ГЛАВА 18

ОБВИНЕНИЯ

Зима все увереннее вступала в свои права, приближался Темный Вечер. В доме моего отца, в Широкой Долине, никаких увеселений по этому поводу никогда не устраивали. Нам полагалось молиться, вести благочестивые разговоры и любоваться свечами, плавающими в пруду или скользящими по реке. На следующий день устраивали праздник в честь того, что день начинает становиться длиннее. Мать дарила каждому из нас маленький, но полезный подарок, к которому отец добавлял желтый конверт с деньгами. Каждый год мы ждали этого скромного, но приятного праздника.

И я был очень удивлен, когда мои товарищи заговорили о Темном Вечере с нетерпением и энтузиазмом. В Академии состоится праздничное пиршество, и все находящиеся на хорошем счету кадеты получат увольнительные. В театрах будут давать праздничные представления, королевская чета устраивает ежегодный грандиозный бал в своем Сондрингхэмском дворце, куда вот уже несколько лет получали приглашения кадеты старшего курса. Молодым воспитанникам разрешалось побывать на карнавале, где выступали уличные актеры, а потом начинались танцы. Нас сурово предупредили, что мы имеем право участвовать в празднике только в форме и нам следует вести себя безупречно, поскольку каждый представляет не только себя, но и Академию. Никогда прежде я не ждал праздников с таким нетерпением.

Калеб был поражен, когда выяснилось, что я почти ничего не знаю о Темном Вечере. Тогда он начал взахлеб рассказывать о том, что в этот вечер все шлюхи надевают маски и оказывают свои услуги бесплатно. Но больше всего меня поразило, что некоторые благородные леди выскальзывают ночью на улицу и, прикинувшись распутными женщинами, соблазняют незнакомых мужчин, не рискуя при этом своей репутацией. Я отказывался поверить в подобные глупости, но Калеб протянул мне одну из своих дешевых книжонок с непристойными картинками. Преодолев брезгливость, я прочитал пару скабрезных историй о женщинах, но счел их не только отвратительными, но и неправдоподобными. Ну какая разумная женщина покинет свой безопасный и удобный дом ради мерзкого распутства?

Потом я спросил Нейтреда и Корта, слышали ли они о подобных вещах. К моему удивлению, они ответили, что слышали, и не раз. Нейтред признал, что его старшие кузины рассказывали ему о подобных приключениях. Корт добавил, что его отец говорил, будто это один из немногих оставшихся праздников, посвященных старым богам.

– Эта традиция особенно характерна для запада страны, – начал Корт. – Храмы языческих богов до сих пор стоят во многих старых городах, и люди помнят о прежних обычаях. И уж тем более когда дело касается праздников. Темный Вечер посвящен богу женщин.

Об этом я знал и сам. Моя мать как-то беседовала о нем с сестрами, но, естественно, не упоминала о том, что женщины бегают по городу в поисках приключений. Речь шла о девушках, которые встречали во время этого праздника своих языческих богов в масках и получали от них подарки. Скажем, для одной превращали соломинку в золотую монету, а другую наделяли способностью танцевать на высоте в два дюйма над полом. Обычные волшебные истории.

– Однажды отец обнаружил в саду трех моих сестер, танцующих в одних только сорочках и панталончиках. Он ужасно огорчился, но мать сказала, что ничего страшного не произошло, поскольку рядом не было молодых людей. А он продолжал сердиться и запретил им так поступать в будущем. Но, – тут Корт наклонился поближе к нам, словно боялся, что его кто-то может подслушать, – мне кажется, что они до сих пор празднуют Темный Вечер.

– Даже моя Талерин? – напряженно спросил Нейтред. Я не сумел понять, возмущен он или, наоборот, пришел в восторг.

– Я точно не знаю, – осторожно ответил Корт. – Но слышал, что многие женщины устраивают специальные ритуалы в Темный Вечер. На самом деле у наших женщин есть свои секреты, а мы о них даже не подозреваем.

Эти разговоры заставили меня задуматься о Карсине. На мгновение я представил себе, как почти обнаженная Карсина танцует в темном саду. Правда ли это? И я вдруг понял, что не знаю, какой ответ хотел бы услышать. И вообще существуют ли ритуалы, соблюдаемые только женщинами и неизвестные мужчинам? Искренне ли веруют женщины в доброго бога или тайно поклоняются языческим богам у старых алтарей? Подобные вопросы лишь усилили мое любопытство, теперь я ждал Темного Вечера, каким его отмечали в Старом Таресе, не меньше, чем мои товарищи. Вырваться на свободу в огромном старом городе вместе с друзьями – я и не представлял, что такое возможно. Я подсчитывал свои карманные деньги и торопил время.

Неделя началась с вполне доброжелательной игры в снежки с первогодками, сыновьями старой аристократии, обитавшими в самой дальней от нас казарме Дрейкс-Холл. Однако шутливое противостояние закончилось настоящей схваткой, когда в ход пошли ледышки и камни. Я в это время находился в библиотеке и узнал о случившемся от Рори, который вечером, когда мы собрались в комнате для занятий, поведал нам о жестоком сражении. Рори заработал синяк под глазом, а Корту разбили губу. Битва завершилась с появлением на поле брани кадетов старших курсов. Тем не менее Рори с восторгом сообщил, что он «пустил немного замечательной крови из одного замечательного старого носа». Трист и Калеб также принимали участие в сражении. Орон наблюдал за всем со стороны, но был заметно расстроен. Он, как и все, сидел за учебниками, но время от времени поднимал голову и, ни к кому конкретно не обращаясь, вопрошал:

– Я не понимаю. Мы все кадеты. Почему они нас ненавидят? Когда он задал свой вопрос в третий раз, Горд со вздохом закрыл книгу.

– Неужели никто из вас не читает газет? – И, не дожидаясь ответа, толстяк продолжил: – Совет лордов только что принял новый налог на Королевский тракт. Старые аристократы выступали против него, они утверждают, что деньги им нужны для строительства дорог и других работ на собственных землях – зачем, мол, нужна «дорога в никуда», как назвал Королевский тракт лорд Джарфрай. Старая аристократия рассчитывала, что им удастся без проблем одержать верх и полностью сохранить свои доходы, не отдавая ни гроша королевской казне на строительство тракта. Я даже читал, что некоторые из них открыто смеялись, когда новый аристократ по имени лорд Саймем внес этот вопрос на рассмотрение Совета. Но после того как голосование закончилось – его результаты пришлось проверять трижды, – выяснилось, что большинство проголосовали за новый налог.

Он говорил об этом так, словно происходящее на Совете имело огромное значение. Мы молча смотрели на него.

– Мерзавцы! – наконец сказал он с отвращением. – Ну, подумайте сами, что все это значит. Получается, часть старых аристократов тайно проголосовала вместе с новыми, из чего следует, что влияние и власть короля растут. Старые лорды, рассчитывавшие, что управление страной медленно, но верно перейдет к ним, потерпели серьезное поражение. Они в ярости – из-за этого их сыновья ненавидят нас еще больше. Они полагали, что в конце концов получат всю полноту реальной власти, а король останется лишь номинальной фигурой. И если бы не наши отцы, так бы и произошло. Старая аристократия постепенно добилась бы своего, с каждым годом все меньше отдавая налогов в казну, зато все больше увеличивая свое богатство… Неужели никто из вас не понимает, о чем я говорю? – Он не мог скрыть разочарования.

– Добрый бог поставил над нами короля Тровена, чтобы он управлял нами разумно и справедливо. И в Святом Писании сказано, что лорды должны служить королю, как добрые сыновья своему отцу – послушно, почтительно и с благодарностью за его мудрость, – с такой серьезностью произнес Орон, будто собирался склонить голову и вознести молитву.

Он вдруг показался мне ужасно похожим на бессома. Горд фыркнул.

– Да. Именно так нам говорили с самого детства, каждому сыну-солдату, родившемуся в семье нового аристократа. Как вы думаете, что говорят старые аристократы своим первым сыновьям и сыновьям-солдатам? Неужели вы полагаете, что их учат прежде всего служить королю?

– Измена и ересь! – гневно воскликнул Калеб, обвиняюще указал пальцем на Горда и добавил: – Почему ты говоришь такие вещи?

– Я их не говорю! Я служу королю так же искренне, как и все сидящие в этой комнате. Просто нас вырастили так, что мы не привыкли задавать вопросы, а в результате вы не понимаете тех, кто пытается их задавать. Вы не представляете, как ваша слепая верность королю может возмущать тех, кто не хранит ее в своем сердце.

– Слепая верность! – рассвирепел Рори. – Как можно говорить о слепоте, если мы все верны королю! Разве честно исполнять свой долг – слепота?

Горд откинулся на спинку стула. Его лицо окаменело. За последние несколько недель Горд неуловимым образом изменился. Он оставался все таким же толстым, по-прежнему потел во время занятий строевой подготовкой и задыхался, поднимаясь по лестнице, но в нем появился какой-то стержень. Когда мы с ним познакомились, Горд вместе с нами смеялся шуткам над его весом, иногда сам подтрунивал над собой. Теперь он лишь молча смотрел на своих обидчиков. Кое-кто начинал злиться, словно Горд не имел права сохранять достоинство, отказавшись исполнять роль мальчика для битья. Теперь он оглядел всех нас, собравшихся за столом для занятий, и я вдруг понял: дело вовсе не в том, что он лучше всех разбирается в математике. В его маленьких глазках светился ум, которого я прежде не замечал. Он облизнул толстые губы, будто решая, продолжать ли разговор. А потом слова хлынули из него даже не потоком, а водопадом насмешек.

– Я сказал слепо, а не тупо, Рори. Я не считаю, что для нас и для наших отцов глупо сохранять верность человеку, обогатившему всех нас. Но мы не должны закрывать глаза на то, что, возвысив наши семьи, король в результате многое выиграл, а также на то, что произошло с остальными. Неужели ваши отцы никогда не обсуждали с вами политические вопросы? Неужели вы не слушаете наших наставников на уроках истории? Когда обучение закончится, мы станем офицерами и джентльменами. Верность – замечательное качество, но еще лучше, если она подкреплена способностью здраво рассуждать. Мой пес мне верен, и, если я натравлю его на медведя, он бросится на огромного зверя без малейших сомнений, считая, что я лучше его знаю, как ему поступать. Но мы не собаки, и, хотя каждый солдат обязан беспрекословно выполнять приказы, мы не должны шагать вперед, даже не пытаясь понять, что стоит за решениями наших командиров.

Калеб никогда не отличался сообразительностью, и в тот день он решил, что Горд его оскорбил. Вскочив на ноги, Калеб навис над столом. Его длинная тощая фигура выглядела смешно, однако он сжал кулаки и свирепо проговорил:

– Ты утверждаешь, что мой отец ничего не знает и не понимает, раз не говорит со мной о политике? Возьми свои слова обратно!

Горд не стал вставать, но и не отступил под натиском Калеба. Он откинулся на спинку стула, словно пытаясь умерить агрессию Калеба, и твердо ответил:

– Я не могу взять назад слова, которых не произносил. Речь об общем положении вещей. Надеюсь, вы все отдаете себе отчет, на чем строится первый год обучения кадетов в Академии. Наше сознание должно быть затуманенным, строгие наставники и однообразная еда, бесконечные задания и муштра – все то, на что нормальный человек добровольно никогда не пойдет. Но мы терпим, прекрасно понимая, что процесс обучения сознательно сделан более трудным, нежели это необходимо. Наши командиры рассчитывают, что слабые и те, кому не хватает решимости, не выдержат и уйдут. Лучше отсеять их сейчас, чем дожидаться, когда они погибнут в первом же сражении – а вместе с ними и по их вине – множество других людей! Поэтому мы подчиняемся, но не слепо. Вот о чем я говорю. Мы терпим все мучения из-за того, что знаем, каковы их причины. И когда я стану офицером каваллы, то буду поступать так же. Очень надеюсь, что, выполняя приказы своего командира, мне хватит ума понять его мотивы.

Он оглядел нас. Мы ловили каждое его слово. Горд кивнул, оценив наше внимание, и продолжал, точно читал лекцию:

– Таким образом, мы возвращаемся к вопросу, заданному Ороном: почему первокурсники из старой аристократии нас ненавидят, хотя все мы здесь кадеты? Ответ прост – их этому учат. Как и нам ловко навязывают презрение к ним. Наверное, все началось с того, чтобы заставить нас стараться изо всех сил, обострив соперничество между разными Домами. Но теперь честное соревнование отравлено политикой наших отцов, и оно приняло отвратительные формы.

– Но почему? Почему кому-то хочется, чтобы мы друг друга ненавидели? – Орон прижал ладони к щекам, и в его голосе появились истерические нотки.

Горд стиснул зубы и немного помолчал.

– Я не стану утверждать, будто кто-то пытается столкнуть нас всерьез. Мне понятно лишь одно: то, что начиналось как здоровое соперничество, превратилось в нечто подлое и жестокое из-за изменения политической ситуации. Мы действительно начали враждовать, и эта вражда теперь выходит из-под контроля, становится более акцентированной на нашем происхождении, а не на успеваемости. Король заинтересован, чтобы все офицеры его армии были единым братством. Бесспорно, так было бы лучше для каваллы, а значит, и для всей Академии. Но среди кадетов из старой и новой аристократии всегда будут такие, кто станет презирать друг друга только из-за того, что их отцы по-разному голосуют в Совете лордов. До тех пор, пока среди сильных мира сего есть люди, стремящиеся навредить новым аристократам, есть те, кому выгодно ослабить союз наших отцов, они будут стараться натравить нас друг на друга. Этого еще не произошло, но мне интересно посмотреть, какие способы будут для этого найдены. Вот что я хочу сказать.

– Спасибо, ты нас просветил, – заявил молчавший до этих пор Трист, хотя я видел, что во время монолога Горда он дважды закатывал глаза. – Неужели ты и в самом деле полагаешь, что никто из собравшихся здесь не думал о причинах происходящего в Академии?

И тут же все кадеты принялись кивать, хотя я сильно сомневаюсь, что кто-то из них анализировал ситуацию так скрупулезно, как Горд.

– Не всем из нас потребовалось перенести побои, дабы понять, что творится в Академии, – добавил Трист, неуловимо повернув все так, что Горд оказался сам виноват в своих неприятностях.

Я набрал в грудь побольше воздуха, желая высказать свою точку зрения, но меня опередил до боли знакомый мальчишеский голос.

– Может, не стоит уж так сильно напирать на политику. Некоторые кадеты полагают, что репутация Академии страдает из-за свиньи, примазавшейся к сыновьям-солдатам.

Интересно, как долго Колдер оставался незамеченным и слушал наш разговор?

– Что тебе здесь нужно? – резко спросил Спинк. Колдер злобно улыбнулся.

– На самом деле нужен ты. Нет, конечно, не мне! Но мой отец по какой-то причине желает тебя видеть. Немедленно. Отправляйся в его кабинет в административном здании. – Затем он перевел взгляд на Триста. Я заметил тень боли, мелькнувшую в глазах мальчишки, и заговорил он, как обиженный любовник. – Все еще смеешься надо мной, Трист? С моей стороны было глупо верить тебе и думать, будто ты и впрямь хочешь со мной дружить.

Тристу следовало бы стать актером, а не солдатом. На его лице появилось искреннее недоумение.

– Я над тобой смеялся, Колдер? Не помню такого.

– Ты меня отравил, когда предложил пожевать табак. Ты прекрасно знал, как мне будет плохо. Не сомневаюсь, что потом вы все сидели и смеялись надо мной.

Так и было. Я попытался не выглядеть виноватым. Однако Трист с легкостью вышел из положения. Он развел руки в стороны, словно хотел показать, что у него нет оружия.

– Но как я мог над тобой смеяться, Колдер? Ты забыл, что я помог тебе, а потом проводил до самого дома.

– Ты хотел, чтобы меня вырвало на глазах у всех кадетов. Чтобы унизить меня, сделав всеобщим посмешищем. – В голосе Колдера чувствовалось такое напряжение, что я даже немного его пожалел.

Мальчишка ужасно хотел, чтобы Трист оказался невиновным. Между тем Трист сделал вид, будто обижен.

– Колдер, я уже говорил тебе об этом раньше. Никогда прежде я не видел, чтобы кому-то становилось плохо от маленького кусочка табака. Там, откуда я родом, даже дети жуют табак и получают от этого удовольствие. Больше того, я не раз слышал, что это полезно в медицинских целях. Однажды я видел, как моя мать давала табак моей маленькой сестре. От колик.

Мне показалось, что Трист сделал едва заметный знак Орону. Рыжеволосый кадет тут же встрял в разговор.

– Я тоже ничего не понимаю, – заявил он. – Я сам жую табак с восьми лет и никогда не испытывал никаких неприятных ощущений.

– А кадет Джарис сказал, что всякому, кто в первый раз жует табак, становится плохо. Он сказал, ты специально подсунул мне табак, чтобы меня вырвало. И добавил, что мне не следует дружить с сыновьями новых аристократов, поскольку все они только и хотят надо мной посмеяться. – Колдер изо всех сил старался говорить спокойно.

Он стоял в наступившей тишине, раздираемый противоречивыми чувствами. Я видел, что мальчишка боится потерять Триста, лишиться его дружбы. Мне стало жаль Колдера, такого юного и одинокого, однако я испытал удовлетворение. Я не сомневался, что сынок полковника имел отношение к нападению на Тайбера и Горда. Он был предателем, а как говорится в Писании, предатели заслуживают только предательства. Трист беспомощно развел руками.

– Что я могу тебе сказать, Колдер? Я не стану плохо говорить о кадете, будущем офицере каваллы, поэтому мне трудно объяснить, с какой стати другие готовы лгать и клеветать, чтобы ты мне не доверял. Могу лишь со всей искренностью заверить: я сожалею, что тебе стало плохо от табака, которым я с тобой поделился. Вот тебе моя рука. – И с этими словами золотоволосый кадет шагнул вперед.

Колдер выглядел так, словно солнце взошло только для него. Он торопливо шагнул навстречу и пожал руку Триста, а Спинк с отвращением пробормотал:

– И пусть добрый бог будет тому свидетель.

Это присловье, как однажды сказал мой отец, может быть и благословением, и проклятием, ведь не многие из нас просят доброго бога стать свидетелем того, что мы делаем каждый день. Я не уверен, слышал ли Колдер слова Спинка, но он повернулся к нему и с волчьей ухмылкой напомнил:

– Мой отец не любит, когда его заставляют ждать!

Я видел, что Спинк с трудом сдерживается, чтобы не поставить мальчишку на место. Но в конце концов он молча встал, собрал книги и привел свое рабочее место в порядок.

– Странно, что командир в своем кабинете в такое позднее время, – заметил я, и на лице Колдера появилось торжествующее выражение.

– А где же еще ему встречаться с кадетом, если речь идет о вопросах дисциплины?

– Дисциплины? – На лице Спинка появилась тревога – и у него были на то все основания.

Когда кадета в столь неурочный час вызывают в кабинет начальника Академии в связи с вопросами, касающимися дисциплины, хорошего ждать не приходится. Речь, скорее всего, пойдет либо о временном отстранении от учебы, либо вовсе об исключении.

Колдер сладенько улыбнулся.

– Конечно, мне неизвестно, о чем собирается побеседовать с тобой отец, – заявил он, всем своим видом показывая, что это не так. Он выглянул в окно. – Но я бы советовал тебе поторопиться.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой? – вызвался я. Любопытство мешалось с плохими предчувствиями.

– Он может подержать тебя за руку, – хитро заметил Колдер.

– Я скоро вернусь, – бросил Спинк, смерив Колдера колючим взглядом.

Он сходил за шинелью и быстро вышел на лестницу.

– Он успел закончить задание по математике? – негромко спросил у меня Горд.

Теперь Спинк понимал теорию не хуже других кадетов, но вычислительные ошибки мешали ему получать приличные отметки.

– Не знаю, – качнул головой я.

– В Пятый день у нас будет очередная серия тестов, – заметил Горд, и я застонал, поскольку старался не вспоминать лишний раз о грядущих неприятностях.

Нам предстояло писать довольно сложные работы по всем предметам, а их результаты заносились в личное дело каждого кадета. До сих пор у нас была только одна серия таких тестов. Мои результаты оказались несколько хуже, чем я рассчитывал, – впрочем, такая же участь постигла и остальных кадетов. На сей раз я собирался получить более высокие отметки.

– Ну, нам ничего не остается, как стараться изо всех сил, – философски заметил я, вновь открывая учебник по математике.

– Да уж, вам, сыновьям новых аристократов, нужно написать эти тесты получше! – вмешался Колдер.

Я даже успел забыть, что он все еще здесь.

– А мы так и собираемся поступить, – кротко ответствовал Горд.

– Почему же нам нужно особенно постараться? – неожиданно поинтересовался Трист.

Мальчик улыбнулся золотоволосому кадету.

– Этого никто не должен знать, – заговорщицким тоном проговорил он и оглядел комнату для занятий.

Взгляды всего нашего дозора обратились на Колдера. Даже Калеб оторвался от чтения очередной дешевой книжонки. Мальчишка облизнул тонкие губы, довольный всеобщим вниманием, и добавил, почти переходя на шепот:

– Будущее очень многих зависит от отметок за первое полугодие.

– Начальник Академии намерен кого-то исключить? – прямо спросил Рори.

Колдер приподнял одну бровь.

– Возможно. Но я вам ничего не говорил. – И с этими словами он повернулся, чтобы уйти.

Орон и Рори с отчаянной надеждой посмотрели на своего вожака.

– Подожди, Колдер! – Трист вскочил на ноги. – Я как раз собирался пойти прогуляться. Давай я тебя немного, провожу.

– Как хочешь, – с самодовольным видом протянул Колдер и подождал, пока к нему присоединится Трист.

После того как стихли их шаги на лестнице, Рори сказал:

– Мне это не нравится. Но я ведь предупреждал вас об исключениях и раньше, пересказав все, что слышал от кузена. В тот год, когда он поступил в Академию, у них получился очень большой курс. И начальник исключил трех человек. Он выбрал какой-то тест, не дав никому подготовиться заранее, и тех, кто не сумел набрать определенное количество баллов, выгнали.

– Это жестоко, – ахнул Орон, а остальные мрачно кивнули.

– Верно. Но командир сказал, что это так же честно, как засада – те, кто всегда настороже и готов к любым неожиданностям, выживают, а остальные погибают.

Я вдруг вспомнил о камнях сержанта Дюрила. Мне совсем не нравилась идея неожиданного исключения, но начальник Академии был прав. В некотором смысле это честно – во время сражения никто не станет предупреждать тебя об опасности. Я нахмурился. Мне так и не удалось отыскать камень, хранившийся на полке. Мелочь, но меня это раздражало.

Отбросив усилием воли посторонние мысли, я вновь углубился в изучение учебника по математике. Последний материал я знал неплохо, но теперь твердо решил понять все до мельчайших деталей. Сидевшие рядом мои товарищи были заняты тем же самым, и только Горд смотрел перед собой. Когда он заметил, что я искоса поглядываю на него, он негромко сказал:

– Надеюсь, Спинк скоро вернется.

Я кивнул. В прошлый раз Спинк справился с тестами, но запас у него был совсем небольшой. Я обратил безмолвную молитву к доброму богу, чтобы он вознаградил усилия Спинка, а потом быстро попросил и о себе. Затем я склонился над учебником, стараясь сосредоточиться на задаче.

Как только на лестнице послышались шаги, я сразу поднял голову. Вошел Трист. Его лицо раскраснелось от холода, а сомкнутые губы побелели от ярости. Он бешеными глазами оглядел всех нас – казалось, принесенная новость его душит.

– Ну? Что удалось узнать? Он что-нибудь рассказал? – начал теребить его Орон.

– Это нечестно. Несправедливо, и на это нет никаких причин! – сквозь стиснутые зубы прошипел Трист.

Он подошел к камину и повернулся к нам спиной, чтобы согреть руки у огня.

– Так в чем же дело? – взмолился Рори.

– Это не просто индивидуальный отбор! – Трист буквально выплевывал слова. – Все будет построено на средних результатах каждого дозора. Тот дозор, который наберет наименьшее количество баллов, будет отчислен. Один человек с плохими оценками может стать виновником того, что весь дозор вышвырнут из Академии.

– Но почему? – вырвалось у нескольких из нас. Трист сорвал перчатки и швырнул их на стол.

– Потому что Академия тратит слишком много денег на содержание лошадей и нужно каким-то образом уменьшить расходы. Похоже, полковник хочет избавиться от части нашего курса. Так я думаю. Колдер произнес напыщенную речь о том, что каждый дозор должен помогать отдельным кадетам добиться максимальных результатов, и если у нас до сих пор остались слабые звенья, мы никогда не станем настоящими солдатами. Рори нахмурил брови.

– Нечто похожее полковник Стит говорил в начале года. Но тогда я подумал, что он не собирается таким образом отчислять целые дозоры.

Орон с ужасом посмотрел на нас.

– Получается, что, как бы я ни старался, любой из вас может меня подвести. И меня выгонят из Королевской Академии, хотя я ни в чем не провинился.

– Спинк. – Калеб произнес его имя, как проклятие. – Спинк может нас всех подставить. Кстати, где он? Почему не занимается? Неужели ему все равно?

– Его вызвали в кабинет полковника. Ты забыл? – с тоской проговорил я.

Только теперь до меня дошло, что лишь Горд обратил внимание на слова полковника во время его приветственной речи. Он пытался помочь Спинку с математикой. А потом меня охватило отчаяние – я подумал о только что произнесенной речи Горда: если кто-то действительно хочет ослабить позиции новых аристократов в Совете лордов, он найдет способ посеять зерна вражды и ненависти. Если из-за провала Спинка нас всех отправят домой, какими глазами наши отцы будут смотреть друг на друга? Кого они будут винить?

– Ему лучше вернуться побыстрее! Я не хочу, чтобы моя карьера завершилась из-за того, что он не знает, сколько будет шестью восемь. Тебе следует заниматься с ним получше, Горд, или нам всем придет конец! – возбужденно произнес Рори.

– Мы на тебя рассчитываем. Ты должен сделать так, чтобы он написал тест, – добавил Трист тоном, который мне не понравился.

Горд поднял голову и твердо посмотрел на Триста.

– Я сделаю все, что в моих силах. И мы будем заниматься столько, сколько сможем.

Он вновь уткнулся в книгу. Вскоре обстановка в комнате немного разрядилась, все погрузились в учебу, тишину нарушал лишь шелест страниц. Трист сходил к себе в спальню и вернулся с учебниками. Мы потеснились, чтобы дать ему место за столом. Он попросил у Орона учебник грамматики, чтобы проверить неправильный варнийский глагол. Не отрываясь от собственной работы, Трист негромко обратился к Горду:

– На уроках математики ты всегда сидишь рядом со Спинком. А он левша.

Все находившиеся в комнате подняли головы. Я возмущенно повернулся к Тристу.

– Ты предлагаешь смошенничать? Считаешь, что Горду следует дать Спинку списать?

Трист не поднял головы.

– Горд каждый вечер проверяет работу Спинка, а потом Спинк сдает ее преподавателю. Я не вижу никакой разницы.

На мгновение Горд задохнулся от ярости, но потом достаточно сдержанно ответил:

– Ни я, ни Спинк никогда не совершим столь низкий поступок. Да, я говорю, где у него ошибки, но он сам их исправляет.

Трист продолжал говорить совершенно спокойно:

– Значит, если Спинк будет знать правильные ответы и если у него остается время, он сможет исправить те задания, где он сделал ошибки. Это не обман. Проверка. Подтверждение результатов вычислений.

– Я не стану этого делать. Это не помощь, а надувательство, и я не желаю нарушать кодекс чести Академии. – Горд уже с трудом себя сдерживал.

– В кодексе чести Академии также сказано, что каждый кадет должен помогать своим товарищам в достижении успеха. А твое ничем не оправданное чистоплюйство может привести к тому, что все здесь присутствующие будут навсегда отчислены из Академии. Это и есть самое настоящее нарушение кодекса чести.

– Ты все извращаешь, – пробормотал Горд, но в его голосе уже не слышалось прежней уверенности.

– Нет. Они устраивают этот тест, чтобы проверить, научились ли мы подставлять плечо своим товарищам в трудный момент. Раз Колдер знает об условиях испытания, можно с уверенностью предположить, что о них известно и всем остальным. Вероятно, полковник специально пустил этот слух, чтобы посмотреть, насколько успешно мы сможем помочь друг другу. Трист умудрился сделать свои доводы правдоподобными. Я оглядел остальных и прочитал в их глазах, что нашему красавчику удалось убедить почти всех. Только Нейтред разделял мои сомнения, да Рори сидел, наморщив лоб, но все прочие согласно кивали. Я посмотрел на Горда. Он не поднимал взгляда, а после короткой паузы встал и начал молча собирать свои книги.

– Мы рассчитываем на тебя, Горд. На кон поставлены наши карьеры! – крикнул ему вслед Орон.

Никогда прежде я не слышал, чтобы Орон так дружелюбно обращался к толстяку. Горд ничего не ответил.

Я еще долго продолжал сидеть за длинным столом, после того как закончил все уроки. Мне очень хотелось дождаться возвращения моего друга. Наконец я сдался. Все уже давно разошлись по своим спальням, и я, оставив для Спинка гореть одну свечу, тоже направился поближе к постели. Мне хотелось побыстрее заснуть, но тревога прогнала сон. Насколько серьезные неприятности у Спинка? Неужели он сделал что-то такое, о чем мне неизвестно? Или полковник вызвал его к себе, чтобы сообщить дурные вести из дома? Умер кто-то из его близких? Мне казалось, что я никогда не засну, однако в какой-то момент я задремал, но сразу же проснулся, услышав, как открывается дверь. До моего слуха донеслись тихие шаги, а затем скрип койки Спинка. Потом она снова заскрипела – мой друг нагнулся, чтобы снять сапоги.