Что ж, разумно! Пожалуй, если бы не все эти глупости с восстанием, я даже выбрал бы тебя себе в Сердечные Подруги. Помнится, Давад Рестар неплохо о тебе отзывался, да и мне твои жалкие потуги танцевать и вести разговор показались даже трогательными в их бесконечной провинциальности. Но теперь? Пфуй! – Лодочка даже покачнулась лишний раз, так энергичен был его презрительный жест. – Что может быть отвратительней красивой женщины, чье лицо оказалось испорчено безнадежным уродством? Право, в лучших домах Джамелии тебя и в служанки не взяли бы… даже в рабыни. Под кровом благородных семейств должна царить гармония. Там не место ходячим недоразумениям вроде тебя!
      Малта не стала оборачиваться к нему. Она и так вполне могла представить, как кривятся в презрительной улыбке его губы. Она попыталась рассердиться на него, сказав себе, что это всего-навсего самоуверенный молодой хлюст. Но… она в самом деле ни разу не смотрелась в зеркало с той самой ночи, когда все они едва не погибли в карете, опрокинувшейся под откос. Пока она выздоравливала в Трехоге, ни единого зеркала поблизости как-то все не оказывалось. Ее мать и даже Рэйн усердно делали вид, будто не замечают рубца у нее на лице. Однако вещее сердце говорило ей, что на самом деле все было не так. Мать наверняка переживала… просто потому, что она ее мать. А Рэйн чувствовал себя виноватым в случившемся. И… похоже, шрам в самом деле был скверным. Она ведь ощупывала его, и он казался ей длинным и рваным. И теперь спрашивала себя: а может, от него пошли уродливые морщины? Может, у нее всю физиономию на сторону перекосило?
      Она плотнее перехватила весло, продолжая упрямо грести. Нет уж, не будет она щупать рубец прямо сейчас. Не доставит она им подобного удовольствия. Малта стиснула зубы, подгоняя лодку вперед.
      Еще несколько взмахов… И вдруг суденышко заскользило легче, постепенно набирая разгон. Его начало ощутимо заворачивать в сторону, а когда Малта вонзила весло в воду, отчаянно пытаясь заправить лодку обратно на мелководье, ее попросту крутануло. Она торопливо подхватила со дна еще одну доску и сунула ее сатрапу.
      – Придется тебе править, пока я гребу! Не то нас так и вынесет на самую середину!
      Он уставился на протянутую доску, потом неохотно взял ее.
      – Править? – спросил он недоуменно. – Это как?
      Хороший вопрос для правителя огромной страны!
      – Сунь эту доску в воду за кормой, – объяснила Малта по возможности спокойно. – Держи крепко и старайся направить нас к берегу, а я буду грести в том направлении!
      Изящные руки сатрапа держали доску так, словно никогда раньше им не доводилось прикасаться ни к каким деревяшкам. Малта снова схватила свое весло, начала грести. Резко обозначившаяся мощь течения поразила ее. И, несмотря на все ее усилия, их неудержимо несло от берега прочь. Вот их вытащило из-под сени нависших деревьев на яркий утренний свет… Блики, игравшие в молочной воде, нестерпимо резали глаза, привыкшие к густой тени. Потом с кормы раздалось раздраженное восклицание и почти одновременно – всплеск. Малта оглянулась. У сатрапа в руках ничего не было.
      – Река! – пожаловался он. – Прямо выхватила ее у меня!
      – Недоумок! – заорала Малта. – Чем нам теперь править?
      Лицо самодержца потемнело от гнева.
      – Да как смеешь ты так со мной разговаривать! Сама ты дура непроходимая, если вообразила, будто с этого будет какой-то толк! Проклятая доска даже не имела формы, присущей веслу! И потом, никакой надобности в ней отнюдь не было! Разуй глаза, девка! Чего нам бояться? Вот он – город! Прямо перед нами! И река сама несет нас туда!
      – Не туда, а мимо! – рявкнула Малта. И с омерзением отвернулась, чтобы в одиночку продолжить неравную битву с рекой. Она лишь мимолетно вскинула глаза на величавую панораму Трехога. Отсюда, с реки, висячий город казался единым замком с множеством башен и башенок. Вдоль прибрежных деревьев тянулся длинный наплавной причал. Там стоял «Кендри», однако нос живого корабля был развернут в противоположную от них сторону. Малте не удалось даже разглядеть носовое изваяние. Она продолжала судорожно грести.
      – Когда нас поднесет ближе, – прохрипела она, не прекращая работы, – зовите на помощь, да погромче! Может, еще услышат… корабль или кто-нибудь на причале. Тогда, если нас и унесет, за нами отправятся и спасут!
      – На причале никого нет, – с довольно-таки гнусным злорадством сообщил ей сатрап. – Вообще нигде никого. Этот ленивый народец еще валяется в постели!
      – Никого? – вырвалось у Малты.
      У нее больше не было сил. Никаких и ни на что. Кончились. Причем именно тогда, когда требовалось последнее бешеное усилие. Многострадальная досочка беспомощно шлепала по воде, притом что с каждым мгновением их уносило все дальше и дальше от берега. Малта подняла голову и посмотрела на город. Он был совсем близко. Много ближе, чем считанные мгновения назад. И сатрап сказал правду. Кое-где из труб поднимался дымок, но и только. Если бы не эти дымки, Трехог выглядел бы вовсе покинутым.
      Сознание глубокой несправедливости происходившего было поистине всеобъемлющим. Где же все? Куда подевался народ, ежедневно заполнявший лестницы и переходы?
      – Кендри! – закричала она, но голос прозвучал тонко и слабо. Казалось, и его, подхватив, умчало течение.
      Однако тут до Сердечной Подруги Кикки, похоже, наконец что-то дотумкало.
      – Спасите! – по-детски заверещала она и вскочила во весь рост, раскачивая утлую лодку. – На помощь! Спасите!
      Сатрап испуганно выругался, а Малта, чуть не потеряв весло, сгребла молодую женщину и заставила снова сесть. Впрочем, от весла теперь действительно не было никакого толку. Они были на самой стремнине. И полным ходом мчались вниз. Мимо Трехога.
      – Кендри! Помоги! Помоги нам! Эй, кто-нибудь! Мы здесь, на реке! Спасите нас! Кендри! Кендри!
      Отчаяние так перехватило горло, что даже закричать толком не удавалось.
      Никаких признаков того, что живой корабль их услышал… А в следующий миг он остался позади, и Малте пришлось обернуться, чтобы взглянуть на него. Кендри смотрел на город, явно очень глубоко о чем-то задумавшись. Потом Малте попался на глаза одинокий горожанин, шедший по воздушному переходу. Он торопился куда-то и тоже на реку не смотрел.
      – Спасите! Спасите! – беспрерывно кричала Малта, размахивая доской, пока могла видеть город.
      Это продолжалось недолго. Скоро Трехог заслонили древесные стволы, близко придвинувшиеся к реке и склонившие над ней ветви. Подхваченная течением лодка стрелой мчалась вперед. Малта опустила руки и замерла, осознавая свое поражение.
      Итак… Река в этих местах была глубокой и широкой, такой широкой, что другой берег тонул в постоянном тумане. Вода за бортом выглядела грязновато-белой, словно кто-то разболтал в ней мел. Небо над головой было ярко-синим, и его обрамляли высоко вознесенные вершины пышного дождевого леса. И все. Ни других судов на реке, ни каких-либо признаков человеческого жилья. По мере того как река все дальше оттаскивала лодочку от топкого берега, таяла призрачная надежда спастись. Но даже если ей и удастся подогнать лодку к берегу, как они выгребут назад против течения? И посуху здесь не пройдешь – сплошная трясина.
      Малта бросила досочку на дно лодки, вернее, та сама выпала у нее из рук. Она негромко сказала:
      – А ведь нам, похоже, конец.
 
      …Рука пульсировала тошнотворной болью. Кефрия скрипнула зубами, но все-таки вынудила себя снова взяться за рукоятки и покатить вперед тачку, которую землекопы только что наполнили. Пол коридора был неровным, и каждый толчок невыносимо отзывался в ее пальцах, не успевших толком зажить. Но, пожалуй, боль была даже и к лучшему. Кефрия почти приветствовала ее. Она знала, что заслужила ее. И потом, острота физических мучений позволяла хоть как-то отвлечься от муки душевной.
      Она потеряла их. Своих маленьких птенчиков. Обоих. В одну ночь.
      Никогда прежде она не была в этом мире так одинока…
      Она лелеяла надежду, пока оставалась хоть какая-то возможность надеяться. Она говорила себе, что в ночь землетрясения Малта и Сельден просто отсутствовали в Трехоге. Ну да, никто не видел их со вчерашнего вечера, но само по себе это еще ничего непоправимого не означало. Но потом… Потом один из новых приятелей Сельдена, заливаясь слезами, сознался, что показал-таки ее мальчику лаз в подземелья. Лаз, который взрослые ошибочно считали давно и надежно закупоренным. Разговор происходил в присутствии Янни Хупрус, и та не стала морочить голову Кефрии утешительной ложью. «А закупорили его, – поведала она Кефрии, – потому, что сам Рэйн счел этот проход слишком опасным. Там и без подземных толчков в любой миг мог случиться обвал».
      Губы у Янни были совсем белые.
      Так что, если Сельден вправду полез в древние подземелья да еще Малту с собой зачем-то повел – дети должны были оказаться именно в той части старого города, которая обречена была неминуемо рухнуть.
      Между тем с рассвета успело произойти еще два довольно сильных толчка, а уж мелким содроганиям Кефрия и вовсе счет потеряла. Когда, уступая ее отчаянным просьбам, землекопы попытались обследовать тот самый коридор, завалы начались буквально в нескольких шагах от лаза снаружи. А значит, Кефрии оставалось только молиться Са: пусть окажется, что дети успели достигнуть какой-нибудь более надежной части руин. Такой, что могла выстоять во время землетрясения. И теперь сидят где-нибудь в глубине, прижавшись друг к дружке и ожидая спасения.
      Рэйн Хупрус, кстати, и сам пропал неизвестно куда. Незадолго до полудня он в одиночку отправился вперед подземными переходами, не пожелав дожидаться, пока коридор будет должным образом расчищен и укреплен. Землекопы видели, как он ужом протиснулся в узкую нору, в которую превратился заваленный коридор, и скрылся из виду. А не так давно им попался конец веревки, которой он отметил свои путь. Далее обнаружилось несколько пометок мелом – в том числе и на двери комнаты, отведенной сатрапу. Безнадежно, гласила эта последняя надпись. Дверь в самом деле была насмерть закупорена, только густая жижа сочилась из-под нее по полу. Без сомнения, вся внутренность помещения была ею заполнена. А буквально несколькими шагами далее коридор попросту схлопнулся. Это значило, что, если Рэйн шел в том направлении, он либо погиб под обвалом, либо был полностью отрезан им от внешнего мира.
      …Кефрия вздрогнула от легкого прикосновения к руке, оглянулась и увидела Янни Хупрус, бледную, осунувшуюся и несчастную.
      – Нашли что-нибудь? – спросила Кефрия, просто чтобы не молчать.
      – Нет. – Янни очень тихо выговорила это страшное слово. В ее глазах явственно читался страх за сына. – Жижа вновь и вновь заливает коридор, как мы ни стараемся ее вычерпать. Мы решили прекратить здесь работы. Древний народ строил свои города не так, как мы. У нас здания отделены одно от другого, а они возводили один большой улей. Я к тому, что здесь полным-полно пересекающихся коридоров, а значит, можно попробовать подобраться к этой же части города с другой стороны. Артели уже переходят на новые места.
      Кефрия уставилась на свою нагруженную тачку. Потом посмотрела в глубину только что откопанного коридора. Там и вправду остановилась работа, люди двигались к выходу на поверхность. Кефрия стояла неподвижно, и людской поток раздвоился, обтекая ее. Мужчины и женщины, до неузнаваемости перемазанные в земле, шагали мимо, ступая тяжело и устало. Лица у всех были одинаково серые от изнеможения и безнадежности. Факелы и фонари в их руках мерцали, коптили, потрескивали. Люди уходили, и в недрах туннеля постепенно становилось совсем темно.
      Неужто все и впрямь было напрасно?
      Кефрия заставила себя перевести дух и тихо спросила:
      – Где будем рыть дальше?
      Взгляд Янни стал мученическим. Она выговорила:
      – Мы решили, что всем нам необходимо несколько часов передышки. Горячая еда, немного сна – и дело веселее пойдет.
      Кефрия не могла поверить собственным ушам.
      – Есть? Спать? – переспросила она. – Когда наши дети… где-то там…
      Жительница Чащоб ненавязчиво забрала у Кефрии рукоятки тачки, налегла и покатила ее вперед. Кефрия неохотно последовала за ней – а что еще оставалось? Янни так и не ответила на ее скорбный вопрос, лишь заметила:
      – Мы разослали птиц в некоторые ближние поселения. Охотники и земледельцы Чащоб непременно вышлют работников нам на подмогу. Наверняка эти люди уже в пути, но, ты же понимаешь, им нужно время, чтобы добраться сюда. Свежие силы – это именно то, что нам необходимо сейчас! – И добавила, оглянувшись через плечо: – Между прочим, некоторым другим спасательным артелям все-таки повезло. В квартале, который мы называем Ковровой Мастерской, удалось спасти четырнадцать человек, и еще троих нашли в коридорах, где добывали кристаллы огня. Там работа продвигалась быстрее, и, может быть, нам удастся обойти здешние завалы, используя как раз те расчистки. Бендир как раз уже советуется на сей счет с лучшими знатоками города.
      – А я думала, – вырвались у Кефрии жестокие слова, – лучше всех город знал Рэйн.
      – Знал… то есть знает. Вот поэтому-то я крепко надеюсь, что он еще жив. – Янни посмотрела на Кефрию и добавила: – И еще я надеюсь… я полагаю, что, если кто-нибудь и мог отыскать Малту и Сельдена, так именно Рэйн. А если он их нашел, вряд ли он полез бы наружу этим путем. Нет, он, скорее, направился бы в более надежную часть города. И поэтому-то я непрестанно молюсь, чтобы кто-нибудь как можно скорее примчался к нам и сообщил, что они все трое выбрались на поверхность. Самостоятельно.
      За беседой женщины вышли в обширное помещение, походившее на амфитеатр. В этом покое, некогда, без сомнения, великолепном, землекопы сваливали землю, вывезенную из расчищаемых коридоров. Янни опрокинула тачку, и к безобразной куче посередине пола добавилась еще толика грязи и битого камня. Потом тачка заняла свое место в ряду других таких же. Рядом грудой валялись сплошь залепленные землей кирки и лопаты. Тут обоняния Кефрии коснулись запахи горячего супа, кофе и свежеиспеченного хлеба, и голод, которому она так долго отказывала в праве на существование, пробудился к яростной жизни. Она сразу вспомнила, что со вчерашнего дня во рту у нее не было ни крошки.
      – А что, уже рассвело? – недоуменно спросила она у Янни.
      – Боюсь, давно уже рассвело, – был ответ. – И почему время вечно летит стремглав именно тогда, когда мне хотелось бы вовсе остановить его?
      В дальнем конце подземного зала уже стояли козлы, приспособленные как столы, и многочисленные скамейки. Там трудились те, кто не мог участвовать в спасательных работах: дети да старики. Они разливали по мискам суп, присматривали за маленькими жаровнями, над которыми кипели котелки и горшки, расставляли и раздавали посуду. Огромное помещение полнилось гулом людских голосов, только голоса эти звучали очень безрадостно.
      К Янни и Кефрии подбежал мальчик лет восьми. Он нес тазик с водой, на руке у него висело полотенце. От воды шел пар.
      – Умывайтесь!
      – Спасибо.
      Кефрия смыла грязь со здоровой руки и лица. Горячая вода заставила ее осознать, до какой степени она на самом деле озябла.
      – Повязку надо бы поменять, – заметила Янни, указывая на ее поврежденную руку. Действительно, промокшая материя была забита грязью.
      Женщины вытерлись полотенцем, и Янни, снова поблагодарив мальчика, повела Кефрию к столам, где работали несколько лекарей. Кому-то всего лишь требовалось смазать свежезаработанные мозоли, кому-то массировали спину, разболевшуюся от работы внаклонку. Была, впрочем, работа и посерьезней. Расчистка заваленных туннелей не зря считалась делом опасным. Случались и переломы, и кровавые раны.
      Лекарь уже накладывал повязку, когда Янни принесла свежий хлеб, кофе и суп Кефрии и себе.
      – Незачем тебе больше сегодня работать, – коротко сообщил Кефрии лекарь. И повернулся к следующему, нуждавшемуся в его помощи.
      – Поешь немножко, – сказала Кефрии Янни.
      Та для начала взяла кружку с кофе и стала греть ладони. Тепло, исходившее от кружки с горячим напитком, удивительным образом утешало. Кефрия отпила долгий глоток, потом отняла кружку от губ и обвела взглядом амфитеатр.
      – Как у вас тут здорово дело поставлено, – выговорила она неуверенно. – Можно подумать, вы ждали, чтобы это случилось. Ни дать ни взять, заранее приготовились.
      – А так оно и есть, – негромко ответила Янни. – Нынешний толчок необычен разве что своей силой. У нас же здесь все время трясет, а значит, постоянно происходят обвалы. Бывает и так, что какой-нибудь коридор вдруг возьмет да и рухнет без какой-либо видимой причины. Двое моих дядьев погибли в обвалах. Почти каждая семья жителей Чащоб теряет здесь, в подземельях, по одному-два человека каждое поколение. И это одна из причин, почему Стерб, мой муж, так настойчиво убеждает наш Совет подумать об иных источниках благосостояния. Кое-кто, правда, говорит, будто его заботит лишь собственное богатство. Так болтают оттого, что по происхождению он – всего лишь младший сын внука торговца из Чащоб, так что на обширное наследство рассчитывать ему не приходится. Но я-то уверена, что он настаивает на устройстве новых поселений охотников и земледельцев не из себялюбия, а, наоборот, заботясь о нашем народе. Он утверждает, что наше истинное сокровище – наши леса, вполне способные прокормить нас, если только мы научимся как следует пользоваться их дарами. – Янни вдруг поджала губы и резко мотнула головой. – У него даже есть скверная привычка, – продолжала она, – когда в очередной раз случается что-то вроде сегодняшнего, обязательно заявлять: я, мол, вас предупреждал! Тем не менее большинство из нас пока не готово отказываться от старинного города ради лесной добычи. Здесь – вся наша жизнь. Мы привыкли раскапывать, исследовать. Да, здесь нас подстерегает немало опасностей, особенно, когда начинает трясти. Но ведь и вы, торговцы Удачного, поколениями ходите в море, зная при этом, что время от времени оно обязательно кого-нибудь забирает.
      – Это так, – согласилась Кефрия. Взяла ложку и принялась за еду лишь затем, чтобы очень скоро оставить ее.
      Янни, сидевшая напротив, поставила кофейную кружку и негромко спросила:
      – Что?
      Кефрия сидела очень неподвижно.
      – Я вот о чем думаю, – проговорила она, чувствуя, как заливает душу страшное ледяное спокойствие. – Если мои дети вправду погибли, кто я отныне в этом мире? Мой муж и старший сын тоже в беде, в плену у пиратов, и, вполне возможно, их уже убили. Моя единственная сестра отправилась их разыскивать. Моя мать осталась в Удачном, когда мы оттуда бежали, и я не знаю, что с нею сталось. Сама я приехала сюда только ради детей. И если окажется, что лишь я одна из всей семьи осталась в живых…
      Ее голос прервался. Рассудок тщился найти какие-то слова, какие-то возможности для дальнейшего существования, ЕСЛИ. Невозможность происходившего была слишком огромна, чтобы ее должным образом осознать.
      Янни улыбнулась довольно странной улыбкой.
      – Кефрия Вестрит, – сказала она. – Помнится, всего около суток назад ты по доброй воле собиралась оставить своих детей на моем попечении, сама же хотела вернуться в Удачный, дабы соглядатайствовать там для нас за «новыми купчиками». Кажется мне почему-то, в тот миг ты со всей определенностью знала, кто ты в этом мире такая. И не боялась мысленно отступить от ролей матери, дочери, жены и сестры. Тогда они не заслоняли для тебя весь белый свет.
      Кефрия поставила локти на стол и зарылась лицом в ладони.
      – Вот мне теперь и кажется, – глухо прозвучал ее голос, – что я несу наказание за сказанное тогда. Что, если Са посчитала, будто я недостаточно ценю своих детей, и решила насовсем отнять их у меня?
      – На все воля Са, – вздохнула Янни. – Но такое деяние соответствовало бы одному лишь мужскому аспекту нашего Божества. Вспомни лучше древнее, истинное поклонение! Мужчина и женщина, птица, зверь и растение, земля, вода, огонь и воздух – все прославлено в Са, ибо все это суть проявления Са! Если же Божеству присущ и женский аспект, а в женственности присутствует святость – это значит, что Она понимает: женщина есть нечто большее, нежели просто мать, дочь и жена. Ни одно отдельное свойство не объемлет полноты жизни. В одной грани не увидишь всех отражений!
      Это была старая поговорка, некогда служившая могущественным утешением. Теперь хорошо знакомые слова показались Кефрии пустопорожними. Впрочем, они недолго занимали ее мысли. У входа в покой вдруг начался какой-то шум, там столпились люди. Обе женщины повернулись в ту сторону.
      – Сиди, отдыхай, – сказала Янни. – Я схожу посмотрю, что там такое.
      Однако Кефрия на месте не усидела. Еще бы! А вдруг там обсуждали какие-то новости о Сельдене, Малте или Рэйне? Она выскочила из-за стола и устремилась следом за Янни.
      Усталые, чумазые землекопы сгрудились кругом четверки подростков, принесших в помещение ведерки со свежей водой.
      – Да говорю же вам – дракон! Огромадный серебряный драконище!
      Рослый парнишка говорил так, словно бросал своим слушателям вызов. Подземелыцики слушали его – кто с задумчивым любопытством, а кто и с откровенным недоверием. Известное дело, мальчишки чего только не выдумают!
      – Не, не врет он! – вступился за товарища мальчишка помладше. – Чтоб я провалился, там был самый настоящий драконский дракон! Да такой блестящий, что у меня ажио в глазах зарябило. Правда, не серебряный, а синий. Но блескучий, прям страсть!
      – А я так вам скажу – серебряно-синий! – встрял третий маленький водонос. – И побольше самого большого корабля, вот!
      Девочка, пришедшая вместе с ними, помалкивала, но глаза у нее так и горели от неподдельного возбуждения.
      Кефрия покосилась на Янни, полагая увидеть у той на лице хмурое раздражение: в самом деле, да как осмелились эти юнцы плести всякую небывальщину, когда человеческие жизни висели на волоске? К ее искреннему изумлению, жительница Чащоб побелела так, что стала отчетливо видна тонкая чешуя, окружавшая ее рот и глаза.
      – Дракон? – запинаясь выдохнула она. – Вы… видели… дракона?
      Наконец-то дождавшись заинтересованного слушателя, долговязый подросток живо протолкался к Янни сквозь толпу.
      – Точно, это был дракон, – подтвердил он. – Совсем как на старых фресках со стенок! Истинная правда, госпожа Хупрус, мы ничегошеньки не придумали! Иду себе, вдруг нечаянно голову поднимаю – а он себе тут как тут, летит по небу что твой сокол! То есть нет, скорее уж как падающая звезда, только падать он и не думал. Я аж прям глазам своим не поверил! А красив-то был до чего…
      – Дракон… – повторила Янни, точно во сне.
      – Матушка! – окликнул Бендир. Он был до того грязен, что Кефрия едва узнала его. Подобравшись вплотную, Бендир посмотрел на мальчика, стоявшего перед Янни, потом перевел взгляд на потрясенную мать. – Ага, так ты уже слышала, – сказал он. И пояснил: – Женщина, оставленная присматривать за малышами, только что прислала мальчишку сказать, что видела в небе дракона. Синего дракона…
      – Возможно ли? – трясущимся голосом выговорила Янни. – Возможно ли, что Рэйн был прав от начала и до конца? Но если так, то что все это значит?
      – Выводов по крайней мере два, – кратко ответствовал Бендир. – Я отправил поисковую партию верхом, наказав пробираться туда, где, как мне кажется, это создание могло выломиться из-под земли. Если верить словам очевидцев, размеры его таковы, что оно не могло выползти по туннелям. Скорее всего, оно выбралось сквозь крышу чертога Коронованного Петуха, и мы примерно знаем, где это место. Может, там отыщутся какие-то следы Рэйна. Или, по крайней мере, мы спустимся сквозь пролом, чтобы поискать еще выживших! – Эти слова сопроводил сдержанный гул голосов. В одних звучало неверие, в других – изумление и восторг. Бендир продолжал громче, чтобы быть услышанным: – Второе же следствие… Не забудем, что это существо может быть настроено враждебно! – Мальчик, стоявший подле него, собрался было возразить, но Бендир строго предостерег: – Красота красотой, но дракон вполне может держать на нас зуб. Что, собственно, мы знаем об их природе? Ведите себя так, чтобы ни в коем случае не вызвать его гнев! Наш дракон совсем не обязательно так благосклонен к людям, как вроде бы утверждают древние мозаики и фрески. Лучше нам вообще его внимание к себе не привлекать.
      Тут все заговорили одновременно, обсуждая поразительное известие. Кефрия отчаянно уцепилась за рукав Янни, силясь перекрыть гам:
      – Если Рэйн действительно там… Как ты думаешь, может, и Малта найдется поблизости?
      Янни посмотрела ей прямо в глаза.
      – Случилось то, чего боялся мой сын, – сказала она. – Он боялся, что Малта отправилась в чертог Коронованного Петуха. К драконице, которая спала в подземелье.
 
      – Никогда не видал ничего краше, – сказал маленький Сельден. Он был еле жив от усталости и уже не говорил, а шептал, но шепот звучал благоговейно. – Как ты думаешь, она возвратится?
      Рэйн повернул к нему голову. Сельден сидел на островке мусора и обломков, возвышавшемся над озером грязи. Мальчик смотрел вверх, туда, откуда лился свет, и его лицо еще отражало только что увиденное чудо. Драконица давно скрылась из глаз, но Сельден по-прежнему неотрывно смотрел ей вослед.
      Рэйн решил вернуть его с неба на землю.
      – Не думаю, что нам следует всерьез рассчитывать на ее помощь, – сказал он. – Давай попробуем выбраться сами.
      Сельден тряхнул головой.
      – Да я не об этом, – пояснил он. – Мне кажется, она нас вообще не заметила, так что ты, наверное, прав: будем вылезать сами. Я просто к тому, что уж очень хотелось бы еще на нее посмотреть. Она ведь такое чудо. И радость
      Его взгляд снова устремился к пролому в сводчатом потолке. Лицо и одежду Сельдена густо покрывали слои грязи, однако, несмотря на это, мальчишка так и светился.
      Солнечные лучи вливались в разрушенный чертог, но особого тепла с собой не несли. Рэйн поймал себя на том, что не может толком припомнить, что это вообще такое – быть сухим. А уж согретым – и подавно. Голод и жажда терзали его нутро, трудно было принудить себя снова двигаться. Тем не менее, Рэйн вдруг понял, что улыбается. Да. Сельден был прав. Чудо. И радость.
      Купол чертога Коронованного Петуха, давным-давно погребенного под землей, был теперь расколот, словно макушка сваренного всмятку яйца Рэйн взобрался по нагромождению обломков и стал приглядываться к свисающим древесным корням, что обрамляли маленький клочок неба над головой. Туда, наверх, проложила себе дорогу драконица, но Рэйну плохо верилось, что они с Сельденом вправду сумеют последовать за нею тем же путем.
      Между тем чертог быстро заполнялся жижей: болото присваивало себе город, столь долго сопротивлявшийся его власти. Было ясно, что холодная грязь поглотит два человеческих существа гораздо раньше, чем те придумают, как взобраться наверх.
      Но даже смертельная опасность не могла заслонить памяти о драконице, все-таки возродившейся после долгих веков заточения в коконе. Сколько Рэйн ни рассматривал древние шпалеры, мозаики и настенные фрески, они так толком и не подготовили его к чуду созерцания настоящего живого дракона. Чего стоили одни только переливы ее блестящих чешуй: Рэйн обнаружил, что у синего есть множество оттенков, о существовании которых он даже не подозревал. Он знал, что до смертного часа не позабудет, как ее крылья, вялые и бессильные поначалу, постепенно обретали должную мощь и густой насыщенный цвет. Во влажном воздухе еще витал змеиный запах, сопровождавший преображение. И нигде не было видно ни кусочка вещества, составлявшего ее кокон, – вещества, которое они так долго ошибочно именовали диводревом. Кажется, в своем мгновенном взрослении драконица вобрала его в себя без остатка.
      И вот теперь она исчезла в небесах, упорхнула мимолетным видением, оставив Рэйна и Сельдена наедине с угрозой погибели. Ночное землетрясение основательно изувечило стены и своды засыпанного города, проложив достаточно широкие бреши, и теперь болото неотвратимо поглощало его. Так что единственная дорога к спасению лежала наверх. Туда, где сиял клочок голубого неба, такой манящий и недостижимый…
      Пузырящаяся жижа облизала края хрустального осколка купола, на котором стоял Рэйн. Потом покрыла эти края и стала подбираться к его босым ногам.
      – Рэйн, – позвал Сельден.
      Младший брат Малты сидел на верхушке своего островка, и этот островок быстро исчезал, словно таял в наступающей жиже. Выламываясь сквозь расколотый купол, драконица обрушила вниз немало земли и камней и снесла даже дерево, росшее наверху. Дерево упало в грязь и теперь плавало поблизости. Мальчик напряженно хмурился, пуская в ход свою обычную смекалку.
      – Рэйн, а что, если мы попробуем как-нибудь поднять ствол и к стенке его прислонить? Потом залезем и…
      – Поднимать его у меня пупок развяжется, – перебил Рэйн. – Да и грязь ногам опоры не даст. Другое дело, можно наломать веток и устроить что-то вроде плота. Если справимся, жижа нас сама наверх понесет.
      Сельден с пробудившейся надеждой посмотрел на плавающий ствол, потом снова наверх.
      – Ты думаешь, грязь и вода этот покой до самой крыши наполнят?
      – Полагаю, – от всей души соврал Рэйн. На самом деле он был уверен, что разлив так и не доберется до свода. Так что, скорее всего, придется либо тонуть, либо медленно чахнуть от голода, лежа на плотике. В любом случае, хрусталину, на которой он стоял, быстро заливало. Следовало покинуть ее, причем как можно скорее. Рэйн перепрыгнул на кучу мшистой земли, обрушенной сверху, но та оказалась слишком податливой и буквально ушла у него из-под ног. Грязь была гораздо более текучей, нежели он полагал. Все же Рэйн дотянулся до плавающего ствола, уцепился за ветку и выбрался на нее. Сейчас разлив был глубиной примерно по грудь и плотностью напоминал жидкую кашу. Провалишься – и будет не вылезти. Так или иначе, Рэйн сумел подобраться почти вплотную к Сельдену и протянул ему руку. Мальчик решительно прыгнул, покидая рассыпающийся островок, не долетел, шлепнулся в грязь и проворно переполз по поверхности, благо его-то она еще могла выдержать. Рэйн поймал его и втащил к себе на ствол. Сельден прижался к нему, стуча зубами от холода. Его одежда липла к телу, грязь плотно покрывала волосы и лицо.