ГЛАВА 3

ДЕВДРА

Я взрослел, одно время года сменялось другим. Тем долгим летом, когда мне исполнилось двенадцать, чтобы забраться в седло Гордеца, требовались его бесконечное терпение и вся моя мальчишеская ловкость. К тому дню, когда мне сравнялось пятнадцать, я уже мог положить руки на спину своего рослого скакуна и легко, не дрыгая бессмысленно ногами, запрыгнуть в седло. Эта перемена нравилась нам обоим.

Были и другие. С тощим, вечно недовольным мной учителем мы давно расстались. После него у меня сменились еще два преподавателя – наглядный пример того, что требования отца к моему воспитанию становились все более жесткими. Теперь по вечерам со мной занимался суровый наставник, на чьи уроки я не осмеливался опаздывать. Это был сухопарый старик со стянутыми в хвост седыми волосами и желтыми зубами, он обучал меня тактике, логике, а также письму и правильной речи на варнийском, официальном языке нашей древней родины. К сожалению, он не задумываясь использовал в качестве дополнительного аргумента очень гибкую линейку, которую, казалось, никогда не выпускал из рук. К тому же питался мастер Рортон, по-видимому, в основном чесноком и перцем, и его зловонное дыхание сводило с ума, когда я, сгорбившись, сидел за столом и аккуратнейшим образом выводил заданный урок, а он наблюдал за каждым движением моего пера, стоя у меня за спиной. Днем своими знаниями и опытом со мной делился мастер Лейбсен, мрачный тип, приехавший к нам из далеких западных земель, он преподавал мне теорию и практику владения оружием. Я уже вполне прилично стрелял из пистолета и мушкета, стоя на земле и из седла. Он объяснял мне, как следует отмерять порох на глаз так же точно, как другие делают это при помощи весов, как самостоятельно отливать пули, поддерживать оружие в порядке и чинить его. Разумеется, мы тренировались, используя свинцовые пули. Более дорогие, железные, при помощи которых мы одержали победу над жителями равнин, естественно, отливали опытные кузнецы. Мой отец не видел необходимости тратить их на стрельбу по мишеням. Мастер Лейбсен научил меня также борьбе, боксу, владению палкой, фехтованию и, втайне от всех, после моих многочисленных просьб, метанию ножей и рукопашному бою кинжалом. Уроки Лейбсена я любил почти так же сильно, как ненавидел казавшиеся мне бесконечными вечерние занятия с мастером Рортоном с его вонью изо рта.

Весной того года, когда мне исполнилось шестнадцать, к нам приехал еще один учитель. Он пробыл у нас недолго, но запомнился мне больше остальных. Он поставил свой маленький шатер в низине у реки и ни разу не приблизился к нашему дому. Моя мать пришла бы в ужас и почувствовала себя оскорбленной, если бы узнала о том, что он находится менее чем в двух милях от ее юных дочерей, поскольку он был дикарем с равнин и исконным врагом моего отца.

В тот день, когда в мою жизнь вошел Девара, я, ничего не подозревая, выехал из дома вместе с отцом и сержантом Дюрилом. Отец время от времени приглашал нас на утренний объезд своих владений, и я решил, что так будет и на этот раз. Подобные прогулки всегда доставляли мне большое удовольствие. Мы никуда не торопились, останавливались, чтобы перекусить с кем-нибудь из отцовских воинов, заходили в дома и шатры, чтобы побеседовать с пастухами и садовниками. Я не взял с собой ничего лишнего, кроме того, что обычно может понадобиться во время неспешной прогулки верхом. Поскольку день выдался теплый, я не надел теплый плащ и остался в легкой куртке и широкополой шляпе, защищавшей от солнца. В той местности, где мы жили, только дурак выходил из дома без оружия. Я не стал брать пистолет, но на боку у меня висела старенькая, однако вполне надежная кавалерийская сабля.

Я ехал посередине между отцом и сержантом Дюрилом, и мне вдруг почудилось, будто они меня куда-то провожают. Вид у сержанта был недовольный. Он никогда не отличался веселым нравом, но в тот день в его молчании чувствовалось с трудом сдерживаемое осуждение. Сержант крайне редко расходился во мнениях с отцом, и его странное поведение вызывало в моей душе одновременно и страх и любопытство.

Когда мы отъехали от дома примерно на милю, отец сообщил, что мне предстоит встретиться с жителем равнин из племени кидона. Как и всякий раз, когда речь у нас заходила об отдельных племенах, он подробно рассказал мне о принятых у кидона правилах поведения и предупредил, что эта встреча касается только мужчин и мне не следует обсуждать ее с матерью или сестрами, даже упоминать о Девара в их присутствии.

На вершине холма, у подножия которого житель равнин раскинул свой шатер, мы остановились, и я с любопытством посмотрел на его странного вида жилище с непривычно круглой крышей, оно было покрыто оленьими шкурами, туго натянутыми на плетеную основу. Шкуры были выделаны таким образом, чтобы не пропускать внутрь влагу. Неподалеку паслись три лошадки с черными носами, большими животами и полосатыми ногами, каких разводили только кидона. Их черные гривы показались мне жесткими, как щетка для чистки очага, а хвосты скорее напоминали коровьи, а вовсе не лошадиные. На некотором отдалении от них около двухколесной повозки терпеливо чего-то ждали две женщины кидона. В их таратайку с огромными колесами была впряжена еще одна лошадка, в отличие от своих хозяек она уже потеряла терпение и начала перебирать ногами.

Перед палаткой горел маленький костер, но дыма почему-то не было. Сам Девара стоял, скрестив на груди руки, и смотрел на нас. Он знал о нашем появлении еще до того, как мы выехали на вершину холма, и замер в горделивой позе, обратив взгляд в нашу сторону. Его дар предвидения по-настоящему ужаснул меня, и я не смог сдержать дрожь.

– Сержант, можешь подождать нас здесь, – тихо проговорил отец.

Дюрил пожевал верхнюю губу, помолчал немного, а потом сказал:

– Сэр, я бы предпочел быть рядом с вами. На случай, если я вдруг понадоблюсь.

Мой отец посмотрел ему в глаза и ответил:

– Есть вещи, которым ни ты, ни я не можем его научить. То, о чем тебе не расскажет друг, можно узнать только от врага.

– Но, сэр…

– Подожди здесь, сержант, – повторил отец, и вопрос был закрыт. – Невар, поезжай за мной.

Он поднял руку в приветственном жесте, и Девара ответил ему тем же. Затем отец тронул коня коленями и начал медленно спускаться по склону холма к шатру кидона. Я взглянул на сержанта Дюрила, но тот, поджав губы, смотрел мимо меня. Я все равно ему кивнул и последовал за отцом. У подножия холма мы спешились и бросили поводья, зная, что наши отлично обученные лошади не сойдут с места.

– Подойдешь, когда я тебя позову, – едва слышно распорядился отец. – А до тех пор оставайся здесь. И не своди с меня глаз.

Отец с торжественным видом подошел к жителю равнин, и старые враги, демонстрируя огромное уважение, поприветствовали друг друга. Чуть раньше отец объяснил мне, что я обязан вести себя с кидона так же почтительно, как с другими наставниками. Будучи моложе, во время нашей первой встречи я должен склонить голову к левому плечу, не плевать в его присутствии и не поворачиваться к нему спиной, поскольку так не принято у его народа. Выполняя приказ отца, я стоял не шевелясь около лошадей и ждал. Мне казалось, что я чувствую, как сержант Дюрил буравит нас взглядом, но я не посмел оглянуться на него.

Мой отец и кидона некоторое время о чем-то разговаривали, но очень тихо и на торговом языке, поэтому я почти ничего не понял, кроме того, что обсуждалась какая-то сделка. Наконец отец позвал меня, и я вышел вперед, не забыв склонить голову к левому плечу. Затем я смутился, не зная, следует ли обменяться рукопожатием, однако Девара подобного желания не изъявил, и я замер на месте. Кидона принялся деловито меня разглядывать, словно я вдруг превратился в лошадь, выставленную на продажу. Я тоже воспользовался моментом, чтобы самому хорошенько его рассмотреть, ведь раньше с представителями этого племени наши пути не пересекались.

Он оказался меньше ростом и более жилистым, чем другие жители равнин, с которыми я встречался, но кидона были охотниками, нередко устраивали набеги на мирных кочевников и не брезговали копаться в мусоре и отходах. Они считали остальных жителей равнин законной добычей, и те их боялись. Из всех наших врагов справиться с кидона было труднее всего. Они вообще отличались крутым, даже жестоким нравом. Как-то раз, когда гернийский кавалерийский отряд одержал победу над племенем рью, кидона налетели на их разгромленное поселение и забрали все, что там еще оставалось. Отец всегда качал головой, когда упоминал их дикие обычаи, а сержант Дюрил до сих пор ненавидел.

Молодые кидона, принимающие участие в набегах, ели только мясо, а некоторые подпиливали передние зубы так, чтобы они становились острыми, точно кинжалы. Я заметил, что у Девара зубы именно такие. Он был в плаще, сплетенном из тонких полосок светлой кожи, возможно кроличьей, на который искусно нанесли рисунок, напоминающий отпечатки копыт, в широких коричневых штанах и белой рубахе с длинными рукавами, прикрывавшей бедра и подпоясанной ярким ремнем, украшенным бусинками. Обут он был в низкие сапожки из мягкой серой кожи. Голова оставалась непокрытой, и его седые короткие волосы напомнили мне спину ощетинившейся собаки или, что точнее, гриву его собственной лошади.

На боку у Девара висел короткий кривой клинок – «лебединая шея» – смертоносное оружие из бронзы, при необходимости кидона использовали его как хозяйственный инструмент. Рукоять клинка украшали заплетенные в косички человеческие волосы самых разных оттенков. В первую нашу встречу я решил, что это боевые трофеи, но позднее Девара развеял мои заблуждения. Оказывается, оружие у кидона передается от отца к сыну, а пряди волос, принадлежавшие предкам, являются их благословением. Клинок «лебединой шеи» был достаточно острым для сражения и крепким для разделки мяса к обеду. По сути, это диковинное оружие было самым лучшим, что могли создать кидона, не используя железа.

Девара некоторое время молча разглядывал меня, а затем повернулся к отцу, и они принялись торговаться на великолепном джиндобе по поводу оплаты за мою учебу. Лишь тогда я впервые осознал, что эта встреча устроена ради того, чтобы кидона взялся меня обучать, вот только не мог взять в толк чему. Я довольно слабо владел языком торговцев, и мне пришлось слушать очень внимательно, чтобы понять, о чем они говорят. Сначала Девара потребовал пистолеты для своих соплеменников, но мой отец ответил ему отказом, прозвучавшим как комплимент, – он сказал, что кидона совершенно виртуозно владеют своими «лебедиными шеями» и народ моего отца разорвет в клочья того, кто даст столь могучим воинам дальнобойное оружие. Это было чистой правдой. Отец не стал упоминать о королевском указе, запрещающем продавать пистолеты жителям равнин. Девара перестал бы его уважать, если бы он признался, что выполняет чьи-то приказы и не является господином самому себе. К моему великому изумлению, отец ничего не сказал кидона о свойстве железа разрушать его магию. Впрочем, я не сомневался, что Девара не нуждался в подобных напоминаниях. Вместо огнестрельного оружия и пороха отец предложил тканые одеяла, копченую свинину и медные горшки для приготовления пищи. Девара хмыкнул: мол, в последний раз, когда он проверял, выяснилось, что он не женщина и его не слишком беспокоят одеяла, еда и ее приготовление. Более того, его удивило, что отца интересуют хозяйственные мелочи. Вне всякого сомнения, уважаемый воин, коим является его собеседник, может достать столько пороха, сколько ему потребуется. Отец покачал головой, а я помалкивал, зная, что тот же указ запрещает продавать жителям равнин еще и порох.

В конце концов они договорились: отец согласился заплатить за мое обучение один тюк лучшего табака с запада, дюжину ножей для разделки мяса и два мешка свинцовых шариков для пращи. Несмотря на показное равнодушие Девара к хозяйственным надобностям, мне представляется, что окончательную точку в сделке поставило обещание моего отца добавить большую бочку соли и такую же сахара. Многие жители равнин лишь с приходом цивилизации в их края узнали о существовании сладостей, а распробовав, ужасно их полюбили. Так что в результате, на мой взгляд, получилось весьма щедрое вознаграждение за несколько уроков. Я осмелился искоса посмотреть на женщин и увидел, как они радостно пихают друг друга и о чем-то тихонько переговариваются, закрывая лица ладонями.

Мой отец и Девара подтвердили сделку по обычаям племени кидона – завязали по узлу на торговом ремне. Затем Девара повернулся ко мне и добавил свое собственное условие к сделке, которое произнес на джиндобе:

– Если будешь жаловаться, я отправлю тебя в материнский дом. Если откажешься что-то делать или не будешь слушаться, я тебе порежу ухо, а затем отправлю в материнский дом. Если будешь колебаться или бояться, я врежу тебе в нос и отправлю в материнский дом. Это будет конец урокам, но я оставлю себе табак, соль, сахар, ножи и пульки. Твое слово, юноша?

Отец молча смотрел на меня, он даже не кивнул, но по его глазам я понял, что должен сказать.

– Я согласен, – ответил я жителю равнин. – Я не буду жаловаться, стану слушаться и выполнять ваши приказы. А еще не буду колебаться и бояться.

Воин смерил меня взглядом. А в следующее мгновение сильно ударил по лицу. Я предвидел его намерения и мог бы увернуться или хотя бы наклонить голову, чтобы смягчить удар. Я не ожидал такого поворота событий, но инстинкт подсказал, что мне придется принять это оскорбление. Щека горела, на губах появилась кровь, но я не издал ни звука, продолжая глядеть Девара в глаза. Я видел, как помрачнел отец, стоявший у него за спиной, но в его взгляде я прочитал гнев и гордость одновременно.

– Мой сын не трус и не слабак, Девара. Он достоин твоих уроков.

– Увидим, – спокойно проговорил воин, посмотрел на женщин и что-то рявкнул на своем языке. Затем он снова повернулся к моему отцу. – Они пойдут с тобой, возьмут плату и вернутся в наш дом. Сегодня.

Он бросал отцу вызов, словно проверял, не усомнится ли он в его честности. А действительно, выполнит ли Девара свою часть сделки, когда получит обещанную плату? Отцу удалось изобразить на лице удивление.

– Разумеется.

– В таком случае твой сын останется со мной. – Он наградил меня еще одним оценивающим взглядом, но на этот раз мороз пробежал у меня по коже. Я подчинялся суровым приказам отца и вынес все наказания и физические испытания, которым меня подвергал сержант Дюрил, однако взгляд Девара обещал мне нечто по-настоящему ужасное. – Забери его лошадь, кинжал и саблю. Оставишь его со мной. Я буду его учить.

Думаю, если бы в тот момент я мог, не унизив нас обоих, попросить отца расторгнуть сделку с Девара, я бы это сделал. Когда я отстегнул ножны с кинжалом, у меня появилось ощущение, будто меня раздели догола. Все тело онемело, а в голове крутилась единственная мысль: чему такому особенному может научить Девара, если гернийский полковник оставляет меня безоружным со своим древним врагом. Отец взял мой кинжал без единого слова. Он всегда говорил, что кидона умеют выживать в самых сложных ситуациях и обладают поразительной способностью видеть врагов насквозь и что это самое могущественное оружие, о каком только может мечтать солдат. Но с другой стороны, о жестокости кидона ходили легенды, и мне было известно, что у Девара на правом плече есть шрам от железной пули. Мой отец стрелял в него, потом надел кандалы и держал в качестве заложника несколько последних месяцев войны короля Тровена с кидона. Только благодаря усилиям врача каваллы Девара остался в живых после ранения и последовавшего за ним отравления. Я задавался вопросом, что сейчас им движет – долг отцу за проявленное им милосердие или желание отомстить.

Я расстегнул потрепанный ремень со старой кавалерийской саблей. Обмотав ножны ремнем, я протянул свое оружие отцу, но Девара неожиданно выхватил саблю у меня из рук. Я едва удержался от того, чтобы попытаться вернуть ее назад. Мой отец спокойно смотрел, как кидона вытащил саблю из ножен и провел большим пальцем по боковой поверхности клинка.

– Там, куда мы направляемся, она тебе не поможет, – презрительно фыркнув, сказал он. – Оставь ее здесь. Возможно, когда-нибудь ты за ней вернешься.

Ухватившись за рукоять, он с силой вонзил клинок в землю. Когда воин убрал руку, я подумал, что моя старенькая сабля похожа на надгробие. Девара бросил ножны в пыль, и внутри у меня все похолодело.

Отец попрощался со мной лишь взглядом, и в его глазах я прочел: «Надеюсь, что смогу тобой гордиться, сын». Затем он вскочил в седло Железноногого и взял в руки поводья Гордеца. Он выбрал более пологую тропу, чем та, по которой мы спускались к шатру Девара, потому что на сей раз за ним следовали женщины кидона с повозкой. Я же остался стоять рядом со своим новым учителем, в один миг лишившись всего, что у меня было, кроме одежды.

Мне ужасно хотелось посмотреть, оставил ли сержант Дюрил свой пост и последовал ли за отцом, но я не посмел. Прежде меня раздражало пристальное внимание сержанта, но теперь я мечтал только об одном – чтобы за мной кто-нибудь присматривал. Девара продолжал сверлить меня взглядом холодных серых глаз. Прошло довольно много времени, и я уже не слышал ни топота копыт, ни скрипа телеги, когда он наконец поджал губы и заговорил. – Ты скакать верхом хорошо? – спросил он на ломаном гернийском.

– Отец учил меня, – ответил я на таком же неуверенном джиндобе.

Девара презрительно фыркнул и снова обратился ко мне на моем родном языке:

– Твой отец показать тебе сидеть в седле. Я научу тебя скакать на талди. Садись.

Девара показал на трех лошадок, и они, словно поняли, что речь идет о них, подняли головы и посмотрели на нас. Все три прижали уши, демонстрируя неудовольствие.

– На какого талди? – спросил я на джиндобе.

– Сам выбирай, сын-солдат. Думаю, еще я учить тебя разговаривать.

Последнее он сказал на языке торговцев, и мне стало интересно, оценил ли кидона мою попытку общаться на джиндобе, однако его лицо не выражало никаких чувств.

Я выбрал кобылу, решив, что она будет наиболее спокойной из всех троих. Она не подпускала меня к себе, но я сумел схватить ее за уздечку и заставил стоять на месте. Оказавшись рядом с талди, я понял, что это не совсем лошади, только похожи на них. Кобыла не ржала, а протестующе пищала, издавая звук, совсем нехарактерный для лошадей. Пока я на нее забирался, она умудрилась два раза меня укусить, за руку и ногу. Тупые зубы не поранили кожу, но я не сомневался, что получил пару солидных синяков. Кобыла фыркнула, резко дернулась и, едва я собрался потрепать ее по шее, развернулась. Затем она слегка наклонила голову, явно намереваясь снова меня укусить, но я отдернул ногу, и она до меня не дотянулась. Тогда она снова завертелась, стремясь избавиться от неугодного седока. Я молча сжал ее бока ногами. Талди предприняла еще две попытки меня сбросить, но я удержался у нее на спине, стараясь не обращать внимания на ее дурные манеры, поскольку не знал, как Девара отнесется к тому, что я попытаюсь воспитывать его животное.