деятельности, да трибун Кассий Херея, которого бывший главнокомандующий решил оставить при себе в качестве адъютанта.