Так что капитан был готов. Он глазом не моргнул, когда вместо того, чтобы протянуть руку-лапу, существо высунуло длинный сероватый язык. Кеннит, не дрогнув, опустил на него свои монеты. Язык мгновенно втянулся назад в пасть. Проглотило оно золото или сотворило с ним еще что-нибудь — сказать было невозможно. Так или иначе, приняв подношение, Другой отвесил Кенниту короткий деревянный поклон — и разгладил перед собой полукруг песка, приглашая пирата разложить найденное на берегу.

Он проделал это без спешки и суеты. Первым лег на песок стеклянный шар с движущимися фигурками внутри. Рядом с ним Кеннит положил розу, а кругом нее, в аккуратном порядке, — двенадцать накладных ноготков. Рядом устроил сундучок с крохотными чашечками. Высыпал в ямку горсть хрустальных шариков, попавшихся ему уже в самом конце. А вот и самая последняя находка — медное птичье перышко, весившее, кажется, немногим более настоящего…

И Кеннит с легким кивком отступил прочь. Все, дескать. Закончил.

Ганкис виновато посмотрел на своего капитана и застенчиво пристроил с краешка оставшуюся у него непонятную раскрашенную игрушку. Потом тоже отступил прочь.

Довольно долго Другой молча рассматривал предъявленные ему сокровища. Наконец его непривычно-плоские зенки обратились вверх и встретились с голубыми глазами Кеннита. Он сказал:

— Это все, что тебе удалось найти?

Он явно намекал, что у Кеннита могло быть еще кое-что припрятано. Но капитан лишь неопределенно и молча пожал плечами и мотнул головой: то ли да, то ли нет, понимай как знаешь. Ганкис беспокойно переминался у него за спиной.

Другой шумно втянул воздух в свои речевые мешки.

— То, что выносят на здешний берег океанские волны, не предназначено быть добычей людей, — проскрежетал его голос. — Если пучина извергает что-либо, то лишь потому, что на то случилась ее воля. Не дерзай же противиться воле пучины, ибо так не поступает ни одно осененное разумом существо. Никому из людей не позволено уносить с собой то, что он может найти на Берегу Сокровищ!

Кеннит спокойно поинтересовался:

— Ты хочешь сказать, что все здешние находки — собственность Других?

Как сильно ни различались их расы, он явственно видел, что сильно смутил своего собеседника. Тому понадобилось время, чтобы собраться с мыслями. Потом он ответил очень серьезно:

— То, что пучина выбрасывает на Берег Сокровищ, не перестает ей принадлежать. Мы здесь — всего лишь смотрители.

Тонкие губы Кеннита сделались еще тоньше, растянувшись в улыбке:

— В таком случае это вообще не твое дело. Я — капитан Кеннит, и, верно, я не буду единственным, кто в разговоре с тобой назовет себя хозяином моря. Потому что мы бороздим океан где хотим, а значит, все, что принадлежит океану, принадлежит также и нам. Ты свое золото получил? Вот и давай прорицай. А о чужом имуществе задумывайся поменьше.

Было отчетливо слышно, как ахнул перепуганный Ганкис. Другой, напротив, никак не отреагировал на слова капитана. Лишь в глубокой задумчивости нагнул голову, а за ней и все лишенное шеи тело — ни дать ни взять глубоко склонился перед Кеннитом, как бы вынужденно признавая его превосходство. Когда же Другой выпрямился вновь, его рыбий взгляд уперся прямо в душу Кенниту, словно указательный палец, твердо прижавший карту.

— Простое толкование. Настолько простое, что иные и из вашего племени сумели бы его сделать! — голос существа стал ниже, точно шел откуда-то из недр его тела, а не из мешков под ушами. — Ты берешь чужое, капитан Кеннит, и называешь его своим. И сколько бы ни попало тебе в руки, ты никогда не ведаешь удовлетворения. Те, кто следует за тобой, довольствуются лишь тем, что ты бросаешь, сочтя ни к чему не годными безделушками… или игрушками. Себе же ты берешь то, что сочтешь наиболее ценным…-Тут Другой покосился на Ганкиса, потрясенно таращившего глаза. — Такое понимание ценностей и обманывает, и грабит вас обоих…

Но Кеннит пришел сюда не затем, чтобы выслушивать нравоучения.

— Своим золотом я оплатил право задать один вопрос, так? — перебил он предсказателя.

Челюсть Другого резко отвисла. Но не от изумления, скорее с угрозой. Многочисленные ряды зубов в ней и правда оказались весьма впечатляющими. Пасть захлопнулась, как ловушка. Холодные губы чуть шевельнулись, выплевывая ответ:

— Спраш-ш-ш-ивай ж-же…

И Кеннит спросил:

— Преуспею ли я в том, к чему ныне стремлюсь?

Воздушные мешки Другого пульсировали как бы в задумчивости.

— Не желаешь ли выразиться определенней?

Кеннит терпеливо проговорил:

— А разве знамения, явленные тебе, требуют уточнений?

Другой вновь уставился на предметы, разложенные перед ним на песке. Роза. Чашечки. Перламутровые ноготки. Плясуны в шаре. Перышко. Хрустальные шарики…

— Ты преуспеешь в том, чего жаждет твое сердце, — прозвучал краткий ответ. По лицу Кеннита начала было расползаться улыбка, но голос Другого, ставший откровенно зловещим, так и заморозил ее: — Ты исполнишь то, чего всего более возжелаешь исполнить. То деяние… тот подвиг, коему посвящены твои грезы, ты воплотишь своими руками…

— Довольно, — проворчал Кеннит. Внезапное нетерпение охватило его, и он раздраженно отринул мысль о том, чтобы испросить право лицезреть их Богиню. И слушать предсказателя дальше у него никакого желания уже не было. Он нагнулся собрать с песка разложенные сокровища, но Другой быстрым движением растопырил над ними перепончатые лапы. Пальцы оканчивались когтями, и на каждом острие выступила зеленоватая капелька яда.

— Находки, — проскрипел Другой, — как им и положено, останутся на берегу. Я прослежу за тем, чтобы они были должным образом размещены…

— Премного благодарен. — Голос Кеннита так и дышал искренностью. Он начал медленно выпрямляться… Но стоило Другому чуть-чуть потерять бдительность, как пират мгновенно шагнул вперед и наступил сапогом на стеклянный шар, приютивший ярмарочных акробатов. Тот лопнул, прозвенев, словно колокольчик на ветру. Ганкис вскрикнул так, словно Кеннит заколол его первенца. Отшатнулся даже Другой, пораженный столь преднамеренным разрушением красоты.

— Вот жалость какая, — отворачиваясь, бросил Кеннит. — Но если мне им не владеть, с какой стати отдавать его другим?

На самом деле сначала он подумывал раздавить сапогом розу, но удержался, да и правильно сделал. Хрупкий с виду бутон был явно сработан из чего-то такого, что не очень просто окажется расколошматить. Еще не хватало уронить себя, безуспешно пытаясь его сломать!… А остальные вещички, на взгляд Кеннита, немногого стоили. Пускай Другой и поступает с ними, как ему заблагорассудится.

Он повернулся и зашагал прочь.

У него за спиной Другой издал яростное шипение. Он долго втягивал в себя воздух, чтобы затем произнести нараспев:

— Тот, чья пята попирает и рушит принадлежащее морю, морю в конце концов и достанется!…

И зубастые челюсти захлопнулись с лязгом, словно обкусив хвост этого последнего предсказания. Ганкис рысцой догнал своего капитана. Он был из тех, кому хорошо известные опасности милее неизвестных. Удалившись по берегу на десяток шагов, Кеннит остановился и вновь обернулся к Другому.

Тот так и сидел над разложенными сокровищами.

— Да, кстати! — крикнул ему Кеннит. — Там было еще кое-что, но, по-моему, океан преподнес этот подарок не мне, а тебе, так что я там его и оставил. Мне кажется, ни для кого не тайна, что Другие не очень-то жалуют кошек?…

Это было правдой: Другие испытывали перед кошками и всеми их родственниками прямо-таки панический ужас.

Предсказатель не снизошел до ответа. Но Кеннит с удовлетворением увидел, как встревоженно дрогнули его речевые мешки.

— Целый выводок маленьких котят, голубенькие такие! — продолжал капитан. — Ты без труда найдешь их неподалеку отсюда. В красно-синем кожаном мешочке. Семь или даже восемь прелестных созданий. Боюсь, некоторым из них не пошло на пользу морское купание, но те, которых я выпустил, наверняка здесь приживутся! Уж вы их не обижайте, пожалуйста!

Другой издал странный звук, нечто вроде свиста.

— Забери их! — взмолился он. — Забери их отсюда! Всех!… Пожалуйста!…

— Забрать с Берега Сокровищ то, что по своей всевышней воле выбросил океан? Даже помыслить о таком не дерзну! — В голосе Кеннита звучала алмазная искренность. Он не засмеялся, даже не улыбнулся, наоборот, уходя, всем видом изображал скорбное недоумение. Зато чуть позже поймал себя на том, что мурлычет вполне непристойный мотивчик, подслушанный на улицах Делипая. А шагал капитан Кеннит так широко, что бедного Ганкиса, трусцой спешившего за ним, очень скоро замучила одышка.

— Господин мой, — пропыхтел он наконец. — Можно спросить кое о чем, господин капитан?

— Спрашивай, — милостиво разрешил пиратский вожак. Он был наполовину уверен, что Ганкис попросит идти чуть помедленнее, и уже решил, что ответит отказом. Им следовало поторопиться на корабль, чтобы успеть вывести его в море, пока набравший силу отлив не обнажил в устье бухты непреодолимые подводные скалы.

Но Ганкис заговорил совсем о другом. Он спросил:

— А что это такое — то, в чем ты обязательно преуспеешь?

Кеннит едва не поддался искушению рассказать ему, но вовремя спохватился. Нет. Зря, что ли, он так долго обдумывал свой нынешний поход за предсказанием, зря, что ли, загодя взвешивал в уме каждый свой шаг! И он точно знал, когда ему следует заговорить. Он подождет, пока они выйдут в море и Ганкис во всех подробностях изложит команде свое видение их приключений на острове. Долго этого ждать навряд ли понадобится. Старик словоохотлив — а команду, истомившуюся в неизвестности, наверняка снедает нетерпение узнать все как есть. Итак, он подождет, пока они не поймают попутный ветер и не лягут на курс, направляясь назад в Делипай, и тут-то он велит всем собраться на палубе… Кеннит живо вообразил себе лунный свет и своих моряков, выстроенных на шкафуте* [Шкафут — на парусных кораблях палубный настил вдоль бортов средней части корпуса.]… В бледно-голубых глазах капитана разгорелся огонек предвкушения.

И потому ответа на свой вопрос Ганкис не получил.

Они преодолели пляж Берега Сокровищ гораздо быстрее, чем когда высматривали находки. Вскоре они уже карабкались на откос. Там начиналась тропинка через заросшую лесом внутреннюю часть острова. Кеннит не желал показывать Ганкису, как беспокоила его судьба «Мариетты». Здешние приливы и отливы менее всего считались с лунными фазами и тому подобными мелочами. Корабль, поставленный на якорь вроде бы в совершенно безопасном местечке, в один прекрасный момент запросто мог сесть днищем на скалы, которых определенно не было там в предыдущий отлив. Так что у Кеннита не было ни малейшего желания рисковать «Мариеттой». Лучше убраться с этого колдовского острова, покуда отлив не запер их в бухте!

В лесу, куда не мог добраться морской ветер, воздух был неподвижен, а солнечный свет отливал золотом. Косые лучи проникали между ветвей, пронизывая легкий туман, напоенный ароматами перегноя и зелени, и все вместе неуловимо навевало на путников сон. Кеннит сам обратил внимание, как замедлился его стремительный шаг, — таким уж покоем дышало все вокруг. Прежде, когда с ветвей опадала наземь влага ночного дождя, лес отнюдь не манил Кеннита под свою сень: не было никакой охоты соваться в мокрую чащу, заваленную буреломом. Зато теперь… зато теперь как-то само собой разумелось, что этот лес — поистине место чудес. Чудес, тайн и сокровищ, не менее заманчивых, чем ожидавшие на берегу…

Беспокойство за судьбу «Мариетты» незаметно рассосалось и позабылось. Вот уж тоже — печься о таких мелочах. Да что с ней сделается?! Кеннит обнаружил, что остановился и неподвижно стоит посреди галечной дорожки. Сегодня он пойдет исследовать остров. Перед ним распахнутся дивные сокровищницы Других, те самые, где единственная ночь созерцания оборачивается столетием внешнего мира. Он познает их все. И все покорит. И произойдет это скоро. А пока он просто постоит здесь, постоит неподвижно, вдыхая чудесный золотой воздух этого места…

Ничто не мешало бы ему наслаждаться дивным покоем — если бы не Ганкис. Матрос знай бормотал что-то о «Мариетте» и об опасностях здешних приливов-отливов. Кеннит не обращал внимания на его болтовню, но старик лопотал свое без умолку.

— И на что мы остановились здесь, а, капитан? Капитан Кеннит? Господин мой, да ты слышишь ли меня? Тебе, может, нехорошо?…

Кеннит рассеянно отмахнулся — отвяжись мол. Но на старого липучку и это не подействовало. Тогда капитан призадумался, какое бы дать ему поручение, чтобы этот шумный и такой вонючий ублюдок перестал осквернять собой покой лесного чертога. Он порылся в кармане, и его рука натолкнулась на цепочку и медальон. Кеннит тайком улыбнулся, вытаскивая его наружу.

— Вот что, — сказал он, прерывая на середине очередную струю Ганкисовой чепухи. — Смотри-ка, что я нечаянно прихватил с собой с ихнего берега. Так ты уж сделай доброе дело, сбегай туда. Отдай эту побрякушку Другому и проследи, чтобы он убрал ее куда следует.

Ганкис воззрился на него в немом изумлении.

— Нет времени, господин мой! — выдохнул он наконец. — Уж лучше ты, господин капитан, прямо здесь ее положи! И скорее бежим на корабль, пока он на скалы не сел или пока ребята с горя без нас не отчалили! Теперь, может, месяц не случится такого прилива, чтобы в Обманную бухту спокойно входить-выходить! А ночи на этом проклятом острове ни одному человеку не пережить!…

Старый паршивец определенно начинал действовать на нервы своему капитану. Вот он уже спугнул маленькую зеленую пичугу, собравшуюся было сесть неподалеку.

— Иди, я кому говорю! — рявкнул Кеннит. — Ну? Пошел!

В его голосе явственно прозвучали плети и кандалы — наказание для нерадивых. Он был весьма удовлетворен, когда бывалый матрос подхватил медальон у него из руки и опрометью бросился туда, откуда они только что пришли.

Стоило ему скрыться, и Кеннит расплылся в широкой ухмылке. А потом быстро зашагал вперед по тропе, постепенно забиравшейся на холмы. Он еще немножко отойдет от того места, где они расстались с Ганкисом. А потом шагнет с тропы в сторону. Вот тогда Ганкису нипочем его не найти, и он вынужден будет вернуться на корабль в одиночестве, а потом поднять якоря. Вот когда никто и ничто не помешает ему, Кенниту, спокойно прибрать к рукам остров Других…

— А вот и ошибаешься. Это они тебя к рукам приберут.

Кеннит вздрогнул. Это прозвучал… его собственный голос. Вернее, прошептал до того тихо, что сам Кеннит еле расслышал. Он облизнул губы и огляделся. Слова, произнесенные неведомо кем, словно пробудили его ото сна. Кажется, он как раз собирался что-то сделать, но вот что именно?…

— Ты собирался с потрохами отдаться им в лапы. Любое заклятие, знаешь ли, — палка о двух концах. Чары этой тропы понуждают тебя с нее не сходить, но они же отпугивают Других. А вот если они уговорят тебя оставить ее — тут-то ты и попался. Я бы не назвал это разумным…

Кеннит наконец-то догадался поднести к глазам собственное запястье. Ему насмешливо улыбалось его собственное лицо. Амулет, оказывается, ожил, и диводрево само собой процвело красками. Завитки деревянных волос обрели черноту, лицо стало казаться обветренным и загорелым, а глаза — светло-голубыми и обманчиво безвольными.

— А ты не подарок, я гляжу, — сообщил Кеннит амулету.

Тот оскорбленно фыркнул и посоветовал:

— На себя лучше посмотри. Мне вправду начало казаться, будто меня пристегнули к руке легковерного идиота, готового радостно сунуть башку в первую же петлю. По счастью, ты все-таки стряхнул с себя морок, или, вернее сказать, это я тебя от него спас…

Кеннит спросил требовательно:

— Какой еще морок?

Амулет скривился с видом величайшего презрения:

— Обратный тому, который ты чувствовал, идя сюда. Ему поддаются все, кто тут проходит. Магия Других столь сильна, что нет никакой возможности миновать их земли, не ощутив ее и не испытав притяжения. Вот они и наложили на тропу чары, вынуждающие оттягивать удовольствие. Всем хочется посетить их владения, но каждый откладывает посещение на завтра. Снова и снова — на завтра, и так до бесконечности. Но от твоей угрозы насчет котят они прямо забегали. Тебя они точно сманили бы с тропы в лес, чтобы использовать для избавления острова от котов!

Кеннит позволил себе самодовольную улыбочку.

— Чего они не предвидели, так это пробуждения моего амулета, о который все их волшебство расшибается, как о…

Резная личина подобрала губы.

— Я лишь предупредил тебя о мороке. Если ты знаешь, что тебя пытаются околдовать, ты уже защищен, и это самое лучшее средство. А собственной магии, чтобы закрываться от враждебных воздействий или наносить ответный удар, у меня нет. — Крохотные голубые глаза вращались туда-сюда, оглядываясь. — Между прочим, нам обоим плохо придется, если ты так и будешь здесь торчать, болтая со мной. Вода стоит уже низко, и скоро старшему помощнику придется выбирать, что ему делать — бросить тебя на берегу либо погубить «Мариетту»! Словом, поторопись!

— Ганкис!… — вырвалось у Кеннита. Ругаясь, он во всю прыть устремился вперед — к бухте, где оставил корабль. Бежать за стариком все равно бесполезно. Придется оставить его. Ах ты, он же еще и золотой медальон ему отдал!… Надо ж было так дать себя одурачить!… И свидетеля угробил, и сувенирчика с берега не прихватил…

Он несся по извилистой тропке во всю мощь длинных ног. Золотой свет, только что казавшийся столь привлекательным, теперь дышал зноем жаркого дня. Горячий воздух не давал легким ни пищи, ни освежения…

Вот деревья впереди сделались реже, и он понял, что бухта уже недалеко. Еще немного и…

И тут на дорожке у него за спиной раздался топот отчаянно бегущего Ганкиса. Что самое удивительное — старый моряк пронесся мимо своего капитана, не обратив на него никакого внимания. Кеннит лишь мельком рассмотрел осунувшееся лицо, искаженное гримасой несусветного ужаса — и вот уже камушки полетели из-под башмаков стремительно умчавшегося матроса. Что касается Кеннита, он, кажется, не мог уже быстрее переставлять ноги… Но нечто заставило его наддать еще — и он стрелой вырвался из-под деревьев на открытое место.

Он услышал, как впереди него Ганкис вопил не своим голосом, призывая юнгу подождать, подождать, подождать! Ибо мальчишка явно решил, что уже не дождется своего капитана, и как раз тащил шлюпку по лужам, водорослям и камням — к кромке далеко отступившей воды. Тем временем Кеннита и Ганкиса увидели с корабля, и бухту огласил дружный крик множества голосов. Кто-то отчаянно махал им с юта* [Ют — на парусных кораблях — кормовая надстройка.], понуждая выложиться до конца. Кеннит сразу увидел, что положение «Мариетты» иначе как отчаянным назвать было нельзя. Еще немного, и она оказалась бы на мели. Матросы уже крутили брашпиль* [Брашпиль — лебедка с горизонтальным валом на судне для поднятия якоря и выбирания тросов.], выбирая якорные цепи. На глазах у своего капитана корабль дал легкий бортовой крен, потом выпрямился — кстати набежавшая волна приподняла его и помогла сползти с камня. На какой-то миг сердце Кеннита попросту перестало биться. Превыше всего в этом мире пират ставил себя. Корабль был на втором месте.

Скользя по раскисшей глине, давя сапогами облепившие камни ракушки, Кеннит во весь дух ринулся в погоню за уходящей водой, за юнгой и шлюпкой с «Мариетты». Ганкис бежал впереди. Безо всяких команд, все втроем, они ухватились за планширы* [Планшир — на открытой шлюпке планка твердого дерева, прикрепляемая поверх кромки бортовой обшивки для ее усиления.] шлюпки и выволокли ее на глубину. Мокрые до нитки взобрались на борт. Ганкис с мальчишкой бросились к веслам и живо вставили их в уключины, а Кеннит без промедления сел за руль. Было видно, как поднимаются из воды облепленные водорослями якоря «Мариетты». Мачты одевались парусами, но беглецы гребли с силой отчаяния, и расстояние начало сокращаться. Вот шлюпка подобралась к самому борту, сверху спустились шлюп-тали* [Шлюп-тали — устройство для поднятия и опускания шлюпок. Состоит из двух блоков с проходящим через них тросом и служит для достижения выигрыша в силе.]… и еще через несколько мгновений Кеннит оказался-таки на родной палубе. Старший помощник по имени Соркор стоял у штурвала. При виде счастливо вернувшегося капитана он заревел во все горло, отдавая команды. Живо развернулись все паруса, и «Мариетта» вспенила волны, ища стремительное течение, которое, может, и потреплет ее, но все-таки унесет подальше от гнилых зубов Обманной бухты… и всего этого острова.

Кеннит обежал палубу быстрым взглядом и убедился, что все было в должном порядке. Юнга, попавшийся ему на глаза, испуганно съежился, и, хотя капитан едва на него покосился, мальчик явно понял — его непослушания не позабудут и не простят. Вот ведь несчастье. У парнишки была гладкая, нежная, как у девочки, спинка. Завтра она такой уже не будет. И завтра наступит очень скоро… «Тогда и разберусь с ним», — сказал себе Кеннит. А до той поры пускай предвкушает награду за свою трусость.

Кеннит коротко кивнул старшему помощнику и отправился к себе. Хотя дело едва не кончилось бедой, сердце у него в груди гудело торжественным колоколом. Он сыграл с Другими в их игру — и выиграл. Госпожа Удача его не оставила. По обыкновению. И стоивший так дорого амулет очень вовремя пробудился, как нельзя лучше доказав свою полезность.

Но что самое замечательное — он располагал теперь предсказанием Других, и оно сообщало его честолюбивым замыслам пророческую ауру.

Он станет самым первым повелителем Пиратских островов.

Станет!