— Принято к исполнению.

— Ну и замечательно. Сколько времени уйдет на… тьфу, что это я ерунду спрашиваю? Не сообразила сразу. Лучше скажи, в каком радиусе от солнечной системы возможна эта разведка?

— Около пятидесяти тысяч световых лет, на большем расстоянии я не могу гарантировать устойчивую переброску материальных объектов.

— Все равно неплохо. Половина галактики в пределах досягаемости. Около пятидесяти миллиардов звезд. Хм, тут тебе работы на века хватит. Не может быть, чтобы в этой куче не нашлось ничего подходящего. Начни с ближайших окрестностей и далее по расширяющейся сфере. Сначала предварительная разведка. Попадутся интересные объекты — сообщай. Решим вместе, а стоит ли исследовать их более подробно. И земные дела не забрасывай, живем-то мы пока здесь. Справишься?

— Справлюсь, только хочу заметить, что мои блоки памяти имеют определенные ограничения.

— Ну-у, начинается, — расстроено протянула Сима. — Вечно с вами компьютерами так. И какой процент своих блоков памяти ты уже успел задействовать?

— Менее одной сотой процента, но объем поставленной задачи предполагает….

— Стоп! Все ясно, а я уж было испугалась. Ничего страшного. Тебе не придется держать в памяти сведения по всей галактике. По сути дела нам нужна информация только по десятку другому подходящих планет. А лишнюю всегда можно почистить. Действуй!

Сима глянула на часы. Концерт органной музыки должен был закончиться только минут через десять. — Ладно, закажем себе еще чашечку.

Едва она успела ее допить, как увидела через стекло Геннадия, который направлялся в сторону кафе. Поднялась из-за столика и сняла одежду с вешалки.

На улице они встретились. — Ну, как? Понравилось?

Геннадий согласно кивнул. — Очень! Величавая музыка, до костей пробирает.

Сима с сомнением хмыкнула. — Неужели?

— Точно говорю. Тебе как потомственной ведьме не понять всей прелести церковного органа.

— Нет, не понять, — подтвердила Сима. — Ну что? Продолжим экскурсию или в ресторан закатимся? Я уже успела проголодаться.

— Я не против. Веди, Сусанин. Ты лучше меня знаешь, где злачные места этого города, поэтому выбор подходящего кабака оставляю на твое усмотрение.

— А что тут выбирать? Зайдем в «Глорию», это рядом.

Через десять минут они уже сидели за столиками и знакомились с меню.

— Что будем заказывать? — Геннадий пожал плечами. — Закажи что-нибудь национальное, надо же ознакомиться с местной кухней.

Сима поморщилась. — Дело благое, но … знаешь… национальная кухня у них… того… совершенно несъедобная. Фирменное блюдо — кислая капуста. А еще они злоупотребляют белым мучным соусом, а меня от одного его вида мутит. Может чего попроще закажем?

— Ну, если так… заказывай, что повкуснее.

— Правильное решение, так мы и поступим.

— Когда мы в Германию-то собираемся? — поинтересовался Геннадий, когда они покончили с салатом. — Ты вроде говорила, что придется тут задержаться на несколько дней?

— Говорила, — подтвердила Сима, пододвигая поудобнее тарелку с бифштексом. — Но думаю, что не понадобится. Я вчера не зря провела за компом почти весь вечер. Меморандум для Верховного почти готов. Сегодня закончу, а завтра «прощайте скалистые горы…».

— Прекрасно, только интересно, а что ты приготовила нашим эстонским «братьям» кроме основательной чистки? Надеюсь что не банальную депортацию в Сибирь?

— Нет, я же ведь не зверь. Но и садиться нам на шею позволять не собираюсь. Рассчитывать на то, что эстонцы будут относиться к русским с симпатией — не приходится. А это лишняя нервотрепка и для тех и для других. Придется поделить Эстляндию на две национальные зоны. Русским отойдет Северо-восток, он и так преимущественно русский и еще Таллин.

— Что? Так ты и столицу у них оттяпать собираешься?

— А почему бы и нет? Дело привычное. До революции население Таллина состояло в основном их немцев, русских и евреев. Да и само название Таллин переводится как «датский город». Перенесут свою культурную столицу в Тарту. Тоже, правда, бывший Юрьев, но уж ладно…. Зато не понадобятся смешенные администрации, смешанные вузы и прочие рассадники маргинальной элиты от которой только одни неприятности.

— Ты думаешь, что это поможет?

— Думаю что да, но проблем будет куча. Дело в том, что и Северо-восток, и сам Таллин — потенциально депрессивные регионы. Подумай сам: порты прикажут долго жить из-за появления антигравов, ввод в строй новых силовых станций на термояде поставит крест на сланцевой энергетике и шахты сланцевые закроются. Чтобы занять людей чем-нибудь полезным понадобятся большие вложения. И я не хочу, чтобы распределением этих вложений ведали эстонцы. В этом плане они не внушают доверия, слишком привыкли тянуть одеяло на себя. Им самим, кстати, проще — в сельском хозяйстве и пищевой промышленности депрессии не предвидится. Еды вечно не хватает. Вот пусть ими и занимаются. А если им нужна культура… так за свой счет, а не за счет живущих тут русских и не за счет России в целом.

— Хм, ты же сама говорила, что без внешней подпитки эстонцы быстро загнутся?

— А ты предлагаешь им пенсию платить как этносу преклонного возраста? Ты же знаком с нашей нынешней пенсионной политикой? Пенсию родителям платят их дети, а еще ее можно получить за особые заслуги перед страной. А какие такие у них особые заслуги перед Россией или человечеством? Лично я таковых не знаю. Так что….

— Ладно, тебе виднее. А когда пойдем брать билеты на паром?

— Уже взяла. Мы же были сегодня в порту. Пока ты на пароходы глазел, я успела в кассу забежать. Паром отходит завтра в одиннадцать утра.

Родителям утром надо было на работу, поэтому связанные с проводами мероприятия состоялись еще вечером. Отец расстарался и приготовил нечто очень вкусное. Сима правда ела мало. Надо же было, позаботится о фигуре. А утром пришла пора отправляться в порт. Паром был Таллинской приписки и ходил соответственно под российским флагом. С учетом не слишком высокого официального статуса бесплатных отдельных кают им не полагалось. Пришлось устроиться в четырехместной каюте с двумя попутчиками. Впрочем, там они не задержались а, оставив вещи, отправились бродить по судну. Симе уже приходилось бывать на паромах, когда с родителями ездила в Финляндию, а вот для Геннадия это дело было внове. Они прошли на обзорную палубу, чтобы полюбоваться удаляющимся городом. Любоваться, впрочем, предпочли из-за толстого стекла. Погода стояла еще та: сильный ветер и снег с дождем. Судно ощутимо покачивало.

— Ну и ветрище, а мы не потонем как «Эстония»? — поинтересовался Геннадий минут через пятнадцать.

— Не должны, это еще не шторм, а так… волнение. Да и в шторме ничего страшного, посудины, в общем-то, крепкие. Тонут редко, а если и тонут, то не мгновенно. А уж мы-то в любом случае успеем сбежать.

— Ну, тогда я спокоен. Будем дальше смотреть или бар поищем?

— А что их искать? Палубой ниже я видела один.

В баре заказали по бокалу вермута со льдом и уселись за столик. Судя по разговорам вокруг, компания на пароме подобралась интернациональная. Кроме русских и эстонцев присутствовали еще немцы, финны и «прочие разные шведы». В пределах Северного Союза, так нынче называлось несколько аморфное объединение государств находившихся в российской зоне влияния, действовал безвизовый режим. Новые «союзники» преимущественно оттягивались пивом, а русские как водится, больше налегали на водочку, а пивом только запивали. Геннадий с интересом осматривался по сторонам, а Сима через соломинку потягивала вермут. Внезапно она насторожилась и поднялась. — Быстро, побежали в каюту.

— А что случилось? — вскочил Геннадий.

— Потом объясню, — на бегу сказала Сима.

До каюты добрались меньше чем за минуту. Сима достала магнитную карточку-ключ, вставила в замок и рванула дверь.

— Так-с, и что это вы тут делаете?

Ворюга, вдумчиво исследовавший содержимое сумок и чемоданов подскочил и попытался прорваться наружу. Сима без церемоний отбросила его обратно в каюту и вошла следом. Геннадий последовал за ней, прикрыв за собой дверь.

Незваный гость прижался к дальней стенке каюты, в руках его блеснул нож.

— Лучше не подходите! Подколю!

Сима усмехнулась и сделала шаг вперед. — Следует отвечать на вежливо заданные вопросы. — Удар, нож звякнул о палубу. — Еще раз повторяю. Кто вы и что тут делаете? — Упрямый собеседник молчал, придерживая ушибленную руку, и глядел на нее не слишком приветливо. — Нет желания говорить? Дело хозяйское. Я скажу сама. Вы Семенов Игорь Васильевич, в определенных кругах известны под кличкой Лошак. Пользуясь неразберихой с заменой документов в Эстонии, умудрились заполучить себе паспорт на другое имя. Четырежды судимы, три раза отбывали наказание в местах лишения свободы. Как я вижу, не подействовало, раз снова взялись за старое. Кстати, по теперешним законам вам за этот рецидив полагается пуля. Что можете сказать в свое оправдание?

— Да пошли вы….

— Сожалею, но пойти придется вам.

— Чтоб вы подохли, мусора хреновы. Вам не понять свободного человека! Давайте, цепляйте свои долбанные браслеты!

— Еще раз сожалею, но «подохнуть» предстоит именно вам. А наручники не понадобятся, я не собираюсь загружать суд вашим делом. У него и так работы невпроворот.

— Что это ты кудахчешь?

— Не кудахчу, а говорю, хам невоспитанный. И запомни — в ста граммах мяса мидии содержится около семидесяти килокалорий, это ведь диетическое блюдо. А взрослому человеку требуется в среднем 2500 килокалорий в день. Ты улавливаешь мою мысль?

— Чего? Чего?

— Того! Чтобы выжить, питаясь мидиями, необходимо потреблять их не менее трех-четырех килограммов в сутки. Доступно?

— Хватит с меня вашего бреда! Делайте свое дело, суки легавые!

Сима пожала плечами. — Как хочешь, а я еще собиралась о съедобных водорослях рассказать. Ты сам, как говорится, «выбрал свободу»!

За спиной вора открылся портал, куда она его немедленно и толкнула. — Привет пингвинам!

Геннадий, который на протяжении всего разговора молча простоял рядом, подал голос. — Куда это ты его?

— На один малоуютный и малопосещаемый островок ближе к Антарктиде. Там есть пресная вода, но с пищей дело обстоит не очень.

— Хочешь сказать, что этому типу до конца своих дней предстоит питаться ракушками и водорослями? — рассмеялся Геннадий. — Как это я сразу не понял?

— Только ракушками, про водоросли он не пожелал слушать.

— А сколько он на них продержится? Может, гуманнее было бы его просто убить?

— Может и гуманнее, но он начал вопить о свободе. А для подобных индивидуумов свобода — это полное отсутствие долга и ответственности перед другими людьми. На острове людей нет, и у него будет возможность поразмыслить на этот счет.

Геннадий хмыкнул. — Это да. Кстати, как ты узнала, что он к нам залез? А откуда тебе известно его имя и послужной список я даже и не спрашиваю.

— Оставила в каюте жучек, вот он и сработал. Соседи тоже пошли прогуляться, а этот прохиндей решил воспользоваться ситуацией. Ладно, давай приберемся тут. Хорошо хоть он с нашего барахла начал. Не придется перед попутчиками оправдываться.

Приборка много времени не заняла.

— Вернемся в бар? — Сима покачала головой. — Неохота. Слушай, скучновато тут что-то. Давай сбежим с корабля на Урал. В бассейне поплаваем, в баньке попаримся и всякое такое. Согласен?

Геннадий спорить не стал. — Конечно, согласен. Давай!

Когда они довольные пили чай после парилки, Геннадий решил выразить наболевшие сомнения, — Мне кажется, что Верховный слишком уж носится с всякими там традициями. Так ли они нужны в современном мире? Времена изменились, чай не в лаптях ходим.

Сима хмыкнула. — Хочется пофилософствовать? Изволь! Я могу изложить свои мысли на этот счет.

Обычно споры прогрессистов с традиционалистами норовят сползти к обсуждению собственно традиций. В том смысле, что прогрессисты первым делом давят на замшелость и неадекватность традиции в условиях современности. Мол, обскуранты посконные, дай вам волю, так сразу закон божий в школах введете. Заставите на гармошках пиликать, кокошники с сарафанами носить, лапти поголовно всем наденете. А в это время чужие космические корабли будут бороздить просторы вселенной и так далее. Некоторые недалекие последователи традиции в ответ начинают рассказывать сказки о благостной цитадели истинного христианства и о том, какой полезной и здоровой обувью являются на самом деле пресловутые лапти. Лично я, как атеистка и горожанка в четвертом поколении, таких споров не понимаю. Фарисеи меня саму раздражают, от настоящих (а не полупрофессиональных образцов двух последних веков) русских народных песен с их полифоническим плачем и визгом (особенности в женском исполнении) передергивает. Русские народные сказки (настоящие, а не Ершов с Пушкиным) отдельная песня. В них инфернальная жуть чередуется хитро-торгашескими заморочками. Все эти хитрые солдаты (крестьяне, купцы и т.д.), обманывающие доверчивых простофиль. Или, например всем известная сказка «Морозко». Отец везет родную дочь в лес скармливать волкам! Дед Мороз (явный садист) морозит девушку под елкой, приговаривая: «Тепло ли тебе девица?». Машенька (однозначно мазохистка) утверждает, что ей тепло. Потеряв интерес к столь неблагодарному объекту, садюга отыгрывается на её сводной сестре. И это детская сказка?

Геннадий жизнерадостно заржал. — Так их!

— Впрочем, европейские и прочие народные сказки мира в этом плане ничуть не лучше, продолжила Сима. — Там тоже кошмары и ужасы соседствуют с обманом и предательством. Что же касается пресловутых лаптей, то их апология могла родиться только в воспаленном воображении стремящихся к «народным корням» и эпатажу интеллигентов-горожан. Сами крестьяне носили лапти исключительно по причине безысходной бедности. И избавлялись от них сразу, как только могли выкроить в семейном бюджете деньги на нормальные сапоги. Все вышеперечисленное абсолютно не мешает мне считать себя русской традиционалисткой. Дело в том, что я не воспринимаю традиции (стойкие стереотипы поведения) как что-то на уровне привычки дернуть или нажать после посещения туалета. В том смысле, что завтра появятся продвинутые компьютеризированные унитазы с автоматическим смывом и привычка дергать за ручку уйдет в прошлое. Настоящие традиции это несущий каркас любого этноса и имеют мало связи с матрешками, гармошками, хохломской росписью и прочими народными промыслами, с умилением рыдать над которыми нам вечно предлагают. И защищать на самом деле следует не всю эту мишуру, место которой в сувенирных лотках, а действительно важные вещи. Стереотипы поведения (особенно базовые этнические) это не конституция, которую можно менять хоть ежедневно. В них, как в Наставлении по производству полетов (НПП) у летчиков каждый пункт вписан кровью. По сути дела это УСПЕШНЫЙ опыт выживания конкретного этноса. То есть меняются времена, меняется техника, а главные проблемы и опасности остаются: столкновения, проблемы с экипажем, отказы техники и так далее. Нынешняя гражданская авиация России, если не ошибаюсь, летает еще по НПП в редакции восьмидесятых годов прошлого века, и ничего. Сейчас, когда самолеты заменят на антигравы, НПП придется слегка подправить. Но сомневаюсь, что очень сильно. Примерно в таком же духе надо относится и к «правке» стереотипов поведения. Если люди из-за них не гробятся в массовом порядке, то лучше и не трогать, а то может хуже стать. Если текущая историческая ситуация настолько неприятная, что делает неадекватными базовые этнические стереотипы то имеется только два варианта: либо этнос находит в себе силы изменить «ситуацию» таким образом, чтобы эти стереотипы снова стали адекватными, или деструктурируется и исчезает как субъект истории. Для великорусского суперэтноса можно выделить следующие базовые стереотипы поведения:

Этническая самоидентификация у русских в отличие от подавляющего большинства иных этносов замыкается не на прочих представителях собственного этноса, а на Государстве Российском. При потере связи с упомянутым государством эта идентификация исчезает вовсе. Именно поэтому эмигранты русского происхождения не образуют стойких диаспор, а неизбежно ассимилируются за пару тройку поколений. Исключения бывают только в лице отдельных субэтнических групп (вроде молокан), которые еще на родине дистанцировались от собственного государства. Поэтому же русские довольно холодны к соотечественникам и не отличаются большой степенью взаимопомощи. Ведь связь между ними не прямая, а через посредство центральной власти.

В России интересы общества имеют примат перед правами личности и всяческими свободами. То есть народ склонен поддерживать жесткую систему государственной власти, и убежден (всем историческим опытом), что только такая власть может обеспечить выживание, порядок и развитие на территории России.

. У русских отсутствует весьма распространенный в мире комплекс народа-господина. То есть русские не имеют дурной привычки чваниться и унижать другие народы. В трудной истории страны каждый, кто мог встать в общий строй, считался равным и достойным. Поэтому трудно ожидать от русских спонтанных вспышек ксенофобии и погромов на национальной почве (разве только их специально организуют). Они не без основания считают, что определение «врагов» и «нежелательных элементов», а так же организация борьбы с ними находится в зоне ответственности государства. То есть если и потребуются крутые меры, то именно государство ими и должно заниматься. Все вышеперечисленные стереотипы появились у русского народа еще на ранних стадиях этногенеза и именно этим стереотипам мы обязаны самим созданием Российского Государства, его расширением на огромные территории и прочими очевидными успехами. Некоторые говорят, что в настоящее время все эти программные установки устарели. Что они препятствуют прогрессу, демократии, национальным интересам и так далее. Что русские должны в первую очередь поддерживать друг друга, как китайцы или евреи. Пожертвовать жестким централизованным государством в пользу свободы и демократии. И разговорами дело далеко не ограничивается. На названные мной стереотипы постоянно идет широкий накат. Их явно и последовательно пытаются разрушить. Кто из идейных соображений, кто по глупости, а кое-кто и из явного злого умысла. С последними все ясно. Но остальным следует хорошенько задуматься. Ты уверен, что после разрушения базовых стереотипов русский народ вообще сохранится как единая общность, а не распадется на скопище отдельных индивидуумов? Ты уверен, что мы после этого вообще сможем жить на территории собственной страны? Ты уверен, что у нас вообще что-то останется кроме лаптей, матрешек и гармошек?

Паром отшвартовался у Скандинавского мола в Травемюнде. Пришлось пройти таможенный и паспортный контроль. Когда они вместо паспортов достали свои офицерские удостоверения, чиновник за стойкой поморщился, жестом предложил подождать в сторонке и нажал какую-то кнопку на своем пульте. Через пару минут появился российский капитан с ноутбуком. Он пригласил их к свободной стойке и предложил предъявить документы. Внимательно изучив удостоверения, подорожные и прочие бумаги он ввел данные в свой компьютер и кивнул. — Все в порядке, добро пожаловать на землю дружественной нам Неметчины. Идите за мной, я проведу вас через контроль.

Таможенник проводил их довольно кислым взглядом. — Похоже, что нам тут не слишком рады? — спросила Сима у капитана. Тот усмехнулся. — Перебьются! По договору они обязаны пропускать наш личный состав беспрепятственно. А если будут много выступать, так мы можем и уйти. Пусть тогда сами с мусульманами разбираются.

Найдя обменный пункт, обменяли рубли на немецкие марки. Геннадий предложил поменять только часть, но Сима не согласилась.

— Меняй все, они нам больше не понадобятся. Через две недели в России объявят о денежной реформе. Только это секрет, т-с-с, никому не слова.

— Что? Еще одна денежная реформа? Сколько можно?!

— Сколько нужно — столько и можно. Будем переходить на энергорубли. Десять киловатт-час за рубль.

— А смысл?

— Смысл есть. Все равно к чему-то надо было привязываться, но к золоту неудобно. В свое время были предложения валюты к нефти привязывать, но это тоже не слишком удобно. А энергетические единицы в самый раз. Затраты на производство и перемещение любого товара достаточно легко пересчитываются в израсходованную на это энергию. И международные расчеты упростятся, честнее будут. Это тебе не американские доллары, которые обеспечивались только «честным» словом президента США. Идея кстати не новая, еще в СССР были энтузиасты такого подхода. Побиск Кузнецов, например. Только тогда эту идею заговорили.

Они вышли за пределы пассажирского терминала. Как и в Эстонии на улице были ветрище, холодище и мокрище. Сима поежилась. — Вон автобусная остановка. Доедем до Любека, а там пересядем на поезд. — До железнодорожного вокзала в Любеке добрались без приключений, приобрели в автомате билеты на Берлин и, убивая время, слонялись по зданию. Большей частью глазели на публику. На улицу выходить не хотелось. — Народ какой-то смурной, — заметил Геннадий через полчаса. — Никто не улыбается, в глаза стараются не смотреть. Это паршивая погода влияет или они по жизни такие?

— А чего им радоваться? Уровень жизни в Германии упал раза в три, безработица дикая, пособия мизерные — на них и прожить-то невозможно.

— И чего это они так? — довольно неопределенно спросил Геннадий.

— Последствия разрушения «Насоса», к которому Германия была подключена после второй мировой войны. Большая часть населения была занята чисто формально: в сфере услуг и прочих сомнительных наворотах. Так, лишь бы чем-то занять, чтобы не возмущались. А довольно приличные деньги, которые им платили за эти не слишком-то полезные занятия, изымались у стран третьего мира различными способами. Например, в стоимости литра бензина, который европейцы покупали на заправках, процентов восемьдесят составляли акциз и налог с оборота. Из этих-то денег и платились всякие социальные пособия, на них же создавались и «рабочие места» в разных государственных и окологосударственных структурах. Вот и прикинь, какую прибыль получали европейские демократии на этой немудрящей операции? И почему они начинали слюной брызгать, когда ОПЕК пыталась в очередной раз поднять цены на нефть. А теперь, когда арабы выбрали этот зазор до реальной рыночной цены в свою пользу, получается, что поддерживать на плаву это фиктивное социальное благолепие просто не на что. А послать авианосцы, чтобы вправить арабам мозги в нужную сторону теперь не получается. Да разве только в нефти дело? К «насосу» было подключено множество шлангов и с каждого из них что-то капало. М-да…. По-хорошему, уровень жизни должен был упасть не в три раза, а раз в шесть. Но немцы народ изворотливый, работать разучиться не успели. Вот и выкручиваются. — Сима сделала паузу. — Ладно, об этом мы еще успеем поговорить, а сейчас на платформу идти надо. Наш поезд отправляется через десять минут.

Диванчики в вагоне были мягкими и покрыты кожзаменителем, они расположились на них с некоторым комфортом. — У нас бы точно изрезали донельзя, — заметил Геннадий.

— Ничего, дай только срок, и у нас такие будут. Тут главное, чтобы тот, кто режет — обязательно получал по башке. И от милиции и от сограждан. А это уже делается. Пара десятков лет и все будет в ажуре.

Геннадий хмыкнул в сомнении, — Твоими бы устами….

Вагон перед отправлением заполнился наполовину. Местный народ большей частью сидел молча, а Сима с Геннадием вполголоса болтали на русском языке о разных пустяках и посматривали в окно на проносящиеся там пейзажи. Ближайшие попутчики посматривали на них с некоторым любопытством, но разговоры не вступали. Европа!

На ближайшей остановке в вагон вошла компания из пятерых чернявых парней в кожаных куртках и заняла пару диванчиков рядом с ними, но на противоположном борту вагона. Эти разговаривали нарочито громко и отнюдь не на немецком языке. Две пожилые немки, занимавшие один из этих диванчиков, поспешили пересесть на другие свободные места.

— Арабы? — тихо спросил Геннадий, наклонившись к Симе.

— Нет, это турки. Их тут полно.

Вошедшие с американской бесцеремонностью взгромоздили свои ноги на соседние сидячие места и закурили. Обувь же их, надо сказать, не отличалась особой чистотой. Никто из прочих пассажиров не сказал ни слова. Зато турки галдели за целый вагон, время, от времени указывая пальцем на отдельных попутчиков и похохатывая.

— Что это они лопочут? — спросил Геннадий по русски.

— Пользуются тем, что немцы турецкого языка не знают и поносят окружающих по полной программе. Мол, козлы мы все тут. Кроме меня, разумеется. Вон тот в бейсболке сказал, что я клевая сучка, и он бы с удовольствием меня трахнул.

Геннадий начал подниматься, но Сима вовремя ухватила его за рукав.

— Сиди, успеется еще, я хочу понаблюдать за реакцией аборигенов. Ага, вот и представитель власти. — В вагон вошел контролер в униформе и начал проверять наличие билетов у пассажиров. Когда дошла очередь, Сима с Геннадием тоже предъявили свои. Контролер повернулся к туркам. А вот у них надо думать билетов не было. Сидящий с края парень только выдохнул струю дыма в лицо проверяющему, с вызовом затушил сигарету прямо о покрытие сидения и кинул ее на пол. Сима с интересом следила за этой сценой.

Контролер помялся на месте секунд пять, потом продолжил проверку билетов у оставшихся пассажиров.

— Та-а-а-к, — протянула Сима разочарованно. — Дело обстоит еще хуже, чем я предполагала. Этих бедолаг тоже донельзя отравили общечеловеческими ценностями. Как и нас русских, надо самокритично признать.

— А может, они считают, что этим должна заниматься полиция? Это же немцы, для них главное порядок.

Сима с ним не согласилась. — Смотри, видишь ту кнопку на стене? Это и есть вызов полиции. Вот если бы ее нажали, прибежали бы полицаи с «демократизаторами» и навесили бы этим ухарям горяченьких, то тогда ты был бы прав. Однако никто ее не нажал, даже этот олух в форме. Хорошо, что мы сюда приехали. Ладно, продолжим наши познавательные игры. Сейчас я оскорблю их до глубины души. Пройдусь так сказать кованными армейскими сапогами по мужскому достоинству. А когда они, пылая праведным гневом, попытаются смыть нанесенное оскорбление нашей кровью, мы встанем и немножечко их побьем. Хорошо?

— Для удовольствия или в научных целях? — деловито спросил Геннадий, настраиваясь на схватку.

— Исключительно в научных, — заверила его Сима, — я хочу посмотреть, как на это среагируют местные. Видишь ли, какое дело, данных по Германии у меня хватает. Но это все сухая статистика и отстраненная аналитика. А я хочу прочувствовать ситуацию изнутри, чтобы не ошибиться в принятии решений. Для того собственно мы сюда и приехали.

Сима повернулась к не ведавшим своей печальной участи потомкам башибузуков, ослепительно улыбнулась и произнесла заранее приготовленную короткую речь на базарно-турецком языке. Те сначала остолбенели от такой вопиющей наглости, потом опомнились и резко вскочили.

Как и другие подобные потасовки, в которых Симе с Геннадием приходилось участвовать в последнее время, эта тоже не затянулась. Секунд через пятнадцать все пятеро лежали на полу вагона в живописных позах и только тихо постанывали. Сима обвела вагон внимательным взглядом. Несколько растерянные пассажиры в изумлении пялились на них. Некоторые уже были на ногах, видимо собирались на всякий случай покинуть поле боя, переместившись в соседний вагон. Теперь и они остановились. Сима еще раз улыбнулась и прервала затянувшееся молчание. — Господа, мне необходима ваша помощь. Надо перетащить этих людей в тамбур, — она пренебрежительно толкнула ногой ближайшее тело, — и выбросить их из поезда. Есть добровольцы? — Немцы и немки начали переглядываться, но с места никто не тронулся. — Сима выждала с минуту, вздохнула и шепнула Геннадий на ухо, — попробуем иначе, ты надуй грудь как петух перед конкурентом и отдай приказ. Мол, от имени и по поручению российского командования….

Геннадий кивнул и расправил плечи. — Я капитан российской армии Шерстнев! От имени командование российских войск в Европе приказываю оказать нам необходимую помощь! — Этот демарш возымел эффект. Около полудюжины колбасников снялись с якоря и принялись помогать перетаскивать турок к ближайшему тамбуру. Когда эта процедура была почти закончена, Сима протянула руку к двери. — Подожди, — остановил ее Геннадий. — Дверь на блокировке, не откроется. — Откроется, я об этом уже позаботилась, — заверила его Сима и потянула за ручку. — Дверь открылась, а поезд начал тормозить. Дождавшись, когда он практически остановился, они быстро покидали тела на насыпь и снова закрыли дверь. Поезд тронулся и стал набирать скорость. Сима с Геннадием вернулись в вагон и уселись на свои места.

Пассажиры успели успокоиться, только опасливо косились в их сторону. Некоторые тихо переговаривались. — Как овечки, право слово, — заметил Геннадий с разочарованием. — И это те самые немцы, которые затеяли в прошлом веке две мировые войны? Странно даже….

— Да, печальное зрелище, что и говорить. Но если разобраться, то это все равно самый пассионарный этнос в Европе и он нам нужен.

— Ты уверена?

— Конечно. Процессы этногенеза на континенте шли неравномерно. Немцы поздно создали свое национальное государство, опоздали к разделу колоний. Чем собственно и объясняется их повышенная активность в двадцатом веке. Они так сказать моложе, свежее прочих европейцев. Комплиментарность с русскими у них неплохая, потенциально довольно ценный союзник. Только после поражения в последней мировой войне им так плотно промыли мозги, что они теперь собственной тени боятся. Кстати, я думаю, что тут в поезде больше «западники», а нам надо еще посмотреть на «восточников», то есть выходцев из бывшей ГДР.

— Думаешь, что они сильно отличаются от этих…? — Геннадий глазами указал на попутчиков.

— Надеюсь что да, они попали в эту мозгомойку значительно позже, да и в капитализм вписались далеко не лучшим образом. Тяжело, когда тебя считают никчемной приживалкой и нахлебником. Отсюда и ностальгия по былым временам, когда был порядок и социализм.