Этот довод он наконец смог принять. Несколько раз он задумчиво шмыгнул носом, и я с неловкостью подумал, столько ли у меня волчьих повадок, сколько у Рольфа медвежьих, а у Холли ястребиных.
      - Останешься ты по крайней мере на ночь? - спросил он внезапно.
      - Нам лучше путешествовать по ночам, - сказал я с сожалением. - Это удобнее нам обоим.
      Он рассудительно кивнул:
      - Хорошо. Желаю тебе счастливого пути и всяческой удачи. Если хочешь, можешь отдохнуть здесь в безопасности, пока не взойдет луна.
      Я посоветовался с Ночным Волком, и мы с благодарностью приняли это предложение. Я осмотрел рану на плече Ночного Волка и смазал ее мазью Баррича, после чего мы растянулись в тени снаружи и отдохнули. Нам обоим было полезно полностью расслабиться, зная, что нас хорошо охраняют. Так хорошо мы не спали с тех пор, как начали наше путешествие. Когда мы проснулись, я обнаружил, что Черный Рольф уложил рыбу, мед и хлеб, чтобы мы могли взять все это с собой. Не было никаких признаков присутствия ястреба. Я подумал, что он улетел, чтобы устроиться где-нибудь на ночь. Холли стояла в тени дома, сонно глядя на нас.
      - Идите осторожно, идите медленно, - посоветовал Рольф после того, как мы сложили его подарки. - Идите путями, которые Эда откроет для вас.
      Он помолчал, как бы ожидая ответа. Я почувствовал, что тут какой-то обычай, с которым я незнаком. Я просто сказал:
      - Счастливо оставаться.
      Он кивнул в ответ и медленно произнес:
      - Ты вернешься, знаешь ли.
      Я покачал головой:
      - Я в этом сомневаюсь. Но мы благодарны тебе за все, что ты дал нам.
      - Нет. Я знаю, что ты вернешься. Это не вопрос твоего желания. Ты обнаружишь, что тебе нужны эти знания. Ты не такой человек, как обычные люди. Они думают, что имеют право на всех животных - охотиться на них, есть их мясо, подчинять их себе или управлять их жизнями. Ты знаешь, что у тебя нет такого права. Лошадь, которая везет тебя, будет делать это потому, что она так хочет, так же как волк, который охотится с тобой. У тебя более глубокое ощущение себя в мире. Ты веришь, что должен не править им, но быть его частью. Хищник или добыча - никакого позора в том, чтобы быть тем или другим. Когда пройдет время, ты обнаружишь, что у тебя есть очень важные вопросы. Что ты должен сделать, если твой друг захочет убежать со стаей настоящих волков? Уверяю тебя, что это случится. Что ему делать, если ты женишься и у тебя будет ребенок? Когда одному из вас придет время умереть, а таков путь всех нас, как оставшемуся справиться с болью и начать жить одному? В свое время ты ощутишь тоску по существам своего рода. Ты захочешь знать, как чувствовать их и как искать их. На все эти вопросы есть ответы ответы Древней Крови, которые я не смогу дать тебе за один день и которые ты не сможешь понять за неделю. Тебе нужны эти ответы. И ты вернешься за ними.
      Я смотрел вниз на затоптанную землю лесной тропы. Я потерял всю уверенность в том, что не вернусь к Рольфу.
      Холли заговорила из темноты тихо, но отчетливо.
      - Я верю в то, что ты собираешься сделать. Я желаю тебе удачи и помогу, если смогу. - Она посмотрела на Рольфа, как будто это был вопрос, который они обсуждали, но не смогли прийти к соглашению. - Если будет нужда, позови, как ты зовешь Ночного Волка. Попроси, чтобы все из Древней Крови, кто услышит тебя, дали бы знать Холли и Слиту из Кровснека. Кто-то может помочь тебе. Даже если они этого не сделают, то передадут весть мне, а я приду к тебе на помощь.
      Рольф внезапно шумно выдохнул.
      - Мы сделаем что сможем, - поправил он ее, - но было бы разумнее остаться здесь и узнать, как лучше защитить себя.
      Я кивнул в ответ на его слова, но про себя решил, что не буду втягивать никого из них в мою месть Регалу. Когда я бросил взгляд на Рольфа, он кисло улыбнулся мне и пожал плечами.
      - Тогда будьте осторожны, вы оба. Раньше, чем взойдет луна, вы оставите Бакк позади и будете в Фарроу. Если ты считаешь, что король Регал слишком прижал нас здесь, подожди, пока доберешься туда, где люди считают, что он имеет на это право.
      Я мрачно кивнул, и мы с Ночным Волком снова пустились в путь.
      7
      ФАРРОУ
      Леди Пейшенс, Леди Баккипа, как ее стали называть, пришла к власти совершенно уникальным путем. Она родилась в знатной семье и была леди по рождению. Благодаря своему стремительному браку с будущим королем Чивэлом она поднялась до высочайшего положения будущей королевы, но никогда никоим образом не отстаивала свои права на власть, которые дали ей рождение и брак. Только оставшись в одиночестве, всеми покинутая, эксцентричная леди Пейшенс из Баккипа взяла в свои руки бразды правления. Она сделала это, как делала все в своей жизни, совершенно необычным способом, применить который не смогла бы никакая другая женщина.
      Она не опиралась на связи со знатными семействами и не использовала статус своего умершего мужа. Вместо этого она начала с самого нижнего яруса власти, так называемых воинов, которые в большинстве своем были всего лишь женщинами. Эти крайне немногочисленные остатки гвардии короля Шрюда и королевы Кетриккен оказались в странном положении стражников, которым нечего охранять. Гвардейцы Баккипа были оттеснены от исполнения своих обязанностей личными войсками лорда Брайта из Фарроу и приставлены к менее важным занятиям, в которые входила уборка и обслуживание замка. Бывшим королевским солдатам платили нерегулярно, они потеряли уважение к самим себе и слишком часто бездельничали или были заняты черной работой. Леди Пейшенс, по-видимому из-за того, что у них не было других дел, стала требовать их услуг. Она возобновила свои поездки на старой кобыле Шелк и просила стражников сопровождать ее. Послеобеденные прогулки постепенно удлинялись и превратились в ежедневные посещения поселков и городов, которые уже подверглись набегам либо только опасались их. Со временем эти посещения стали затягиваться на целые сутки. В ограбленных поселках она и ее служанка Лейси делали все возможное для раненых, вели списки убитых или "перекованных" и предоставляли сильные спины стражников, чтобы расчищать завалы на улицах и возводить временные убежища для людей, оставшихся без крова. Хотя это и не было настоящей работой для гвардии Баккипа, им напомнили о том, за что их учили сражаться и что происходит, когда у людей нет настоящих защитников. Благодарность людей, которым они помогали, восстановила достоинство и сплоченность гвардейцев. В тех городах, на которые еще не нападали пираты, появление отряда было маленькой демонстрацией того, что Баккип и гордость Видящих все еще существуют. В них возводились самодельные укрепления, куда люди могли отступить во время набега, чтобы получить хотя бы маленький шанс защититься.
      Нет никаких свидетельств того, что думал лорд Брайт относительно деятельности леди Пейшенс, которая никогда не обращалась к нему за официальным разрешением на эти экспедиции. Она ездила для собственного удовольствия, стражники сопровождали ее добровольно и добровольно же делали все, о чем она просила их в поселках. По мере того как доверие между Пейшенс и стражниками крепло, некоторые стали исполнять для нее "поручения". Такое поручение могло состоять в доставке посланий в замки Риппона, Бернса и даже Шокса или в сборе новостей о том, как снабжаются прибрежные города и что происходит в Бакке. Ее гонцы пробирались через оккупированные территории, подвергаясь серьезной опасности. Часто им надлежало вручить ее личный знак ветку плюща, который она весь год выращивала в своих комнатах, адресатам ее послания. Было написано несколько баллад о так называемых "гонцах плюща", рассказывающих об их храбрости и находчивости и напоминающих о том, что даже самые высокие и крепкие стены в конце концов сдаются всепобеждающему плющу. Может быть, самым известным был подвиг Пеней, самой юной посланницы Пейшенс. В возрасте одиннадцати лет она прошла весь путь до ледяных пещер, в которых скрывалась герцогиня Бернса, чтобы принести ей сообщение о том, где и когда причалят корабли с припасами. Часть этого пути Пеней проехала в пиратском фургоне, груженном мешками с зерном.. Она бежала из самого сердца лагеря пиратов, а перед этим подожгла палатку их вождя, чтобы отомстить за своих "перекованных" родителей. Пеней не дожила до тринадцати лет, но подвиги ее будут помнить долго.
      Другие гвардейцы помогали Пейшенс продавать ее драгоценности и родовые земли. Полученные деньги она потом использовала "как ей нравилось, это ее право" - так она однажды сказала лорду Брайту. Она покупала зерно и овец во внутренних землях, и ее добровольцы следили за погрузкой и распределением этих запасов. Корабли с провиантом давали надежду защитникам прибрежных городов. Она расплачивалась подарками с каменщиками и плотниками, которые помогали восстанавливать разрушенные поселки. И она платила - немного, но с искренней благодарностью - тем стражникам, которые вызывались помогать ей.
      К этому времени знак плюща вошел в обиход баккипской стражи, и таким образом то, что уже являлось неоспоримым фактом, стало общеизвестным. Эти мужчины и женщины были стражей леди Пейшенс, которая платила им, если у нее находились деньги, и которая, что было гораздо важнее для них, ценила и использовала их, лечила, если они бывали ранены, и защищала своим острым языком от всякого, кто отзывался о них неуважительно. Такова была основа ее влияния и силы, которую она в результате обрела. "Башни редко крошатся снизу вверх", - часто говорила она, уверяя, что это изречение принца Чивэла.
      Мы хорошо выспались, и желудки наши были полны. У нас не было необходимости охотиться, и мы шли всю ночь, держась в стороне от дороги, и были гораздо более осторожны, чем прежде, так что не встретили никаких "перекованных". Огромная белая луна освещала наш путь. Мы двигались как единое существо, вбирая в себя все запахи и звуки. Ледяная решимость, захватившая меня, заразила и Ночного Волка. Я перестал беспечно трубить ему о своих намерениях, но мы могли думать о них как бы между прочим. Это был совсем другой сорт охотничьего азарта, вызванный совсем другим сортом голода. В ту ночь мы прошли мили под пристальным взглядом луны.
      В этом была солдатская логика, стратегия, которую одобрил бы Верити. Уилл знал, что я жив. Но сообщит ли он об этом остальным членам группы и даже Регалу? Я подозревал, что он жаждет высосать силу моего Скилла, как Джастин и Сирен высосали силу короля Шрюда. Мне казалось, что в этом они находят какое-то извращенное удовольствие и Уилл хочет смаковать его в одиночку. Я был почти уверен, что он будет искать меня и найдет, где бы я ни прятался. Он знал также, что я боялся его, однако, скорее всего, не ждал, что я выйду прямо на него с целью убить не только его самого и всю группу Скилла, но и Регала. Мой быстрый проход к Тредфорду, вероятно, был лучшей стратегией.
      О Фарроу говорят, что это герцогство настолько же открыто, насколько скалисты и лесисты берега Бакка. Рассвет застал нас в незнакомом нам типе леса, более светлом и разнообразном. Мы легли отдохнуть в березовой роще на небольшом холме, выходящем на открытое пастбище. В первый раз со времени моего сражения я снял рубашку и осмотрел плечо, по которому ударили дубиной. Оно было черно-синего цвета и болело, если я слишком высоко поднимал руку. И только. Ерунда. Три года назад я счел бы это серьезным ранением. Я окунул бы плечо в холодную воду и наложил повязку с травяной мазью, чтобы ускорить выздоровление. Теперь, хотя все мое плечо было лиловым и я чувствовал боль, когда шевелился, это был всего лишь синяк. Он заживет и так. Я кисло улыбнулся сам себе, натягивая рубашку. Ночной Волк был не так спокоен, когда я осматривал рану на его плече. Она начинала закрываться. Когда я убрал шерсть с краев раны, он внезапно повернулся и схватил зубами мое запястье. Не грубо, но твердо.
      Оставь в покое. Оно заживет само.
      Там грязь.
      Он понюхал и задумчиво лизнул.
      Не так уж много.
      Дай мне осмотреть ее.
      Ты не умеешь просто смотреть. Ты тычешь.
      Тогда сиди смирно и дай мне потыкать.
      Он согласился, но неохотно. К ране присохли кусочки травы, и их надо было вытащить. Несколько раз он хватал меня за пальцы. Наконец он зарычал на меня, давая знать, что с него хватит. Я не был удовлетворен. Он едва вытерпел, когда я положил на рану немного мази Баррича.
      Ты слишком беспокоишься о таких вещах, сообщил он мне раздраженно.
      Я ненавижу, когда ты бываешь ранен из-за меня. Это неправильно. Это не та жизнь, которую должен вести волк. Ты не должен быть один и бродить с места на место. Ты должен быть со стаей, охотиться на своей территории, когда-нибудь найти самку.
      Когда-нибудь - это только когда-нибудь, и оно либо будет, либо нет. Это дело человека - беспокоиться о вещах, которые могут еще не случиться. Нельзя съесть мясо, пока не убьешь добычу. Кроме того, я не один. Мы вместе.
      Это верно. Мы вместе.
      Я лег рядом с Ночным Волком.
      Я подумал о Молли. Потом решительно выкинул мысли о ней из головы и попытался заснуть. Бесполезно. Я беспокойно метался до тех пор, пока Ночной Волк не зарычал. Потом он встал, отошел от меня и снова лег. Я посидел некоторое время, глядя вниз, на заросшую лесом долину. Я знал, что близок к глупому решению. Я отказывался думать о том, каким бессмысленным и неосторожным оно было. Я набрал в грудь воздуха, закрыл глаза и стал искать Молли.
      Я боялся, что найду ее в объятиях другого человека. Боялся, что услышу, как она презрительно говорит обо мне. Но я не смог найти ее вообще. Снова и снова я концентрировался, собирал всю свою энергию и тянулся к ней. Наконец я был вознагражден появлением образа Баррича, который чинил крышу дома. Он был без рубашки, и солнце обожгло его до цвета полированного красного дерева. Его лицо блестело от пота. Он посмотрел на кого-то внизу и раздраженно нахмурился.
      - Я знаю, моя леди. Ты можешь сделать это сама, спасибо тебе большое. У меня хватит забот без того, чтобы выхаживать вас обоих, после того как вы свалитесь отсюда.
      В какой-то момент я начал задыхаться и снова чувствовать собственное тело. Я оттолкнулся от него и снова потянулся к Барричу. По крайней мере, я дам ему знать, что еще жив. Мне удалось найти его, но туман застилал мне глаза. Баррич, позвал я его. Баррич, это Фитц! Но его сознание было закрыто и заперто от меня. Я не мог поймать даже проблеска его мыслей. Я проклинал свой неуверенный Скилл и снова попытался пробиться сквозь бурлящие облака.
      Передо мной стоял Верити. Руки его были скрещены на груди, он качал головой. Голос его был не громче шепота ветра, и он стоял так неподвижно, что я едва мог разглядеть его. Тем не менее я чувствовал, что ему понадобилась вся его сила, чтобы достичь меня. Не делай этого, мальчик, сказал он тихо. Это только причинит тебе боль. Я внезапно оказался в другом месте. Верити прислонялся спиной к глыбе черного камня, лицо его было в морщинах от усталости. Он тер виски, как будто у него болела голова.
      Мне тоже не стоило этого делать. Но иногда так нужно... Не обращай внимания. Во всяком случае, запомни. О некоторых вещах лучше не знать, а риск при работе Скиллом сейчас слишком велик. Если я могу чувствовать и находить тебя, это может и другой. Он нападет на тебя всеми возможными способами. Не привлекай его внимание к своим замыслам. Он не задумываясь использует их против тебя. Откажись от них, чтобы защитить их. Он внезапно стал казаться немного сильнее и горько улыбнулся. Я знаю, каково это, поступить так. Отказаться от них для их же безопасности. Так сделал твой отец. У тебя есть для этого силы. Откажись от них, мальчик. Просто приходи ко мне. Если ты все еще собираешься. Приходи, и я покажу тебе, что можно сделать.
      Я проснулся в полдень. От яркого солнца, падавшего мне на лицо, у меня разболелась голова и появилась легкая дрожь. Я разжег костер, намереваясь заварить немного чая из эльфовой коры, чтобы успокоиться, и использовал только маленький кусочек коры и немного крапивы. Я не предполагал, что буду нуждаться в этом так часто, а мне надо было беречь кору. Она понадобится мне после того, как я встречусь с группой Регала. Что ж, это была обнадеживающая мысль. Ночной Волк открыл глаза, посмотрел на меня, потом снова задремал. Я сидел, потягивая свой горький чай, и осматривался. Этот странный сон вызвал во мне тоску по тому времени, когда я был кому-то нужен. Все это я оставил позади. Но не совсем. Я сел рядом с Ночным Волком и положил руку на его спину. Он дернулся от прикосновения и проворчал:
      Иди спать.
      Ты все, что у меня есть, поведал я, полный тоски и сожалений.
      Он лениво зевнул. И я все, что тебе нужно. А теперь иди спать. Сон это серьезно, сообщил он мрачно. Я улыбнулся и снова растянулся рядом со своим волком, положив одну руку ему на бок. Он излучал простое удовлетворение от полного желудка и долгого сна на теплом солнце. И был прав. Стоило относиться к этому серьезно. Я закрыл глаза и остаток дня проспал без сновидений.
      В дни и ночи, которые последовали за этим, мы шли по открытым лесам, перемежавшимся широкими лугами. Фруктовые сады и засаженные поля окружали города. Когда-то, очень давно, я проезжал через Фарроу. Тогда я был с караваном и мы пересекали страну, а не следовали течению реки. Я был тайным молодым убийцей, еще не набравшимся опыта. То путешествие закончилось моим первым испытанием предательства Регала. Я едва выжил. Теперь я снова шел через Фарроу, и в конце путешествия меня снова ожидало убийство. Но на этот раз я ехал один, вверх по реке, человек, которого я собирался убить, был моим собственным дядей, и убивать его я буду по собственному желанию. Я находил в этом глубокое удовлетворение. В другое время это бы меня испугало.
      Я сдержал обещание, данное самому себе, и усердно избегал человеческого общества. Мы тенью скользили по дороге и вдоль реки, но, добираясь до городов, далеко обходили их. Это было труднее, чем можно было бы вообразить в такой открытой стране. Одно дело обойти поселок в Бакке, скученный в изгибе реки и окруженный глухим лесом. Другое - пересекать засеянные поля и фруктовые сады и не привлечь при этом внимания чьей-нибудь собаки. До некоторой степени я мог успокоить собак, сообщив им, что мы никому не хотим зла, - если эти собаки были доверчивы. Большинство фермерских собак настолько подозрительно относятся к волкам, что их не могут успокоить никакие уговоры. Более взрослые собаки были склонны с подозрением относиться к любому человеку, странствующему в компании с волком. Нас неоднократно преследовали. Уит мог дать мне возможность связаться с некоторыми животными, но он не гарантировал, что меня будут слушать и поверят мне. Собаки не глупы.
      Охота на этих открытых пространствах тоже изменилась. Мелкие животные целыми группами обитали в норах, а более крупные просто убегали от нас. Время, проведенное на охоте, - это время, когда мы не передвигались. Иногда я находил неохраняемые курятники и тихо проскальзывал в них, чтобы вытащить из-под спящих птиц яйца. Я также не стеснялся таскать из садов, мимо которых мы проходили, сливы и вишни. Нашим самым удачным убийством был глупый молодой харагар, представитель семейства диких свиней, которых многие кочевые племена разводят как мясной скот. Откуда забрел этот экземпляр - мы не спрашивали. Клыками и мечом мы повалили его. В эту ночь я позволил Ночному Волку наесться до отвала, а потом вызвал его раздражение, срезав остатки мяса и высушив их над огнем. Потребовалась большая часть дня, чтобы жирное мясо как следует высохло, но благодаря ему в последующие дни мы путешествовали гораздо быстрее. Когда дичь появлялась, мы охотились и убивали, но если ее не было, у нас был копченый харагар.
      Таким образом, мы шли вдоль Оленьей реки на северо-запад. Когда мы приблизились к крупному торговому городу у Турлейка, мы далеко обошли его и некоторое время ориентировались только по звездам. Это гораздо больше нравилось Ночному Волку, поскольку мы шли через пространство, в это время года покрытое густыми высокими травами. Часто мы видели вдали стада крупного скота, овец или коз, и реже харагаров. Мой контакт с кочевыми племенами, которые следовали за этими стадами, сводился к наблюдению за тем, как они скачут на лошадях или разводят небольшие костры.
      В эти ночи долгих переходов мы снова были волками. Я вернулся к этому состоянию, но знал об этом и говорил себе, что, пока я знаю, это не приносит мне особого вреда. На самом деле, я думаю, что это пошло мне на пользу. Если бы моим компаньоном был другой человек, жизнь моя была бы гораздо сложнее. Мы бы обсуждали дорогу, запасы и тактику, которую нам надо будет избрать, когда мы придем в Тредфорд. Но с волком мы просто трусили вперед ночь за ночью, и наше существование было таким простым, какой только может быть жизнь. Товарищество наше все крепло.
      Слова Черного Рольфа запали мне в душу и давали много пищи для размышлений. В некотором роде я принимал Ночного Волка и связь между нами как нечто само собой разумеющееся. Когда-то он был щенком, а теперь стал мне ровней. И другом. Некоторые говорят "собака" или "лошадь", как будто все они похожи друг на друга. Я слышал, как человек называл кобылу, которая прожила у него семь лет, "оно", словно говорил о кресле. Я никогда этого не понимал. Не надо обладать Уитом, чтобы чувствовать товарищество животных и знать, что дружба с животным может быть совершенно такой же полной и крепкой, как дружба между мужчиной и женщиной. Ноузи был веселым, дружелюбным и любопытным щенком, когда был со мной. Кузнечик был жестким и агрессивным, склонным задирать всякого, кто готов был ему уступить, и у него было грубоватое чувство юмора. Ночной Волк не был похож на них, так же как он не был похож на Баррича или Чейда. Я не проявлю неуважения ни к одному из них, если скажу, что с волком мы были ближе.
      Он не умел считать. Но я не мог прочитать в воздухе след оленя и сказать, самец это или самка. Если он не мог планировать вперед дальше чем до послезавтра, то и я не был способен к его свирепой концентрации во время выслеживания добычи. Между нами были различия; никто из нас не искал превосходства. Никто не пытался командовать другим и не ожидал безоговорочного подчинения. Мои руки очень подходили для того, чтобы вытаскивать из него и клещей и иглы дикобраза, а также чтобы чесать зудящие, но недосягаемые для него точки на спине. Мой рост давал мне некоторое преимущество при осмотре местности. Так что даже когда он жалел меня за "коровьи зубы", плохое зрение по ночам и нос, который он называл "бесполезным бугром между глазами", он все равно не смотрел на меня сверху вниз. Мы оба знали, что благодаря его охотничьей доблести мы получали большую часть нашего мяса. Тем не менее он всегда отдавал мне равную со своей часть.
      Найдите-ка нечто подобное в каком-нибудь человеке, если сможете.
      - Сидеть, пес, - шутливо сказал я ему однажды. Я снимал шкуру с дикобраза, которого убил дубинкой, после того как Ночной Волк настоял на том, что его необходимо поймать. В своем нетерпении добраться до мяса он был готов утыкать нас обоих иглами. Он уселся снова, его ляжки нетерпеливо дрожали.
      Почему люди так говорят? - спросил он меня, когда я осторожно потянул за край колючей шкуры.
      - Как?
      Приказывают. Что дает человеку право приказывать собаке, если они не стая?
      - Некоторые стая или почти стая, - задумчиво сказал я вслух. Я натянул шкуру, держа ее за лоскут шерсти с живота, в котором не было иголок, и разрезал открытую поверхность. Кожа затрещала, отделяясь от жирного мяса. Некоторые люди думают, что у них есть на это право, - продолжил я через мгновение.
      Почему? - настаивал Ночной Волк.
      Меня удивило, что я никогда не задумывался над этим раньше.
      - Некоторые люди думают, что они лучше, чем животные, - медленно проговорил я. - Думают, что обладают правами использовать их и командовать ими, как только они пожелают.
      Ты думаешь так же?
      Я ответил не сразу. Я вел свой клинок вдоль линии между кожей и жиром, постоянно натягивая шкуру. Я ведь ездил верхом, когда у меня была лошадь, верно? Потому ли, что я считал себя лучше лошади, которую подчинял своей воле? Я использовал собак, чтобы они охотились для меня, и при случае ястребов. Какое я имел право приказывать им? И вот я сижу здесь и сдираю с дикобраза шкуру, чтобы съесть его. Я медленно заговорил:
      - Разве мы лучше этого дикобраза? Или дело только в том, что сегодня мы одолели его?
      Ночной Волк склонил голову набок, следя, как мой нож и руки очищают для него мясо.
      Я думаю, что я всегда умнее дикобраза. Но не лучше. Может быть, мы убиваем его и едим, потому что мы можем. И тут он томно вытянул перед собой передние лапы. Точно так же, как хорошо обученный человек очищает для меня одну из этих колючих тварей, чтобы я сполна насладился едой.
      Он свесил на сторону язык, глядя на меня, и мы оба знали, что это всего лишь часть ответа на вопрос. Я провел ножом вдоль хребтины зверька, и кожа наконец была снята.
      - Я должен развести огонь и приготовить часть этого жира, прежде чем есть его, - сказал я задумчиво. - Иначе я заболею.
      Только отдай мне мою часть и делай что хочешь со своей, великодушно разрешил мне Ночной Волк.
      Я отрезал задние ноги. Для меня этого было более чем достаточно. Я положил их на кожистую сторону шкуры, а Ночной Волк уже утащил свою долю и приступил к трапезе. Пока он хрумкал костями, я развел небольшой костер и стал жарить ноги.
      - Не думаю, что я лучше, чем ты, - сказал я тихо. - На самом деле я вообще не думаю, что лучше какого-нибудь животного. Хотя, как ты сказал, я умнее некоторых из них.
      Может быть, дикобраза, заметил он милостиво. Но волка? Думаю, нет.
      Мы научились понимать все нюансы поведения друг друга. Иногда мы были свирепо ловки во время охоты, находя утонченнейшее удовольствие в выслеживании и убийстве, напряженно и угрожающе двигаясь сквозь мир. В другое время мы возились, как щенки, сталкивая друг друга с проторенной дороги через кусты и распугивая добычу, даже не успев увидеть ее. Иногда мы лежали, подремывая, прежде чем подняться, чтобы поохотиться, а потом пуститься в путь. Солнце грело наши животы или спины, сонно жужжали насекомые. Потом огромный волк мог перекатиться на спину, как щенок, умоляя меня почесать ему живот, проверить уши на предмет блох или клещей или просто почесать горло и шею. Холодными туманными утренниками мы сворачивались в клубки, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться перед тем, как уснуть. Иногда меня будил грубый толчок холодного носа, а когда я пытался сесть, то обнаруживал, что он нарочно встал на мои волосы, пришпилив голову к земле. В другой раз я мог проснуться в одиночестве и увидеть, что Ночной Волк сидит на некотором расстоянии и обозревает окрестности. Я вспоминаю, как он сидел так, с силуэтом на фоне заката. Легкий вечерний ветер трепал его шерсть, уши были направлены вперед, взгляд устремлен вдаль. Я ощущал в нем одиночество, которого не мог излечить. Это унижало меня, и я оставлял его в покое, даже ни о чем не спрашивая. В некотором роде для него я был не лучше волка.
      После того как мы обошли Турлейк и окружающие города, мы снова повернули на север и вышли к Винной реке. Она отличалась от Оленьей реки, как корова от жеребца. Серая и спокойная, она скользила через открытые поля, медленно двигаясь по своему широкому, покрытому гравием руслу. На нашей стороне реки была дорога, которая шла более или менее параллельно течению. По ней двигались по большей части стада коз и овец. Мы всегда слышали, что подходит пастух или стадо, и легко избегали их. Винная река была не такой судоходной, как Оленья, потому что была мельче, а по краям встречались песчаные отмели, но лодки по ней плавали. Со стороны Тилта вдоль Винной реки лежала широкая дорога и часто встречались поселки или даже города. Мы видели, как мулы тянут вверх по реке баржи; я решил, что таким способом суда приходится переводить через мели. Селения на нашей стороне реки, по-видимому, ограничивались деревушками у переправ и редкими торговыми центрами кочевых пастухов. Там можно было найти трактир, горстку магазинов и пару домов, цепляющихся за опушку леса. Мы с Ночным Волком избегали их. Те немногие поселки, которые мы встречали на нашей стороне реки, в это время года пустовали.
      Кочевые пастухи, в более теплые месяцы обитавшие в разномастных шатрах и палатках, пасли свои стада на центральных равнинах, степенно двигаясь от колодца к колодцу через богатые пастбища. На улицах поселков и стенах сложенных из дерна домов росла трава. В этих заброшенных городах был мир и покой, и все-таки эта пустота напоминала мне о селениях, разграбленных пиратами. Мы никогда не подходили к ним близко.
      Мы оба похудели и стали сильнее. Я сносил свои туфли и вынужден был залатать их сырой шкурой, и поскольку мои штаны протерлись, я обрезал их до икр. Я устал постоянно стирать свою рубашку; кровь "перекованных" и нашей добычи оставалась на груди и манжетах. Рубашка была залатана и оборвана, как у нищего, и неровный цвет делал ее еще более жалкой. В один прекрасный день я уложил ее в свой тюк и пошел дальше без рубашки. Дни были достаточно теплыми, так что я не замерзал, а более холодными ночами мы обычно быстро двигались, так что я грелся теплом собственного тела. Я загорел и стал почти таким же темным, как мой волк. Физически я чувствовал себя прекрасно. Я был не так силен и мускулист, как в то время, когда работал веслом и сражался. Но я чувствовал себя здоровым, ловким и мог трусить рядом с волком всю ночь и не уставать. Я был быстрым и бесшумным животным и снова и снова доказывал себе свою способность выживать. Я восстановил большую часть веры в себя, которую уничтожил Регал. Не то чтобы мое тело простило и забыло все то, что сделал с ним Регал, но я притерпелся к шрамам и приступам боли. Я почти перестал думать о подземелье и не позволял моей темной цели замутить эти золотые дни. Ночной Волк и я шли, охотились, спали и снова шли. Это было так хорошо, что я перестал ценить каждое мгновение. И все это было потеряно в одночасье.
      Когда стемнело, мы спустились к реке, собираясь как следует напиться, перед тем как пуститься в путь. Но когда мы подошли к воде, Ночной Волк внезапно застыл и прижался брюхом к земле. Я последовал его примеру, и мое неразвитое обоняние уловило незнакомый запах.