- Теперь уже не возможны никакие поправки, ибо для этого мы должны вновь сообщить товарищам в центре!
      В одном из антрактов я выразил наше недовольство Поспелову.
      - Правда, они такие, как вы о них говорите, - сказал он, - но не будем торопиться, ведь настанет время ...
      Итак, в газете "Правда" сказанное мною о Югославии на митинге вышло не так.
      Хотя наше отношение к югославским ревизионистам было хорошо известно советским руководителям, мы уже решили еще раз подробно изложить в Москве этот вопрос, открыто сказать Хрущеву и его товарищам, почему мы не были согласны с ними. Встретились мы 15 апреля. С нашей стороны в переговорах участвовали я, Мехмет Шеху, Гого Нуши, Рамиз Алия, Спиро Колека и Рита Марко; с советской стороны - Хрущев, Булганин, Суслов, Пономарев, а также Андропов. Последний после венгерских событий был уже не послом, а высокопоставленным работником аппарата Центрального Комитета партии, не то заведующим, не то заместителем заведующего отделом сношений с партиями социалистических стран.
      Я с самого начала сказал Хрущеву и его товарищам, что буду говорить в основном о югославском вопросе.
      - Мы, - подчеркнул я в частности, - многократно рассматривали этот вопрос в нашей партии и всячески старались быть как можно более осмотрительными, хладнокровными и осторожными в своих мыслях и действиях по отношению к югославскому руководству.
      В свою очередь, югославские руководители дудели в одну дудку. Я не намерен говорить здесь о всей горькой истории наших 14-летних отношений с ними, так как вам она известна, но хотел бы отметить, что югославское руководство и по сей день продолжает враждебную нам агентурную деятельность, постоянно совершает провокации.
      - Мы, - сказал я далее, - полагаем, что такое неизменное поведение югославского руководства и особенно сотрудников его миссии в Тиране направлено на полный разрыв отношений с нами, чтобы поставить нас в неловкое положение перед нашими друзьями, утверждая, что "вот со всеми другими партиями нам удалось установить добрые отношения, а с албанцами договориться невозможно".
      Далее в своем выступлении я привел им новые факты в связи с рядом вылазок югославского министра-резидента и секретаря югославской миссии в Тиране, рассказал, им об агентурной работе, которую они проводят в целях организации антипартийных элементов и их активизации против нашей партии и нашего народа, говорил им об усилиях, прилагаемых нами к тому, чтобы они прекратили свою антиалбанскую деятельность.
      - Подобные действия, - сказал я Хрущеву, - не могут быть предприняты по их личной инициативе, а совершаются по указаниям верховного югославского руководства. К такому заключению пришли мы, судя по их действиям.
      Далее я поднял в своем выступлении вопрос о вредной деятельности, которую югославские руководители продолжали вести в Косове.
      - Это щекотливый и важный для нас вопрос, - отметил я, - так как они не только организовывают через Косову широкую деятельность против нашей страны, но и стараются ликвидировать албанское население Косо-вы, в массовом порядке выселяя его в Турцию и другие страны[ ](После второй мировой войны титовцы вынудили эмигрировать в Турцию более 400 тысяч албанцев. (См.: Энвер Ходжа "Титовцы" (Исторические записки,) Издательство "8 Нентори", Тирана, 1983, изд. на рус. яз., стр. 3-20, 75-123, 286-292)..
      Подробно рассказав о попытках сотрудников югославской миссии в Тиране сколотить внутренних врагов нашей партии и нашего народа, о заговоре, который они хотели организовать на Тиранской партийной конференции в апреле 1956 года, о дальнейшей враждебной деятельности, которую они развертывали с помощью Тука Яковы, Дали Ндреу, Лири Гега и других, я подчеркнул;
      - Все эти и другие факты, которых у нас очень много, убеждают нас в том, что до сих пор югославское руководство не отказывалось от своего стремления свергнуть народную власть в Албании. Югославские ревизионисты составляют опасность не только для нашей страны, но и для всех других социалистических стран, ибо, как они и сами заявляли и как показывает и их деятельность против нас, они не мирятся с нашей социалистической системой, они против диктатуры пролетариата, окончательно отреклись от марксизма-ленинизма.
      - Мы, - отметил я далее, - желали и желаем поддерживать с Югославией хорошие отношения, но, откровенно говоря, югславским руководителям мы не доверяем, так как они выступают против общественной системы наших стран, они против основ марксизма-ленинизма. Во всей своей пропаганде они ни одного слова не говорят против империализма, наоборот, присоединяют свой голос к голосу западных держав против нас. За 14 лет мы не видели со стороны югославского руководства ни малейшего поворота, чтобы можно было заключить, что оно осознало кое-что из своих грубых ошибок и отклонений, которые в свое время были осуждены. Поэтому такому руководству мы доверять не можем.
      Но какую позицию будем занимать мы по отношению к ним? - сказал я далее. - Мы будем хранить хладнокровие, будем проявлять терпение и бдительность. Однако всякому терпению приходит конец. Мы не будем предпринимать ни одного шага, могущего ущемить интересы социализма и марксизма-ленинизма, не будем вести с ними вооруженную борьбу и не будем вмешиваться во внутренние дела Югославии. Мы никогда не стояли и не будем стоять за подобные действия, однако защиту своей правильной идеологической и политической линии и беспрестанное разоблачение оппортунизма и ревизионизма мы считали и считаем своим постоянным долгом.
      - У меня все, - сказал я в заключение. - Что же касается нашего политического положения, то оно очень хорошее. Народ выступает тесно сплоченными вокруг партии рядами и решительно проводит ее линию. Больше у нас ничего нет.
      Слово взял Хрущев, который, то краснея, то бледнея, хотя и силился хранить "хладнокровие", до сих пор молча слушал мое изложение. Видимо, он хотел показать нам, "как можно молчать", даже в случае, если ты не согласен с собеседником.
      - Хотел бы выразить наше мнение, - начал он. - Мы вполне согласны с вами и поддерживаем вас.
      Но вслед за этой фразой Хрущев показал, как это они "поддерживали" нас:
      - Мы полагали, что настоящая партийная встреча кончится быстрее и не думали, что вопросы будут изложены вами таким образом.
      - Вы, - сказал он далее, - как-то раздраженно смотрите на отношения с Югославией. Говоря об отношениях с Югославией, вы изображаете их бесперспективными. Судя по вашему изложению, можно подумать, что югославское руководство совершило измену, что оно совсем сбилось с колеи, что с ним ничего не добьешься, так что надо порвать с ним. Изменить-то, по-моему, оно не изменило, но что оно сильно отклонилось от марксизма-ленинизма, это пожалуй верно. По-вашему, мы должны вернуться к деяниям Сталина, натворившего того, что нам известно. Судя по тому, как вы изложили дела, получается, что Югославия настроена в первую очередь против Советского Союза, но и против вас и других. Слушая вас, я замечаю, что вы кипите злобой против них! Итальянцы, греки и турки не лучше югославов. Хотел бы спросить вас: с которыми из них у вас лучшие отношения?
      - С греками и турками мы не поддерживаем отношений, - ответил я.
      - Посмотрите, как югославы ведут себя по отношению к нам, - сказал он далее. - Они атаковывают нас больше чем греки, больше чем турки, больше чем итальянцы! Но у Югославии что-то особое, пролетарское. Итак, можно ли порвать с Югославией?
      - Мы не то говорим, - ответил я.
      - Говорить-то не говорите, но, судя по вашим словам, вы так думаете. Югославия, конечно, не станет причиной войны против нашего лагеря подобно Германии, Италии или какой-либо другой стране. Вы считаете Югославию врагом номер один?! - спросил он меня.
      - Мы не о Югославии говорим. Мы говорим о ревизионистской деятельности югославских руководителей, - ответил я ему. - Что нам делать после всего, что они против нас затевают?
      - Постарайтесь нейтрализовать их деятельность. А что вы собираетесь предпринять в дальнейшем? Объявить им войну, что ли? - снова спросил он меня.
      - Нет, войны мы не объявляли и не будем объявлять им. Но, если югославский министр пойдет завтра сфотографировать военные объекты, что нам делать?
      - Отберите у него пленку! - ответил Хрущев.
      - Такие меры послужили бы поводом для разрыва отношений с нами и взваливания вины на нас, - заметил я.
      - В таком случае, чего вы от нас хотите, товарищ Энвер? - разозлился он. - Наши мнения расходятся и нам нечего советовать вам! Я вас не понимаю, товарищ Ходжа! Аденауэр и Киси не лучше Тито, и тем не менее мы всячески старались сблизиться с ними. Не думаете ли вы, что мы поступаем неправильно?
      - Это не совсем так, - ответил я. - Говоря о Тито, подразумеваем улучшение партийных отношений, а между тем он антимарксист. Но ведь югославское руководство ведет себя некорректно даже в государственных отношениях. Какую позицию занимать нам в случае, если югославы будут продолжать составлять против нас заговоры?
      - Товарищ Ходжа, - раздраженно воскликнул Хрущев, - вы прерываете меня постоянными репликами. Я слушал вас целый час и ни разу вас не прервал, а вы не дали мне говорить даже несколько минут, все время прерывали меня! Мне больше нечего сказать! -сказал он и встал.
      - Мы приехали сюда обмениваться мнениями с вами, - отметил я. - К тому же вы, высказывая мнение, тут же задаете мне вопросы. Неужели вас обижает то, что я отвечаю на ваши вопросы?!
      - Я сказал вам раз и снова говорю: Я слушал вас целый час, товарищ Ходжа, а вы не слушали меня ни четверти часа, неоднократно прерывали! Вы хотите строить свою политику на чувствах. Вы утверждаете, что между Тито, Карделем, Ранковичем, Поповичем и другими никакой разницы нет! Мы и раньше говорили вам: ведь они люди и отличаются друг от друга. Югославы утверждают, что они "все одинакового мнения, но мы говорим другое: иначе, более разумно относятся к нам Тито и Ранкович, они более предрасположены сблизиться с нами; совершенно враждебно настроены против нас Кардель и Попович. Темпо осел ... неустойчивый. Возьмем Эйзенхауэра и Даллеса. Оба они реакционеры, но их нельзя в одну кучу свалить. Даллес - зловредный, он поджигатель, тогда как Эйзенхауэр более человечный.
      Мы сказали вам еще на первой встрече: ни на кого не собираемся напасть и никаких выпадов провоцировать не намерены. Наши атаки и контратаки должны быть такими, чтобы служили сближению, а не отчуждению.
      Мы попросили Чжоу Эньлая выступить посредником в деле организации между нашими партиями встречи, на которой участвовали бы и югославы (Речь идет о попытках Хрущева в сотрудничестве с китайским руководством созвать совещание всех коммунистических партий социалистических стран с участием и Тито. Совещание это было созвано в Москве в ноябре 1957 г., однако, невзирая на попытки Хрущева и Мао Цзэдуна, югославы не приняли в нем участия. Более подробно об этом написано на странице 3S6-359 настоящей книги.). Он охотно согласился. Такая встреча может состояться. Югославы выразили свое согласие. Однако нельзя полагать, что все зависит от этой встречи. Но стоит ли при ваших мнениях идти на такое совещание?! Я не понимаю, чего вы хотите, товарищ Энвер! Убедить нас в том, что мы не правы?! Не приехали ли вы к нам уговорить нас занимать в отношении Югославии такую же позицию, что и вы? Нет, у нас своя голова на плечах. Вы хотите убедить нас в правильности вашей линии?! Это не к добру и не отвечает интересам нашего лагеря. Мы находили правильными взгляды Албанской партии Труда на контрреволюцию, происшедшую в Венгрии. Однако ваша тактика в отношении Югославии неправильна. По-моему, вам следовало бы встретиться с Мичуновичем (югославским послом в Москве), но не для обострения, а для улучшения отношений. Но, судя по тому, как вы подходите к делу, вряд ли что-нибудь получится. Вы говорите о провокациях югославского министра в Тиране. У нас также югославский министр демонстративно ездил фотографировать военные объекты. Наш милиционер отобрал у него фотоаппарат, и дело с концом!
      Повторяю: мы будем держать курс на улучшение как государственных так и партийных отношений с Югославией. Добьемся мы этого или нет, это другое дело, зато совесть у нас будет чиста, этим мы окажем услугу нашей партии и всем другим партиям. Дела обострять не следует. Румынские товарищи по праву охарактеризовали вас в "Скынтейя" как "склочников".
      - Мы не только против подобного несносного ярлыка, но и против духа, в котором братская партия, какой является румынская партия, трактует этот вопрос в своем центральном органе, - сказал я Хрущеву. - Быть склочником значит совершать беспринципные нападки. Мы никогда ни с кем не поступали так. Сама "Скынтейя" и те, кто написал эту статью, становятся возбудителями неправильных и беспринципных действий. У нас свои замечания и оговорки и касательно отношения польских товарищей ко многим вопросам, но в печати мы не критиковали их, так как не хотим стать возбудителями распрей и раскола. У нас были и есть замечания и в адрес итальянцев, как и по поводу отношения самих румынских товарищей к ряду вопросов. И все же мы проявляли и проявляем сдержанность, не критиковали их в печати, так как не хотим решать проблемы вне норм и правил, регулирующих отношения между братскими партиями.
      Хрущев, который этим самым получил ответ в связи со своим "согласием" со "Скынтейя", продолжил, чуть снизив тон:
      - Спокойно, спокойно, товарищи, всегда спокойно и мы победим. Знаете, что говорил нам Сталин? - добавил он. - "Прежде чем выносить решения, надо принять холодный душ, как это делали римляне". Сталин так советовал нам, но сам душ не принимал. Пусть сделаем мы то, чего Сталин не делал!
      Сказав это, он помолчал, а затем снова пустился в обвинения:
      - Вы тоже не принимаете душ прежде чем выносить решения, - отметил он. - Вы казнили Дали Ндреу и Лири Гега. Мы считаем тяжелой, очень тяжелой ошибкой подобный акт.
      - По поводу этих агентов, - сказал я, - мы говорили с вами и раньше, но тем не менее, если хотите, могу привести здесь бесчисленные подробности об их антипартийной и антиалбанской деятельности. Они все время действовали в ущерб нашей стране.
      -- Все равно! Все равно! - воскликнул Хрущев. - Не следовало так сурово наказать их. Югославы пришли в ярость.
      - Еще бы, они были их верными агентами, - сказал я и заметил, что решение нашего суда взбесило Хрущева не меньше югославов.
      - Узнав, что вы намеревались предпринять, мы дали нашему послу в Тиране, Крылову, срочную радиограмму, в которой говорили ему о необходимости обязательно отменить данное решение вашего суда. Видимо, вы не вняли ему. Это был наш приказ.
      - Я впервые слышу и удивляюсь тому, что вами был отдан такой приказ, отметил я, стараясь подавить в себе гнев. - Но вам следовало бы знать, что во время судебного процесса была целиком и полностью доказана преступная деятельность этих опасных агентов. Наш народ не простил бы нам терпимости к ним. Мы не гладим врагов по голове, а наказываем их по заслугам, согласно проголосованным народом законам.
      Но Хрущев места себе не находил.
      - После выступления Тито в Пуле, - вставил Пономарев, - мы направили Крылову радиограмму, в которой давали ему указание советовать вам хранить хладнокровие, отвечая Тито, так как мы тоже собирались написать статью, и чтоб не получилось так, будто все это подстроено. В ней мы также указывали ему, что вам следовало предпринять в отношении Дали Ндреу и Лири Гега.
      - О статье он сообщил нам, - ответил я, - но мы не могли не дать ответа Тито, поэтому и написали ( Речь идет о статье, опубликованной в газете "Зери и популлыт" 23 ноября 1956 года, "По поводу речи, произнесенной в последнее время Иосипом Броз Тито".[)]. Что же касается Дали Ндреу и. Лири Гега, то мне известно, что ваш посол осведомился о них после их ареста и мы говорили ему о деятельности этих агентов. Никакого приказа он упомянуть не упомянул, и правильно поступил. Но, и если бы он передал нам его, мы ни в коем случае не могли идти наперекор решению народного правосудия.
      - Наш посол, - сказал Хрущев, обращаясь к своим товарищам, - своего долга не выполнил. Этот шаг следовало пресечь.
      Этот человек всегда открыто брал под защиту наших врагов, представляя себе Албанию, как страну, где нужно было исполнять его приказы, а не законы нашего государства. Помню, однажды он говорит мне:
      - Я получил от некоего Панайота Пляку письмо, в котором он просит меня выручить его.
      - Вы знаете этого человека? - спросил я. (Мне было известно, что он прекрасно знал убежавшего в Югославию изменника, агента югославов Панайота Пляку, который просил, чтобы его приняли в Советский Союз.)
      - Нет, - ответил мне Хрущев, - я его не знаю.
      Он лгал.
      - Это изменник, - говорю я ему, - и, если вы примете его в вашу страну, нашей дружбе с вами придет конец. В случае, если примете его, то вы должны передать его нам, чтобы мы повесили его на площади.
      - Вы подобно Сталину, который убивал людей, - сказал Хрущев.
      - Сталин убивал предателей, мы также именно их убиваем, - добавил я.
      Не найдя другого выхода, он отступил. Он еще надеялся подчинить нас себе иными средствами и путями. Излив все, что у него было, он замолчал, положил руки на стол, сбавил резкий тон и опять пустился в "советы".
      Тактике "кнута" наступил конец: Хрущев снова подал "калач" на стол переговоров.
      - Поймите же нас, товарищи, - сказал он, - мы разговариваем так только с вами, так как сильно вас любим, вы в наших сердцах, - и т.д. и т.п. И после всего этого сделал жест "щедрости": освободил нас от выплаты кредитов, предоставленных до конца 1955 года Советским Союзом нашей стране для ее хозяйственного и культурного развития. Мы, конечно, поблагодарили их, поблагодарили в первую очередь советский рабочий класс и братский советский народ за эту помощь маленькой, но мужественной, трудолюбивой и несгибаемой стране. Тем не менее, все мы раскусили "мотивы" этой "щедрости" Хрущева. Он хотел "задобрить" нас, кое-как смягчить напряженную обстановку, сложившуюся во время переговоров, хотел разубедить нас этой "помощью", которая была для Хрущева не помощью, а подачкой, приманкой, посредством которой он старался обмануть и подчинить нас. Но вскоре он убедился, что мы из тех, кто готов и травой питаться, но ему и никакому другому изменнику не подчиниться.
      Несколько дней спустя после жеста "щедрости" Хрущев дал в честь нашей делегации большой ужин, на который пригласил и Мичуновича. Увидев его где-то в конце зала, он позвал его:
      - Иди сюда! Чего ты поодаль сидишь!? Он представил нас друг другу и сказал, улыбаясь:
      - Договоритесь сами! - и отошел со стаканом в руке, чтобы дать нам "договориться". Мы поссорились.
      Я пересчитал Мичуновичу все сказанное Хрущеву на встрече и отметил:
      - Мы проявляли готовность и готовы и теперь улучшить государственные отношения с вами и прилагали к этому все усилия, но вы должны окончательно отказаться от антиалбанской деятельности.
      - Вы называете нас ревизионистами, - сказал Мичунович. - Как же вы можете поддерживать отношения с ревизионистами?
      - Нет, - ответил я, - с ревизионистами мы никогда отношений поддерживать не будем, но я говорю о государственных отношениях. Такие отношения мы можем и должны иметь. Что касается существующих между нами идеологических противоречий, то вы должны уяснить себе, что мы ни в коем случае не откажемся от борьбы против оппортунизма и против ревизии марксизма-ленинизма.
      - Когда вы говорите против ревизионизма, вы имеете в виду нас, - сказал Мичу-нович.
      - Это верно, - отметил я. - Упоминаем мы или нет Югославию, в действительности мы имеем в виду и вас.
      Мичунович настаивал на своем. Спор обострялся. Хрущев, следивший за нами издалека, почуял обострение и подошел к нам.
      Мичунович взялся повторить ему сказанное мне и продолжал возводить на нас обвинения. Однако на этом ужине Хрущев держал "нашу сторону".
      - Когда Тито был на Корфу, - напомнил он Мичуновичу, - король Греции сказал ему: "Ну что, не разделить ли нам Албанию?". Тито не ответил, а королева попросила их прекратить подобные разговоры.
      Мичунович растерялся, он сказал:
      - Это была шутка.
      - Такие шутки, особенно с монархо-фашистами, которые всю жизнь притязали и притязают на Южную Албанию, делать нельзя. А подобные "шутки", сказал я ему, - вы делали и раньше. У нас документ Бориса Кидри-ча, в котором он считает Албанию седьмой Республикой Югославии.
      - Это сделано одним отдельным человеком, - ответил Мичунович.
      - Отдельным-то отдельным, но зато членом Политбюро вашей партии и председателем Государственной плановой комиссии, - сказали мы ему.
      Мичунович еще больше растерялся и ушел. Хрущев взял меня под руку и спросил:
      - Как это случилось? Опять вы поссорились?
      - А как же могло случиться иначе? Плохо, как с ревизионистами, ответил я.
      - Ну и странные люди вы албанцы, - отметил он, - вы упрямый народ.
      - Нет. - сказал я, - мы марксисты. Мы расстались недовольные друг другом. Но Хрущев был изменчивым в своих ковар-ствах. Как я уже говорил, он то смягчал, то обострял отношения с Тито. Когда обострялись его отношения с Тито, он смягчал их с нами. Помню, выступая на VII съезде Болгарской коммунистической партии, Хрущев резко атаковал Тито и все аплодировали ему.
      На перерыве все главы делегаций собрались в одной комнате на кофе. Там Хрущев сказал:
      - Несмотря на то, что я говорил о Тито, товарищ Энвер Ходжа опять-таки недоволен.
      - Вы правы, - сказал я ему, - Тито нужно еще решительнее и беспрестанно изобличать.
      Однако не всегда было так. До поездки Хрущева в Албанию в мае 1959 года советское руководство направило нам радиограмму, в которой сообщалось, что "по понятным причинам он не коснется в своих речах югославского вопроса и надеется, что албанские друзья как следует учтут это в своих речах".
      Это было условием, которое они ставили:
      нам, и они ждали от нас ответа. Мы долго обсуждали этот вопрос в Политбюро, все выразили сожаление и негодование по поводу этого визита, сопровождаемого условиями, взвесили все плюсы и минусы, которые вытекли бы из принятия или непринятия нами условия, поставленного Хрущевым. Мы отдавали себе отчет в том, что югославы и вся реакция будут потирать руки и скажут:
      - Вот поехал Хрущев в Албанию и заткнул рот албанцам. Да где? У них дома!
      Однако приезд в Албанию Председателя Совета Министров СССР и Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза имел особое значение для укрепления международного положения нашей страны.
      Вот почему мы единогласно решили принять условие Хрущева лишь за дни его пребывания в Албании, а с его отъездом из Албании по-прежнему продолжать нашу последовательную борьбу с югославскими ревизионистами. Опасаясь того, как бы не случилось как в Ленинграде в апреле 1957 года, Хрущев, сразу же по прибытии к нам с визитом к концу мая 1959 года, первым заговорил, не дав мне даже приветствовать его с приездом:
      - Вы должны знать, что против Тито я говорить не буду.
      - Мы гостя считаем гостем и ничего ему не навязываем, - ответил я.
      Говорил я, сказал то, что у нас было, конечно, в дружественном духе, но не думаю, что он не понял моих намеков.
      Тем не менее мы дружески относились к нему и старались, чтобы он вынес как можно более хорошие впечатления о нашей стране и о нашем народе. Он все время вел себя так, как это вошло у него в привычку: то будто в шутку, то резким тоном изливал все, что было у него на уме.
      Беседовали мы о наших экономических проблемах. Поставив его в известность о достигнутых до тех пор результатах, я рассказал ему и о наших перспективах. В числе главных отраслей я упомянул нефтепромышленность и сообщил ему, что в последние дни забил новый нефтяной фонтан:
      - Неужели? - сказал он. - А какого нефть качества? Насколько мне известно, у вас плохая, тяжелая нефть. Вы подсчитали, во сколько обойдется вам ее переработка? К тому же кому будете продавать ее, кто нуждается в вашей нефти?
      Далее я рассказал ему о нашей горной промышленности, ее очень хороших перспективах, упомянув при этом ферроникелевую, хромовую, медную руды.
      - Этих руд у нас в достатке и мы полагаем, что нам следует идти по пути их переработки в стране. И в беседах с вами в истекшем году, и неоднократно на совещаниях СЭВ мы отмечали необходимость создания металлургической промышленности в Албании, - сказал я. - До сих пор мы не получали положительного ответа, тем не менее мы настаиваем на этом.
      - Металлургический завод? - прервал он меня. - Согласен, но вы хорошенько обдумали это? Подсчитали ли вы, во сколько обойдется вам тонна выплавленного металла? Если она дорого обойдется, то вам ее не нужно. Повторяю: продукции одного дня у нас хватит на удовлетворение ваших потребностей на несколько лет..
      Вот так отвечал он на все наши запросы, так подходил он ко всем нашим проблемам. Как только кончил я, слово взял Хрущев:
      - Изложение товарища Энвера, - сказал он, - еще больше разъяснило нам ваше положение. Что касается ваших потребностей, то скажу вам, что приехали сюда мы не для того, чтобы их рассматривать. Мы не уполномочены правительством вести с вами переговоры по таким вопросам. Мы приехали сюда, чтобы знакомиться, обмениваться мнениями.
      Потом, улыбаясь, отпустил шутку, которая не была просто шуткой:
      - Мы полагаем, - сказал он, - что ваши дела идут хорошо. Албания прошагнула вперед и, если бы вы предоставили нам заем, мы охотно получили бы его.
      - Камней, моря и воздуха у нас сколько угодно, - ответили мы ему.
      - Их у нас намного больше, чем у вас, - заметил он. -. Доллары у вас есть? -- спросил Хрущев, а затем изменил тон:
      - Оставим это, - сказал он. - Вы, правда, наметили сдвиги, но вас удовлетворить трудно. Мы отпустили вам в прошлом году кредит, вы просите еще. А у нас народная поговорка: "По одежке протягивай ножки".
      - Такая же поговорка существует и у нас, - сказал я, - мы ее знаем и довольно хорошо применяем.
      - Да, - отметил он, - но вы опять кредиты запрашиваете. - Пожал плечами, помолчал и снова заговорил, улыбаясь:
      - Или же, угостив нас плотным обедом, вы воспользовались случаем, чтобы снова просить. Если бы знали об этом, мы принесли бы обед с собою.
      - Албанцы, - сказал я ему, - питают к гостю особое уважение; есть у них или нет, они все равно гостеприимны. Когда кто-нибудь приходит-к ним в гости, они оказывают ему все почести, проявляя даже терпимость, если что-нибудь не так.
      - Я шучу, - сказал он, громко смеясь. Но это больше походило на гримасу. Где бы ни бывал, он критиковал нас. Насчет большого Штойского виноградника он заметил:
      - Зачем вы деньги зря тратите? Здесь ничего не получится.
      Но мы, независимо от замечаний "специалиста по сельскому хозяйству", продолжили работу и сегодня Штойские виноградники - прямо чудо.
      Он критически отнесся к работе по осушению Тербуфского болота. Во Влере вызвал главного у нас советского специалиста-нефтяника и тот, наверняка, хорошенько "подготовленный" советским посольством в Тиране, у нас на глазах сделал чрезмерно пессимистический доклад, заявив, что в Албании нет нефти. Но туда пришла и группа албанских специалистов-нефтяников, которые на многочисленных доводах и фактах отвергли слова советских. Они подробно рассказали об истории развития нашей нефтяной промышленности, о большом интересе, который в прошлом иностранные империалистические компании проявляли к албанской нефти, и о больших и обнадеживающих результатах, достигнутых нами за 15 лет народной власти. В свою очередь, мы подробно проинформировали Хрущева о широких перспективах развития нефтедобывающей промышленности в Албании и указали ему на последние открытия в этой области.
      - Ладно, ладно, - повторил Хрущев, - но ваша нефть тяжелая, она сернистая. Занимаетесь ли вы расчетами или нет? Допустим, вы перерабатывать ее будете, но литр бензина обойдется вам дороже килограмма икры. Нужно хорошо учесть коммерческую сторону. Ведь не обязательно все иметь на месте. А друзья-то на что?!
      Он посоветовал нам в Саранде сажать только апельсины и лимоны, в которых Советский Союз остро нуждался.
      - Пшеницы дадим вам мы. Столько пшеницы, сколько вам нужно, у нас крысы съедают, - отметил он, повторив сказанное нам в Москве еще в 1957 году. И дал он нам уйму "советов".
      - Не тратье вашей земли и вашего замечательного климата на кукурузу и пшеницу. Они не приносят вам доходов. У вас произрастают лавры. А знаете ли вы что это такое? Лавры - это золото. Засаживайте лаврами тысячи гектаров земли, а покупать их будем мы.
      Затем он заговорил о земляном орехе, чае, цитрусовых.
      - Вот что вам разводить надо, - сказал он. - Таким образом Албания станет цветущим садом.
      Иными словами, он хотел, чтобы Албания превратилась в плодоводческую колонию, которая служила бы ревизионистскому Советскому Союзу, как это служат Соединенным Штатам Америки колонии банановых и фруктовых плантаций в Латинской Америке.
      Однако мы не могли допустить и не допустили такого самоубийства, которое советовал нам Хрущев. Впрочем даже археологические работы он подверг критике, обозвав археологические находки "мертвечиной". Посещая Бутринт, он сказал нам:
      - Зачем тратить все эти силы и средства на такую мертвечину! Оставьте эллинов и римлян в их старине!
      - Кроме эллинской и римской культуры, - отметил я ему, - в этих краях развивалась и процветала еще другая древняя культура, иллирийская. Албанцы иллирийского происхождения, и наши археологические исследования подтверждают и бросают свет на нашу многовековую историю, на древнюю и богатую культуру мужественного, трудолюбивого, несгибаемого народа.
      Но Хрущев был круглым невеждой в этих вопросах. Он исходил только из "выгоды":
      - Какая польза будет вам от этого? Повышает ли это благосостояние народа, -спросил он и позвал Малиновского, тогдашнего министра обороны, который всюду сопровождал его:
      - Посмотри, - уловил я их шопот, - какое здесь чудо! Можно построить идеальную базу для наших подлодок. Выкопаем и выбросим в море всю эту мертвечину (они имели в виду археологические объекты Бутринта), пробьем эту гору насквозь, - и они протянули руку в направлении Ксамиля. - У нас будет самая идеальная и самая надежная в Средиземноморье база. Отсюда можно все парализовать и атаковать.