Я закинул свой узел на плечо и пошел вниз по дороге. Уже наступили сумерки. Я собирался войти в город до темноты и остановиться у таверны, чтобы разузнать сплетни и, возможно, выпить кружечку, хотел прогуляться по рыночной площади и послушать разговоры купцов. Вместо этого я явился в город, который уже почти спал. Рынок был пуст, если не считать нескольких собак, обнюхивавших пустые прилавки. Я покинул площадь и повернул к реке. Там, внизу, я найду сколько угодно трактиров и таверн, обслуживающих речников. Кое-где горели факелы, но большую часть света давали неплотно закрытые окна. Покрытые грубым булыжником улицы не особенно хорошо содержались. Несколько раз я принимал яму за тень и спотыкался. Я остановил городского стражника прежде, чем он успел остановить меня, и спросил, не порекомендует ли он мне прибрежный трактир. Он сказал мне, что «Весы» обслуживают путников хорошо и честно, а кроме того, их легко найти. Он предупредил меня, что там не разрешают нищенствовать и что карманному воришке очень повезет, если он не получит ничего, кроме побоев. Я поблагодарил его за предостережения и пошел своей дорогой.

Как и говорил стражник, я легко нашел «Весы». Из открытой двери струился яркий свет и доносились голоса двух женщин, поющих веселую песенку. На сердце у меня потеплело от этих веселых звуков, и я вошел без промедления. За крепкими стенами из глиняного кирпича и тяжелых балок была огромная комната с низким потолком.

Здесь пахло жареным мясом, дымом и было полно матросов. В утробе очага в конце комнаты жарился добрый кусок мяса, но большинство людей в этот теплый летний вечер собрались в более прохладном противоположном конце. Там две женщины поставили на стол стулья и пели дуэтом. Седой человек с арфой, по-видимому тоже член их труппы, истекал потом за соседним столом, натягивая новую струну на своем инструменте. Я рассудил, что он и певицы были, очевидно, одной семьей. Я стоял и смотрел, как они поют вместе, и мои мысли вернулись назад, в Баккип, к тому времени, когда я последний раз слышал музыку и видел собравшихся людей. Я не сознавал, что уставился на певиц, пока не увидел, как одна из женщин толкнула вторую локтем и сделала быстрый жест в мою сторону. Другая расширила глаза и посмотрела на меня. Я опустил голову, чувствуя, что краснею. Я подумал, что был груб, и отвернулся. Я стоял за спинами слушателей и присоединился к общим аплодисментам, когда песенка кончилась. К тому времени арфа была уже готова, и старик начал играть более мягкую мелодию в ритме бьющих по воде весел. Женщины сидели на краю стола, спина к спине, их длинные черные волосы перемешались. Чтобы послушать эту песню, некоторые уселись, а другие отошли к столам у стены для тихой беседы. Я следил за пальцами человека на струнах арфы, восхищаясь их быстротой. Вдруг рядом со мной оказался краснощекий мальчик, поинтересовавшийся, чего бы я хотел. Я сказал ему, что выпил бы эля, и он быстро вернулся с полной кружкой и пригоршней медяков, оставшихся от моей серебряной монетки. Я нашел стол недалеко от менестрелей и, пожалуй, надеялся, что кто-нибудь окажется достаточно любопытным и присоединится ко мне. Но никто здесь, похоже, особенно не интересовался путниками, и только несколько постоянных посетителей таверны равнодушно посмотрели на меня. Менестрели закончили петь и стали разговаривать друг с другом. Взгляд, который бросила на меня старшая из двух женщин, заставил меня понять, что я снова уставился на них. Я опустил глаза.

Наполовину осушив кружку, я понял, что совсем отвык от эля, тем более на пустой желудок. Я сделал мальчику знак подойти к столу и попросил чего-нибудь поесть. Он принес мне только что срезанный с вертела кусок мяса с гарниром из тушеных овощей и подливкой. Это и новый эль в моей кружке отняли большую часть моих медяков. Когда я поднял брови, услышав цену, мальчик выглядел удивленным.

— Это половина того, что вы заплатили бы в любом другом трактире, сир, — сказал он мне с негодованием, — и это хорошая баранина, а не чей-то бродячий старый козел, который помер от голода.

Я попытался сгладить неловкость, сказав:

— Наверное, на серебряную монетку уже не купишь того, что раньше.

— Наверное, но это вряд ли моя вина, — заметил он дерзко и вернулся в кухню.

— Что ж, серебряная монетка потрачена быстрее, чем я ожидал, — пожурил я себя.

— Этот мотив всем нам знаком, — заметил арфист. Он сидел спиной к своему столу и наблюдал за мной. Две его партнерши обсуждали между собой какую-то поломку дудочки. Я с улыбкой кивнул ему и заговорил громче, когда заметил, что его глаза покрыты бельмами.

— Я некоторое время не бывал на Речной дороге. Собственно говоря, довольно долго — около двух лет. Когда я был здесь в последний раз, в трактирах все было не так дорого.

— Что ж, бьюсь об заклад, что теперь так можно сказать почти о любом месте в Шести Герцогствах, по крайней мере в Прибрежных. Теперь говорят, что новые цены у нас устанавливаются чаще, чем новая луна. — Он огляделся по сторонам, как если бы мог видеть, и я подумал, что он ослеп не так давно. — А еще теперь говорят, что половина налогов идет на прокорм людей из Фарроу, которые их собирают.

— Джош! — упрекнула его одна из спутниц, и он с улыбкой повернулся к ней.

— Только не говори мне, что кто-нибудь из них торчит в этой таверне, Хани. Мой нос чует людей из Фарроу за сто шагов.

— А может он учуять, с кем ты сейчас разговариваешь? — кисло спросила она. Хани была старшей из двух женщин, возможно моего возраста.

— С парнем, которому немного не повезло, я бы так сказал. А значит, это не какой-нибудь толстяк из Фарроу, который пришел собирать налоги. Кроме того, я понял, что он не может быть одним из сборщиков Брайта, в то самое мгновение, когда он захныкал о цене мяса. Когда это ты видела, чтобы кто-нибудь из них платил за что-то в трактире или в таверне?

Я нахмурился при этих словах. Когда страной правил Шрюд, его солдаты или сборщики налогов не забирали ничего без некоторой компенсации. Но я вспомнил о собственных манерах.

— Могу ли я предложить вам выпить немного, арфист Джош? И вашим друзьям?

— Что это? — спросил старик, улыбаясь и поднимая брови. — Ты страдаешь, отдавая монетку, чтобы наполнить свой желудок, но охотно швыряешься деньгами, наполняя наши кружки?

— Позор лорду, который слушает песни менестрелей и не дает им промочить горло, — ответил я с улыбкой.

Женщины обменялись взглядами за спиной у Джоша, и Хани с легкой насмешкой спросила меня:

— А когда ты последний раз был лордом, молодой человек?

— Это только поговорка, — сказал я после мгновения смущения, — но я не пожалел бы пары медяков за песни, которые слышал. Особенно если вдобавок у вас найдется парочка новостей. Я иду к Речной дороге. Вы случайно не оттуда?

— Нет, мы как раз туда, — весело ответила вторая молодая женщина. Ей было около четырнадцати лет, и у нее были потрясающие голубые глаза.

Я увидел, как ее подруга делает знак, чтобы та замолчала. Она представилась:

— Как вы слышали, добрый сир, это арфист Джош, я Хани, а это моя кузина Пайпер…

Два промаха в таком коротком разговоре. Во-первых, я разговаривал с ними так, словно я все еще живу в Баккипе, а они заезжие менестрели, во-вторых, я не придумал заранее никакого имени. Я порылся в памяти, подыскивая подходящее, и после затянувшейся паузы выпалил:

— Коб, — а потом с содроганием подумал, почему это я выбрал имя человека, которого я когда-то знал и убил.

— Что ж… Коб. — Хани помолчала, прежде чем произносить это имя, так же как это сделал я. — Может быть, у нас и найдутся для тебя новости, и мы с удовольствием приняли бы кружечку чего-нибудь, все равно, был ты когда-то лордом или нет. Так кто должен тебя искать на дороге?

— Простите? — спросил я тихо и поднял кружку, чтобы подать сигнал кухонному мальчику.

— Это сбежавший подмастерье, отец, — сказала Хани с величайшей уверенностью. — У него с собой футляр писца, но волосы слишком длинные, а на пальцах нет ни капли чернил. — Она рассмеялась, увидев досаду на моем лице, о причине которой даже не подозревала. — Да ладно… Я менестрель. Когда мы не поем, то замечаем все вокруг, чтобы найти подходящий сюжет для песни. Ты же не думаешь, что все мы слепые.

— Я не сбежавший подмастерье, — сказал я тихо, но у меня не было готовой легенды, которая бы могла последовать за этим заявлением. Как бы стукнул меня по пальцам Чейд из-за такого промаха!

— Нам все равно, кто ты, парень, — успокоил меня Джош. — В любом случае, мы не слышали никаких криков разгневанных писцов, ищущих потерянного помощника. В эти дни многие были бы счастливы, если бы от них убежали парнишки-помощники. Голодным ртом меньше в эти тяжелые времена.

— А у мальчика-писца вряд ли будут такие шрамы на лице и сломанный нос, если ему повезет с хозяином, — заметила Пайпер с симпатией. — Так что нечего тебя винить, если ты удрал.

Пришел наконец кухонный мальчик, и они великодушно отнеслись к моему плоскому кошельку, заказав для себя только по кружке пива. Сперва Джош, а потом и женщины пересели за мой стол. Кухонный мальчик, вероятно, переменил свое отношение ко мне, увидев, что я хорошо отношусь к менестрелям, потому что наполнил и мою кружку, не взяв с меня денег. Тем не менее мне пришлось разменять еще одну серебряную монету, чтобы заплатить за угощение. Я попытался отнестись к этому философски и решил обязательно дать медяк мальчику, когда буду уходить.

— Итак, — начал я, когда мальчик ушел, — какие новости с реки?

— А разве ты сам не отсюда? — едко спросила Хани.

— Нет, моя леди. По правде говоря, я навещал друзей-пастухов, — сымпровизировал я. Манера Хани начинала утомлять меня.

— Моя леди, — сказала она тихонько Пайпер и выкатила глаза. Пайпер захихикала. Джош не обратил на них внимания.

— В эти дни идти вниз по реке почти то же самое, что и вверх. Становится только хуже, — сказал он мне. — Времена тяжелые, а для фермеров они скоро будут еще тяжелее. Все зерно, которое они собрали для еды, ушло на уплату налогов, так что детей кормят тем, что собирались посадить на будущий год. В поля пойдут только остатки, а никакой человек не сможет вырастить больше, посадив меньше. Со стадами и пастухами то же самое. И никаких надежд, что к следующему урожаю налоги уменьшатся. Даже девушки-гусятницы, которые собственных лет не могут сосчитать, знают, что, если от меньшего отнять большее, на столе останется только голод. Хуже всего тем, кто живет у моря. Если человек уходит ловить рыбу, он не может знать, что найдет на месте своего дома, когда вернется. Фермер засевает поле, зная, что зерна все равно не хватит для семьи и для налогов и совсем ничего не останется, если ему нанесут визит красные корабли. Есть одна неглупая песенка про фермера, в которой говорится сборщику налогов, что его работу уже сделали пираты.

— Правда, только глупые менестрели поют ее, — жестко напомнила ему Хани.

— Значит, красные корабли продолжают терзать берега Бакка, — тихо сказал я.

Джош коротко и горько рассмеялся.

— Бакка, Бернса, Риппона и Шокса… Вряд ли пиратов волнует, где кончается одно герцогство и начинается другое. Если у берегов плещется море, они придут к ним.

— А наши корабли?

— Те, которые пираты отняли у нас, в полном порядке. Те, которые остались защищать нас, — что ж, они причиняют пиратам столько же хлопот, сколько комары коровам.

— Разве теперь никто не защищает Бакк? — Я услышал отчаяние в собственном голосе.

— Леди Баккипа. Есть люди, которые говорят, что она только кричит и бранится, но другие знают: она ни от кого не требует того, чего не смогла сделать сама. — Арфист Джош говорил так, как будто знал это из первых рук.

Я был заинтригован, но не хотел показаться излишне невежественным.

— Например?

— Все, что она может. Она больше не носит драгоценностей. Она продала их все и вложила деньги в оплату патрульных кораблей. Она продала свои родовые земли и заплатила этими деньгами наемникам, чтобы оснастить башни. Говорят, что она продала ожерелье, которое ей подарил принц Чивэл, — рубины его бабушки — самому королю Регалу, чтобы купить зерно и строительный лес для поселков Бакка, которые нужно восстанавливать.

— Пейшенс, — прошептал я.

Я видел однажды эти рубины, давно, когда мы только что познакомились. Она считала их слишком ценными даже для того, чтобы надевать, но показала их мне и сказала, что когда-нибудь их будет носить моя невеста. Давным-давно. Я отвернулся, чтобы не выдать себя.

— Где ты проспал весь прошлый год… Коб, что ничего этого не знаешь? — саркастически спросила Хани.

— Я уезжал, — ответил я тихо, снова повернулся к столу и с трудом встретил ее взгляд. Я надеялся, что на моем лице ничего не отразилось.

Она склонила голову набок и улыбнулась мне.

— Куда? — весело контратаковала она. Она мне совсем не нравилась.

— Я жил один, в лесу, — сказал я наконец.

— Почему? — Она улыбалась, нажимая на меня. Я был уверен, что она знает, в какое неловкое положение ставит меня.

— Вероятно, потому, что я так хотел. — Это прозвучало очень похоже на Баррича, и я чуть было не оглянулся поискать его.

Она поджала губы, ничуть не раскаиваясь, но арфист Джош слишком резко поставил на стол кружку с элем. Взгляд его слепых глаз, который он метнул на дочь, был всего лишь короткой вспышкой, но Хани внезапно успокоилась. Она положила руки на край стола, как ребенок, которого выбранили. Я думал, что она смущена, пока не встретил брошенный из-под ресниц взгляд. Ее быстрая улыбка была вызывающей. Я отвернулся, не понимая, почему она все время клюет меня. Лицо Пайпер покраснело от сдерживаемого смеха. Я опустил глаза, ненавидя краску, которая неожиданно залила мое лицо.

Пытаясь снова завязать разговор, я спросил:

— Есть свежие новости из Баккипа?

Арфист Джош засмеялся:

— Немного свежих неприятностей, о которых стоило бы рассказывать. Все одно и то же, меняются только названия городов и поселков. О, есть, правда, одна новость, очень даже интересная. Говорят, что король Регал собрался повесить самого Рябого Человека.

Я как раз делал очередной глоток. Поперхнувшись, я спросил:

— Что?

— Это глупая шутка, — заявила Хани. — Король Регал велел кричать на каждом углу, что он заплатит сто золотых любому, кто приведет ему человека в шрамах от оспы, или сотню серебряных монет каждому человеку, который может что-нибудь рассказать о нем.

— Человек в шрамах от оспы? Это все описание? — спросил я осторожно.

— Говорят, что он худой, седой и иногда переодевается в женщину. — Джош весело хихикал, даже не догадываясь, как все заледенело у меня внутри от его слов. — И он виновен в ужаснейшей измене. Ходят слухи, что король обвиняет Рябого в исчезновении королевы Кетриккен и ее нерожденного ребенка. Некоторые говорят, что он всего лишь сумасшедший старик, который утверждает, что был советником Шрюда. Якобы он написал письма всем прибрежным герцогам и уверял их, что Верити еще вернется, а его ребенок унаследует трон Видящих. Но поговаривают также, что король Регал просто собирается повесить Рябого Человека и так покончить со всеми несчастьями Шести Герцогств.

Он снова усмехнулся, а я приклеил на свое лицо жалкую усмешку и кивал, как слабоумный. Чейд, думал я про себя. Каким-то образом Регал напал на след Чейда. Если он уже знает, что Чейд рябой, что ему еще может быть известно? Он, очевидно, связал его с фигурой леди Тайм. Я подумал, где же сейчас Чейд и все ли с ним в порядке. С внезапным отчаянием я захотел знать все о его планах и заговоре, из которого он меня исключил. Сердце мое внезапно упало, когда я посмотрел на свои собственные действия немного с другой стороны. Выгнал ли я Чейда, чтобы защитить его от своих планов, или покинул его как раз тогда, когда ему более всего был нужен помощник?

— Ты еще здесь, Коб? Я все еще вижу твою тень, но твое место за столом что-то притихло.

— О, я здесь, арфист Джош. — Я попытался говорить весело. — Просто размышляю о том, что ты сказал, вот и все.

— Думает, какого рябого старика он может продать королю Регалу, судя по выражению его лица, — едко вставила Хани. Я внезапно понял, что она рассматривает свои непрерывные уколы как род флирта. Я быстро решил, что мне вполне достаточно разговоров и общества себе подобных на этот вечер. Я слишком долго не практиковался в общении с людьми. Теперь я уйду. Лучше пусть они считают меня странным и грубым, чем начнут любопытствовать.

— Что ж, благодарю вас за песни и за беседу, — сказал я как можно вежливее. Я вытащил медяк, чтобы оставить его для мальчика. — И лучше я вернусь на дорогу.

— Но уже совсем стемнело! — удивленно возразила Пайпер. Она поставила свою кружку и посмотрела на Хани, которая выглядела потрясенной.

— К тому же еще и холодно, моя леди, — заметил я весело. — Я предпочитаю путешествовать по ночам. Сейчас почти полная луна, и света будет достаточно на Речной дороге.

— Разве ты совсем не боишься «перекованных»? — сосредоточенно спросил арфист Джош.

Теперь был мой черед удивиться:

— Так далеко внутри страны?

— Ты действительно жил на дереве! — воскликнула Хани. — Все дороги кишат ими. Некоторые путники нанимают стражников, лучников. Другие, такие как мы, путешествуют группами и только днем.

— Разве патрули не могут, по крайней мере, не пускать их на дороги? — спросил я, потрясенный.

— Патрули? — Хани презрительно фыркнула. — Большинство из нас уж лучше повстречаются с «перекованными», чем со стаей людей с пиками из Фарроу. «Перекованные» не беспокоят их, и поэтому они не беспокоят «перекованных».

— А тогда зачем же они патрулируют? — спросил я сердито.

— В основном они ловят контрабандистов. — Джош заговорил, прежде чем Хани успела раскрыть рот. — По крайней мере, им бы хотелось, чтобы люди думали именно так. Многих честных путников они останавливают, обшаривают их вещи и забирают все, что им нравится, заявляя, что это контрабанда или было украдено в ближайшем городе. Думаю, лорд Брайт плохо платит им и они берут себе плату сами.

— А принц… король Регал… ничего не делает? — Этот титул и этот вопрос душили меня.

— Что ж, если ты собираешься идти до самого Тредфорда, ты можешь пожаловаться ему сам, — едко сказала Хани. — И я уверена, что он выслушает тебя, так же как он «выслушал» дюжину посланцев, которые приходили раньше. — Она помолчала и казалась задумчивой. — Хотя я слышала, что, если «перекованные» забираются достаточно далеко в глубь страны и становятся для него помехой, он находит способы разделаться с ними.

Я чувствовал себя больным и разбитым. Король Шрюд всегда гордился тем, что в Бакке можно почти не бояться разбойников, пока человек держится главных дорог. Услышать, что теперь те, кто должен сторожить королевские дороги, сами немногим лучше разбойников, было все равно что ощутить, как во мне проворачивается небольшой клинок. Мало того что Регал захватил трон и бросил Баккип. Он даже не притворяется, что правит разумно. Я оцепенело подумал, не решил ли он наказать весь Бакк за отсутствие энтузиазма при восхождении на престол короля Регала? Глупое любопытство. Я знал, что он на это способен.

— Что ж. «Перекованные» или люди из Фарроу, но я все равно должен идти, — сказал я им, допил остатки эля и поставил кружку.

— Почему бы не подождать до утра, парень, и не пойти вместе с нами? — внезапно предложил Джош. — Сейчас днем не слишком жарко, потому что с реки всегда дует свежий ветер. А нынче вчетвером безопаснее, чем втроем.

— Я очень благодарен вам за это предложение… — начал я, но Джош прервал меня.

— Не благодари меня, потому что это было не предложение, а просьба. Я слеп, или почти слеп. Ты, конечно, это заметил. Кроме того, ты заметил, что со мной две миловидные женщины, хотя, по тому, как Хани подкусывала тебя, я могу сказать, что ты больше улыбался Пайпер, чем ей.

— Папа! — с негодованием крикнула Хани, но Джош настойчиво продолжал.

— Я не предлагаю, а прошу дать нам твою правую руку. Мы не богаты и не можем заплатить стражникам. Но теперь нам приходится путешествовать, бродят по дорогам «перекованные» или нет.

Потускневшие глаза Джоша безошибочно встретили мой взгляд. Хани смотрела в сторону, губы ее были крепко сжаты, а Пайпер откровенно наблюдала за мной. На лице ее была мольба. «Перекованные». Прижатый к земле. Кулаки.

— Я не очень-то хорошо сражаюсь, — сказал я ему бесцветно.

— По крайней мере, ты увидишь, куда замахиваться, — ответил он упрямо. — И конечно, раньше меня заметишь их приближение. Послушай, ты идешь в том же направлении, что и мы. Неужели для тебя так трудно будет несколько дней идти днем, а не ночью?

— Отец, не проси его, — заговорила Хани.

— Лучше я попрошу его пойти с нами, чем буду упрашивать «перекованных» отпустить вас целыми и невредимыми! — сказал он хрипло, потом снова повернул лицо ко мне и добавил: — Мы встретили нескольких «перекованных» пару недель назад. У девушек хватило ума убежать, когда я перестал поспевать за ними, но «перекованные» утащили всю нашу еду, изувечили мою арфу и…

— И они побили его, — тихо сказала Хани, — и тогда мы с Пайпер поклялись, что в следующий раз никуда не побежим, если для этого придется бросить папу. — Теперь в ее голосе не было ни игры, ни насмешки. Она знала, что говорит.

Я задержусь, вздохнул я, обращаясь к Ночному Волку. Жди меня, следи за мной, иди за мной невидимым.

— Я пойду с вами, — согласился я. Не могу сказать, что испытал при этом большое удовольствие. — Но я не умею драться.

— Как будто мы сами не поняли этого по его лицу — Хани обращалась к Пайпер. В ее голосе снова была издевка, но я сомневался, что она понимает, как сильно ранят меня ее слова.

— Я могу заплатить тебе только моей благодарностью, Коб. — Джош протянул мне руку через стол, и я пожал ее — древний знак, что сделка заключена. Внезапно он улыбнулся с явным облегчением. — Так что прими мою благодарность и долю всего того, что нам предложат как менестрелям. У нас нет денег, чтобы заплатить за комнату, но трактирщик предложил нам укрыться на ночь в его амбаре. Сейчас не то что раньше, когда менестрель получал комнату и ужин, стоило ему только попросить. Но по крайней мере, у амбара есть дверь, которая будет стоять между нами и ночью. А у трактирщика доброе сердце. Он пустит и тебя в амбар, если я скажу, что ты согласился охранять нас.

— Это лучше всего, что у меня было в последнее время, — сказал я, пытаясь быть вежливым. Сердце мое упало.

Теперь во что ты вляпался? — поинтересовался Ночной Волк.

Если бы я мог знать.