— Поправка принята. На формирование новых биоценозов и установление равновесия в них потребуется примерно тридцать-пятьдесят земных лет.

— Всего-то? — обрадовалась Сима и хозяйским глазом окинула окружающую ее пустыню. — Это мелочи! Какие наши годы! Делай все качественно. Я не собираюсь подсовывать людям эрзац. Они должны увидеть девственную природу. Чтобы в местной саванне бродили стада бизонов, антилоп и слонов. Чтобы в ручьях плескалась форель, а в лесах ревели медведи и сновали по деревьям белки. И чтобы птицы пели…. Все ясно?

— Принято к исполнению.

— Вот и прекрасно. Открывай портал назад на Землю. Я увидела все что хотела.

Перед тем как сделать шаг в открывшийся портал Сима оглянулась. — Будем надеяться, что хоть эту планету человеки сразу не загадят. Уж я за этим пригляжу!

На южной базе дело шло к вечеру. Заходящему солнцу оставалось не больше пальца до непривычно спокойной поверхности океана. Сима огляделась по сторонам, но Геннадия видно не было. Не утруждая себя поисками по жаре, она обратилась за информацией к Контактеру.

— Надел акваланг и нырнул в лагуну? Ясненько!

Сима направилась к берегу. Заглянула в ангар, где хранились аксессуары для водных игрищ, и прихватила там пару пакетов сока из холодильника, а еще стаканы. Возле ведущей в воду лесенки стоял столик с тентом. За ним она и устроилась. Ждать пришлось недолго. Минут через десять на гладкой поверхности лагуны показались пузырьки, а еще через несколько секунд из воды вынырнула голова в маске. Сима дождалась, когда Геннадий выплюнет загубник и стянет маску с лица. Отсалютовала стаканом. — Привет! Как оно там?

— Здорово! Уже третий день из воды не вылезаю, а только интересней становится.

Сима понимающе хмыкнула и жестом указала на соседний стул.

— Айн момент, — покачал головой Геннадий. — Я сначала снаряжение на место положу да в душе ополоснусь. Надо соль смыть. Она мне уже кожу проела в тех местах, где маска лица касается. Видок еще тот…. — Он направился к ангару, а Сима сделала еще глоток сока. — Давай, я подожду.

Геннадий вернулся минут через пятнадцать, плюхнулся на стул рядом с ней и потянулся за стаканом.

— А ты где была? Исчезла, как корова языком слизнула. Даже до свидания не сказала.

Сима ответила не сразу. С минуту она любовалась закатом, а потом сказала. — Искала пути, которые позволят решить проблему перенаселения планеты.

— Хм, и каковы успехи в этом благородном деле?

— Есть неплохой вариантик, — неопределенно сообщила она. — Только он еще сыроват. Много времени требует.

— А конкретнее? — заинтриговано спросил Геннадий.

Сима отрицательно замотала головой. — Рано говорить. Я хочу сделать сюрприз людям. Но на это нужны годы.

Геннадий разочарованно промычал. — И сколько лет потребуется на подготовку этого сюрприза?

— Лет пятьдесят! Что-то вроде этого.

— Да уж…. Масштабы у тебя….

— По Сеньке и шапка. Мы феи живем долго. Кстати о времени. Сегодня у нас последний отпускной вечер. Отдохнули маленько, и хватит. Труба завет.

— В Германию возвращаемся? — понимающе хмыкнул Геннадий.

— Вовсе нет. Нам там пока делать нечего. В Южную Америку отправимся. Там у моей подружки проблемы возникли. Окажем ей интернациональную помощь.

— А что за подружка? Еще одна фея? — поинтересовался Геннадий.

— Естественно! Да ты с ней уже знаком. Помнишь мой день рождения в Миассе? Она еще в бриллиантовом гарнитуре была….

— Светлана? Так это настоящие бриллианты были, а не стразы? А я-то подумал…. Обалдеть!

— Как ты мог такое подумать? — с делано оскорбленным видом спросила Сима. — Чтобы истинная фея да надела на себя простые стекляшки? Кошмар!

— Ну, ты-то ведь бриллиантов не носишь. И других драгоценностей тоже.

— А я урод! Недостойный выродок из славного семейства благородных фей.

— Ладно тебе прибедняться! Ни одному слову не верю. Врешь и не краснеешь! Лучше скажи, что мы в этой Америке делать будем?

— Скажу, но не сейчас.

— А что сейчас?

— Экий ты недогадливый. Я же тебе русским языком сказала, что у нас с тобой последний спокойный вечер и соответственно последняя спокойная ночь. Дошло?

В Рио-де-Жанейро они высадились не на Светкиной вилле, а в одном из помещений железнодорожного вокзала имени Дона Педро II, в коем местные правоохранители пока не сподобились установить видеокамеры.

— Сначала надо вжиться в обстановку, — объяснила Сима свои действия. — Первым делом полюбуемся фасадом, потом осмотрим изнанку, а там видно будет. Пошли, прокатимся на автобусе по «памятным местам», тут на площади должны формироваться сборные туристские группы из «дикарей» вроде нас.

Геннадий не стал спорить, кивнул и молча пошел за ней. На осмотр достопримечательностей города-мечты Остапа Бендера ушел практически целый день. Поглядели на небоскребы и колониальную архитектуру, на церковь Конделярия, которая является точной копией собора в Риме. На самый большой в мире стадион Маракана. Свершили путешествие на трамвайчике по джунглям парка Тижука. С вершины горы Корковадо полюбовались панорамой города и залива Гуанабара. Посмотрели и знаменитые пляжи. Только высаживаться там не стали: сами только что с Тихого океана. В обед перекусили в местной шашлычной — шурашкарии. Приятной особенностью этого заведения было то, что мясо в нем всегда естся горячим. На столах лежали таблицы с разбитыми на сектора изображениями бренных тел свиньи, коровы, барана и курицы. Все сектора были снабжены названиями соответствующих частей на испанском и португальском языках, а для неграмотных туристов еще и цифрами. По залу постоянно сновали халдеи со свежеснятыми с углей шампурами и предлагали их клиентам с указанием номера и названия. Если клиенты желали, то им немедленно отхватывали нужный кусок. Путем многочисленных экспериментов и последующего жаркого спора решено было считать, что самый вкусный говяжий шашлык получается из загривка, а бараний — из вырезки с поясницы. Вопрос со свининой и курятиной остался открытым — емкость желудков не позволила продолжить исследования.

А к вечеру они закатились в отель Шератон, где было решено провести ночь.

— Странный тут нынче туристский контингент, — сообщил Геннадий, когда они устроились за столиком шикарного гостиничного ресторана и осторожно приступили к дегустации сомнительных творений аборигенных кулинаров. — Одни узкоглазые. Я еще в городе заметил. Суетятся, фотоаппаратами щелкают….

— Угу, — подтвердила Сима. — А кого ты тут ожидал увидеть? Штатовцам кранты, у наших нет денег, остаткам Европы тоже не до трансатлантического туризма. А гражданам халифата сюда ездить запрещено. Специальная фетва была, в смысле постановление ихнего религиозного авторитета. Мол, местные свободные нравы отрицательно влияют на моральный облик истинного мусульманина и все такое.

— Понятно. А у этих, получается, деньги есть? — Геннадий мрачно посмотрел на соседний столик, за которым устроилось семейство явных японцев.

— Ничего, — утешила его Сима, — будет и на нашей улице праздник. — Знойные мулаточки ждут с большим нетерпением. Они большей частью кобылы здоровые и их внешние данные обостряют у малорослых гостей с востока застарелый комплекс неполноценности. Вот и приходится горемычным покидать привычную сферу экзотических услуг и идти работать на фабрики и заводы. Кошмар! А если серьезно, то с туристским бизнесом тут сейчас серьезные проблемы. Отели заполнены едва на четверть. Цены сбиты, туристские компании несут серьезные убытки. Такие вот дела.

Геннадий хмыкнул. — Да уж…. Кстати, в городе довольно спокойно. И не скажешь, что несколько дней назад имел место быть дворцовый переворот. Ты слышала? Местные деятели свергли своего короля, а на его место посадили какую-то ба… в смысле, женщину. Чуть ли не из русских эмигранток.

— Чушь, — спокойно ответила Сима. — Никаких русских эмигрантов не бывает в природе.

— А какие бывают? — живо поинтересовался Геннадий.

— Любые другие. За пределами России бывают русские туристы, русские дипломаты, шпионы, военные, командированные и тому подобное, а еще бывают эмигранты из России. Но никаких РУССКИХ эмигрантов нет и быть не может.

— Почему это?

— Особенности национальной самоидентификации. В отличие от прочих народов у русских она замыкается не на прочих русских, а на Россию и олицетворяющее ее Российское Государство непосредственно. Это немец или китаец, покинув родину и приняв подданство другой страны, может продолжать считать себя немцем или китайцем. Его потомки частенько сохраняют эту связь в течение нескольких столетий, землячества организуют, своих поддерживают. С русскими иначе. Покинув Россию и приняв чужое гражданство, они обычно полностью ассимилируются в течение одного, двух поколений, а на своих «земляков» смотрят волком. И это не удивительно, ведь однажды разорвав связь с собственным государством, они уже тогда перестали быть русскими.

— А откуда такая разница?

— Без сильного государства русский народ просто не смог бы выжить в тех ситуациях, в которые его поставила судьба. Это один из базовых стереотипов поведения нашего этноса. Поэтому любая атака на российскую государственность является одновременно и атакой на сам народ. Его враги это неплохо усвоили и во время «перестройки» били очень прицельно. Мол, государство у нас — дерьмо, народ — рабы и так далее. А у людей начала ехать крыша и опускаться руки. Они просто начали утрачивать самоидентификацию вообще. Не могли разобраться, кто они есть. Жуть. Хорошо хоть теперь одумались.

— Мда, — Геннадий задумчиво прикусил губу. — В этом что-то есть.

— Есть, есть, — подтвердила Сима. — Ладно, пойдем на отдых устраиваться. Набегались мы сегодня. Пора и в постельку.

Когда Сима сполоснулась в душе, она застала Геннадия терзающим пульт телевизора.

— Сим, не могу справиться с этой штукой. Или я совсем тупой или она не работает. Сколько не щелкаю, а не нашел ни одного канала. И это в номере люкс!

— Брось, пустое занятие. Нет у них никаких каналов. Они телевидение еще несколько лет назад упразднили, вместе с радио. Одни газеты остались, да и те вручную набирают. Во избежание….

— Ага, теперь ясно. А аппарат тут для чего стоит? В качестве украшения?

Сима усмехнулась. — Теперь это просто видео. Видишь дверцу рядом, там кассеты с последними «шедеврами». Если не найдешь по вкусу, то всегда можно позвонить гостиничным халдеям. У них тут приличная видеотека, доставят в лучшем виде.

Геннадий крякнул и кинул пульт на ближайшее кресло. — Знаем мы эти «шедевры», еще при демократах местных сериалов насмотрелись. Лучше тоже в душ схожу и в койку.

— Ну, и чем мы сегодня займемся? — поинтересовался Геннадий за завтраком.

— Будем действовать по плану, — пожала плечами Сима. — А в планах у нас продолжение знакомства с обстановкой. Наведаемся в северную зону. Это район где проживает малообеспеченная часть населения города. И основные промышленные предприятия тоже расположены там. Туристы в эти места не заглядывают. Баров и ресторанов там почти нет, а вот неприятностей можно найти сколько угодно. Читал «Капитаны песка» Жоржи Амаду?

— Нет. Зато фильм по этой книге смотрел: «Генералы песчаных карьеров», — сообщил Геннадий и довольно музыкально пропел. — «Я начал жизнь в трущобах городских, и добрых слов я не слыхал. Пока ласкали вы детей своих, я есть просил, я замерзал. Вы, увидав меня, не прячьте взгляд, ведь я ни в чем, ни в чем не виноват».

— Вот, вот, — кивнула Сима. — При таких встречах надо не взгляд прятать, а быстро когти рвать. Обчистят до нитки, да еще и порежут заодно. Тут это запросто.

— Эх, Сима, — с сожалением вздохнул Геннадий. — Никакой в тебе романтики. А я, признаюсь, даже плакал, когда в детстве эту картину смотрел. Ведь эти ребята в самом деле не виноваты, что их жизнь поставила в нечеловеческие условия.

— Не спорю: тяжелое детство, отсутствие игрушек, социальные барьеры и все такое. Только надо учитывать, что долгая жизнь в нечеловеческих условиях успешно превращает человека в зверя. Жалеть таких хорошо сидя в уютном кресле перед телевизором. А вот встречаться с ними в реале — чревато. Можно этой встречи и не пережить. Как там в песне? «Край небоскребов и роскошных вилл, из окон бьет слепящий свет. Ах, если б мне хоть раз набраться сил. Вы б дали мне за все ответ». Кстати, о птичках. Вот, я специально одежду для сегодняшней экскурсии приготовила. В том прикиде, что в южной и центральной зонах путешествовали, в северной зоне мы и квартала не пройдем. По причине банальной социальной ненависти. Переодевайся.

При виде потертых, выцветших шортов и соответствующей им рубахи Геннадий поморщился.

— А вот этим кремом намажь открытые части тела, — добила его Сима. — С нашим хилым северным загаром мы будем тут выглядеть как белые вороны.

— А сама ты тоже намажешься?

— Нет, мне не обязательно. — Сима отдала приказ Контактеру, и повернулась перед Геннадием. — Ну, как? Нравится?

Тот почти минуту в остолбенение пялился на нее. Потом не выдержал и расхохотался.

— Ты… ты выглядишь как собравшаяся на промысел шлюха, — выдавил он, давясь смехом. И почему только мулатка? Могла бы и в негритянку перекраситься. Так было бы даже пикантнее.

— Хватит ржать, — обиделась Сима. — Маскировка должна соответствовать ситуации. Так ведь тебя на курсах учили? Отставить смех! Иди, мажься и надевай выданное тряпье. Нам пора отправляться.

— А почему кроссовки? Жарко ведь.

— Там поймешь. Я бы и сапоги одела, но в них действительно жарко.

Начать вояж Сима решила с площади Саенс-Пенья, которая являлась практически единственным, приличным местом северной зоны. Потом постепенно двигаться к окраинам. В отличие от небоскребов центральной и южной зон, узкие улицы северной были застроены в основном небольшими двух— и трехэтажными зданиями неприличного вида. Они напоминали голубятни собранные на скорую руку из стройматериалов, добытых на ближайшей свалке. Под ногами чавкала банановая кожура и прочие объедки. Сима со значением посмотрела на Геннадия.

— А кто-то хотел сюда в шлепанцах идти?

— Да? Не помню! Помню, что Геннадием зовут. А кто я? Откуда? Сплошные провалы в памяти.

— Понятненько, — хмыкнула Сима. — Амнезия, наверное. Ну и улицы тут, если кто навстречу идет, то приходится в стенку вжиматься. Иначе и не разминуться.

— А что ты хотела? Земля хоть и бросовая, но тоже денег стоит.

— Это верно. Да и само жилье не слишком дешевое, даром что трущобы. Теперь еще ладно — половина населения снялась с якоря и рванула на север. А когда Штаты были еще живы, и турист валил косяками, то паршивая комната тут стоила баксов сто в месяц. А вот эта двухэтажная хибарка и на тысячу бы потянула.

— Серьезно? А где аборигены на это деньги брали?

— Большой город, туристы, — пожала плечами Сима. — Крутились как-то. Обрати внимание, все столбы разнокалиберными проводами увиты. В большинстве домов есть телефоны. И канализация имеется. Не так уж тут и плохо жить. Только вот если родился в фавеле, то выбраться отсюда — почти без вариантов. Девочки пойдут на панель, небольшие фабрички или сувенирами торговать. А парни или в банды, или в сутенеры, или чемоданы туристам таскать. Социальные барьеры тут очень жесткие. Разве только знаменитым футболистом стать. Местные пацаны на этом футболе сдвинуты.

— Я думаю, что на футболе тут сдвинуты не только пацаны. Слушай, что там….

— Тише, ты, — одернула Геннадия Сима, — не ори так громко, и по сторонам глазей осторожнее. Тебя в детстве учили, что показывать пальцем неприлично? Мы привлекаем внимание. Можем нарваться на неприятности.

Хм, поздно спохватились, сейчас начнется….

— Что начнет…, — начал Геннадий. Но за спиной взревел на больших оборотах мотоциклетный мотор. Геннадий споро обернулся, и успел заметить, как сидящий на заднем сидении тип попытался сдернуть дамскую сумочку с плеча его спутницы. Это удалось, но спустя долю секунды мотоцикл резко остановился, будто налетел на каменную стенку. Раздался испуганный вопль и звук падения двух тел впереди. Сам же мотоцикл мгновение постоял в вертикальном положении рядом с Симой, а потом медленно завалился набок.

— Коня на скаку остановит, — прокомментировал Геннадий эту сцену. — А они не убились?

— Сейчас глянем, — ответила Сима и направилась к жертвам дорожного инцидента.

— Жить будут, — сообщила она, закончив быстрый осмотр пытающихся встать грабителей и поднимая с земли свою сумочку. — Один отделался синяками, а у второго закрытый перелом лучевой кости. Головы и позвоночники целы. Уходим, пока толпа не собралась. До травмопункта они и сами доберутся, не маленькие.

— Ладно, если конечно тут есть травмопункты — не стал спорить Геннадий. И они быстро нырнули в ближайший переулок.

Вечером снова вернулись в отель. — И какой был смысл бесцельно слоняться по городу? — поинтересовался Геннадий за ужином. — Всю информацию, которую мы получили, можно было почерпнуть и из любого путеводителя по бразильской столице.

— Информации у меня хватает, — спокойно сказала Сима. — Просто хотелось своими глазами на тутошних людей посмотреть, так сказать, в обстановку вжиться.

— А что на них смотреть? — пожал плечами Геннадий. — Люди, как люди. — Вот если бы с местными интеллектуалами пообщаться, где-то же они собираются….

— А что с ними общаться? — передразнила Геннадия Сима. — Можно подумать, что на интеллигентской тусовке услышишь чего путное.

— А почему бы и нет? Кстати, я давно заметил, что ты интеллигенцию недолюбливаешь. Что она тебе сделала-то?

— Ну, если ты настаиваешь, то я объясню почему.

— Если верить революционным теоретикам, то только 5% от общей численности этноса способно генерировать новые идеи или творчески переосмысливать уже имеющиеся. Еще около 15% способны эти идеи воспринимать и пропагандировать. В сумме это около 20%. Именно эти люди и составляют идейную элиту общества. Остальные 80% (собственно народ) способны только пассивно принимать предложенные упомянутой элитой идеологические разработки, если они соответствуют текущей фазе этногенеза и основному набору этнических стереотипов поведения. В противном случае, если такого соответствия нет, народ, не менее пассивно, саботирует претворение этих идей в жизнь. Можно конечно сколько угодно упрекать народ в пассивности, но следует осознавать, что если бы основное ядро этноса постоянно бросалось в политику под знамена очередных вождей, вместо того чтобы нормально трудиться, рожать и растить детей, то род человеческий давно бы пресекся. И если народ явно отказывается воспринимать предлагаемый идеологический пакет, то виноват вовсе не дурной народ, по своей тупости отвергающий очередную Великую Прогрессивную Идею, которая, естественно, должна его осчастливить. Виновата элита, которая по причине своего природного эгоизма, самовлюбленности и чванства, не желает считаться с истинными интересами собственного народа.

В России идеологическую элиту общества часто принято отождествлять с так называемой интеллигенцией. На протяжении XIX и XX веков упомянутая интеллигенция последовательно проводила линию на подрыв национальной государственности и постоянно находилась в антагонизме как с традиционалистски ориентированной властью (когда таковая имела место быть), так и с собственным народом. Вот и в последнем катаклизме «перестройки» интеллигенция очередной раз продемонстрировала свою вопиющую глупость и абсолютное нежелание считаться с реалиями жизни. Тихий ужас! Так и хочется завопить: «Чем образованнее, тем дурнее».

Только полный идиот не способен понять, что, учитывая всю совокупность исторических, геополитических и климатических факторов, единственным способом существования Великороссийского суперэтноса (в текущий исторический момент) может быть только жесткое, идеократическое государство, ориентирующееся на солидарные ценности и проводящее политику умеренной автаркии. Все другие варианты — явное самоубийство. Но вот уже на протяжении двух веков российская интеллигенция отказывается это признать. Ненависть к Государству Российскому составляет суть ее мировосприятия. Эта ненависть прочно вошла и в так называемую Великую Русскую Литературу. Лично я считаю, что эта литература является по сути подрывной. Одно то, что ее до небес превозносили на Западе, может понимающего человека заставить задуматься. А всеобщее среднее образование внедрило эти подрывные идеи в широкие массы населения, чем и можно частично объяснить его явно неадекватное поведение в возникшем кризисе.

Попробуем разобраться в этом феномене.

Своим появлением на свет российская интеллигенция обязана «Манифесту о даровании вольностей российскому дворянству» Петра III и «Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» Екатерины II, которые ликвидировали систему «государева тягла и службы» для благородного сословия. Плюс реформа («Белая революция») 1861 года, которая сняла с дворянства остатки его ответственности перед обществом. Снятые с дворянства обязанности «расписали» на прочее (податное) население, а права и привилегии дворянства оставили и закрепили. Для этого пришлось расширить и ужесточить крепостное право, увеличить рекрутские наборы и налоги (что привело к многочисленным крестьянским бунтам). В результате перечисленных «реформ» российское дворянство из «служивого сословия» превратилось в чистейшей воды паразитов. Служить не обязаны, налоги платить не надо, крестьяне на тебя пашут… Масса досуга появилась: можно стишки и романы писать, о Высоком думать, театры с балетами заводить. До этого на все эти штуки просто времени не находилось, дворяне обходились пьянками, скоморохами и дворовыми девками, чтобы стресс от Службы снять. Для удовлетворения новых «культурных» интересов потребовалась соответствующая инфраструктура: актеры, антрепренеры и прочие деятели культуры. Да и число дворни пришлось увеличить: всех этих камердинеров, мажордомов и прочих лакеев. Должно быть, здорово барствовать в собственной усадьбе без особых забот, как Лев Николаевич Толстой, да еще и мнить себя светочем свободы и нравственности. Последнее особенно важно, в смысле, что дворянство наше, утратив смысл своего существования, в качестве компенсации собственной бессмысленности придумало миф о своем «Высшем Предназначении». Мол, будем мы «Высокие Идеалы» в народ продвигать, свободу и демократию пестовать… Но пожалуйста без ответственности за результат претворения в жизнь наших идей. Эта проза жизни нас не интересует, слишком мелка. Так и родилась на свет российская интеллигенция.

Данный стереотип поведения, в смысле, учить всех жить, но не брать на себя ответственности — оказался очень устойчивым и прилипчивым. Он был практически без изменений воспринят частью разночинцев, а впоследствии и новой советской интеллигенций. Говорят же умные люди, что Советское Государство в значительной части было создано интеллигенцией и для интеллигентов. Возилось оно с этой интеллигенцией как с писаной торбой, расплодило ее до полного неприличия. Вот и гордились мы лучшим в мире театром, лучшей в мире литературой… А стоило ли? Ну, имели мы лучший в мире балет, а чем гордиться-то? Что наши педерасты самые продвинутые в мире? А народу оно было надо? Рафинированная интеллигентская культура практически сожрала культуру народную. В русских деревнях перестали петь, рассказывать детям сказки, праздники нормальные устраивать… Не слишком ли высокая цена? Да и технической «интеллигенции» в Союзе было явное перепроизводство. Большая часть без дела протирала штаны и юбки в НИИ и заводских конторах. Мало того, что это выброшенные на ветер деньги на обучения, но еще и ПРАЗДНОСТЬ, которая кошмарно аукнулась в «перестройку».

— А разве в других странах интеллигенции не было? — поинтересовался Геннадий, несколько ошарашенный Симиным напором.

— Ну, нельзя сказать, что российская интеллигенция есть нечто совершенно уникальное. Была подобная дрянь и в других странах. Вот в Польше, например. Тоже появилась во времена «шляхетских вольностей», тоже благополучно перекочевала в социализм, тоже с воодушевлением приняла участие в его разрушении (и собственном самоубийстве). Да и здесь в Бразилии она имеется. Детки всех этих латифундистов, которые ни разу в жизни палец о палец не ударили, но мнят себя гениями.

Одна радость от «перестройки» — от интеллигенции Россия избавилась. Большая часть «интеллигентов» тогда превратилась в деклассированные элементы, а уцелевшие выбросили из головы все «Высокие Идеалы» и с энтузиазмом занялись реальным делом (обслуживанием интересов правящей элиты), как будто всю жизнь мечтали лизать чужие задницы. Нынешнее «Поколение Пепси», это конечно, воплощенный ужас, но на роль «совести нации», слава богу, не претендует. Мое мнение: как бы не обернулись события в России, но возрождения интеллигенции допускать нельзя. Сделать это просто — бороться с халявой и праздностью, и пропускать мимо ушей сказки о «Высокой Культуре».

— Как же, помню, помню, — проворчал Геннадий, — когда я слышу слово «культура», то моя рука тянется к пистолету.

— Именно! — Сима хихикнула. — Культура культуре рознь. Когда речь заходит об интеллигентской «культуре», то именно такая реакция и должна быть у нормального человека.

— Мне кажется, что ты перегибаешь палку. Ведь были же и нормальные интеллигенты, патриоты своей родины. Вот Пушкин, например.

Сима поморщилась. — Не спорю, поэт он был действительно гениальный. Но патриот… Да и в моральном плане не слишком…

Геннадий тяжело вздохнул. — А Александр Сергеевич то тебе чем не угодил?

— Чем? А ты про историю с саранчой слышал?

— Слышал, а что тут такого? Какой то там самодур-губернатор посылал поэта на саранчу. Тот съездил и вместо отчета написал стихотворение. И что он реально мог с этой саранчой сделать? Это же стихийное бедствие. Или он должен был разгонять ее, размахивая руками?

Сима фыркнула. — Напомню, поэт в то время состоял на службе отечества. Дело было так. В Новороссийской губернии случилось бедствие — нашествие среднеазиатской саранчи. Губернатор направил несколько мелких чиновников, в том числе и Пушкина, оценить масштабы катастрофы. Текст предписания: «Состоящему в штате моем, коллегии иностранных дел, коллежскому советнику Пушкину. Поручаю Вам отправиться в уезды Херсонский, Елизаветградский и Александровский и, по прибытии в город Херсон, Елизаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведения: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения учиненные для этого уездными присутствиями. О всем, что по сему Вами найдено будет, рекомендую донести мне».

Александр Сергеевич, как истинный российский интеллигент, пытается от поездки на картош…, в смысле, на саранчу закосить по здоровью. Пишет письмо в канцелярию губернатора: «Вот уже восемь лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство какого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая верно не продлится?». Закос не проходит, поэт получает командировочные (400 рублей ассигнациями). Но на саранчу ясное дело не едет, а отправляется в имение своего приятеля, где преспокойно отмечает свое 25-летие, распивая венгерское вино и читая первую главу Евгения Онегина. По возращению к месту службы вместо отчета сдает в канцелярию дурацкие стишки:

САРАНЧА

23 мая — Летела, летела,

24 мая — И села;

25 мая — Сидела, сидела,

26 мая — Все съела,

27 мая — И вновь улетела.

Коллежский советник Александр Пушкин.

Получив от начальства втык, «наше все» оскорбляется и подает в отставку, отписав друзьям, что за паршивые 700 рублей в год он горбатиться не собирается. Кстати, годовой доход средней крестьянской семьи составлял в то время рублей десять. Вот такие «души прекрасные порывы» посвященные Отчизне. Настоящий интеллигент, ясное дело.

— Все бы тебе обг…, в смысле, охаять.

— Вот такое я…, в смысле, человек. Пушкина не гонять саранчу посылали, а оценить размеры катастрофы. В то время казна оказывала помощь пострадавшим от стихийных бедствий районам. Размер этой помощи, как можно догадаться, напрямую зависел от отчета посланного для оценки ситуации чиновника. Считаешь, что Пушкин в этой ситуации вел себя достойно?

— Но ведь он, в самом деле, был болен. Аневризма аорты, если я правильно помню.

— Ноги, а не аорты, да и этот диагноз он поставил себе сам, чтобы иметь предлог выехать за границу для лечения. Причем эта мифическая аневризма совершенно не мешала ему проводить время на балах и попойках, волочиться за женщинами и шляться по борделям. В общем, еще Платон, создавая свою концепцию идеального государства, сообщил, что всех поэтов необходимо выслать за его границу. Чтобы не мутили воду!

Портал в личные апартаменты императрицы Светланы I Сима открыла утром следующего дня. Ее императорское величество явно пребывала не в духе.

— Явилась, подруженька? — буркнула она вместо приветствия. — Года не прошло! — И только потом обратила внимание на Симиного спутника. — С кем это ты? А-а, здравствуй, Геннадий. Ты в курсе, какую свинью мне эта… волюнтаристка подложила?

Сима хмыкнула и направилась к ближайшему креслу, где и устроилась с комфортом. — Подумаешь, какие мы нежные, — протянула она, сбрасывая туфли и вытягивая ноги на низкий столик. — Садись, Геннадий, и не обращай внимания на неконструктивные вопли этой дамы. Можно подумать, что ее на рудники сюда сослали.

— Ха! Может и на рудники, — ответила Светка, садясь в другое кресло. — Сама-то, как я погляжу, предпочитаешь держаться в тени и спокойно наслаждаться жизнью, а меня выставила на всеобщее обозрение. Ты хоть представляешь, чем это чревато?

— Да ладно тебе, — отмахнулась Сима, — я всегда была скромной девочкой, а вот ты, если мне память не изменяет, никогда не упускала случая покрасоваться перед публикой. Так к чему все эти стоны? Если есть проблемы, то давай обсудим без криков и соплей. Кстати, особых проблем я не вижу. Мы уже три дня в твоей столице: на улицах спокойно, танков и солдат не видать. Кто хочет и может заниматься общественно-полезным трудом, тот занимается. Остальные, как водится, бьют баклуши и готовятся к грандиозному карнавалу в честь твоей коронации. Идиллия, одним словом.